Перенос останков митрополита Филиппа закончил програм­му прославления православия, намеченную на 1652  год. На­ступили будничные дни. Ежедневная жизнь вошла в свое русло, но текущие дела настойчиво напоминали, что после смерти патриарха Иосифа русская церковь осталась без возглавления. Число кандидатов на освободившийся патриар­ший престол было не велико. Но умы людей, близко брав­ших к сердцу положение в церкви, приходили имена только двух кандитатов: Стефана Вонифатьева, фактического возглавителя церкви после собора 1649  года, и сравнительно молодого царского любимца, новгородского митрополита Никона.

Вонифатьев, старший годами и бывший главным звеном, соединявшим боголюбцев со двором, считался в московском обществе ведущим кандидатом. Через две недели после смер­ти патриарха Иосифа шведский резидент при московском правительстве Родес писал в Стокгольм, что новым патриар­хом, видимо, будет Вонифатьев. Так как Родес недолюбли­вал царского духовника, который все делал, чтобы ограни­чить влияние иностранцев в Москве и даже старался пере­вести их в православие, то он не без ехидства добавлял, что в его, т. е. Вонифатьева, «усердии и кознях не будет недо­статка, чтобы самому себе помочь в такой чести». За Вонифатьева, естественно, горой стояли боголюбцы и их друзья среди духовенства и при дворе. Протопоп Аввакум, поддер­жанный частью епископата и живший в это время уже в Мос­кве, особенно старался провести в патриархи своего покро­вителя и друга. Вместе с митрополитом казанским Корнили­ем боголюбцы «написав челобитную за руками [подписями], подали царю и царице о духовнике Стефане, чтобы быть ему патриархом».

Но, к всеобщему изумлению, Вонифатьев «не восхоте сам». Трудно указать с уверенностью на причины отказа царского духовника от такой чести, хотя он и руководил всеми делами церкви в 1649 — 1652годах, когда патриарх Иосиф был неофициально не у дел. Может быть он уже чув­ствовал, что годы тяжелой борьбы за благо церкви подорва­ли его силы, и что ему остается еще жить очень немного лет. Действительно, через четыре года после смерти патриарха Иосифа старик протопоп и сам закончил свою жизнь. Воз­можно, он знал, или ему казалось, что царь предпочитает более молодого, полного сил и энергии и более близкого ему по годам Никона. Но вероятно и предположение, что смерть патриарха Иосифа, которого он жестоко и горько обидел в 1649 году, вызвала в его душе угрызения совести и желание устраниться от церковной борьбы. Найденные после смерти престарелого патриарха письма показали царю и его духов­нику, как глубоко был обижен патриарх тем, что его факти­чески устранили от руководства церковью, и эти письма вызвали глубокое чувство раскаяния в сердце самого царя и, видимо, и Вонифатьева. Эти переживания Вонифатьева косвенно подтверждает протопоп Аввакум, рассказывая, что перед избранием патриарха царский духовник долго молил­ся и постился, прося Бога, чтобы он дал русской церкви до­стойного пастыря; позже, после избрания Никона, он сов­сем устранился от участия в администрации церкви. Вместо себя Вонифатьев предложил царю избрать в патриархи Ни­кона.

Предложение Вонифатьева было несомненно принято ца­рем с радостью. Он знал Никона уже пять лет, ценил его кипучую энергию, твердую преданность церкви, строгий аскетический подход к вере, верил в его широкий ум и адми­нистративные способности. За годы управления новгород­ской епархией, в особенности во время происходивших в  году беспорядков, Никон показал, что он был решительным и твердым, не боявшимся опасности и ответственности пра­вителем. Письма царя к новгородскому митрополиту, во время поездки последнего на Соловки, лучше всего показы­вают, как он уважал митрополита и как он тогда был к нему привязан.

Такие выражения в этих письмах, как «собинный друг наш, телесный и духовный», «светлосияющий архиерей», «солнце светящее во всей вселенной» лучше всего свидетель­ствуют не только о стилистических талантах царя, но и о его глубоком и искреннем уважении к этому кандидату в патри­архи. Кроме самого царя и боголюбцев, которые, видимо, не вполне восторженно, но все же поддержали его кандидатуру, за Никона был царский друг, боярин Федор Ртищев, заведо­вавшая двором государыни сестра последнего, Анна Михай­ловна, и другие представители церковной партии при дворе. А, главное, действительно трудно было найти более подхо­дящего, умного и энергичного кандидата, чем Никон.

Царь поспешил с избранием нового патриарха, так как слишком долго затянувшийся конфликт между боголюбца­ми и патриаршим управлением, естественно, нарушал нор­мальную жизнь церкви и не давал возможности провести реформы, намеченные царем и боголюбцами. Церковный собор был назначен на  22 июля 1652 года, т. е. должен был состояться уже через две недели после прибытия Никона с телом митрополита Филиппа в Москву. Несмотря на чувства царя и записку боголюбцев, рекомендовавших его на пост патриарха, Никон, видимо, все же боялся их оппозиции в по­следнюю минуту перед собором, чтобы, как писал Аввакум, «помешка какова не учинилась», и был поэтому с ними «яко лис», совсем «обольстив душу» Вонифатьева. Но для Никона еще более важно было получить полную и неограниченную власть в церкви, и он хотел вырвать от царя и собора право бесконтрольно, без вмешательства духовенства и правящего класса бояр и дворян, проводить те реформы, которые он уже наметил. Он сам участвовал в борьбе боголюбцев с по­койным патриархом Иосифом и мог бояться, что боголюбцы, протопопы и сочувствующие им иерархи еще раз постарают­ся распоряжаться церковью вопреки желаниям патриарха. Не менее опасными могли ему казаться и бояре вроде князя Хованского, которые жаловались царю на властный и непо­кладистый характер новгородского митрополита. Он знал, что правящий класс, боярство и дворянство, вовсе не хотел усиления влияния церкви, а наоборот старался сделать все возможное, чтобы поставить церковь в зависимость от госу­дарственного аппарата, который был целиком в их руках. Теперь же, после торжеств в честь покойных митрополитов и патриархов и публичного покаяния царя и государства перед церковью за грехи прошлого, момент для усиления власти патриарха был, конечно, наиболее подходящим.

Пример сильной власти и влияния патриарха в государст­венных делах был совсем недавним. Дед царя Алексея, пат­риарх Филарет, держал себя совершенно независимо от госу­дарственного аппарата и даже больше влиял на политику правительства, чем сам царь Михаил. Наравне с царем пат­риарх Филарет носил официальный титул Великого Госу­даря, а не Великого Господина, как предыдущие патриархи. Но Никон, возможно, забывал, что такое высокое и равное царю положение Филарета, как главы русской церкви, было совершенно исключительным и что оно было результатом того, что он был отцом царя. Не будет преувеличенным ска­зать, что Михаил Романов был в значительной степени избран царем потому, что его отец, Филарет, не мог сам стать царем после его насильственного пострижения в мона­хи Борисом Годуновым. Избирая Михаила, земский собор надеялся, что опытный и умный Филарет будет фактически править государством за слабого и молодого царя. И, действительно, сейчас же после своего возвращения из польско­го плена, Филарет стал первым лицом в правительстве и со­правителем, если не регентом, слабого и болезненного сына, царя Михаила. Никон, видимо, думал, что молодой и подат­ливый в ранние годы своего царствования царь Алексей тоже согласится разделить свою власть с сильным патриар­хом, и готовился уже при избрании завоевать и обеспечить за собой особое, исключительное по своим полномочиям по­ложение в церкви, которое позволило бы ему позже принять участие и в делах правительства. А как этого достигнуть, он мог научиться от своего греко-арабского приятеля, Паисия, опытного в интригах византийско-оттоманского стиля.

На открывшийся  22 июля собор Никон не явился. Этим он показывал, что хотя он и является главным, если не единственным кандидатом, но к власти будто бы не стремит­ся, не хочет влиять на собор и оставляет за собой свободу действий.

Собор избрал нескольких кандидатов, представил список на утверждение царю и затем был вынут жребий. Жребий пал на престарелого и всеми уважаемого иеромонаха Анто­ния, который сейчас же категорически отказался от из­брания.

Тогда собор единогласно выбрал в патриархи Никона и, после одобрения царя, за ним, на новгородское митропо­личье подворье, была послана особая делегация.

Несколько раз подряд Никон отказывался от избрания и даже не захотел идти на собор. Тогда за ним было послано особое посольство во главе с двумя митрополитами и бояри­ном В. В. Бутурлиным, заведовавшим Большим Приказом, т. е. бывшим чем-то вроде министра Двора и Удельных Иму­ществ. Несмотря на это, дипломатичный Никон снова отка­зался идти на собор и, наконец, был приведен туда почти силой. В ответ на предложение собора принять патриарший престол он снова категорически отказался и тогда, по сло­вам его же собственного рассказа, царь и весь собор сначала стали перед ним на колени, а затем «распростершись ниц» стали умолять его принять избрание. Только после этого Никон условно согласился принять избрание, обратившись с речью к собору:

 

Благочестивый царь, честные бояре, освященный собор, если уго­дил я вам, чтобы быть у вас патриархом, то дайте слово и обеща­ние, что будете исполнять евангельские догматы, правила святых отцев и законы благочестивых царей. Если обещаете слу­шать меня во всем, как пастыреначальника и отца крайнейшего, то по желанию и прошению вашему не могу отрекаться от великого архиепископства.

 

В ответ на это требование царь и собор обещали слушаться его во всем, что касается церковных дел.

Такова версия самого Никона, описавшего свое избрание через тринадцать лет после собора и накануне суда над ним. Вполне вероятно, что Никон несколько драматизировал об­становку своего избрания и придал слишком формальный характер обещаниям царя и собора повиноваться ему в во­просах церкви. В официальном акте об избрании Никона го­ворится кратко, но многозначительно: «удалось умолить Никона быть патриархом с великой нуждой». Но посколь­ку грамота об избрании была лично редактирована царем, можно предполагать, что царь вычеркнул из акта фразы, умалявшие его достоинство, как например «распростершись ниц», после того как драматичность и умиление напряжен­ного момента прошли. Уже сам факт личной редакции этого документа аккуратным и тщательным в деталях царем по­казывает, что он хотел сам просмотреть и отделать по-свое­му записи о может быть уже тогда несколько неприятных мо­ментах избрания. Во всяком случае, такие разнообразные и вовсе не дружественные Никону современники избрания, как Аввакум, дьякон Федор, Родос и много знавший о русских церковных делах Павел Алеппский, свидетельствуют о том, что обстановка собора действительно была необычна и что она послужила упрочнению авторитета нового патриарха с первого же дня его избрания. В свою очередь, во введении в Служебник, изд.1655  года, Никон ввел упоминание об обе­щании царя, а дружеские отношения между патриархом и Алексеем Михайловичем в 1652 — 1658 годах подтверждают, что царь признал авторитет своего «собинного друга».

Через два дня произошла интронизация нового патриарха, прошедшая крайне торжественно и показавшая, что интере­сы Никона ограничиваются не только русской церковью, но и всем православным миром. Призывая Господне благосло­вение на царя, Никон заговорил о мощи и росте московского государства. Он обещал молиться, чтобы «благочестивое царство прославилось от моря и до моря и от рек до конца вселенной» и сказал, что надеется, что «расточенное [поте­рянное] возвратится», т. е. высказал надежду, что Россия снова вернет русские земли, захваченные поляками и шве­дами.

Первые месяцы пребывания Никона на патриаршем пре­столе не внесли перемен в русскую церковную политику. Новый патриарх энергично, планомерно и успешно продол­жал проводить программу боголюбцев по поднятию нравст­венного уровня духовенства и народа, распространению про­поведи и единогласного богослужения, и охране русской церковной культуры от иноверных влияний. Теперь, после смерти патриарха Иосифа, консервативная оппозиция не могла уже остановить процесса оздоровления церкви. Обе­щание, данное царем и боярами на соборе, вырывало почву из-под ног противников усиления церковного влияния из высшего правящего класса, которые так упорно сопротив­лялись проповеди боголюбцев. Никон и царь, Вонифатьев и Неронов направляли все свои усилия на оздоровление стра­ны и церкви и усиление православия. Церковная дисципли­на часто возрождалась сама по себе уже при одном воспоми­нании, что новым патриархом является суровый, аскетичес­кий и не останавливающийся перед строгим наказанием Ни­кон. Ряд новых достойных иерархов вроде Павла Коломен­ского и Макария Новгородского, которые были друзьями боголюбческого движения, были назначены на свободные епископские кафедры. Под бдительным надзором боголюб­цев и патриарха единогласие завоевывало все более и более прочные позиции в русском богослужебном обиходе.

Своей личной строгой жизнью, посвящением большего числа священников и дьяконов, посещением больниц, тюрем и богоугодных домов, приглашением на трапезы бедных и странников патриарх показывал пример другим иерарахам и низшему духовенству. Помощь бедным и больным, столь характерная для работы боголюбцев, была заметной чертой и в деятельности Никона. Судя по расходным книгам патри­аршего приказа, ни один глава русской церкви не оказывал столько помощи нуждающимся, как Никон. Он раздавал милостыню при каждом выходе и даже посылал деньги для улучшения пищи заключенных. Он нередко заходил в тюрь­мы при Разбойном и других приказах, в Черную палату, оделяя заключенных едой и одеждой, заступаясь за невин­ных перед судом. Им были построены дома для инвалидов и стариков, а в годы голода и эпидемий он широко органи­зовывал помощь пострадавшим. Нередко за его стол сади­лось свыше двухсот нищих и калек.

Очень много внимания обращал Никон на строительство и улучшение уже существующих церквей и монастырей. На Валдае, в своей бывшей новгородской епархии, он создает большой монастырский центр, обитель Божьей Матери Иверской, который вскоре превратился в один из самых богатых и цветущих монастырей России. По просьбе патриарха царь передал в ведение монастыря десятки сел с тысячами кре­постных крестьян.

Оставаясь верным стремлениям боголюбцев повысить нравственность и благосостояние народа, патриарх продол­жал борьбу с пьянством, бывшим одним из важнейших со­циальных зол России. Во время управления новгородской епархией он в этом отношении приобрел значительный опыт и теперь предложил правительству новую программу. Он указал, что потери от налогов по продаже алкоголя с успехом покроются доходами от вывоза хлеба, который будет сэкономлен от уменьшения винокурения. Под его давлением, уже через семнадцать дней после его поставления в патри­архи,  августа  года, был издан указ, ограничивавший и даже совершенно запрещавший продажу водки по празд­никам и некоторым постным дням. На каждый город остав­лялся только один питейный дом, но и в нем продажа огра­ничивалась одной бутылкой на человека. В небольших де­ревнях питейные дома были совсем закрыты и продажа вод­ки монахам и духовенству была запрещена. Через четыре недели, новый указ запрещал открывать новые и предписы­вал закрывать уже существующие кабаки в вотчинах и по­местьях, и в результате этих указов деревня должна была быть почти что совершенно очищена не только от питейных домов, по и от ростовщиков, так как содержатели кабаков нередко сами одалживали крестьянам деньги для покупки водки.

Не менее энергично боролся Никон с возможным проник­новением иноверных влияний и секуляризационных идей в среду русского народа, продолжая политику изоляции масс русского населения от иностранцев, уже начатую боголюб­цами и Вонифатьевым.

Недовольство иностранным соседством уже давно выска­зывалось москвичами, и в 1642  году около десятка москов­ских приходов района Мясницкой и Прохоровской слобод подали челобитную о том, чтобы протестантские церкви, по­строенные в их районе, были закрыты и чтобы иностранцы, жившие в их приходах, были переселены в другое место, так как своим поведением они часто оскорбляли религиозные чувства русских людей. Начиная с  1647 года, правительство пытается добиться перехода в православие иностранцев, бывших на русской военной службе, а весной 1652  года за­прещает иностранцам пользоваться на дому услугами рус­ской прислуги в возрасте до 50 лет. Вскоре после избрания на патриарший престол, Никон, по словам Олеария, обидевшися на то, что во время крестного хода немцы не были до­статочно почтительны к русским обрядам, тоже принимаетея за этих «еретиков». Шведский агент в России, Адольф Эберс, доносил 30  октября своему правительству, что церков­ные власти и царь продолжают относиться очень нетерпимо ко всем неправославным иностранцам и что московская ре­формация успешно продолжается. По словам Эберса, русские власти продолжают настаивать на перекрещивании на­ходящихся на русской службе иноземцев, и что не приняв­шие православия иностранцы выселяются в особую слобо­ду. Действительно, указ от  4 октября того же  1652 года запрещал иностранцам-иноверцам проживать в самой Мос­кве и предписывал им переселиться в особую слободу на бе­регу реки Яузы, где им были отведены обширные участки. Эта слобода, вскоре ставшая известной под именем «немец­кой», позже выросла в значительный центр средоточия западноевропейцев в России и стала широко известна в ран­ние годы царствования Петра. Кроме того иностранцам было запрещено одеваться в русское платье, чтобы во время разговоров с ними русские заранее знали с кем имеют дело и могли соответственно реагировать в случаях противоправославной пропаганды. Не надевших иностранное платье иностранцев было предписано наказывать. Так как иновер­цы, протестанты, не соблюдали постов, то им было запреще­но брать в свои дома русскую прислугу, хотя бы эти ино­странцы и обещали, что в дальнейшем будут соблюдать рус­ские посты. В результате постоянного давления на иновер­цев целый ряд иностранных офицеров и специалистов на русской службе, в том числе известный шотландский пол­ковник Лесли, даже перешли в православие. В то же время перешли в православие два французских купца мореплава­теля, Шарль и Жан де Грон, которые предложили русскому правительству построить свой флот и организовать торговлю с Западной Европой, Америкой и Азией, чтобы освободить от монополии голландцев и англичан, которые держали в своих руках всю торговлю России с заграницей. Перейдя в православие, эти предприимчивые французы сейчас же на­чали пропаганду за массовый переход в «русскую веру» всех иностранцев, живших в России, и благодаря этому ста­ли ценными союзниками Никона, Вонифатьева и Неронова. Во всех областях жизни и культуры Никон старался со­хранить православный стиль. Он боролся с иностранными манерами и платьем, которые начали распространяться среди русских, и с иноземным художественным влиянием. Когда некоторые русские иконописцы начали писать иконы на ма­нер западной секуляризованной живописи, то он приказал жечь эти иконы, и только заступничество царя спасло их от огня.

Мероприятия Вонифатьева, а потом Никона, против иностранцев находили очень благодарный отклик среди зна­чительной части населения, особенно среди русского купе­чества, которое все более раздражалось привилегированным положением западноевропейских купцов в России. После смутного времени внешняя торговля России целиком попала в руки иностранного, преимущественно английского, гол­ландского и немецкого капитала. Иностранные купцы поль­зовались в России широкой свободой, занимаясь не только скупкой русских товаров для вывоза и продажей ввезенных ими западноевропейских товаров русским оптовикам, но и сами продавая импортированные ими товары непосредст­венно русскому потребителю. На земских соборах 1648 — 1649 года поддержанные средним дворянством купцы и гости до­бились запрещения иностранцам торговать в розничную на внутренних русских рынках, а в 1653 году были даже вве­дены таможенные пошлины, которые для иностранцев были несколько выше, чем для русского купечества. В вопросе ограничения влияния иностранцев на русских и их проник­новения в русское общество интересы духовенства и купече­ства полностью сходились, хотя их мотивы и были совер­шенно различны. Конечно,   эти   религиозные   преследования   были   часто очень несправедливы, хотя их конечной целью было не об­ращение в «русскую веру» иностранцев, а защита православ­ных от всегда опасного примера иноверцев. Случаи отхода, если не ухода из церкви, были часты, и многие русские, про­должительное время жившие среди протестантов, часто сами отходили от православных обычаев поста, поклонения ико­нам и даже от посещения храмов, исповеди и причастия. Пример не поклонявшихся русским святыням иностранцев нередко бывал соблазнителен и подрывал простодушную веру населения, что и вызывало нападки русского духовен­ства, в частности Вонифатьева или Никона, против чрезмер­ных прав постоянно живших в России иноверных. Эти широ­кие права иностранцев в России особенно удивляли тех рус­ских, которые путешествовали по Западной Европе, в кото­рой в середине17 -го века почти совершенно не существовало религиозной терпимости, и где католики преследовали про­живавших у них протестантов, а протестанты старались об­ратить в свою веру ненавистных им папистов. Возвращаясь домой, они рассказывали об этих усилиях создать единство религии в каждом государстве, что наводило русских на мысль ввести и у себя принцип „Cujus regio, ejus religio". Ведь как раз в это время Олеарий писал, что в России все рели­гии  «лютеранская,  кальвинистская,  татарская,  турецкая», кроме католической и еврейской, пользовались одинаковыми правами и не подвергались преследованиям. Вспышки пре­следований всегда были короткими и никогда не были очень серьезны.

17. АПОФЕОЗ ПРАВОСЛАВИЯ

IV. НИКОН. 18. НОВЫЙ ПАТРИАРХ

19. МЕЧТЫ О ПРАВОСЛАВНОЙ ИМПЕРИИ