«Мятеж» протопопов против епископата во время собора 1649 года, конечно, не был случайным явлением. Напряженные отношения внутри церкви вызывали озлобление, проявлен­ное с обеих сторон, когда Вонифатьев, как представитель боголюбцев на соборе, не постеснялся назвать патриарха и епископов «волками» и «губителями церкви», а иерархия, в свою очередь, старалась приостановить движение церковного возрождения и даже требовала казни Вонифатьева. Недо­вольство белого приходского духовенства епископатом, ко­торый почти что целиком рекрутировался из черного духо­венства, — монашества, — было результатом векового взаимного отчуждения и давних горьких чувств среди низшего приходского клира.

В самом начале истории русского православия, белое при­ходское духовенство принимало деятельное участие в делах церкви, и епископы часто были избираемы из его среды. В ряде случаев, в Киевский период истории, представителей белого духовенства поставляли на кафедры и без предвари­тельного пострижения в монахи. Но после монгольского нашествия положение меняется, и кандидаты в епископы назначаются почти что исключительно из монахов. Разгром городов во время нашествия монголов, рост монастырей и малое число епископских кафедр в России, — постепенно привели сначала к полному исключению белого духовенства из епископских органов управления епархиями, а затем и к фактической монополии монашества на замещение освобож­дающихся епископских кафедр. В монастырях, в которых сосредоточивались книжные богатства и образование, можно было найти значительно больше подходящих на епископские должности кандидатов, чем среди оторванного от книжных хранилищ и монастырских школ белого духовенства. Поэто­му, уже в пятнадцатом веке, почти что все епископы были выходцами из монастырей, а не из приходов. Даже те пред­ставители белого духовенства, как, например, патриарх Ни­кон и другие, которые изредка попадали в иерархию, прохо­дили перед этим долгий период монастырского перевоспита­ния, по истечении которого они превращались в типичных представителей монашества.

Это «монашеское происхождение» епископата постепенно превращало его в изолированную от белого духовенства группу, не понимавшую нужд низшего клира и часто прези­равшую своих менее образованных и гораздо более бедных и менее влиятельных собратьев из приходского духовенства. Когда же случайно дети приходского духовенства или мирян попадали в монастырские школы, как ученики и послушни­ки, то монастырское руководство старалось удержать их в монастыре и постричь в монахи. Поэтому белое духовенство состояло из людей со знаниями полученными в приходах, вдали от монастырских культурных и образовательных воз­можностей. Эти приходские священники и диаконы нередко отличались низким культурным уровнем, а иногда и мало­грамотностью. Послания Новгородского архиепископа Ген­надия и постановления Стоглавого собора вполне ясно отме­чали, в конце пятнадцатого и в середине шестнадцатого века, эту слабую подготовку приходского духовенства. Наоборот, среди епископата нередко встречались высокообразованные люди, способные писатели и ведущие культурные деятели того времени, как, например, архиепископ Геннадий Новго­родский, митрополиты Даниил и Макарий и патриархи: Иона, Филарет и Никон.

Не только по образованию, но и по образу жизни и мате­риальным возможностям, разница между белым духовенст­вом и епископатом была огромна. Так как число епископ­ских кафедр в Московской Руси было очень невелико, — все­го лишь 11 в 1649 году, — то поэтому и некоторые епархии по своей территории были размеров больше самых крупных западноевропейских государств. Например, до середины сем­надцатого века, на весь север России, — от Новгорода и Мос­квы и до Ледовитого океана и Урала, — было фактически только две епархии: Московская и Новгородская. Правда, там еще были две епископских кафедры, — Тверская и Рос­товская, — но по своим размерам они казались крошечными островками среди этих епархий-гигантов. В 1702 году, даже после создания в пределах Московской и Новгородской епар­хий новых епархий — Нижегородской, Холмогорской, Вят­ской и Вологодской, — в Московской епархии все еще было 3750 приходов, а в Новгородской епархии — 1017 приходов.⁵² Естественно, при таких размерах епархий, связь епископа с приходским духовенством была очень слаба, а доходы епар­хиальных архиереев весьма значительны. Доходы епископа­та не ограничивались сбором одной десятой с доходов при­ходского духовенства, так как в руках епископов, кроме это­го, было и значительное количество земель с епархиальны­ми, «епископскими» крестьянами. Количество епископских земель и крепостных все время росло, и к концу семнадцатого века достигло колоссальной цифры — в 37 000 дворов, — с 440 000 «епископских крестьян» крепостных. Помимо доходов от имений и крестьян, находившихся непосредствен­но в ведении епархиального управления, епископы получали также значительную часть доходов от монастырских имений, которым принадлежало тоже очень значительное число крестьян. К концу семнадцатого века около 8 процентов всего населения России находилось под непосредственным управлением епископов и монастырей.

Даже епископы, стоявшие во главе таких небольших епар­хий, как Тверская или Ростовская, получали доходы не ме­нее, чем от 1000 душ церковных крестьян. Они нередко со­держали по сотням лошадей для обслуживания своего двора и епархиального управления. Некоторые из числа богатых епископов, как, например, сам патриарх или епископ Новго­родский, жили богаче самых состоятельных русских аристо­кратов и купцов Морозовых, Юсуповых и Строгановых. В то же время сельский священник существовал со своей боль­шой семьей на какие-нибудь тридцать рублей в год и на не­большие доходы с церковной усадьбы; при этом он выпла­чивал 10 процентов из этих ничтожных доходов своему епископу.

Протопопы были теми же приходскими священниками, но были еще обязаны наблюдать за духовенством небольшого церковного округа с несколькими десятками приходов. Фак­тически их функции были епископско-административного характера, но без доходов, влияния и прав епископов. Насе­ление их почитало не меньше, чем самых епископов и, в де­вятнадцатом веке, крестьяне считали, что по своему сану протопопы значат не менее архиереев. Но материальное по­ложение этих протопопов, хотя и было лучше положения простых деревенских батюшек, но значительно хуже по сравнению с финансовой обеспеченностью епископов. И при этом они так же, как и простые священники, целиком зави­сели от епархиального управления, в котором они сами не принимали никакого участия. Аппарат этого епископского епархиального управления фактически находился в руках профессиональных бюрократов из мирян, так называемых «патриарших и архиерейских дворян и детей боярских». Эти чиновники нередко вымогали последние крохи у приход­ского духовенства, брали со священников значительно боль­ше, чем законные десять процентов приходского дохода, и постоянно требовали добавочных сборов за требы, особенно за свадьбы, крестины и похороны. В церковных актах шест­надцатого и семнадцатого столетия можно неоднократно встретить указания, что архиерейские сборщики

 

на попов и церковных причетников дань накладывают и венечные пошлины и всякие окладные и неокладные доходы собирали с прибывкой ... и церковному чину чинились убытки лишние .. ,

 

При этих сборах архиерейские чиновники часто оскорбляли духовенство: соборное постановление 1675 года отмечало, что

 

ко священному чину часто объявлялось всякое бесчиние, налоги, обругательства и убытки от архиерейских дворян и детей бояр­ских.

 

Когда, в 1620-х годах, патриарх Филарет создал особую пат­риаршую администрацию, так называемые «духовные при­казы», то это высшее управление русской церкви оказалось целиком в руках светских бюрократов: бояр, окольничих, стольников и подъячих. До собора 1667 года светский суд патриаршего управления считался более важным, чем цер­ковный, и только при патриархе Никоне в Патриарший Раз­ряд, который был высшей инстанцией патриаршего управле­ния, были введены и духовные лица; до этого в него входи­ли только гражданские чиновники, — патриарший боярин и его светский штат. Так, например, в 1628 году, главными администраторами патриаршего разряда были: кн. Хилков, боярин И. А. Колотовский и дьяки — Ф. Рогозин и Г. Лав­рентьев.

При патриархе Иосифе, когда епископат решил приостано­вить дальнейшую работу боголюбцев, главным деятелем пат­риаршего управления, и одновременно вдохновителем «епископской партии», был известный взяточник, светский дьяк Иван Кокошилов, ненавидимый духовенством за грабитель­ские поборы. Поэтому, внешне борясь с епископатом, боголюбцы на самом деле боролись вовсе не с церковной иерар­хией, а с ее светской бюрократией и с ее светскими вдохнови­телями, которые боялись, что, в случае успеха боголюбческого движения, власть и доходы могут ускользнуть из их бюрократических рук.

Одно из распоряжений этой светской патриаршей админи­страции, изданное при патриархе Иосифе, особенно задело приходское духовенство и, видимо, сыграло значительную роль в обострении отношений между церковной бюрократией и священниками. С целью увеличения своих поборов, патри­аршая епархиальная администрация постановила, что по всем делам поставлений в священники, перемещения их из одного прихода в другой и по делу построек церквей, — ду­ховенство должно было лично являться в патриаршию кан­целярию в Москве. Конечно, это было сделано для того, что­бы чиновники могли легче вымогать свои незаконные сборы от провинциального духовенства во время его приезда в сто­лицу; приходским батюшкам для этого иногда приходилось проделывать путешествия в 500—1000 верст; для более ско­рого разрешения своих вопросов, они должны были соответ­ственно вознаграждать чиновников патриаршего управле­ния. Само поставление в священники производилось только после уплаты кандидатом сравнительно высоких пошлин. После уплаты этих высоких сборов за поставление, священ­ник тотчас же попадал в долги, которые ему с трудом при­ходилось выплачивать из своих довольно незначительных доходов.

В течение долгих столетий в сердцах и умах приходского духовенства и мирян накапливалось недовольство и горечь против церковной администрации, которая, обирая священ­ников, косвенно обирала и мирян. В конце четырнадцатого и начале пятнадцатого века это недовольство породило ересь стригольников, которая была особенно сильна в Новгороде и Пскове. Одной из самых важных сторон учения стригольников было бескомпромиссное осуждении симонии. Стри­гольники доказывали, что русское священство не является действительным, так как епископы назначали кандидатов на должность священников за деньги, — «мзду», — то есть — плату. Подавленное церковными и светскими властями движение стригольников менее чем через столетие нашло отклик в движении так называемых «жидовствующих», ко­торые также протестовали против чрезмерной власти еписко­пата и его поборов.

В самом начале шестнадцатого века, против симонии и по­боров с приходского духовенства, очень резко выступил не­кий Георгий Скрипница, «нищий вдовец, поп града Ростова». Он обратился к собору 1503 года с посланием в защиту бе­лого приходского духовенства, откровенно и резко обвиняя епископов в ответственности за все грехи русской церкви. «По небрежению епископов, — писал он, — и священники нередко нарушают каноны церкви». По мнению попа Скрипницы главная вина епископов заключалась в том, что они совсем не обращали внимания на духовенство и поруча­ли все епархиальные дела своим светским чиновникам и боярам.

Стоглавый собор 1551 года несколько исправил положение в церкви, введя институт духовных старост и десятских, ко­торые по мнению руководителей собора должны были стать местной администрацией — своего рода посредниками меж­ду епископами и приходским духовенством. Это постанов­ление было далеко не везде проведено в жизнь, а духовные старосты и десятские, большей частью — те же протопопы, далеко не всегда могли защитить духовенство от вымога­тельств и оскорблений епархиальных чиновников.

Только в середине семнадцатого века, когда боголюбцы получили поддержку при дворе государя, они, как предста­вители приходского духовенства, смогли одержать на собо­рах 1649 и 1650 года победу над епископатом, да и то эта победа вскоре оказалась Пирровой победой. Выступая на собо­ре 1649 года, Вонифатьев сделал вызов всему епископату и епископской бюрократии, но не сформулировал самой основ­ной мысли своих союзников-боголюбцев. За него это сделал несколько позже сам протопоп Иван Неронов, который уже в 1630 годах не побоялся потребовать от патриарха реформы церковных нравов. В своих письмах к царю Алексею Михай­ловичу Неронов настойчиво указывал на необходимость вве­сти в состав церковных соборов, как высшей инстанции уп­равления русской церковью, представителей белого духовен­ства и мирян. Его требования не были революционными, но все же были и не вполне обычными для практики русской церкви. Только на четырех русских поместных соборах — шестнадцатого и семнадцатого века — присутствовали пред­ставители белого духовенства. Одним из этих четырех собо­ров и был как раз вышеупомянутый собор 1649 года, на ко­тором и произошло столкновение Вонифатьева с епископа­том. Другим собором с участием приходских священников — был собор 1553—1554 года, во времена митрополита Макария и Ивана Грозного. Два следующих собора, с участием иере­ев, — были уже после упомянутых соборов и были соборами 1653—1654 гг. и 1690 года. Интересно, что все эти соборы с участием иереев имели место уже после начала реформационного движения в Западной Европе и, возможно, отражали новые веяния в истории европейского христианства. Те же реформационные и протестантские веяния и примеры могли оказать некоторое влияние и на решимость боголюбцев вы­ступить с критикой епископата.

Другим, более близким и канонически лучше обоснован­ным примером для русского белого духовенства, в его стрем­лении поставить епископат под контроль соборов, с участием белого духовенства и мирян, могла явиться и организация церковного управления в западной Руси, в годы преследова­ния там православия поляками.

Когда епископат русской православной церкви в Польше явно начал склоняться к унии с Римом, а позже, на Брест­ском соборе, официально признал примат папы римского, то, организованные из мирян и приходского духовенства, брат­ства приобрели особое значение на соборах и в церковной администрации.   Грамота  константинопольского  патриарха Иеремии от 1586 года разрешила братствам участвовать в церковных соборах, причем голос братств равнялся по зна­чению голосу епископата. Кроме того, братства получили право наблюдать за нравственностью и верностью церкви, как мирян, так и духовенства, включая и епископов, и даже право отрешать епископов, заподозренных в измене канонам в управляемых ими епархиях. Эти необычные и исключи­тельные права братств — контролировать действия и жизнь прихожан и иерархии — несколько напоминали права же­невского кальвинистского трибунала. Вполне возможно, что прообразом для расширения прав братств послужила орга­низация кальвинистских общин Польши. Влияние братств в церковной  жизни православных  Западной  Руси особенно возросло в 1604—1620 годах, когда большинство православ­ных епископов в Польше приняло унию с Римом. К этому времени верные церкви епископы умерли, и управление та­ковой фактически перешло в руки братств, среди которых особенно выдвинулось Львовское братство.

Известия о такой радикальной, хотя и временной реформе церковного управления, не могли не дойти до сведения цер­ковных деятелей в Москве и, в частности, боголюбцев. В те­чение всей первой половины семнадцатого века тысячи пра­вославных беженцев из Польши почти что каждый год пе­реходили в Московскую Русь. Среди них было много мона­хов, священников, встречались даже и епископы. И, конечно, они рассказывали о гонениях на православие и о роли при­хожан и священников, организованных в братства в церков­ном управлении Киевской метрополии. Вполне вероятно, что сведения о роли братства в Западной Руси повлияли и на мышление вождей боголюбцев. Во всяком случае, Вонифать­ев не побоялся такого выступления против епископов и пат­риарха, когда почувствовал, что те недостаточно заботятся о церкви. Кроме того Неронов писал в письмах к царю о необходимости участия мирян и священников в управлении церковью и, в частности, в церковных соборах... «Изволи быть собору, а не сонмищу иудейскому» — писал старый вождь царю, подразумевая под «сонмищем» собор еписко­пов, —

 

не единым бо быть архиереом, подобает собраться, но и священ­ным архимандритом, и священным игуменом, и протопопом, и свя-щенноиноком, и иереом и диаконом, ведущим до конца бо­жественное писание, а также и в мире живущим и жи­тие добродетельное проходящим всякого чина людем.

 

В этом письме, как видно, Неронов уже вполне ясно проти­вопоставляет «сонмищу иудейскому» архиереев, которых он подозревал в недостатке твердости и внимания к делам церкви, простых священников и мирян, которые отличались «ведением до конца божественного писания» и «житием до­бродетельным».

Но, выступая против исключительных прав епископата в делах церкви и защищая право священников и мирян бо­роться за церковь Христову, Неронов ни в коем случае не выступал против самого института епископата и принципа преемственности божественной благодати через него. Он пи­сал вышецитированные письма с целью убедить царя со­звать собор для выбора заместителя Никона — нового пат­риарха — и хотел только, чтобы в епископы и патриархи по­падали действительно верные и преданные церкви люди, ко­торые бы заботились о русском православии. Тем не менее, выступление боголюбцев против епископата произвело на некоторых современников впечатление пропротестантского движения. Известный путешественник Олеарий приписывал Неронову сомнения в правильности почитания икон, и пола­гал, что Неронов подпал под влияние протестантов. Сооб­щение Олеария основано явно на полном недоразумении, так как даже и в годы наиболее ожесточенного преследова­ния боголюбцев патриархом Никоном, последний никогда не пытался обвинять Неронова и его друзей в протестантизме и, в конце концов, примирился с ним. Если в движении бого­любцев кое-что и могло напоминать выступления Лютера и его последователей, то подобные параллели можно отметить в глубокой преданности вере и в желании поставить «знание писания и житие добродетельное» на более высокое место в работе духовника и священника и в жизни мирян и, наконец, — в желании ограничить исключительную власть епископа­та путем введения священников и мирян в церковное управ­ление. В догматах и литургике, в почитании традиций и икон Неронов всегда оставался верным сыном церкви и всегда старался; улучшить понимание литургики и других традиций русской церкви.

11. СОБОР 1649 ГОДА И СТОЛКНОВЕНИЕ С ЕПИСКОПАТОМ

12. ПРИЧИНЫ МЯТЕЖА ПРОТОПОПОВ ПРОТИВ ЕПИСКОПАТА

13. УСПЕХИ И ТРУДНОСТИ 1645—1652 ГОДОВ