Несмотря на то, что со времени царствования Ивана Гроз­ного южная граница русского государства быстро продви­галась в направлении Черного и Азовского морей, Дикое Поле все еще по-прежнему отделяло пределы Московского царства от казачьих поселений на Дону и Тереке, которые продолжали оставаться прибежищем для недовольных соци­альным строем и церковными делами беглецов. Рост пресле­дований старообрядцев после неудачной попытки Досифея, Никиты Добрынина и Хованского реставрации старой веры в Москве только усилил эмиграцию на окрайны страны. Дей­ствительно, проживание в столице и центрах страны было крайне опасно для старообрядцев, которых повсюду искали, арестовывали и судили как церковные, так и гражданские власти. Так например, по свидетельству иностранцев, в те­чение нескольких недель перед Пасхой 1685 года в срубах было сожжено не менее девяноста последователей древлей веры. По всей стране воеводы с ожесточением разыскива­ли сторонников тех смельчаков, которые летом 1682 года чуть было не вернули Московское государство к двухперстному крестному знамении и угрожали ниспровергнуть цер­ковный и социальный порядки. Во главе новых эмигрантов-старообрядцев, стремившихся избежать «казней никонианских» и сохранить церковную традицию старой Руси, был неуловимый игумен Досифей, который на этот раз пытался утвердить старую веру среди населения Дона. Бесконечные степи, перелески и леса Дона, мало заселенные основным казачьим населением и кое-где кочевавшими ногайцами, давали новым эмигрантам идеаль­ный приют. Несмотря на постоянный приток беглецов с се­вера, даже в начале семнадцатого века число оседлого на­селения по Дону и его притокам не превышало тридцати ты­сяч, из которых число строевых казаков колебалось от трех до шести тысяч, а во второй половине века их общее число все еще не превышало пятидесяти тысяч. При такой мало­численности населения старообрядцы могли там быть или незамеченными, или оставаться вне пределов досягаемости московской власти. Царские представители и воеводы обыч­но ездили из Воронежа к казакам, в станицу Черкассую, на­ходившуюся совсем на нижнем течении реки, по реке Дону, и поэтому старообрядческие селения и монастыри, находив­шиеся на северо-восточных и отчасти западных притоках этой водной артерии, могли свободно развиваться на их бо­гатых рыбой, дичью и земледельческими угодьями берегах. Деятельность старообрядцев на Дону значительно разрос­лась после того, как в 1685 году там появился сам игумен Досифей с сопровождавшими его другими священниками, в числе которых особенно отличались своей энергией черные иереи Пафнутий, Бвтихий и Феодосий. Они сразу же начали устанавливать связь с недовольными все усиливавшимся влиянием Москвы казаками. Для старообрядцев консерва­тивного поповского направления Дон был особенно важен, так как там они все еще могли служить по старым книгам, в то время как в Московской Руси, где все приходы были под строгим присмотром патриарха Иоакима, не имея своих цер­квей, они не могли иметь и всей полноты церковных таинств. А игумену Досифею все еще верилось, что на Дону они смо­гут продолжать свободно молиться по старому обряду, а в случае удачи Дон мог бы стать тем очагом «истинного древлерусского православия», откуда старая вера, потерпевшая в 1682 году последнее решительное поражение в Москве, могла бы снова вернуться на Русь.

Вожди этой старообрядческой эмиграции на Дону вскоре сошлись с атаманом С. Лаврентьевым, представителем той партии казаков, которая сопротивлялась все растущему кон­тролю центральной власти, и который неоднократно бывал выборным главой Черкасской станицы. Лаврентьев уже дол­гие годы поддерживал беглецов с севера, снабжал их ору­жием для самозащиты и грабежа караванов, шедших из России в Персию или Турцию, за что и получал часть добы­чи их военных «подвигов». Пользуясь его помощью и влия­нием, Досифей и другие старообрядческие отцы развили на­стойчивую пропаганду старой веры не только среди казаков и беглых, но и среди чинов гарнизонов южной границы и крестьян прилегавших к этой границе областей самого Мос­ковского государства. С их помощью немало крестьян Там­бовского края перебегало на Дон, где они увеличивали ряды местных старообрядцев.¹¹⁸

В начале 1686 года старообрядческой партии и привержен­цам Лаврентьева удалось достичь на Дону значительных успехов. В это время войсковой атаман Фрол Минаев уехал по делам в Москву, а на его место был избран сам Лаврен­тьев. Весной следующего 1687 года Лаврентьев провел в настоятели главного донского собора в Черкасской станице старообрядческого священника, а на войсковом сборе в мае того же года казаки постановили признать старую веру офи­циальным, «государственным», исповеданием Дона. Помина­ние патриарха и царя на церковных службах было отмене­но. Приговор круга гласил: «сверх старых книг ничего не прибавливать и не убавливатв, и новых книг не держать», а того, кто с этим не согласен, «тех побивати до смерти». Правда, вначале была сделана оговорка не выходить из под­чинения Московской политической власти, — «великим го­сударям Петру и Ивану служить по-прежнему и чтобы впредь на Дону было смирно», — но вскоре начались про-поведи старообрядцев экстремистов о конце мира. Среди ка­заков стали широко распространяться пораженческие наст­роения и некоторые из них, отправившиеся было в поход на Крым, организованный фаворитом царевны Софии, князем Василием Голицыным, вернулись обратно и даже молились, чтобы царские войска не одержали победы над татарами.

На Дону старообрядцы делались с каждым месяцем все сильнее и смелее, а оставшиеся верными патриарху и Москве священники покинули Дон и ушли на север в Россию. В се­верной части Донских поселений, особенно по притоку Дона реке Медведице, где население было чисто старообрядчес­ким, начали собираться вооруженные отряды, готовые за­щищать свои селения и своих вождей от нападения царских войск. Здесь старообрядческие миссионеры открыто провоз­глашали: «мы не боимся ни царей, ни всей вселенной; вся христианская отпала, и в Московском государстве благочес­тия нет, ни церквей ни попов». Среди руководителей чер­касского переворота, поставившего Лаврентьева во главе ка­зачьего управления, начали раздаваться голоса, что пора восстановить старую веру и в Русском государстве. «Старую де веру они, раскольники, твердили и за нее стояли для того ж, умышляя, чем бы им не токмо всем Доном, но и всем Московским государством замутить», — показывал позже один из участвовавших в Донской старообрядческой револю­ции казак.

Наряду с чисто религиозной проповедью начали слышать­ся и социальные мотивы. На реке Медведице проповедник Козьма Косой заявлял, что все люди равны и что все «мы по созданию Божьему братья». Другим центром такой пропо­веди на Дону был городок Боровск, где черные попы Памва и Феодосий учили «за великих государей и святого патриар­ха не молитесь» и говорили о царе, властях и церкви непри­стойные речи.

Возвращение войскового атамана Фрола Минаева положи­ло конец господству старообрядцев в донской столице Черкасске. Москва, узнав о событиях в Черкасске и на Медведи­це, потребовала ареста и выдачи вождей смуты. Козьма был схвачен в августе 1687 года и выдан в Москву, такая же судьба постигла и черного попа Феодосия. Вскоре был аре­стован и Лаврентьев. Московское правительство и церковь казалось одержали легкую победу на Дону; даже некоторые монастыри были отобраны от казаков и переданы в управ­ление Тамбовского владыки. Но несмотря на эти неудачи старообрядцы Дона во главе с Досифеем не капитулировали. Начиная с весны 1688 года их вожди и отряды начали кон­центрироваться по северо-восточному притоку Дона, Медве­дице, где они были вдалеке от обычных путей царских аген­тов. Оставив станицы, они построили крепость на одном из островов реки. Часть их там прочно укрепилась, поставила пушки для обороны своих укреплений; другая часть пред­почла все же уйти подальше и под руководством некоего Левки Маныцкого ушла на реку Куму, где они вошли в близкий контакт с Гребенскими, — то есть Терскими, — ка­заками, которые тоже были вовсе не склонны принимать но­вую веру и усиленный контроль Москвы. Вслед за ними на Куму и северный Кавказ потянулись и многие другие сто­ронники старой веры с других частей Донских земель.

Медведицкая старообрядческая крепость и селения просу­ществовали более десяти лет и только осенью 1698 года вер­ные Москве казаки осадили ее. Весной 1699 года казаки сто­ронники Минаева начали более активные военные операции и 4 апреля взяли крепость приступом, ликвидировав этот упорный казачий очаг старообрядческого сопротивления. Но много старообрядцев казаков спаслось после разгрома их укреплений на Медведице. Через девять лет после подавле­ния этого первого казачьего старообрядческого движения Кондратий Булавин снова поднял там восстание против «князей, бояр, прибыльщиков и немцев» за то, что они «вво­дят всех в еллинскую веру и от истинной веры христианской отвратили своими знаменьми и чудесы прелестными». Так в своей борьбе за старые порядки и старую церковную тра­дицию казаки сливали в одно целое религиозные и социаль­ные мотивы.

Бунт Булавина, а через семьдесят лет бунт старообрядца Пугачева были подавлены, но казаки Дона и других облас­тей юго-востока России сохранили свою преданность старой вере и до двадцатого века значительное количество донских казаков остались верными старому обряду и старым взгля­дам на церковь.

Казаки старообрядцы, ушедшие в конце восьмидесятых и начале девяностых годов на реку Куму, осели там со своими семьями, основали свои скиты и начали обрабатывать зем­лю. Плодородные и богатые земли Прикавказья, леса, изо­биловавшие дичью, и реки, дававшие возможность легкого и богатого улова, стали новой землей обетованной для посе­ленцев. Часть этих эмигрантов старообрядцев пробралась даже дальше на юг, где они расселились по речке Карамыке, между рекой Кумой и рекой Домызлой, на землях кабар­динского князя Месеуста, а игумен Досифей, со своей по­ходной церковью, осел на речке Аграхани, на землях Тар­ковского шавкала или князя. Третья группа донских каза­ков старообрядцев, осевших в бассейне Кумы и начавших переговоры с гребенскими казаками, попыталась пересе­литься дальше на восток и осесть вдоль Терека среди гребенцов, которые все крепче и крепче держались старой веры и, в конце концов, на века оказались среди наиболее крепких и стойких старообрядцев. Но терцы-гребенцы и их атаман Иван Кукла долго боялись принять к себе бежавших с Дона казаков бунтарей. Московское правительство поддерживало с ними дружеские отношения, в те годы не вмешивалось в их внутреннюю и религиозную жизнь, не мешало молиться по старым книгам и поэтому их немногочисленное, но пре­данное старой вере духовенство предпочитало не рвать с цер­ковью, а атаман Кукла хотел сохранять добрые отношения с русскими воеводами в Астрахани и на северо-восточном Кавказе. Только в 1738—1745 годах, когда ретивый и не­осторожный астраханский владыка Иларион потребовал введения новых книг в гребенских церквах, гребенские каза­ки порвали свои, казалось, прочные связи с церковью и окон­чательно ушли в раскол.

В течение нескольких лет осевшие на реке Куме старооб­рядцы казаки вполне успешно отбивались от лениво напа­давших на них донских казаков, оставшихся лояльными Москве. Кубанские ногайцы, бывшие в то время под поддан­ством Крымского хана, охотно оказывали им помощь, созна­вая, что усиление русского правительственного влияния на северном Кавказе быстро ограничит и их вольности. Поддер­живая прикумским старообрядцев, они даже послали им на помощь тысячу конных панцырников, которые участвовали в действиях против донских лоялистов. Но в середине девя­ностых годов старообрядцы казаки решили уйти с Кумы. Смерть игумена Досифея, последовавшая в самом начале 1690-х годов, оставила их без духовного и политического окормления, а в боевых стычках с казаками, преданными Москве, они потеряли не только своих духовных руководи­телей, но и немалое число бойцов, что очень ослабило их не­многочисленные отряды.

Но, конечно, особенно тяжела была для них кончина са­мого Досифея. Иван Алексеев, старообрядческий историк се­редины восемнадцатого века, который описывал эти собы­тия частично со слов современником и сподвижников Доси­фея, несмотря на то, что он сам был беспоповцем, в драмати­ческих тонах рассказывает о впечатлении, которое произве­ла смерть Досифея на его последователей.

«Но о, колик плач и рыдание последующим себе остави Досифей! Паче неже Иовлева плача! В толиком удаленном странствии, сирых, бедных и непризорных толикий отец. Ча­долюбивый, толикий пастырь изрядный на таковой пустыни их остави, еликаго уже надеятися не можаху. Плакаху над ним мужи, рыдаху боголюбивые жены и юноши слезяху, от очию слезные источники извождаху о бедствии своем». Кумские козаки не имели достаточно военного снаряжения и, располагая ввиду усиливавшихся набегов донцов крайне ограниченным временем для земледелия, охоты и рыбной ловли, они остались с ничтожными запасами продовольст­вия. Часть их, в конце концов, просочилась на Терек и слилась с гребенскими казаками, другие вернулись на Дон, внешне примирившись с новыми порядками. Наконец, наи­более решительные и непримиримо настроенные казаки ста­рообрядцы ушли с реки Кумы на запад и осели вдоль ниж­него течения Кубани, где и раньше проживали переселив­шиеся с Дона не очень многочисленные казаки. Там они по­пали под подданство Крымского хана, но, стараясь сохра­нить свою веру, они не испугались жизни в новой среде и на новых землях. Уходя с Кумы, они унесли с собой тело по­любившегося им их вождя, игумена Досифея, столь долгие лета бывшего одним из самых непримиримых и неуловимых вождей старообрядцев. Так в 1696 году окончило свое сво­бодное десятилетнее существование Донское, затем миниа­тюрное Кумское старообрядческое государство, а с ним пре­кратилось и Донское старообрядческое священство.

В те же два последних десятилетия семнадцатого века на­чалось накопление старообрядцев вдоль нижнего течения Волги, от Саратова до Царицына, и дальше до всегда бурной и готовой к бунтам Астрахани. В конце 1670-ых и начале 1680-ых годов они заселили Барынников и Мечев буераки у Саратова, начали устраивать там свои скиты и даже постро­или церковь. Эти новые поселения энергичных и твердых старообрядцев, постоянно пополнявшихся беглецами из цент­ра страны, стали первыми негородскими русскими поселе­ниями края. Дальше на юг и ближе к Царицыну, у Черно­го Яра, тоже образовались станицы казаков старообрядцев, которые летом 1693 года в числе пятисот бойцов даже напа­ли на крепость Черный Яр.

Свою преданность старому обряду проявили и астрахан­ские казаки. Их главари Якушка Федоров, Мишка Юрьев и многие другие были сосланы в начале 1690-ых годов в Пустозерск, продолжавший оставаться местом ссылки старооб­рядцев и после казни Аввакума и его товарищей. Но казаки были проворнее и ловче своих старообрядческих богословов; вскоре они бежали из Пустозерска, вернулись на Нижнюю Волгу и там осели со своими товарищами, усиливая уже сильно зараженное пропагандой старой веры население края. С берегов Волги «старая вера» быстро распространи­лась на реку Урал, в то время называвшийся Яиком, и там она твердо укрепилась в сердцах и душах местных казаков, которые также остались ей верны до этого столетия. В сере­дине прошлого века поголовно все уральские казаки были старообрядцами, и уральский губернатор А. Столыпин, отец П. А. Столыпина, отмечал единство и упорство в вере ураль­ских и оренбургских казаков, сравнивая их за преданность старым русским идеалам со современными ему славянофи­лами.

Хотя казаки юго-востока, в частности, главная масса дон­цов и Волжские казаки, в конце семнадцатого и начале во­семнадцатого века попали под строгий контроль государст­ва, тем не менее не только сами казаки, но и часть их духо­венства, формально признававшего патриаршую власть, ос­талась верной старым книгам. Не только на Тереке, но и на Волге, и на Дону, в глухих углах казачьего расселения контроль правительства и церковной иерархии был очень слаб и местные священники нередко продолжали крестить­ся двумя перстами, провозглашать сугубую аллилуиа и не вводили новых «никонианских» обрядов. Дон и Урал, вме­сте с Астраханью, поселениями Нижнего Поволжья и ушед­шими на Кубань и подчинившимися Крымскому хану каза­ками, образовали далекий передовой форпост русского засе­ления, но форпост географически изолированный в своей повседневной жизни от остального, основного массива насе­ления Русского государства. Господствующая, — патриар­шая, а затем синодальная, — церковь была прочна лишь в главных городах и крепостях, где стояли воеводы. Постоян­ное оседлое русское население, разбросанное среди бесконеч­ных степей и их кочевников, медленно, но постоянно росло за счет прилива переселенцев и беглецов из средней и север­ной России. Эти пришельцы часто сами были старообрядцы, а если они ими не были ко времени прихода на юго-восток, то быстро таковыми становились, смешиваясь со старым ка­зачьим населением и образовывая духовно и психологически особый тип русского человека. Религиозная обособленность и независимость и вольный дух были характерны для этих групп энергичных и твердых в своих убеждениях, всегда го­товых подняться в защиту воли и старой веры казаков и крестьян.

Но оторванность и изолированность казачьего юго-востока от основных областей России не позволили им сыграть зна­чительной роли в распространении и развитии организации старой веры. Кроме того, смерть игумена Досифея и других вождей Донской старообрядческой революции 1687 года и арест лояльными казаками других священников оставили в конце семнадцатого века Дон и северный Кавказ без выда­ющихся проповедников и организаторов. А среди местного казачьего духовенства своих значительных миссионеров и богословски подготовленных для ведущей роли в старооб­рядчестве вождей не оказалось. Поэтому руковдоящая роль в характерном для юга поповском старообрядчестве выпала не казачьим землям, а новым поселениям вдоль польской границы, — Стародубью и Ветке, а в беспоповщине главные центры образовались на севере

36. ЦЕРКОВЬ И МОСКВА В ГОДЫ МЕЖДУЦАРСТВИЯ

37. КАЗАКИ В БОРЬБЕ ЗА СТАРУЮ ВЕРУ

38. РАЗМЕЖЕВАНИЕ ВНУТРИ СТАРООБРЯДЧЕСТВА: ПОПОВЩИНА