Распад беспоповщины на отдельные толки или согласия не ограничился расхождением северного раскола на радикаль­ную федосеевщину и более умеренных поморцев. Не имея

конструктивной, положительной, четкой и всеобхватывающей богословской формулировки, и сразу же заняв отрица­тельную позицию в отношении государства и общества, бес­поповщина стала быстро делиться на все более и более мел­кие толки, которые уже отличались друг от друга не основ­ными и широкими установками в отношении церкви и про­блемы благодати, а второстепенными различиями в толко­вании отдельных обрядов или деталей устава. Кроме того, деление на толки вызывалось по преимуществу дальнейшим радикализмом или, наоборот, большей умеренностью после­дователей первых учителей беспоповства. Так например, уже в середине восемнадцатого века, когда федосеевцы заняли более примирительную позицию в отношении к поморцам, то от них отделилась так называемая титловщина. Последо­ватели этой титловщины остались более ортодоксальными учениками Феодосия Васильева, чем сами федосеевцы и, следуя его указаниям, продолжали по-прежнему пользо­ваться титлой И. Н. Ц. И. (Исус Назореянин Царь Иудей­ский) вместо «титлы» Ц. С. И. X. С. Б. (Царь Славы Исус Христос Сын Божий), которой сначала пользовались помор­цы и которую приняло большинство федосеевцев.

Затем, в самом конце того же восемнадцатого века и в начале девятнадцатого из федосеевского согласия выдели­лось несколько толков, которые решили отказаться от уче­ния о безбрачии и которые хотя и не ввели таинства брака, но все же стали давать благословение своим брачущимся новоженам. Эти согласия получили названия аристовщины  в С.-Петербурге, где их учителем стал некий Аристов, польских — в бывших областях Речи Посполитой, в частно­сти в б. Ковенской, Сувалкской и Виленской губерниях, рижских — в городе Риге. Тем не менее, основное, ортодок­сальное ядро федосеевцев, несмотря на века вынужденного сожития с остальным миром, продолжало упорствовать в учении о безбрачии и принимало новоженов только после разлучения супругов, шестинедельного поста и обязатель­ства дальнейшего целомудрия. Особенно упорен в этом отношении был и знаменитый глава московской Преображен­ской общины в Москве Иван Ковылин (ум. 1809) и сослан­ный при Александре I, тоже видный Преображенский на­ставник, Гнусин.

Со своей стороны и поморцы со временем стали распа­даться на толки: первыми из поморства выделились непри­миримые филипповцы, названные так по имени бывшего стрельца Фотия Васильева, в монашестве Филиппа, который после смерти Андрея Денисова захотел стать главой Выгорецкой киновии и оспаривал руководство ею у брата Андрея, Семена Денисова. Филипповцы, во главе со своим фанатич­ным основателем согласия, отличались более радикальным мировоззрением, чем поморцы, возвели самосжигание в дог­му, как способ очищения души от грехов путем огнеопальной смерти, отказывались молиться за царя, остались твер­дыми бракоборцами и постепенно приблизились в своем уче­нии к проповеди Феодосия. В 1743 году, когда отряд прави­тельственных войск хотел арестовать Филиппа, то «тот собрався со своими последователями, числом семьдесят чело­век, обоего полу прописными, и запершися, згоре совсем». Вслед за Филиппом в огне гарей погиб его ученик Терентий со своими последователями, а затем и другие филипповские учители. По наблюдению историков, ни в одном беспоповщинском согласии не было столько случаев самоумерщвле­ния, как среди мрачных и непреклонных филипповцев. Кро­ме того, в то время, как представители других согласий все чаще и чаще встречались с «никонианами» и другими ино­верными, филипповцы оставались «крепкими христианами», непримиримыми противниками сношений с внешним миром и резкими критиками существовавшего строя России. Число филипповцев оставалось все же незначительным и их общи­ны в течение прошлого столетия существовали главным об­разом в Олонецкой и Архангельской губерниях, в обеих сто­лицах, в селе Кимры, Тверской губернии и, наконец, в древ­нем городе Угличе, в котором в начале девятнадцатого века их соборы неоднократно собирались.

Несмотря на всю радикальность филипповцев, все же на­шлись проповедники, которые пришли к заключению, что и филипповцы являются соглашателями со властью антихри­ста, так как они платили налоги, появлялись в коронном суде, выбирали паспорта и хоронили своих покойников на православных церковных кладбищах. Вождем таким ультра­радикальных последователей теории о антихристе стал в на­чале второй половины восемнадцатого века бывший солдат, переяславльский, — из Переяславля Залесского, — уроже­нец Евфимий, который несколько лет проживал среди фи­липповцев Москвы. Наблюдая своих одноверцев, он пришел к заключению, что они двоедушничают и двурушничают, идя на компромисс с властями и подчиняясь законам град­ским. Составив так называемое «Разглагольствование» из 39 вопросов, он послал свое сочинение-запрос тамошним, московским главарям филипповцев, Алексею Балчужному, Никите Спицыну и другим, настаивая на объяснении соглашательного поведения и неувязки в теории и практике в от­ношении к «антихристову воинству». Не получив ответа, Ев­фимий, советником которого по богословским вопросам был некий странник Иоанн, выступил с проповедью полного со­циального нигилизма и анархизма. Решив, что антихрист не духовное явление, — т. е. не совокупность «последнего от­ступления», гонений, исправления книг и других никониан­ских заблуждений, — а определенная физическая личность, он объявил, что им был давно умерший император Петр I. «Апокалипсический зверь — есть царская власть, икона его — власть гражданская, дело его — власть духовная», — учил этот новый проповедник богословских и общественных крайностей. Поэтому, по учению Евфимия, надо порвать вся­кую связь с обществом и государством, не брать паспортов, не идти на военную службу, не обращаться в суд, не пла­тить налоги. «Достоить таитися и бегать», то есть не иметь дома, семьи, а только постоянно скрываться и избегать вся­кой связи с носящими печать антихриста. В 1772 году, по совету Иоанна, Евфимий пришел к заключению, что подлин­ный «православный» должен сам принимать новое крещение и при этом сам себя крестить, чтобы быть уверенным, что никто, связанный с антихристом, не участвует в его пере­крещивании. Так зародился новый толк странников или бегунов, который сначала развивался в знаменитом за столе­тие перед этим своими гарями Пошехонье и на юге Ярослав­ской губернии. В отличие от филипповцев, которые учили, что от преследования властей надо спасаться в огне гарей, бегуны проповедовали, что от преследований надо просто бежать. Бегуны никогда не были очень многочисленны, но по­следователи их все же быстро распространились в Костром­ской, Ярославской, Олонецкой и Владимирской губерниях и в западной Сибири. Секта эта по всей вероятности сущест­вует и поныне, но особенно активна она стала во время пре­следований старообрядчества при Николае I. «Ваш господин, император есть представитель власти антихриста, как пото­мок Петра Великого», «власть царя над собою не почитаю», «христианином его [царя] не признаю», «царя и власти счи­таю нужными, но того кто повелевает христиан держать в тюрьмах, за царя не почитаю, а за мучителя», — заявляли в 1840-ых годах пойманные полицией странники.» Одним из последних хорошо известных бегунов, м. п. с восторгом принявших в 1917 году революцию и советскую власть, был талантливый поэт Клюев, сам проведший немало времени в странствованиях по России и за границей.

В некоторых случаях учение странников сочеталось, осо­бенно среди девушек, с проповедью безбрачия. В середине прошлого столетия, незадолго до освобождения крестьян, в заволжской России бывало немало случаев, когда крепост­ные девушки этого согласия платили помещику особую пла­ту в 100—150 рублей только для того, чтобы он или его при­казчики не заставляли бы их выходить замуж.

Бегуны проживали не только в деревнях, наиболее подхо­дящем убежище для странствующих людей, но и в столицах, Петербурге и Москве, где они легко находили приют в бес­поповских, особенно филипповских и федосеевских общинах. В 1840-ых годах немало их появлялось на Преображенском «кладбище» в Москве, крупном центре федосеевцев, где про-

живали сотни и сотни полумонахов и полумонахинь и где решались дела согласия. Там их пропаганда принимала все более и более антиправительственный характер и, наряду с проповедью жизни в прекрасной пустыни по примеру «пти­чьего жития», они все чаще говорили, «что истинные хри­стиане должны быть свободны от присяги императору, жить без паспорта» и не слушаться ни в чем властей. Как и дру­гие секты беспоповцев, странники стали вскоре распадаться на довольно многочисленные толки и согласия. Наряду с бегствующими странниками появились и оседлые, которые считались «познавшими веру христианскую», но не бегали, не перекрещивались и только давали приют странствующим бегунам. Все же и они в конце жизни должны были оста­влять свой дом и переходить для полного спасения на положе­ние бегствующих странников и принимать новое крещение. Иногда это делалось только тогда, когда член секты был уже на смретном ложе и переход в странничество ограничивался крещением перед смертью в ближайшем саду или тайнике. Умерших странников никогда не хоронили на кладбище, а в скрытых местах и могилу ничем не отмечали. В начале про­шлого столетия одна секта странников даже дошла до пол­ного отказа от денег, поскольку на деньгах был государст­венный герб, печать антихриста. Но согласие безценежников оставалось всегда весьма незначительным и невлиятельным. Другое согласие ввело особую странническую иерархию, во главе которой стал сам основатель согласия под почетным названием патриарха, и поэтому этот его толк получил назва­ние статейников. В прошлом веке были очень распростране­ны слухи, что бегуны для спасения душ своих колеблющихся приверженцев прибегали к их удушению, так называемой «красной смерти», но никаких точных данных об этом не было собрано и, видимо, эти рассказы обосновывались на фантазии врагов бегунов.

Параллельно отпаду «левого», радикального крыла, кото­рое помимо описанных согласий выделило бесконечное ко­личество других, менее интересных и значительных, беспоповство, в частности поморцы, дали основание другим гораздо более умеренным толкам. Так в 1730-ых годах сами по­морцы ввели уже молитву за царя, в то время как в 1690-ых годах их съезд провозглашал, что они свободные люди еван­гельской веры и за царя не молятся. В 1740-ых годах стародубский поморец Иван Алексеев [1718—1776] начал пропо­ведовать возвращение к браку, изложив свое учение в обшир­ном сочинении «Тайна брака», и вскоре вокруг него обра­зовалось целое согласие новоженов или новопоморцев, кото­рые признавали брак, освященный наставником общины. Значительная часть этих новоженов или новопоморцев при­соединилась к поповцам после того, как последние в 1840-ых годах восстановили иерархию и уже свое, а не бегствующее из никонианской церкви, священство. Да и из других согла­сий во второй половине прошлого и в начале этого веков большое число беспоповцев перешло в поповщину, радуясь восстановлению полноты церковной жизни в старообряд­честве.

Из числа значительных и отличавшихся особыми чертами согласий беспоповцев следует еще упомянуть нетовцев, раз­витие которых прошло вне зависимости и связи с северными беспоповцами поморского и федосеевского толка. Это согла­сие было особенно распространено среди крестьянства и, меньше, среди мещанства среднего Поволжья, от Вязников-ских и Нижегородских пределов до Саратовщины. Уже сто лет тому назад П. Мельников определял их численность в 700 000 человек, а в дореволюционные годы их было, по всей вероятности, от полутора до двух миллионов. Вначале они тоже развились из числа последователей вязниковских лесных старцев, учеников Капитона и его окружения, но со временем их учение значительно отошло от крайностей и не­примиримого фанатизма этих проповедников умерщвления плоти. Один из ранних историков раскола, Василий Фролов, сам долгое время бывший старообрядцем и хорошо знавший средне-волжский, особенно вязниковский и керженецкий раскол, где он жил до 1718 года, уже в 1737 году писал о них в своем «Обличении»: «вторая беспоповщина, под именем Козмы, называемая Кузминишна, она же Нетовщина». Различая с одной стороны общее для всех старообрядцев учение и с другой — особенности учения Нетовского или Спасова согласия, он объяснял: «собственная ересь и догма:

 

1)  Сказывали, что святого причастия нет истинного от 7-го все­ленского собора [то есть после последнего общего собора вос­точной и западной церквей].

2)  Монашество с тех времен отвергали.

3)  Об обращении еретиков и раскольников, о соединении веры не молилися.

4)  О Его Императорского Величества здравии... не молилися.

5)  Пение и служение церковное отрицали, — глаголали сице: како воспоим песню на земли чуждей!

 

Учитель их Козма бысть мужик неук, невежа, едва азбуку совершенно знал. Подруга себе имел второго Козму, назы­ваемы были Куземочки».

В архивах Преображенского приказа, тайной полиции на­чала восемнадцатого века, сохранились документы, указы­вающие, что на Керженце в конце семнадцатого и начале следующего столетий проживал некий расколоучитель Коз­ма Андреев и его сотрудник Козма Панфилов, а по другим архивным данным видно, что этот Козма Андреев и некий Козма Маленький, видимо, тот же Козма Панфилов, были келейниками старообрядческого Керженецкого монастыря.

Козма, по отцу, был из Ярославских пределов и с 1660-ых годов жил, видимо еще ребенком, в Москве, но около 1683 года, по всей вероятности, в связи с неудачным стрелецким бунтом ушел на Керженец, где он с другим Козмой, своим приятелем, и был арествоан. Козма Андреев умер в 1716 го­ду в Преображенском приказе, а его товарищ уже в 1714 году. Учение Козмы было просто: «благодати Божией несть ни в церквях, ни в чтении, ни в пении [т. е. богослужении], ни в иконах, ни в какой вещи, все взято на небо». Так как проповедники этой новой веры провозглашали несть внешним проявлениям церковной и духовной жизни и утверждали, что даже богослужение или общая молитва уже невозмож­ны, то согласие присвоило себе название, или же было проз-вано, нетовщина, а само учение своими негативными черта­ми со временем приблизилось к своеобразному религиозному и духовному агностицизму. Правда, есть указания, что сам Козма Андреев уверял, что и он, и его ученики «утреню и часы, и вечерню поют по старой печати» и что таким обра­зом его толк был близок к северному беспоповскому раско­лу. Но судя по поведению его позднейших последователей, можно думать, что этот Козма или заведомо сообщал непра­вильные сведения о своем учении, или же что нетовцы так мало обращали внимания на «общее пение», что уже в самом начале восемнадцатого века большинство их перестало слу­жить и посещать свои церковные службы.

В своем «Отразительном письме» Евфросин кратко упо­минает о неком Козме Медведевском, который «со своими последователями, священства стереже, всего таинства отречесь и книжные слова неправо поразуме, на претыкание себе и другим на соблазн». Этот Козма, видимо, раньше дей­ствовал в районе Керженца и Вязниковских лесов, но так как несколько дальше тот же Евфросин говорит о Козме Ко­сом, известном радикальном старообрядческом агитаторе на Дону, то трудно понять, откуда происходит прозвище «Медведевский» его первого Козмы: от селения и речки, Медведево и Медведиха на Керженце, или реки Медведицы на Дону. Не менее странно и то совпадение, что и на Дону было два Кузмы, Кузма Косой и Кузма Сидоров, его приятель, тоже проповедовавший на Медведице. Вполне возможно, что это были одни и те же лица, известные из документов Пре­ображенского приказа под именем Андреева и Панфилова (или Маленького), а на Дону под прозвищами Косой и Си­доров. Во всяком случае, обилие этих проповедников с име­нем Козма необычайно запутывает изучение истории нетовщины, которая, кстати сказать, известна только из офици­альных документов и свидетельств посторонних наблюдате­лей, так как сами нетовцы никаких сведений о своем проис­хождении и ранней истории не оставили. Видимо, их соб­ственная история интересовала их не более, чем церковные службы.

Вообще, судя по отзывам современников и наблюдателей, нетовщина не очень четко примыкает к старообрядчеству. Обряд, старые книги, отграничение от никонианцев, харак­терные для беспоповцев и поповцев, видимо, мало захваты­вали нетовцев, которые своей религиозной индифферентно­стью скорее напоминают западного типа агностиков или скептиков восемнадцатого века, чем подлинное старообряд­чество. Из старообрядческих черт у них можно найти только двухперстное сложение и весьма неясные разговоры об ан­тихристе. Надежд у них на таинства, как на путь к спасе­нию, нет и поэтому нетовцы обычно для крещения или бра­ка обращались к православным священникам, видимо, почи­тая оба обряда просто как регистрацию у ответственного «за акты гражданского состояния» лица. Крещение совершали иногда и родители, и повивальная бабка (бабушкино согла­сие), а иногда нетовцы и самокрестились, следуя учению ка­кого-то Романа, учившего в 1700—1720-ых годах, то есть почти что в то же время, как и Кузма Андреев. Во всяком случае, в отличие от северного беспоповства, нетовцев пере­ходящих в секту обычно не перекрещивали. Видимо, у них подход к обрядам был чисто формальный и никакой мисти­ки, внутреннего содержания в них не вкладывалось или вкладывалось очень мало. В отдельных согласиях нетовцев возродился обряд исповеди земле, который в четырнадцатом веке был широко распространен среди стригольников, а раньше был наблюдаем и в Византии.

Отсутствие священства, частое отсутствие икон и двухперстие скорее всего напоминают учение Капитона и некоторых его учеников, но у нетовцев, как указывалось выше, совсем нет фанатизма и горячей веры непосредственных последова­телей лесных старцев; у нетовцев скорее угасание веры, сведение ее к редким и очень несложным обрядам и индиви­дуальной молитве. Да и молитва не всегда может спасти, по­лагают нетовцы, только Спас знает, кто спасется и как спас­тись, и поэтому нетовцы иногда называют себя Спасовым согласием или Спасовцами. Это учение, что только Спас зна­ет, кто спасется, а сам человек своему спасению помогъ не может, несколько напоминает учение об предопределении, но вряд ли эта черта была заимствована ими из кальвиниз­ма, скорее всего они просто пользовались подходящими для этого текстами из Евангелия.

Из области Волги нетовцы распространились на Урал, на Юг и в Сибирь, где они были довольно многочисленны в Томской губернии. Исследователи, наблюдавшие там в кон­це прошлого века нетовцев, так формулировали более со­временные черты их мировоззрения: антихрист воцарился; благодати, священства и церквей больше нет; спастись можно только через молитву Спасову и через покаяние перед Богом наедине. Молелен, наставни­ков и общих обрядов нет никаких, индивидуальная молитва только по псалтыри перед медными иконами, но у секты немоляков икон нет, да и все молитвы сокращены до крайно­сти. Крещение и брак совершаются в «великороссийской» церкви, но после этого участники обряда читают очиститель­ные молитвы. Общая тенденция была скорее всего в сторону минимализации проявлений веры и обрядности.

Несмотря на многочисленность крупных и мелких старо­обрядческих согласий, число которых умножалось чуть ли не с каждым годом, в начале этого века, незадолго до рево­люции 1917 года, сами старообрядцы насчитывали шесть основных группировок сторонников двухперстного знамения и древлего предания. Это были:

 

1.  Поповцы, которые в свою очередь делились на мощное белокриницкое согласие, которое в 1846 году восстанови­ло свой епископат и в котором перед революцией было больше половины всех старообрядцев с шестью или деся­тью миллионами прихожан; на беглопоповцев, продол­жавших принимать иереев из «российской» церкви; и, на­конец, на т. н. гасовенных, которые были остатками тех поповцев, которые во времена старообрядческого погрома, предпринятого Николаем I, оказались без священников и с тех пор, считаясь формально поповцами, фактически остались без иереев.

2.  Поморцы или новопоморцы, которые с конца восемнадцатого века снова вернулись к принципиальному признанию необходимости брака и наставники которых давали бла­гословение «новоженам» (полтора-два миллиона).

3.  Старопоморцы и федосеевцы, не приемлющие брака, но фактически   восстановившие   семью   в   своих   общинах. Часть их все же сопротивлялась всем попыткам восстано­вить семейное начало в своих общинах (два- два с поло­виной миллиона).

4.  Филипповцы, не признававшие брака  (общее число не­значительно, несколько десятков, м. б. сто тысяч).

5.  Бегуны-самокрещенцы  слившиеся  с другими мелкими радикальными толками. (Число последователей не подда­валось учету, но вряд ли превосходило тысячи или немно­гие десятки тысяч).

6.  Нетовщина или Спасово согласие признавали брак в «ве­ликороссийской» церкви, как регистрацию легального со­стояния (от одного до двух миллионов; ввиду их религи­озной индифферентности нетовцы особенно трудно подда­вались учету) .

40. ПОМОРСКОЕ БЕСПОПОВСТВО И ДЕНИСОВЫ

41. РАСКОЛЫ ВНУТРИ БЕСПОПОВЩИНЫ. НЕТОВЩИНА

42. ЗАПАДНЫЕ ВЛИЯНИЯ: ХРИСТОВЩИНА