Начиная предлагать возлюбленным братиям наши убогие советы, мы сказали, что монашество есть не что иное, как обязательство с точностию исполнять евангельские заповеди, что монашес­кая жизнь есть не что иное, как жизнь по евангельским заповедям, где бы она ни проводилась, среди ли многолюдства или в глубочайшей пус­тыне. Наше уединение в Боге. В Боге нашем мо­гут найти ум и сердце наши то надежное и тихое пристанище, на которое не действуют ни волны, ни ветры житейского моря. Без этого мир, враж­дебный Богу, будет сопутствовать нам в глушь лесов, в ущелья гор и в пещеры: там соделает нас своими сожителями. Жительство иноческое, не основанное на евангельских заповедях, подобно зданию без основания: разрушится оно. Житель­ство иноческое, не одушевленное евангельскими заповедями, подобно телу без души: воссмердит оно смрадом фарисейства, и воссмердит тем бо­лее, чем более будет облечено по наружности в телесный подвиг. Разумный читатель найдет под­тверждение этой истины во всех доселе изложен­ных советах наших.

Оканчивая эти убогие советы, мы признаем себя обязанными изложить пред возлюбленнейшими братиями важнейшее духовное делание, долженствующее обымать собою всю жизнь ино­ка, долженствующее быть душою его жительства, душою его душевного и телесного подвига. Вни­мательно прочитавший предшествовавшие сове­ты, конечно, усмотрел из них это делание; но мы считаем долгом нашим возвестить о нем отдельно и по возможности подробно. Жизнь инока есть не что иное, как деятельное и непрестанное покаяние. Нам непременно нужно погрузиться всецело в покаяние, если желаем не тщетно и не в осуждение себе носить имя и звание иночес­кие. Тогда только инок шествует правильно, ког­да он преисполнен и руководим чувством пока­яния. Когда чувство покаяния отступит от его сердца, то это служит верным признаком, что инок увлечен ложными мыслями, внушенными сатаною или возникшими из падшего естества. Постоянное отсутствие покаяния служит при­знаком вполне неправильного настроения. Рукотворенный храм Божий при всяком молитвословии окуривается фимиамом, по этой причине воздух в храме постоянно преисполнен газами, исходящими от сожигаемого фимиама; самые облачения и другие принадлежности пропиты­ваются благовонным запахом, по необходимос­ти дышат им все, приходящие в храм для молит­вы и служения. Так и нерукотворенный Божий храм, созданный и воссозданный Богом, христи­анин, в особенности же инок, должен быть по­стоянно преисполнен чувством покаяния. Чув­ство покаяния должно возбуждаться при каж­дой молитве инока: оно должно сопутствовать, содействовать ей, окрылять ее, возносить ее к Богу; иначе она не возможет подняться от земли и исторгнуться из рассеянности. Чувством пока­яния должно быть проникнуто все поведение инока и самое исполнение им евангельских за­поведей. Он должен исполнять их, как должник, как раб неключимый (Лк. 17:10), должен вносить их в сокровищницу небесного Царя, как ничтож­ную уплату своего неоплатимого долга, могуще­го быть уплаченным единственно милостью Царя небесного. Сказал преподобный Марк Подвиж­ник: «Те, которые не вменили себя должниками всякой заповеди Христовой, чтут закон Божий телесно, не понимая ни того, что говорят, ни того, на чем основываются»'¹. От падшего духа чело­веческого принимается Богом только одна жер­тва: покаяние. Прочие чувствования, самый уси­ленный подвиг, который можно назвать всесо­жжением, отвергнуты как оскверненные грехом и нуждающиеся, прежде принесения в жертву, в очищении покаянием. Одну эту жертву падшего человека не уничижает Господь отвержением ее (Пс. 50:19). Когда же посредством покаяния об­новится Сион и созиждутся стены нашего духов­ного Иерусалима, тогда со дерзновением на алта­ре сердечном принесутся жертвы правды — наши чувствования, обновленные Божией благодатию; тогда человек соделается способным и к Богоугодному всесожжению (Пс. 50:21). Священномученик Садок сказал: «Кто духовен, тот с радостию, желанием и великою любовию ожидает мучени­ческой смерти и не боится ее, будучи готов; плот­скому же человеку страшен час смертный»⁷⁷².

Покаяние есть евангельская заповедь. Непос­редственным последствием покаяния, по указа­нию Евангелия, должно быть наше вступление в Небесное Царство, и потому — все пространство времени от нашего усвоения Христу до вступле­ния в вечность или вся наша земная жизнь дол­жны составлять собою поприще покаяния. Оче­видно, что Царство Небесное делается неотъем­лемою собственностью покаявшихся. Первая проповедь и заповедь, произнесенная вочеловечившимся Богом падшему человечеству, которое Он пришел спасти, была о покаянии: начат Иисус проповедати и глаголати: покайтеся, приближися бо Царство Небесное (Мф. 4:17). По воскресении Своем, пред вознесением на небо, Господь отверз апостолам ум, и они уразумели Писания. Тогда Он сказал им, что, согласно с Писаниями, долженствовало Христу пострадать и воскреснуть из мертвых в третий день, и проповедатися во имя Его покаянию и отпущению грехов во всех языцех, наченше от Иерусалима (Лк. 24: 45, 46, 47). Для уверования во Христа и для принятия христианства нужны сознание сво­ей греховности и покаяние; для пребывания в христианстве нужны зрение своих грехов, созна­ние, исповедание их и покаяние. Когда располо­жившиеся к вере иудеи спросили святого апос­тола Петра, что им делать, то он отвечал: покай­теся., и да. крестится кийждо вас во имя Иисуса. Христа во оставление грехов (Деян. 2:38). Так­же и апостол Павел повсюду проповедывал еже к Богу покаяние, и веру, яже в Господа нашего Иисуса Христа (Деян. 20:21). Невозможно, пре­бывая в грехах и любя грех, усвоиться Христу: всяк делаяй злая, ненавидит света, и не приходит к свету, да не обличатся дела его, яко лукава суть (Ин. 3:20). Кое причастие правде к беззаконию? или кое общение свету ко тме? Кое же согласие Христовы с велиаром? (2 Кор. 5: 14, 15). Чтоб приступить ко Христу и вступить в единение с Ним посредством Святого Крещения, необходи­мо прежде покаяться. И по Святом Крещении нам предоставлена свобода или пребывать в еди­нении с Господом, или нарушать это единение общением со грехом. Мало этого! В падшем ес­тестве нашем не уничтожено Святым Крещени­ем свойство рождать из себя смешанные зло с добром, чтоб наше произволение постоянно ис­кушалось, чтоб избрание нами Божественного

добра и предпочтение его злу и своему повреж­денному добру было свободным, положительно доказанным подчинением всем скорбям пути крестного. Святым Крещением изглаждается первородный грех и грехи, содеянные до креще­ния, отнимается у греха насильственная власть над нами, которую он имел до нашего возрож­дения, даруется благодать Святого Духа, которою мы соединяемся с Богом во Христе и получаем силу низлагать и побуждать грех. По той причи­не, что мы не избавлены от борьбы с грехом, не можем во время всей земной жизни нашей быть вполне свободными от согрешений, и самый пра­ведник седмерицею (т.е. часто) падет и возстанет покаянием (Прит. 24:16), говорит Писание. Он падает по немощи и ограниченности своим, не всегда усматривая грех, тонко и неприметно возникающий из падшего естества, тонко и не­приметно приносимый и влагаемый падшими духами: покаяние соделывается его неотъемле­мым достоянием, его постоянным оружием, его неоцененным сокровищем. Праведник поддер­живает покаянием свое общение со Христом; он врачуется покаянием от язв, наносимых грехом. Аще речем, говорит святой Иоанн Богослов, яко греха не имамы, себе прельщаем: и истины несть в нас. Аще исповедаем грехи наша, верен есть и праведен, да оставит нам грехи наша, и очистит нас от всякая неправды. Аще речем., яко не согрешихом, лжа творим Его, и слово Его несть в нас (1 Ин. 1: 8—10). Это говорит Бого­слов о грехах невольных от немощи и ограничен­ности, о грехах маловажных, которых не могут избежать и святые, но о произвольной греховной жизни он говорит нижеследующее: всяк, иже в Нем (в Господе Иисусе Христе) пребывает, не согрешает: всяк согрешаяй не виде Его, ни позна Его. Чадца, никто же да льстит вас: творяй прав­ду, праведник есть, якоже Он праведен есть; тво­ряй грех, от диавола есть: яко исперва диавол согрешает. Сего ради явися Сын Божий, да раз­рушит дела диавола. Всяк рожденный от Бога, греха не творит (т.е. не проводит греховной жизни, не впадает в грехи смертные и в грехи произвольные), яко семя Его в нем пребывает: и не может согрешати, яко от Бога рожден есть. Сего ради явлена суть чада Божия и чада диавола (1 Ин. 3: 6—10). Чада Божии проводят жизнь по евангельским заповедям и приносят покаяние в поползновениях своих. Если случится служителю Божию по какому-нибудь несчастному случаю впасть в смертный грех, он исцеляется от язвы греховной покаянием и исповедью и потому не престает быть чадом Божиим. Проводящие греховную жизнь произвольно, по любви к ней, охот­но впадающие во всякий грех, какой бы им ни представился, признающие наслаждением жиз­нью блуд в различных его видах и всякое другое преступление евангельских заповедей, суть чада диавола, хотя бы и именовались христианами, хотя бы участвовали в некоторых церковных мо-литвословиях и обрядах, хотя бы прибегали к та­инствам, им в наругание, себе в осуждение.

Таково отношение покаяния к каждому хри­стианину. Тем более оно составляет сущность иноческого жительства. Вступление в это житель­ство есть сознание своей греховности, а самое жительство есть ничем не прерывающееся по­прище покаяния. Вступающий в иночество и желающий произнести пред Богом обеты ино­ческие, пред началом этого священного обряда излагает следующим образом исповедание свое­го сердечного залога: «Объятия Отча отверсти ми потщися, блудно мое иждих житие (любовь сер­дца неправильно рассеяв и расточив по пристра­стиям), на богатство неиждиваемое взираяй щед­рот Твоих, Спасе, ныне обнищавшее мое да не презриши сердце, Тебе, бо, Господи, умилением зову: согреших на небо и пред Тобою»⁷⁷³. Вели­чайшие святые отцы признавали покаяние сво­им единственным деланием. Вдавшись в это делание, они более и более распространяли его для себя, потому что покаяние не только очищает грехи, но изощряет зрение человека на самого себя. Когда некоторые греховные пятна очистят­ся покаянием с ризы душевной, тогда внезапно открывается на ней существование других пятен, менее грубых, не менее важных, остававшихся доселе непримеченными по причине тупости зрения. Наконец, покаяние возводит делателя своего к обширнейшим духовным видениям: рас­крывает пред ним его собственное падение и падение всего человечества, его страдание и стра­дание всего человечества под игом миродержца, дивное дело искупления, и прочие тайны, с кото­рыми да ознакомит читателя самый опыт; слово недостаточно к поведанию их. Преподобный Арсений Великий имел постоянным занятием своим покаяние и соединенный с ним, выража­ющий его плач; платок был всегда на коленях Арсения, и непрестанно на этот платок падали слезы в то время, как преподобный, занимая руки рукоделием, занимал ум молитвою покаяния'⁷⁴. Преподобный Сисой Великий просил у ангелов, пришедших разлучить душу его с телом и возне­сти ее на небо, чтоб они оставили ее в теле и дали время на покаяние, а ученикам своим, свидетель­ствовавшим о его совершенстве, сказал, что он не знает о себе, положил ли он начало покая­ния — столько высокое понятие имел он о пока­янии, столько высокое значение давал он ему! Очевидно, что преподобный назвал здесь всю мо­нашескую жизнь покаянием и, сказав, что не на­чинал еще покаяния, этим выразил смиренное мнение свое о монашеской жизни своей. Стяжав­шие истинное, духовное понятие о покаянии со­вокупляют в нем все свои подвиги и признают потерянным для себя тот день, в который они не плакали о себе, хотя бы они в этот день соверши­ли какие другие добрые дела⁷'⁵. Нет сомнения, что преподобный Сисой был погружен в делание покаяния и плача: между свойствами этого дела­ния находится и то, что оно не может насытить делателя, но чем больше насыщает его, тем боль­шее возбуждает желание к себе, доставляя боголюбезную чистоту и вместе производя жажду чистоты еще более совершенной. Очищенные плачем продолжают признавать себя нечистыми. Мы уже упомянули совет, данный преподобным Сисоем брату, просившему у него душеспаси­тельного совета. «Если хочешь угодить Богу, — сказал великий, — исступи мира, отступи от зем­ли, оставь тварь, приступи ко Творцу, совокупи себя Богу молитвою и плачем и найдешь покой в этом и будущем веке». Другому брату он сказал: «Пребывай в келии твоей с трезвением, представь себя Богу со многими слезами и в сокрушении сердца и обретешь покой». Очевидно, что святой давал братии советы из своей святой опытности. Первому он посоветовал оставить все мирское и все земное, то есть все пристрастия, а второму посоветовал постоянное пребывание в келии, потому что при пристрастиях и при частых праз­дных выходах из келии такое покаяние и молит­венный плач невозможны. Надо чтоб сердце от­решилось от всего и ничем не развлекалось; тог­да только оно может восплакать пред Богом и погрузиться в плач, как в бездну, как в жизнь. Когда брат спросил Пимена Великого о том, как должно пребывать в келии (разумно) безмолв­ствующему, великий отвечал: «Подобно челове­ку, погрязнувшему в смрадной тине по выю (шею), с бременем на вые и вопиющему к Богу: "Помилуй меня"». В этих словах все иноческие подвиги совокуплены в плач и молитву покаяния. Другому брату, вопросившему о том, какое ему иметь делание, этот же преподобный сказал: «Когда нам придет время предстать Богу, тогда что нас озаботит?» Брат отвечал: «Грехи наши». Пимен: «Итак, взойдем в наши хижины и, уеди­нившись в них, воспомянем (с покаянием) о гре­хах наших, и Господь услышит нас». Другой брат спросил того же старца, какое ему иметь дела­ние. Старец сказал: «Когда Авраам взошел в обе­тованную землю, то купил себе гроб и с гроба начал владение ею». Брат спросил: «Какое значе­ние имеет гроб?» Пимен отвечал: «Это место пла­ча и рыданий». Опять брат спросил того же свя­того: «Что мне делать с грехами моими?» Великий Пимен отвечал: «Желающий избавиться от гре­хов, избавляется от них плачем, и желающий со­хранить себя от стяжания их, плачем сохраняет себя». Это путь покаяния, преданный нам Писа­нием и отцами, которые сказали: «Плачьте, по­тому что другого пути (ко спасению), кроме пла­ча, нет». «Плач сугуб, — говаривал Пимен Вели­кий, — делает, и хранит». Однажды Пимен шел с аввою Анувом в окрестностях Диолка; там они увидели на гробе женщину, бьющуюся и горько плачущую. Они остановились и прислушивались к ней. Когда же несколько отошли, то повстре­чался им один из тамошних жителей, и спросил его авва Пимен: «Что случилось с этою женщи­ною? Отчего она так горько плачет?» Тот сказал ему: «У нее умерли муж, сын и брат». Тогда авва Пимен, обратясь к авве Ануву, сказал ему: «Гово­рю тебе: если человек не умертвит всех плотских похотений и не стяжет подобного плача, то не может быть монахом, ибо все жительство монаха состоит в плаче». Возвестили Пимену Велико­му о кончине Арсения Великого: он, прослезясь, сказал: «Блажен, авва Арсений! Ты плакал о себе в этой жизни. Не оплакивающий себя здесь бу­дет плакать вечно. Невозможно не плакать: или произвольно здесь, или невольно там, в муках»'⁷⁶. Некоторые, не занимаясь или занимаясь очень мало душевным деланием, а упражняясь в одном телесном, не без примеси фарисейства — одно телесное делание не может обойтись без фари­сейства — нисколько не чувствуют жала совести и обличений ее в греховности, по этой причине признают такое состояние своего спокойствия достойным одобрения. В мнении своем они под­держиваются и утверждаются многими явными добрыми делами своими и похвалою человечес­кою. На этом основании они считают такое со­стояние спокойствия прямым последствием де­ятельности богоугодной, жизни добродетельной, безукоризненной. Спокойствие обращается по временам в безотчетную радость: они не останав­ливаются признавать эту радость благодатною. Горестное самообольщение! Душепагубное ос­лепление. Самообольщение основано здесь на самомнении, а самомнение есть повреждение душевного ока, родившееся от неправильной деятельности и рождающее еще более неправильную деятельность. Возлюбленный брат, спо­койствие, которым ты уверяешься в верности пути твоего, есть не что иное, как несознание и неощущение своей греховности, происшедшее и происходящее от нерадивой жизни, а радость, которая по временам рождается в тебе по при­чине наружного преуспеяния и человеческих похвал, отнюдь не есть радость духовная и свя­тая: она — плод самомнения, самодовольства и тщеславия. Такое состояние мнимого спокой­ствия святые отцы называют нечувствием, умер­щвлением души, смертию ума прежде смерти тела⁷⁷⁷. Нечувствие или умерщвление души состо­ит в отъятии и отступлении чувств покаяния и плача от нашего духа, в отступлении спаситель­ного болезнования, называемого сокрушением, от нашего сердца. Безболезненность сердца, или мнимое спокойствие, есть верный признак не­правильности образа мыслей, неправильности подвига, самообольщения. «Какое бы высокое жительство ни проходили мы, — сказал святой Иоанн Лествичник, — но если не стяжали болезнующего сердца, то это жительство — ложно (притворно) и тщетно»⁷⁷⁸. Безболезненность про­исходит от невнимательной жизни, от безвре­менных выходов из келии, от безвременных бе­сед, шуток, смехословия, празднословия и многословия, от насыщения и пресыщения, от при­страстий, от принятия и усвоения тщеславных помыслов, от высокоумия и гордости779. «Если не имеешь умиления, сказали отцы, то знай, что имеешь тщеславие; оно-то и не попускает душе прийти в умиление»⁷⁸⁰. Путь к достижению уми­ления есть внимательная жизнь. «Начало покая­ния происходит от страха Божия и внимания, как говорит святой мученик Вонифатий: страх Божий отец есть внимания, а внимание — матерь внут­реннего покоя, той же рождает совесть, которая сие творит, да душа, якоже в некоей воде чистой и невозмущенной, свою зрит некрасоту, и тако рождаются начатки и корения покаяния»⁷⁸¹. Вни­мательная и правильная жизнь по евангельским заповедям хотя и служит начальною причиною покаяния, но дотоле признается не осененною Божественною благодатью и бесплодною, доко­ли из нее не прозябнут сердечное сокрушение, умиление, плач, слезы, из чего всего составляется истинное иноческое покаяние. Для подтвержде­ния этого важнейшего опытного учения приве­дем свидетельства святых отцов. Святой Иоанн Лествичник говорит: «Изшедший из мира с тою целью, чтоб уничтожить бремя грехов своих, да подражает сидящему при гробах вне города, и да непрестанет от теплых и горячих слез и безгласных сердечных рыданий, доколе он не уви­дит, что к нему пришел Иисус, отвалил камень ожесточения от сердца, разрешил ум наш — это­го Лазаря — от уз и повелел слугам Своим анге­лам: разрешите его от страстей, и оставите ити (Ин. 11:44) к блаженному бесстрастию. Если же сего не будет, то нет никакой пользы (от исше-ствия из мира)»⁷⁸². Святой Исаак Сирский. — Во­прос: «В чем заключаются достоверные приме­ты и знамения, от которых и при посредстве ощущения которых подвижник может понять, что он начал зрить в себе, в душе своей, сокро­венный плод? — Ответ: Когда он сподобится благодати многих слез, проливаемых без понуж­дения. Слезы положены для ума как некий пре­дел между телесным и духовным, между состоя­нием страстным и чистотою. Доколе не примет кто этого дарования, дотоле дела подвига его еще находятся во внешнем человеке, и он еще нис­колько не ощутил таинственных действий духов­ного человека. Когда же он начнет оставлять те­лесное нынешнего века и окажется переступив­шим предел и вошедшим во внутренность того, что таится во внутренности естества, тогда немед­ленно достигает этой благодати слез. Слезы на­чинаются с первой обители сокровенного жи­тельства и возводят подвижника в совершенство любви Божией. Сколько преуспевает он в этом жительстве, столько богатеет слезами, доколе от многого пребывания в них не начнет пить их и при употреблении пищи своей и пития своего. И это есть верный признак, что ум изшел из мира сего, и ощутил тот мир духовный. Насколько че­ловек приближается к миру сему (вещественно­му) умом своим, настолько умаляются эти сле­зы. Когда же ум совершенно погрузится в сей мир, тогда совершенно лишается этих слез. Это служит признаком, что человек погребен в стра­стях»⁷⁸³. Святой Симеон, Новый Богослов: «Пре­жде плача и слез никто да не прельщает нас тщет­ными словами, ниже мы сами да прельщаем себя: нет в нас покаяния, нет истинного раскаяния, нет страха Божия в сердцах наших; мы не зазрели себя: душа наша не пришла в соощущение буду­щего суда и вечных мук. Если б мы зазрели и себя, если б это стяжали и этого достигли, то немед­ленно произвели бы и слезы. Без них никогда не возможет ни жестокосердие наше умягчиться, ни душа наша стяжать духовное смирение; мы не можем быть смиренными. Не соделавшийся таким, не может соединиться со Святым Духом; не соединившийся Ему, не может прийти в ви­дение и разум Божий и недостоин таинственно научиться добродетели смирения»⁷⁸⁴. Внимательная жизнь приводит к умилению, а умилением, в особенности, когда оно начнет сопровождать­ся слезами, доставляется сугубое, благодатное внимание. Плач и слезы — дар Божий: и потому при внимательной жизни испрашивай этот дар прилежною молитвою. Просите, и дастся вам: ищите, и обрящете: толцыте, и отверзется вам... Отец ваш небесный даст духовныя блага просящим у Него (Мф. 7:7—11), даст дверь и ключ ко всем духовным благам — плач и слезы. «Я, — говорит святой Иоанн Лествичник, — прихожу в удивление, рассматривая самое то качество умиления: каким образом называемые плач и печаль содержат внутри себя радость и веселие, как соты мед! Чему из этого мы научаемся? Что такое умиление есть собственно дар Божий»⁷⁸⁵. Святой Симеон, Новый Богослов, весьма ос­новательно сказал, что начальная причина пла­ча и слез есть наше произволение⁷⁸⁶. От нас за­висит оставить рассеянность, оставить скитание по братским келиям и по знакомым вне монас­тыря, оставить шутки, празднословие и много­словие, положить начало внимательной жизни в молитве и чтении Слова Божия, при воздер­жании чрева от излишеств и сластей. От такой внимательной жизни непременно прозябнут умиление и плач, особливо когда прилежными молитвами мы умолим Бога о даровании нам этого спасительного дара. Получив дар, надо хра­нить его как бесценное сокровище. Точно: он — бесценное духовное сокровище и богатство. Он, и будучи приобретен, легко может быть поте­рян, если мы предадимся рассеянности, развле­чению, служению нашим пристрастиям и при­хотям, человекоугодию, миролюбию, чревоуго­дию, пересудам, злоречию, даже многословию. Неприметным образом от состояния умиления мы можем перейти в состояние нечувствия. Так важно состояние нечувствия для невидимого врага нашего, что он всячески старается удер­жать нас в нем и укрепить, не возмущая ни дру­гими страстями, ни искушениями извне, пото­му что самомнение и самодовольство, которы­ми обыкновенно сопутствуется нечувствие, са­мообольщение и гордость, которые обыкновен­но бывают последствиями укоренившегося не­чувствия, достаточны для отъятия всех духовных плодов, для погибели. Нечувствие тем страшно, что обладаемый им не понимает своего бед­ственного состояния: он обольщен и ослеплен самомнением и самодовольством.

«Умиление, — говорит преподобный Симеон, Новый Богослов, — есть плод делания заповедей и причина всех духовных плодов. Оно — творец и содетель всех добродетелей, о чем свидетель­ствует все Боговдохновенное Писание. И пото­му желающий отсечь страсти и стяжать добро­детели, должен, прежде всех добродетелей и со всеми добродетелями, прилежно взыскивать умиление. Без него он никогда не видит души своей чистою; если же он не стяжет души чис­той, то никак не стяжет тела чистого. Осквернен­ная риза не может быть вымыта без воды, и без слез невозможно душе омыться и очиститься от скверн и нечистот. Не будем представлять изви­нений душевредных и суетных, правильнее же — вполне ложных, служащих причиною душепогибели, но вседушно взыщем царицу добродетелей. Кто ищет ее от всей души, тот находит ее; пра­вильнее же— она приходит и находит взыскав­шею ее с болезнию, и, если он имеет сердце бо­лее жесткое, чем медь, чем железо, чем камень, соделывает его своим приходом мягче всякого воска. Она есть Божественный огонь, разрушаю­щий горы и камни, все углаждаюший и претво­ряющий, изменяющий в вертограды (сады) те души, которые примут ее. Она соделывается в недре этих душ источником, источающим воду жизни. Вода эта непрестанно, как бы из какого водоема (бассейна), нисходит на ближние и даль­ние (места сада) и преисполняет души, приемлющие Слово с верою. Во-первых, она измывает причастников своих от скверн; потом отмывает страсти, оттирает их, как струпы, которыми по­крываются раны, и отвергает их, — говорю, от­вергает лукавство, зависть, тщеславие и все дру­гие, за этими следующие. Не только делает это, но и как некий пламень, обходящий всюду, мало-помалу истребляет их, пожигая и попаляя их ежечасно, как терния. Сперва она возбуждает в нас желание совершенных свободы и очищения от страстей, потом желание Богом отложенных и уготованных благ любящим Его. Все же это со­делывает Божественный огонь умиления при со­действии слез, правильнее же слезами. Без слез, как мы сказали, ни одно из этих благ никогда не было и не будет ни в нас, ни в ком другом. Невоз­можно найти в Божественном Писании, чтоб кто когда из человеков, без слез и всегдашнего уми­ления очистился или соделался святым, или при­ял Святого Духа, или узрел Бога, или ощутил Его, вселившимся внутри себя, или приял Его жите­лем в сердце свое. Ничего этого.не могло совер­шиться, когда не предшествовало покаяние и умиление, когда слезы, изливаясь, как из источ­ника и постоянно наводняя очи, не вымыли ду­шевной храмины и самой души, орошая и про­хлаждая душу, объемлемую и воспаляемую неприступным огнем. Говорящие, что невозможно проливать слез и плакать каждую ночь, каждый день, свидетельствуют о себе, что они чужды вся­кой добродетели. Если наши святые отцы произ­несли такое, определение: хотящий отсечь стра­сти, плачем отсекает их, и хотящий стяжать доб­родетели, плачем стяжавает их, то из сего явству­ет, что не плачущий ежедневно ни страстей не отсекает, ни добродетелей не совершает, хотя и думает, обманываемый самомнением, совершать их. Что пользы, скажи мне, в орудиях какого-либо художества, когда нет художника, который бы знал дать должное употребление и орудию, и ве­ществу? Какая польза от садовника, если он воз­делывает весь сад, насадит и насеет в нем всяко­го рода растений, а не прольется свыше дождь на сад и он не будет напоен водою? Конечно, ни­какой пользы. Так и тот, кто совершает другие добродетели и трудится в них, не получит ника­кой пользы без этой святой к блаженной влады­чицы и совершительницы всех добродетелей. Как царь без подведомственного ему войска бесси­лен и всеми удобно побеждается и даже не при­знается царем, необыкновенным человеком, так, наоборот, многочисленное войско, без царя и во­еначальника их удобно расстраивается и истреб­ляется врагами. Таково и отношение между плачем и прочими добродетелями. Под подобием войска разумей собрание всех добродетелей но­воначального; под подобием царя и военачальни­ка — блаженное рыдание и плач, которыми все войско устраивается в порядок, воодушевляется, поощряется, укрепляется, научается действовать оружием сообразно времени, обстоятельствам, врагам... Плач всем этим распоряжается; без него множество людей (прочие добродетели) удобно побеждаются. Итак, братия, прежде всех дела­ний и со всеми деланиями да будет для всех нас деланием покаяние, с покаянием соединенный плачь и плачу сопутствующие слезы. Нет плача без покаяния; нет слез без плача: эти три друг с другом соединились и связались, и невозможно одному из них явиться без двух других»⁷⁸⁷.

Мысленный путь покаяния и плача имеет то важное достоинство, что он безопасен от бесовс­кого обольщения или, так называемой, бесовской прелести. Падший дух, чтоб обольстить подвиж­ника, старается сперва уверить его в достоинстве или достоинствах его, что видно из примеров, по­мещенных в предшествовавших советах: как же он обольстит того, кто всеусильно ищет открыть свою греховность, рыдает над тою, которая от­крылась ему, по причине ее возжигается к откры­тию еще большей, кто все стремление свое заключает в том, чтоб увидеть в себе одно и един­ственное достоинство грешника, чтоб и внешнею и внутреннею деятельностью приносить Богу сознание и исповедание своей греховности. «Ког­да диавол, — говорит преподобный Григорий Синаит, — увидит кого-либо живущим плачевно, не пребывает при нем, отвращаясь смирения, про­изводимого плачем»⁷⁸⁸. Хотя враг искушает и пла­чущих, но удобно познается ими и отражается. Самомнительный, признающий в себе какое-ни­будь достоинство, не может отразить бесовского обольщения извне, будучи объят и окован им внутри⁷⁸⁹.

Невежественные и лицемерные подвижники признают себя достигшими своей цели, когда они увидят себя святыми, когда такими признает и провозгласит их мир; они радуются входящему в них самообольщению и самомнению, не пони­мая, как бедственно самомнение, не понимая, что похвала человеческая служит признаком лжепро­рока. Признак этот необыкновенно важен: он дан Самим Богочеловеком. Горе, сказал Господь, егда добре рекут вам ecu человсцы: по сим бо творяху лжепророком Отцы их (Лк. 6:26). Горе, душев­ное горе и бедствие, вечное горе! Истинный инок радуется тогда, когда он начинает: усматривать грех свой, когда он, по мнению своему о себе, соделается ниже и грешнее всех ближних своих, когда начнет потрясать его страх Суда Божия и страх вечных мук, когда явится в нем чувство преступника и осужденника, когда при молит­вах его начнут изливаться потоки слез и истор­гаться из груди воздыхания и стенания, когда ум его, очищенный слезами, будет предстоять пред Богом лицом к лицу и видеть Невидимого при посредстве сильнейшего ощущения Божия при­сутствия. О блаженное видение! При нем пре­ступник может принести истинное раскаяние в соделанных преступлениях, умилостивить Все­милостивого обильными слезами, смиренными глаголами, обнажением своего горестного состо­яния, испросить у человеколюбца Бога прощение, а с ним и множество бесценных, вечных, духов­ных даров. Величайший успех инока — увидеть и признать себя грешником! Великий успех ино­ка — доказывать всею своею деятельностию ис­креннее и действительное признание себя греш­ником! «Когда ум начнет зреть согрешения свои, множеством подобные песку морскому, то это служит началом просвещения души и знаком ее здравия», — сказал священномученик Петр Да-маскин⁷⁹⁰. Тогда ум может увидеть грехи свои, когда прикоснется к нему благодать Божия: ом­раченный падением, сам собою он неспособен видеть их. Зрение грехов и греховности своей есть дар Божий. Святая Православная Церковь науча­ет чад своих испрашивать этот дар у Бога при по­сте и коленопреклонениях, преимущественно в дни святые четыредесятницы. Дар зрения грехов своих, своего падения, общения падшего челове­ка с падшими ангелами, непостижимо обиловал в великих преподобных отцах и, несмотря на мно­жество духовных даров, ясно свидетельствовав­ших о их святости, возбуждал их к непрестанно­му покаянию и плачу, к непрестанному омове­нию себя слезами. Изречения, произнесенные отцами из этого состояния, непостижимы для плотских умов. Так, Пимен Великий говаривал со­жительствовавшим ему братиям: «Братия! По­верьте: куда будет ввержен сатана, туда ввергнут и меня»⁷⁹¹. Всяк возносяйся, смирится: смиряяй же себя, вознесется (Лк. 18:14), сказал Господь.