В годы сотрудничества с царем и правительством, деятель­ность боголюбцев не исчерпывалась проповедью, восстанов­лением единогласия, распространением новых печатных из­даний. Пользуясь своим влиянием на правительство, они ста­рались претворить в жизнь свои идеалы и создать условия, которые могли бы поднять нравственность населения и ду­ховенства, уменьшить пьянство, привлечь население в цер­ковь и искоренить пережитки язычества в народном быту. Борьба с пьянством или, по крайней мере, с продажей водки, — которую было легче всего регулировать правительствен­ными мерами и распоряжениями, заняла одно из главных мест в их программе. Многочисленные указы правительства и церковных властей, изданные в эти годы, строго осуждали пьянство, запрещали священникам и монахам посещать пи­тейные дома и пить водку и призывали само духовенство бо­роться с пьянством.

В 1646 году патриарх особым указом предписал духовен­ству строго смотреть за тем, чтобы население соблюдало по­сты. В следующем 1647 году, новые указы и распоряжения того же патриарха Иосифа и митрополита Рязанского напо­минали настоятелям монастырей, что они обязаны следить за тем, чтобы монахи и послушники аккуратно посещали храм во время службы и особенно по праздникам, не работа­ли бы по воскресеньям и не держали бы хмельного. Особый правительственный указ ограничил в том же 1647 году про­дажу алкоголя и предписал закрывать по праздникам каба­ки, лавки и подобные предприятия. В 1651 г. Никон, став­ший к этому времени митрополитом Новгородским, предло­жил правительству заменить питейные дома, принадлежав­шие частным предприятиям, государственной монополией и ограничить распространение алкогольных напитков прави­тельственными магазинами, в которых продажа водки могла бы быть легче регулирована. Властный и решительный Ни­кон, не дожидаясь окончательного согласия правительства и, несомненно, превышая свои права, личным указом запре­тил по всей своей епархии продажу напитков на все время масленицы и поста. Его примеру последовали и другие боголюбцы. В некоторых местах, как, например, в Костроме, где проповедовал друг Неронова, протопоп Даниил, кабаки были совершенно закрыты.

Особые грамоты и указы правительства и патриарха при­зывали население не работать по воскресеньям, а посещать храмы; запрещали заниматься колдовством, гаданием, игрой в карты и кости. Особенно ополчалось правительство и ду­ховные власти против скоморохов, которых, уже в 1630-х го­дах,  Неронов  считал  ответственными за распространение языческих обычаев, антиклерикальную пропаганду и без­нравственность. Начиная с 1648 года, грамоты, запрещавшие зрелища скоморохов, — показ дрессированных медведей и дрессированных танцующих собак и настаивавшие на хри­стианском соблюдении праздников, — были разосланы в Белгород, Шую, Дмитров, Кашин, Новгород, Вологду, Вер­хотурье, Владимир и, видимо, и во все другие города. В случае нарушения этих правил, указы предписывали строго наказывать ослушников, а при неоднократном повторении ими безобразий и запрещенных действий даже высылать ви­новных из городов. Очень близки к этим указам были лич­ные распоряжения боярина Б. Морозова⁷³ о праздновании праздников и посещении церквей. Хотя Морозов в те годы и не был официально у власти, но все же сохранил значитель­ное влияние на царя, и можно думать, что правительство ре­шило выступить с этими мероприятиями только после того, как он их испытал в своих вотчинах.

Проводя в жизнь программу боголюбцев, царь и прави­тельство старались показать не только примеры строгости, но и проявить чувство христианского милосердия и проще­ния. Например, в день поминовения своего отца, покойного государя Михаила Федоровича, царь амнистировал целый ряд преступников, наказанных за мелкие проступки.

Но особенно ясно влияние боголюбцев сказывалось, как в жизни церкви, так в частности, и в замещении освобождав­шихся вакансий среди епископата, в больших городских при­ходах и в монастырской администрации. Вскоре после собо­ра 1649 года Никон, незадолго до этого представленный Вонифатьевым царю и недавно назначенный архимандритом Ново-Спасского монастыря, назначается митрополитом в Новгород. Будучи горячим сторонником единогласия, и зная, что царь стоит на его стороне, он немедленно вводит едино­гласие во всей своей громадной епархии, хотя собор 1649 года и решил отложить проведение этой реформы. Никон же, предписав «говорить единогласно со всем прилежанием», старается ввести в своей епархии строгую дициплину среди духовенства, проводит меры по оздоровлению народной нравственности и, как указано выше, начинает борьбу с ал­коголизмом. На другой ответственный пост митрополита Казанского в 1650 году назначается Корнилий, игумен мо­настыря св. Макария Желтоводского, бывший соседом Не­ронова по духовной работе, а на его место переходит друг детства Аввакума — игумен Илларион, тоже вскоре ставший епископом. В 1651 году рукополагается в игумены, а вскоре и в епископы Вятские — Александр — один из самых преданных друзей Неронова и Аввакума, сохранивший пре­данность делу своих друзей даже на соборе 1666 года. В сле­дующем 1652 году Павел, позже внезапно погибший за вер­ность своим идеалам от руки клевретов Никона, занимает важный пост епископа Каширского и Коломенского, откуда он мог легко влиять на церковную жизнь Москвы и патри­аршей епархии." О роли боголюбцев, — Вонифатьева и Ни­кона, — при замещении важных постов в церкви, Неронов сказал очень ясно на заседании московского духовенства в 1653 году; обращаясь к Никону, он напомнил, что патриарх Иосиф назначал епископов, протопопов и игуменов преиму­щественно из кандидатов боголюбцев:

 

а, которые боголюбцы, посланы государем к блаженной памяти патриарху, чтобы ему поставить по государеву совету, новых в митрополиты, и во епископы, и во архиереи, иных в архимандри­ты, и игумены, и протопопы, а ты [т. е. Никон] с государевым ду­ховником был в советах.

 

Престарелый патриарх и его администрация в эти годы были фактически отстранены от решения всех важных дел, касающихся русской церкви, которые перешли теперь в руки самого царя, Вонифатьева и их друзей боголюбцев, — осо­бенно Неронова и Никона. Создавался прецендент умаления патриаршей и епископской власти, из которого царь и протопопы-боголюбцы впоследствии сделали соответствующие их взглядам, но противоположное по существу, выводы.

Несмотря на ряд крупных успехов, одержанных боголюбцами, особенно в вопросе единогласия и новых назначениях на руководящие посты в русской церкви, было бы преувели­ченным полагать, что им удалось увлечь за собой широкие и влиятельные круги московского общества. Их успех в ряде городов — особенно в Поволжье и, частично, в самой Москве, — несомненно был очень значительным. В то же время, оче­видно, что очень многочисленные группы населения, в том числе и правящие слои боярства и дворянства, смотрели весьма неодобрительно на развивающееся реформационное движение. Как видно из событий собора 1649 года, сама иерархия церкви встретила введение единогласия с большим неудовольствием, и в этом ее, видимо, поддерживали значи­тельные круги низшего консервативного и косного духовен­ства, заинтересованного больше в своем житейском спокой­ствии и доходах, чем в вопросах веры.

Проповеди Неронова, Аввакума, Даниила и других бого­любцев, в которых они призывали прихожан целиком от­даться молитве во время долгого богослужения и забыть в храме о делах житейских, далеко не всегда встречали сочув­ствие даже среди их прихожан. В ответ на призыв:

 

пришли мы в церковь молиться... отверзи от себя всяку печаль житейскую, ищи небес, — прихожане нередко отвечали — долго де поешь единогласно: нам де дома недосуг.

 

Бояре привыкли к тому, чтобы их домовые священники слу­жили так, как этого хотели эти гордые и часто к церкви нерадивые аристократы. Эти долгие службы, особенно в со­борах и царской церкви, неоднократно вызывали нескрывае­мое раздражение. Несочувствовавшее боголюбцам и неподдерживавшее их духовенство, из числа покладистых рути­неров, считали, что ревность боголюбцев к церкви и едино­гласию, — были просто выражением их самомнения и гор­дости. Зная настроения придворных, несочувствовавшие бо­голюбцам священники говорили, протестуя против единогла­сия: «напред бы велели прикладывать» (руку... т. е. под­писывать об единогласии) боярам и окольничьим — «любо ли им будет единогласие».⁸⁰ Неодобрительное отношение бояр­ства и дворянства к боголюбцам нередко выливалось в от­крытое выступление против них. Мы видели, что уже в са­мые первые годы своей проповеди Неронов был встречен очень недоброжелательно боярством, придворными кругами и патриархом Филаретом и был сослан за свою резкую про­поведь. В Нижнем Новгороде его выступления против рас­пущенности и скоморохов навлекли на него гнев местного воеводы, богатого аристократа Бориса Шереметьева, кото­рый посадил его в тюрьму и даже приказал нещадно бить батогами сурового моралиста. Другой раз, в том же Нижнем Новгороде, по проискам местного духовенства, которому совсем не по душе приходилась проповедь Неронова о нрав­ственности, местный протопоп также посадил рьяного пропо­ведника в тюрьму. Другой боярин Шереметьев, Василий, приказал бросить в Волгу друга Неронова — Аввакума, когда последний отказался благословить сына боярина, из­вестного своими чужеземными нравами, легкостью поведения и бритьем бороды. Жития Аввакума и Неронова изобилуют рассказами о преследованиях, которые они претерпевали за их суровую проповедь о нравственности, обличающей бесчин­ства дворянства, администрации и духовенства. Когда Авва­кум в Лопатище выступил против местного земского началь­ника, безобразно поступившего с дочерью одной вдовы, разъ­яренный управитель села дважды избил проповедника в са­мой церкви. Другой местный начальник в припадке негодо­вания «огрыз персты» Аввакума и стрелял в него за то, что проповедник обличал его самого за распутное поведение. Бесконечное число таких случаев разбросано по всему жи­тию Аввакума и перечислять их не стоит труда, так как их можно найти чуть ли не на каждой странице произведения этого выдающегося стилиста.

В 1652 году по всей верхней Волге, где проповедь боголюбцев была особенно сильна, прошла целая волна крупных бес­порядков, направленных против их деятельности. Можно по­дозревать, что они явились организованным выступлением их врагов из числа администрации и духовенства. В Юрьевце, где в это время служил Аввакум, толпа в полторы тыся­чи человек, — «и попов, и мужиков и баб», которые были обозлены на проповедника за его нравоучения, разгромила его дом и избила его самого. Только вмешательство местного командира гарнизона и пушкарей спасло Аввакума и его семью от смерти; но ему все же пришлось покинуть Юрьевец навсегда. Почти что в то же самое время начались демон­страции против боголюбцев в Костроме. Там проповедь ли­тургического и нравственного обновления вел местный про­топоп Даниил, священник Павел и игумен Герасим — настоятель местного Благовещенского монастыря. Обличения пьянства и безнравственности и закрытие ими кабаков объ­единили против них группу отсталого, чувствовавшего заде­тым их проповедью духовенства, кабатчиков и даже адми­нистрацию во главе с самим воеводой Юрием Аксаковым. Толпы демонстрантов «с ножами» подошли к собору во вре­мя обедни и хотели избить самого протопопа. Когда по тре­бованию Даниила несколько наиболее буйствующих пьяных демонстрантов было арестовано полицией, воевода Аксаков распорядился выпустить их. Костромские демонстрации про­должались несколько дней и достигли апогея 28 мая, когда толпа перепившихся мужиков из имений боярина Морозова, под предводительством попа Ивана, двинулась в город, оса­дила собор и снова едва не избила протопопа, которому, к счастью, все же удалось скрыться в последнюю минуту. Му­жики, видимо, были раздражены предписаниями боярина Бориса Морозова и проповедью протопопа Даниила, в кото­рых объявлялось, чтобы по праздникам не работать и не пьянствовать, но ходить в церковь. Расследование подтвер­дило, что в организации демонстраций была замешана и часть духовенства и сам воевода со своим окружением. Не­смотря на эти беспорядки, протопоп Даниил все же остался очень популярным  среди большинства населения города. Даже после разрыва боголюбцев с патриархом Никоном, ссылки самого Даниила и развитие старообрядческого дви­жения, продолжавшего традиции боголюбцев, большинство населения Костромы осталось верным их заветам и примкну­ло к расколу. Наоборот, село Селищи, из которого пришли противобоголюбческие демонстранты, до самого девятнадца­того века осталось нестарообрядческим островом, среди поч­ти   сплошь   старообрядческого   населения   этой   части По­волжья.

 Около Ярославля, выступления противобоголюбческих групп, видимо тоже возглавляемых администрацией, косны­ми элементами духовенства и ненавидящими боголюбцев за проповеди о трезвости кабатчиками, заставили уйти из при­хода священника Григория Иванова. Целая группа его прихожан последовала за ним и обосновала недалеко от Волги небольшую особую «боголюбческую» колонию, которая представляла собой прообраз будущих старообрядческих по­селений. Желание боголюбцев активизировать веру русских людей, сделать более интенсивной и динамичной жизнь цер­кви, духовенства и мирян пугало очень многих и в обществе и церкви. Их максимализм в вопросах веры и участия в цер­ковной жизни, попытка оцерковления всей русской жизни, — вовсе не были по душе боярству, дворянству и администра­ции, привыкшим смотреть свысока и часто пренебрежитель­но на приходских священников, которые теперь неожиданно стали предъявлять своим прихожанам более высокие нрав­ственные и церковные требования. Конечно, многие русские люди из числа дворянства, горожан и крестьянства отозва­лись на призыв боголюбцев и стали сами строже следить за своей нравственностью и более тщательно соблюдать рели­гиозные обязанности. Но многим, пренебрежительно относя­щимся к церковной службе и ведущим легкомысленный об­раз жизни, проповедь Неронова и его друзей казалась чем-то ненужным, нарушавшим обычное спокойное и полубез­различное отношение к делам веры. Проще было пассивно отстоять короткую многогласную службу и иметь поклади­стого духовника, чем истово молиться во время длинной ли­тургии и вечерни в церквах, возглавляемых боголюбцами и каяться в своих грехах строгому и настойчивому духовному отцу. Усиление влияния духовенства, призывы чаще посе­щать храм и борьба боголюбцев за нравственное оздоровле­ние народа — совершенно не привлекали бояр и дворянство, привыкших к самодурству и самоуправству.

В городе Муроме боголюбец, священник Логгин, тоже на­влек на себя гнев местного воеводы, так как он не постеснял­ся обличать даже жену этого местного администратора. Раз­драженный воевода обвинил его в оскорблении властей, аре­стовал и предал суду патриаршей канцелярии. Этот арест и заступничество Неронова за пострадавшего протопопа яви­лись причиной обострения отношений между Никоном, став­шим к тому времени патриархом, и боголюбцами и привели, в конце концов, к полному разрыву между ними. Но и сам Никон, когда он сотрудничал с боголюбцами, нередко вызы­вал недовольство и жалобы аристократии за его требования регулярного посещения церкви. В бытность его митрополи­том новгородским, — в 1649 —1652 гг., — у Никона появи­лось немало врагов среди воевод и дворянства, которых раз­дражала как его строгость, так и дружба с царем. Князь Иван Никитич Хованский, которого митрополит нередко при­зывал к порядку, жаловался, что раньше «никогда такого бесчестия не было, что ныне: — царь выдал нас митрополи­там». Как видно попытки царя и его друзей боголюбцев по­ставить авторитет церкви выше авторитета правящего слоя, рассматривались последним чуть ли не как полный перево­рот в отношениях между кичливыми носителями светской власти и церковью.

Желание боголюбцев улучшить социальное положение ду­ховенства, поднять его авторитет, — объяснялось вовсе не самолюбием или личной гордостью. Поскольку в основу цер­ковной и даже национальной жизни они ставили литургию и стремились превратить Московское царство в настоящий «Новый Израиль», то, естественно, они требовали соответ­ствующего уважения и к священнослужителю, который со­вершал эту литургию, это великое и святое таинство, во вре­мя которого, по их мнению, происходило мистическое соеди­нение православных христиан с самим Иисусом Христом. Идея теократического государства святой Руси была неотде­лима от веры в руководящее положение в нем духовенства.

Решительное сопротивление аристократии и дворянства всем усилиям царя поставить авторитет церкви выше авто­ритета этих традиционных представителей правящего слоя России нашел ясное отражение в Уложении  года. Это Уложение было составлено особой комиссией после бунта  года, заставившего боярина Бориса Морозова отойти от власти. Этот бунт начали разные слои городского населения — чернь, посадские люди, купцы. Дворянство остановило распространение беспорядков, но, воспользовавшись своим положением арбитра между властью и городскими сословиями, потребовало отставки Морозова, составления Уложения и легализации своих привилегий. Эта победа дворянства сказалась в текстах Уложения, главным редактором которо­го был князь Никита Иванович Одоевский, решительный противник Морозова и его друзей боголюбцев.

Две новые важные черты в законодательстве Московской Руси сделали это Уложение не только сводом уже существо­вавших юридических норм, но и началом новых социальных и политических отношений. Это Уложение стало своего рода манифестом привилегий дворянства и начала секуляриза­ции; к тому же, оно окончательно и на долгие времена пре­вратило крестьян в вечных подданных дворян победителей. До Уложения еще существовали сроки, по истечению кото­рых беглый крестьянин автоматически делался вольным человеком, так как время права его розыска помещиком было ограничено. С 1649 года розыск беглых больше не ог­раничен никаким сроком и крепостное право достигло своего максимального развития. Эта победа помещиков-дворян над крестьянами стала причиной бесконечных социальных вол­нений, заставила крестьян бежать еще дальше, — в такие края, где помещик не мог бы их найти. Эта же победа поз­же косвенно поддержала и раскол внутри церкви, так как крестьянин-беглец больше сочувствовал преследуемым пра­вительством раскольникам, чем представителям официаль­ной церкви.

Другой важной чертой Уложения было расширение прав государства и господствующего в нем класса дворянства за счет прав церкви. Правда, первая статья Уложения подтвер­ждала, что православие является  государственным  вероис­поведанием и даже вводила новые наказания бунтовщиков и мятежников, выступающих против церкви. Но зато управ­ление имуществами церкви, на которые «правящий слой» уже давно с завистью посматривал и которые он был не прочь секуляризовать по примеру протестантского дворянст­ва Германии, Англии и Скандинавии, — было изъято из рук патриарха и передано в руки государства, т. е. той же дво­рянской администрации. Семь статей Уложения подробно описывали новую светскую администрацию, ведающую цер­ковными имуществами и устанавливали юрисдикцию этого светского патриаршего приказа, который ведал:

«всего Московского государства всякий духовный чин, митрополиты и архиепископы, епископы и монастыри, и попы, во всех делах и со властелинских (епископских) мо­настырских крестьян подати».

Во главе приказа были поставлены «окольничий да два дьяка» с большим бюрократическим аппаратом. Юрисдик­ция государства и подчинение государственному суду так­же распространялись и на обитателей церковных имений, сел и слобод, которые раньше попадали под церковный суд и даже на некоторые категории духовенства. Предприятия, принадлежавшие церкви, теперь облагались податями в пользу государства. Кроме того, особые статьи Уложения лишали церковь права приобретать новые недвижимые иму­щества.

Инициаторы Уложения не только подчинили монастыр­ские и епископские земельные угодья этому светскому аппа­рату, но настояли и на частичной экспроприации церковных земель, так называемых пригородных свобод, в пользу госу­дарства, причем, несомненно, часть имущества попала в част­ные руки. Таким образом, как бы в ответ на призывы бо­голюбцев провести оцерковление жизни, московское дворян­ство и боярство проводило частичную секуляризацию. Пока что проводилось ограничение прав церкви распоряжаться своим земельным имуществом и крепостными, но вскоре и сама церковь попадает целиком под контроль государства, а дух секуляризации меняет всю старую церковную москов­скую культуру на безрелигиозную культуру европеизирован­ной империи.

12. ПРИЧИНЫ МЯТЕЖА ПРОТОПОПОВ ПРОТИВ ЕПИСКОПАТА

13. УСПЕХИ И ТРУДНОСТИ 1645—1652 ГОДОВ

14.КАПИТОН