Несколько другой характер, чем в Новгороде и в ранних фе­досеевских общинах, приняло развитие беспоповщины на крайнем севере Руси, в Поморье. Как это ни странно, но там, в глуши северных лесных дебрей и болот, в пустынях этого бесконечного и малозаселенного многоозерного и богатого реками края русская историческая традиция и верность древлему церковному преданию оказалась гораздо крепче, чем среди беспоповцев стариннейших русских городов севе­ро-запада во главе с бывшим Господином Великим Новгоро­дом. Может быть это явление можно объяснить тем, что в иноческих скитах Поморья социальная сторона русского церковного движения протеста играла значительно меньшую роль, чем в посадской городской среде старых поселений се­веро-запада, да к тому же Поморье было гораздо менее до­ступно возможным духовным влияниям соседних проте­стантских стран, чем Новгород или Псков. Поморское бес­поповское движение развилось на старинной земле русских монашеских скитов, что лежала между озером Онегой и Бе­лым морем, вернее Онежской же губой этого моря. Там по озерам, рекам и речкам шла древняя дорога из Новгорода на Онегу и Соловки, в то время как с юга к этой дороге при­мыкала другая из Москвы, тоже на Онегу, Соловки и Белое море, но через Тверь или Вологду. Ряды монахов этих пу­стынь и скитов, уже с 1650-ых годов поддерживавших бор­цов против нового обряда, в 1670-ых годах пополнились уце­левшими иноками из братии Соловецкой обители, которые, как уже отмечалось, сразу же оказались в радикальном кры­ле староверцев и дали ряд выдающихся проповедников са­мосжигания. Неоднократно уже упоминаемый в этой книге соловецкий экклезиарх, черный дьякон Игнатий, был однимиз самых видных соловецких деятелей этого радикального крыла, умевший вдохновлять своих последователей незау­рядным талантом проповедника и напряженностью религи­озного экстаза.

Наряду с рассуждениями об антихристе и критикой руко­водства русской церкви, Игнатий в своих проповедях неиз­менно подчеркивал православность русской церковной тра­диции и роль старой, уходившей Московской Руси в охране «подлинного христианства»:

 

Плачь Рахиль, возстени, возстени духовный Вифлееме,

небесного доме хлеба!

Возопи, возопи в горести болезней своих

ко Владшему тварию всею Господу Богу, —

окровленная горкочадною кровию

духовная мати наша,

огражденная и укрепленная телесы святыми,

страдальческими, и мученическими, и юношескими,

испещренная кровию неповинной.

Возвыси, возвыси глас свой,

жалобы и умиления, и молитвы и воздыхания,

к Седящему на престоле херувимстем, —

святая наша, пречистая, нескверная и непорочная,

апостольская, восточная,

истинная востока востоком,

опаленная и поженная яростию и прещением,

по велениям царевым,

— Христианская соборная церковь!

 

Слушая, а после самосожжения Игнатия, перечитывая стро­ки этого вдохновенного и страстного призыва соловецкого экклезиарха, в котором чувствовалась и сила слов ветхоза­ветных пророков, и поэтическая гибкость библейских пере­певов, поморские старообрядцы несомненно проникались его настроениями пламенной любви к старой Руси и ее церкви и, следуя за своим вождем проповедником, шли за ним не только в дебри северных лесов, но и на костры гарей, очи­щавших их от греха сей земли.

В последние годы своей жизни Игнатий обосновался на небольшом острове на Capo-озере, недалеко от Онеги, где вместе с ним подвизались в строгой аскезе и некоторые из его последователей. В 1684 году с северо-западного берега Онежского озера в этот скит экклезиарха пришел некий Да­нила Викулин [1653—1733] , дьячок Шуньгского погоста, который после самосожжения Игнатия в Палеостровском монастыре, происшедшем 4 марта 1687 года, стал во главе Саро-озерского общежития. Через четыре года после смер­ти Игнатия к Викулинскому общежитию присоединился Андрей Денисов, которого старообрядцы считали одним из последних отпрысков рода князей Мышецких. Судьба угото­вила Андрею Денисову исключительное положение в старо­обрядческом движении. В конце семнадцатого и начале во­семнадцатого века Андрей выдвинулся не только как самый выдающийся представитель старообрядческой мысли и ор­ганизатор мощной сети «поморской» беспоповщины, но и как первый русский палеограф и лингвист, выделявшийся среди своих русских современников проницательным аналитичес­ким и методическим умом и значительным литературным талантом.

Так как Саро-озерское поселение было неудобно и ограни­чено размерами острова, Данила Викулин и Андрей Денисов принялись за поиски нового места, где бы их община могла свободнее и просторнее развиваться. После двух неудачных попыток переселения в 1694 году оба поморских вождя оста­новились на сухом и просторном берегу в месте слияния реч­ки Сосновки и реки Выга, куда они в том же году и пересе­лились.

Здесь, на Выге, уже около полутора десятка лет проживал знаменитый своим опытом и летами, более чем столетний инок Корнилий, который скончался как раз через год после переселения туда Викулинского общежития, достигнув в 1695 году мафусаиловского возраста — ста двадцати пяти лет. Этот бывший келейник патриарха Филарета, современник всех русских патриархов и десяти русских царей от Ивана Грозного до Петра Великого включительно, благословил Викулина и Андрея Денисова продолжать его дело. Разой­дясь в 1680-ых годах с игуменом Досифеем, с которым он еще в годы царствования Алексея Михайловича вместе хажи­вал на Дон провозглашать там правду старой веры, Корнилий стал одним из ранних столпов беспоповщины. Свою строп­тивость и пренебрежение иерархией, представителей которой он успел навидаться за свою долгую иноческую жизнь, он проявил еще в Новгороде, где во время правления Никона, бывшего там митрополитом в 1648—1652 годах, он отказал­ся подходить под благословение своего владыки.

Корнилий после собора 1667 года сделался не только упор­ным противником «никонианства», но и настойчивым брако-борцем. Прожив чуть ли не столетие в «ангельском», мона­шеском, чине, он на втором веку своей жизни начал, как и двести лет после него это сделал Л. Толстой, проповедовать полное целомудрие и настаивал не только на незаключении новых браков, но и на разводе «старобрачных» супругов. Старец постоянно «прикладствовал апостоловы главы [то есть приводил в пример слова апостола]: время прекращено есть прочее, да имущие жены — яко не имущие будут».

Так в лесах Поморья, на реке Выге, слились две крайние, но несколько разные аскетические монашеские традиции, Игнатия и Корнилия, в которых причудливо и неожиданно сочетались бесконечное преклонение перед русским церков­ным прошлым, исступленная готовность на крайнюю, дохо­дящую до добровольного самосожжения жертвенность и аб­солютная непреклонность в духовных вопросах, переходив­шая в церковное бунтовщичество, анархизм и даже ниги­лизм.

Игнатий, бывший только дьяконом и поэтому не имевший права «литургисати», склонялся к учению об «упразднении» священства и причастия: сам он, будучи соловецким экклезиархом, выдающимся и пламенным проповедником и воле­вым духовником, вероятно, часто чувствовал свое превос­ходство над рядовыми деревенскими батюшками и вряд ли имел охоту подчиняться их духовному руководству. Быть может, будь он сам иереем, он рассуждал бы иначе и не проявлял бы в этом и других духовных вопросах такого крайнего радикализма. Как монах, он, конечно, «пренебре­гал» и браком, но, несмотря на эти крайние установки в во­просе священства и таинств и неудержимую страсть к про­поведи гарей, он в противоположность дьячку Феодосию Ва­сильеву, выходцу из мелкого провинциального городка Яма, имел и осознавал за собой все старое предание и мышление Соловецкого монастыря, одной из влиятельнейших и важ­нейших русских обителей. Как сам он не без гордости отме­чал, его устами «вопияла наша святая Соловецкая обитель», и он крепко чувствовал свою связь со всем прошлым рус­ской церкви, церкви «восточные, истинного востока востоков». Но, как известно, именно эта обитель всегда прояв­ляла больше строптивости, гордости и непреклонности, чем другие, даже более старые, русские монастыри, что, в конце концов, и довело ее до мятежа против царевых и церковных властей, а последних переживших осаду ее иноков до про­поведи ниспровержения всех живущих авторитетов и само­спасения в огне ради верности букве устава. Но, несмотря на всю свою мятежность и независимость в вопросах веры, Игнатий всем сердцем и умом принадлежал русскому цер­ковному прошлому и сумел передать своим ученикам и по­следователям страстную любовь и неограниченное прекло­нение перед своим «востоком востоков».

Со своей стороны, упрямый и непреклонный аскет Корни­лий, тоже не был просто лесным старцем, бросившим и не-навидившим мир. Корнилий принес на Выг не только навы­ки крайнего монашеского аскетизма, доведшие его до брако-борства и полного «целомудрствования», и бесконечную лю­бовь к пустынному житию, — недаром современники его на­зывали: «пустынь прекрасная, столп пресветлый, наказатель [руководитель] сладостный», — но и плоды долгого слу­жения церкви и знания ее прошлого, живым свидетелем ко­торого был он сам. Еще будучи келейником Филарета, а за­тем и других иерархов, Корнилий научился ценить единение царства со священством и мог наблюдать годы цветения, тогда еще в его глазах святого, Третьего Рима. Став пустын­ником, он не потерял чувства ответственности за судьбы своего христианского народа и, несмотря на короткое время сожительства с ним, Викулин и Андрей Денисов, по всей ве­роятности, от него унаследовали преданность старой церков­ной Руси.

Благодаря усилиям и способностям обоих основателей Выгорецкого поселения, их обитель уже в течение двух после­дующих десятилетий стала ведущей не только в Поморье и беспоповщине, но и во всем русском старообрядчестве. Ви-кулин занимался организацией самого общежития, Андрей [1672—1630]"' скоро вырос в положение ведущего богосло­ва и мыслителя старой веры, а брат Андрея, Семен Денисов (1682—1741), прославился в старообрядчестве, как патети­ческий писатель и славослов ранней истории движения древ-лей веры и русской церкви. Кроме того, благодаря их хозяй­ственно-организаторским способностям, Выгорецкий мона­стырь стал как бы преемником Соловков, которые еще долго не могли оправиться от разгрома 1670-ых годов.

Заслуга Андрея Денисова заключалась в ясном, логичес­ки и систематически составленном объяснении «старой ве­ры», изложенном в его знаменитых «Поморских ответах». «Поморские ответы» были действительно ответами на вопро­сы, предложенные синодальным миссионером и обличите­лем «раскола» иеромонахом Неофитом, который в порядке по­лемики со старообрядцами задал поморцам Выговского об­щежития 104 вопроса. Ответы были соборным трудом выговских отцов, но их формулировка, редакция и написание были работой прежде всего Андрея и отчасти Семена Дени­совых. В своих ответах Андрей не поддается страстям и гневу, как Аввакум или Лазарь, а спокойно, с многочислен­ными ссылками на источники, разбирает вопросы миссионе­ра и дает почти что исчерпывающее толкование разногла­сий между «великороссийской» церковью и старообрядца­ми. Поскольку большинство вопросов Неофита касалось общих для всего старообрядчества проблем, то и «Ответы» стали своего рода декларацией веры всего старообрядчества и были приняты почти что всеми толками как главное ру­ководство для объяснения самого существа «старой веры». Только самые последние девять вопросов, вопросы 98—106, относились лишь к особенностям беспоповщины.

После составления «Поморских ответов» Денисов стал об­щепризнанным авторитетом среди всех старообрядцев, и уже почти через полтора столетия после его смерти один старо­обрядец заявил, что он принадлежит к христианской вере, принятой св. кн. Владимиром при крещении Руси, и в соот­ветствии с 106 ответами, данными при царе Петре кн. Мы-шецким.*¹⁷ Историк и библиограф старообрядчества, Павел Ануфриев -Любопытный, уже в ХУШ веке называл Андрея «патриархом поморской церкви», митр. Макарий считал, что «никто столько не сделал для утверждения раскола как два брата Андрей и Семен Денисовы», а один администратор Олонецкой губернии уверял, что если бы А. Денисов при­надлежал к православной [синодальной] церкви, то он на­верное стал бы патриархом Московским и всея Руси.

Основная концепция Денисовых зиждется прежде всего на теории особого христианского исторического пути рус­ского народа. Вслед за Филофеем, авторами Повести о Бе­лом Клобуке, грамотой патриарха Иеремии, боголюбцами и ранними старообрядцами Денисовы утверждают, что только Русь смогла сохранить до середины семнадцатого века чис­тое христианство, четкое изложение которого было состав­лено на Стоглавом Соборе 1551 года. Но Денисовы, не удо­влетворяясь сухими формулировками своих предшественни­ков, дают панегирическую, богатую красками и славослови­ем картину прошлого русского православия.

В лирическом энтузиазме от прошлого русского правосла­вия Семен Денисов начинает свой «Виноград Российский» с описания древней дониконовской Руси. «Коль предобре все-предобрый Бог того яко другой рай насади! Коль всеблагостне всепрекрасным оплотом спасительных законов огради! Коль всекрепце и широце корния углуби, елице концы вся части, вся пределы Всероссийския всекрасне исполнити, аще на сень его пречудную!» Семен продолжает свое славосло­вие земле русской в таком же торжественном стиле: «Бяше убо российская земля елико пределами — толико благоче­стием весьма обильна, елико странами — толико православием зело пребогата, от моря и до моря от рек вселенныя пре­красно расширися: великий убо и всехрабрый князь Влади­мир, муж яко пречудныя храбрости, тако дивного тщания сый, иже своим доброподвижным тщанием взыска светлого, пресветлого благочестия сионского на востоке. И взыскав от восточных стран Россию привед во благочестие просвети. От Сионе, бо рече, изыде закон и слово Господне от Иеруса­лима. От греческих стран прия благочестия доброту ». С тех пор, как Владимир крестил Русь и «преславная Россия просветишася всепреславным благочестия светом», русское православие и церковь завоевали исключительное положе­ние в мире и создали страну «единым благоверия мерцани­ем освещашуся», в которой каждый город, каждое село, каж­дая весь преисполнены сиянием святости и изобилуют бла­гочестием. В глазах С. Денисова, православная дониконовская Русь была «вторым небом» и за дела, подвиги и молит­вы русских святых ей была дана великая миссия охранения истинно христианской веры. Эти русские святые чудотвор­цы, преподобные и знаменосцы, пишет он, соединили землю и небо, народ России с самим Господом Богом, а их верность вере и молитвенное стояние объединили всю Русь в одно ста­до, возглавляемое Христом и пасущееся на небесных лугах. Это стадо Христово являлось мистическим соединением ко­нечного с бесконечным, ангелов и людей, которые вместе славили Бога и просили, чтобы на земле был мир и в человецех благоволение.

Руководимая божественным промыслом Россия «право­славно, единогласно и безраздорно, всесоборне и всецерков-не, содержаху православную христианскую веру», что в свое время подтвердили и восточные патриархи Иеремия, Мелетий, Феофан и многие другие, которые в своих посла­ниях действительно писали, что Московская Русь осталась главным защитником православия и что «великое русское государство превзошло всех благочестием».

Все эти аргументы в защиту древлего русского православия были уже приводимы в челобитных Никиты Дружини­на, в Соловецких челобитных, в писаниях Федора и Авваку­ма, в словах Спиридона Потемкина, но теперь они были со­браны воедино, логически организованы в работах Андрея и Семена Денисовых и облечены в особенно торжественный стиль панегириков, столь свойственный пышным формам барокко.

Что было действительно новым в сочинениях Денисова, это была некоторая идеологическая демократизация Третье­го Рима, хотя они это выражение почти не упоминают. Теперь вместо стольного города Москвы, на роль преемника вселен­ской задачи охраны подлинного православия в их писаниях выступают все русские города и деревни, веси и села, сам русский народ, а не «великий государь» Московской Руси, ко­торого, поскольку он стал императором Санкт-Петербургской империи, они вообще предпочитают замалчивать. Этому пе­ренесению роли защитника христианства с Москвы на всю Русь, с великого государя на народ российский соответство­вала и иерархическая перестройка своей церкви, предприня­тая Денисовыми. Вместо грозных владык епископов, необхо­димость которых для преемственности Господней благодати они не отрицали, Денисовы выдвинули новую соборную орга­низацию своей поморской церкви. В их сочинениях и посла­ниях неизменно бесконечное количество раз подчеркивается соборное, а не иерархическое начало. Слова: собор, соборный, собрание, совокупность, соединение, братоводительство изобилуют в их словаре для обозначения своей церкви и Выга, который они называют равноапостолъским общест­вом, святым равноангельским собранием, апостольским со­вокуплением,   всепрекраснейшим  церковным   соединением, богоспасаемой христособранной киновией.

Величание старой Руси и возвеличивание своей поморской церкви, конечно, отражало общее мышление Денисовых и их взгляд на вопрос об антихристе. Хотя Андрей в своих проповедях неоднократно пользовался эсхатологическими темами и вскользь говорил, что приход антихристов был указан злополучной «Кирилловой Книгой», которая, в своюочередь, состояла из писаний ранних отцов церкви, тем не менее, ни он, ни Семен никогда не были подавлены апока­липтическим отчаянием. Они упорно и успешно работали над созданием церкви старой веры, надеялись восстановить в ней, как мы это уже видели, священство и иерархию, и были полны веры, что старая вера не только будет восста­новлена на Руси, но и выполнит свою вселенскую миссию, указав миру, как должно жить по христианским заветам.

Поэтому Денисовы, и Выг при их жизни, не стали узкими руководителями одной из беспоповских сект, а старались примирить между собой все старообрядческие согласия, за­тем объединить их под общим знаменем старой веры и даже направить их объединенные усилия на возвращение России к древлеправославному идеалу, на воссоединение «единого тела вселенской церкви».

По всей вероятности им, как и за два с лишним столетия до них Иосифу Волоцкому, это идеальное православное го­сударство мыслилось как вселенский храм с монастырским укладом и вечно празднуемой литургией. Ведь и Иосиф, сомневаясь в православии своего склонного к поощрению еретиков монарха, Ивана III, предпочитал говорить в своем «Просветителе» не столько о православном царе, как о рус­ской земле, которая «ныне всех благочестием одоле» и хо­тел превратить Русь в почти монастырскую теократию. Но судьба не дала Денисовым возможности не только вернуть Россию к старой вере, но даже и объдинить самих старооб­рядцев в одну церковь.

Картина Руси — второго рая, нарисованная Денисовым, относилась, конечно, только к той Руси, какой она была до Никона и царя Алексея Михайловича. Это благочестивое, подлинное православное положение церкви было нарушено Никоном и его клевретами, которые начали переделывать уставы и молитвы на свой лад. Но несмотря на искушение единства, старообрядцы остались, по мнению Денисова, вер­ными старому благочестию, ничего нового не создавали и ничего старого не нарушали. Объясняя, почему старообряд­цы не могут соединиться с «российской церковью», Андрей писал:

 

приобщения нынешния российския церкви опасаемся

не церковных собраний гнушаюшеся,

не тайнодействий церковных ненавидюще но

новин церковных опасающеся,

древлецерковные заповеданья соблюдающе,

да

под древлецерковные запрещения не попадем опасаемся,

с новоположенными клятвами и порицаниями

древлецерковного содержания согласиться ужасаемся

 ... сего ради несми расколотворцы.

 

В этом заявлении Денисов указывал, что он не отрицал ни теоретической возможности существования священства, ни правильности исполнения ими таинств, но что за отсутстви­ем правильного священства в русской церкви старообрядцы не могут обращаться к нему. Старых же, служивших по до-никоновским книгам священников поморцы все же призна­вали и некий черный поп Пафнутий с Соловков в течение нескольких лет служил на Выге. В 1714 году Андрей еще яснее высказал свой взгляд на священство в письме к нов­городскому митрополиту Иову: «Аще бы совершалися пре­данья, чины и уставы по старопечтным книгам, то ни один старообрядец в своем упрямстве бы ни пребыл, но вси с ве­селием вашего архиерейства стопы лобызали».

Этим Денисов еще раз подтверждал, что расхождение было основано на исправлении книг. В этом отношении по­зиция Денисова и Выга была близка к поповцам, с которы­ми они поддерживали добрые отношения и которым, в част­ности дьякону Александру со Старо дубья, они, поморцы, помогали составлять ответы на богословские запросы, данные епископом Питиримом, миссионером «российской» цер­кви.

Вера в священство и сотрудничество поморцев с поповцами зашли так далеко, что в 1730-ых годах выговцы вместе с ветковцами послали своих «послов» для поисков епископа древлего православия, который бы смог восстановить всю полноту староверческой иерархии в церкви. Ученик Андрея, Иродионов, впоследствии изменивший своему учителю и ушедший в православие, даже уверял, что Андрей, перед своей смертью, собирался перейти в «поповщинскую ересь, но внезапно суд Божий его постиг».

Несмотря на примирительную богословскую позицию в вопросе благодати, священства и таинств, сам Андрей Дени­сов все же так и остался беспоповцем и не признавал ново­посвященных иереев. «Новостех каких от никоновского вре­мени в церкви введенных сомневаемся и опасаемся», — от­крыто заявлял он в своих «Поморских ответах», говоря о «никонианской церкви». Признавая возможность иерархии, он считал, что и без иерархии церковь может существовать: «Церковь Божия не стены и покров, а вера и жизнь»,²³⁴ — повторял он, слегка видоизменяя слова Иоанна Златоуста. Как отметил в своем исследовании «Поморских ответов» о. Иоанн Хризостомос, у Иоанна Златоуста было еще одно слово в этой фразе, которую следует читать: «церковь Бо­жия не только стены и покров, но вера и жизнь». Видимо нарочно забывая слова не только, Андрей старался пока­зать, что по мнению Златоуста иерархия церкви и возглавление верующих не так важны, как вера и сама церковная жизнь.

Отношение Андрея и его современников поморцев к таин­ству Евхаристии было такое же, как и к священству. Таин­ство причастия возможно и нужно, но сейчас нет возможно­сти выполнять его, ввиду отсутствия правильных священнослужителей. В 104-ом ответе различаются три вида при­чащающихся :

 

1.  Причащающиеся, которые принимают св. Дары с благо­говением из рук священника.

2.  Духовно причащающиеся — те, которые страстно желают причаститься, но не имея возможности получить св. Дары все же мистически общаются с Христом. Денисов приводит в пример ряд святых, которые мистически так причащались: Мария Египетская, св. Феоктиста, преп. Петр Афонский и др. В подтверждение своего учения Денисов приводит слова св. Киприана, который указывал, что люди благочестивой жизни спасутся и не имея возможности получить св. Дары, а только духовно общаясь с Господом Богом. Так по его мне­нию поступают и старообрядцы беспоповцы, не имеющие пока возможности иметь священников и всю полноту церков­ной жизни. Это духовное причастие является следствием огнеопального желания общения с Христом. Здесь невольно напрашивается вопрос, не считал ли Денисов и гари за та­кое огнеопальное приобщение к Всевышнему. Денисовы и поморцы всегда прославляли жертвы гарей, как мучеников и не осуждали самосжигания. Недаром же они вели свою духовную линию от крупнейшего самосжигателя дьякона Игнатия.

3. Те причащающиеся, которые не достойны святых Даров. Такие никакого спасения от причастия не получают и, на­оборот, отягощают свои вины подходя к причастию.

 

Подводя итоги учению Андрея и отчасти Семена Денисо­вых, можно сказать, что для них вера в святость церкви и вера в Христа составляла центральную часть их учения. Не­смотря на возведение ими обряда в догмат, на самом деле горячая, полная, огнеопальная вера была самым важным по их мнению для спасения человека.

Рассуждения Денисова о природе церкви, которая являет­ся не покровом и стенами, а верой и жизнью, и его рассуж­дения о возможности огнеопального мистического причас­тия без получения святых Даров лучше всего показывают, что было самым важным для этих вождей поморских. Вера стояла для них выше добрых дел, аскезы, поста, молитвы и таинств. Следуя за апостолом Павлом, которого любил цити­ровать и Аввакум, Денисовы повторяли «праведный верою жив будет», добавляя «кроме веры невозможно есть угоди­ти Богу». Может быть поэтому они восторгались и огнеопальной верой самосжигателей, которые ради спасения души жертвовали свои тела. Наряду с прославлением святых древлерусской церкви оба Денисовы почитали например не только первых мучеников подлинного старообрядчества, епископа Павла, Морозову, Авраамия, Аввакума с его това­рищами, и первых жертв Никона, — Даниила и Логина, — но и лесных старцев, «отцов чудного и дивного воздер­жания», во главе с Капитоном и его учениками Прохором, Вавилой, Леонидом и другими Вязниковцами, «елико они до самых кровей противу новолюбцев [никоновцев] доброде­тельно ставились». Эти плоть умерщвлявшие «отцы», кото­рые благодаря своим крайностям отошли от церкви задолго до обрядового раскола 1652—1667 годов, были в глазах Де­нисовых «всекрасными пустынножительными отцами», «всехрабрым ополчением», «дивным красным страданием», кото­рые заслуживали почитания старообрядцев беспоповцев.

Соединение обеих традиций, — святой Руси стоглавого со­бора и Сергия Радонежского, с одной стороны, и Капитона и самосожженцев, с другой, — представляло самую противо­речивую и спорную часть поморского беспоповства, которая неизменно вела к дальнейшим спорам и истолкованиям сре­ди учеников Денисовых и Выгорецкой «ангелоподражаемой» киновии.

39. ВЫДЕЛЕНИЕ БЕСПОПОВЩИНЫ: ФЕДОСЕЕВЦЫ

40. ПОМОРСКОЕ БЕСПОПОВСТВО И ДЕНИСОВЫ

41. РАСКОЛЫ ВНУТРИ БЕСПОПОВЩИНЫ. НЕТОВЩИНА