Создание русского патриархата, поднявшего авторитет рус­ской церкви и, казалось, подтвердившее учение об особом избрании Руси для хранения православия, — всего лишь на несколько лет предшествовало трагическим событиям Сму­ты. Этот тяжелый кризис русского государства начался сей­час же после кончины царя Федора, которого константино­польский патриарх Иеремия назвал в своем письме «един­ственным христианским царем во всей вселенной». Со смер­тью царя Федора прервалась династия Рюриковичей, кото­рая более семи веков возглавляла русское государство. На­ступило время полузаконных и совсем незаконных царей и иностранной интервенции. На несколько лет не только пре­кратилось легитимное возглавление русского государства, но и сама столица Руси, вместе с другими многочисленными городами, попала в руки иностранных захватчиков. Поль­ский гарнизон занял Москву, шведы — Новгород, другие го­рода были или в руках иностранцев или в руках русских изменников и авантюристов. После дней величайшего про­славления Руси наступили дни величайшего унижения и горьких оскорблений национального достоинства и право­славной веры. Банды иностранных и русских грабителей сжигали города, грабили население, уничтожали церкви, му­чили, а иногда и сжигали десятки русских священников и монахов. Методы западной религиозной борьбы переноси­лись польскими и литовскими кальвинистами, католиками и униатами на русскую почву. Католики, к тому же, применя­ли на Руси уже давно испытанные в Речи Посполитой мето­ды борьбы с православием. Патриарх Гермоген скончался от голода в Москве, в польской тюрьме, а величайшая рус­ская святыня, Троице-Сергиевская Лавра, осаждалась ли­товско-польскими бандами, в которых католики и протестан­ты объединялись как своей ненавистью к православию, так и жадностью к церковным богатствам. Казалось, что Русь, лишь совсем недавно превозглашенная самой благочестивой землей мира, последует примеру первого и второго Рима и погибнет, оставив безо всякой человеческой защиты право­славную веру и православную церковь. Девять лет политической и идеологической трагедии Руси, начавшейся в 1604 году, после вступления лже-Дмитрия в Россию, и окончившейся в 1613 году с избранием Михаила, не могли не внести в умы и души русских людей самых тя­желых недоумений и сомнений. Что случилось с Русью ? Ка­кие причины привели это «самое благочестивое царство» на край гибели и угрожали его дальнейшему существованию? В уме истинного и последовательного православного челове­ка создавался внутренний конфликт между его верой в из­брание Руси для величайшего служения православию и сом­нениями о будущем его страны, между теориями, созданны­ми идеологами Московской Руси и реальностями русской жизни, которые так жестоко вскрывала и обнажала разыг­равшаяся Смута. Если бы ответственными за смуту были бы только иностранцы, то внутренний конфликт в душах рус­ских людей был бы менее острым. Но они ясно видели, что смута развилась из-за династических распрей сильнейших и знатнейших русских семей, что самые видные представители русской аристократии, лишь недавно, с патриархом Иереми­ей, провозглашавшие богоизбранность русского народа, те­перь шли на службу к полякам, шведам или безвестным про­ходимцам вроде второго лже-Дмитрия, нового мужа полячки царицы Марины Мнишек, в просторечье многими именовав­шегося Тушинским вором. На их глазах князья и бояре преда­вали и продавали свою родину иностранным, исконно враж­дебным России претендентам, — принцам Швеции и Поль­ши, стараясь для своей собственной пользы использовать несчастья и голод народа. Благочестивейший московский на­род, хранитель православия, казалось, не выдерживал испы­таний династического кризиса, — первого трудного экзаме­на истории, — досланного ему Богом.

Те из русских людей, которые задумывались над судьбами своей родины, нередко объясняли испытания смуты, как Божье наказание за грехи страны и ее правителей. В произ­ведениях того времени мы постоянно встречаем указания, что Господь покарал православную Русь за несоблюдение его заповедей, за недостаточно христианское отношение к своим же православным братьям, за нежелание сознать от­ветственность за судьбы страны и церкви.

Один литературный памятник, по времени своего создания относящийся к самым тяжелым годам Смутного Времени, обычно называемый «Историей в память сущим предыду­щим родом», — особенно четко рисует эти настроения совре­менников русской трагедии начала XVII века. «История», обычно приписываемая Келарю Троице-Сергиевской Лавры, Авраамию Палицину, была, по всей вероятности, написана другим монахом монастыря, скорее всего самим его настоя­телем, архимандритом Дионисием. (( «История вкратце в память предидущим родом» обычно находит­ся в тексте Сказания Авраамия Палицына, хотя авторство Палицыпа именно в этой части Сказания неоднократно подвергалось сомнениям. О. Дружинина, недавно переиздавшая Сказание, по мнению автора этих строк справедливо предположила, что «История в память...», видимо, принадлежит перу Дионисия. К аргументам О. Дружининой можно прибавить, что вся тема социального христианства, которой окрашена «История в память...», совсем не подходит к дальнейшей идеологии Сказания Палицына. Постоянные ссылки на Иоанна Злато­уста, любимого автора Дионисия, возможно свидетельствуют, что эта часть Сказания была написана Дионисием. Филиппики «Истории в память...» против богатых и сильных очень близки по стилю к пи­саниям Максима Грека, которого архимандрит Дионисий весьма почи­тал и книги которого он ввел в лавре, как материалы для монастыр­ского чтения во время трапез. Много общих тем можно найти в «Исто­рии в память...», и в позднейшей проповеди Ивана Неронова, долго бывшего учеником Дионисия. Наконец, следует отметить, что в то вре­мя как в последующих главах Сказания автор, т. е. Палицын, все время упоминает самого себя и «я» встречается в Сказании очень часто в этой первой главе Сказания, в «Истории в память...» «я» нигде не встречается и вся она написана как трактат, а не личные мемуары.)) Автор дает подлинно-христианский анализ событиям времени и поведению рус­ского общества. Он откровенно заявляет, что русские люди, особенно высшие круги Московской Руси, не вели себя так, как это подобает христианам и поэтому были наказаны Гос­подом Богом. Социальные отношения, эгоизм, несоответст­вие общественных и классовых соотношений с христиански­ми нормами, забвение долга боярами и богатыми людьми, небрежное и поверхностное отношение к церкви — являют­ся главными темами автора. Его интересуют не грехи и ошибки отдельных людей, но грехи всей Руси, поведение всего общества, проступки всего «Третьего Рима», пренебре­жение им заветов Христа.

Уже само избрание на царство в 1598 году Бориса Году­нова, которого многие считали убийцей царевича Дмитрия, законного наследника престола, младшего сына Ивана Гроз­ного, — автор считает за величайший грех бояр и всего выс­шего правящего слоя Руси. — «Оле, оле беды великия», го­ворит он и указывает, что избрание Годунова в цари было великим грехом. При этом он заявляет, что никто не хочет нести ответственности за это ужасное с его точки зрения из­брание. Все прикрываются именем и волей Божией, — гово­рит он и добавляет, что избравшие ... «глаголюще безумно: Богу так угодно, нам же что до сего?» За это Господь нака­зал Русь, за ... «безумное молчание» всего русского мира, за безразличие к судьбам своего православного государства. Начались природные бедствия — пошли ужасные дожди, все посевы погибли, начался голод. Но и этот голод многие богатые люди использовали с целью личного обогащения. Многие спекулировали на хлебе и других съестных припа­сах, и «прибыток восприемаху десятирицею и вящи». Дру­гие старались закупить голодающих в кабалу и «многие че­ловек в неволю себе введше служиты». Безнравственные богачи пользовались голодом, чтобы заставить молодых де­вушек и женщин пойти на путь разврата. Скупые выгоняли из дому старых слуг, чтобы не делиться с ними припасами, и эти слуги и крестьяне, которые «лето убо все тружаются, зиму же и главы не имеют, где подклонити».

Автор сурово анализирует политику Иоанна Грозного и Бориса Годунова и указывает, что хотя Борис и пытался за­молить свои грехи и помочь населению, но эти старания не заслужили ему прощения Бога. Немало грехов было и у Ивана Грозного. Главным его грехом автор «Истории» счи­тает разгром Новгорода.

Одним из основных грехов всего населения России, автор, каковым видимо является, как указано выше, архимандрит

Дионисий, считает пьянство. Он резко выступает против ка­баков и их содержателей, так как по его мнению «корчем­ницы бо, пьянству и душегубству и блуду желатели». Воз­вращаясь к этой же теме, он напоминает, что после убийства расстриги — первого самозванца — народ московский от ра­дости «дадеся пьянству», вместо того, чтобы служить молеб­ны благодарности за освобождение от поляков и их ставлен­ника. Поэтому «воистинну убо тогда вся Россия прогнева Господа Бога Вседержателя». Еще строже относится он к лицам, забывшим свой долг перед церковью и тем богачам, которые тратят деньги на роскошь и разврат, пируют с блуд­ницами, пользуясь «златокованными и серебреными ковша­ми», в то время как церкви они дают «осиновые и берестя­ные сосуды».

Но особенно настойчиво автор говорит о социальных гре­хах богатых людей, которые угнетали низшие слои населе­ния и бессмысленно копили деньги, вместо того, чтобы дать возможность воспользоваться их богатством «бедному лю­ду» ... «Во всех градех во всей России велико торжество сребролюбное к бесом бываху», — скорбит он, описывая по­ведение бояр и богачей в царствование царя Бориса. Он зо­вет имущих помогать тем, у кого ничего нет или только очень мало. Все же автор «Истории» призывает не к переме­не политического и социального строя, а только к его улуч­шению в духе проповеди Христа. У каждого человека есть свой долг, пишет он, свое место в обществе. Господин имеет право повелевать слугам, но зато обязан заботиться о них; богатый ответствен за всех ему подчиненных — холопов и крестьян. Но слуги и крестьяне, в свою очередь, обязаны знать свое место и свой долг и выполнять его по совести. Самое же главное для человека — это жить по законам цер­кви, правильно пользуясь своими возможностями и своими талантами. Имущие и сильные за неправильное использова­ние власти и богатства будут наказаны Господом. — «О, не-несытимии имением» — грозно заканчивает он свое произве­дение, — «научитеся добро творити. Видите общую погибель смертную? Гонзите сих, да же и вас самех величавых тая же не постигнет лютая смерть».

В этих обличениях легко найти традиционные социальные темы древнерусских проповедников, церковных вождей, свя­тых и публицистов. Уже в первых же переводах с греческо­го, в древнюю киевскую эпоху, русские церковные ученые интересовались социальными проблемами, и их любимым автором стал основатель социально-христианской школы св. Иоанн Златоуст. В так называемом «Изборнике 1073 года» можно найти немало рассуждений на эту тему, которая де­лается неотъемлемой частью русского православия. Состра­дание к бедному, осуждение сильного, неправильно и не по-христиански пользующегося своим богатством, можно найти и у св. Кирилла Белозерского, и у Иосифа Волоцкого и у многих других русских святых. Преп. Иосиф Волоцкий осо­бенно часто призывает власть и богатство имущих помогать несчастным и, требуя от них помощи церкви, делает все, что возможно для бедных. Недаром он называет церковное иму­щество имуществом бедных, а в годы голода он продал все ценности своего монастыря, чтобы помочь голодающим.⁸³ Он сам не только устраивал больницы, дома для стариков, школы, но и требовал, чтобы то же делали и князья. В годы голода он настаивал на введении твердых низких цен на хлеб и на другие виды продовольствия.

Социальная проблема стала еще более актуальной темой на Руси в шестнадцатом веке во время царствования Васи­лия III и в эпоху перемен в общественном строе при Иване Грозном. Авторы самых разнообразных направлений, как например, — Максим Грек, Вассиан Косой, боярин Федор Карпов, поп Сильвестр, Ермолай Еразм и многие другие все более и более упорно говорили в середине этого века о тяж­ких судьбах русского крестьянства, составлявшего в то вре­мя не менее 90—95% населения страны.

В годы Смуты и народной катастрофы проблема помощи бедным стало особенно резкой и поэтому Дионисий, которо­го мы считаем автором упомянутого обличительного труда, неустанно призывал всех помочь своим несчастным братьям во Христе. Он не только призывал, но и помогал лично, ор­ганизовывая помощь населению, которое жило в районах его монастыря. Помощь больным и голодным широко раз­вилась в Троице-Сергиевской лавре. В этой работе Дионисий был не одинок. Многие другие монастыри и частные лица исполнили свой долг по отношению к своим бедным и нуж­дающимся братьям. Особенно известна христианская соци­альная работа Юлиании Осоргиной, описанная в ее житии. В годы голода, при царе Борисе, эта знатная помещица по­святила все свои средства делу помощи бедным и лично уха­живала за больными, бедными и немощными. Она так мно­го работала для своих слуг и крестьян, что в конце концов надорвала свои силы и умерла в год начала смуты. К со­жалению, не известно, была ли эта помещица знакома или связана с архимандритом Дионисием, но, как в ее работе, так и в оценке русского общества самим архимандритом, сказываются ясно выраженные настроения социального хри­стианства.

В решающие годы Смуты, когда Москва уже была захва­чена поляками, архимандрит Дионисий не ограничился кри­тикой общества и помощью нуждающимся. Троице-Сергиевская Лавра, отбившая долгое и хорошо организованное на­падение и осаду польско-литовских войск, делается с 1611— 1612 года объединяющим центром русского национального возрождения и сопротивления. Дионисий и его помощники —Авраамий Палицин, Иван Наседка и другие — составляли грамоты, призывавшие русское население встать на защиту веры и отечества. Запад России в это время был захвачен поляками и шведами; на юге действовали силы анархии и социального разложения, объединившиеся вокруг второго самозванца, а после его смерти — вокруг казачьих вождей — Заруцкого и Трубецкого. Зато север и северо-восток остались свободными, и сюда, на верхнюю Волгу, в Заволжье и в Поморье, идут призывы архимандрита.

В грамотах Дионисия слышатся те же темы, которые уже встречались в выше разобранной, видимо, им же написанной «Истории» русской национальной катастрофы. — «Божьим праведным судом, за умножение грехов всего православного христианства, пишет он в своих призывах, в прошлых годах учинилось в Московском государстве, не токмо между обще­го народа христианского [междоусобие], но и самое сродное естество пресечашя. Отец на сына, и брат на брата воста, единородная кровь в междуусобии проливалася». Архиман­дрит далее писал, что русской смутой воспользовались ере­тики и поляки и, с помощью русских изменников, захватили Москву, низложили и заточили патриарха и пролили «бес­численную кровь христианскую». Дионисий звал всех рус­ских людей спасти православие и Русь от «вечного порабо­щения латинского».

Призывы Дионисия не остались без отклика среди русских людей. Вслед за Троице-Сергиевой Лаврой, Нижний Новго­род — богатейший город восточной России того времени — стал звать русских людей объединиться для организации от­пора внешним и внутренним врагам. Во главе создавшегося в Нижнем Новгороде временного правительства стал пред­ставитель местного купечества, «выборный человек всею землею», мясник Козьма Минин. В свою очередь его грамо­ты требовали от русских людей «подвиг не иного чего ради, но избавы християнской, чтобы топерва московскому госу­дарству помочь на польских и литовских людей. Учинить вместе — докамества московского государства и окрестных городов Литва не овладели и крестьянския веры не поруши­ли». Грамоты Минина выражали твердую уверенность, что «скоро Москва от Литвы очистится и православные крестья­не многие от Латинския и Люторския погубныя веры . .. из­бавит Бог».

Козьма Минин оказался блестящим организатором. Ему удалось объединить в одно мощное национальное движение вольных крестьян севера, купечество и мещанство Поволжья и Заволжья, дворянство старого центра и новых чернозем­ных земель Заочья. Горожанин и помещик, в дружном уси­лии, отбили внешнего врага и подавили внутреннюю смуту. Армии католической Польши, вдохновленные на завоевание России как папским престолом, так и успехами контррефор­мации в Польше и на Западе, были отбиты. Планы короля Сигизмунда и папы превратить Россию в новую провинцию Речи Посполитой и Латинской Европы — окончательно провалились. В 1612 году народное ополчение, сформирован­ное упорными нижегородцами и вдохновленное призывами Дионисия и Авраамия Палицина, взяло, под командой кня­зя Пожарского, престольный город Москву. В следующем году избрание Михаила Романова на трон закончило дина­стическую смуту. Еще пять лет длилась борьба с Польшей, но в 1618 году Деулинское перемирие привело к отказу по­ляков католиков от всех притязаний на подчинение Руси Римскому престолу и польской шляхте. Начавшаяся в сле­дующем 1619 году тридцатилетняя война окончательно от­влекла внимание католической контрреформации от далекой Московии. Россия смогла отдохнуть от страшных годов бес­царствия, интервенции и социальной анархии и залечи­вать свои раны.

Но Смута, почти что приведшая к полной катастрофе рус­ское национальное бытие и русскую церковь, долго не могла быть забыта как поколением, пережившим эти страшные годы, так и их детьми и внуками. Слова архимандрита Дио­нисия, что смута учинилась «Божьим праведным судом за умножение грехов всего православного крестьянства», креп­ко запали в душу русских людей. Все современники смутно­го времени, писавшие о событиях этой эпохи, повторяют в своих хрониках и воспоминаниях эти слова Дионисия. Их можно найти в трудах дьяка Тимофеева, Авраамия Палици­на, в повестях князей Хворостинина, Шаховского, Катырева-Ростовского, в житиях Тулупова и в бесчисленных анонимных работах других писателей того времени. Многие рус­ские люди начали задумываться над тем, как могло «един­ственное и последнее православное царство» дойти до такой беды, и что надо было сделать, чтобы такая катастрофа не повторилась...

I. КРИЗИС ТРЕТЬЕГО РИМА. 1. РУССКОЕ МЕССИАНСТВО

2. СМУТА И ЕЕ ПРЕОДОЛЕНИЕ

3. ИСПЫТАНИЯ ПРАВОСЛАВНОГО ВОСТОКА