Излился я в плаче моем, произнес и мои воп­ли, окончил рыдания, упился слезным напитком, насытился стенаниями и воздыханиями. Тяжело­весным словом, исполненным глубокою печалью, ударял я в грудь мою и ощутил в груди моей от­раду. Оплакивая твой грех, я оплакивал свой грех; призывая тебя к покаянию, призывал к нему себя; изображая горестное состояние, производимое грехом смертным, я исповедал и описал мое со­стояние. Если б живопись не была снята с опы­тов, не имела бы она яркости, силы, верности.

Получив эти строки, прочитывай их часто. Не преставай поражать, смягчать ими ожестевшее сердце, не преставай возбуждать от сна сердце унывшее, не преставай призывать к жизни серд­це умерщвленное. Строки эти и обличают мило­сердно, и потрясают могущественно спаситель­ным страхом, страх растворяют утешением веры. Строки эти приходят к самовоззрению, объяс­няют таинство борьбы, которою подвижник Христов препирается с грехом и с духами отвер­женными, которою доказывает свою верность Христу, которою изработывает свое спасение и славу в вечности. Эти строки возвещают всемо­гущество Бога и бесконечную благость Его. В Боге сосредоточивается надежда всех спасающихся: надежда побеждающих грех силою Божией и надежда побежденных грехом на время по Бо-жию попущению, по собственной немощи, не­ведению, неосторожности, по увлечению, не по намерению.

Излишни эти строки для проводящего грехов­ную жизнь произвольно, ищущего и находяще­го в ней единственное наслаждение, жертвующего для нее всеми способностями души и тела, оправдывающего такую жизнь оправданиями по началам мира сего. Несмотря на неограничен­ность благости Божией, покаяние, данное всем грешникам во спасение, доставляет спасение только тем грешникам, которые извергнут из себя грехи искреннею и решительною исповедию, чуждою самооправдания, и жизнь беззакон­ную, безумную, заменят жизнью благочестивою, смиренномудрою. Аминь.*