6-го ноября 1827 года Димитрий Александрович по­лучил вожделенную отставку. Он был уволен с чином по­ручика и немедленно чрез Петербург отправился в Александро-Свирский монастырь к о. Леониду, чтоб под его руководством начать подвиг иночества. Прибыв в Петер­бург в одежде простолюдина, в нагольном тулупе, он оста­новился в квартире Чихачева. Здесь условлено было обоим поступить в монастырь и по возможности немедленно. Чихачев тотчас написал прошение, выставляя причиною домашние обстоятельства, но не получил удовлетворения и должен был еще повременить на службе.

Выход из службы Димитрия Александровича совершил­ся без ведома родителей, а потому естественно навлек на себя гнев их. Они отказали сыну в вещественном воспомоществовании и даже прекратили с ним письменные сношения. Таким образом полная нищета материальная со­провождала вступление Димитрия Александровича в мо­настырь; он буквально выполнил заповедь нестяжания при самом начале иночества, и вполне справедливо мог сказать с апостолом, как истинный ученик Христов: Се мы оставихом вся и в след Тебе идохом  (Мф. 9:27). В «Плаче» своем он так выразил свои чувствования, с которыми вступал на этот новый путь жизни: «Вступил я в монастырь, как кида­ется изумленный, закрыв глаза и отложив размышление, в огонь, или пучину, как кидается воин, увлекаемый сердцем, в сечу кровавую, на явную смерть. Звезда руководительни­ца моя, мысль благая, пришла светить мне в уединении, в тишине, или правильнее, во мраке, в бурях монастырских»¹²³. Беспрекословное послушание и глубокое смирение от­личали поведение послушника Брянчанинова в монастыре. Первое послушание было назначено ему служить при по­варне. Поваром был бывший крепостной человек Алексан­дра Семеновича Брянчанинова. В самый день вступления в поварню случилось, что нужно было идти в амбар за мукой. Повар сказал ему: «Ну-ка, брат, пойдем за мукой», — и бро­сил ему мучной мешок, так что его всего обдало белою пылью. Новый послушник взял мешок и пошел. В амбаре

 растянувши мешок обеими руками и, по приказанию по­вара, прихватив зубами, чтоб удобнее было всыпать муку, он ощутил в сердце новое, странное духовное движение, какого еще не испытывал никогда: собственное смирен ное поведение, полное забвение своего «я», так усладили его тогда, что он во всю жизнь поминал этот случай. В чис­ле прочих послушников, он назначен был тянуть рыболов­ный невод в озере Свирского монастыря. Раз как-то невод запутался в глубине. Монах из простолюдинов, заведыва-ющий ловлею, зная, что Брянчанинов хорошо умел пла­вать и долго мог держаться под водою, послал его распу­тать невод. Несмотря на сильный осенний холод, Димитрий Александрович беспрекословно исполнил приказание, которое отозвалось крайне зловредно на его слабом здо­ровье — он сильно простудился. Подобные случаи послу­шания и смирения сделали то, что вся монастырская бра­тия стала с явным уважением относиться к Брянчанино­ву, отдавая ему предпочтение пред прочими, чем он очень тяготился, потому что, живя в среде монастырского брат­ства, он даже старался скрывать свое происхождение и образование, радуясь, когда не знавшие считали его за не­доучившегося семинариста.

Поступив в монастырь, Димитрий Александрович всею душою предался старцу о. Леониду в духовное руководство. Эти отношения отличались искренностью, прямотою, представляли совершенное подобие древнего послушни­чества, которое не решалось сделать шагу без ведома или позволения наставника. Всякое движение внутренней жизни таких послушников происходит под непосредствен­ным наблюдением старца; ежедневная исповедь помыс­лов дает  им возможность тщательно наблюдать над собою, она предохраняет новоначального инока от вредного дей­ствия этих помыслов, которые будучи исповеданы, подоб­но скошенной траве, не могут уже возникать с прежнею силою. Опытный взор старца-духовника обнаруживает самые сокровенные тайники души, указывает гнездящие­ся там страсти и таким образом удивительно способству­ет самонаблюдению. Чистосердечная исповедь, всегдаш­няя преданность старцу и всецелое пред ним отсечение воли вознаграждаются духовным утешением, легкостью и .   мирным состоянием духа, какие свойственны бесстрастию.

Такой род начального подвижничества и в древнее вре­мя, кода духовными старцами обиловали пустыни и монастыри, был уделом немногих послушников, тем  реже он встречается ныне, при заметном оскудении духовного стар­чества. Димитрий Александрович, как сказано, во всем по­виновался воле своего духовного отца, все вопросы и недо­умения разрешались непосредственно им. Старец не ле­нился делать замечания своему юному питомцу, вел его . путем внешнего и внутреннего смирения, обучая деятель­ной жизни.

«Однажды, — рассказывает И.А. Барков, человек весь­ма благочестивый и достойный всякого вероятия, — ко мне приехал из Свирского монастыря о. Леонид зимой: был жестокий мороз и вьюга, старец приехал в кибитке. Когда вошел он ко мне, я захлопотал о самоварчике и подумал: не один же старец приехал, вероятно, есть какой-нибудь возница — и я стал просить старца, чтобы он позволил ему также войти. Старец согласился. Я позвал незнакомца, и не мало был удивлен, когда предстал предо мной молодой, красивой наружности человек, со всеми признаками бла­городного происхождения. Он смиренно остановился у порога. "А, что перезяб, дворянчик?" — обратился к нему старец, и затем сказал мне: "Знаешь ли кто это? — Это Брянчанинов". Тогда я низко поклонился вознице».

Такой крайне смиряющий образ руководства был пред­принят о. Леонидом в отношении ученика своего, молодо­го офицера Брянчанинова, без сомнения, для того, чтобы победить в нем всякое высокоумие и самомнение, кото­рые обыкновенно присущи каждому благородному и об­разованному человеку, вступающему в среду простецов. Старец поступал, как нелицемерный наставник, в духе истинного монашества, по примерам свв. отцов; он посто­янно подвергал своего ученика испытаниям, и такие опыты смирения не могли не нравиться благородному послуш­нику, с искреннею любовью к Богу предавшемуся иночес­ким подвигам.