Богослужебные формы IV—V вв., имевшие столь много общего у раз­ных Церквей, не могли не получить того стремления к еще большему одно­образию, которое так сильно тогда сказывалось и во всем веросознании и вероучении, — этой внутренней основе культа. Этой естественной тенден­ции тогдашнего христианского мира к ритуальному объединению была по­ложена некоторая преграда и временная задержка возникновением в недрах Церкви особого вида богослужения, которое почти отказалось считаться со всем выработанным доселе в этом отношении и старалось создать себе но­вые формы. То было монашеское богослужение, возникшее в качестве чего-то самостоятельного в IV в. и, по крайней мере в течение этого и V в., имев­шее очень мало общего с соборно-приходским богослужением. Только с VI в. начинаются попытки объединения того и другого богослужения, впол­не заключившиеся лишь к XIII—XIV векам.

 

Начало монашества

Монашество в Церкви явилось гораздо ранее IV в. С первых дней ее в ней было всегда нечто соответствовавшее этому институту. Не говоря о великом подвижничестве Иоанна Крестителя, собственно и открывшем эру Нового Завета, и Спаситель и апостолы предполагали и санкционировали аскетиче­ские наклонности в некоторых христианах. У писателей II и III вв. все чаще встречаются указания на существование в Церкви целого класса людей, по­ставивших целью жизни воздержание. ВIII в. такие аскеты составляют уже целые общины. По крайней мере есть известие об общинах девственниц от этого времени; в одну из таких общин (εις παρθενώνα) прп. Антоний помес­тил свою единственную сестру пред удалением в пустыню. Девственницы и внешним видом, одеждою отличаются от обыкновенных христианок. Ряд писателей III в. занимается вопросом о них, пишут послания к ним и сочи­нения о них, большей частью восхваляя их воздержание, но иногда обли­чая и недостатки их. От II в. известны и примеры удаления на более или ме­нее продолжительное время в уединенные места для аскетических целей, иногда по внешним побуждениям, например из-за гонений на христиан, но часто исключительно для подвигов воздержания. Последнее явление изве­стно по крайней мере в Египте, где до прп. Антония были нередки отшель­ники, но подвизались они вблизи своих селений, так что «инок не знал еще великой пустыни».

 

Отшельничество

Все эти отшельники и даже общины их, и по немногочисленности своей, и по малоизвестности, и потому, что не порывали окончательно с прежним укладом жизни, не оказали влияния на выработку богослужения. Влияние это со стороны подвижничества началось тогда, когда, при даль­нейшем развитии последнего, некоторые из отшельников достигли общецерковной славы, когда их образ жизни (modus vivendi) и молитвенные по­двиги стали вызывать у многих подражание.

 

Прп. Павел Фивейский

Первым такого рода подвижником был прп. Павел Фивейский, о кото­ром самому св. Антонию было открыто, что тот выше его. Родом египтянин, удалившись в пустыню15-ти лет в одно из гонений на христиан, опасаясь предательства зятя своего, прп. Павел прожил там безвыходно около 100 лет (умер 113-ти лет в 341 г., когда прп. Антонию было 90 лет), не видя че­ловеческого лица; жил он в пещере у источника, при котором росла фини­ковая пальма; плоды ее служили ему пищей, а из листьев он делал себе одежду. Открыл этого подвижника только за несколько дней до его смерти прп. Антоний. Но этим все сделано было для того, чтобы такая жизнь не прошла без глубокого влияния на Церковь. Может быть, и значение самого Антония в развитии монашества было только шире и заметнее. Для истории богослужения здесь важно было то, что подвижник совершенно отказывал­ся от подаваемого богослужением утешения и заменял его своею молитвою. Этим клалась основа для выработки нового типа богослужения.

 

Прп. Антоний

Прп. Антоний Великий ( 356 г.) удалился в пустыню уже исключитель­но по аскетическим побуждениям и провел в ней всю свою 105-летнюю жизнь с 20-ти лет. Он поселился сначала в гробовой пещере вблизи родно­го селения в нижнем Египте у г. Гераклеи и Фиваидской пустыни на запад­ном берегу Нила, потом в опустелом укреплении восточной пустыни (меж­ду Нилом и Чермным <Красным> морем), и наконец в глубине той же пустыни на горе, в келии, высеченной в скале, длиною и шириною в рост че­ловека. Питался прп. Антоний сначала только хлебом и солью, который доставляли ему раза два в год; в старости же, отчасти чтобы избавить от труда доставлявших ему хлеб, он стал засевать плодородное место в пусты­не и по просьбе учеников стал есть маслины и масло; пищу принимал прп. Антоний раз в день при закате солнца, оставаясь без пищи по 2 дня и более, до 4 или 5\ часто целую ночь проводил без сна; спал на голой земле, иногда на рогоже. Особенно удивляло всех (и усиливало притягательную силу его подвигов) то, что при такой жизни «тело его сохранило прежний вид, не утучнело от недостатка движения, не иссохло от постов». Постоян­ным занятием прп. Антония были молитва и богомыслие, причем на первых порах ему пришлось выдерживать тяжелую борьбу со смущавшими его по­мыслами и привидениями (φαντασίαι και σχηματισμοί). С последними прп. Антоний, зная их последний источник (демонов), боролся благодат­ною силою Св. Писания, которое он, решительно отказавшись в детстве (не­смотря на интеллигентное происхождение свое) от обучения грамоте, не мог читать, но помнил по чтениям в храме; особенно пользовался он в этой борьбе некоторыми местами псалмов, например Пс. 117, 7: «Господь мне помощник, и аз воззрю на враги моя», Пс. 26,3: «Аще ополчится на мя полк, не убоится сердце мое», Пс. 67,2: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его и да бежат от лица Его ненавидящии Его». Это вообще свидетельствует о широком употреблении псалмов прп. Антонием за молитвою. Кроме того, это обстоятельство из жизни прп. Антония и др. подвижников могло содей­ствовать появлению в богослужебном уставе прокимнов, versicula, capitula и т. п., которых IV—V в. еще не знали. Очень рано прп. Антоний сознал необ­ходимость присоединить к молитве и ручной труд, мысль о чем, как очень важная и новая, по преданию, внушена преподобному особым видением (бывшим уже на втором месте его подвигов) — Ангела в монашеской одеж­де, плетущего в промежутках между молитвою веревку из пальмовых лис­тьев. С этого времени до конца жизни он молитву перемежал плетением корзин и рогож из пальмовых листьев. В рассказе Лавсаика об искусе, кото­рому подверг прп. Антоний св. Павла Простого пред допущением его к себе в ученики, описывается отчасти молитвенно-подвижнический день самого прп. Антония. После работы прп. Павла (над плетением веревки), продол­жавшейся до 9 часа, прп. Антоний хочет, по-видимому, предложить ему пи­щу; но в целях испытания откладывает это до захода солнца. Тогда «Анто­ний принес и положил на стол четыре сухих хлебца, унций по 6 каждый, и размочил для себя один, а для него три, потом начал петь псалом, какой знал, и пропев его двенадцать раз, столько же раз молился, чтобы и в этом испытать Павла (оттянуть время еды). После 12 молитв Антоний сказал ему: пойди ешь». Воспретив однако затем есть, преподобный «сказал ему: вставай, помолись и ложись спать. В полночь Антоний разбудил его на мо­литву» и продолжал молиться до девятого часа дня. После трапезы, бывшей поздно вечером, «Антоний прочитал 12 молитв и пропел 12 псалмов. После молитв они уснули немного первым сном; потом опять встали и пели псал­мы от полуночи до самого дня». Таким образом, в молитве у прп. Антония наблюдается определенный порядок (чин) как в отношении часов ее, так и количества.

 

Дальнейшее отшельничество. Прп. Сисой Великий

Раз появившись, подвижничество не могло не развиваться и не расти не только в объеме, но и в степени и силе. Действительно, следующие после Ан­тония Великого отшельники разрабатывают в частностях и усовершенству­ют до возможных пределов подвижничество, иночество. Они если не превос­ходят первоначальников монашества, то вызывают большее изумление своими подвигами, а следовательно, неотразимее влияют на весь уклад цер­ковной жизни. Это были живые уставы поста и молитвы, с которых писаные уставы были слабыми копиями и которым, во всяком случае, более обязан наш Типикон, чем всем позднейшим уставам, ктиторским и другим. Каких неимоверных результатов достигла эта младшая генерация египетских по­движников, об этом примерное понятие могут дать некоторые черты из жиз­ни прп. Сисоя Великого ( ок. 429 г.). «Брат спросил Сисоя, почему он, оста­вив Скит (монастырь, основанный младшими современниками прп. Антония в Фиваидской пустыне), поселился здесь (в пустыне). Старец отвечал: когда Скит начал делаться многолюднее, и я услышал, что авва Антоний почил, — встал я и пошел в сию гору; нашедши это место спокойным, я поселился здесь на несколько времени. — А давно ли, авва, живешь здесь? — спросил брат. — 72 года, — отвечал старец». «Ученик аввы Сисоя часто говаривал: авва, встань, поедим. — Старец говорил: разве мы еще не ели, сын мой? — Не ели, отец, — отвечал ученик. Тогда старец говорил: если не ели, пожалуй, поедим»; ели же не чаще одного раза в день - вечером. «Сказывали об авве Сисое: он не ел хлеба (а только сырые овощи). В праздник Пасхи братия упрашивали его разрешить с ними трапезу. Старец сказал им: я одно что-нибудь могу сделать: буду есть или хлеб, или яства, вами приготовленные. Они сказали ему: ешь один хлеб. Так он и сделал». «Один отец рассказы­вал о Сисое: однажды он, желая победить сон, привесил себя к утесу в пе­щере. Ангел пришел, снял его и запретил ему повторять это, дабы не подать примера другим». «Рассказывали об авве Пимене. Когда бывали у него какие-нибудь старцы и, разговаривая о старцах, упоминали об авве Сисое, Пимен говорил: перестаньте говорить об авве Сисое, ибо дела его выше по­вествования».

 

Влияние египетских отшельников на монастырские уставы

 

а) Пост

Вообще жизнь египетских подвижников этой эпохи наметила идеал для всех сторон монастырского строя, затрагиваемых писаными устава­ми. Более всего, конечно, сделано было в отношении поста. Сами собой установились известные нормы, правила, минимальные требования, и очень нелегкие, как насчет рода пищи для подвижника, так и относи­тельно времени принятия ее и сроков поста. Мясо, конечно, безусловно не употреблялось, но вкушение его по нужде не считалось нарушением обета. Молочные продукты, по-видимому, иногда допускались, рыба — чаще. Вино принципиально дозволялось, но многие не пили его и вообще ничего, кроме воды. Обычная пища состояла у большинства египетских от­шельников, по-видимому, из одного хлеба с солью с воздержанием от всего другого; иные по десяткам лет питались лишь сырыми овощами, отказывая себе и в хлебе; но многие дозволяли себе вообще всякую, только самую простую, растительную пищу, даже по временам (например, в праздники) масло.

 

Лавсаик, 128 (145) и мн. др. Прп. Исидор ( 491 г.) говорил: не так вредно для чело­века есть мясо, как гордиться и надмеваться (Изр. св. ст. Исид., 4). В других христи­анских странах воздержание от мяса у монахов не было столь безусловным, как в Египте: по словам св. Епифания, «одни из них (монахов) воздерживаются от всяких мяс и четвероногих, и птиц, и рыб, и от яиц, и от сыра; другие только от четверо­ногих и допускают употребление птиц и прочего; иные воздерживаются и от птиц и употребляют только сыр и рыбу; иные не вкушают и рыбы, а только сыр; другие не едят и сыра» (Излож. веры, 23).

«Случилось некоторым отцам зайти в дом христолюбивого человека, в числе их был и авва Пимен. За столом предложили им мясо. Все стали есть, кроме аввы Пи­мена (V в.). Старцы, зная его рассудительность, дивились, почему он не ест. Ког­да встали из-за стола, сказали ему: ты Пимен, а что сделал! Старец отвечал им: Простите мне, отцы. Вы ели, и никто не соблазнился; но если бы я стал есть, то многие приходящие ко мне братия соблазнились бы и стали бы говорить: Пимен ел мясо; почему же и нам не есть? И старцы подивились его рассудительности» (Изреч. св. ст. Пимен, 170). Посетившие Феофила, архиеп. Александрийского, «от­цы» ели предложенное им телячье мясо; но когда Феофил, подавая кусок мяса со­седнему с ним старцу, сказал: «вот хороший кусок, съешь, авва», старцы сказали: «до сего времени мы ели овощи; если это мясо, не станем есть»; и ни один из них не стал более есть (Древний патерик, изложенный по главам. IV, 75 (63). Этот сборник, близкий к «Изречениям св. старцев», но несколько моложе его, описы­вается у патр. Фотия в его Βιβλιοθήκη cod. 198 с заглавием 'Ανδρών αγίων βίβλος. Переведен на латинский язык в VI в. Пелагием и Иоанном, диаконами римскими, (перевод издан у Rosweydus Η. De vitis et verbis seniorum. Antverpiae, 1628 и у Migne. Patrol, s. 1.1. 73) и сохранился на греческом языке в рукоп. XI—XII в. Мос-ков. Син. библ. № 782 и др. Греч. текст кое-где отличается от латинского; по нему сделан рус. пер., изд. Афонского Пантел. мон. М., 1891 г.; цифра в скобках означа­ет § по лат. тексту).

«Клирики предварили авву Симона (должно быть, V в., Синайского): авва, приго­товься, один начальник, услышав о тебе, идет принять от тебя благословение. — Хо­рошо, я приготовлюсь, — сказал Симон. Надев на себя кентон (платье из разно­цветных лоскутов) и взяв в руки хлеб с сыром, авва сел у дверей и ел. Начальник пришел со своею свитою; увидев старца, пришедшие посмотрели на него с презре­нием, и говорили: это тот отшельник, о котором мы слышали? — И тотчас удали­лись» (Изр. св. ст. Симон, 2).

 

Что касается времени принятия пищи, то ранее 9 часа (3 ч. пополудни) вообще не ели; но ревностнейшие подвижники могли похвалиться, что«солнце никогда не видало их идущими», и от учеников требовали вкушать пищу не в 9-й час, а вечером. В отношении продолжительности полного неядения нормой для хорошего подвижника считалось принятие пищи через два дня; это некоторые отшельники советовали и своим ученикам. Иные не вкушали пищи по 5 дней или ели раз в неделю. Как исключительные случаи, отмечаются опыты неядения по 40 дней и более. Долгой практи­кой подобного пощения некоторые отшельники достигали, по-видимому, того, что после двухдневного неядения совершенно не ощущали голода. Но с течением времени подвижничество, однако, пришло к заключению, что неядение долее одного дня, должно быть как не для каждого посильное, опасно, и его не стали рекомендовать.При таком посте, в который обращалась вся жизнь отшельника, тем не менее признавалось необходимым чтить общецерковные посты, выделять их из ряда подобных постов и, конечно, усилением воздержания, хотя у иных отшельников, по-видимому, некуда было здесь идти дальше. Это бы­ли, таким образом, посты из постов. Пред Четыредесятницей прп. Макарий Александрийский, «наломавши большое количество пальмовых ветвей (для рукоделия), стал в углу и в продолжение всей Четыредесятницы до са­мой Пасхи не принимал хлеба, не касался воды, не преклонял колен, не са­дился, не ложился и ничего не вкушал, кроме нескольких листьев сухой ка­пусты; да их ел только по воскресеньям, и то для того, чтобы видели, что он ест, и чтобы самому ему не впасть в самомнение; а ежели когда выходил из кельи для какой-либо нужды, то как можно скорее опять возвращался и принимался за дело; не открывая уст и не говоря ни слова, он стоял в без­молвии; все занятие его состояло в молитве сердечной и в плетении ветвей, которые были у него в руках». Прп. Павел Великий, галатянин, «провел всю Четыредесятницу с малою мерою чечевицы и кружкою воды и был в за­творе до самого праздника». Чтили подвижники и пост среды и пятницы. «Непозволительно, — говорил прп. Аполлос Гермопольский (нач. V в.), — нарушать без всякой нужды (nisi grandis aliqua necessitas fieret) всеобщие (καθολικάς, legitima) посты (среды и пятницы), ибо в среду Спаситель пре­дан, а в пяток распят; посему, кто нарушает этот пост, тот вместе с врагами предает и распинает Спасителя. Если в пост придет к тебе брат, имеющий нужду в успокоении (по Руфину: и ранее 9 часа захочет подкрепиться для дороги), предложи трапезу ему одному; если же ему не угодно, не принуж­дай; ибо все мы имеем общее предание о посте».

 

б) Сон и одежда

Составив жизнию своею главу о постах для позднейших иноческих уставов, отшельники имели влияние на эти уставы и другими сторонами своей жизни, именно отношением своим ко сну и одежде. Сон подвижники считали таким же опасным врагом своим, как чрево. Спали многие из них не более часа в сутки, и то не ложась, а сидя.Одежду носили отшельники иногда из пальмовых листьев или по вет­хости совершенно негодную для употребления. Нечего и говорить, какое влияние оказала такая практика на предписываемый иноческими уставами порядок дня (большинство служб — ночью, иные уставы, как увидим, име­ли службы 12 «ночных часов») и на главу в них об одеждах «и обущах».

 

в) Молитва

Отшельники IV—V вв. положили основы и для выработки монастыр­ского правила молитвы и псалмопения. Наш устав именно от них унаследо­вал широкое употребление Псалтири. «Любовь к псалмопению родила мо­настыри», — говорит блж. Августин. Сказания о жизни отшельников пестрят упоминаниями о Псалтири и ссылками на нее в их изречениях. Очень рано у подвижников устанавливаются и особые правила для молит­венного применения Псалтири. Древнейшим правилом такого рода, вероят­но, было прочитывание за раз всей Псалтири в качестве дневной или ноч­ной молитвы. «Один старец пришел к другому; тот, сварив несколько чечевицы, сказал: совершим малое молитвословие (σύναξιν), — и один из них прочел всю Псалтирь, а другой наизусть прочел двух больших проро­ков. Когда настало утро, пришедший старец удалился; они забыли о пище». «Шел некогда авва Серапион ( ок. 358 г.) чрез одну египетскую деревню и, увидев блудницу, которая стояла у своей горницы, сказал ей: ожидай меня вечером; приду к тебе и ночую с тобой. — Хорошо, авва, — ответила блуд­ница. И вот она приготовилась и постлала ложе. Вечером старец пошел к ней и, вошедши в ее горницу, спросил: приготовила ли ложе? — Приготови­ла, авва, — отвечала блудница. Старец запер дверь и сказал ей: подожди не­много; я только исполню наше обычное правило (επειδή νόμο ν εχομεν, εως ού ποιήσω αυτόν). И старец начал свое молитвословие (της συνάξεως). Начав Псалтирь, он на (κατά) каждом псалме творил молитву (εύχήν) о ней, прося Бога, да дарует ей покаяние и спасение, — и Бог услышал его. Блудница сто­яла дрожа и молилась подле старца. Когда старец окончил всю Псалтирь, она пала на землю. Старец взял Апостол, много прочитал из него и окончил свое молитвословие (σύναξιν)». Блудница эта впоследствии превзошла постами, по-видимому, всех отшельников (не ела более 40 дней). Случай этот характерен по проводимому в нем взгляду на благодатную силу молит­венного правила. Постепенно, должно быть, стали уменьшать такое очень уж большое «правило» (вся Псалтирь). Может быть, правило исполнял и Эрон (вышеупоминавшийся), когда идя с автором Лавсаика и другими по пустыне, дорогою «прочитал 15 псалмов (1/10 Псалтири), потом великий псалом (118?), потом послание к евреям, потом Исаию и часть Иеремии пророка, затем Луку евангелиста и Притчи». Неоднократны указания на употребление у отшельников в качестве молитвенного правила 12 псалмов. Два отшельника, выбравшие себе в руководители прп. Макария Египетско­го, когда тот навестил их и переночевал у них, наутро предлагают ему: «Хо­чешь ли, мы споем (βάλωμεν, recitemus) двенадцать псалмов? — Хорошо, — отвечал я», — рассказывает об этом Макарий. «Тогда младший пропел (ψάλλει) 5 псалмов и после (από) каждых 6 стихов пел одно аллилуиа (букв.: по, από, 6 стихов и 1 аллилуиа). И на каждом стихе огненный луч выходил из уст его и восходил на небо. Подобным образом, когда и старший отвер­зал уста для пения, из них выходила как бы огненная вервь и достигала не­ба. И я также проговорил (εΐπον) немного наизусть». Когда подвижника-римлянина в монастыре (Скиту) посетил какой-то великий египетский подвижник, они с наступлением вечера «прочитали (εβαλον) 12 псалмов и легли. То же сделали и ночью», и опять легли. Тот же подвижник так опи­сывает свое молитвенное правило: «вместо музыки и пения я прочитываю (λέγω) 12 псалмов (днем или вечером); равным образом и ночью, за грехи, которые содеял, тотчас с упокоением (άρτι μετ' αναπαύσεως — после корот­кого сна?) совершаю малую мою службу (ποιώ την μικράν μου λειτουργίαν)». Кроме псалмов и Св. Писания употреблялись краткие молитвы, произно­сившиеся сотнями раз. Павел Фермейский (IV в.) совершал 300 молитв в сутки, которым вел счет, вынимая из пазухи камешки (зародыш четок); ког­да же он услышал, что одна девственница совершает по 700 молитв, ему его правило стало казаться малым, и он обратился за разрешением недоумения к прп. Макарию Египетскому; тот ответил: «я вот уже шестидесятый год со­вершаю только по 100 положенных молитв (τεταγμένας εύχάς)». Образец подобной краткой молитвы дан в наставлении прп. Макария вопросившим его: «как нам должно молиться?» — «Не нужно многословить, но должно воздеть руки и говорить: Господи, как Тебе угодно и как знаешь, помилуй. Если же нападает искушение: Господи, помоги»⁶. Воспоминанием об этих кратких отшельнических молитвах служит у нас молитва «Господи Иисусе Христе», которую положено сотни раз произносить неграмотным за опуска­емые церковные службы.

Как всегдашний пост у пустынножителей усиливался в период церков­ных постов, так и обычное молитвенное правило увеличивалось для празд­ников. «Сказывали об авве Арсении, что по вечерам в субботу на воскрес­ный день он становился спиной к солнцу и, подняв руки свои к небу, молился до того времени, как солнце начинало светить ему в лицо; после че­го он садился» (бдение подлинно всенощное). В воскресные дни, также и в субботу, отшельники обычно причащались. «Монахов, живущих в пустыне, жжет яд злых демонов, и они с нетерпением ждут субботы и воскресенья, чтобы идти на источники водные, т. е. приступить к Телу и Крови Господ­ней, дабы очиститься от скверн лукавого». Для этого отшельники ходили большей частью в соседние храмы, несмотря на отдаленность их. «Расска­зывали, что авва Сисой Фивейский имел обычай бегом бежать в свою келью по окончании церковного служения, и говорили: в нем бес». О приобщении отшельников запасными Дарами говорит Василий Великий: «все отшельни­ки (μονάζοντες), живущие в пустыне, где нет священника, храня причастие в доме, сами себя причащают». Есть указания на совершение литургии спе­циально для отшельника в его келии пресвитером. «Рассказывали об авве Марке Египетском: он 30 лет прожил, ни разу не выходя из своей кельи; к нему обыкновенно приходил пресвитер совершать для него св. приношение (ποιεΐν αύτω την άγίαν προσφοράν)». «К некоему отшельнику ходил один пресвитер, совершая для него приношение Св. Таин (των αγίων μυστηρίων την προσφοράν)».

 

Отшельнический устав

Таким образом, в отношении и поста и молитвы или богослужения у св. отшельников постепенно выработалась более или менее однообразная практика, общие правила, один устав. Это не покажется удивительным, ес­ли принять во внимание то тесное и постоянное общение, в котором нахо­дились между собою пустынножители не только в пределах Египта, но си­найские и палестинские с египетскими: они часто посещали друг друга для взаимного назидания, ближайшие же любовно заботились друг о друге; среди них то там, то здесь являлись светила подвижничества, делавшиеся центром духовного назидания для обширной окрестности. Отшельники со­ставляли одну корпорацию, как бы один монастырь с постепенно выраба­тываемым уставом и некоторой организацией. Начинающие и молодые имели руководителей, но власть последних всецело основывалась на неиз­меримом нравственном превосходстве. Это был обширнейший и лучший монастырь, какой когда-либо видела земля.

 

Анахоретские монастыри древнего христианского Египта

Но, можно сказать, весь дух свой передало отшельничество тем монас­тырям в собственном смысле, которые возникли подле него и стояли под его непосредственным воздействием. Первыми из таких монастырей были основанные прп. Антонием.

 

Монастыри прп. Антония

Затворничество свое прп. Антоний оставил чрез 35 лет, на втором мес­те подвигов. «Приходящие к нему знакомые, ввиду того, что он не позволял им входить внутрь укрепления (заброшенного, в котором он подвизался), нередко дни и ночи проводили на дворе. Но так как многие домогались и желали подражать его подвижнической жизни, некоторые же из знакомых пришли и силою разломали и отворили дверь, исходит Антоний, как таинник и богоносец из некоего святилища». После совершенных тут же исцеле­ний и слов назидания преподобный «убедил многих избрать иноческую жизнь; таким образом в горах явились монастыри; пустыня населена была монахами, оставившими свою собственность... По силе удивительного сло­ва его возникают многочисленные монастыри». Монастырем (μοναστήριον, от μονάζω — жить одному, μοναστής — живущий одиноко) называется здесь (в Афанасиевой «Жизни Антония») келия — домик или пещера, как то видно из того, что и опустелое укрепление, в котором жил прп. Антоний, на­зывается «монастырем» его, как, затем, видно из замечания, что до прп. Антония «немногочисленны были монастыри в Египте», и из сравне­ния монастыря с палаткой. Когда прп. Антоний удалился на последнее ме­сто подвигов своих, там вскоре тоже возникла целая колония из монашес­ких келий; ими покрылись окрестные горы, но и они скоро стали тесными для подражателей прп. Антония, и иноки стали селиться на другой стороне Нила около города Арсиное. «Эти монастыри в горах подобны были скиниям, наполненным божественными ликами псалмопевцев, любителей уче­ния, постников, молитвенников, которых радовало упование будущих благ и которые занимались рукоделиями для подавания милостыни». В этом описании указаны и занятия иноков в «монастырях» прп. Антония. В монастыре-келии должен был проходить весь день инока. В ней он должен был находиться по возможности безвыходно: «как рыба, — говорил прп. Анто­ний, — вынесенная из воды, умирает, так погибает и страх Божий в сердце монаха, если он напрасно выходит из келии». В этом уединении или затворничестве инока в его келии прп. Антоний различает разные степени. К полному затвору, в котором он сам жил (который, впрочем, тоже не был бе­зусловным), он считал способным и допускал только немногих. Прп. Павлу (Простому) он говорит: «если тебе хочется быть монахом, то пойди в обще­жительный монастырь (κοινόβιον), где много братий, которые могут снисхо­дить к немощам твоим; а я здесь живу один»; только когда Павел выдержал тяжелый искус, прп. Антоний устроил ему келью поприща за 3 или 4 от сво­ей. Большинство же учеников прп. Антония, живя уединенно по своим ке-лиям, однако имели некоторое общение друг с другом: «к научению доста­точно и писаний, — говорил прп. Антоний своим ученикам, — однако же нам прилично утешать друг друга верою и умащать словом». В чем ближай­шим образом и конкретно выражалась общая жизнь в «монастырях», руко­водимых непосредственно прп. Антонием, не позволяют сказать сохранив­шиеся известия. Не упоминается в них о молитвах монахов общих или частных, о пище их и мере воздержания. Есть указания только на общую трапезу. Но довольно отчетливо выступает в известиях система духовного руководительства, управления общинами. По-видимому, молодые иноки находились под неослабным наблюдением старших, опытных. «Монах, — говорил прп. Антоний, — должен откровенно сказывать старцам, сколько он делает шагов, или сколько пьет капель в своей келий, чтобы как-нибудь не погрешить и в этом». Высшим руководителем духовной жизни в возник­ших подле места подвигов прп. Антония монастырях являлся, конечно, он сам. В ближайших от его местожительства «монастырях» он «часто беседу­ет» с иноками. Одна из таких бесед, должно быть примерная, объединяющая в себе разновременные наставления преподобного (о борьбе с демонами), передается и описывается св. Афанасием: «в один день он выходит, собира­ются к нему все монахи и желают слышать от него слово. Антоний же еги­петским языком говорит им». Иногда преподобный принимает участие и в общей трапезе иноков. «Нередко со многими другими иноками приступая ко вкушению пищи и вспомнив о пище духовной, отказывался от вкушения и уходил от них далеко, почитая для себя за стыд, если увидят другие, что он ест. По необходимому же требованию тела, вкушал пищу, но особо, а не­редко и вместе с братиею, сколько стыдясь их, столько уповая предложить им слово на пользу». Влияние и авторитет св. Антония в его монастырях всецело основывались на нравственной высоте его. Обычным наименова­нием его у иноков было «Великий»: «Великий сказал», «Великий сделал». «И лицо его имело важную и необычайную приятность. Приял же Антоний от Спасителя и сие дарование: если бывал он окружен множеством монахов, и кому-нибудь, не знавшему его прежде, желательно было видеть его, то же­лающий, миновав других, прямо подходил к Антонию, как бы привлекае­мый взором его».

Таким образом, монастыри прп. Антония были анахоретского типа, «являясь как бы переходною ступенью от строгого анахоретства к строгому же общежитию». В них не только не было каких-либо писаных правил, но строй жизни не был разработан в деталях; был намечен только общий дух этого строя. Едва ли в поселениях иноков, монастырях (в широком и позд­нейшем смысле слова), основанных прп. Антонием, были, кроме самого прп. Антония, и какие-либо общие аввы или игумены.

 

Нитрия

Несколько сложнее по устройству и ближе к общежительным монасты­рям (киновиям) был ряд египетских монастырей, основанных при жизни прп. Антония его сподвижниками или младшими современниками. Значи­тельнейшими из этих монастырей были Нитрийский, Скитский и Келлиотский. Первый был основан на Нитрийской (νίτρον — селитра) горе (пустын­ной возвышенности) к югу от Мареотского озера в 40 millia (40 000 шагов) от Александрии. Из египетских подвижников впервые поселился здесь, сле­довательно, явился основателем этого монастыря, прп. Аммон, начавший отшельничество на 40-м году жизни, проведший в пустыне около 20 лет и умерший ранее прп. Антония (ок. 350 г.), с которым он встречался. В нач. V в. на Нитрийской горе было до 5000 иноков; они жили в отдельных до­миках — келиях (tabernacula), которых было до 50 разной величины; в од­них из этих домиков помещалось больше иноков, в других меньше (pauci), а в иных и по одному. Иноки находились под руководством одного «отца» (sub uno patre posita). Это руководство принадлежало одному из 8 пресви­теров, которые состояли при Нитрийской церкви, и переходило по смерти его к следующему из них: «доколе жив первый пресвитер, прочие не служат, не судят и не говорят поучений, а только совосседают с ним в безмолвии». Применялись телесные наказания (удары бичом). Жизнь монахов была трудовая. Монастырь имел благоустроенное хозяйство: в нем были пекар­ни, готовившие хлеб не только для его нужд, но «и для отшельников, уда­лившихся во внутреннюю пустыню, числом до 600», были свои врачи и ап­текари; приготовлялось вино не только для собственного употребления, но и для продажи; была странноприимница. В церковь собирались только по субботам и воскресеньям. Но ежедневно, по крайней мере вечером, совер­шалось богослужение по келиям: «по наступлении вечера можно стать и слышать в каждой келье хвалебные песни и псалмы, воспеваемые Христу, и молитвы, воссылаемые на небеса; иной подумал бы, что он восхищен и пе­ренесся на небеса».

 

Келлии

На расстоянии 10 millia от Нитрии находился другой замечательный мо­настырь древнего христианского Египта — Келлии. Основан он был иноками Нитрийскими, любителями полного уединения, и был чисто анахоретского типа. Одним из первых руководителей-пресвитеров его был прп. Макарий Александрийский ( 494 г.). Монастырь состоял из множества одиночных келий, расстояние между которыми было такое, что из одной келии нельзя было ни видеть другой, ни слышать ничего оттуда. Иные кельи были так ма­лы, что в них нельзя было лечь, протянувшись во весь рост. Иноки безвыход­но сидели по своим кельям; только в субботу и воскресенье они сходились в церковь и «там смотрели друг на друга как на вернувшихся с неба»; если кого не было на этом собрании, это было признаком его болезни, и его навещала братия, доставляя ему нужное для жизни³. Некоторые в монастыре вели и бо­лее затворническую жизнь, не выходя из келии по 40 дней. В праздники ус­траивалась в церкви и трапеза. Одежда иноков несколько отличалась от обычной местной: «некто из отцев рассказывал, что при авве Исааке (V в.) один брат пришел в церковь, что в Келлиях, в малом кукуле; старец выгнал его, говоря: здесь монахи, а ты мирянин, — не можешь быть здесь». Подоб­но другим египетским монастырям, иноки хоронились здесь в том левитоне (хитон с короткими рукавами) и кукуле, в которых принимали монашество и которые в продолжение жизни надевали только для приобщения Св. Тайнам. О высоте подвижнической жизни в монастыре свидетельствует такой случай: однажды прп. Макарию прислали кисть свежего винограда; хотя ему тогда очень хотелось есть, но он отослал виноград больному брату, тот отослал дру­гому, и так виноград обошел весь монастырь и вернулся опять к настоятелю. В монастырь проникло монофизитство, и впоследствии в нем было 2 церкви: одна для православных, а другая для монофизитов.

 

Скит

Едва не самым значительным из тогдашних египетских монастырей был так наз. Скит (коптское «шиит» — обширная равнина). Основанный прп. Макарием Великим, или Египетским ( 390 г.), он расположен был к югу от Келлий, еще далее в глубь египетской (Ливийской) пустыни, в 24 ча­сах пути от Нитрии; сюда не было и дороги, а путь нужно было направлять по течению звезд. Для жизни в такой пустыне, лишенной достаточного ко­личества воды, требовалась необыкновенная сила духа. Управление мона­стырем сосредоточивалось в собрании братии, происходившем обыкновен­но в церкви под председательством пресвитера; на этих собраниях решались и богословские вопросы. Более мелкие дела управления сосредоточивались в руках пресвитера; он, например, заведовал хозяйственною частью монастыря, вообще занимал почетное положение среди братии. (Первым был рукоположен во пресвитера в Скит прп. Макарий Великий). Скит славился постничеством. Обычною пищею братии здесь был только хлеб. На вопрос св. Иоанна Кассиана о норме ежедневной пищи для инока, Скитский авва Моисей отвечал: «знаем, что об этом предмете предки наши рассуждали часто; и вот, рассмотрев различные способы воздержания, со­стоявшие в том, что одни питались только бобами (leguminibus), другие — только овощами (oleribus) или фруктами (pomis), они предпочли всем им питание одним хлебом, признав наиболее подходящим количеством его — два хлебца (paximaciis), весом оба вместе около фунта (librae = 12 унций или 24 лота)». На замечание Кассианова спутника Германа, что много будет съесть сразу такой хлеб, Моисей отвечал: «если вы хотите испытать силу этого определения, то постоянно держитесь этой меры, не прибавляя ниче­го вареного (coctionis pulmentum) ни в воскресный день, ни в субботу, ни по случаю посещения братий; потому что подкрепивши себя вареным, можно не только довольствоваться меньшею мерою в остальные дни, но и без тру­да долго не употреблять всякой другой пищи». На вопрос Германа, как же быть, если после вкушения пищи (хлеба) в указанной мере, т. е. после 9-го часа, монаха навестит гость, которому нужно предложить трапезу и разде­лить ее с ним, Моисей советует: в 9 часу (обычное время принятия пищи) съедать только один из двух хлебцев, а другой оставить к вечеру на случай посещения брата; если он придет, съесть хлебец вместе с ним; если же нет, то одному. Всякая другая пища кроме хлеба в Скиту считалась непозволи­тельною роскошью. «Однажды авва Ахилла (V в.) в Скиту пришел в келью аввы Исаии и увидел, что он ест. На блюде у него была вода с солью (άλας). Старец, заметив, что авва Исаия спрятал блюдо за корзину, спросил его: «скажи мне, что ты ел?» Исаия отвечал: «прости мне, авва: резал я ветви, и настал жар; я взял в рот кусок с солью, но горло высохло от жары, и кусок не пошел. Потому я принужден был подлить в соль немного воды, чтобы можно было мне поесть. Но прости мне!» Тогда старец сказал: «пойдите по­смотрите на Исаию, как он хлебает похлебку (ζωμόν) в Скиту. Если хочешь хлебать похлебку, то ступай в Египет». Иоанну Мосху и Софронию (нач. VI в.) говорил авва Иоанн из Петры: «Поверьте моим словам: когда я был еще юношею в Скиту, один из отцев заболел селезенкою. В четырех лаврах Скита искали несколько уксусу и не нашли. Такова была в них нищета и воз­держание. А там было отцев около 3500». Авва Вениамин, пресвитер из Келлий ( ок. 392 г.), рассказывал (о бытности своей в Скиту): «Когда по­сле жатвы возвратились мы в Скит, принесли нам из Александрии подая­ние, на каждого по алебастровому сосуду чистого масла. При наступлении следующей жатвы, братия приносили, если что оставалось у них, в церковь. Я не открывал сосуда, но, просверлив его иглою, вкусил немного масла, и было у меня на сердце, будто я сделал великий проступок. Когда же братия принесли свои сосуды, как они были, а мой был просверлен, то я устыдил­ся, как бы обличенный в блуде». Тот же авва рассказывал: «Пришли мы в Скит к одному старцу и хотели дать ему немного масла; но он нам сказал: вот где лежит малый сосуд, который вы принесли мне назад три года; как вы положили его, так он и остался». «Во время начатков в Скит принесен был саит (σαΐτις) вина, чтобы раздать братиям по стакану. Когда один брат хо­тел убежать от сего в толос (θόλος — круглый домик), толос развалился. Со­бравшиеся на шум увидали брата поверженным и начали порицать его, го­воря: хорошо случилось с тобою, тщеславный; но авва защищал его и сказал: оставьте сына моего; он сделал доброе дело, — и жив Господь, не восстановится толос сей во времена мои, дабы понял мир, что через стакан вина обрушился толос в Скиту». Отступления от этого сурового режима дела­лись для праздников, особенно на агапах, но неохотно, и для гостей. —Строгость жизни в Скиту начала падать еще в IV в. По отзыву Пимена (V в.), «с третьего Скитского поколения и со времени аввы Моисея ( 400 г.) братия не сделали новых успехов». По словам того же Пимена, «авва Исидор, пресвитер Скитский, говорил однажды к собранию так: Братия, не для труда ли мы пришли в это место? А ныне здесь уже нет труда. Потому взяв милоть свою, пойду я туда, где есть труд, и там найду покой». В начале V в. монастырь был опустошен кочевниками, о чем ав­ва Арсений, имея в виду разрушение Аларихом Рима в 410 г., говорил: «мир потерял Рим, а монахи — Скит». Скит продолжал, впрочем, суще­ствовать и после этого разорения. В VI в. монофизитство увлекло боль­шую часть скитских монахов; ныне в Скитской пустыне яковитский мо­настырь.

 

Другие анахоретские монастыри Египта

Кроме этих трех важнейших монастырей, не имевших писаного устава, но способствовавших сформированию его, в древнем христианском Египте возник еще ряд монастырей такого же типа, имевших, без сомнения, тоже некоторое влияние на выработку позднейших иноческих правил. Так, на го­ре Ферма к югу от Нитрии по пути в Скит жило до 500 подвижников, меж­ду которыми особенно знаменит был прп. Павел и которые, вероятно, со­ставляли одну общину. Около Гермополя (в Фиваиде) был монастырь Аполлоса или Аполлония (по Руфину), имевший около 500 братий. Особен­ностью этого монастыря было ежедневное приобщение евхаристии в 9 часу дня; «после приобщения (иногда — по Руфину) садились слушать поучение Аполлоса, которое продолжалось до вечера, затем (по Руфину, по Палла­дию — до поучения, сразу после приобщения) принимали пищу, после чего одни удалялись в пустыню и там целую ночь читали Св. Писание наизусть, другие оставались на месте собрания и проводили всю ночь до рассвета в гимнах и хвалах (laudibus) Богу; иные же, сойдя с горы в 9 часу (для приоб­щения) и приняв евхаристию, тотчас опять удалялись, довольствуясь одной духовной пищей до другого девятого часа; и так поступали (по Палладию — многие из них) в течение многих (plurimos) дней. И при таких подвигах у них была всегда такая радость, веселие и ликование (exultatio), какая невоз­можна на земле у обыкновенных людей; между ними никого не было скуч­ного и печального; если же кто казался печальным, авва Аполлос тотчас спрашивал о причине скорби и открывал, что было у каждого в тайне серд­ца». Аполлос и всем внушал мысль о необходимости ежедневного приобще­ния для монаха.

Из других монастырей, должно быть, такого же типа были монастыри фиваидского же города Оксинриха. По Руфину, в этом городе (ныне пред­ставляющем засыпанные песком развалины) было около 10 тыс. иноков и ок. 20 тыс. дев; древние публичные здания и храмы обращены были здесь в монастыри, и последних было более, чем частных домов; под влиянием мо­настырей жители города отличались особым благочестием (имели 12 церк­вей, кроме монастырских) и гостеприимством, особенно к пришлым ино­кам. Около города Гераклеи был монастырь прп. Исидора, отличавшийся строгою замкнутостью: братия совершенно не сообщались с миром и стран­ников не пускали далее гостиницы у ворот; иноки этого монастыря, как рас­сказывал его привратник-пресвитер Руфину и Палладию, были «так святы, что почти все могли совершать чудеса, и никто из них не бывал болен до смерти; когда же приходило время преставления которого-нибудь из них, он, предварительно возвестив об этом всем, ложился и умирал». У г. Арсиноэ был ряд монастырей с 10 тыс. иноков под руководством прп. Серапиона; «он чрез братию собирал множество хозяйственных припасов; ибо во вре­мя жатвы все иноки сносили к нему хлебные продукты, которые получали вместо платы за уборку соседних полей, и все это авва употреблял на вспо­моществование бедным, так что никто не терпел нужды в окрестности; хлеб отсылаем был бедным даже в Александрию; это делали, впрочем, и другие монастыри Египта». Возможно, что такого же полуобщежительного типа были монастыри около Александрии, в которых прожил года три автор Лав-саика и в которых он насчитывает около 2 тыс. «великих, весьма ревност­ных и доблестных мужей».

 

Прп. Пахомий и его монастыри

Прп. Пахомий ( 348 г.) составил эпоху в развитии монашества тем, что основал первую киновию (κοινός βίος — общежитие), — строго общежитель­ный монастырь — и дал ей письменный устав. Родом из Верхнего Египта, и значительно удаленного от Нижнего Египта (района жизни и деятельности первых египетских отшельников и большинства выше поименованных мо­настырей), и разнящегося от него по климату (более знойный), язычник по происхождению, принявший христианство под обаянием христианских до­бродетелей, прп. Пахомий первоначально уединился в заброшенном храме Сераписа, возделывая овощи и пальмы и добывая отсюда питание не толь­ко для себя, но и для бедных; через 3 года Пахомий отправился к знамени­тому в той местности отшельнику Паламону, около которого уже возникла община монахов; так как немногие в состоянии были вынести тот образ жизни, которого требовал от своих учеников Паламон, то последний и Пахомия отсылал от себя, указывая ему на тягость предстоящих подвигов: «Мы всегда бодрствуем половину ночи, размышляя о слове Божием; очень часто мы с вечера до утра вьем веревки, чтобы бороться со сном и снабжать себя необходимым для поддержания тела; остающееся же сверх нашей нуж­ды отдаем бедным. Мы не знаем, что значит есть масло или что-нибудь ва­реное или пить вино; летом мы постимся ежедневно до вечера, а зимою по 2 и по 3 дня сряду. Правило общих молитв у нас — 60 раз молиться днем и 60 раз ночью, кроме тех молитв, кои мы творим в каждое мгновение и коих счета мы не знаем». После нескольких дней испытания Пахомия Паламон облек его в монашеские одежды и опоясал иноческим поясом, и стал при­учать его особенно к ночным молитвам и бдению. По смерти Паламона Па­хомий поселился в опустелом селении Тавенниси («пальма Изиды»), о ко­тором получил откровение еще при жизни Паламона, что здесь возникнет большая обитель. Сюда пришел к нему брат Иоанн, который скоро умер, а затем постепенно возникает около него монастырь. Первоначально он со­стоял кроме Пахомия из трех человек. Но скоро слава Пахомия привлекает к нему и небезызвестных в Египте отшельников (например, прп. Корни­лия). Со своими иноками прп. Пахомий построил и содержал в соседнем се­лении церковь, а когда братии собралось до 100, построил и в монастыре церковь, причем в субботу иноки были на богослужении в сельской церкви, а в воскресенье пресвитер приходил в монастырь и здесь совершал литур­гию. Священного сана и сам Пахомий не принимал, и другим в своей обите­ли не позволял принимать в предотвращение гордости.

Монастырь состоял из нескольких домов, в каждом из которых был на­чальник и помощник («вторствующий»); иноки занимались разными мастерствами, особенно выделыванием рогож; все это доставляло монастырю порядочные средства, но, конечно, вырученные деньги шли на общие нуждыи благотворительность (были в распоряжении особого эконома); между иноками же были такие, которые не могли отличить золота от серебра (по­ступившие детьми в монастырь с родителями). Главным руководителем мо­настыря, конечно, был сам Пахомий, а главным орудием управления в ру­ках его были беседы с иноками. Кроме частных бесед, прп. Пахомий говорил три общих поучения в течение недели: одно в субботу и два в вос­кресенье. В среду и пятницу говорили поучения своим монахам начальники домов. Пища в непостные дни состояла из сыра, яиц, овощей вареных, по­хлебки из них; по средам и пятницам многие совсем не ели; иные вкушали пищу раз в два дня. Все ели не более раза в день: одни в 6-м часу, другие — в 7,8,9,10,11 или вечером с появлением звезд. Такую картину жизни в Та-веннисиотском монастыре дают «Жития» прп. Пахомия, сохранившиеся в разных редакциях: греческой, латинской, коптской (на двух наречиях — мемфисском и фивском), эфиопской и арабской; большая часть этих сведе­ний находится в коптском житии, сохранившемся в рукописи X в. С этой картиной вполне сходится описание Руфина и Палладия. Это описание от­носится к тому времени, когда в Тавенниси было уже около 3 тыс. монахов и ими управлял прп. Аммон (конец IV в.): «иноки принимали пищу с лицом покрытым, опустив глаза вниз, чтобы не видать, как ест близ сидящий брат; за трапезой все хранили такое строгое молчание, что, казалось, находишься в пустыне; за трапезу садились только для виду, чтобы скрыть свое подвиж­ничество; одни раз или два подносили к устам руку, взявши хлеба или мас­лин, или чего-либо другого, что было предложено на трапезе, и, вкусив от каждого яства по одному разу, тем и были довольны; другие, съевши немно­го хлеба, ни до чего больше не дотрагивались, а иные довольствовались только ложками тремя кашицы (ζωμού)». В Четыредесятницу тавеннисийские иноки, по словам Палладия, не употребляли вареной пищи; сверх того, иные налагали тогда на себя еще особые подвиги: одни принимали пищу ве­чером, другие чрез 5 дней, иные всю ночь стояли на молитве, а днем сидели за рукоделием.

Когда к прп. Пахомию пришла сестра его Мария, он, отказавшись ви­деть ее, чрез привратника посоветовал ей поселиться в уединении на значи­тельном расстоянии от Тавенниси, на другой стороне Нила, где построил для нее жилище; около последнего скоро возник женский монастырь с та­ким же строем жизни, как в мужском; инокини приготовляли для последне­го шерстяные одежды и за это получали оттуда средства пропитания. Когда все возраставшее число иноков в Тавенниси сделало тесным монастырь,прп. Пахомий основал другой монастырь неподалеку, в местности Певоу, а затем еще 7 монастырей. Всеми ими руководил прп. Пахомий, поселивший­ся в Певоу. Преподобный часто посещал монастыри. В Певоу иноки других монастырей собирались дважды в год: на Пасху и осенью, когда давали эко­ному отчет в работах. Здесь крестили в Четыредесятницу оглашенных. Ког­да в монастырь стало поступать много греков (первоначально в них были одни копты), то посредником (переводчиком) в сношениях их с настояте­лем и вместе начальником их сделан был Феодор, бывший чтец Александ­рийской церкви. Перед смертью прп. Пахомий предложил братии избрать ему преемника, а когда та предоставила это ему, назначил игуменом преста­релого Петрония, умершего чрез месяц и назначившего своим преемником Орсисия; помощником последнего по управлению многочисленными мона­стырями прп. Пахомия и настоятелем Певоу сделан был прп. Феодор Освя­щенный ( 368 г., ранее Орсисия), основавший неподалеку от Певоу жен­ский монастырь.

 

Внутренний строй Пахомиевых монастырей

Таковы были внешняя сторона и история Пахомиевых монастырей. Внутренняя организация, сообщенная прп. Пахомием своим монастырям, значительно расходилась со всем строем жизни как отшельнической, так и вышеперечисленных нижнеегипетских монастырей анахоретского типа. Основой здесь была власть, регламентация и кара (епитимия) — начала, ко­торыми отшельники в своем духовном руководительстве отказывались пользоваться, а анахоретские монастыри применяли в самом ограниченном размере. Послушание теперь стало главной монашеской добродетелью и все настойчивее восхваляется в аскетической литературе. Когда повара, в от­сутствие прп. Пахомия, перестали готовить похлебку по субботам и воскре­сеньям, вопреки уставу, ввиду того, что большинство братии не ели ее, а свободное время употребили на изготовление рогож (главный заработок монастыря), прп. Пахомий (по жалобе одного инока на лишение вареной пищи) велел сжечь 500 выделанных благодаря такой экономии рогож. Бра­ту, сделавшему две рогожи вместо одной в день, прп. Пахомий велел прине­сти их в церковь и просить у братии прощения и молитв, безвыходно сидеть в келии на хлебе с солью и ежедневно плести по две рогожи. Неисправных иноков прп. Пахомий изгонял из монастыря, и в иные годы таких изгнан­ных было много. Двух самоубийц в женском монастыре прп. Пахомий за­претил поминать в молитвах, совершать за них литургию и подавать мило­стыню, всех же сестер за непредотвращение поступка отлучил от причастияна 7 лет. Новизна или своеобразность таких начал в тогдашней иноческой жизни станет очевидна из сопоставления их со следующими фактами из от­шельнической практики. «Брат просил авву Сисоя: дай мне наставление. Старец сказал: что ты заставляешь меня празднословить? Делай, что ви­дишь на мне». «Брат пришел однажды к авве Феодору Фермейскому и пробыл при нем три дня, прося у него наставления; но авва не отвечал ему, и брат пошел печальный». «Один согрешивший брат выслан был пресви­тером (игуменом) из церкви; авва Виссарион встал и вышел вместе с ним, говоря: и я также грешник». Прп. Антоний дважды отправлял изгнанного из киновии монаха в ту же киновию и этим вынудил принять его обратно. «Некогда в Скиту брат впал в грех. Братия, собравшись (Скит, как мы ви­дели, управлялся собранием братии), послали за аввою (отшельником) Моисеем, но он не хотел идти. Тогда послал к нему пресвитер с такими сло­вами: иди, тебя ожидает собрание. Авва, встав, взял худую корзину, напол­нил ее песком, и так пошел. Братия, вышедши к нему навстречу, спрашива­ют его: что это значит, отец? — Старец отвечал им: это грехи мои сыплются позади меня, но я не вижу их, а пришел теперь судить чужие грехи. — Бра­тия, услышав это, ничего не стали говорить (согрешившему) брату, но про­стили его». Подобное сделал в Скиту по поводу такого же судебного собра­ния братии авва Пиор: носил по монастырю полную суму песка на плечах в знак своих грехов и немного песка в корзине пред собою в знак грехов пав­шего брата. «Жил в киновии один отшельник, по имени Тимофей. До на­стоятеля дошел слух, что один брат подвергся искушению, и он спросил Тимофея: что делать с падшим братом? Отшельник присоветовал выгнать его. Когда же выгнали брата, искушение, бывшее с ним, постигло и Тимо­фея». Неудивительно, что у прп. Пахомия ввиду такого расхождения при­нятых им начал для своего общежития с общеподвижнической практикой иногда являлось сомнение в правильности их, но вот как оно было разре­шено одним из столпов отшельничества. Прп. Макарий Александрийский (пресвитер Келлий) «пришел однажды к авве Пахомию Тавеннисиотскому. Пахомий спросил его: Если братия не соблюдают порядка, хорошо ли учить их? — Авва Макарий отвечал ему: Учи и строго суди своих подчинен­ных, а из посторонних не суди никого». Дело Пахомия, по преданию, по­лучило одобрение — уже после смерти его — и от главы отшельничества,прп. Антония. Посетившим его тавеннисиотам прп. Антоний говорил о Па-хомии: «Пахомий сослужил Господу великую службу, соединяя все эти пол­чища и подчиняя их одному правилу в деле служения Господу. До него один человек, по имени Аут, начинал это служение, но как его намерение исходи­ло не из глубины сердца, то он не получил этой благодати». Строй жизни в Пахомиевом монастыре, как ни разнился он от других монастырей тогдаш­него Египта, отвечал запросам действительности. Он приноровлен был, так сказать, к среднему человеку посредственных нравственных сил. Когда в Тавенниси инкогнито поступил в число братии при прп. Пахомий же прп. Макарий Александрийский (из Келлий), он сразу так превзошел всех по­двигами, что братия стали роптать на настоятеля за прием его в монастырь: «Откуда ты привел к нам сего бесплотного человека на осуждение наше? Или его изгони отсюда, или все мы, да будет тебе известно, сегодня же оста­вим тебя».

 

Устав, данный Ангелом

Неудивительно, что важность и необычность предпринятого Пахомием требовала небесной санкции для его дела; отсюда предание, что устав для Тавеннисиотского монастыря дан прп. Пахомию Ангелом на медной доске; предание приводится в Лавсаике, у Созомена (в краткой передаче), в латин­ской редакции жития Пахомия — у Дионисия Младшего (VI в.), в арабской редакции жития — всюду с небольшими вариантами в правилах. Приводим этот устав по Лавсаику с указанием более существенных вариантов в других памятниках. «Позволяй каждому есть и пить по потребности; назначай им труды, соразмерные с силами каждого; не возбраняй ни поститься, ни есть; труды тяжелые возлагай на тех, которые крепче силами и больше едят, а малые и легкие назначай слабым, которые не привыкли к подвижничеству.Кельи устрой отдельные в одном здании, и в каждой келье пусть живут по три. Пища пусть предлагается для всех в одном месте. Спать не должны они лежа, но пусть устроят себе седалища с отлогими спинками и спят на них си­дя, постлавши постель свою. На ночь они должны оставаться в льняных левитонах и препоясанные; у каждого должна быть белая козья милоть (μηλω-τη αίγία); без нее не должны они ни есть, ни спать. Но к принятию Таин Христовых по субботам и воскресеньям да приступают только с кукулем, развязав пояс и снявши милоть. А кукули Ангел назначил им без подвязок, как у детей, и на них приказал положить изображение пурпурового крес­та. — Братию он повелел разделить на 24 чина по числу 24 букв, так чтобы каждый чин означался греческими буквами от альфы и виты по порядку до омеги; чтобы когда архимандриту нужно будет спросить или узнать о ком-либо из столь многих братий, он спрашивал бы у своего помощника: в каком состоянии находится чин альфы или чин виты, — отнеси благословение чи­ну ро. Наименование каждой буквы уже само собою указывало бы на озна­чаемый ею чин. Инокам, более других простым и незлобивым, продолжал Ангел, дай имя иоты (ι), а непокорных и крутых нравов отметь буквою кси (ξ), выражая таким образом самою формою буквы свойство наклонно­стей, нравов и жизни каждого. Знаки сии будут понятны только духовным.На доске было написано еще, что ежели придет странник из другого монас­тыря, где живут по другому уставу (άλλον έχοντος τύπον), он не должен ни есть, ни пить вместе с ними, даже не входить в монастырь, исключая тот слу­чай, когда он будет найден на дороге. А однажды вошедшего, чтобы остать­ся с ними навсегда, к высшим подвигам (είς αγώνα άδυτων) прежде трех лет не допускай; только после трех лет, когда совершит он тяжкие работы, пусть вступит на это поприще. За трапезою головы у всех должны быть покрыты кукулем, чтобы один брат не видал, как ест другой. Не должно также разго­варивать во время трапезы, ни смотреть по сторонам, а только на стол или на блюдо. Ангел положил (έτύπωσε) совершать монахам в продолжение всяко­го дня (δια πάσης της ημέρας) 12 молитв (εύχάς) и на вечерне (εν τω λυχνικω) 12, и на всенощных (εν ταΐς παννυχίσι) 12 и в девятый час (και έννάτην ώραν) три. Когда братии рассудится прийти на трапезу в большом числе (δτε δέ δοκεΐ το πλήθος έσθίειν), то каждый чин пред совершением молитвы должен петь псалом (έκάστω τάγματι καθ' έκάστην εύχήν ψαλμόν προφδεσθαι έτύπωσεν). Когда же великий Пахомий сказал  на это, что молитв мало, Ангел говорит ему: я положил столько для того, чтобы и слабые удобно, без отягощения, могли выполнять правило (τον κανόνα), совершенные же не имеют нужды в уставе (νομοθεσίας), ибо, пребывая наедине в келье, они всю жизнь свою про­водят в созерцании Бога. Устав я дал тем, у которых ум еще незрел, чтобы они, хотя как непокорные рабы, по страху к господину выполняя общее пра­вило жизни (την σύνταξιν της πολιτείας), достигали свободы духа».

Можно, конечно, заподозривать не только отдельные подробности в дошедших до нас известиях об этом уставе и обстоятельствах его появле­ния, но и самое происхождение его от прп. Пахомия. Но если должна была появиться когда-либо запись иноческого устава, то первая такого рода за­пись не могла быть ни проще настоящих «правил», ни целесообразнее их. Они регулируют все важнейшие стороны монастырской жизни (пища, сон, одежда, прием в монастырь, управление им), но ограничиваются о каждой из них самыми общими и принципиальными указаниями, приноровляя вы­работанную отшельничеством подвижническую практику к самым слабым силам (тогдашним!) и кладя основы для выработки внешней стороны мо­настырской жизни.

 

Припомним изображенную на с. 202—210 эту практику и убедимся, что каждое правило как бы понижает на несколько степеней ее отдельные требования. С такой точки зрения не будет казаться мелочным и правило о сне (см. Троицкий. Обозре­ние источн. нач. ист. егип. мон., 62): взамен сна в стоячем или сидячем положении допускается сон в полулежачем положении. Наиболее странным представляется правило о делении иноков на разряды по числу букв греческого алфавита. На это правило можно смотреть как на своеобразное поэтическое (с мистической окрас­кой) изображение пастырских забот настоятеля монастыря о братии.

 

Этой последней касаются правила об одежде, которая получает здесь уже очень сложный состав, характер и символику, — затем правило о поведении за трапезою.

Особенно важно из этих правил внешнего монастырского общежития, почему и поставлено в заключении, правило о числе молитв (внутренняя сторона молитвы, конечно, стоит выше каких-либо уставов). Здесь важно прежде всего то, что молитва приурочивается к тем часам суток, которые и в миру освящались общественным богослужением; при этом прямо указы­вается, что молитва должна заменять церковные службы 9-го часа, вечерни и панихиды; под последней, очевидно, разумеется утреня, не только начи­навшаяся задолго до рассвета, иногда в полночь, но и оканчивавшаяся с рас­светом. Дневные же молитвы в этом уставе, очевидно, заменяют все прочие церковные службы, т. е. часы 3-й, 6-й и литургию; возможно, что в Египте, как и в Иерусалиме,

 

Арабская редакция устава определяет число молитв только взамен литургии с ее часами («дневные молитвы»), 9 часа («пред едой») и вечерни (пред сном), назначая для каждой службы пропорциональное ее важности число молитв: 12,6, 3; ночную же службу определяет не количеством молитв, а сроком их: половина ночи.

 

3-й час совершался только в Четыредесятницу, а 6-й не совершался в воскресенье, заменяясь литургией; ввиду такой неустойчиво­сти дневных служб они и обобщены в уставе под общим именем «дневных молитв», тогда как остальные службы поименованы раздельно. Характерно в уставе число 12 для каждого ряда молитв (исключая 9-й час, для которо­го, как службы более краткой и второстепенной, назначается только 3 мо­литвы). Мы видели, что это число было наиболее принятым числом в мо­литвенном правиле и отшельников. — Трудно что-нибудь с уверенностью сказать о характере и содержании этих молитв. По свидетельству прп. Иоанна

Кассиана, наблюдавшего жизнь египетских монастырей, впрочем, спустя десятки лет после Пахомия, богослужение там состояло в пении псалмов одним из братий, по очереди, с присоединением к каждому пропетому псал­му тайной (про себя) молитвы и земного поклона. Возможно, что такой со­став имели и те «молитвы», определенное число которых назначает прп. Пахомий для каждой из суточных служб. Думать так можно как ввиду широкого употребления Псалтири в тогдашнем монашестве, так и ввиду определенного указания в уставе прп. Пахомия на такой состав «молитвы» (из псалма и собственно молитвы) пред трапезой.

 

Не совсем ясное выражение об этой последней «молитве» имеет, вероятно, такой смысл: если трапеза в известный день не общая, а отдельная для каждого «чина», разряда монахов, для каждого дома монастырского, то пред нею поется один пса­лом с молитвою; если же общая, для нескольких чинов (домов), то псалмов с мо­литвою поется столько, сколько этих «чинов» участвует в трапезе. Таким образом, трапеза предварялась службой, по составу не отличной от других служб; ср. у нас чин о панагии; см. объясн. II гл. Типикона, конец.

 

 В таком случае богослу­жение в Пахомиевых монастырях имело бы тот вид «пения 12 псалмов», ка­кой выше констатирован у отшельников и о котором, как свыше указанном для монахов, говорит прп. Иоанн Кассиан. Итак, устав прп. Пахомия вза­мен церковных служб, которые были недоступны для иноков, обязанных безвыходно пребывать в монастыре без пресвитера, вводит особые служ­бы, более однообразные, но, конечно, не менее продолжительные. Если эти службы могли казаться небольшими («молитв мало», возражает Пахомий Ангелу), то по сравнению лишь с молитвенным правилом отшельников, включавшим в себя (для одного раза, в один прием) всю Псалтирь да еще несколько книг Св. Писания (например, «двух больших пророков»).

 

Правила прп. Пахомия в позднейших редакциях

Как простота и несистематичность рассмотренного «устава» прп. Пахо­мия, так и ореол небесного происхождения, которым окружает его преда­ние, достаточно ручаются за то, что в нем мы имеем дело с самым первона­чальным уставом Пахомиевых монастырей, в происхождении которого от самого преподобного нет никаких оснований сомневаться. Но нельзя того же сказать о другом, более обширном, сборнике Пахомиевых правил. Этот сборник известен ныне в трех редакциях. 1) «Правила (Regula) св. Пахо­мия», переведенные на лат. яз. блж. Иеронимом (ок. 404 г.) для монахов-ла­тинян Пахомиева монастыря Метании (μετάνοια — покаяние) в Канопе (на зап. рукаве Нила). Иеронимовский сборник правил св. Пахомия (в количе­стве 194) есть лишь отрывочное обобщение тех явлений, какие были замет­ны в жизни киновии Пахомиевой приблизительно полвека спустя по смерти Пахомия: так, например, о наказаниях монахам за нарушение правил иноче­ских в Иеронимовском уставе говорится очень много, а в «Житиях» перво-начальников общежития — мало. Вообще, «Правила» блж. Иеронима дают далеко не столь привлекательную картину жизни в Тавенниси, как «Жития» и Лавсаик. 2) Другая редакция «Правил» прп. Пахомия короче этой первой: правил в ней 128; некоторые правила блж. Иеронима соединены в одно, иные разбиты на два; некоторые изложены яснее, чем у блж. Иеронима. 3) Самая краткая редакция «Правил» заключает их только 50, причем пра­вила кратки (особенно в отделе о наказаниях), более отрицательного харак­тера и вообще производят впечатление большой древности. Но несомнен­ная принадлежность первой редакции блж. Иерониму делает ее наиболее надежным документом (почему ею мы и будем пользоваться).

 

Правила прп. Пахомия, переведенные блж. Иеронимом

Свой перевод правил прп. Пахомия блж. Иероним снабдил кратким предисловием, в котором дает общий очерк жизни в Пахомиевых монасты­рях его времени и который помогает уразумению правил, по местам очень неясных. Из этого предисловия узнаем также, что переведенный блж. Иеро­нимом сборник правил заключает правила не только прп. Пахомия, но и преемников его прп. Феодора и Орсисия и что во время блж. Иеронима он существовал уже в переводе с египетского языка на греческий. Правила излагаются без системы. «В каждом Пахомиевом монастыре, — замечает блж. Иероним в предисловии к переводу «Правил», — есть отец (авва), эко­ном, седмичные, слуги и смотрители отдельно для каждого дома; в доме жи­вут по 40 или более или менее братий, повинующихся одному настоятелю; в монастыре же, смотря по числу братий, бывает от 30 до 40 домов, причем 3 или 4 дома соединяются в отдельную общину, частью для совместного вы­хода на работы, частью для очередных седмичных служб». Управление мо­настырем сосредоточивалось в руках аввы (abbas, princeps). Каждое утро он делал распоряжения (правила 24, 25), назначал и утверждал епитимьи, наложенные смотрителями (пр. 147,151,181), принимал в обитель и назна­чал принятому дом или занятие, судя по способностям (пр. 49), перемещал братий из дома в дом (пр. 83), разрешал отлучки из монастыря (пр. 52, 93). Заместителем аввы был «вторствующий» (secundus), но права и обязаннос­ти его не определяются в правилах. Смотритель дома (praepositus domi) имел непрерывное наблюдение над подчиненной братией в доме, в церкви, на трапезе и на работах вне монастыря; никто не мог сделать без его позво­ления ничего (пр. 157), даже ходить по монастырю (пр. 84,52) или пойти в келию брата (пр. 127); он получал и раздавал материалы для работ, требо­вал отчета в них и сам давал его (пр. 26,146,123). У смотрителя был свой вторствующий, который, кроме замещения его в нужных случаях, имел и постоянное заведование разными мелкими делами (пр. 66, 70, 95). Денеж­ная часть в монастыре лежала на экономе, который имел помощника — расходчика. Правила дают полную картину жизни инока в монастыре, со дня поступления его сюда. Ищущего поступления в монастырь, пришедшего с этою целью ко вратам его, в течение нескольких дней не впускали даже в гостиницу (для странников и посетителей), а оставляли вне монастыря без всякого внимания, чтобы испытать твердость намерения. Выдержавшего этот искус помещали в гостиницу под надзор особого брата и заставляли выучить молитву Господню и несколько псалмов. Тем временем наводили о нем справки, не преступник ли он, не беглый ли раб и т. п. После этого сни­мали с него мирские одежды, облекали в иноческие, и вратарь вводил его в собрание братий во время молитвы (пр. 49). Среди братий он всюду зани-мал последнее место, пока не поступал другой новичок, так что место инока среди братий определялось исключительно временем поступления в монас­тырь (пр. 1). Затем новопоступивший должен был выучить наизусть еще не­сколько псалмов, до 20, и книги две из Нового Завета; если он был неграмо­тен, то выучивал это со слов инока, к которому приходил в 3, 6 и 9 часу и, стоя пред ним, повторял за ним слова (пр. 139). После его учили грамоте, и он уже сам продолжал изучение Писания; в монастыре, таким образом, все были грамотны и знали наизусть по меньшей мере Псалтирь и Новый Завет (пр. 140). Вся жизнь инока определялась правилами, ни одно нарушение которых не оставлялось без наказания, епитимьи. Степени епитимьи были различны — начиная от внушения старшего (пр. 102,148 и др.) и кончая из­гнанием из монастыря; наиболее употребительные епитимьи: стояние, ког­да другие сидят (пр. 8,22,31 и др.), стояние без пояса с опущенной головой или руками (пр. 9 и др.); применялись и телесные наказания (за кражу — пр. 149). Нарушение правил предупреждалось неослабным надзором, без ко­торого инок не оставлялся никогда и нигде: в стенах монастыря и вне его, на работе, он всегда был на глазах смотрителя дома или старшего над работой недельного (пр. 189); из монастыря на дом к родным и на свидание с посе­тителями в странноприимницу инок отпускался не иначе как с другим бра­том, обязанным наблюдать за ним (пр. 52,53). «Правила» подробно регла­ментируют все стороны внешней жизни инока: его работу, одежду, пищу и молитву. В монастыре производились разные работы (рукоделие). По сло­вам блж. Иеронима, «братия, занимавшиеся одним и тем же ремеслом, жи­вут в одном доме и под ведением одного смотрителя; например, ткущие по­лотно живут вместе, приготовляющие рогожи составляют особую семью; швецы, мастера, делающие повозки, валяльщики сукон, башмачники, каж­дые порознь, управляются своими смотрителями; по прошествии недели все вообще представляют авве монастыря (чрез смотрителя) отчет в своих ра­ботах» (предисл.). Главным ремеслом в монастыре было приготовление из пальмовых ветвей рогож, корзин и веревок (как и у отшельников), и об этих работах исключительно говорят «Правила», почти не касаясь других; они определяют, где хранить намоченные ветви, как раздавать их для работы, сколько должен сработать каждый, кому и как сдавать изделия (пр. 12, 26, 27,74,145—147,177). Ходили на работы и за монастырь — резать ветви, со­бирать дрова, травы для соления, финики (пр. 78). И удовлетворение еже­дневных насущных нужд монастыря, как-то: приготовление пищи, печение хлеба, стирка платья — производилось руками иноков, причем работы эти исполнялись всеми понедельно под руководством опытных (пр. 116, 145, 68,134). Что касается одежды иноков, то кроме левитона (льняного), милоти, кукулия и пояса, называемых в «уставе» Ангела, «Правила» упоминают нарамник (= параман), короткую мантию, сандалии и посох (предисл. и пр. 81); запрещалось ходить по монастырю, входить в церковь и трапезу без кукулия и милоти (пр. 91); мантия одевалась только в церковь; сандалии скидывались при входе в церковь и трапезу (пр. 101). Каждой из этих при­надлежностей одежды инок мог иметь не более одной, только левитонов полагалось два (для смены при стирке) и третий, поношенный, для сна и ра­бот, и кукулия два (предисл.). Пища состояла из хлеба, соли, похлебки, ово­щей сырых или вареных, иногда приправленных маслом, особого рода трав, просоленных с уксусом (пр. 80); при выходе из трапезы в известные дни да­вались братии фрукты для вкушения их в келии, каждый раз на три дня (пр. 37—40). Другую пищу запрещалось вкушать даже в дороге и у родных (пр. 46,54). Вино и рыба дозволялись только больным (пр. 45). «Кто не за­хочет идти в трапезу (для воздержания), получает в свою келию только хлеб, воду и соль на день или на два» (предисл.). «Два раза в неделю, в сре­ду и пятницу, все постятся (совсем не едят или едят позже? По контексту как будто последнее, см. ниже: «в другие дни едят после полудня»), исключая время Пасхи и Пятидесятницы» (предисл.). Даже в ночь под пост (проснув­шись) запрещалось пить воду (пр. 87). «В другие дни (кроме постов) жела­ющие едят после полудня; в ужин также полагается трапеза для рабочих, стариков и детей и в период сильных жаров (когда днем невозможно есть?). Есть такие, которые два раза едят понемногу, а другие довольствуются разпринятою в обед или ужин пищею. Некоторые выходят (из трапезы), съев­ши лишь немного хлеба» (предисл.). На трапезу шли по звуку била; «кто бьет в било, чтобы братия собирались на трапезу, пусть, пока бьет, с размы­шлением читает что-либо из Писания» (пр. 36). Опоздавший, разговари­вающий или смеющийся за трапезою подвергался епитимьи (пр. 31, 33). По выходе из трапезы братия должна молча идти каждый в свою келью, не останавливаясь для разговора с другим (пр. 34).

Молитвою и богослужением «Правила» не занимаются специально, очевидно, имея в виду относительно их наставление Ангела. О дневных мо­литвах замечается, что они совершались в полдень (пр. 24). Кроме того, «Правила» упоминают об утренней молитве в час рассвета (пр. 20), но это, должно быть, ночное богослужение, оканчивавшееся утром, — и о 6 вечер­них молитвах (пр. 24, 121, 126), но это, должно быть, вечерние молитвы, заповеданные Ангелом (которых по одним редакциям этого места в уставе Ангела, как мы видели, положено 12, а по другим только 6); об этих вечер­них молитвах замечается, что они совершаются в каждом доме по чину большого собрания, т. е. как в церкви. После утренней молитвы смотри­тель три раза в неделю говорил поучение, а братия обсуждали, что говорил смотритель (пр. 20). Если молитва совершалась во храме (насколько часто она совершалась там, неясно), к ней давался звон в било недельным по бла­гословению аввы (пр. 24); этот недельный следил и за порядком в церкви (пр. 143). По знаку била каждый должен был тотчас идти из келии в цер­ковь, читая дорогою что-либо наизусть из Писания и размышляя об этом (пр. 3). Для пения псалмов в общих собраниях назначались недельные, а в домашних собраниях братия пели все по порядку, в котором стояли, каж­дый не более одного псалма; кто спутывался в пении, нес епитимью (пр. 13, 14,17,127). Упоминается о чтениях (Писания) на молитвах (пр. 13). Под угрозою епитимьи запрещалось на молитвах церковных и домашних сме­яться, разговаривать, шептать, кашлять, зевать и т. п. (пр. 7,121), а также смотреть на других, как кто молится (пр. 7). Преклонять колена (для мо­литвы после пения псалма) нужно было не иначе, как вслед за братом чередным, стоящим впереди и поющим, а вставать с колен давал знак авва ударом руки (пр. 6) о пол. Опоздавший в церковь на одну молитву днем, или на три ночью (пр. 9,10), а при домашних молитвах, безразлично днем или ночью, опоздавший на одну молитву (пр. 121) подвергался епитимье. Будет ли инок в дороге, на поле или в лодке, или на работе вне монастыря, один или с другими, или все будут на работе вне обители, все часы молит­вы и псалмопения должны наблюдаться и здесь (пр. 142,189). «В день Гос­подень, когда приносится жертва, никто из недельных (чередных) не дол­жен отсутствовать, чтобы по очереди отвечать (петь антифонно) поющему» (пр. 17), а начинал пение (первым пел антифон) тогда старший (пр. 18), — авва или смотритель.

 

Египетские киновии по блж. Иерониму

Как видим, «Правила» констатируют значительное развитие начал, по­ложенных прп. Пахомием в основу своего общежития, и борются с тем ес­тественным понижением подвижнической жизни в монастырях, которое неизбежно наступает с внешним ростом их. Тот же приблизительно строй жизни и такие же явления ее наблюдались и в других египетских киновиях, насколько позволяют судить о них: а) сведения о них в сочинениях блж. Иеро­нима и б) обстоятельное описание их у прп. Иоанна Кассиана.

«Первое условие, — говорит блж. Иероним, наблюдавший египетских киновитов в 380-х годах, — у них повиноваться старшим. Они делятся на де­сятки и сотни, так что у девяти человек десятый — начальник; а сотый име­ет под собою десять десятиначальников. Живут они отдельно, но в соеди­ненных между собою келиях. До девяти часов, как положено, никто не ходит к другому, только к упомянутым разве десятиначальникам; так что, если кого обуревают помышления, то пользуется у них советами. После де­вяти часов сходятся вместе, поют псалмы, читают писания по обыкнове­нию. По окончании молитв, когда все сядут, тот, кого они называют отцом, стоя посередине, начинает беседу. Во время его речи бывает такая тишина, что никто не смеет взглянуть на другого, никто не смеет кашлянуть. Хвала говорящему высказывается в плаче слушателей. Тихо катятся по щекам сле­зы, и скорбь не прорывается даже стоном. А когда начнет возвещать гряду­щее, о Царстве Христовом, о будущем блаженстве и славе, ты увидишь всех со сдержанным вздохом и поднятыми к небу глазами, говорящих внутри се­бя: "кто даст ми криле, яко голубине, и полещу и почию" (Пс. 54, 7). Затем собрание оканчивается, и каждый десяток со своим старшим отправляется к столу, при котором поседмично по очереди и прислуживают. Во время стола нет никакого шума; никто не разговаривает. Питаются хлебом и ово­щами, которые приправлены одною солью. Вино пьют только старики, для которых и обед часто бывает с отроками, чтобы поддержать преклонный век одних и не задержать начинающийся рост других. Затем встают разом и, пропев гимн, расходятся по жильям; здесь до вечера каждый разговаривает со своими, и говорит: видели вы такого-то и такого-то? Сколько в нем бла­годати? Сколько тихости? Какая смиренная поступь? Увидят слабого, — уте­шают; горящего любовью к Богу — побуждают на подвиг. И поелику ночью, сверх общих молитв, всякий еще бодрствует в своей опочивальне, то обхо­дят все келии, и, приложив ухо, тщательно выведывают, что делается. Заме­тив кого-нибудь ленивым, не выговаривают; но притворяясь, будто не знают, посещают его чаще, — и вначале более просят, чем принуждают молиться. Повседневные работы располагаются так: что сделано у десятиначальника, о том доносится эконому, который и сам каждый месяц с великим трепетом отдает отчет общему отцу. Он же отведывает и пищу, как она приготовлена; и так как никому не позволительно говорить: я не имею ни исподнего, ни верхнего платья, ни сплетенной из тростника постели, то он располагает все так, чтобы никто не лишен был того, что ему нужно. Если кто-нибудь заболевает, его переносят в просторный покой, и ему услуживают старцы с та­ким усердием, что он и не подумает о городских удобствах и о попечениях матерних. Дни воскресные посвящаются только молитве и чтению; впро­чем, киновиты делают то же самое и во всякое время по окончании трудов. Каждодневно читается что-нибудь из Писания. Пост одинаков во весь год, кроме Четыредесятницы, в которую одну положено жить строже. С Пятиде­сятницы вечери переменяются на обеды, — дабы сохранить этим церковное предание и не обременять желудка двукратным принятием пищи».

 

Египетские киновии по прп. Иоанну Кассиану

Прп. Иоанн Кассиан ( 435 г.), некоторое время инок Вифлеемского мо­настыря, из него предпринимал путешествие в Египет для ознакомления с жизнью тамошних отшельников и монастырей и провел здесь 390—400 гг.; по образцу египетских монастырей он основал в Марсели мужской и жен­ский монастыри и в 417 г. по просьбе Кастора, еп. Аптского, устроившего такую же обитель у себя, описал в сочинении «Об установлениях киновий» жизнь египетских киновий, дополнив впоследствии сведения о них в сочинении «Собеседования (collationes) отцев» (египетских). Строй киновиальной жизни, наблюдавшийся прп. Иоанном Кассианом в Египте, как он ни близок к Пахомиевым «Правилам» в редакции блж. Иеронима и к на­блюдениям последнего, легко дает заметить на себе дальнейшую стадию развития, более точное определение некоторых деталей, особенно в отно­шении молитвы и богослужения. Вместе с тем Кассиан знакомит нас  и с практикой других тогдашних монастырей, особенно западных.

Характерно, что свое описание киновий прп. Иоанн Кассиан начинает с монашеских одежд: такое значение усвоялось уже им. Это описание, кроме подробных указаний на форму каждой одежды, свидетельствующих о том, что эта форма была уже твердо установлена (близка к нынешней), говорит и о символическом значении одежд. Последнее указывает и Созомен. Отно­сительно приема в обитель прп. Иоанн Кассиан данные Пахомиевых «Пра­вил» восполняет такими частностями: желающего поступить в монастырь дней 10 держат пред воротами, где он, «повергаясь на колена пред всеми проходящими братиями, всеми намеренно будучи отталкиваем и презира­ем, как бы желающий войти в монастырь не по благочестию, а по нужде, бу­дучи притом поражаем оскорблениями и поношениями, дает опыт своего постоянства». Принятый становится «посреди в собрании братий, скидает свои одежды и руками аввы одевается в монастырские». Епитимьи, по-ви­димому, налагаются чаще и строже; обычная епитимья: «когда все братия соберутся на молитву, виновный, простершись на земле, испрашивает про­щения и пребывает в своем положении до тех пор, пока кончится служба, иавва велит ему встать с пола». Чередная недельная служба, говорит Касси­ан, — не только в Египте, но и по всему Востоку в монастырях — оканчива­ется в вечер воскресного дня после псалмопения, положенного пред отхо­дом ко сну. Относительно трапезы прп. Иоанн Кассиан отмечает то отличие египетских киновий от других, что здесь за ней соблюдалось самое строгое молчание, тогда как в других местах принят был обычай, который прп. Иоанн Кассиан производит из Каппадокии (от Василия Великого?), чтения за трапезою «чего-либо священного»³.

 

Богослужение в египетских киновиях по Кассиану

Но, как замечено, наиболее выработанную практику, по сравнению с «Правилами» прп. Пахомия, получает в описании прп. Иоанна Кассиана мо­литва и богослужение, которым в сочинении уделено и наиболее места (2 кни­ги из 4-х). В этом отношении прп. Иоанн Кассиан прежде всего отмечает боль­шое разнообразие и изменчивость в практике (diversos typos ас regulas) разных монастырей, должно быть, преимущественно западных, чему он с укором им противопоставляет однообразие и древность египетской практики молитво­словия. Останавливаясь сначала на «ночных молитвах и псалмопениях» (кото­рым посвящена вся II книга сочинения «Об установлениях киновий»), прп. Иоанн Кассиан говорит, что «у иных положено сказывать (did) по 20 или 30 псалмов, и притом антифонно и на разные напевы (et hos ipsos antipho-narum protelatos melodiis et adjunctione quarundam modulationum); другие пыта­лись превзойти и это число; у некоторых — 18 псалмов; таким образом, в раз­ных местах, мы видим, заведен разный устав (canonem). Иным и относительно дневных молитвенных служб (orationum ofliciis), т. е. третьего, шестого и девя­того часов, показалось, что при совершении в них последований Господу (in quibus haec Domino redduntur obsequia) должно число псалмов и молитв сооб­разовать с числом часа, между тем как другие на каждую дневную службу (соп-ventibus) назначают по 6 псалмов. Посему считаю необходимым вывести на среду древнее отеческое постановление, которое и доселе соблюдается рабами Божиими по всему Египту». «По всему Египту и Фиваиде... держится один, за­конный чин (modum) молитв на вечерних собраниях или ночных бдениях». «Как на вечерних, так и на ночных службах (solemnitatibus) поют по 12 псал­мов, так однако, что за ними следуют каждый раз два чтения, по одному из Ветхого и Нового Завета. Этот чин, в древности установленный, потому пре­бывает неприкосновенным чрез столько веков во всех монастырях тех облас­тей, что, как утверждают старцы, он установлен не по человеческому изобре­тению, но свыше принесен отцам Ангелом». «Однажды египетские отцы собрались, чтобы определить, какую меру псалмопения в повседневном бо­гослужении должно держать всему телу братства... В этом собрании всякий по своей ревности, не помня о немощи других, полагал ввести в закон то, что считал легко исполнимым, всякий думал установить огромное число псалмов, кто 50, кто 60, а иные, и этим числом не довольствуясь, полагали, что надо назначить еще больше того. Между тем как таким образом было между ними святое разногласие благочестивого спора о богослужебном уставе (religionis regula), застало их за священнейшим исследованием этим время вечерней службы, на которой, когда они хотели совершить ежеднев­ный чин молитв, кто-то встал и, вышедши на середину, начал петь (cantatu-rum) пред Господом псалмы. Все сидя, — как и доселе есть обычай в странах египетских, — слушали... А он, пропевши 11 псалмов ровным распевом (раrili pronunciatione cantasset) без перерыва, стих за стихом, разделяя их толь­ко промежуточными молитвами и закончив двенадцатым с припевом алли­луиа (sub alleluia responsione), внезапно на глазах у всех сделался невидим и тем положил конец богослужению (ceremoniis), а равно и спору». «Посе­му почтенный совет отцов... определил соблюдать это число в собраниях как вечерних, так и ночных, присовокупляя к ним по 2 чтения, одно из Вет­хого, другое из Нового Завета. Это прибавил он как свое предание, как бы сверхдолжное (extraordinarias), только для желающих. В субботу же и вос­кресенье оба чтения берут из Нового Завета, одно из Апостола, а другое из Евангелия, что и во все дни Пятидесятницы делают». «Указанные молитво­словия они так начинают и совершают, что, окончив псалом, не тотчас пре­клоняют колена, как делают некоторые из нас в этой стране... Но прежде чем преклонят колена, они немного молятся и на это стояние за молитвою употребляют более времени (чем на коленопреклонение). После сего, падши ниц на весьма короткий момент, как бы только затем, чтобы воздать по­клонение Божественной благости, они очень быстро поднимаются и, воз­девши руки горе, опять напряженнее погружаются в молитву, таким же образом, как прежде молились стоя. И того, что видим в этой стране, т. е. чтобы псалом был пет одним, а в конце его все стоя громогласно пели (concinant cum clamore) Слава Отцу и Сыну и Духу Святому, нигде мы не ви­дели по всему Востоку, но там, при молчании всех, тем, кто поет псалом, по окончании его начинается молитва. Этим же прославлением Троицы там обыкновенно заканчивается антифон». Молитву «они предписывают за­ключать быстрым концом (celeri fine concludi), чтобы при замедлении на ней напор слюны или мокрот не прервал течения (excessum) нашей молит­вы... По сей причине там почитают более полезным совершать молитвы краткие, но сколько можно чаще. Потому они и самые псалмы, которые поют (decantant) в собрании, исполняют не без перерыва, но разделяют их на два или на три отдела (intercisionibus), смотря по числу стихов, с проме­жуточными молитвами... И то также у них с точностью соблюдается, чтобы с отвечанием аллилуиа те только сказывать (dicatur) псалмы, которые в надписании своем имеют аллилуиа. Пропевание же 12 указанных псалмов они так делят между собою, что если будет два брата, то они пропевают по 6 псалмов, а если 3 — по 4, если 4 — по 3. Потому, какое бы множество бра­тий в церковь ни собралось, больше 4 братий никогда не назначается петь в собрании. Это узаконенное число 12 псалмов они исполняют при покойном положении тела, так что когда отправляются те обычные службы в собра­ниях (congregationum solemnitates), то за исключением того, кто встанет сказывать посередине псалмы, все сидят на низеньких скамейках (sedilibus humillibus)... ибо они постами и денно-ночными работами так утомляют свое тело, что не будь этого облегчения, они не были бы в состоянии стоя выслушать и это число псалмов... Когда кончается положенное уставом мо­литвословие (orationum canonicarum functiones), каждый, возвратясь в ке-лию, в которой позволено жить одному или с другим кем... опять с усердием исполняет долг молитвы, как бы частное свое жертвоприношение; спать же никто уже более не позволяет себе, пока с появлением дневного света за ночным делом и размышлением не последует дневная работа». Прп. Иоанн Кассиан отмечает также точность, с какою наблюдались в египетских киновиях часы ночных служб: «хотя каждодневная привычка заставляет пробуж­даться в определенный час, тот, кому поручается напоминание о богослу­жебных собраниях или забота о службах, однако ж заботливо и часто вникает в течение звезд, и не иначе, как уж точно узнав определенное для со­брания время, зовет братий на дело молитвы».

Что касается дневных служб, т. е. часов 3,6 и 9, то они в египетских киновиях времен прп. Иоанна Кассиана не совершались. «Эти службы, кото­рые било заставляет (admonitione compulsoris) нас совершать в определен­ные часы с известными промежутками, у них совершаются сами собою (spontane celebrantur) непрерывно во все продолжение дня вместе с рукоде­лием. Ибо занимаясь постоянно днем рукоделием в келиях своих, так одна­ко ж, что при этом никогда не опускают поучения в псалмах или других пи­саниях и, в каждый момент примешивая к нему молитвы и моления, они все время дня, как выходит, проводят в молитвах, тогда как мы совершаем их в определенные часы. Поэтому, исключая вечерние и ночные собрания (соп-gregationibus), днем не бывает у них никакой общей службы (publica solem-nitas), кроме субботы и воскресенья, в которые в третьем часу собираются они для принятия св. причастия».Таким образом, прп. Иоанн Кассиан дает полную картину египетско­го киновиального богослужения своего времени, весь чин его. Насколько отличалось оно от богослужения времен прп. Пахомия и его преемников, трудно судить ввиду той неполноты, с какою описывается последнее в «Уставе» прп. Пахомия (от Ангела) и «Правилах» его. Близость по време­ни (несколько десятилетий отделяют ту практику от этой) не ручается еще за полную тождественность здесь и там, потому что, как дает понять сам прп. Иоанн Кассиан, то было время быстрого и энергичного созидания специально монашеского богослужения. Характерно то, что у прп. Пахо­мия суть богослужения полагается в «молитвах», а у прп. Иоанна Касси­ана в «псалмах». Замечательно и то, какое сильное колебание происходит насчет количества псалмов для службы: тенденция к возможно большему числу их (60 и более), явно предполагающая за собою отшельническую практику пения за раз всей Псалтири, встречается с Пахомиевым принци­пом умеренности здесь, как и во всем (в посте и работе), и число 12 требу­ет особой, новой небесной санкции. Замечательно, затем, как из богослу­жения устраняется все выработанное доселе мирскими церквами — не только ектении и молитвы определенных образцов, для которых это было естественно, так как для них считалось необходимым иерархическое ли­цо, но и приспособленные к часу богослужения псалмы — для вечерни 140, для утрени 62: на богослужении пелась Псалтирь просто по поряд­ку, и к этому сводилась вся служба. Этим положена была основа для позднейших «кафизм».

 

Отношение египетского монашества к церковной песне

При таком характере богослужения ему совершенно должен был не со­ответствовать тот, уже такой богатый, певческий материал, который в IV— V в. непрерывно и усиленно рос во всех Церквах, особенно же таких цент­ров образованного христианства, как Иерусалим, Александрия, Константинополь. Следующие случаи рисуют отношение тогдашнего мона­шества к этому элементу богослужения. По «Патерику» одной редакции и рассказу Никона Черногорца, авва Памва ( после 386 г.), отшельник нитрийский, послал ученика своего в Александрию; не имея там пристанища, последний ночевал в нарфике храма св. Марка и, слушая церковные служ­бы, заинтересовался тропарями. Когда он возвратился к старцу, тот заметил в нем смущение и спросил о причине. Ученик говорит: «небрежно, отче, проводим мы жизнь нашу в пустыне, не знаем ни канонов, ни тропарей».Старец ответил ему: «горе нам, чадо, близки дни, когда иноки оставят твер­дую пищу, изреченную Духом Святым (Писание и между прочим псалмы), и примутся за песни и гласы (φσματα και ήχους). Какое может быть умиле­ние и слезы от тропарей? Какое умиление будет иноку, когда он, стоя в церкви или келий, возвысит голос свой, как вол? Если мы предстоим Богу, должны стоять во многом умилении, а не в глумлении. Не затем иноки ушли из мира, чтобы глумиться пред Богом, петь (μελωδοϋσι) песни, выво­дить (ρυθμίζουσι) гласы, трясти руками и топать ногами; но должны мы со многим страхом и трепетом, со слезами и воздыханиями, с благоговением и умилением, кротким и смиренным гласом приносить Богу молитвы. Но говорю тебе, чадо, что придут дни, когда христиане растлят книги св. Еван­гелий и св. апостолов, составляя тропари и еллинские речи»¹. Аналогичный отзыв вкладывается в уста другому, несколько позднейшему, египетскому отшельнику. Когда персы опустошили Каппадокию в конце IV и нач. V в., тамошний инок Павел ушел в Константинополь, затем в Александрию и наконец поселился в Нитрийской пустыне у одного отшельника. Но скоро он явился к игумену монастыря и просил у него отдельной келии, так как не может жить со старцем, который не соблюдает никакой службы (оско-λουθίαν) и никакого чина, ни монастырского, ни мирского. Упомянув об от­ступлениях старца от каппадокийских обычаев относительно праздников и постов, инок прибавляет: «но, что хуже всего, он не позволяет петь кано­нов и тропарей, что составляет обычное псалмопение у всех». Игумен, убеждая инока возвратиться к старцу, замечает: «Что касается пения тро­парей и канонов и употребления музыкальных мелодий (και ήχους μελί-ζειν), то это прилично мирским священникам и людям светским, чтобы привлекать народ в храмы; монахам же, которые живут вдали от мирского шума, подобные вещи не полезны, но часто бывают вредны; ибо как рыбак ловит рыбу удочкою на червя, так диавол приманкою тропарей и пения ввергает в ров тщеславия, человеческих выдумок, жажды наслаждений, на­конец, блуда; поистине подальше от монаха, желающего спастись, пусть будет всякое мелодическое пение»². Как ни отрицательно в этих рассказах отношение монашества к мирскому богослужению, но в них содержится как ясное указание на то, что такое отношение имело место только в еги­петских монастырях, находившихся под непосредственным влиянием от­шельников, так просвечивает и сознание, что такое положение дела не мо­жет быть долговечным.

Действительно, стоило лишь монашеству переступить пределы Египта, чтобы это отношение существенно изменилось и монастырское богослуже­ние получило более близкий вид к мирскому. Такое примирение произош­ло впервые, по-видимому, в Палестине.

 

Палестинские монастыри. Прп. Иларион

В Палестину подвижничество перенесено было из Египта учеником Ан­тония Великого прп. Иларионом ( 371 г.). Родом из окрестностей Газы в южной Палестине, находившейся в постоянных сношениях с Египтом, Ила­рион, слушая в Александрии грамматика, увидел там прославившегося уже Антония, пожил несколько лет с ним, но 15-ти лет (в 306 г.) с другими воз­вратился на родину, получив от прп. Антония в благословение его кожаный пояс, и поселился в пустыне неподалеку от Газы. Жилищем его был неболь­шой домик, напоминавший скорее гроб, чем дом, — такого объема, что стоя надо было наклонять голову, а лежа — подгибать ноги; питался он сначала кореньями некоторых кустарников и травами, принимая пищу через 3—4 дня, потом стал употреблять хлеб и вареные овощи, даже с маслом; никогда не ел ранее захода солнца. Подвигами прп. Иларион превзошел и Антония Великого: имел не два плаща, а один и т. п. Молитва его состояла главным образом из пения псалмов и чтения Писания, которое он знал наизусть. Че­рез 22 года уединения совершённое прп. Иларионом исцеление детей вос­точного префекта претории стало собирать к нему народ, и около его келии возник (ок. 328 г.) монастырь анахоретского типа, вполне напоминавший Антониевы монастыри; келии растянулись, подобно шатрам кочевых пле­мен, на всем пространстве пустыни, пограничной с Египтом; их прп. Илари­он периодически посещал в сопровождении других иноков (иногда до 2 тыс.), чтобы благословить иноков и дать им указания для жизни (τύπον της πολι­τείας). Спустя 30 лет предчувствие Юлианова гонения побудило прп. Илари-она удалиться сначала в Египет, а затем на Кипр, где он был рукоположен во пресвитера своим учеником св. Епифанием Кипрским, и там умер; тело его было перенесено в монастырь его. В отсутствие прп. Илариона монас­тырь его подвергся разорению со стороны язычников, от которого не мог оправиться, и в V в. не упоминается. Это был единственный чисто анахо-ретский монастырь в Палестине, и судьба его показала, что Палестина пред­назначена была для другого типа монашества, чем Египет.

 

Лавры прп. Харитона

Начало новому типу монастырей положил прп. Харитон ( во второй половине IV в.) исповедник (должно быть, в последние гонения), бывший предстоятель (τα πρώτα φέρων) Иконийской церкви. Он основал «лавру» (λαύρα — должно быть, узкий проход, улица) в естественных пещерах пус­тынной горы близ Иерусалима, где и до него жили отшельники; в этом мо­настыре он устроил прежде всего (на деньги, покинутые разбойниками, от которых он чудесно спасся) церковь, освященную патриархом Иерусалим­ским Макарием. Строй жизни в этой «лавре», получившей название Фарос, должно быть, представлял нечто среднее между свободою анахоретских мо­настырей и подробной регламентацией жизни в киновиях. Желая уедине­ния, прп. Харитон, однако, скоро оставил свою лавру, предварительно дав ученикам своим правила («заповедал все, что только подобает монашеско­му чину») относительно пищи, псалмопения и других сторон жизни, из ка­ковых правил известны: совет инокам есть только раз в день, вечером, — хлеб, соль и воду, требование неотлучного пребывания в монастыре и гос­теприимства; управление монастырем прп. Харитон передал одному из ино­ков с согласия всех. Но на новом месте жительства прп. Харитона (в одном дне пути от Фароса по направлению к Иерихону, около Горы искушения) скоро возникла другая лавра, получившая название Иерихонской. На следу­ющем месте уединения прп. Харитона, в 2-х часах к югу от Вифлеема, воз­никла третья лавра, получившая название Суккийской или Ветхой, сущест­вовавшая до конца VII в. Перед смертью прп. Харитон дал собравшимся братиям «священные заповеди» (устав?).

 

Лавра прп. Евфимия и киновия прп. Феоктиста

Палестинские монастыри, так быстро умножавшиеся, не были столь разобщены между собою, как египетские: в 428 г. мы видим во главе их всех одного «архимандрита» Пассариона Великого, поставленного Иеру­салимским патриархом. Но более тесное объединение палестинских мона­стырей стало возможно тогда, когда среди них возник монастырь, заняв­ший естественно и сам собою между ними первое место. То была лавра прп. Евфимия Великого ( 473 г.). Родом армянин, широко образованный, прп. Евфимий уже на родине своей в сане пресвитера имел попечение над несколькими монастырями, но от связанных с этим забот ушел на 29-м го­ду жизни, в 406 г., в Палестину и поступил сначала в Фаросскую лавру. Обычно удаляясь с подобным ему подвижником прп. Феоктистом с 14 ян­варя до Недели ваий в пустыню для подвигов уединения, прп. Евфимий из одной такой отлучки уже не вернулся в Фарос, а основал с прп. Феоктистоммежду Иерихоном и Иерусалимом, в местности с мягким климатом, свой монастырь, точнее два их: прп. Феоктист «Нижнюю киновию», и прп. Евфимий лавру, освященную в 429 г. Иерусалимским патриархом Ювенали­ем; лавра, имевшая такое же устройство, как Харитонова, благодаря по­жертвованиям имп. Евдокии и вниманию, которое обратил прп. Евфимий на труд иноков, скоро достигла благосостояния и вместе стала высшей школой подвижничества для тогдашнего палестинского иночества: в нее поступали из Нижней киновии и других монастырей киновиального уст­ройства, получивших значительное к тому времени распространение в го­родах и пустынях Палестины. Своей лавре прп. Евфимий дал правила, ка­савшиеся, подобно правилам прп. Пахомия, и разных мелочей жизни (например, о соблюдении тишины за богослужением и трапезой), но, по-видимому, не имевшие епитимьи. Отступления от них, по преданию, нака­зывались Самим Богом чрез болезни, от которых исцелял прп. Евфимий. Во взглядах на иночество прп. Евфимий должен был примыкать к египет­ским отшельникам: известно, что он старался подражать в жизни прп. Ар­сению скитскому, с удовольствием слушал рассказы о египетских отцах от иноков своих, поступивших к нему из тамошних монастырей, например Мартирия и Илии. Следовательно, и в устройстве монастырской жизни прп. Евфимий должен был склоняться к анахоретскому типу. Но пред смертью он предсказал, что лавра его скоро обратится в киновию, и дал преемнику своему Илье наставления о месте и плане для этой киновии, равно как и правила для нее. Чрез 5 лет по смерти преподобного патр. Мар­тирий поручил диакону Фиду (которому явившийся Евфимий повторил свое наставление) перестройку лавры в киновию: кельи были снесены; на месте погребения прп. Евфимия построено было здание киновии со стеною и столпом; прежняя церковь обращена была в трапезу и выстроен новый храм. Этот рассказ, так ясно разграничивающий понятия лавры и кино­вии, должно быть, и вообще указывает на временный упадок лаврско-келлиотской жизни в Палестине после прп. Евфимия и подавление ее киновиальною. Первая требовала сильных духом руководителей, которых не оказалось по смерти прп. Евфимия. Нужно было появление такого деятеля, как прп. Савва Освященный (деятельность которого относится уже более к VI в. и создала особую эпоху в развитии богослужебного устава), чтобы этот тип монастыря вновь ожил. С обращением в киновию лавра прп. Ев­фимия теряет свое значение и постепенно пустеет.

 

Прп. Герасим

Палестина этого периода (V в.) имела, по-видимому, и чисто анахоретские монастыри. Таким, должно быть, был монастырь прп. Герасима ( 475 г.) на Иордане, малоазийца, получившего подвижническое воспита­ние в Фиваидской пустыне. Питаясь хлебом и водою и занимаясь плетень­ем корзин, иноки Герасимова монастыря пребывали в затворе по келиям 5 дней в неделю, собираясь только в субботу и воскресенье на литургию. Сам прп. Герасим Четыредесятницу проводил совершенно без пищи. Он прославился властью над дикими зверями («емуже лев послужи»).

 

Происхождение и особенности Палестинского устава

Как видим, жития всех этих основателей палестинского монашества очень мало говорят о чисто литургической деятельности их. Между тем не­сомненно, что, создав особый тип монастырской жизни, они не могли не на­ложить особой печати и на «молитвенное правило» своих иноков. Преда­ние, хотя и сравнительно позднее, считает именно перечисленных палестинских авв родоначальниками Иерусалимского устава. Древнейшие из сохранившихся доныне списков этого устава (XIII в.) увещевают игуме­на «непреложно и неизменно соблюдать церковное последование, чин и устроение (καταστάσεως), как предано нам и узаконено бывшими до нас св. отцами во св. их монастырях и лаврах, т. е. Евфимием Великим, Саввою Освященным ( 532), Феодосием Киновиархом ( 529), Герасимом Иор­данским, которому послужил зверь, Харитоном Исповедником и Кириаком отшельником ( 556 г.), каковой устав великий в патриархах Софроний ( ок. 640 г.) записал для последующих поколений. Когда же варвары сожг­ли лавру великого Саввы, и запись, сделанная блаженным Софронием, ста­ла жертвою огня, премудрый Иоанн Дамаскин, как трудолюбивая пчела, вновь предал его своим преемникам, и он сохраняется даже доныне». Ту же мысль высказывает и св. Симеон Солунский (XV в.): «божественный отец наш Савва изложил устав, приняв его от свв. Евфимия и Феоктиста, а они приняли от бывших прежде них и от исповедника Харитона. Когда же этот устав (διατύπωσις), как известно, по разорении того края варварами был уничтожен, тогда иже во святых отец наш Софроний, патриарх св. града, трудолюбиво изложил, а после него божественный отец наш Иоанн Дамас­кин, опытный в богословии, возобновил и записал». Можно, конечно, со­мневаться во всех частностях этой генеалогии, особенно если она хочет ска­зать, что Иерусалимский устав во всем том составе своем, который он имел в XIII—XV в. и который очень близок к нынешнему его составу, исходит отпрп. Харитона, Евфимия, Феоктиста и Герасима; но в основе этого преда­ния, уже чтобы оно возникло, должно было лежать историческое зерно. Бо­гослужебные порядки исчисленных палестинских лавр должны были за­метно разниться от практики других монастырей, отвечая всему их своеобразному устройству. И прп. Иоанн Кассиан, наблюдавший жизнь па­лестинских монастырей в настоящую эпоху, как и несколько других извес­тий о них из той же эпохи, позволяют не только определить общий харак­тер их тогдашнего богослужения, но и видеть, что общего было в нем с позднейшим и нынешним Иерусалимским уставом. Предупредив, что вооб­ще правила египетских монастырей неисполнимы на Западе (в Галлии) «по суровости воздуха или по трудности и разности нравов» и что он будет за­менять эти правила их в своих наставлениях о киновиальной жизни «пра­вилами монастырей палестинских или месопотамских», прп. Иоанн Касси­ан и относительно богослужения палестинского замечает, что оно умеряет «совершенство и неподражаемую строгость (rigorem) египетских правил». Наиболее значительным отличием палестинского монастырского богослу­жения от египетского, по Кассиану, было, — что в Палестине, как и в Месо­потамии и по всему Востоку, 3-й, 6-й и 9-й часы совершались в положенные времена, тогда как в Египте они совсем не совершались, заменяясь непре­рывною молитвою за рукоделием, с целью не отрывать братию от послед­него; но чтобы не препятствовать необходимым работам, эти «молитвен­ные последования» в Палестине «совершаются в должной мерности», именно в этих видах «для каждого часа назначено (только) 3 псалма». Это известие Кассиана не стоит одиноко. «Авва одной обители, находившейся в Палестине, доносил блаженному Епифанию, еп. Кипрскому (403 г.): мо­литвами твоими мы не оставляем своего правила, но прилежно исполняем его в 3, 6 и 9 час». Неотменность службы часов для всех дней года и позд­нее всегда составляла особенность Иерусалимского устава (Студийский от­меняет часы для праздников). Со стороны палестинских монастырей здесь была и строгая верность древним обычаям, и нежелание далеко уходить от практики мирских церквей. Палестине той эпохи богослужебные часы обязаны и обогащением своего состава — возникновением особой службы 1-го часа.

 

Спудеи

Вообще, нежелание порывать окончательно связи с обычными, освя­щенными древностью, формами богослужения, сохранявшимися в мирских церквах, можно признать характерною чертою тогдашнего палестинского богослужения. Мы видим из «Паломничества» Сильвии, какое деятель­ное участие принимали в службах храма Воскресения «монашествующие и девственницы»: они с пресвитерами начинали службу до прихода епис­копа и иногда продолжали ее по уходе епископа, с наиболее усердными из мирян. Возможно, что благодаря этому иерусалимские или близ-иерусалимские монахи (а большинство из вышеперечисленных лавр находились вблизи Иерусалима) или отрасль их получила название спудеев (οί σπου­δαίοι). О существовании монахов с таким названием в Иерусалиме той эпохи есть известие в «Жизни Саввы Освященного», составленной Ки­риллом Скифопольским (VI в.): «Патриарх Илия (494-517) построил монастырь вблизи епископии и собрал в нее спудеев св. Воскресения, до того рассеянных по разным местам около башни Давида, дав каждому из них келию со всяким материальным довольствием». При этом новом монастыре была устроена церковь во имя Богородицы, называвшаяся ή Θεοτόκος των σπουδαίων. По образцу иерусалимских спудеев основывает­ся, может быть, в V еще веке, и в Константинополе монастырь спудеев. Поразительно, что по Святогробскому Типикону в рукописи 1122 г., изо­бражающему практику IX в., роль спудеев на богослужении в храме Вос­кресения совершенно такая же, как в Паломничестве Сильвии: они совер­шают в «Воскресении» службу до прихода патриарха, после чего удаляются в свой монастырь оканчивать службу, а в Воскресении поют святогробские клирики. Эти монахи могли быть как бы посредниками и объединителями богослужебной практики чисто монастырской и собор­ной мирской, и возможно, что влияние их на выработку Иерусалимского устава было весьма значительным.

Близость к мирской богослужебной практике не отражалась, однако, вредно на молитвенном усердии палестинского монашества (что дает по­нять и самое имя спудеев), как и их большее, в сравнении с египетским мо­нашеством, соприкосновение с миром не понижало в нем подвижнического уровня. Лучшие представители этого монашества не менее, чем в Египте, изумляют подвигами молитвы. Так, прп. Адолий, инок одного иерусалим­ского монастыря, «с вечера до утреннего часа, когда братия опять собира­лась в часовнях (εύκτηρίοις), стоял на Елеоне, на холме Вознесения, откуда вознесся Иисус, пел псалмы и молился. И это делал он во всякое время: снег ли шел, или дождь, или град, он оставался неподвижен. Выполнивши обыч­ное молитвенное правило (κανόνα), он будильным молотком (τφ έξυπναασ-τικώ σφυρίω) стучал по всем келиям, созывая братию в часовни на утреннее славословие (δοξολογίαν), у (κατά) каждой келии пропевая с ними один или два (δεύτερον) антифона, и, помолясь таким образом с ними, пред рассветом уходил в свою келью».

 

Сирско-месопотамское монашество

Не прошло без влияния на наш богослужебный устав и сирско-месопо­тамское подвижничество, которое по характеру, конечно, так же разнится от египетского и палестинского, как несходны во всех отношениях эти три страны, и духовными опытами которого пользовались главные «уставщи­ки» Византии и Запада — св. Василий Великий и Иоанн Кассиан. Несомнен­но, только недостаточное знакомство с этим иночеством прп. Иоанна Кас­сиана, не бывшего в Месопотамии, позволило ему считать подвижничество месопотамское наряду с палестинским «умереннее» египетского. Но имен­но «характеристическою чертою первого является суровый образ жизни; в этом отношении сирийское монашество оставляет позади себя первона­чальное египетское; в этой черте его сказался своеобразный дух сирийца с его пламенным, огненным, порывистым характером». Оно изобрело самые тяжелые и странные роды подвигов. Здесь подвижники жили в помещениях меньше человеческого роста, где нужно было иметь всегда согнутое поло­жение тела, или наоборот, совершенно под открытым небом летом и зимою, в хижинах без окон и дверей, в подвесных и качающихся круглыхкоробках; Сирия именно изобрела и подвиг столпничества (прп. Симеон Столпник,  459 г.). Неудивительно, что и в отношении поста сирийское иночество превзошло другие страны. Так, здесь был класс подвижников, на­зывавшихся βοσκοί (пастухи, точнее — пасущиеся), потому что «они не упо­требляли хлеба, вареной пищи и вина, а когда наступало время вкусить пищу, каждый из них, взяв серп, отправлялся бродить по горе, будто пасу­щееся животное, и питался растениями». Нигде не достигали и такой степе­ни умиления, как здесь. О прп. Домнине блж. Феодорит рассказывает: «час­то, взяв мою правую руку и приложив ее к глазам, Домнина выпускала ее такою мокрою, что как будто сама рука источала из себя слезы». Св. Ефрем Сирин рассказывает о своем сподвижнике Юлиане: "Всю службу он стоял, не смея возвести очей, как бы пред самым судилищем Господа нашего Иису­са Христа. В один день сказал я ему: «кто портит здесь книги?» Ибо где бы­ло написано «Бог» или «Господь», или «Иисус Христос» или «Спаситель», там начертания буквы были стерты. Блаженный отвечал мне: «не скрою от тебя ничего... я, читая, как скоро нахожу написанное имя Бога моего, оро­шаю оное слезами своими»". Сам прп. Ефрем Сирин молился, чтобы Бог умерял в нем умиление («ослаби ми волны благодати Твоея»).

 

Сирско-месопотамское монашеское богослужение

Понятно, что всем этим создавалась самая благодатная почва и для раз­вития богослужения. В большинстве монастырей и монашеских общин, ко­торых Сирия и Месопотамия IV—V в. насчитывала множество, богослуже­ние, по-видимому, не отличалось от обычного в мирских церквах. Даже о восках Созомен замечает, что они, «живя в горах, всегда славословят Бога молитвами и песнями по уставу Церкви (κατά θεσμόν της εκκλησίας)». Прп. Публий, основавший монастырь вблизи г. Зевгмы на Евфрате, соору­дил в нем храм, в который собирал иноков, в «начале и в конце дня прино­сить Богу утреннее и вечернее славословие»; и так как в монастыре были си­рийцы и греки, то они, «разделившись в церкви на две стороны, песнопение совершали попеременно, то на том, то на другом языке». На службу в пол­ночь (утреню) будил сам настоятель в некоторых монастырях. Общины, не имевшие храма, ходили ежедневно утром и вечером в соседние храмы, как, например, сподвижницы прп. Домнины. Но, конечно, такого богослужения было мало сирийским подвижникам, и они дополняли его своим, которое состояло из чередования псалмопения и молитвы; не видно, чтобы это че­редование состояло, как в Египте, в сопровождении каждого псалма молит­вою; скорее, за известным количеством псалмов следовала длинная молит­ва или ряд их: о прп. Маркиане рассказывается, что он «молитву сменял псалмопением, псалмопение молитвою, то и другое чтением слова Божия»; то же говорится о прп. Публии; прп. Авраам «ночью совершал поперемен­но 40 псалмопений, наполняя промежутки между ними вдвое большим чис­лом молитв». Прп. Юлиан Саба в обители своей близ Едессы «велел братии приносить Богу псалмопение общее в келии, а после зари по два удаляться в пустыню, и там одному, преклонив колена, приносить Богу подобающее поклонение, а другому стоя петь в это время 15 Давидовых псалмов; потом, переменив положения: второму стоя петь, а другому, припадши к земле, мо­литься»; и это они делали постоянно с утра до сумерек; пред закатом же солнца, отдохнув немного, одни отсюда, другие оттуда, со всех сторон схо­дились в келии и вместе воспевали Господу вечернюю песнь». Эти известия показывают также, что в молитвенном правиле придавалось, как и у египет­ских подвижников, некоторое значение числу псалмов, что число в этом случае бралось священное (40) или круглое (15 = 1/10 Псалтири); но так принятое в Египте 12-псалмие здесь не упоминается. По-видимому, более, чем в Египте, придавалось значения поклонам: в приведенном известии по­клон усиливается до продолжительного лежания ниц. В других случаях это усиление выражалось в большом количестве коротких поклонов: прп. Си­меон Столпник «совершал молитву то недвижно, то творя поклоны; многие из приходящих считали его поклоны; однажды некто насчитал их 1244, но потом утомился и прекратил счет; когда старец творил поклоны, лоб его приближался к самым пальцам ног; принимая пищу однажды в неделю, и то понемногу, чрево его давало возможность спине легко наклоняться». Не менее, чем в Египте, чтились церковные праздники и посты. Отшельники, жившие около Карр (= Харран), собирались в этот город на Пасху и в день св. мч. Елпидия на богослужение. Прп. Марина и Кира принимали посети­тельниц-паломниц только в дни Пятидесятницы. Прп. Симеон Столпник «во дни церковных празднеств с заката солнца до самого восхода его стоял всю ночь с поднятыми к небу руками, забывая о сне и усталости». Он же Четыредесятницу проводил всю без пищи, доходя иногда от этого до обмо­рочного состояния.

 

Устав св. Василия (малоазийские монастыри)

Иноческий устав св. Василия Великого, если он исчерпывается его 55-ю «Правилами, пространно изложенными в вопросах и ответах», и 313-ю «Правилами, кратко изложенными в вопросах и ответах», и др. аскетичес­кими сочинениями его («Слово о подвижничестве», 3 «Подвижнических слова», «Подвижнические уставы подвизающимся в общежитии и иночест­ве» и др.), представляет из себя не регламентацию разных частностей мона­стырской жизни, подобно «Правилам» прп. Пахомия, а общую теорию по­движничества; поэтому он не мог иметь детального влияния на наш Типикон. Важно в этом уставе было то, что он игнорировал те мелочи и ча­стности монастырского строя, которым придавали столько значения «Пра­вила» прп. Пахомия позднейшей редакции. Может быть, благодаря этой черте устав св. Василия оказался более Пахомиева отвечающим духу палес­тинского монашества: при еп. Иерусалимском Иоанне (386—417 г.) устав св. Василия был введен в Кармильском монастыре; прп. Феодосий Киновиарх ( 529 г.) «часто предлагал братии поучения из наставлений непревзой­денного в подвигах и непобедимого в учениях истины великого Василия», и особенно любил читать братии вступление к «Правилам пространным». Но иноческий устав св. Василия, даваемый указанными его сочинениями, слишком общего характера, чтобы он мог дать определенную организацию монастырю. Вероятно, под именем устава св. Василия разумелись не только его аскетические сочинения, но и сообщенная им своим монастырям орга­низация. — Когда св. Василий решил начать подвижническую жизнь, то «пожелал найти какого-либо брата, избравшего этот род жизни», в руково­дители себе. На родине св. Василия, в Каппадокии, было уже немало от­шельников, но они находились в постоянных сношениях с миром и не име­ли тесного общения между собою (как египетские отшельники); посему они не удовлетворяли идеалу св. Василия, и он предпринял для ознакомления с настоящим подвижничеством путешествие в Месопотамию, Сирию, Палес­тину и Египет. Здесь он пришел к заключению, что общежительное иночество вернее ведет к цели, чем отшельничество, — мысль, которая и раскры­вается во всех его аскетических сочинениях. Эту мысль он решил осущест­вить и на практике. Сначала он основал монастырь на берегу реки Иры (в Понте), вблизи города Ивора, где уже был женский монастырь его мате­ри и сестры. Затем, «обходя понтийские города (для борьбы с арианством), он основал там много монашеских общин». В первый монастырь он при­глашал друга своего св. Григория Богослова. В письмах к нему по этому по­воду он и изложил свой идеал монастырской жизни, развитый им потом только подробнее в «Правилах». День инока должен начинаться молитвою, «чествованием Спасителя песнями и пением; потом, когда воссияет совер­шенно солнце, принявшись за дела и везде имея при себе молитву, нужно приправлять свои работы псалмопением, как солью». «Молитва имеет два вида: первый — славословие со смиренномудрием, а второй, низший, — прошение; посему, молясь, не вдруг приступай к прошению: в противном случае покажешь, что молишься по нужде». Рядом с молитвою должны ид­ти чтения и изучение боговдохновенных Писаний: «если за чтениями следу­ют молитвы, то душа, движимая любовью к Богу, приступает к ним зрелее и бодрее». Хотя, как замечено, молитва, по св. Василию, должна быть непре­рывна, всегда сопровождая и работу инока, однако некоторые часы дня и ночи достойны особого молитвенного чествования; в качестве таких часов св. Василий называет: утро, 3-й, 6-й, 9-й часы, окончание дня, наступление ночи и полночь, указывая, чем знаменателен каждый из этих часов. Осо­бенно удобным временем для молитвы Василий Великий считает полночь: «на что другими употребляется утро, на то подвижникам благочестия слу­жит полночь, потому что ночное безмолвие всего более дает свободу душе, когда ни глаза, ни уши не передают сердцу вредных зрелищ или слухов». Неизвестно, какую «молитву» в перечисленные часы имеет в виду Василий Великий: частную или общественную. Приобщение Василий Великий и всем, а тем более инокам, советовал ежедневное, запасными Дарами. Немалое зна­чение Василий Великий придает внешности инока: «Смиренному и сокру­шенному образу мыслей приличны взор печальный и потупленный в землю и небрежность о наружности». Не советуется садиться рядом с высшим, а по­ниже, класть ногу на ногу при сидении. «Надобно, чтобы хитон был собран на теле поясом; подпояска же чтобы лежала не выше чресл: это было бы же­ноподобно, и не так слабо стягивалась, чтобы хитон мог развеваться: это было бы рассеянно. Походка должна быть не медленная, которая изоблича­ла бы душевное расслабление, и, опять, не скорая и торопливая, которая об­наруживала бы исступленные движения души». Доказывается необходи­мость употребления пояса. «В пище удовлетворит нужде хлеб, жажду удовлетворит у здорового вода, и еще варенья из семян могут поддерживать в теле крепость для необходимых потребностей». «Подвижник никак не должен домогаться разнообразия в снедях, и даже под видом воздержания требовать перемены предлагаемых яств... Напротив, хотя бы для вкушения с хлебом предлагалась соленая рыба, которую св. отцы рассудили вместо другой какой приправы в малом количестве прибавлять к яствам, примеши­вая ее к пище, состоящей исключительно из воды или зелени, подвижник не должен, под предлогом тщеславной, самопроизвольной набожности отка­зываясь от сего как бы от мяса, требовать яств (хотя не рыбных, но более дорогих и доброкачественных); но без особенного к сему внимания, омокая кусок в отвар из кусочка соленой рыбы, да вкушает со всяким благодарени­ем; ибо это маленькое количество рыбы, положенное в такую массу воды или, если случится, в похлебку из семян, не составит скоромной пищи, но настоящую и самую строгую постную пищу подвижника». «И вином гну­шаться не должно, если принимать его для врачевания, но и не должно до­могаться его без нужды». Предписываются молитвы пред вкушением пищи и после оного, причем вторая «пусть содержит в себе и благодарение за да­рованное и прошение обетованного». «На принятие пищи должен быть на­значен один определенный час, и притом один и тот же, в продолжение известного срока, так чтобы из 24 часов в сутках он только один употреб­лялся для тела: все же прочие часы проводил бы подвижник в умном дела­нии. Сон должен быть легкий, от которого без труда можно пробудиться и какой естественно следует после малого вкушения пищи: его с намерением надо прерывать попечениями о делах важных». Дает Василий Великий на­ставления и об управлении монастырем, о надзоре за братией со стороны на­стоятеля, о приеме поступающих в монастырь; все эти наставления тоже об­щего характера и не входят в такие подробности, как устав прп. Пахомия; иногда только они касаются частностей; например, советуется «в случае не­доразумений в братстве избрать одного, чтобы он сомнения некоторых или предлагал братству на общее рассуждение, или доводил до сведения насто­ятеля». Милостыню в монастыре может давать только тот, кому «по испы­тании вверено домоправление» (эконом); «просит ли нагой или человек лукавый, по крайней ли нужде или из корысти, однажды навсегда сказано, что давать (милостыню) или брать (из монастырского имущества) не вся­кий может, но тот один... с общего согласия с ним соначальствующих и от избытка».

 

Константинопольские монастыри:

а) Неусыпающих и б) Студийский

Самое непосредственное влияние на выработку богослужения должны были иметь монастыри таких больших городов, как Александрия, Иеруса­лим, Антиохия, Константинополь, Рим. Выше отмечено значение, какое имели в истории богослужения монастыри Иерусалима и окрестностей его, положившие начало особому виду церковного устава. Такое же влияние на последний не могли не оказать и монастыри другого подобного центра хри­стианской жизни — Константинополя, только что ставшего тогда столицей всего мира. Константинополь создал особый тип монастыря и надолго, до первых ударов, нанесенных ему крестоносцами, стал законодателем в обла­сти богослужения как соборно-приходского, так и иноческого. Но сведения по этому предмету из эпохи IV—V веков ограничиваются тремя краткими известиями, впрочем чрезвычайно характерными и важными. Прп. Алек­сандр основал сначала в Месопотамии, затем в Антиохии и наконец, ок. 420 г., в Константинополе, вблизи церкви св. Мины, монастырь, который привлек сразу до 300 монахов разных наций (римлян, греков и сирийцев) своеобразным устройством: в нем заведено было непрерывное богослуже­ние в течение суток, для чего иноки делились на 3 (по другим на 24) смены. Такое установление, за которое монастырь получил лестное наименование «Неусыпающих» (ακοίμητων), явно было рассчитано на удовлетворение ре­лигиозных нужд и всех слоев окрестного населения, располагающих для молитвы не всегда одним и тем же часом, и каждого человека во всякое вре­мя, в какое ни появилась бы нужда в общественной молитве или располо­жение, настроение к ней. Неудивительно, что такой тип монастыря сразу получил широкое распространение: преемник прп. Александра по игуменст­ву прп. Маркелл ( 485 г.) основал такой же монастырь в Вифинии; такие же монастыри упоминаются в IV в. в Халкидонском диоцезе и других мес­тах Греческой империи. — Константинопольская община «Неусыпающих» приобрела особенное значение ввиду того, что она связала свою судьбу со знаменитейшим впоследствии монастырем Студийским. По преданию, сохра­нявшемуся в Студийском монастыре и записанному в житии прп. Феодора Студита ( 826 г.; житие составлено учеником преподобного Михаилом Студитом или другим кем в X в.), «пришел из города Рима муж знатного рода и богатый, именем Студий, что на нашем языке было бы Евпрепий, до­стигший уже звания патриция и консула; поселившись в нашем городе (Константинополе), он основал славный сей храм великому Предтече», бывший главным храмом Студийского монастыря. В числе 12 сенаторов, переселившихся из Рима в Константинополь с императором Константином Великим, упоминается Студий. Но едва ли этот Студий был основателем монастыря. Византийский хронограф Феофан (IX в.) и вслед за ним Кедрин (XII в.) под 6-м годом императора Льва Великого (457—474 г.), следова­тельно, под 462 годом помещают: «в том же году и Студий построил храм Предтечи и поселил при нем (έν αύτφ κατέστησε) монахов из монастыря "Неусыпающих"». По Кодину (XIV в.), «патриций Студий основал при им­ператоре Льве Макеле монастырь Студийский, снабдил его большими вла­дениями и поселил в нем 1000 монахов». По Свиде (X в.), «Студийский мо­настырь, прежде чем обращен в монастырь, был приходской церковью». Эти известия не оставляют сомнения в том по крайней мере, что появивша­яся в Константинополе в V в. община «Неусыпающих» стала в тесное отно­шение к возникшему тогда же Студийскому монастырю.

 

в) Спудеи константинопольские

Возможно, что в эту же эпоху в Константинополе появилась и община монахов-спудеев. В одном древнем синаксаре (Сирмонда) 7 июня показана «память прп. отец наших Анфима пресвитера и Стефана (монастыря) спудеев, что близ Флорентин». Последнее имя означает богадельню, основан­ную при императоре Аркадии (395—408 г.) неким Флорентием. Этот Ан-фим, должно быть, не кто иной, как упоминаемый в житии прп. Авксентия ( ок. 470 г.), Вифинского подвижника, его почитатель, о котором жизнеописатель прп. Авксентия, его ученик (Георгий), рассказывает, что он, «бу­дучи сначала диаконом, а потом пресвитером в Константинополе, украсил и улучшил псалмопение, устроивши на бдениях два хора — мужской и жен-ский»; эти бдения любил посещать и прп. Авксентий. В ту же эпоху в Кон­стантинополе Феодор Чтец (VI в.) указывает в качестве поборника Халки­донского Собора, «творца тропарей» и устроителя бдений тоже какого-то Анфима; это все, следовательно, одна и та же личность. Если так, то Анфима, первого константинопольского песнописца, можно признать основате­лем часто упоминаемой впоследствии константинопольской общины спудеев. Из этих известий открывается истинный характер этой общины: спудеи ставили главною целью устройство благолепного богослужения и первона­чально были скорее певцами, чем монахами; такой характер имели и иеру­салимские спудеи (ревнители богослужения в храме Воскресения) до тех пор, пока патриарх Илия не образовал из них монастыря. Предание, нося­щее легендарный характер, приурочивает основание монастыря Σπουδή к царствованию императора Льва Исаврянина (716—741 г.).

О богослужении в этих константинопольских монастырях IV—V вв. ни­чего не известно; но можно думать, что, разобщенные с пустынным иноче­ством, призванные удовлетворять духовные нужды и городского населения, эти монастыри, еще более иерусалимских, должны были считаться с чина­ми мирских церквей, к тому времени уже так выработанными. Особенно это нужно сказать об общине спудеев.

Проповедь

Монашеское богослужение

Церковный год в IV—V вв.