О том, что должно стараться скорее отсекать страсти, прежде нежели они обратятся в злой навык души

Вникайте умом вашим, братья, в свойство вещей и берегитесь, чтобы не вознерадеть, ибо и малое нерадение подвергает нас великим опасностям. Пошёл я недавно к одному брату и, найдя его изнемогшим от болезни, бесе­довал с ним и узнал, что он только семь дней пробыл в горячке, и вот прошли другие сорок дней, а он ещё не находит в себе крепости. Видите ли, братья, как страдает тот, кто впадает в несвойственное ему состояние. Иной никогда не заботится о малых расстройствах своего тела и не знает, что если случится телу хотя немного постра­дать, и особенно, если он немощен, то нужно очень много труда и времени, пока он совершенно поправится. Семь дней он был болен, сей смиренный, и вот сколько прошло дней, а он ещё не находит покоя и не может укрепиться. Так бывает и с душой: иной согрешает немного, а сколь­ко времени проводит он потом, проливая кровь свою, пока исправит себя. Но в телесных болезнях находим мы раз­личные причины: или что врач неискусен и даёт одно лекарство вместо другого, или что больной ведёт себя беспорядочно и не исполняет предписаний врача. В отно­шении же души бывает иначе. Мы не можем сказать, что врач, будучи неискусен, не дал надлежащего лекарства.

Ибо врач душ есть Христос, Который всё знает и против каждой страсти подаёт приличное врачевство. Так, про­тив тщеславия дал Он заповеди о смиренномудрии, против сластолюбия — заповеди о воздержании, против сребро­любия — заповеди о милостыне и, одним словом, каждая страсть имеет врачевством соответствующую ей заповедь. Итак, нельзя сказать, что врач неискусен, а также и что лекарства стары и потому не действуют, ибо заповеди Христовы никогда не ветшают, но чем более их исполня­ют, тем более они обновляются. Поэтому ничто не препят­ствует здравию душевному, кроме бесчиния души.

Итак, будем внимать себе, братья, будем подвизаться, пока имеем время. Что мы не заботимся о себе? Сделаем хотя что-нибудь доброе, дабы найти помощь во время искушения! Что мы губим жизнь нашу? Мы столько слы­шим и не заботимся [о себе], и всем пренебрегаем. Видим, как братья наши похищаются из среды нашей, и не вни­маем себе, тогда как знаем, что и мы мало-помалу при­ближаемся к смерти. Вот с тех пор, как мы сели беседо­вать, до сего времени мы прожили два или три часа нашего века и приблизились к смерти и, видя, что теряем время, не боимся. Как мы не помним слова оного старца, сказав­шего, что если кто потеряет золото и серебро, то он вме­сто него может найти другое; если же потеряем время, живя в праздности и лени, то не возможем найти другого взамен потерянного. Поистине мы будем искать хотя од­ного часа сего времени и не найдём его. Сколько людей желают услышать слово Божие и не получают желаемо­го, а мы столько слышим и пренебрегаем [этим] и не возбуждаемся! Бог знает, удивляюсь нечувствию душ на­ших, что мы можем спастись и не хотим. Ибо пока стра­сти наши ещё молоды, мы можем отсекать их, но не забо­тимся [об этом] и позволяем им укрепиться против нас, чтобы прийти к худшему концу. Ибо иное дело, как я много раз говорил вам, вырвать с корнем малую былин­ку, потому что она легко исторгается, и иное — искоре­нить большое дерево.

Один великий старец прохаживался с учениками сво­ими на некотором месте, где были различные кипарисы, большие и малые. Старец сказал одному из учеников сво­их: «Вырви этот кипарис». Кипарис же тот был мал, и брат тотчас одной рукой вырвал его. Потом старец пока­зал ему на другой, больше первого. И сказал: «Вырви и этот». Брат раскачал его обеими руками и выдернул. Опять показал ему старец другой, ещё больший, он с великим трудом вырвал и тот. Потом указал ему на иной, ещё больший. Брат же с величайшим трудом сперва много раскачивал его, трудился и потел, и наконец вырвал и этот. Потом показал ему старец и ещё больший, но брат, хотя и много трудился и потел над ним, однако не мог его вырвать. Когда же старец увидел, что он не в силах сделать этого, то велел другому брату встать и помочь ему. И так они оба вместе едва успели вырвать его. Тогда старец сказал братии: «Вот так и страсти, братья: пока они малы, то, если пожелаем, легко можем исторгнуть их. Если же вознерадим о них, как о малых, то они укреп­ляются, и чем более укрепляются, тем большего требуют от нас труда. А когда очень укрепятся в нас, тогда даже и с трудом мы не можем одни исторгнуть их из себя, еже­ли не получим помощи от некоторых святых, помогаю­щих нам по Боге».

Видите ли, как многозначительны слова святых стар­цев? И пророк также учит нас сему, говоря в псалме: Дщи Вавилоня окаянная, блажен, иже воздаст тебе возда­яние твое, еже воздала ecu нам; блажен, иже имет и разбиет младенцы твоя о камень (Пс. 136: 8-9). Проследим сказанное по порядку. Вавилоном называет он смешение или смущение, ибо так изъясняют это [слово], производя оное от слова «вавел», то же значит и Сихем. Дщерию же Вавилона называет вражду, ибо душа сперва возмущает­ся, а потом рождает грех. Окаянною он её называет пото­му, что, как я прежде сказал вам, злоба не имеет никакой существенности, ни состава, но получает бытие от нашего нерадения и опять истребляется и уничтожается нашим тщанием [о добродетели]. Потом святой Давид говорит как бы к ней: Блажен иже воздаст тебе воздаяние твое, еже воздала ecu нам. Посмотрим же, что мы дали, что восприняли и что хотим воздать? Мы дали волю нашу и восприняли грех. Изречение же это называет блаженны­ми воздавших ей, а «воздавать» здесь значит — более не творить греха. Потом прибавляет: Блажен, иже имет и разбиет младенцы твоя о камень: блажен, кто с самого начала вовсе не принимает порождаемого тобою, т.е. лу­кавых помышлений, и не даёт им места возрастать в себе и приводить зло в действие, но вскоре, пока они ещё малы, и прежде чем они укрепятся и восстанут на него, возьмёт и сокрушит их о камень, иже есть Христос (1 Кор. 10: 4), и истребит их, прибегнув ко Христу. Вот как и старцы, и Святое Писание, все согласны [между собой] и ублажают подвизающихся отсекать свои страсти пока они ещё мо­лоды, прежде чем испытаем от них бедствия и горести. Итак, постараемся, братья, получить помилование, по­трудимся немного и найдём великий покой. Отцы сказа­ли, каким образом человек должен постепенно очищать себя: каждый вечер он должен испытывать себя, как он провёл день, и опять утром, как провёл ночь, и каяться перед Богом, в чём ему случилось согрешить. Нам же, поистине, так как мы много согрешаем, нужно по забыв­чивости нашей и по истечении шести часов испытывать себя, как провели мы время и в чём согрешили. И каж­дый из нас должен говорить себе: «Не сказал ли я чего-нибудь такого, что прогневало брата моего? Когда видел его занятым каким-нибудь делом, не осудил ли я его? Не уничижил ли его и не злословил ли его? Не просил ли я чего-нибудь у келаря и, когда он не дал мне, не осудил ли я его и не пороптал ли я на него? Если пища была нехо­роша, не сказал ли я чего-нибудь? Или, будучи в огорче­нии, не пороптал ли на самого себя?» Ибо, если кто и на себя поропщет, это грех (В греч.: или оно показалось мне нехорошим, и я пороптал в себе, ибо если кто в уме поропщет, то это грех.).

Должно также говорить себе: «Не сказал ли мне канонарх или другой кто из братии [неприятного] слова, и я не перенёс этого, но противоречил ему?» Так должны мы ежедневно испытывать самих себя, как провели мы день. Таким же образом каждый должен испытывать себя, как провёл он и ночь: с усердием ли стал на бдение? Или пороптал на разбудившего его? Или помалодушествовал против него? Мы должны знать, что тот, кто будит нас на бдение, оказывает нам великое благодеяние и бывает для нас виновником великих благ, ибо он пробуждает нас для того, чтобы беседовать с Богом, молиться о гре­хах своих, просветиться и получить [душевную] пользу. Как же не должны мы благодарить такого [благодетеля]? Поистине должно его почитать так, как бы через него получали мы спасение.

Расскажу вам об этом нечто чудесное, слышанное мной о великом и прозорливом старце. Стоя в церкви, он ви­дел, что, когда братия начинала псалмопение, некто све­тоносный выходил из алтаря. Держа как бы ковчежец с миром и кисть, он обмакивал кисть в ковчежец и обходил

всю братию, полагая знамение на каждом из них и на местах некоторых отсутствовавших, а места других отсут­ствующих проходил мимо. Перед окончанием [богослуже­ния] старец опять видел, как он выходил из алтаря и де­лал то же самое. Однажды старец остановил его и повергся к его ногам, моля объяснить ему, что он делает и кто он такой? Светоносный оный муж отвечал ему: «Я Ангел Божий, и мне повелено было напечатлевать это знамение на тех, которые приходят в церковь в начале псалмопения и остаются до конца оного, за их усердие, старание и доб­рое произволение». Старец спросил его: «Почему же ты полагаешь знамение на места некоторых отсутствующих [братьев]?» В ответ на это святой Ангел сказал ему: «Те из братьев, которые ревностны и имеют доброе произво­ление, но вышли [из церкви] или по некоторому крайне­му изнеможению с благословения отцов, или также по какой-либо заповеди, заняты своим послушанием и поэто­му [здесь] не находятся — эти, хотя и не бывают в церк­ви, но получают своё знамение, потому что они произво­лением своим присутствуют вместе с поющими. Одним лишь тем, которые могут быть [в церкви], но не приходят в неё по лености, повелено мне не давать знамения, по­скольку такие сами себя делают недостойными этого». Видите ли, каких даров виновником бывает для брата свое­го тот, кто возбуждает его на церковное правило? Постарай­тесь же, братья, никогда не лишаться знамения святого Ангела. Если же случится когда облениться кому-либо из вас и другой напомнит ему об этом, то он не должен него­довать, но, имея в виду пользу сего напоминания, должен благодарить напомнившего ему, кто бы он ни был.

Когда я был в общежитии, игумен с советом старцев сделал меня странноприимцем. А у меня незадолго пе­ред тем была сильная болезнь. Итак, бывало, вечером приходили странники, и я проводил вечер с ними, потом приходили ещё погонщики верблюдов, и я служил им. Часто и после того, как я уходил спать, опять встречалась другая надобность, и меня будили, а между тем наставал и час бдения. И едва только я засыпал, как канонарх уже будил меня. Но от труда или от болезни я был в изнемо­жении, и сон опять овладевал мною, так что расслаблен­ный от жара, я не помнил сам себя и отвечал ему сквозь сон: «Хорошо, господине, Бог да помянет любовь твою и да наградит тебя. Ты приказал, я приду, господине». Потом, когда он уходил, я опять засыпал и очень скорбел, что опаздывал идти в церковь. И так как канонарху нельзя было ждать меня, то я упросил двух братий, одного — чтобы он будил меня, другого — чтобы он не давал мне дремать на бдении. И, поверьте мне, братья, я так почи­тал их, как бы через них совершалось моё спасение, и питал к ним великое благоговение. Так и вы должны по­ступать с возбуждающими вас на правило церковное и на всякое благое дело. Посему каждый, как мы сказали, дол­жен испытывать себя, как он провёл день и ночь: со вни­манием ли стоял на псалмопении и молитве или увлекал­ся страстными помышлениями? Прилежно ли слушал Божественное чтение или, оставив псалмопение, вышел из церкви в рассеянии? Если кто постоянно (В греч.: ежедневно) испытывает себя таким образом, раскаивается, в чём согрешил, и ста­рается исправиться, то он начинает уменьшать в себе зло, и если делал девять [проступков], то будет делать восемь, и так, преуспевая постепенно, с помощью Божией не до­пускает укрепиться в себе страстям. Ибо великое бед­ствие впасть кому-либо в навык страсти, потому что, как мы сказали, хотя бы даже такой и захотел покаяться, то он не может один преодолеть страсть, если не имеет помощи от некоторых святых.

Хотите ли, я расскажу вам об одном брате, которому страсть обратилась в навык? Вы услышите дело, достой­ное многого плача. Когда я был в общежитии, братья по простоте своей, думаю, исповедовали мне помышления свои, и игумен с советом старцев велел мне взять на себя эту заботу. Однажды пришёл ко мне некто из братии и сказал мне: «Прости меня, отче, и помолись о мне: я кра­ду и ем». Я спросил его: «Зачем же? Разве ты голоден?» Он отвечал: «Да, я не насыщаюсь за братской трапезой и не могу просить». Я сказал ему: «Отчего же ты не пой­дёшь и не скажешь игумену?» Он отвечал мне: «Сты­жусь». Говорю ему: «Хочешь, чтобы я пошёл и сказал ему?» Он говорит: «Как тебе угодно, господине». Итак, я пошёл и объявил об этом игумену. Он сказал мне: «Ока­жи любовь и позаботься о нём, как знаешь». Тогда я взял его и сказал келарю при нём: «Окажи любовь и, когда придёт к тебе этот брат, давай ему, сколько он хочет, и ни в чём не отказывай ему». Услышав это, келарь отвечал мне: «Как ты приказал, так и исполню».

Проведя таким образом несколько дней, брат этот опять приходит и говорит мне: «Прости меня, отче, но я снова начал красть». Говорю ему: «Зачем же? Разве келарь не даёт тебе, чего ты хочешь?» Он отвечал мне: «Да, прости меня, он даёт мне, чего я желаю, но я стыжусь его». Говорю ему: «Что же, ты и меня стыдишься?» Он отвечал: «Нет». Тогда я сказал ему: «Итак, когда хочешь, приходи и бери у меня, но не кради», ибо у меня тогда была должность в больнице, и он приходил и брал, что хотел. Но через не­сколько дней он опять начал красть, и пришёл со скорбью, и сказал мне: «Вот, я опять краду». Я спросил его: «За­чем, брат мой? Разве я не даю тебе, чего ты хочешь?» Он отвечал: «Нет, [даёшь]». Говорю ему: «Что же, ты сты­дишься брать у меня?» Он говорит: «Нет». Я сказал ему: «Зачем же ты крадёшь?» Он отвечал мне: «Прости меня, сам не знаю, зачем, но так просто краду». Тогда я сказал ему: «Скажи мне, по крайней мере, по правде, что ты дела­ешь с тем, что крадёшь?» Он отвечал: «Я отдаю это ослу». И действительно, оказалось, что этот брат крал куски хлеба, финики, смоквы, лук, и вообще всё, что он ни на­ходил, и прятал это — одно под свою постель, другое на ином месте и, наконец, не зная, куда это употребить, и видя, что оно портится, он выносил это вон и выбрасы­вал или отдавал бессловесным животным.

Вот видите ли, что значит обратить страсть в навык? Видите ли, какого это достойно сожаления, какое это со­страдание? Он знал, что сие есть зло, он знал, что худо делает, и скорбел, плакал, однако увлекался, несчастный, дурным навыком, который образовался в нём от прежне­го нерадения. И хорошо сказал авва Нистерой: «Если кто увлекается страстью, то он будет рабом страсти». Благий Бог да избавит нас от злого навыка, чтобы и нам не было сказано: Кая польза в крови моей, внегда сходити ми во истление? (Пс. 29: 10) А каким образом кто-либо впадает в навык, об этом я уже неоднократно говорил вам. Ибо не тот, кто однажды разгневался, называется уже гневли­вым; и не тот, кто однажды впал в блуд называется уже блудником; и не тот, кто однажды оказал милость [ближ­нему], называется милостивым, но как в добродетели, так и в пороке, от частого в оных упражнения душа получает некоторый навык, и потом этот навык или мучит, или покоит её. А о том, как добродетель покоит душу и как мучит её порок, мы говорили неоднократно, то есть что добродетель естественна. Она в нас, ибо семена доброде­телей не уничтожаются.

Итак, я сказал, что чем более мы делаем добро, тем больший приобретаем навык в добродетели, т.е. возвра­щаем себе своё природное свойство и восходим к прежне­му своему здравию, как от бельма к своему прежнему зрению или от иной какой-либо болезни к своему пре­жнему, природному здоровью. В отношении же порока бывает не так: но через упражнение в нём мы принимаем некоторый чуждый и противный естеству навык, т.е. при­ходим в навык некоего губительного недуга, так что, если даже пожелаем, не можем исцелиться без многой помо­щи, без многих молитв и многих слёз, которые могли бы преклонить к нам милосердие Христово.

Подобное мы видим в телесном, ибо есть некоторые роды пищи, по свойству своему производящие серную желчь, как например капуста, чечевица и некоторые дру­гие подобные сим. Но не оттого, что кто-нибудь один раз или два раза поест капусты, или чечевицы, или чего-ни­будь подобного, он становится чёрножелчным, а от час­того употребления оных. И если потом в нём усилится чёрная желчь, образуется горячка, которая мучит одержи­мого ею и влечёт за собою и другие бесчисленные болезни.

То же бывает и с душой. Если кто закосневает во грехе, то в душе образуется злой навык, который и му­чит её. Однако вы должны знать и то, что душа имеет иногда влечение к какой-либо страсти. Если только один раз впадёт в действие этой страсти, тотчас находится в опасности впасть и в навык. То же случается и в теле­сном: иной человек имеет расположение к чёрной желчи от какого-либо прежнего нерадения, так что и один из вышеупомянутых родов пищи может в нём тотчас возбу­дить чёрную желчь и причинить лихорадку. Итак, нуж­ны большое внимание, и старание, и страх, чтобы кто-либо не впал в злой навык. Поверьте, братья, что если у кого-нибудь хотя одна страсть обратилась в навык, то он подлежит муке. И слу­чается, что иной совершает десять добрых дел и имеет один злой навык, и это одно, происходящее от злого на­выка, превозмогает десять добрых [дел]. Орёл, если весь будет вне сети, но запутается в ней одним когтем, то че­рез эту малость низлагается вся сила его. Ибо не в сети ли он уже, хотя и весь находится вне её, когда удержива­ется в ней одним когтем? Не может ли ловец схватить его, лишь только захочет? Так и душа, если хотя одну только страсть обратит себе в навык, то враг, когда ни вздумает, низлагает её, ибо она находится в его руках по причине той страсти. Посему-то я и говорю вам всегда: «Не допускайте, чтобы какая-либо страсть обратилась вам в навык, но подвизайтесь и молитесь Богу день и ночь, чтобы не впасть в искушение». Если же мы и будем по­беждены как человеки и впадём в согрешение, то поста­раемся тотчас восстать, покаемся в нём, восплачемся пред благостию Божией, будем бодрствовать и подвизаться. И Бог, видя наше доброе произволение, смирение и со­крушение наше, подаст нам руку помощи и сотворит с нами милость. Ибо Ему подобает всякая слава, честь и поклонение. Аминь.

Поучение десятое

Поучение одиннадцатое

Поучение двенадцатое