Краткое начертание жизни святого апостола Павла

«Воскресное чтение», г. 2

Павел по происхождению еврей от колена Вениаминова (Флп. 3:5); римс­кий гражданин по праву рождения в Тарсе Киликийском (Деян. 22: 3, 25-28); по закону, или по особливому толку, фарисей (Флп. 3:5), к чему приго­товлен воспитанием в Иерусалиме у славного законоучителя Гамалиила (Деян. 5:34); художеством скинотворец (делатель палаток) (Деян. 18:3); по предопределению — сосуд избран (Деян. 9:15); по духовному служению — проповедник, апостол и учитель языков (1 Тим. 2:7); по смирению — мний апостолов (1 Кор. 15:9); по трудам — паче всех их (1 Кор. 15:10).

Вскоре по вознесении Господнем Павел сделался известен как гони­тель Церкви Христовой. Во время побиения камением Стефана он, как участник, стерег одежду побивающих (Деян. 7:58; 8:3).

В том же духе, идя в Дамаск, Павел был ослеплен светом и обращен гласом Христовым с небеси, а в самом Дамаске приял от Анании прозре­ние и крещение и соделался исповедником (Деян. 9: 1-22).

Отселе был в Аравии (Гал. 1: 15-17), после чего опять в Дамаске, где испытал первую опасность от иудеев и князя языческого (Деян. 9: 23-25; 2 Кор. 11:32).

По сему случаю придя в Иерусалим, вошел в общение с Петром и Иако­вом, братом Господним, но и здесь, раздражив проповедью эллинов, от­правился в Кесарию, а потом в Таре (Деян. 9: 26-30; Гал. 1: 18-21).

Когда основалась Церковь Антиохийская, Павел приглашен был Вар­навой для ее утверждения. По случаю голода, оба они были посланы от нее в Иерусалим с милостыней (Деян. 11: 25-30).

После сего, по торжественному воззванию от Св. Духа, Павел предпри­нял из Антиохии с Варнавой первое апостольское путешествие, в котором посещены:

Селевкия,

Кипр, где Павел ослепил волхва Вар-Иисуса, обратил к вере проконсу­ла Сергия Павла;

Антиохия Писидийская, где язычники приняли проповедь, а иудеи воздвигли гонение на проповедников; Икония, откуда также междоусобие жителей препроводило их далее; Листра, где Павел, исцелив хроморожденного, принят был за Мерку­рия язычниками, а от иудеев побит камением; Дервия с окрестностями.

Путешествие кончилось обратным посещением новоучредившихся Церквей (Деян., гл. 13 и 14).

Распря о свободе христиан от закона обрядового и по сему случаю быв­шее Павлу откровение вновь привели его из Антиохии в Иерусалим. Апо­столы утвердили его учение Собором и признали его Богоизбранным апос­толом язычников (Деян. 15: 1-33; Гал. 2: 1-10).

По некотором времени следовало второе путешествие апостольское Пав-ла, в котором, кроме прежде утвердившихся Церквей, посещены:

Фригия; Галатия; Мисия; Троада, откуда апостол видением воззван в Македонию; Неаполь;

Филиппы, где он за изгнание духа пытливого (прорицательного) вмес­те с сопутником своим Силою биен и ввержен в темницу, но только для того, чтобы чудом молитвы привести к Богу темничного стража; Амфиполь; Аполлония; Солунь, или Фессалоники, где хотя некоторые из иудеев и многие из язычников уверовали, но непокорившиеся иудеи огласили проповедни­ков возмутителями; Берия, где они приняты жителями со всем усердием, но преследова­ны от фессалоникских иудеев; Афины, где Павел проповедовал в самом Ареопаге и между прочими приобрел Дионисия Ареопагита; Коринф, где Павел, огорченный упорством иудеев, но и обнадежен­ный в успехе видением, проповедовал полтора года и где он вступил в но­вое служение — священного писателя, написав Послание к Солунянам (1 Сол. 3:6; Деян. 18:5); Кенхрей; Ефес.

Путешествие сие окончилось посещением Церкви Кесарийской, праз­днованием праздника в Иерусалиме и некоторым отдохновением в Анти­охии (Деян. 15:36; 18:22).

В третьем, от Антиохии же начавшемся, апостольско-мученическом путе­шествии Павлом посещены: Галатия; Фригия; Ефес, где Павел преподает крещение и Св. Духа ученикам Иоанновым, учит и чудодействует более двух лет и распространяет славу Евангелия по всей Азии проконсульской и где дерзновенное употребление имени Иису­са Христа иудейскими заклинателями приводит в раскаяние многих чаро­деев, а корыстолюбие Димитрия среброковача производит нелепое про­тив христиан возмущение; Македония и Эллада, даже до Иллирика (Рим. 15:19), и возвратно; Троада, где Павел воскрешает падшего из окна Евтиха; Ассон; Митилин; Хиос; Самос; Милет, где апостол как бы навсегда прощается с пастырями Ефесской Церкви; Кос; Родос; Патара; Тир, где Павел получает первое известие об узах, ожидающих его в Иерусалиме; Птолемаида; Кесария, где предвестие об узах с большей ясностью повторяется про­роком Агавом, однако не колеблет Павла; Иерусалим, где Павел, некогда в лице противуставший Петру за иудейс­кие обряды (Гал. 2: 11-14), сам принужден совершать их и однако подвергается навету иудеев и опасности жизни как враг закона и осквернитель храма, но, несмотря на то, в узах свидетельствует об Иисусе и явлением Его призывается к подобному свидетельству в Рим. А на сем новом пути видят Павла; Кесария, куда быв препровожден для сохранения от иерусалимлян, заклявшихся умертвить его, несколько раз изъясняет он свою невинность и свою веру областным правителям Феликсу и Фесту, и царю Агриппе, но производит в них впечатление почти только одним наречением кесаря (апел­ляцией к кесарю); Сидон; Кипр; Миры Ликийские; Мелит, где он и, по его предсказанию и совету, все его спутники обре­ли спасение с потонувшего корабля и где пребывание его ознаменовано безвредным угрызением от ехидны и целением недужных; Сиракузы; Ригия; Потиолы; Рим, где Павел уже сретается христианами, впрочем, два года пропо­ведует за домашней от правительства стражей в надежде совершенной свободы (Флп. 1: 25, 26) и вносит Евангелие в самый дом кесаря (Флп. 4:22; Деян. 18:23; гл. 28).

От Рима можно полагать начало четвертого апостольского путешествия Павлова - темного в его истории. По сказанию Климента (в Посл. к Ко­ринф.), он был в сие время на Западе, так как и верно намеревался быть в Испании (Рим. 15:24). По признакам, находящимся в его посланиях, дога­дываются, что он посетил вновь некоторые восточные Церкви (Флм. 22; 2 Тим. 4: 13, 20) и основал новую в Крите (Тит. 1:5). Возвратясь же в Рим  к суду, всеми оставлен, но укреплен явлением Господа (2 Тим. 4: 16-18). В сие время пиша к Тимофею, он предсказывал близость кончины своей (2 Тим. 4:6), которая последовала от меча, в гонение Нероново, не ранее 64-го года по Р. X.

 

Автобиография апостола Павла

«Воскресное чтение», г. 1

«Жизнь мою от юности моей, которую сначала проводил я среди народа моего в Иерусалиме, знают все иудеи.

Знают также обо мне издавна (ежели захотят свидетельствовать), что я жил по учению фарисейскому — строжайшему в нашем вероисповеда­нии (Деян. 26: 4, 5).Я иудеянин, родившийся в Киликии, в Тарсе, воспитанный в сем горо­де при ногах Гамалиила, тщательно наставленный в отеческом законе (Деян. 22:3).

Если кто думает на плоть надеяться, то я более: обрезан в осьмой день, от рода Израилева, колена Вениаминова, еврей от евреев, по закону фа­рисей, по ревности гонитель Церкви Божией, по правде законной непо­рочен (Флп. 3: 4-6).

Я думал, что мне должно сильно действовать против имени Иисуса Назорея, и я делал это во Иерусалиме.

Получив от первосвященников власть, я многих святых заключал в темницы, и когда убивали их, я подавал на то голос.

И по всем синагогам многократно мучил их и принуждал хулить Иисуса и в чрезмерной ярости на них преследовал их даже и в чужих городах (Деян. 26: 9-11).

Несмотря на сие, я помилован, потому что так поступал по неведению, не будучи в вере.

Помилован для того, чтобы Иисус Христос во мне первом показал все долготерпение в пример тем, которые будут веровать в Него к жизни веч­ной (1 Тим. 1: 13, 16).

Идучи в Дамаск со властью и препоручением от первосвященников, среди дня на дороге я увидел свет с неба, превосходящий солнечное сия­ние, который осиял меня и шедших со мною.

Все мы упали на землю, и я слышал голос ко мне, говорящий на еврей­ском языке: Савл, Савл! что ты Меня гонишь? трудно тебе идти против рожна.

Я сказал: кто Ты, Господи?

Он сказал: Я Иисус, Которого ты гонишь. Но встань и стань на ноги твои, ибо Я для того явился тебе, чтобы поставить тебя служителем и сви­детелем тому, что ты видел и что Я открою тебе, избавляя тебя от народа иудейского и от язычников, к которым ныне посылаю тебя открыть им глаза, дабы они обратились от тьмы к свету и из-под власти сатаны — к Богу и верою в Меня получили прощение во грехах и часть наследия с освященными.

Посему я не воспротивился небесному явлению.

Но сперва жителям Дамаска и Иерусалима, потом по всей земле иудей­ской и у язычников проповедовал, чтобы покаялись и обратились к Богу и делали дела достойные покаяния (Деян. 26: 12-20).

Потом, через три года, ходил я в Иерусалим видеться с Петром и про­был у него пятнадцать дней.

Другого же никого из апостолов я не видал, кроме Иакова, брата Гос­подня.После сего ходил я в страны Сирские и Киликийские.

Потом, спустя четырнадцать лет, я опять ходил в Иерусалим с Варна­вою, взяв с собою и Тита.

А ходил по откровению. Там особенно знаменитым предложил я бла­говествование, проповедуемое мною язычникам, из предосторожности, не напрасно ли я подвизаюсь или подвизался. Но и знаменитые ничего не возложили на меня более.

Напротив того, видя, что мне вверено Евангелие для необрезанных, как Петру для обрезанных (ибо тот, кто содействовал Петру в апостоль­стве к обрезанным, содействовал и мне к язычникам).

И узнав о дарованной мне благодати, Иаков, и Кифа, и Иоанн, почита­емые столпами, в знак согласия  подали руку мне и Варнаве, чтобы нам идти к язычникам, а им — к обрезанным, только чтобы мы помнили нищих, что и старался я исполнить в точности (Гал. 1: 18, 19, 21; 2: 1, 2, 6, 7, 8, 9, 10).

Я наименьший из апостолов и недостоин называться апостолом, пото­му что гнал Церковь Божию. Но благодатию Божию я то, что есть, и бла­годать Его во мне не была тщетна, но я более всех их потрудился; не я, впрочем, а благодать Божия, которая со мною (1 Кор. 15: 9—10).

Я гораздо более был в трудах, более в ранах, более в темницах и много­кратно — при смерти.

От иудеев пять раз дано мне было по сорока ударов без одного.

Три раза меня били палками, однажды камнями побивали, три раза я терпел кораблекрушение, ночь и день пробыл в глубине морской.

Много раз был в путешествиях, в опасностях на реках, в опасностях от разбойников, в опасностях от единоплеменников, в опасностях от других народов, в опасностях в городе, в опасностях в пустыне, в опасностях на море, в опасностях между лжебратьями.

В труде и в изнурении, часто во бдении, в гладе и жажде, часто в посте, на стуже и в наготе.

Кроме посторонних приключений, ежедневное ко мне стечение людей, забота о всех Церквах.

Кто немощен, с которым бы и я не чувствовал немощи? Кто соблазняет­ся, за которого бы я не воспламенялся?

Ежели должно мне хвалиться, то буду хвалиться немощию моей.

Я знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет (в теле ли, не знаю, вне ли тела, также не знаю, Бог знает) восхищен был даже до третьего неба.

Так знаю о сем человеке {только не знаю, в теле или вне тела, Бог знает).

Что он восхищен был в рай и слышал неизреченные слова, которых человек пересказать не может. Таким человеком могу хвалиться, собою же не хвалюся, разве только немощами своими.

Впрочем, ежели я и захочу хвалиться, не буду безрассуден, потому что скажу истину, но я опасаюсь, чтобы кто не подумал обо мне более, нежели сколько во мне видит или слышит от меня.

И чтоб я не превозносился чрезвычайными откровениями, дано мне жало в плоть, ангел сатаны мучит меня, чтобы я не превозносился.

Трижды молил я Господа о том, чтобы удалил его от меня.

Но Господь сказал мне: довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя в немощи совершенна. И потому я гораздо охотнее буду хвалиться своими немощами, дабы обитала во мне сила Христова.

Посему я нахожу удовольствие в немощах, в обидах, в нуждах, в гоне­ниях, в притеснениях за Христа, ибо когда я немощен, тогда силен (2 Кор. 11: 23-30; 12: 2-10).

Все, что было для меня приобретением, я почел ради Христа потерею.

Все почитаю потерею для познания Христа Иисуса, Господа моего, которое все превосходит. Для Него я от всего отказался и все почитаю по­метом, чтобы приобресть Христа.

И найтись в Нем не с своею праведностию, которая от закона, но с праведностию, которая верою Христовою, которая от Бога по вере (Флп. 3: 7-9).

Подвигом добрым я подвизался, поприще кончил, веру сохранил.

Теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, пра­ведный Судия, в оный день и не только мне, но и всем возлюбившим явле­ние Его (2 Тим. 4: 7-8).

Подражайте мне, как я Христу (1 Кор. 11:1). Будьте как я, ибо и я как вы» (Гал. 4:12).

 

Сказание о святом апостоле Павле

Блж. Иероним. «Воскресное чтение», г. 20

Павел (а прежде Савл), апостол не из числа двенадцати, происходил от колена Вениаминова. Родился в иудейском городе Гишалах, а по покоре­нии сего города римлянами с родителями, переселился в Тарс Киликийский. Отсюда для образования послан в Иерусалим, где и учился у мужа ученейшего — Гамалиила, о коем упоминает Лука в книге Деяний. После того как он присутствовал при убиении мученика Стефана, отправился с письмами от первосвященника в Дамаск, чтобы преследовать веровавших во Христа, но на пути, посредством откровения, обращен и из гонителя претворен в избранный сосуд. Когда, вследствие проповеди его, уверовал проконсул кипрский Сергий Павел, он, по случаю этого торжества веры Христовой, принял имя Павла и с Варнавою обошел многие города, а по возвращении в Иерусалим поставлен от Петра, Иакова и Иоанна апосто­лом язычников.

В двадцать пятом году по страдании Господа, а царствования Нерона на втором году, когда иудейский прокуратор Фест заступил место Фелик­са, он в узах был препровожден в Рим и здесь, находясь под стражею, це­лые два года ежедневно доказывал иудеям, что Мессия уже пришел. По первом ответе, когда Нерон еще не вдавался в те злодеяния, о которых говорит история, был отпущен Нероном для проповеди Евангелия на за­пад, как об этом он сам засвидетельствовал во втором Послании к Тимо­фею, которое писано в узах: В первый мой ответ никто же бысть со мною, но вси мя оставиша: да не вменится им. Господь же мне предста и укрепи мя, да мною проповедание известно будет, и услышат вси языцы и избавлен бых от уст Львовых (2 Тим. 4: 16, 17).

Здесь под именем льва он разумеет Нерона по причине его жестоко­сердия, а чувствуя скорое свое мученичество, он присовокупил: и избавит мя Господь от всякого дела лукава и спасет в царствие Свое небесное, ибо прежде сего сказал: аз уже жрен бываю, и время моего отшествия наста. В тридцать седьмом году по страдании Христовом за Христа усечен во главу в Риме, в тот же самый день, в который скончался Петр, и погребен при дороге Остийской. Написал девять посланий к семи Церквам: по одному — к Рим­лянам, Галатам, Ефесеям, Филипписеям, Колоссянам; по два — к Корин­фянам и к Солунянам; сверх сего, ученикам своим — Тимофею два, Титу одно и Филимону одно. Что же касается до Послания к Евреям, то некото­рые думают, что его писал не Павел, поелику оно по слогу отлично от по­сланий его, но или Варнава, какого мнения держится Тертуллиан, или Лука евангелист, или Климент, епископ Римский, который, по мнению некото­рых, как спутник Павлу, изложил мысли его своею речью. Вернее пола­гать то, что это послание писал сам Павел и в начале его умолчал о своем имени, потому что евреи ненавидели его, писал на еврейском языке с со­блюдением всех красот сего языка, почему оно и в переводе явилось бо­лее красноречивым и разнится от прочих его посланий.

 

Апостол Павел до своего обращения ко Христу

Протоиерей Горский. «История евангельская и Церкви апостольской» Савл, или Павел (первое имя еврейское, второе — римское), был из коле­на Вениаминова, родом из Тарса Киликийского. Что он там родился - это видно из собственных слов его в книге Деяний 21:39; 22:3 (противореча­щее сему предание у Иеронима de viv. ill. с. 5, что Павел родился в Гискале, городе галилейском, не заслуживает вероятия, хотя и оно может иметь сколько-нибудь в себе истины: может быть, его предки когда-нибудь жили в этом городке). Так как мы не знаем, долго ли Павел жил в отеческом доме, то и не можем определить, как велико влияние на его образование имело его рождение в главном городе киликийском, который в ученом отношении равнялся в это время Афинам и Александрии (по свидетель­ству Страбона). Конечно, его раннее знакомство с греческим языком и жизнью греков не осталось без влияния на образование из него учителя еллинов (языков). Но немногие места из греческих стихотворцев в его речи афинской и посланиях еще не доказывают, чтобы он воспитанию своему был одолжен знакомством с греческой литературой (1 Кор. 15:33 из Менандра, к Титу 1:12 из Епименида, Деян. 17:28 из Арата).

Первые два изречения могли ходить в народе как пословицы. После­днее замечательно своею точностью, удержано даже γάρ: του γαρ και γένος έσμέν. Но Арат был родом киликиянин, следовательно, соотечественник Павла; следовательно, его стихотворения могли быть ему известны и из школы. Притом сам апостол говорит, что он воспитывался не в Тарсе, а в Иерусалиме (Деян. 22:3) (άνατεθραμμένος). После образования раввинского ревностный фарисей, каким Павел был до обращения, не позволил бы себе входить в такое близкое общение с язычниками, чтобы учиться в их акаде­мии. Он предназначался отцом своим фарисеем, как видно, в раввины и для того отправлен был в Иерусалим, чтобы в школе фарисейской сделать­ся ученым толкователем Писания и преданий. Он воспитывался у Гамалиила, законоучителя фарисейской секты, который, по выражению книги Де­яний (5:34), был честен всем людем (( Согласно с сим и в Талмуде пишется: с той поры, как умер Гамалиил, окончилась и слава Божия )). Образование в сих школах состояло в толковании Св. Писания. Иудеи, пишет Иосиф Флавий (Antiquit. I. XX с. XL), всю мудрость поставляют в том, чтобы а) ясно разуметь свои законы (τα νόμιμα σαφώς επισταμένοι) и б) истолковывать силу священных книг (την των ιερών γραμμάτων δύναμιν έρμηνεΰσαι). Изучение закона (по талмуду in Pirke Aroth. с. 5, 521) начиналось с пяти лет, с десяти — изучение мишны, с три­надцати лет юноша обязывался уже к строгому исполнению закона (Tholuck. Stud. u. Kritik., 1835. S. 366). Обстоятельное изучение закона Павлом мож­но видеть из множества приводимых им мест из Писания в его посланиях. До 50 мест приводится в них на память, то есть не с точным удержанием слов перевода. Наставник Павлов отличался умеренностью взгляда на раз­номыслящих (Деян. 5:34), он знаком был даже с греческой литературой. В талмуде пишется, что он позволял себе ходить даже в бани языческие, ук­рашенные статуями богов. Когда это возбудило удивление в язычниках, то Гамалиил отвечал: баня устроена прежде статуи, не она поставлена для бо­гини (Венеры), но богиня поставлена для украшения бани (Tholuck. ibid. S. 378). Такая свобода в деле могла иметь благоприятное влияние на его уче­ников. Но юноша с пламенной и сильной душой, каков был Павел, если за что брался, то не иначе как со всем жаром; его сердце и само по себе было наклонно к ревности самой неумеренной — и фарисейство давало много пищи такому направлению. Из личных свойств его характера, равно как из собственных его свидетельств, мы можем заключить, что он старался пре­взойти всех своих современников в законной праведности, как понимали ее жаркие фарисеи. И это было не без намерения Промысла. Чем ревност­нее было его стремление к святости, чем более он должен был бороться с некоторыми влечениями своей пламенной и сильной натуры, тем более имел случаев доказывать, что есть в человеке зло, которого нельзя укро­тить одной уздой закона; что человек может знать доброе, но не может все­гда творить доброе, что он невольно, при всем добром расположении, ув­лекается силою богопротивных влечений от добра ко злу. Павел, конечно, никогда бы так живо, так точно не описал такого состояния в седьмой гла­ве Послания к Римлянам, если бы не знал его по собственному опыту. И то, что он перешел к христианству из такой секты, в которой употребляли все предосторожности, поставляли всякие преграды против силы пожеланий и страстей, всеми мерами старались принудить себя к добру, — было весьма важно для Павла. Испытав все эти меры сам собою и узнав их слабость, он мог, как представитель всех людей с ревностными нравственными стрем­лениями, свидетельствоваться собственным опытом в том, как глубоко в че­ловеческой природе лежит чувство потребности искупления. После этого, также по собственному опыту, он мог определить отношение внутренней свободы, проистекающей из веры в искупление, к рабству законному. Хотя Павел был верным и ревностным учеником Гамалиила, однако отсюда нельзя заключать, что перешел в него и дух умеренности, которым Гамали­ил отличался в отношении к христианству. Ученик, и особенно ученик с таким сильным оригинальным духом, подчиняется духовному влиянию сво­его учителя только в такой мере, в которой оно соответствует его собствен­ному расположению духа. Непреклонность его характера, огонь природы, огонь юношества делали его сильным, склонным к гонениям, ревнителем против всего, что противоречило системе почитаемой им святою. И когда Стефан восстал против фарисеев, то Павел, бывший тогда в Иерусалиме, стал с сего времени сильнейшим гонителем христианства. Он входил в дома христиан, влачил мужчин и женщин на суд Синедриона и заключал их в темницы (Деян. 8:3), принуждал их хулить Христа (26:11). После мучени­ческой кончины Стефана, когда многие последователи Евангелия искали себе убежища в других городах, он считал своим призванием преследовать их в знатном сирийском городе Дамаске, куда довольно их удалилось. И спешил туда, быв уполномочен своим верховным судилищем по делам цер­ковным (которому сами римляне предоставили право употреблять всякие меры против нарушителей их закона), истреблять всех христиан. Извест­но, что последовало с Павлом на пути в Дамаск.

 

Апостол Павел до обращения и после обращения своего ко Христу

Архимандрит Феодор. «Несколько статей о святом апостоле Павле». СПб, 1860

Сам апостол Павел свидетельствует о себе, что Бог благоволил избрать его от чрева матери его: Благоволи Бог, избравый  мя от чрева матери моея. (Гал. 1:15). Посему самые природные свойства прежде бывшего Савла и все обстоятельства его от самого рождения уже должны быть, по намере­нию Промысла, в некоторой сообразности с его избранием.

В самом деле, по самой природе своего духа Савл является необыкно­венно великим и многовместительным сосудом, которому нужно было только предаться Христу и через это очиститься от греха и исполниться Св. Духа, чтобы он явился избранным сосудом Христовым — Павлом. Так, крайне неверна мысль, что Савл до обращения ко Христу водился преиму­щественно воображением и чувством. Напротив, из всего известного нам о нем до его обращения виден в нем ум твердый, отчетливый. Если он жестоко гнал христиан, то это произошло у него не от слепого движения пламенеющего ревностью сердца, но от ложного убеждения разума и со­вести, что того требовал самый долг. Аз мнех, говорил он впоследствии, с сокрушением жалуясь не на слепое чувство, а на ошибку ума и совести, аз мнех, яко подобает ми много сопротивна противу имене Иисуса Назорея сотворити (Деян. 26:9). Но из сих же слов видно и то, что Савл, действительно, не умом только хотел жить, но и сердцем столько же глубоким, как и воспри­имчивым; признанное и одобренное умом он принимал и в глубину своего сердца. А потому одарен был он и волей сильной и решительной на то, чтобы определения ума и движения сердца выражать и исполнять в соот­ветственной им внешней деятельности.

Замечательно и важно, что с великими природными дарованиями Савл произошел и принял первые впечатления жизни не в Иерусалиме или Иудее, но среди язычников — в Тарсе. Когда он родился (Деян. 22:28), роди­тели его были  уже римскими гражданами. Видно, они были внимательны к тому, что из языческого быта могло быть полезно для израильтян. Отсюда всего проще объясняется то, как Савл познакомился с некоторыми язычес­кими писателями (что видно из мест приводимых им из греческих поэтов).И вообще, языческий мир для уроженца Тарса было открытие, нежели для иерусалимляна; быть не могло, или, по крайней мере, невероятно, чтобы Савл, с его дарованиями, вовсе упустил из виду особенно примечательное и важное в окружающей его среде язычества. Так Промысл самыми ранни­ми обстоятельствами жизни Савла предуказывал и предуготовлял для него поприще, именно — в языческом мире. Но родители его твердо внушили ему и, следовательно, сами высоко ценили то, что они — чисто еврейского происхождения и именно из колена Вениаминова. Посему Савл и в язычес­ком Тарсе был под влиянием духа природно иудейского.

Для воспитания Савл был послан в Иерусалим, где было столько иудей­ской святыни, столько видимых залогов великого назначения иудеев, где дух народный представлялся в полном и свободном раскрытии. Воспита­тель его был знаменитый законоучитель и, по Талмуду, начальник над фа­рисейским училищем; Гамалиил — муж, как видно из книги Деяний, благо­намеренный и здравомыслящий. И это — очень важное обстоятельство. Ибо, когда иудейство не примечало и не ощущало благодатного духа вет­хозаветного устройства и закона, то отсюда не только происходило жела­ние стоять за внешнюю законность как за самое существенное в деле спа­сения, но и была возможность под прикрытием наружных обрядов и дел закона иметь глубоко развращенное сердце, что и обличал Господь в фа­рисеях. Савл от Гамалиила перенял, по крайней мере, только превратные воззрения иудейства, но был свободен от искушения бесстыдного лице­мерия, зависти, пустосвятства и подобных пороков чуждых Гамалиилу.

При изучении Закона Божия и разнообразных постановлений и пре­даний отеческих ум Савла, под руководством учителя-фарисея, не мог про­никать далее мертвого письмени ветхозаветных откровений и внешнос­ти обрядов и потому убедился, как в истине, в мечте достигнуть совершен­ства духовного, или праведности, через строгое, преимущественно внеш­нее исполнение законных предписаний и преданий. Превосходство даро­ваний и прилежания сего юноши послужило только к тому, что он стал по закону фарисей, преуспевавший паче многих сверстников своих в роде своем (Флп. 3:5; Гал. 1:14). Переводя такое убеждение и направление ума в самое чув­ство и жизнь свою, он был по правде законной непорочен (Флп. 3:6). И дей­ствуя с силою по этому правилу жизни, он явился излиха жарким ревните­лем отеческих преданий (Гал. 1:14).

Когда Савл выступил на поприще самостоятельной деятельности, хрис­тианство уже неудержимо распространялось в Иерусалиме и всей Иудее. Савл чем с большей отчетливостью убежден был в иудействе (с известным харак­тером оного), тем решительнее — при всей высоте учения христианского и поразительности апостольских чудес — оставался в неведении Божествен­ности христианства; чем проницательнейший имел ум, тем яснее видел пря-мую противоположность христианства тогдашнему иудейству и потому чем более любил закон отеческий и род свой с его высоким избранием, тем бо­лее разгорался негодованием на христиан и тем менее расположен был рав­нодушно смотреть на размножение их среди избранного народа. И вот о сем-то самом расположении своем и сказал апостол следующее: аз мнех, яко подобает ми многая сопротивна противу имене Иисуса Назореа сотворити. Иже и сотворих, продолжал он, во Иерусалиме и многи от святых аз в темницах затворях, власть от архиерей прием: убиваемых же им прилагах совет (речь, конечно, о Стефане) и на всех сонмищах множицею муча их, принуждах хулити: преизлиха же враждуя на них, гонях даже и до внешних градов (Деян. 26: 9-11). Казалось, что с отчетливостью в мыслях, с искренностью в чувстве и с силою на деле занятый враждою против христианства за иудейство, не имеющее жизни, дух Савла должен был остаться неприступным для благодати, и его участь, казалось, решена была им самим навсегда. Но он творил все это по неведению, по предзанявшим его ум, и сердце, и волю ложным понятиям, с слепой и Боговраждебной, но чистосердечной (Деян. 23:1) ревностью о мнимой прав­де — это и привлекало к нему благодать. Помилован бых, яко неведый сотворих в неверствии (2 Тим .1:13). Благодать дала до всей крайности раскрыться в нем иудейству, чтобы тем вернее и решительнее в нем ниспровергнуть это иудей­ство и, исполнив собою его ум, сердце и волю, явить его благопотребным сосудом своим против иудейства для обращения язычников.

Как же это совершилось?

Враждуя всей душой против Бога и, однако, в совести, а не по внушению страстей, убежденный, что он поборает по Боге, он должен был или погиб­нуть, или же каким-либо образом быть вразумленным от Самого Бога, ибо его дух, мнящийся утверждаться в Самом Боге и притом при свидетельстве самой совести о своей непорочности перед Ним, не мог быть доступен ни для какого другого вразумления; всякое другое вразумление было далеко слабее внутренней опоры его заблуждения. Так произошло, что Павел при­зван был не человеками, не чрез человека, как он сам говорит, но Иисусом Хрис­том и Богом Отцом, воскресившим его из мертвых (Гал. 1:1), Савл... дыхая прещением, и убийством на ученики Господни... испроси послания в Дамаск... Бысть ему приближитися, и... слыша глас глаголющ  ему: Савле! Савле! что мя гониши? Рече же: кто еси, Господи ?  Господь же рече: Аз есмь Иисус, Его же ты гониши (Деян. 9:1-5)... И теперь все, что доселе направляло Савла против христианства за иудейство, должно было послужить только к тому, чтобы тем совершеннее обратиться ему от иудейства ко Христу и предаться Его истине и благодати.

Так, если Савл всей душой предан был и заблуждению, принимаемому им (по заблуждающей, но не зазирающей себя совести) за истину Божию, то по явлении ему непосредственно и лично самой истины и премудрости Божией — Христа, тем паче свойственно было ему с полным самопожертвованием предаться сей самосущей истине — Христу. Господи, что мя хоще­ши творити (Деян. 9:6)? — с трепетом отозвался он на глас Господа тотчас же, как узнал, Кого он гнал в лице христиан. Яже ми бяху приобретения, — говорил он впоследствии, — сия в миних Христа ради тщету. Но убо вменяю вся тщету быти за превосходящее разумение Христа Иисуса Господа моего, Его же ради всех отщетихся и вменяю вся уметы быти, да Христа приобрящу, яко разу­мети Его, и силу воскресения Его, и сообщение страстей Его, сообразуясь смерти Его (Флп. 3: 7-10).

Если Савл, принимая ложь мертвого иудейства за живую истину Божию, был недоступен для вразумления ни словом, ни подвигами, ни чудесами учеников Христовых, никем и ничем, кроме Самого Бога — Христа, то та­кой душе, по непосредственном дознании или видении самого лица Боже­ственной истины, свойственно было тем паче не знать уже никаких других правил и внушений, кроме света истины Божией, кроме водительства Хри­стова и внушений Св. Духа. А это привлекало к нему в преизобилии новые непосредственные озарения небесной истины, новые откровения Хрис­товы в непрестающем вдохновении от  Св. Духа. Так произошло то, что егда благоволи Бог явити сына Своего в Павле, он с того времени «не советовался с плотью и кровью» и, таким образом, истину Христову принял и изучил не от человек, но по откровению Иисуса Христа (Гал. 1: 12, 15, 16). Не то сие значит, чтобы Павел уже не брал во внимание и в руководство свое ничего слышанного от очевидцев Христовых, проповеданного другими апостола­ми. Напротив, он же сам говорит о себе: «особенно же знаменитых, то есть из апостолов, предложих благовествование, иже проповедую... да не како вотще текох, или трудихся» (Там же, 2:2). Известно также, что он сам предъявил Антиохийской Церкви решение апостольского Собора касательно того, обрезывать или не обрезывать язычников, и тщательно выполнял жела­ние других апостолов о собрании милостыни для нищих; мнимии столпи быти десницы даша мне и Варнаве общения... нищих точию да помним: еже и потщахся сие истое творити (Там же, ст. 9:10). Но дело в том, что Павел ни­чем и слышанным или принятым от других не пользовался и не руководил­ся без удостоверения от непосредственного откровения. Так, если ходил апостол Павел в Иерусалим предложить свое учение на некоторое рассмот­рение другим, то ходил именно по откровению; взыдох же по откровению (там же, 2:2). И решение апостольского Собора он уже упредил пропове­дью о решенной здесь истине, подтверждая Боговдохновенность своей проповеди знамениями и чудесами. Но вот яснейший пример на то, что и в слышанном от других он удостоверяем был непосредственным открове­нием. Быть не могло, чтобы он ничего не слышал от других об обстоятель­ствах учреждения Евхаристии, когда в апостольской Церкви ежедневно преломляли таинственный хлеб. Но Павел так говорит об Евхаристии: аз приях от Господа, еже и предах вам, яко Господь Иисус в нощь, в нюже предан быва­ше, прием хлеб  и пр. (1 Кор. 11:23). Таким образом, если и слушал Павел то и другое у других апостолов, если и сам искал у них подтверждения своему учению, из предосторожности да не всуе трудится; тем не менее, однако ж, непреложно и в строгом смысле должно быть понимаемо то, что Павел не от человек приял благовестие или научился тому, но через откровение Иисуса Христа, как сам он говорит.

Если Савл столько ревновал об утверждении только призрака или без­жизненного облика истины (каковым стало иудейство), что не удовлетво­рялся действованием за иудейство в Иерусалиме или в Иудее, но устре­мился и в чужие города, в языческий Дамаск, то тем паче свойственно было ему, непосредственно озаряясь светом самой истины Божией, сде­латься избранным сосудом, готовым к разнесению сего небесного света всюду, где только можно было, с воспламененною и управляемою от Духа Святого ревностью. Господь нашел его таким сосудом уже при самом обра­щении его, когда сказал ему: на се бо явихся ти, сотворити тя слугу и свидете­ля, яже видел еси и яже явлю тебе: изимая тя от людей Иудейских и язык, к ним же Аз ныне посылаю тебя отверсти очи их, да обратятся от тьмы в свет (Деян. 26: 16-18); то же засвидетельствовал о нем другому, который назначался крестить Савла: иди, яко сосуд избран Ми есть сей пронести имя Мое пред языки и царьми и сынми Израилевыми (Там же, 9:15).

Так совершилось то, что Павел и призван был непосредственно от Бога и вступил в незаходимый для него свет непосредственных откровений Божиих с назначением просвещать мир сим светом — сказать кратко — из гонителя соделался боговдохновенным апостолом. Живое и скорбное со­знание боговраждебных дел доапостольской его жизни упрочивало в нем смирение — это внутреннее основание духовного совершенства — и усили­вало ревность его в прохождении апостольского поприща силою Св. Духа. То и другое трогательно выражается в следующих словах апостола: последи всех, яко некоему извергу, явися (Христос) и мне. Аз бо есмь мний Апостолов: иже несмь достоин нарещися Апостол, зане гоних Церковь Божию. Благодатию же Божиею есмь, еже есмь, и благодать Его, яже во мне, не тща бысть, но паче всех их потрудихся: не аз же но благодать Божия, яже со мною (1 Кор. 15: 3-10. Подоб. 1 Тим. 1: 12-16).

Мало сего, самые прежние заблуждения Савла, по озарении души его светом Христовой благодати и истины, превратились для Павла, по пре­мудрому устроению Промысла, уже как бы в некоторое предуготовление к главным предметам и делам апостольского его служения. Так, ложь прав­ды законной, или поставляемой от самого человека вместо правды Божи­ей, попущено было Савлу развить до последней крайности — до гонения на Христа и Его Церковь, и тогда-то открылась и дарована ему от Христаистинная правда единственно по милости, покрывающей и заглаждающей все вины и притом поставляющей гонителя в апостола. Через это самое он и оказался готовым к полному вразумлению от Духа Святого в той ис­тине, что человек оправдывается не законом, не через внешне букваль­ное исполнение законного долга, но благодатью, приемлемой через дея­тельное послушание живой веры. Действительно, в первом же апостольс­ком путешествии он ясно и определенно изрекает эту истину: от всех, от нихже не возмогосте в законе Моисееве оправдитися, говорит он иудеям, о сем всяк веруяй оправдается (Деян. 13:39).

Савл, ратуя за ветхозаветные постановления, оказался враждебным существенному предмету откровений ветхозаветных — Христу, Который, впрочем, наконец во всем свете открылся ему. Так устроилась в его духе полная готовность к восприятию от духа истины тех откровений, что вет­хозаветные образные учреждения и обряды, совершенно затемненные в своем существенном значении, уже стали негодны и что они должны быть отменены, когда явилась сама предызображаемая ими спасительная исти­на, что в Богоуправленных обстоятельствах и Богоданных откровениях и учреждениях Ветхого Завета предызображена  тайна  Христова. Посему уже в первых речах к иудеям, для убеждения их в вере во Христа, апостол изла­гает кратко самую историю Ветхого Завета и предостерегает: да не при­идет на них реченное во пророцех (Деян. 13: 16-41), и является постоянным поборником того учения против иудействующих, чтобы не отягощать об­ращающихся язычников внешне законным игом иудейства.

Савл на себе самом испытал, сколь нелепы и гибельны гордые мечты избранного народа — иудеев — о своем превосходстве; он сам некоторое время разделял упорство сего народа, тогда как язычники начали оказы­вать послушание благодати спасения, которая, однако ж, обрела и его. Можно ли было после сего смотреть на свой народ с гордостью, как на необходимую принадлежность Церкви, и на язычников — с отвращением, как на врагов и отверженцев? Посему-то Господь и нашел его верным и способным к тому, чтобы вверить ему благовествование именно язычни­кам и для сего открыть во всем свете тайну призвания языков.

И как духовно велик и боголепен является святой Павел в возрожден­ном состоянии, в достоинстве и на поприще своего апостольства!

 

О чудесном обращении святого апостола Павла

Блаженный Августин. «Воскресное чтение», г. 10

Мы слышали слова апостола, или лучше, слова Самого Христа, говоряще­го в апостоле, которого сделал Он проповедником из гонителя, — Он, поражающий и исцеляющий, умерщвляющий и животворящий, Агнец, умер­щвленный волками и волков претворящий в агнцев. Исполнилось на Пав­ле то, что предсказано было в славном пророчестве Иакова, когда сей святой патриарх благословлял сыновей своих, касаясь присутствующих и провидя будущее. Ибо Павел, как сам свидетельствует, был от колена Вениаминова. А когда Иаков, благословляя детей, дошел до Вениамина, чтобы благословить его, то сказал об нем: Вениамин волк хищник. Но этот волк хищный всегда ли таков? Никак. Он рано яст еще (похитит), и на вечер дает пищу (Быт. 49:27). Сие-то исполнилось на апостоле Павле. Посмот­рим на него, если угодно, рано похищающего и на вечер раздающего пищу. Послушайте о похищающем: Савл, как свидетельствуют Деяния апостоль­ские, испроси послания от архиерея, яко да аще некия обрящет того пути сущия, связаны приведет, разумеется, для наказания, и шел дыхая прещением и убийством (Деян. 9: 1,2). Вот он — рано похищающий! Савл явно присут­ствовал и тогда, как первомученик Стефан был побит камнями за имя Христово, и так присутствовал побивающим, что недостаточно было для него побивать только своими руками, но, желая быть орудием в руках всех побивающих, он хранил одежды всех, являя более свирепства в этом вспо­можении, нежели в своеручном побиении. Таким образом, мы слышали: рано похитит; теперь посмотрим, как на вечер разделит пищу. Вот, поражен­ный гласом Христовым с неба, слышит он запрещение свирепствовать и падает на лицо свое, ибо надлежало быть прежде повержению его — по­том восстанию, прежде поражению — потом исцелению. И не жил в нем после Христос, если б не предано было смерти то, что прежде в нем худо жило. Что же услышал низверженный? Савле, Савле, что Мя гониши? Жес­токо ти есть противу рожна прати (Деян. 9: 4, 5)? А на вопрос его: кто еси, Господи! — тот же голос свыше ответствовал: А? есмь Иисус, Его же ты гони­ши. Глава членов, еще на земле обретающихся, вопиет на небе и не гово­рит: что гонишь Моих служителей, но что Мя гониши? Савл говорит: что мя хощеши творити? Уже готовит себя на повиновение тот, кто прежде производил лютое гонение. Уже начинает образовываться из гонителя проповедник, из волка — овца, из врага — воин. Возвещено ему, что он должен делать. Правда он сделался слеп, но свет внешний отнят у него для того, чтобы сердце его озарилось внутренним светом; отнят свет у гонителя, чтобы даровался благовестителю. Но и тогда как не видел дру­гих предметов, видел Савл Иисуса. Так, в самой слепоте его образовалось таинство верующих, ибо верующий во Христа должен взирать на Него, а прочее считать как бы не сущим, да сознает в твари ее тленное, а в Твор­це — свое благосовершенное.

Теперь смотрите. Приведен он к Анании, а Анания значит овца. Вот хищный волк приводится к овце для последования ей, а не для хищения;но дабы овца не ужаснулась при ужасном явлении волка, Сам Пастырь с неба, все сие устроявший, известил овцу, что волк хотя придет, но злости в нем уже нет. И при всем том такая страшная молва предшествовала сему волку, что овца, услышав его имя, не могла не смутиться. Ибо когда Гос­подь Иисус возвестил Анании, что Павел пришел уже с тем, чтобы веро­вать, и Анания должен идти к нему, то сей сказал: Господи, слышах от мно­гих о муже сем, колика зла сотвори святым Твоим во Иерусалиме, и зде имать власть от Архиерей связати вся нарицающия имя Твое (Деян. 9: 13, 14). Тогда Господь к Анании: иди, Аз бо скажу ему, елика подобает ему о имени Моем пост-радати (15:16). Дивное и великое дело совершается. Свирепость волка обуздывается, волк пленником приводится к овце. И слух о хищном вол­ке так был велик, что овца, услышав имя сего волка, боялась даже под рукою Пастыря. Но она укрепляется, да не помышляет уже о его злости и не боится его наглости. Так Агнец, умерший за овец, привел овцу в безо­пасность от волка.

Не премолчи, сказано, ниже укротися Боже (Пс. 82:2). И вот он не умол­чал, воззвал с неба: Савле, Савле, что мя гониши? Исполнил первое — не пре­молчи, явит и второе — не укротися. Во-первых, не пощадил его заблужде­ния и лютости, гласом Своим низложил жаждущего убийств, отнял свет у свирепствующего, пленником привел его к Анании, которого он же, гони­тель, искал. Вот не кротость, а гнев; гнев не против человека, но против порока. Мало сего, еще да не премолчит,  да не укротится. Когда Анания боялся и трепетал, услышав имя столь известного всем волка, Господь го­ворит: Аз скажу ему. Вот уже угроза, вот гнев. Не премолчи, ниже укротися, Боже. Покажи гонителю не только благость, но и строгость Твою. Пока­жи, да научится и терпеть, что делал, да почувствует сам, что наносил дру­гим. Аз, говорит, скажу ему, елика имать пострадати. Так явил Ты страх, но помоги, чтоб, страдая, не погиб тот, кого ты сотворил, кого обрел. Аз ска­жу ему, елика имать пострадати о имени Моем. Где страх — там и спасение. Кто действовал против имени, да потерпит за имя. О гнев милосердый! Видишь, как готовит меч, но для очищения, а не для погибели, для увраче­вания, а не для убиения. Христос сказал: Аз скажу ему, елика имать пострада­ти о имени Моем. С какой целью? Внимай самому тому, кто страдал. Недо­стойны, говорит, страсти нынешнего времени к хотящей славе явитися в нас (Рим. 8:18). Пусть свирепствует, пусть скрежещет мир, пусть изрыгает ру­гательства, поднимает оружие: что сделает он тому благу, которое мы по­лучим? Взвешиваю то, что терплю, против того, чего надеюсь. Первое чув­ствую, второму верую. И однако больше значит то, чему верую, нежели, что терплю. Какое бы ни было зло за имя Христово, если можно жить -оно сносно, если нельзя — преселит отсюда. Не упраздняет, а ускоряет. Что ускоряет? Награду, наслаждение, которое, когда настанет, никогда не пре­станет. Труд имеет конец, а награда бесконечна.

 

Обращение Савла (9: 1-31)

Бахметева. «Рассказы из истории Христианской Церкви». М., 1884

Между тем как в Иерусалиме, по убиении Стефана, продолжалось силь­нейшее гонение на верующих, особенно ревностно действовал против них молодой Савл. Он принадлежал к секте фарисеев, которые ненавидели учение Христово, считая Христа разорителем закона Моисеева. Савл был искренно убежден, что ему следует всеми силами действовать против име­ни Иисуса Назорея. Одаренный умом, непоколебимой силой воли, духом пылким и отважным, он употреблял все эти дары против учения Христо­ва и был одним из главных гонителей Христовой Церкви. Он входил в дома, брал верующих, предавал их суду, заключал в темницы, мучил их. Он принуждал их хулить имя Христово — то святое имя, которое скоро долж­но было сделаться его единственной надеждой. Когда убивали верующих, он подавал на то голос.

Мало того, Савл испросил еще у первосвященника письмо к синагогам в Дамаске, в Сирии, чтобы и там иметь право брать верующих и приво­дить их в Иерусалим. Он знал, конечно, что верующие, рассеявшись по разным городам, везде распространяли учение Христово. Первосвящен­ник, вполне доверяя Савлу, дал ему письмо к синагогам в Дамаск, и Савл, дыша злобой и ненавистью к последователям Христа, отправился в путь. Но не успел он дойти до Дамаска, как, по милости Божией, произошла в нем чудесная перемена.

Он подходил уже к Дамаску, как вдруг, около полудня, большой свет с небеси осиял его и бывших с ним, так что все в страхе пали ниц. Затем голос с небеси сказал: «Савл, Савл, что ты Меня гонишь?» «Кто ты, Госпо­ди?» — спросил изумленный Савл. «Я Иисус, Которого ты гонишь», — ска­зал тот же голос.

В трепете и ужасе Савл воскликнул: «Господи, что повелишь мне делать?»

Все спутники Савла были в оцепенении, не понимая, что делается, ибо слышали голос, но не видали никого. Он же встал, но от славы света ли­шился зрения, хотя глаза его были открыты; его за руку повели в Дамаск. Три дня он пробыл в постоянной молитве, не вкушая пищи.

В Дамаске жил человек, верующий во Христа, по имени Анания. Гос­подь в видении сказал ему: «Иди на улицу, называемую Прямой, и отыщи в Иудином доме тарсянина по имени Савл. Он теперь молится и видит в видении, что человек, которого зовут Ананиею, возложив на него руку, возвратит ему зрение».

— Господи! — сказал Анания, я от многих слышал об этом человеке, сколько он сделал зла святым Твоим в Иерусалиме, и теперь он имеет власть от первосвященника вязать всех призывающих имя Твое.— Иди, — сказал Господь, — ибо сей человек есть Мой сосуд избранный и понесет имя Мое к народам, и царям, и сынам израилевым. И Я покажу ему, сколько он должен пострадать за имя Мое.

Тогда Анания пошел и, найдя Савла, возложил на него руки и сказал: «Брат Савл, Господь Иисус, явившийся тебе на дороге, послал меня, что­бы ты прозрел и получил Духа Святого».

При этих словах, как будто чешуя спала с глаз Савла, он принял креще­ние и стал проповедовать в синагогах, что Иисус есть Сын Божий. Удивля­лись все знавшие, что он был самый ревностный гонитель учения Христа. Иудеи, в ярости на него, решились его убить, но верующие, узнав об этом, помогли ему удалиться из города Дамаска: они спустили его ночью в кор­зинке из дома его. Савл некоторое время пробыл в Аравии и через три года после своего обращения пришел в Иерусалим. Он захотел пристать к уче­никам, но они чуждались его, помня, как он гнал Церковь Христову. Нако­нец, один из учеников, Варнава, давно знавший Савла, потому что, как по­лагают, учился вместе с ним у Гамалиила, рассказал всем о чудесном обра­щении Савла и о том, как он проповедовал в Дамаске. Тогда ученики приня­ли его с любовию. Он везде безбоязненно говорил о Христе и много состя­зался с еллино-евреями. Понятно, что иудеи возненавидели его, теряя в нем сильного и ревностного союзника; они и тут покушались убить его. Тогда ученики проводили его в Тарс. Сам Господь повелел Савлу удалиться из Иерусалима; Он явился ему и сказал, что здешние не примут свидетель­ства его. «Поди, — прибавил Господь, — Я пошлю тебя далеко к язычникам».

Впрочем, в это время Церкви по всей Иудее, Галилее и Самарии были в покое, назидаясь и ходя в страхе Господнем, и при утешении от Святого Духа умножались.

 

Обращение Павла (37-й год)

В. Михайловский (перев. Шаффа). «Святой апостол Павел». Перевод и издание. СПб., 1863

На пути в Дамаск случилось то самое чудо благости, вследствие которого дышащий гневом Савл стал молящимся Павлом, самонадеянный фарисей превратился в смиренного христианина, самый опасный враг Церкви сде­лался самым деятельным и сильным Ее апостолом и к своим богатым при­родным дарованиям воспринял обильные дары Святого Духа. Павел мно­го раз в своих посланиях приводит это послужившее началом новой его деятельности событие в защиту своего апостольского служения, отверга­емого иудействующими его противниками, причем, однако ж, не вдается в подробное изложение обстоятельств, которые он считал известными, так как он их уже описывал верующим и знакомым. В Послании к Галатам он с особенной ясностью выставлял то, что он призван к апостольскому служению не через посредство человеческое (как, например, некогда из­бранный по жребию на место Иуды Матфий), но прямо — воскресшим Христом (1:1), и что евангельское учение, назначенное для возвещения язычникам, получил независимо от человеческого наставления, по откро­вению от Иисуса Христа (ст. 11-16). Согласно с этим он говорит и в б ст. 4 гл. 2-го Послания к Коринфянам, где познание Христовой веры приписы­вает творческому действию Божию, которое он уподобляет появлению естественного физического света из хаотического мрака. Возникает воп­рос: было ли это озарение, о коем упоминается в вышеприведенном мес­те, только внутренним делом (актом) в нем или вместе с тем сопровожда­лось и внешним явлением? По крайней мере, в 1-м ст. 9 гл. 1-го Послания к Коринфянам сказано прямо, что Павел «видел Иисуса Христа». А что он считает это действительным, внешним явлением, это видно из 1 Кор. 15:8, где ставит оное наряду с другими явлениями Воскресшего ученикам; «а после всех явился и мне, как извергу какому», — говорит апостол.

Что же касается рода и способа обращения Павла, то об том мы имеем три довольно подробных рассказа в Деяниях апостольских, именно: одно вышло из-под пера Луки (гл. 9: 1-19) и два — из уст Павла, именно — в его речи к иудейскому народу в Иерусалиме (гл. 22: 3-16) и в его апологии перед царем Агриппой и прокуратором Фестом во время темничного зак­лючения апостола в Кесарии (гл. 26: 9-20). Все они согласны в главном, именно — в том, что обращение совершилось при посредстве личного яв­ления прославившегося Искупителя. По рассказу Деяний апостольских Павел подходил однажды в полдень к Дамаску — этому богатому водою оазису и саду в пустыне; вдруг озарил его и его спутников необыкновен­ный свет с неба, который был ослепительнее самого солнца (26:13). В этом свете Павел увидел прославленного Господа Христа (9: 17, 27; Сн. 1 Кор. 9:1 и 15:8) и слышал Его голос, говорящий ему на еврейском языке (26:14): «Савл, Савл, что ты гонишь Меня? Трудно тебе идти против рожна (( Этот употребляемый о лошадях и буйволах оборот речи: προς κέντρα λακτίζειν (adversus stimulum calcitare — лягать ногами в то время, когда кнутом стегают) — может означать или субъективную невозможность противодействия силе внедряющейся благодати и в таком слу­чае содержал бы доказательство в пользу Августинова  учения о неотразимой благодати (gratia irresistibilis), или, что нам кажется более вероятным, выражает бесполезность объективного (внешнего) противодействия стоящей на незыблемом основании Церкви Христовой. Это объяснение подтверждается сличением с речью Гамалиила (гл. 5:39): а ежели дело это - от Бога, то вы не можете разрушить его; берегитесь же, чтобы вам не сделаться противниками Самому Богу.»)). На вопрос Павла, упавшего на землю вследствие сильного впечатления от такого явления: «Кто Ты, Господи?» — Спаситель, по силе жизненного об­щения со Своими учениками каждое гонение против них считающий го­нением против Себя Самого, сказал: «Я Иисус, Которого ты гонишь; встань и поди в город; там тебе будет сказано, что надобно тебе делать». При этом видении Савлу несколько уяснилась тайна Божественного все­сильного могущества Христова — единение Господа с Церковью — Своим телом, а также совершенная безуспешность всех нападок на нее. Прежняя его деятельность и гонения были осуждены; естественный человек его уничиженным и пораженным лежал на земле — в прахе. Когда Павел встал, то уже никого не видал, надземный блеск ослепил его очи. Как младенца, привели его в Дамаск, где он в течение трех суток оставался слепым и все это время провел в посте, размышлении и смиренной молитве о вышнем свете благодати и веры. Не мог ли он, среди таких скорбей рождения в новую жизнь, прочувствовать все бедственное положение естественного человека и несносное рабство закона и от всей души взывать: «Бедный я человек! Кто избавит меня от тела сей смерти» (Рим. 7:24)! После такого приготовления он внутренне был уверен в приближающейся помощи, и ему был указан человек, который должен быть посредником и органом его телесного и духовного исцеления и имел привести его в братское об­щение с Церковью. Анания, уважаемый в Дамаске ученик, которого Гос­подь предуведомил о том так же, как Петра насчет обращения Корнелия, по высшему повелению возвратил телесное зрение молящемуся Савлу через возложение на него рук, преподал ему крещение в оставление гре­хов и дар Святого Духа и познакомил его с Божественным его назначени­ем, объявив, что он, как избранный сосуд, должен пронести имя Иисуса Христа к язычникам и иудеям и среди множества страданий за это имя удостоиться прославления ((Известные всем разноречия, какие находятся в трех рассказах и которым недавно Баур, по своему мифизму (стр. 60 и д.), придал чрезмерное значение, касаются только мало­важных, побочных обстоятельств и для каждого беспристрастного человека служат только подтверждением достоверности и опровержением Баурова предположения о последователь­но проведенной преднамеренности и рассчитанности писателя Деяний апостольских. Во-первых, по ст. 7, 9 гл. Деяний апостольских спутники Павла слышали говорящий ему голос, а в 9 ст. 22 гл. не слыхали. Это просто можно примирить тем, что спутники, хотя слышали звуки голоса, но не понимали членораздельных слов, которые назначались собственно для Савла. Во-вторых, пост. 9, гл. 22. (сн. 26:13) спутники видели охвативший Павла свет, а по 7 ст. 9 гл. они никого (μηδένα) не видали, то есть никакого определенного образа в ярком свете, что нисколько не противоречит первому свидетельству и изображению. В-третьих, по 15-18 ст. 26 гл. Сам Иисус открыл Павлу об избрании его в апостолы, между тем как по двум другим рассказам оно происходит при посредстве Анании. Это объясняется тем, что Павел перед Агриппой для краткости рассказывает о деле в общих словах, но и первое повествование вполне верно, так как сообщение Аланией о служении произошло по поручению Господа и Павел еще дорогою был о том предуведомлен.))

Оставляем в стороне те воззрения на такую богатую последствиями перемену, которые выступают из области библейско-христианского понимания (( Сюда относится уже давно опровергнутое рационалистическое объяснение Аммона и дру­гих, которые совершенно против ясного смысла текста неземной яркий свет прославленного Богочеловека считают молнией, по-еврейски говорящий голос Его — громом, а во всем про­чем видят дополнение разгоряченной восточной фантазии. Нисколько не лучше этого недав­но предложенное Бауром мифическое понимание, по которому мы не должны бы видеть в рас­сказе никакого объективного явления — ни естественного, ни сверхъестественного, но толь­ко просто субъективное приключение, психологический процесс. «Свет, — говорит Баур, — есть не что иное, как символическо-мифическое выражение сознательности действительно­го и непосредственного присутствия прославившегося до небесных почестей Иисуса». (Pavlus, стр. 68). Такой взгляд нисколько не основывается на исторических данных, но — на бездоказа­тельных философских предположениях, например о невозможности чуда, особенно на от­вержении воскресения Христова и, сверх того, Павла—этот  ум светлый, строго логический и глубоко испытующий — считает слепым и упорным мечтателем, тогда как и Баур не мог же отвергать того, что Павел (даже помимо рассказов из Деяний апостольских) по 1 Кор. 9:1 и 15 гл. 8 ст. действительно видел Господа, что воскресение Христово представлялось ему самым сильным и важным из всех событий и что без него он свои проповеди и всю веру считал пус­той и бесполезной, а христиан—самыми жалкими людьми (1 Кор. 15:14-19). Что же благора­зумнее? Поверить ли в простоте сердца ясным и подтверждённым самыми блестящими успе­хами изречениям такого человека и свою философию исправлять историей в тех местах, где она противоречит последней, вместо того чтобы ее совсем отвергать, или из угождения кое-каким раньше составленным мнениям самую деятельную и благодатную жизнь, служащую вме­сте с жизнью Спасителя предметом истории, жизнь, еще доселе проводимую миллионами лиц в каждодневном научении, утверждении и утешении, производить из чистейших призра­ков фантазии и самообольщения? Чтобы решить это, не много нужно здравого смысла. )); но все-таки нужно рассмотреть вопрос: при совершенной уверен­ности в историческом характере события и в Божественной деятельнос­ти нельзя ли допустить и психологической подготовки в душе Павла, по­тому что ведь Бог не действует же на человека насильно магически. В этом отношении обыкновенно указывали на отголосок мудрого совета его учи­теля Гамалиила (Деян. 5: 38, 39) и еще более — на то впечатление, которое должна была произвести на него речь Стефана и просветлевшее во время страданий лицо Стефана и других христиан, впечатление, от которого он, быть может, и думал освободиться еще более сильным преследованием. Но о таких предшествовавших состояниях в Деяниях апостольских и по­сланиях Павловых столь же мало сказано, сколько и о громе и молнии, а между тем Деяния апостольские ясно говорят, что он одобрял убиение Стефана (ην συνευδοκών 8:1; 22:20); да, такие предварительные состояния совершенно противоречат сильному, решительному характеру апостола, который, в своей ревности о законе, был твердо убежден, что преследова­нием христиан он угождает Богу и содевает спасение своей душе, и кото­рый, кажется, только и мог быть обращен или внезапно, или никак и ни­когда. На такие натуры Дух Божий действует через землетрясения, мол­нии и бури, а не в тихом дыхании ветерка. Да, именно внезапное превра­щение ревностного (зилота) иудея в искренно и пламенно преданного вере Иисусовой христианина объясняет нам и особенность его положения как апостола язычников и представителя самого свободного и в высшей сте­пени евангельского понимания христианства. При этом его ветхозавет­ное вероисповедание, ревность и энергия его воли, его искреннее, хотя неправильное, стремление к славе Божией, к оправданию, без сомнения, составляли точку соприкосновения для благодати, потому что если бы он преследовал христиан не по неведению (как он сам говорит, 1 Тим. 13), но по злости и своеволию, подобно Нерону, если бы он был просто легко­мысленным человеком, подобно Каиафе и Ироду, или лицемером, подоб­но Иуде, тогда никакое явление из мира духов не могло бы преобразовать его нравственный строй (сн. Лк. 16:31).

Но в каких отношениях стоял Павел к первобытному кружку апосто­лов? То обстоятельство, что он прямо Христом был призван, без всякого человеческого посредства, и сам по себе, по-своему, мог проповедовать о Воскресшем, равно как блестящий успех его деятельности, ставят его апо­стольское достоинство выше всякого сомнения. Но при этом или выбор Матфия на место предателя (Деян. 1:15 и д.) нужно считать недействи­тельным, или должно опустить и отвергнуть необходимость и символи­ческое значение числа двенадцати, или, наконец, здесь нужно принять недостаточно уясненною особенность и независимость божественного домостроительства. Символическое значение в числе «двенадцать» ни в каком случае нельзя и не следует отвергать, потому что оно ясно выстав­лено Самим Христом (Мф. 19:28 и Лк. 22:30), еще и потому, что и в Апока­липсисе (21:14) упоминаются только двенадцать апостолов Агнца. Но если сказать, что число двенадцать обнимает собственно только апостолов для проповеди иудеям, а Павел есть тринадцатый, как самостоятельный апос­тол, предназначенный на деятельность в мире языческом, то это уже и потому не совсем основательно, что, с одной стороны, Павел действовал также и между иудеями (сн. Деян. 9:15), а с другой — Петр и Иоанн впос­ледствии времени действовали также между язычниками, как Павел. Да вообще-то, двенадцать колен Израилевых представляют тип не одной ка­кой-нибудь части, но всей Христовой Церкви. Оттого-то другие решились на несколько смелое и резкое предположение, именно: в выборе Матфия видеть благовидную торопливость. В пользу этого можно привести 1) то, что выбор этот совершился до сошествия или излияния Святого Духа на апостолов, следовательно, прежде их озарения и боговдохновенности; 2) то, что он происходил без всякого повеления Христова, только по пред­ложению Петра и при чисто человеческом посредстве; 3) что Матфий впоследствии нигде ни разу не упоминается, между тем как Павел — этот призванный непосредственно Самим Господом, без ведома или не по мыс­ли учеников, орган потрудился более всех других апостолов (1 Кор. 15:10;2 Кор. 11:23). Но, с другой стороны, против этого включения Павла в чис­ло двенадцати говорит то, что он сам свое апостольское достоинство ниг­де не основывает на открывшейся в первенствующем сонме апостолов вакансии вследствие предательства Иуды или вследствие мученической кончины Иакова Старшего, но производит его прямо от Христа и особен­но в Послании к Галатам противопоставляет его как самостоятельное и однородное авторитету старших апостолов. Во всяком случае, так ли дело было или иначе, а весь ход призвания, положение и деятельность апосто­ла Павла имеют нечто необыкновенное, чего нельзя ввести в механизм установленного порядка. Оттого-то он всегда и был главным авторитетом и представителем проявлений более свободного воззрения на Церковь, ее учение и жизнь.

Наконец, что касается хронологии, то из всех определений времени обращения апостола Павла, имеющих разницу в десяти годах (от 31, как Бенгель, до 41, как принимает Вурм), нам кажется, больше всех имеет за себя то, которое относит это событие к 37 году по Р. X.

 

О том, что обращение апостола Павла нельзя объяснить естественным образом

Иннокентий, архиепископ Херсонский. Полное собрание сочинений. Изд. Вольфа, т. 9

Обращение Павла есть одно из необыкновеннейших событий, коими про­славилась Церковь апостольская, посему-то свв. отцы столь часто воспо­минали о нем и с таким удовольствием углублялись в него размышлением. Оно служит утешительным примером для всех грешников, особенно тех, кои имели несчастие питать ревность по Боге без рассуждения, и в то же время есть одно из самых ощутительных доказательств божественности христианской религии.

Тем прискорбнее для сердца христианина, когда он находит, что в наши времена некоторые из так называемых христианских философов покуша­ются чудесное обращение апостола Павла изъяснить естественным обра­зом. И пусть изъяснения их были бы действительно естественны, напро­тив, они столько принужденны, изысканны, нелепы, что едва ли бы мог­ли заслужить одобрение от самых врагов Павловых — иудеев. Весьма веро­ятно, так думают те, кои мудрствуют паче, нежели подобает мудрствовати, что Савл после смерти Стефана начал сомневаться в справедливости го­нения воздвигнутого на христиан. На пути в Дамаск сие сомнение еще более усилилось. «Что, — размышлял он, — если христиане невинны; если правда все то, что они повествуют о Иисусе Христе, если сей Иисус, мною гонимый, есть действительно Мессия? Чего должны ожидать враги Его, чего должен ожидать я? О, если бы Он явился мне и уверил меня в Своей божественности! Я немедленно сделался бы христианином». Когда душа Павла наполнена была сими мыслями, вдруг нашло облако, ударил гром, и Савл, ослепленный молнией, повергся на землю. Поелику же иудеи почи­тали гром за некоторый вид божественного откровения, коего смысл изъясняли сообразно состоянию своего духа, то сие естественное проис­шествие было почтено Савлом за божественное откровение. Ему показа­лось, что он видит Самого Иисуса Христа и беседует с Ним, между тем как сия беседа была не что иное, как разглагольствование его с собственной совестью. Решившись вследствие сего явления обратиться ко Христу, он достигает Дамаска, вступает в сообщество с христианами и, узнав основа­тельнее святость и чистоту их учения, принимает крещение.

Изъяснение сие, сколько ни стараются придать ему вид правдоподо­бия, никак не может быть соглашено с историческими сказаниями о Павловом обращении, основывается на недоказанных предположениях и оп­ровергает само себя.

1. Несогласно с историческими сказаниями, а) Павел говорит (Деян. 26:14), что он слышал голос, говорящий на языке еврейском, — это непререкае­мая черта действительного разговора с действительным лицом, ибо гром не может говорить ни по-еврейски, ни на другом каком-либо языке — это нелепость! С другой стороны, нельзя сказать, чтобы Павел размышлял сам с собою на еврейском языке — это также нелепость! б) Павел сказывает (Деян. 9:7), что спутники его голос слышали, но никого не видали. Если под голосом разумеется гром, то слова никого не видали будут совершенно лишние, ибо кто, слыша гром, будет говорить, что это говорит какое-либо лицо? Если же голос, слышанный Павлом, был такого свойства, что в спут­никах его должен был возбудить понятие о лице говорящем, то это вер­ный знак, что сей голос был членораздельный, сходный с голосом челове­ческим, в) Павел весьма подробно описывает явление Иисуса Христа, за­мечает место и время, в которое оно случилось; как бы не упомянуть ему и о том, что голос (Деян. 9:3; 22:6), говорящий с ним, выходил из облака? Напротив, он утверждает, что это случилось внезапно (εξαίφνης) в полу­денное время, когда, то есть, небо было совершенно чисто и нельзя было ожидать подобного явления с неба, г) Когда удары громовые упадают близ­ко к человеку, то в таком случае звук следует непосредственно за светом, но Павел увидел сначала свет, потом уже, павши на землю, услышал голос. Если же удар пал в довольном расстоянии от Савла, то не мог повредить его зрения, д) В 9:7 Деяний говорится, что спутники Павловы голос слы­шали, а в 12:9 написано, что они не слыхали слов Того, Кто говорил с Сав­лом. Таковое противоречие останется неразъяснимым, если под голосом будем разуметь гром. Ибо в таком случае не слыхать значит просто не слы-шать, не ощущать слухом, но можно ли вместе и слышать и не слышать? Но сие противоречие исчезает само собою, когда голос, слышанный Пав­лом, принимаем за голос членораздельный, ибо спутники могли слышать звук слов и не понимать их значения: таким образом, о них можно было сказать, что они и слышали голос и не слыхали.

2.  Основывается на недоказанных предложениях. Мысль, что Савл перед пу­тешествием в Дамаск начал колебаться в своей приверженности к иудей­ству, раскаиваться в жестокостях, оказанных христианам, есть произволь­ная догадка, противоречащая истории. Ибо в каком расположении духа он отправился в Дамаск? Дыша угрозами и убийством на учеников Господних (Деян. 9:1). Это ли признак человека, начинающего приходить в раская­ние? В продолжение путешествия не было случая переменить ему свой об­раз мыслей. Из вопроса, сделанного им Иисусу Христу: кто ты, Господи? — видно, что он непосредственно перед сим совсем не думал, как предпола­гается, о Иисусе Христе. Иначе упрек Спасителя: что ты Меня гонишь? — тотчас пробудил бы в душе его мысль, что это Иисус, им гонимый.

Не более силы имеет и то предположение, что иудеи во времена Иису­са Христа почитали гром за некоторый вид божественного откровения. Изобретатели и защитники его, вместо убедительных доказательств, ссы­лаются на 12:26 Иоанна, но место сие, без явного насилия составу речи, не может быть почитаемо за доказательство. Ссылаются еще на Флавия, но у него громы суть только признак присутствия Божия — мнение, по всей вероятности, происшедшее от воспоминания синайского законода­тельства, в коем присутствие Божие обнаружилось громами.

3.  Опровергает само себя. Предполагается, что Савл был ослеплен и по­вержен на землю молнией, и в то же время предполагается, что он, повер­женный на землю, мог спокойно размышлять сам с собою, давать вопро­сы, ответы, осуждать прежние деяния свои, решиться на перемену своей веры. Не истребляют ли сами себя сии два противоположения? Человек, пораженный молнией, способен ли к размышлениям? Итак, надлежит ут­верждать, что разговор Павла со своей совестью происходил не во время грома, а при дальнейшем продолжении пути или в Дамаске. Но если так, то мог ли Павел представлять его в виде разговора с Самим Иисусом Хри­стом во время грома? Это мог сделать стихотворец, а не апостол.

Кроме сего, надобно заметить: а) что Павел неоднократно поставлял явление (1 Кор. 9:1; 15:8; Гал. 1:1-16) ему Иисуса Христа наряду с действи­тельным явлением Его прочим апостолам и производит из него истину и божественность своего апостольства, но все сие не иначе можно согла­сить с прямотой Павлова характера, как под условием, что ему действи­тельно явился Иисус Христос; б) прочие апостолы и все христиане, без сомнения, не прежде приняли Савла в свое сообщество, как по строгом исследовании всех обстоятельств его чудесного обращения, совершенно уверившись, что он не был обманут собственным воображением. Что они не были легковерны к прежнему гонителю своему, ясно из апостольских Деяний (Деян. 9: 27, 28).

 

Приготовление Павла к апостольской деятельности

В. Михайловский (перев. Шаффа) «Святой апостол Павел». Перевод и издание. СПб., 1863

Апостол Павел уже дошел до того состояния, в котором, не советуясь с плотью и кровью, безусловно, и с радостью на всю жизнь обрек себя это­му служению; все, что прежде было его гордостью и славою, он считал ничего не стоящим, сравнительно с весьма высоким познанием Иисуса Христа — своего Господа (Флп. 3: 4-9). Еще во время видения на пути в Дамаск был к нему зов: «Я посылаю тебя  в среду язычников» (Деян. 26:17 и д. сн. 9:15), но впервые-то, вследствие еще более ясного откровения в хра­ме (22: 17-21) он выступил семью годами позже, в 44 году — формально, как апостол язычников, с самостоятельной властью и авторитетом. В этот промежуток времени он служил Господу частью посредством скромного приготовления, частью во второстепенном положении как простой «про­рок» и «учитель» (13 гл. 1). После такого сильного потрясения его самой внутренней основы и жизни он должен был еще сильнее ощутить потреб­ность в тихой переработке воспринятых впечатлений. Поэтому, когда в течение нескольких дней укрепился (Деян. 9:19) через обращение с хрис­тианами в Дамаске, он отправился в пограничную часть Аравии пустой, вероятно, в ту страну, которая ныне называется Сирийской пустыней, и прожил там довольно немало времени. Целью этого упомянутого самим Павлом (Гал. 1:17) путешествия была вовсе не проповедь Евангелия меж­ду тамошними иудеями; по крайней мере, до нас не дошло ни малейших следов такой деятельности, — но не развлекаемое ничем приготовление его к высокому и святому служению. Таким образом, пребывание это при­надлежит более ко внутренней, частной жизни апостола. Этим-то и объяс­няется всего проще молчание Деяний апостольских. Уединение было для него чем-то вроде вознаграждения за трехлетнее личное обращение дру­гих апостолов с  Самим Господом. Без сомнения, Павел посвящал себя там молитве и размышлению, изучению христианского предания и Ветхого Завета, на который он стал смотреть совершенно другими глазами — как на всегдашнее и ясное свидетельство об Иисусе Христе — и через внутрен­нее откровение получал более и более глубокое решение на вопрос о сущ­ности и связи евангельского учения о спасении с ветхозаветным учением. Из Аравии он возвратился в Дамаск (Гал. 1:17), для того чтобы засвиде­тельствовать об Ииусе как о Мессии и именно на том самом месте, где его впервые объял необычайный свет, и чтобы основать Церковь там, где хо­тел искоренить ее до основания. Его проповедь возбудила сильное него­дование в иудеях, которые потеряли в нем самого даровитого и ревност­ного поборника. Они раздражили против него наместника Арефы, царя аравийского, так что этот поставил стражу у ворот города с целью схва­тить Павла. Но верные спасли жизнь апостола, который только что пред­назначался к самой важной служебной деятельности и так же далек был от мечтательного презрения смертью, как и от боязни смерти; они ночью в корзине спустили его сквозь какое-то отверстие в стене, вероятно, че­рез окно пристроенного к городской стене дома (( Сн. 9 гл. 23-25 стихи Деян. апост. с согласным с ними собственным замечанием Павла (2 Кор. 11:32, 33), где встречаются, впрочем, очень легко примиримые разности — именно в том, что, по словам Луки, иудеи, а по свидетельству Павла, Эфнарх (т.е. оба заодно друг с другом), взялись караулить у ворот города. Этот и другие случаи ненамеренного несогласия Луки с Павловыми посланиями в рассказах незначительных исторических обстоятельств, равно как весьма сильные следы его точных сведений о тогдашних современных ему отно­шениях, делают решительно невозможной Баурову гипотезу о позднем составлении Деяний апостольских во втором столетии. ))

Вот в это-то время Павел в первый раз явился христианином в Иерусали­ме к первому по времени христианскому обществу, и притом, как он сам же говорит (( Гал. 1:18. Лука имеет в пользу этого (Деян. 9:23), конечно, не довольно определенное, но нисколько не противоречащее выражение ήμέραι ίκαναι, немало времени, по какому пово­ду Баур в Тюбингене (стр. 106) при чтении разражается остротами! Если бы Деяния апостоль­ские были составлены, как принимает Баур, в начале второго века, тогда писателю их, для своей собственной пользы, было бы весьма легко обезопасить себя от таких упреков, так как тогда у него перед глазами уже было точное показание Послания к Галатам. В пользу предна­меренного искажения, которым этот критик хотел заклеймить эти и подобные, ничего не говорящие разности, здесь решительно нельзя представить себе никакого основания.)) спустя три года по своем обращении, следовательно, по на­шему летосчислению, в 40 году. Его главной целью было лично познако­миться с  ап. Петром, представителем миссии между иудеями и всего цер­ковного устройства. Он хотел войти в дружеские отношения и доверие у братьев, но те с самого начала отвратились от него и сомневались в ис­кренности обращения (Деян. 9:26). Не нужно удивляться сему, потому что его гонение на Церковь было еще в свежей памяти, а что случилось с ним после того, это, вероятно, еще мало было известно в Иерусалиме, так как он, по обращении своем, весьма немало времени провел в Аравии. Насчет его апостольского служения должны были возникнуть еще особенные со­мнения, так как сами апостолы число двенадцать уже восполнили избра­нием Матфия, и только особое откровение или короткое личное знакомство, а особенно чрезвычайный успех его дальнейшей деятельности, мог­ли убедить их в том, что этот прежде бывший враг христиан избран был на такое видное служение. Это подозрение братии должно было быть для апостола строгим испытанием, но терпеливым перенесением он и доказал действительность своего обращения. Варнава, свободно мысля­щий эллинист, быть может, еще прежде познакомившийся с ним, взялся быть посредником, представил его Петру и Иакову, брату Господню, и рас­сказал им о бывшем ему явлении Христа и его откровенном исповедании Иисуса в Дамаске. Кроме этих, Павел тогда никого не видал из апосто­лов. Быть может, другие отлучились на проповедь по стране. Он про­жил у Петра пятнадцать дней (Гал. 1:18), до тех пор пока заговор против него эллинистов, с которыми он вступал в рассуждения (Деян. 9:29), как делал прежде него Стефан, не заставил его для безопасности удалиться оттуда. Без сомнения, ап. Павел говорил с ап. Петром о жизни и учении Иисуса, об отношении Евангелия к закону и о распространении Церкви. Но неизвестно, в какой мере они уже тогда объяснились насчет своих ос­новоположений. Может быть, это свидание, по воле Промысла, послужи­ло к тому, чтобы некоторым образом настроить Петра на более свобод­ное воззрение о призвании язычников, потому что обращение Корнелия последовало несколько позднее этого свидания. Петр с своей стороны мог быть полезен Павлу насчет того, что касалось исторического предания Христовой веры. Впрочем, Павлу это, в сущности, было, конечно, извест­но еще раньше — частью из бесед с Аланией и другими христианами, час­тью по откровению свыше. Что же касается понимания Евангелия, об­наруживающегося в посланиях и убеждения в его призвании в апостолы язычников, то это нужно представлять себе нимало не зависящим от како­го-нибудь человеческого наставления, потому что он ясно говорит в По­слании к Галатам (1: 11, 12, 16), что он получил учение не от человека, но по непосредственному откровению от Иисуса Христа, для  того чтобы про­поведовать его язычникам. Это внутреннее озарение и просвещение от Духа Святого мы должны представлять себе в Павле, равно как и в прочих апостолах, в Пятидесятницу — центральным и начальным, которое на пер­вый раз заключало для него общее, опытное уразумение христианской ис­тины, особенно учения об Иисусе как Мессии, как живом Источнике спа­сения, и сообщало ему новое воззрение на мир и жизнь. Этим, конечно, не исключались дальнейшие особые откровения Духа касательно отдель­ных пунктов христианского вероучения и практики, потому что вдохно­вение апостолов вообще нужно представлять себе не только однократным действием, но и постоянным состоянием, с различными степенями силы, определяемыми нуждою и потребностью. Ап. Павел ясно говорит о мно­гих бывших ему откровениях (2 Кор 12: 1, 7) и умеет отличать от этого собственное свое мнение, которое он образовал себе путем размышлений и умозаключений (1 Кор. 7: б, 25). Так, во время первого, по обращении его, посещения Иерусалима он за молитвою в храме был восхищен Духом и ему было Господом заповедано немедленно оставить Иерусалим и про­поведовать Евангелие дальним языческим народам (Деян. 22: 17-21).

После этого двухнедельного пребывания ап. Павел в сопровождении братии отправился в Кесарию, а оттуда — в Сирию и на свою родину — в город Тарс (Деян. 9:30; Гал. 1:21). Без сомнения, он проповедовал Еванге­лие в Киликии, потому что, по Деяниям 15: 23,41, там уже были христиан­ские общины, когда он снова пришел туда во второе свое путешествие с проповедью, хотя в первое миссионерское путешествие не посетил ее. После того, как он несколько (около двух или трех) лет трудился на своей родине, Варнава вызвал его в Антиохию (11:26), где в это время составля­лась первая из обратившихся язычников и иудеев Церковь и открылось новое славное поприще для распространения Царства Божия. В этой пер­вой между язычниками христианской общине ап. Павел нашел центр для своей деятельности, которую только теперь он начал открыто в громад­ных и обширных размерах.

 

Церковные обстоятельства и нужды времени, когда апостол Павел проходил свое служение и писал послания

Архимандрит Феодор. «Несколько статей о св. ап. Павле». СПб., 1860

В период апостольского служения св. Павла и особенно написания его посланий совершилось то, что Церковь, вместо исключительной до Хри­ста области своей в избранном своем народе, водворилась в мире язычес­ком и в сей новой своей области была  уже в силах принять и понести крест гонения от языческой верховной, государственной власти.

Чтобы понять, как велика была сия благодатная перемена в составе Церкви и что в особенности требовалось для нее, обратим внимание наотношение новосозданной Христианской Церкви как к языческому миру, так к ветхозаветному церковному устройству и к иудейству того времени.

Языческий мир представлял приготовленную премудрым Промыслом жатву многу для делателей — благовестников. Свободный вход в Церковь для язычников открыт был Самим Христом, Который Своими страдания­ми и смертию с преизбытком удовлетворил Божественному правосудию за грехи всего человеческого рода и заслужил благодать спасения для каж­дого человека. Противление же Евангелию со стороны иудеев было пово­дом и побуждением для проповедников Христовой истины обращаться со словом спасения от иудеев к язычникам. А состав Римской империи, об­нимавшей почти весь тогдашний гражданский мир, давал внешнее удоб­ство для беспрепятственного перехода проповедникам Евангелия из од­ного города или страны, или даже части света, в другую часть света, в дру­гую страну, в другой город.

Что касается до внутреннего, или духовного, состояния языческого мира, оно без слов вопияло о помощи от служителей Христовой благода­ти. Язычник являлся блудным сыном уже изжившим все остатки имуще­ства, вынесенного им из отеческого дома. Это может быть объяснено тем, что чем ближе был человек ко времени первобытного состояния и нача­лу мира, тем, естественно, более для него были видимы и ощутительны отображенные в мире невидимая Божия - присносущная Его сила и Божество (Рим. 1:20). Посему в первые времена того заблуждения, по которому меч­тательные и страстные языки приняли за самое Божество отображавшие Его создания, могло еще быть у них хотя слепое, но искреннее, благого­вейное чувство Божества, удовлетворявшее отчасти духовной потребнос­ти и стремлению к Божественному. Впоследствии искусство, пришедшее на помощь внешней природе к обольщению духа человеческого призра­ками Божественного (идолами), продолжило очарование и увлечение ви­димым, как бы Божественным. Но далее все видимое, показывающее не­видимая Божия, и язычников, по их своеволию и неразумию увлекавшее только к служению не по естеству сущим Богом (Гал. 4:8), до того уже утрати­ло в себе для язычников некогда даже ослепительное для их неразумия выражение Божественного, что они теперь ходили ко идолом безгласным, яко ведоми (1 Кор. 12:2) не по свободному влечению живого чувства и ис­креннего усердия, но как связанные невольники древних обычаев, преда­ний, политических учреждений и расчетов — вообще духовной слепоты. Какое уже могло быть в язычестве благоговение, когда боги были осмеи­ваемы даже на народных зрелищах? Правда наилучшие из мудрецов иног­да возвышались над заблуждением язычества до некоторых чистых поня­тий (Сократ, Платон), но большая часть самых мудрых заботилась или только о том, чтобы ни при каких тяжких обстоятельствах не уничтожать во мнении других и своем собственного достоинства (стоики), или о том, чтобы жизнь провести как можно беззаботнее и веселее (эпикурейцы); иные же занимались бесплодною игрою мыслей и слов (софисты); другие проводили время только в том, что говорили или слушали что-либо новое (например в Афинах, Деян. 27:21); иные искали удовлетворения духу в темных тайнах магии (например в Ефесе), в сношениях с волхвами (на­пример, Павел проконсул с Элимой); озабоченные деловой жизнью толь­ко по временам, и то в особенно важных случаях, задавали себе вопрос: что есть истина? что такое и к чему все существующее? — не останавлива­ясь, впрочем, на сем вопросе (Пилат). Не говорим уже о крайней нрав­ственной растленности греко-римского мира, о которой с негодованием свидетельствует языческий историк-самовидец (Тацит).

Но при таком взгляде на духовное распадение языческого мира не дол­жно терять из вида и того, что потребности в Божественном, стремление к истине и добру бесконечному существенно свойственны духу человечес­кому и что потому среди господствующего нравственного растления тем безотраднее и тягостнее должно быть состояние душ не сочувствующих оному, но не могущих и освободиться от него. Посему отношение лучших душ языческого мира к открывавшейся благодати спасения было истинно таково, как оно выражено было откровением, данным именно апостолу языков перед вступлением его из Азии в Европу, где был центр и престол языческого мира: видение в нощи явися Павлу: муж некий бе... стоя, моля его и глаголя: пришед... помози нам (Деян. 16: 9, 10). И в самом деле, если даже высшие из апостолов, Петр, Иаков и Иоанн, назначались идти с пропове­дью собственно во обрезание, или к обрезанным (Гал. 2:9) (не переставая, впрочем, проповедовать и язычникам), то для этого столь необъятно об­ширного, нуждавшегося в Христовых делателях поля — для мира языческо­го самым настоятельным образом потребовался великий апостол, соб­ственно к нему назначенный и посланный от Господа, готовый во Христе обнять и наполнить благовестием, по возможности, весь языческий мир (не оставляя, впрочем, и иудеев).

В особенности для вразумления или посрамления эллинской мудрос­ти, которая могла признавать и признавала Христову тайну спасения в кресте, орудии позорной казни, за безумие, нужно было раскрыть истину Христову так, чтобы званые очами веры удобно могли в распятом Христе созерцать всеобъемлющую Божественную Премудрость и во свете Хрис­товом ясно усмотреть безумие мудрости сего мира. Для испровержения языческих верований, в которых и младенчествовала, и развивалась, и устроялась общественная и частная жизнь язычников, нужно было даже самый земной порядок общественной и частной жизни утвердить на на­чалах Христовой истины.

Теперь обратим внимание на отношение новонасажденного христи­анства к ветхозаветному церковному устройству и к иудейству, и для нас объяснятся новые потребности Церкви апостольского времени.

Ветхозаветная Церковь, от первых времен своего странствования, дер­жалась обыкновенно и постоянно (хотя и не исключительно) одного изве­стного рода (( Это — род, от которого, по обетованиям, надлежало произойти Христу.)), как своего средоточия и в месте своей области, и отдалялась от других родов. Так шла она через род Сифа, Сима, Евера, пока, наконец, не утвердилась в избранном потомстве Авраама, которое было решитель­но отделено от языческих племен и народов. И сей избранный род был наследником и обладателем заветов, обетований, заветных учреждений и залогов спасения. Преграда, разделявшая законно избранный народ и языч­ников, сделалась непроходимою особенно в последнее время. Все преще­ния Ветхого Завета против язычества, или идолопоклонства, некогда столь обольстительного и для избранного народа, по уничтожении этой обольстительной и соблазнительной силы язычества естественно обрати­лись уже лично против самих язычников. Так, выражение: буди тебе, якоже язычник — значило для иудея — разорви с ним все связи, не имей ничего с ним общего. Посему иудеи, не понимая и не чувствуя живого духовного значения принятых ими заветов и обетований как откровения любви Бо­жией, обнимающей и спасающей всех, до излишества уважали свое плотс­кое происхождение и только гордились своим избранием и питали отвра­щение к язычникам как отверженным. Так, они не могли и слышать, чтобы язычники удостоились равного с ними попечения и призвания от Бога (Деян. 22: 21, 22). Но такой, столь много веков хранившийся порядок цер­ковный в продолжение двух-трех десятков лет изменился так, что наслед­никами заветных сокровищ спасения и обетований, притом уже исполнив­шихся, теперь являются отверженные дотоле язычники; большинство из­бранного народа оказывается вне ограды Церкви, и самый остаток спасае­мых из сего народа мог принять участие в дарах спасения уже отнюдь не по праву плотского рождения, но вообще без всякого различия и разделе­ния от язычников. Как могло это совершиться? Сам Христос Своим учени­ем и делами постановил и совершил такой порядок для Своей Церкви, что­бы и язычников призывать и принимать в Церковь, если они уверуют, и самому избранному народу быть отвергнутым за неверие и противление. Но при открытии и осуществлении на деле такого порядка необходимо было прояснить как вообще тайну Христову, так, в особенности, тайну при­звания языков прояснить так, чтобы всем понятно было, что в Христовой Церкви ни иудеи, ни язычники не имеют преимущества, и чтобы притом новый порядок отнюдь не представлялся противоречащим и враждебным древнему богоучрежденному порядку. Нужно было так раскрыть тайну Хри­стову, чтоб и сами новообращенные язычники вступили во владение досе­ле чуждыми для них заветными сокровищами как законным своим насле­дием, и уверовавшие иудеи видели в них истинных своих братий, чад Авра­ама по духу, не смущаясь отвержением братий и сродников по плоти, то есть прочих иудеев. Без такого разъяснения тайны Христовой, и в особеннос­ти тайны призвания языков, новый порядок испровергался бы всем про­шедшим в Церкви делами и откровениями Божиими, явленными в течение тысячелетий, и новообращенные язычники и иудеи оставались бы в соста­ве Церкви как взаимно враждебные стихии.

С тайною призвания язычников внутренним и неразделенным обра­зом соединен вопрос об оправдании человека и о значении для христиан зако­на и вообще Ветхого Завета. Рассмотрим, как возник этот вопрос, и уви­дим, как он был велик и труден.

Ветхозаветные законоположения и учреждения предызображали и предъявляли в различных отношениях единую тайну спасения нашего во Христе; только выражали ее (не исключая даже евангельски ясных про­рочеств о Христе как внутренне соединенных с образными откровения­ми) не во всей ясности, а более или менее под образами, взятыми от сти­хий (вещественных начал) мира, по выражению апостола (то есть вообще от чувственного и земного). Ко времени появления христианства эти ес­тественные начала, или стихии мира, оказались уже, по свидетельству и выражению того же апостола, немощными и худыми (Гал. 6: 3, 9; Кол. 2: 19, 20) до того, что сквозь их покров иудеи большей частью совсем не про­никали в спасительный дух тайны Христовой. Отсюда, естественно, про­исходило, во-первых, то, что все преобразовательное в Ветхом Завете, все, что имело важность и спасительную силу, только как образ и сень грядущих духовных благ, иудеи стали почитать существенно важным и само по себе спасительным. И во-вторых, когда живой и животворный дух тайны Хри­стовой закрывался для мысли или для предощущения веры большинства, то все обязательное по Ветхому Завету, что ни предписывалось законом и пророками, стали понимать уже только в смысле таких предписаний дол­га, с исполнением которых человек оправдывается сам собою, без Хрис­та. Как превратно и гибельно то и другое воззрение, это видно и само по себе, и особенно поразительным образом открылось в том, что Израиль, в своем большинстве, не признавал Христа и воспротивился благовестию о спасении именно по закоренелости и упорству в этих понятиях. Неразумеюще Божия правды, свидетельствует апостол об иудеях, и свою правду (которая, то есть, основана на соблюдении своими силами закона) ищуще поставити правде Божией (которая основана во Христе) не повинушася (Рим. 10:2). Но как ни превратны и ложны были такие понятия, буква закона и пророков (казалось иудействующим) положительно их оправдывала. Так, например, об оправдании через исполнение законных обязанностей пря­мо писано: сотворивый та человек жив будет в них. Притом показанные воз­зрения иудейства во время появления христианства только окончательно выразились, а начало и развитие оных — вековые. Ибо вещественные нача­ла мира, или все образно чувственное и земное, по самой природе будучи подвержено влиянию греха, должно было постоянно и постепенно затем­няться в своем духовном значении, но всякий раз, когда в какой-либо чер­те затемнялось духовное значение вещественных начал мира, смысл и сила образов; в этой черте образное учреждение казалось иудейству важным и священным уже только само по себе, и тогда закон являлся одною мерт­вою буквою строгого долга. Посему еще в ветхозаветные времена Слово Божие следило и обнажало развивавшуюся ложь, будто исполнение сеновных учреждений, не оживленное проникновением веры в спасительный их дух, благоугодно Богу и оправдательно для человека: что и множество жертв ваших, глаголет Господь: исполнен есмь всесожжении овних, и тука агнцев, и юнцов, и козлов не хощу. Ниже приходите явитися Ми: кто бы изыска сия из рук ваших? ходити по двору Моему не приложите. И аще принесете Ми семидал, всуе; кадило, мерзость Ми есть (Ис. 1: 11-13).

Сии-то омертвевшие верования иудейства проникли и в область хрис­тианства. Проникли они незаметно, но открылись со всею гибельною превратностью своею, потому что извращали смысл самого закона, или всего Ветхого Завета, и сущность спасительного оправдания — равно со всею дерзостью и упорством, потому что опирались на букву самого Писа­ния и притом были воспитаны и приготовлены всем временем постепен­ного затемнения ветхозаветных образов. Неправые понятия иудеев про­крались в Церковь Христианскую вместе с обращением ко Христу обре­занных, а оказались гибельным и упорным заблуждением при обращении язычников. Новообращенные из иудеев, конечно, не вдруг могли освобо­диться от пристрастия к привычным образным постановлениям и вооб­ще к букве закона, но это было не опасно и сносно вначале, пока вступали в Христову Церковь одни или почти одни обрезанные. С укреплением их в вере и возрастанием в духе христианства иудейское пристрастие долж­но было отпадать само собою. И потому апостолы обрезанных, как Петр и Иаков, заботились наиболее о том, чтобы новообращенных утвердить во Христе и Его духе, а пристрастие их к закону снисходительно терпе­ли. Когда же, при оказавшемся решительном противлении большей час­ти иудеев, спасительная дверь веры отверзлась для язычников, то новооб­ращенным иудеям, которые и в христианстве оставались еще пристраст­ными к букве закона, открылся случай проявить свою ревность тем, что­бы иго закона возлагать и на обращающихся язычников. И действитель­но, в первой же Церкви, составившейся из язычников (в Антиохии), хри­стиане из иудеев настоятельно требовали, яко подобает обрезати язычников, завещавати же им блюсти закон Моисеев (Деян. 15:5). Аще не обрежетеся, гово­рили пришедшие из Иудеи христианам антиохийским, аще не обрежетеся по закону Моисееву, не можете спастися (Деян. 15:1). Снисхождение в сем слу­чае уже не могло иметь места, потому что это значило бы пожертвовать неразумию спасительною истиною и верующих язычников сделать вмес­то христиан иудейскими прозелитами. И Собор апостольский твердо по­становил истину, чтобы не отягощать сеновным законом христиан из языч­ников. Но противопоставить неразумной ревности по закону истину зна­чило раздражить и еще более возбудить в иудействующих христианах эту неразумную ревность, ибо она могла, конечно, по своей слепоте, опирать­ся на букву Писания.

И таким образом, то самое, что было сначала извинительною немощию новообращенных иудеев, явилось упорным и пагубным заблуждени­ем и лжеучением иудействующих: превратные воззрения современного иудейства, по которым образное признавалось спасительным само по себе, и оправдание представлялось возможным только через соблюдение закон­ного долга — эти воззрения лжеучители иудействующие стали с жаром распространять в христианстве. Лжеучители не думали уступать апостоль­скому внушению, напротив, сами выдавали себя за апостолов: лживии апо­столы, говорит о них апостол (2 Кор. 11:13, слич. 22). Гордость побуждала их искать себе последователей: хотят вам обрезоватися, говорит он, да в вашей плоти похвалятся (Гал. 6:13). Они появлялись и в самых знаменитых церквах, как — в римской, коринфской; колебали и даже увлекали к своему лжеучению целые церкви, как галатийская. Итак, против сих лжеучите­лей необходимо требовалось раскрыть и утвердить непонимаемую и нис­провергаемую ими истину Христову — раскрыть и утвердить с тех сторон, с каких она была затемняема и подрываема. Поелику лжеучители, не разу­мея спасительного духа и смысла ветхозаветных учреждений и постанов­лений, усиливались утвердить непреложность и неизменность их в хрис­тианстве, как будто они были важны и спасительны сами по себе, то требовалось раскрыть, что в них предызображалась, собственно, тайна Хри­стова, которая и давала им важность, и что потому эти преобразователь­ные учреждения, с полным открытием самой тайны Христовой, необхо­димо лишаются своей важности и силы или, что то же, отменяются. По­елику лжеучение поставляло оправдание в исполнении закона и, следова­тельно, в заслуге собственных дел, а не во Христе, то нужно было разъяснить и доказать, что без Христа предлежат человеку гибель и проклятие с са­мым законом и что для оправдания и спасения человек должен усвоять себе через живую веру правду собственно Христову.

Наконец, во время этого великого переворота, когда Церковь водворя­лась в языках, удержав в себе только избранный остаток Израиля, неиз­бежны были и многие другие затруднения и недоумения для христиан. Если и всякое нововведение не вдруг всеми должным образом бывает понято и применено к делу, то тем паче столь чрезвычайный и для всех новый поря­док новозаветный, открывающийся притом среди явной вражды против него иудейства и язычества. Некоторые из обрезанных, не разделяя, впро­чем, заблуждения иудействующих, еще не имели достаточной крепости веры, чтобы почитать безразличными для веры ветхозаветные постанов­ления, и потому легко соблазнялись и затруднялись и в различении дней, и в употреблении пищи, не отвыкнув еще от буквального разумения и испол­нения законных постановлений (См. Рим. 14 гл.) о сих предметах. Обра­щенные из язычников также уязвлялись и осквернялись в совести, входя в общение с язычниками или видя других христиан, принимающих участие в трапезах языческих (См. 1 Кор. 8 гл.). Браки с неверными, суды у невер­ных, вторгавшиеся в Церковь пороки неверных, взаимные столкновения и недоразумения между самыми верными — все это требовало особых по­становлений, предостережений и внушений. Сверх того, случалось недо­разумение или перетолкование самых истин веры. Сотворим злая,  да приидут благая, говорили злонамеренные исказители учения о славе Божией, проявляющейся через самую ложь и греховность человеческую (Рим. 3:8). Они думали, что уже настает день второго пришествия Христова (См. 2 Посл. к Солун.); другие полагали, что воскресения мертвых не будет или уже было оно во Христе (1 Кор. 15:12 и дал. 2 Тим. 2:18) и пр. Самый чин новой Церкви, распространявшейся всюду, нужно было еще устроить и образовать из оснований и духа истины Христовой. Именно: как и где со­бираться для богослужения? как должны возносить молитвы и вести себя в Церкви мужчины и женщины? какие обязанности и права иерархии?.. Все это, известное и обычное для нас, составляло живые вопросы того време­ни неотступно требовавшие разрешения Словом Божиим.

Правда в сем состоянии новообразуемой Церкви необыкновенно обильны и разнообразны были чрезвычайные дарования Св. Духа. Но и при сем рождались затруднения и даже беспорядки: не всегда ко всеобще­му назиданию и с строгим благочинием пользовались сими дарованиями. Было сильно и деятельно вообще усердие христиан служить благовестию или непосредственным участием в нем, или помощию проходящим это поприще. Но и через это, с другой стороны, открывалось удобство к успе­хам лжеучителей (2Кор. 11:20), и, кроме того, иногда брались за дело учи­тельства люди, еще водившиеся страстями, каковы, например, были про­поведующие Христа не с чистою совестию, о которых упоминает апостол в Послании в Филиппийцам (Флп. 1:16). Нужно было во все это войти исти­не Христовой и все привести в должный порядок.

Скажем вообще, обстоятельства Церкви были, по устроению самого Промысла, таковы, что требовалось раскрытие тайны призвания язычни­ков, полное изложение учения об оправдании верою, а не делами закона, также — об отменении законных ветхозаветных постановлений с разъяс­нением  притом их духа и внутреннего значения и, наконец, разрешение всех разнообразных вопросов и затруднений, касавшихся и внешних отно­шений членов Церкви, и внутреннего ее чина, и разных частных истин веры, и проявлений христианской жизни. Все это раскрыть потребно было так, чтобы истина Христова явилась для вразумления эллинов и посрамле­ния их суетной мудрости светом всеобъемлющей премудрости Божией, ос­нованием самого даже земного благоустройства людей, а для научения иуде­ев — силой или духовной сущностью всего Ветхого Завета. Только Христо­ву уму, Христову сердцу, Христовой всемощной благодати свойственно удов­летворить сим великим потребностям Христовой Церкви.

В сосуд Христова ума, сердца и силы для удовлетворения показанных потребностей Св. Церкви и был избран от Господа и Св. Духом совершен св. апостол Павел. Мы ум Христов имамы, говорит он (1 Кор. 2:16). Свидетель ми есть Бог, яко люблю всех вас утробою Иисус Христовою (сердцем Иисуса Хри­ста (Флп. 1:8). Паче всех их (других апостолов) потрудихся, не аз же, но благо­дать Божия, яже со мною (1 Кор. 15:10).

 

Проповедническая деятельность святого апостола Павла среди иудеев,

по Деяниям апостольским

П. Виноградов. «Христианское чтение», 1874, ч. 2

1) Снисходительное отношение святого апостола Павла к иудеям. Ложный взгляд некоторых писателей на такое отношение. Характер первоначальной проповеднической деятельности святого апостола Павла в синагогах. Обреза­ние Тимофея и обряд собственного очищения в Иерусалиме.

Бросив иудейство, святой апостол Павел не вдруг, однако ж, стал ука­зывать на несостоятельность его в сравнении с христианством, хотя крас­норечивее всего и говорил уже об этом своим собственным обращением. Вместо того он оказывал иудеям заметное снисхождение, особенно в пер­вое время своей апостольской деятельности. Те гнали его из города в го­род, а он, невзирая ни на какие преследования, снова шел к ним со своею проповедью. Те считали его нарушителем закона (Деян. 18:13; 21:21), а он часто не выказывал и одного слова против веры своих отцов, по собствен­ному усмотрению обрезал спутника своего Тимофея и даже над самим со­бою допустил обряд очищения по обычаю иудейскому. В Иерусалиме пе­ред лицом проконсула Феликса, в присутствии множества иудеев, он при­знавался, что его учение во всем согласно с законом и пророками, что пе­ред Синедрионом он не виноват ни в чем, как разве только в том, что про­изнес слово о воскресении мертвых, за которое теперь и судится (Деян. 24: 12-21). К большому удивлению, по-видимому, он разделял партикуляристические мнения иудеев о преимуществе их перед всеми другими на­родами. Это выразил он, например, в своей проповеди к иудеям в Анти­охии Писидийской, когда прямо сказал им вам слово спасения сего послася (Деян. 13:26). В Послании своем к Римлянам он так восхваляет иудеев: быть иудеем — великое преимущество во всех отношениях, а наипаче в том, что им вверено Слово Божие. Если некоторые и неверны были, неверность их уничтожит ли верность Божию (Рим. 3: 1-3)? Израильтянам принадле­жит усыновление, и слава, и заветы, и законоположение, и богослужение, и обетования; их и отцы, и от них Христос по плоти, сущий над всеми Бог, благословенный во веки, аминь (Рим. 9: 4-5). Еще больше апостол превоз­носит иудеев в следующих выражениях: если начаток свят, то и целое, и если корень свят, то и ветви. Если же некоторые из ветвей отломились, а ты, дикая маслина (язычники), привилась на место их и стала общником корня и сока маслины, то не превозносись перед ветвями. Если же пре­возносишься, то вспомни, что не ты корень держишь, но корень тебя (Рим. 11: 16-18). Словом, в таком отзыве апостола Павла об иудеях слышатся слова пророка Иеремии: Свят Израиль Господеви, начаток плодов его: вси поядающии его согрешат: злая приидет на них, (Иер. 2:3) — слова чисто ветхоза­ветного теократического характера.

Некоторые писатели видят в этом отношении святого апостола Павла к иудеям разные недобрые мысли. Говорят, будто он не вдруг пришел к сознанию чистых христианских истин, а постепенно развивался в позна­нии их, только со временем, после нескольких фазисов христианского раз-вития, выработал себе понятие о христианском универсализме и старал­ся как-нибудь помирить с ним иудейский партикуляризм. Такой взгляд на святого апостола Павла имеют, между прочим, разные последователи так называемой новой тюбингенской школы (Штраусс, Целлер, Швеглер и другие). Эти же писатели высказали и такой решительный взгляд на апос­тола Павла, будто он на развалинах иудейства создал христианство, на месте синагоги воздвиг новое здание Христианской Церкви, будто до него христианство было только иудейскою сектою. Вот как рассуждает об этом Швеглер. «Видно, — говорит он, — что христианство никогда бы не отде­лилось от иудейства, если бы осталось на той степени развития, на кото­рую поставили его апостолы. Несомненно, оно осталось бы иудейскою сектою... оно бы никогда не было тою победоносною силою, какою видим мы его в истории... Какими же обстоятельствами и личностями отделено оно от иудейства? Как случилось, что его приняли за новую и самостоя­тельную религию, хотя органически и связанную с древнейшей истори­ей? Кто довел до всеобщего признания идеи автономии и универсализма христианства? Кто вместе с тем перевел во всеобщее сознание те воззре­ния, которые наполняли внутреннюю духовную жизнь Иисуса Христа и которые оставались сокрыты для Его учеников? Ответ простой: все это историческое дело апостола Павла». Баур говорит, что «начинающееся развитие христианства, по смерти Христа, имеет в Павле исходный пункт», и далее доказывает, что им впервые высказан христианский универсализм. Еще решительнее выражается Планк. «До Павла, — пишет он в своей „Цер­ковной Истории", — христианство было только иудейскою сектою, а че­рез него сделалось универсальною религиею». Между французскими пи­сателями в таком же решительном тоне выражается об апостоле Павле Лоран. «Для основания истинного христианства, по его словам, Бог воз­двиг нового апостола». В другом месте говорится у него: «Богу  угодно было призвать нового ученика: это был святой Павел, основавший христиан­ство». «Это как бы второе откровение, пришедшее восполнить открове­ние Христа». Но ни с одним из всех этих взглядов нельзя согласиться. Нуж­но признать за несомненное то, что перемена убеждений апостола Павла была совершенно крутая, неожиданная и всецелая. Пока был иудеем, он мыслил строго по-иудейски. Но со времени чудесного обращения ко Хри­сту он сделался христианином в полном смысле этого слова и вместе апо­столом с одними и теми же убеждениями, с какими принял и мученичес­кую кончину. Напрасно Ренан, на основании 2 Кор. 5:16 и Гал. 5:11, делает заключение, будто «в первый период своей проповеди Павел учил об об­резании». В первом месте апостол высказывает ту мысль, что, как апосто­лы до дня Пятидесятницы, так и он, до обращения ко Христу, питали плот­ские надежды на Мессию. Во втором месте он жалуется на преследование против себя со стороны врагов и говорит в предположительном тоне, что оно не прекратилось бы и тогда, когда бы он стал проповедовать обреза­ние. Нет, в развитии святого апостола Павла или, вернее, и положении его христианских убеждений не было и не могло быть никаких фаз, ника­ких изменений. Еще несправедливее по отношению к нему та мысль, буд­то он есть основатель христианства, какие бы предложения мы ни сдела­ли в оправдание такого названия. Пусть апостол Павел — виновник хрис­тианства или потому, что из ложного направления иудейства он вырабо­тал христианство, или потому, что он один правильно понял закон Мои­сея и пророков и от такого понимания последовательно пришел к истин­ной христианской проповеди, или же потому, что христианство было чи­стым продуктом его духа. Но мы уже знаем, что иудейство со своим лож­ным направлением было радикально противоположно христианству и, сле­довательно, никаким образом не могло переродиться в непобедимой душе Савла в систему универсальной христианской религии. По второму пред­положению верно то, что апостол Павел, после чудесного обращения ко Христу, просветил свое понимание разумением Писания; от понимания сени закона естественно пришел к созерцанию и самого образа вещей, к усвоению домостроительства спасения. Но как избранный сосуд благода­ти Христовой, по одному этому, он не может быть назван виновником хри­стианства. Первоисточником его учения необходимо предполагается вет­хозаветное откровение, концом которого был Сам Иисус Христос. Сам апостол Павел величает себя только рабом Иисуса Христа, призванным апостолом и избранным ко благовестию Божию (Рим. 1:1; сн. 1 Кор. 1:1; Гал. 1:1; Еф. 1:1; 2 Кор. 1:1 и др.), служителем Божиим (2 Кор. 6:4), служите­лем Христовым и домостроителем таин Божиих (1 Кор. 4:1). Что же каса­ется до третьего предположения, то оно не оправдывается ничем. Преж­де всего, христианство предызображено было в разных пророчествах и ветхозаветных учреждениях. Все учение апостола Павла есть развитое учение Иисуса Христа, которое знали все другие апостолы, которое перед всеми исповедал и прославил своею мученическою смертию архидиакон Стефан; Лоран, считающий святого апостола Павла основателем христи­анства, усвояет этому первомученику исповедание истинного христиан­ства, когда выражается о нем: «Стефан — предтеча Павла». Швеглер, при­знающий христианство историческим делом Павла, первоисточником его системы, а следовательно, и виновником христианства ставит Иисуса Хри­ста. Когда в Коринфской Церкви возникли споры, когда там стали гово­рить: я Павлов, я Аполлосов, я Кифин, а я Христов (1 Кор. 1: 11-12), с огорчением сердца апостол писал к ней в своем послании: «Разве разде­лился Христос? разве Павел распялся за нас? или во имя Павла вы крести­лись» (1 Кор. 1:13)? Итак, ни в каком отношении нельзя назвать апостола Павла основателем христианства. Павел — основатель христианства — это не больше как неосторожное выражение, неуместная игра словами. Реусс, как ни высоко ставит апостола Павла, приписывает ему, однако ж, одну систематизацию христианского учения и только в этом отношении смот­рит на него как на автора своей системы.

Как же, спрашивается, надобно понимать упомянутое сочувственное отношение апостола Павла к иудеям? Оно было самое искреннее и в то же время чисто христианское, ничего не говорившее в пользу обязательнос­ти иудейского догматизма. Объясняется оно очень просто. С горячим чув­ством любви и веры принял апостол Павел Святое Крещение (Деян. 9:18). С ужасом озирался он на прошедшую жизнь свою и с благоговейным тре­петом готовился к благодатному общению с Богом в таинстве крещения: целых три дня перед тем он ничего не ел и не пил (Деян. 9:9). Это были для него дни смирения и покаянного сокрушения. Сделавшись же общником благодати Христовой, он почувствовал в себе не испытанный доселе избыток новых сил к исповеданию веры и к прославлению имени Христа. А вместо прежней религиозной нетерпимости у него родилась теперь не­удержимая любовь ко всем людям, без всякого различия народностей и вероисповеданий, так как душа его прониклась любовью к Искупителю всего человечества. Любовь эта, прежде всего, остановилась у апостола на иудеях, единоплеменниках его, как  и естественно было ожидать. С ними хотел он поделиться теперь приобретенным сокровищем благодатного обновления своего, им положил он вдохнуть святую веру в Искупителя как единственный источник своего собственного духовного успокоения и наслаждения. К тому же это согласно было со словами Самого Спасите­ля: идите же паче к  погибшим, овцам дому Израилева (Мф. 10:6; сн. Деян. 13:46; Рим. 1:16). Видя, что иудеи не принимают Иисуса Христа за своего Иску­пителя, Которого так долго и сильно ждали, апостол находит братьев сво­их, родных по плоти, то есть израильтян, которым принадлежат усынов­ление, и слава, и заветы (Рим. 9:4), действительно погибающими овцами и желает сам быть отлученным за них от Христа (Рим. 9:3). Ему станови­лось больно при одной мысли о том, что эти избранные хранители обето­ваний об Искупителе, владевшие всеми средствами к достойному приня­тию Его, вдруг не узнают, не принимают Его и остаются вне Его благодат­ного царства, когда самые язычники, не знавшие путей Божиих, удостаи­ваются этого царства. После этого нет ничего удивительного, если апос­тол всегда и везде проповедовал иудеям о Христе Иисусе, всячески снис­ходя, насколько это было возможно, к их тупому упрямству и немощам. Приняв Святое Крещение, он прямо начал проповедовать в синагоге об Иисусе Христе, яко Сей есть Сын Божий (Деян. 9:20). Когда иудеи возмути­лись против этой проповеди и хотели убить апостола Павла, он тайно вышел из Дамаска и отправился в Иерусалим, в столицу всего тогдашнего иудейского мира, в коренное местопребывание книжников и архиереев и саддукеев. Но, несомненно, и сюда пришел он не за тем, чтобы укрыться от преследований, а для новой проповеди своим единоплеменникам, для нового вразумления их, для возбуждения вместе с тем новых против себя преследований. Несмотря ни на что, он смело проповедовал здесь во имя Господа Иисуса (Деян. 9:28). Как и следовало ожидать, иудеи не дали ему покоя и в Иерусалиме. Поэтому верные отправили его в Кесарию и пре­проводили в Тарс. Надобно удивляться великодушию апостола. Спасаясь от руки иудеев, он идет в другой иудейский город — Тарс, в котором были его родные и знакомые, давно, наверное, ждавшие счастливого случая отомстить своему вероотступнику... С таким живым участием и великоду­шием проповедовал апостол Павел иудеям везде, где только заставал их и находил у них синагоги, потому что спасение их сделалось постоянным и пламенным желанием его сердца (Рим. 10:1). Что всего замечательнее, он думал подействовать на них положительным, а не отрицательным путем, считал достаточным изложить им домостроительство нашего спасения по ветхозаветному откровению и таким образом утвердить перед ними дело искупления как непоколебимую историческую истину. Его проповедь к иудеям, как и проповедь апостола Петра (Деян. 2: 22-36; 3: 24-25), была последовательным историческим назиданием. Как наглядный пример, можно привести проповедь его в Антиохии Писидийской (Деян. 13: 16-41). Речь об Иисусе Христе начинается в ней не прямо. Апостол подходит к ней издалека и ставит ее в связи с судьбою израильского народа и проро­ческих обетований. Сперва он говорил о том, как Бог благоволил избрать израильтян Своим возлюбленным народом, как Он возвысил и облагоде­тельствовал их. Бог людей сих, — так начинается проповедь, — избра отцы наша: и люди вознесе в пришельствии в земли Египетстей. Исчисливши, затем, все благодеяния Божии к иудеям, он дает понять, что Бог не без цели нис­посылал их израильтянам, что в этом видны были следы руководительно-го Промысла Его к принятию Искупителя Иисуса, Которого действитель­но Он и послал Израилю из его собственного рода, в потомстве Давида, и на Которого указал Иоанн, когда сказал народу: вот, идет за мною Тот, у Которого я не достоин развязать обувь на ногах. Доведя, таким образом, внимание своих слушателей до лица Иисуса Христа, он начинает говорить теперь о деле самого искупления, о Его смерти и воскресении, но опять -в связи с пророчествами об этом Давида и Исаии. Как ни просто составле­на была вся эта речь, иудеи не могли понять ее в истинном свете, потому что не имели верного взгляда на Мессию и свое избрание. Как нам уже известно, не без гордости смотрели они на особенное внимание Божие к себе и любили рассуждать о своем будущем величии в царстве Мессии. Чтобы тем лучше утвердить свои права на это царство и, так сказать, обя­зать Бога, они с ревностью не по разуму привязались к делам закона. По их понятиям выходило: потому придет Мессия и устроит Свое царство на земле, что они исполняют закон, что они готовятся к тому, а не потому направляет Господь судьбу их, что приидет Искупитель. Таким образом, с делами закона они хотели явиться в Царство Христово, чтобы за них по­лучить себе большие или меньшие награды, и думали, что собственная заслуга их здесь необходима. Направляя свою речь против этого после­днего заблуждения, в заключение апостол прибавляет, что настало время спасения именно ради распятого и воскресшего Иисуса; что Израиль в чем (иначе — ни в чем) не мог оправдаться делами закона Моисеева, в том оправдывается заслугами Христа при посредстве одной веры в Него. Что­бы придать больше убедительности своим словам, он замечает, что про­поведует дело Божие, презирать которое весьма опасно (Деян. 13:41).

Из этого примера видно, что апостол Павел не отрицал иудейства, а только раскрывал его приготовительное значение к христианству. Тем бо­лее не обличал он здесь ложного направления иудеев, а показывал, что рас­суждал с ними как с настоящими чадами Авраама, вел речь об иудействе в чистом его виде и предоставлял собственному сознанию каждого испра­виться в своем заблуждении о Мессии. Но, как увидим ниже, иудеи не суме­ли вывести из проповеди апостола верное понятие об Иисусе Христе и остались при своих заблуждениях. В существе же дела апостол Павел от­вергает иудейство, если указывал на него как на приготовительную ступень к христианству. Само собою вытекала из его проповеди, по крайней мере, та мысль, что исполнение закона стало делом необязательным и безраз­личным, как скоро пришел Искупитель. Только эта мысль, обращенная к не веровавшим иудеям, не разъяснялась и следовала не более как вывод. На первых порах апостол желал от своих единоплеменников одной веры в Иисуса Христа, ее старался возбудить и утвердить в своих слушателях и ради этого не входил с ними в полемику, а еще оказывал им всевозможное снисхождение. Этим снисхождением объясняются два его поступка: обре­зание Тимофея и обряд собственного очищения в Иерусалиме.

Тимофей был одним из лучших иудеев, воспитанный благочестивой ма­терью в страхе Божием. Своим умом и набожностью он заслужил большое доверие не только в городе Листре, но и в целой Иконии (Деян. 16:2; 1 Тим. 4:14). Именно поэтому он мог оказать апостолу Павлу большую услугу в его проповеди к иудеям, с хорошим успехом мог вразумлять своих едино­племенников. Но набожные иудеи не хотели не только слушать, но и при­нимать его в синагогу за то, что был он не обрезан. Св. апостол Павел, не придававший никакого значения плотскому обрезанию и, что требовалось еще в Ветхом Завете (Лев. 26:41; Иер. 4:4), полагавший спасение в обрезании духа и сердца (Рим. 2:25, 29; 1 Кор. 7:19; Гал. 5:6; 6:15; Кол. 2:11), сделал иудеям уступку и, по словам Златоуста, «обрезал Тимофея, дабы упразднить обрезание, ибо понимал, что обрезанный будет проповедовать учение апо­стола о том, что не нужно обрезание». Тимофей, действительно, оказался впоследствии самым верным спутником и сотрудником апостола Павла. Так, например, он совершил его проповедь к иудеям в Верии (Деян. 17:14) и своим прибытием в Коринф как бы подкрепил его на проповедь к тамош­ним иудеям (Деян. 28:5). Вообще, он служил апостолу Павлу в благовество­вании как сын отцу (Флп. 2:22; сн. 1 Кор. 16:10; 2 Кор. 1:19).

Не иначе как на мудрую меру, в видах успокоить кропотливое благоче­стие иудеев, нужно смотреть и на обряд собственного очищения апосто­ла Павла в Иерусалиме. Чтобы понять это, стоит всмотреться в тогдаш­нее положение дел. Ко времени последнего посещения Иерусалима апос­толом Павлом иудео-христиане были крайне предубеждены против него. Иудейские сплетники, везде старавшиеся повредить апостолу и помешать делу его проповеди, наговорили здесь, как он освобождает язычников от исполнения закона, как, кроме того, воспрещает обрезывать своих детей самим иудеям, живущим среди язычников, и соблюдать постановления Моисея. Эти доносы были небезопасны как для самого апостола Павла, так, в особенности, для Церкви. Они грозили ей прямым расколом, пото­му что возбуждали большой соблазн среди самых набожных христиан из иудеев. Очень могло быть, что, в случае личного сопротивления апосто­ла языков, ревнители закона произвели бы совершенное разделение меж­ду иудео-христианскою Церковью и языческо-христианскою. «Видишь, брат, — простосердечно говорил апостолу Павлу апостол Иаков, — сколь­ко тысяч уверовавших иудеев, и все они ревнители закона» (Деян. 21:20), то есть люди с большим благочестием, хотя и с ветхозаветным, ошибоч­ным взглядом на свою набожность. При этих словах стало больно апосто­лу Павлу. Мысль, что он сам может быть виною крайнего ожесточения иудеев, этих возлюбленных братий, и опасного разделения между верны­ми, склонила его принять предложение апостола Иакова и согласиться на очищение себя ради одного успокоения тревожной совести своих вра­гов. Нечего и говорить о том, что сам апостол Павел смотрел на свой об­ряд очищения как на вещь совершенно безразличную. Такой же взгляд на его очищение имел и апостол Иаков. Выслушав, что сотворил Бог у языч­ников служением Павла, вместе с другими пресвитерами он прославил Бога и если внушал ему принять обряд очищения, то единственно для ус­покоения иудеев и в мудрых видах отклонить угрожающее разделение между двумя Церквами — Иерусалимскою и Антиохийскою (Деян. 21:10-20); во всяком случае, он признавал письменное утверждение Иерусалим­ского Собора о христианской свободе (Деян. 21:25).Таково в общих чертах снисходительное отношение св. апостола Пав­ла к иудеям. В нем ясно была выражена одна мысль: не оставаться иудей­ству рядом с христианством. Дальнейшая форма развития этой мысли объясняется тем, как отнеслись иудеи сами к содержанию проповеди св. апостола Павла.

 

2) Перемена отношений св. апостола Павла к иудеям. Строго обличитель­ный тон его проповеди в Антиохии Писидийской, Коринфе и Риме. Строго от­рицательный характер его деятельности против иудаистов. Распри в Анти­охии из-за обрезания. Живое участие апостола Павла в решении этого вопроса. Апостольский Собор в Иерусалиме. Единодушное утверждение в нем христиан­ской свободы. Ближайшие и дальнейшие последствия этого утверждения. Об­личение апостола Петра апостолом Павлом в Антиохии.

Мы уже знаем, что одни из иудеев с ожесточением отталкивали от себя христианство, а другие, из принявших спасительную веру Христову, не усвоили себе истинного ее значения и по-прежнему оставались при своих иудейских убеждениях и привязанностях. Когда ни те, ни другие не толь­ко не сделались лучшими в своих отношениях к христианству, а еще вос­стали против него, мало-помалу и св. апостол Павел стал изменять к ним свои отношения, нашелся вынужденным обличить неверие одних и вос­стать против заблуждений других. Книга Деяний апостольских представ­ляет нам три случая обличений в этом роде.

Первый случай был в Антиохии Писидийской. Проповедь апостола Павла в этом месте имела большой успех. Почти целый город собрался к нему слушать Слово Божие (Деян. 13:44). Многие уверовали в Иисуса Хри­ста. В том числе значительную часть составляли язычники. Между тем неверовавшие иудеи злобно раздражились этим обстоятельством. Св. дееписатель замечает, что видевшие иудее, исполнишася зависти и вопреки глаголаху глаголемым от Павла, сопротив глаголюще и хуляще (Деян. 13:45). Апостол Павел не выдержал такой дерзости против Евангелия Христова и сказал вместе с Варнавою: вам бе лепо первые глаголати Слово Божие: а понеже отвер­гаете е, и недостойны творите сами себе вечному животу, се обращаемся во языки. Тако бо заповеда нам Господь: положих тя во свет языком, еже быти тебе во спасе­ние даже до последних земли (Деян. 13: 46-47). Без всякого сомнения, слова эти были весьма оскорбительны для честолюбивых иудеев. К большему их посрамлению и негодованию, язычники, услышавшие от апостолов о благоволении Божием к себе, радовались, прославляли Слово Господне и уверовали в Иисуса Христа в большом количестве. Иудеи, действительно, еще больше ожесточились и изгнали Варнаву и Павла из пределов своих, но этим навлекли на себя еще большее осуждение. Выходя из города, Па­вел и Варнава отрясли на них прах от ног своих (Деян. 13:51). Этим выра­зили они призвание страшного гнева Божия, потому что поступили позаповеди Спасителя: иже аще не приимет вас, ниже, послушает словес ваших, исходяще из дому, или из града того, оттрясите прах ног ваших. Аминь, глаголю вам, отраднее будет земли Содомстей и Гоморстей в день судный, неже граду тому (Мф. 10: 14-15). В последних словах Спасителя виден весь смысл настоя­щего апостольского обличения, которое заслужили своим неверием антиохио-писидийские иудеи.

Еще многознаменательнее был второй случай. Дело было в Коринфе. Когда, по обычаю своему, иудеи противились проповеди и даже осмели­лись ругаться над самым учением Христовым, апостол Павел оттряс тогда одежды свои и сказал: кровь ваша на главах ваших: чист аз отныне во языки иду (Деян. 18: 6-7). И тут же, на их глазах, он, действительно, пошел в сосед­ний дом к одному набожному язычнику. Кровь ваша на главах ваших — это была формула страшного проклятия, по своему внутреннему смыслу рав­нявшаяся смертному приговору. Она известна была грекам и римлянам. Hocin caput tuum, говорили римляне. Di capiti ipsius generique reservent, читаем у Виргилия. Вообще, что по-гречески — αίμα — кровь, убийство, смерть, то по латыни — caput. Еще лучше понятна была эта формула про­клятия самим иудеям, потому что и свое начало она получила чуть ли не у них. В первой главе книги Левит говорится, что священник возлагал руки на главу приносимого в жертву животного и таким образом переносил на него грехи народа. Обряд этот освящен был особым предписанием. Да и все, вообще, ветхозаветные жертвы были жертвы кровавые. Кровь была символом очищения от грехов, возлияние крови заменяло покаяние. При­звать ее на кого-нибудь значило возложить тяжесть преступления и затем смертную ответственность. Одним словом, кровь ваша на главах ваших— это было проклятие, которое призвали на себя сами иудеи, когда в пылу злоб­ного неистовства и слепого увлечения кричали перед лицом Пилата: Кровь Его (Иисуса Христа) на нас и на чадех наших (Мф. 27:25). Это самое прокля­тие напомнил и повторил коринфским иудеям и св. апостол Павел.

Третий случай апостольской строгости против иудеев был в Риме. По собственному желанию иудеев, целый день, от утра до вечера, апостол Павел излагал им учение о Царствии Божием, приводя свидетельства об Иисусе Христе из закона Моисеева и пророков (Деян. 28:23). Ему хоте­лось как-нибудь вдохнуть искру евангельского света в черствые сердца сво­их единоплеменников. Но, к крайнему его огорчению, как и прежде, пропо­ведь не имела должного успеха. Дееписатель замечает, что одни из них убеждались словами апостола, а другие не верили. Когда удалялись эти жестоковыйные люди, св. апостол Павел со скорбию напомнил и сказал им вслед обличительные слова пророка Исаии: добре Дух Святый глагола Исаием пророком ко отцем нашим, глаголя: иди к людем сим и рцы: слухом услы­шите, и не имате разумети: и видяще  узрите, и не имате видети. Одебеле бо сердцелюдей сих, и ушима тяжко слышаша, и очи свои смежиша: да не како увидят очима и ушима услышат, и сердцем уразумеют, и обратятся, и исцелю их. Ведомо убо да будет вам, яко языком послася спасение Божие, сии и услышат (Деян. 28: 25-28). Эта речь, замечательная по своему обличительному характеру, получает для нас особенную важность в устах апостола Павла. Иудей по крови, сам питавший в иудействе ревность по правде законной, теперь на эту ревность в иудеях он смотрит как на глупое упрямство, обнаруживаю­щее одну грубость и умственно-нравственное ослепление. К большей оби­де иудея, превосходство его рода, которое когда-то в духе фарисейском считалось безусловным, теперь он ставит ни во что, обходит молчанием как дар без веры во Христа, не существующий для них, и только в этой вере, как Иоанн Предтеча (Мф. 3:9), как  сам Спаситель (Мф. 8:11; сн. 28:19; Мк. 16:15), ставит для всех  условие спасения.

С не меньшею строгостью отнесся св. апостол Павел и к уверовавшим иудеям — к тем из них, которые, по принятии христианской веры, не толь­ко сами жили по-иудейски, но и других побуждали к тому. О чем не распро­странялся он в своей проповеди к не веровавшим иудеям, то передал со всей ясностью и полнотой иудео-христианам. С силой и властью апостола он прямо высказал им и то, что иудейство свою задачу отслужило и более не нужно, и то, что язычники и иудеи равны между собой, так как те и другие, прежде виновные перед Богом, примирились с Ним жертвою Хри­ста и стали перед Ним одинаково приятны. Эти последние вопросы были раскрыты и утверждены апостолом Павлом фактически и последователь­но при деятельном участии других апостолов.

Пока св. апостол Павел проповедовал одним иудеям в Тарсе, в судьбе Христианской Церкви совершилось новое событие, не совсем приятное иудео-христианам. Апостол Петр крестил во имя Иисус Христово язычника Корнилия сотника со всем его домом (Деян. 10:48). После рассеяния вер­ных от гонения, бывшего при Стефане, язычники стали принимать хрис­тианскую веру в большом количестве, особенно в Антиохии (Деян. 11: 20-21) и даже первые удостоились здесь названия христиан (Деян. 11:26). По поводу хороших успехов евангельской проповеди между язычниками Вар­нава отправился в Тарс, нашел здесь Савла, привел его в Антиохию. Це­лый год сходились они в Церкви и учили немалое число людей. С этого времени Савлу суждено было выступить на проповедь язычникам, пронес­ти имя Христово пред языки и царьми (Деян. 9:15). На это была теперь пря­мая воля Божия. Антиохия, подобно Иерусалиму — иудео-христианской митрополии, сделалась митрополией христиан из язычников. Чем для од­ной был апостол Петр, тем для другой стал апостол Павел. Когда пророки и учители Антиохийской Церкви служили Господу и постились, Дух Свя­той сказал: отделите мне Варнаву и Савла на дело, к которому Я призвал их. Тогда они, совершив пост и молитву и возложив на них руки, отпусти­ли их (Деян. 13: 1-3). Таким образом, сделано было торжественное избра­ние апостола Павла на проповедь язычникам. С выражением воли Божи­ей на это соединялось теперь и единодушное согласие Церкви. С настоя­щей священной минуты апостол Павел весь стал принадлежать язычни­кам. С этого дня он всецело выступал на служение им и, по судьбам Про­мысла Божия, должен был пронести Евангельское Слово до отдаленного Рима и Испании. С иудеями, по-видимому, прерывались у него всякие от­ношения. На самом же деле вышло иначе. Торжественное избрание на проповедь язычникам поставило апостола Павла еще ближе к иудеям и послужило поводом к еще большим столкновениям его с ними. Явясь меж­ду язычниками, как отец среди семейства, как между овцами пастырь, он должен был не только напитать их хлебом животным, но и охранять от всякого учения приходившего извне, блюсти чистоту их веры и нравствен­ности и ко всему этому — защищать их христианское достоинство. Но все это не могло обойтись для него без жаркой борьбы с иудеями, стоявшими против тайны призвания язычников и против всякой христианской сво­боды. Рассеянные по всем городам и местностям, они не давали язычни­кам покоя своими честолюбивыми против них замыслами и не перестава­ли смотреть на них как на народ недостойный любви Божией. С этими чувствами вошли они и в Церковь Христову, а потому и здесь не иначе хо­тели сойтись с христианами из язычников, как возложив на них иго зако­на, навязав им соблюдение разных произвольных постановлений. Таким образом, не дух христианской любви и братства питали они к язычникам, а видимую вражду как до, так и после обращения их ко Христу. Тогда и те­перь они унижали их нравственное достоинство, возбраняли и затрудня­ли им вход в Царствие Божие, сделавшийся на самом деле доступным всем и каждому во имя одной веры в Искупителя, по силе действия одной Его благодати. Что всего богопротивнее, иудеи, требовавшие от христиан из язычников исполнения закона, ставили в этом исполнении необходимое условие спасения и, следовательно, упраздняли и веру и благодать — все вообще заслуги Иисуса Христа, если не сказать, самое христианство. Но всем этим заблуждениям не суждено было не только развиться, к прямому ущербу ничем непобедимой Церкви Христовой, но и остаться при свете христианства. Если когда, так именно теперь, они должны были встретить прямое обличение от всех апостолов, которые научены были блюсти вся, елика заповедал им Христос (Мф. 28:20), которым послан был Утешитель Дух Святой (Ин. 14:16; сн. Деян. 2:1-21), которые наставлены Им были на вся­кую истину (Ин. 16:13), облечены силою свыше (Лк. 24:49), силою Свято­го Духа (Деян. 1:8), которые имели ум Христов (1 Кор. 2:16), устами коих глаголал Дух Божий (Мф. 10:20). Такие благовестники не могли не вступать на защиту вселенского значения и свободы христианства, когда Гос­подь поставил их свидетелями Своими до последних земли (Деян. 1:8), вну­шил им проповедовать во имя Свое покаяние и отпущение грехов во всех языцех (Лк. 24:47), когда дал им прямую заповедь учить вся языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Святого Духа (Мф. 28:19), идти в мир весь и проповедо­вать Евангелие всей твари (Мк. 16:15) и когда прямо сказал им: иже веру имет и крестится, спасен будет; а иже не имет веры, осужден будет (Мк. 16:16). Свою готовность и богодухновенность в служении делу Христову, действитель­но, показали они все на Иерусалимском Соборе и на всей вообще апос­тольской своей деятельности. Но по преимуществу избранный сосуд Хри­стов (Деян. 9:15), апостол языков (Деян. 9:15; 22:21; Рим. 11:13; 15:19; Гал. 1:16; 2:7; Ефес. 3:8; 1 Тим. 2:7; 2 Тим. 1:11) выступил обличителем противо-христианских иудейских заблуждений. Со дня крещения своего, раз навсег­да, он почел тщетою все свои преимущества (Флп. 3: 7-9). С этого дня он сознал, что в состоянии иудейства был извергом и получил спасение един­ственно по благодати Божией (1 Кор. 15:8). Испытав на самом себе всю меру и силу помилования Божия, он крепко остановился на мысли о спасе­нии туне единственно одними заслугами Спасителя и не опускал ни одно­го случая свидетельствовать это иудеям. Тем более не мог он остаться рав­нодушным, когда иудеи стали навязывать христианам из язычников свои заблуждения и сделались крайне дерзки в заявлении своих исключитель­ных прав на Царство Христово к концу его первого апостольского путеше­ствия. Прежде иудео-христиане легко успокоились оправданием апостола Петра (Деян. 11:18), крестившего язычника Корнилия сотника, и не выра­зили грубого неудовольствия при первых успехах евангельской пропове­ди в Антиохии, потому что там и здесь видели простое и неважное исклю­чение, в котором притом находили случай выразить язычникам свое гор­дое снисхождение и на которое, что очень вероятно, посмотрели как на распространение прозелитизма. Но вот апостол Павел оканчивал уже свое первое путешествие и нигде не сказал ни одного слова в пользу оправда­ния делами закона и воображаемых преимуществ иудеев перед язычника­ми. Везде, напротив, он проповедовал спасение верою и с особенным вни­манием относился к язычникам, даже еще к неуверовавшим. Надобно ска­зать, что иудеи делили тогда язычников на три разряда: на язычников-про­зелитов, на языко-христиан и язычников в собственном смысле, или идо­лопоклонников. Первых они держали у себя в подчинении, надеялись ут­вердить свою власть и над вторыми, по отношению же к последним счита­ли нечистым всякое прикосновение. Между тем апостол Павел всенарод­но учил, что все язычники, без малейшего исключения, равны перед Бо­гом и ничем не хуже иудеев. Такое учение показалось невыносимым иудео-христианам, и особенно вышедшим из фарисейской секты. Теперь они увидели, что проповедь апостола Павла среди язычников и расширение христианства между ними на началах христианского универсализма и сво­боды — дело для них опасное. Иудео-христиане поняли, что этим оскорб­ляется и даже уничтожается их национальное честолюбие, искусно обстав­ленное дотоле чисто религиозными основаниями. Чувство оскорбленной гордости живо пробудилось в них при таком положении дела и достаточ­но показало, что доселе они были христианами только по имени. Теперь они снова выразили всю свою привязанность к иудейству и под предлогом благочестия и ревности о законе восстали на защиту лично себя самих, своей собственной народности, подняв в Антиохии распри из-за обреза­ния — распри, по поводу которых составился апостольский Собор в Иеру­салиме. Апостол Павел не принимал особого участия на этом Соборе, тем не менее стоял к нему в самом близком отношении. Апостольский Собор, как мы только что сказали, созван был по случаю распрей в Антиохии, со­зревших под влиянием проповеди апостола Павла, составился, как  увидим, по его собственному желанию и имел громадное значение для его последу­ющей деятельности против иудейства. Что же это были за распри в Анти­охии и чем они кончились для апостола Павла?

Дело было таким образом. Некоторые из иерусалимских иудео-христиан пришли в Антиохию и стали внушать здешним христианам необхо­димость обрезания. Если не обрежетесь по закону Моисееву, говорили они, не можете спастись (Деян. 15:1). Другими словами, пришельцы учили, что спасение зависит от обрезания, а не от Иисуса Христа, что благодатный закон есть живой образ закона Моисеева, что Иисус Христос явился на землю затем только, чтобы утвердить важность закона Моисеева. По сви­детельству блаженного Епифания, виновником этого заблуждения был Керинф. По всей вероятности, это были задушевные мысли всей массы иудействующих, и преимущественно фарисеев, обратившихся в христи­анство, но все еще державшихся одного наружного благочестия и не по­кидавших мысли о своем безусловном господстве в царстве Мессии. И по обращении ко Христу во что бы то ни стало они хотели удержать свои мнимые права перед язычниками, внушая им строгое подчинение закону как своему обязательному юридическому акту. Ко времени такого сильно­го соблазна апостол Павел уже возвратился в Антиохию и принял самое живое участие в обличении его. Между ним и виновниками соблазна про­изошло сперва, замечает дееписатель, немалое состязание. Потом в со­провождении Варнавы и других христиан он отправился за решением дела в Иерусалим, к тамошним апостолам и пресвитерам. Нельзя думать того, будто апостол Павел сомневался в решении спорного вопроса и не мог решить его сам собою. На это не дают нам права и собственные слова апо­стола Павла: μή πως είς κενόν τρέχω ή έδραμον — «не напрасно ли я подвизаюсь или подвизался» (Гал. 2:2), которые он предложил особо знаменитей­шим, прийдя в Иерусалим. Гильгенфельд считает их тождественными с 1 Сол. 3:5 и не придает им особенного значения. Положим, замечание Гильгенфельда неверно и потому нимало не объясняет дела. Смысл указанно­го им будто бы параллельного места 1 Сол. 3:5 совсем не тот, что в Посла­нии к Галатам (2:2). В 1 Сол. 3:5, которому параллельно Флп. 2:16, апостол выражает опасение, чтобы какой-нибудь искуситель не совратил его вер­ных с правого пути и чтобы от этого не пропал его апостольский труд. В Послании же к Галатам 2:2 он прямо ставит вопрос о том, уместна ли была и есть его проповедь к язычникам и верна ли она. Несомненно, так или иначе, апостол выражает в этом месте сомнение в пользе и верности, во­обще, в уместности своей проповеди среди язычников, но только совер­шенно не свое сомнение. Он выставлял здесь на вид сомнение или, вер­нее, отрицательное убеждение иудео-христиан, вместе с ними нес его на соборный суд апостолов и не сомневался в правом его решении на этой, так сказать, личной ставке с врагами вселенского значения и свободы хри­стианства. Данный вопрос был столько же важен, как и его соборное ре­шение. Он поставлен был святым апостолом языков с верной целью обли­чить иудео-христиан в неправоте против себя, как и в наглой лжи на апос­толов «очевидцев», на языке апостола Павла «предшествовавших ему апо­столов» (Гал. 1:17), или, как выражаются со своей точки зрения немецкие ученые, «первоапостол» — Urapostel. «He какое-нибудь сомнение в соб­ственной проповеди, — говорит Райтмейер, — не чувствительная нужда в приобретении авторитета, не какая-нибудь недоверчивость к успеху сво­ей проповеди руководили Павлом и, по откровению, заставили его отпра­виться в Иерусалим, а единственно стремление вопреки некоторым раз­номыслящим вызвать и выхлопотать от первоапостолов открытое при­знание его Евангелия, не содержащего проповеди об обрезании». Нет, нам остается сказать, что, отправляясь в Иерусалим, святой апостол Павел имел в виду утвердить безусловное вселенское значение христианства, подрываемое доселе иудео-христианскими заблуждениями, перед лицом всей Церкви, в сознании всех христиан, и тем положить конец всякому соблазну и недоумению среди верующих из иудеев и язычников. Во время своего первого путешествия он хорошо присмотрелся, что заблуждения иудеев выходят из всяких границ и везде грозят неминуемым соблазном и разделением. Он хорошо понял, что все его единичные попытки подавить это зло, привести иудеев в полное послушание вере Христовой и спасти верных от их пагубного влияния остаются напрасными. Появление иудаистов в Антиохии окончательно убедило его в нужде добиться их усмире­ния, по крайней мере, при взаимном участии всех апостолов и, главным образом, Петра и Иакова как лиц более для них авторитетных. Короче, дя в Иерусалим, апостол Павел задумал составить там апостольский Со­бор и на нем единодушно решить вопросы необходимо связанные с его проповедью язычникам и составлявшие предмет существенной христи­анской важности, но оспариваемые иудаистами. Собор этот, в некотором роде, был выражением его воли, решение на нем —делом его мысли, впол­не согласной с мыслями других апостолов. Задумав такое великое дело, апостол Павел положил себе за правило действовать решительнее и в на­глядное доказательство христианской свободы взял с собою в Иерусалим своего истинного сына по вере (Тит. 1:4) и брата (2 Кор. 2:13) Тита, обра­щенного им в первое путешествие из язычников и остававшегося необрезанным. Как и следовало ожидать, в Иерусалиме поднялась против него еще большая буря, чем в Антиохии. Здесь «восстали некоторые из фари­сейской ереси уверовавшие и говорили, что должно обрезывать язычни­ков и заповедовать соблюдать закон Моисея (Деян. 15:5)». Но апостол Павел вместе с другими апостолами ни на один шаг не уступил и не поко­рился своим врагам, дабы сохранить истину благовествования своего у язычников (Гал. 2: 4-5). Во избежание, однако, всякого подозрения, на Соборе он держал себя в стороне. Главными деятелями на нем были Петр и Иаков — лица, по представлению самих иудео-христиан, более автори­тетные. Но тот и другой, как и следовало ожидать, решили дело совер­шенно в пользу апостола Павла, защитника христианской свободы. Ныне убо что искушаете Бога, взывал апостол Петр, хотяще возложити иго на выи учеником, его же ни отцы наша, ними возмогохом понести. Но благодатию Госпо­да Иисуса Христа веруем спастися, яко же и они (Деян. 15: 10-11). Кто не при­знает в этих словах всегдашнего учения святого апостола Павла? Но в то же время кто не узнает в них и того Петра, просветившего дом Корнилиев, который говорит: аще убо равен дар даде им Бог, якоже и нам, веровавшим в Господа нашего Иисуса Христа, аз же кто бех, могий возбранити Бога (Деян. 11:17)? Простая и успокоительная речь Петра, апостола обрезания (Гал. 2:7), произвела самое успокоительное действие на всех присутствовавших, несмотря на то, что так оправдывала апостола языков (Гал. 2:7) перед его врагами. Все хранили глубокое молчание, когда апостолы Павел и Варна­ва в подтверждение его слов передавали о тех знамениях и чудесах, какие Бог сотворил через них среди язычников и какие красноречивее и убеди­тельнее всего говорили о видимом благоволении Божием к ним. Согласно с мыслями апостола Петра и к большему оправданию благовестия необре­зания (Гал. 2:7) решил дело и другой представитель Собора — апостол Иаков (Деян. 15: 14-19). В успокоение мнительных иудеев он предложил только некоторые правила воздержания относительно идоложертвенного мяса, крови, удавленины и блуда — правила, согласные с общими требо­ваниями христианского благочестия, хотя и стоявшие в числе ветхозаветных иудейских постановлений (Быт. 9:4; Исх. 34:15; Лев. 3:17; 17: 10-14; Втор. 12: 23-25). Особенно не излишне было правило относительно пос­леднего греха, имевшего самую тесную связь с запрещением вкушать идоложертвенное. Известно, что у язычников блудодеяние нередко соединя­лось с идольскими жертвами и считалось здесь если не обязательным, то совершенно позволительным. Едва ли не этот факт отразился и под обли­чительным пером пророков, называвших блудом самое идолослужение (Иер., гл. 3). Очень может быть, что предостережение от блуда, сделан­ное на апостольском Соборе, было и делом необходимости. Известно, что первенствующая Церковь не была безопасна от этого порока. С одной сто­роны, ей грозили еретики Симон волхв, Менандр и другие, проводившие в народ чистый разврат, а с другой — язычники, переходившие в христи­анство и с трудом покидавшие привычку к старому своему образу жизни. Этим только объясняется и то обстоятельство, что сам апостол Павел нео­быкновенно часто предостерегал слабых христиан от блуда (1 Кор. 5:9; Еф. 5: 3-5; 1 Сол. 4:3; Кол. 3:5 и др.). Правила, предложенные Иаковом, не были, следовательно, какой-нибудь невыгодной для Павла уступкой иуде­ям, а составляли необходимую заповедь в духе и требованиях христианс­кого благочестия. Потому-то они приняты были единодушно и утвержде­ны для надлежащего соблюдения между всеми христианами. Таким обра­зом, были достаточно удовлетворены обе стороны — иудео-христиане и христиане из язычников, и первые были успокоены в своей мнительной совести, и права последних получили должное уважение и обеспечение. «Весьма справедливо в этом отношении, — говорит один немецкий уче­ный Гесс, — что апостолы сделались через это всем для всех, для всех иуде­ев — иудеями, а для язычников — язычниками: первым дали возможность без оскорбления своей совести обращаться с язычниками и успокоили пос­ледних в их христианской свободе, что именно и хотелось апостолу Пав­лу, о чем больше всего и хлопотал он в борьбе с иудеями».

Первым следствием соборного решения дела в Иерусалиме было успо­коение верных в Антиохии (Деян. 15:32) и распространение веры во мно­гих других местах (Деян. 16: 4-5). Казалось, иудеи помирились теперь с язычниками. Со времени Иерусалимского Собора, по-видимому, должны были прекратиться враждебные отношения иудео-христиан и к самому апостолу Павлу. На деле же вышло далеко не так. Братское христианское единение между иудео-христианами и языко-христианами оказалось совсем невозможным делом. Это зависело от того, что соборное апостольское определение не успело и не могло привиться к иудео-христианам в долж­ной мере. Большинство их осталось довольно соборным постановлением совершенно безотчетно. Враги христианской свободы по-прежнему оста­лись врагами и при первой проповеди апостола языков явились его упорными противниками. Чем больше распространялось христианство между язычниками, тем настоятельнее проводили они в каждом новопросвещен­ном крае христиан идеи своего иудейского благочестия. Чем шире раз­двигались пределы Христианской Церкви, тем больше изыскивали и на­ходили они для себя случаев нарушать покой правоверных. Стоя ближе к превратному пониманию народного благочестия в иудейском духе, они ловили малейшее отсутствие апостола Павла и везде распространяли не­лепые лжеучения. Лжеучения эти становились тем опаснее, что по своему внутреннему характеру разжигали вражду между иудеями и язычниками и что те и другие, по принятии христианской веры в значительном числе, далеко не могли похвалиться на первых порах ни силою веры, ни посто­янством добродетели. Одним словом, и после Иерусалимского Собора зак­васка иудейская производила в Церкви слишком много зла, поэтому по­стоянно озабочивала и беспокоила апостола Павла. Замечательным при­мером его борьбы за христианскую свободу после апостольского Собора служит обличение им апостола Петра в Антиохии. Дело было так. Немно­го после Иерусалимского Собора апостол Петр посетил Антиохию. Здеш­ние верные приняли его с должной честью и христианским радушием. Со своей стороны и апостол обрезания обращался с ними в духе христианс­кой любви и свободы, быть может, не раз разделял с ними братскую трапе­зу. Но случилось, что по его следам пришли сюда и некоторые из иеруса­лимских иудео-христиан. Крайне несправедливо Ренан называет их «ла­зутчиками Иакова» и позволяет себе утверждать, будто этот последний стоял во главе иудейских партизан. Кажется, он делает это из подражания таким немецким ученым, как Баур, который ставит апостола языков в рез­кой противоположности с апостолами обрезания — Иаковом и Петром. Но нужно сказать, что Гильгенфельд, последователь Баура, признается, что взгляд этого последнего неверен и недостаточно выяснен. Гофман доказывает положительно, что апостол Павел жил в братском согласии с двенадцатью апостолами. Иерусалимский Собор достаточно показал, что апостолы «очевидцы» не имели ничего общего с иудео-христианами, в своих убеждениях были совершенно согласны с апостолом Павлом и, по выражению этого последнего, дали ему и Варнаве руку общения (Гал. 2:9). С этим согласны новейшие ученые Вомель и Маттей. «Несправедливо, — говорит Ользгаузен, — некоторые заключают из Гал. 2:12, будто апостол Иаков сам мог быть главою суровой иудейской партии и прибавляет к это­му: — τινές από Ιακώβου представляются не как вестники или поверенные, а только как члены его епархии. Они произвели в Антиохии возмущение без его воли. Это те же, что τινές εξ ημών в Деян. 15:24». Итак, иудео-христиане, пришедшие по следам Петра в Антиохию, — это были обычные рев­нители закона по имени христиане, а по духу — иудео-фарисеи. Без всякого сомнения, они слишком нехорошо посмотрели на поведение апостола Петра и были не прочь произвести в Антиохии второе возмущение, нару­шить мир только что утвердившийся здесь после Иерусалимского Собо­ра. Хорошо знакомый с характером мнительных ревнителей закона из все­гдашнего обращения с ними апостол Петр, по всей вероятности, вздумал успокоить их, чтобы только отклонить угрожающую опасность. Для этого он неожиданно изменил свои отношения к язычникам-христианам. Ибо до прибытия «некоторых от Иакова» ел вместе с язычниками, а когда те пришли, стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных. Вместе с ним лицемерили и прочие иудеи, так что даже Варнава был увлечен их лице­мерием (Гал. 2:12-13). Увидя, что они не прямо поступают по истине еван­гельской, св. апостол Павел не выдержал соблазна. Как всегдашний защит­ник христианской свободы, он вступился за своих христиан из язычни­ков, обиженных таким гнушательством со стороны целой иудео-христи­анской Церкви в лице апостола Петра. Давно ли утвердилось христианс­кое общение между Иерусалимской Церковью и Антиохийской? Давно ли, в присутствии той и другой, из уст Петра и Иакова слышались неподдель­ные слова христианской любви к язычникам? Давно ли во имя этой люб­ви проповедано было по всем поместным церквам слово христианской свободы и братства? В минуту горячей ревности апостолу языков предста­вилась вся несправедливость такой обиды. Потому при всех иудеях он не преминул обличить апостола Петра. Аще ты иудей сый, сказал он ему то­ном обиженной справедливости, язычески, а не иудейски живеши, почто язы­ки нудиши иудейски жительствовати (Гал. 2:14). Другими словами: «Если ты, иудей по природе, не признаешь оправдания делами закона, не ставишь в заслугу обрезания, а ждешь спасения от веры в Иисуса Христа, то зачем лицемеришь, поступаешь против собственного своего убеждения, зачем язычникам подаешь пример иудейской жизни?» Блаженный Иероним ду­мает, что это столкновение между апостолами сделано было притворно, по предварительному взаимному соглашению их с целью обличить иудеев в их слепой привязанности к закону и в необщительности с язычниками. Но блж. Августин решительно отвергает такое толкование. Оно в самом деле не оправдывается ничем: ни достоинством первоверховных апосто­лов, ни целью, с которою передает апостол Павел случившееся событие, ни важностью самого предмета, из-за которого вышло столкновение. При­творство двух апостолов, недостойное их нигде, тем более было недостой­но перед лицом целой Христианской Церкви. Апостол Павел говорит об обличении Петра в защиту своего апостольского достоинства. Но, оче­видно, в таком важном деле он не мог сослаться на обстоятельство при­творно разыгранное. Еще менее мог он допустить ложную историю в деле утверждения христианской свободы, в открытой борьбе из-за такой высокой истины со своими бдительными и злобными врагами. Я же пишу вам, се пред Богом, яко не лгу (Гал. 1:20), — вот с какою клятвою он уверяет своих читателей в истинности преподанного им учения и достоверности своего повествования! Нет, обличение апостола Петра Павлом было истинное обличение, высказанное от глубокого сердца, с горячей ревностью по правде евангельской. Но вместе с тем оно, действительно, было направ­лено против пришельцев — иудеев, против их опасной мнительности, ко­торую апостол Петр вздумал только подавить из желания сохранить мир в Церкви, но этим ненамеренно обидел антиохийских христиан. Уважая мнительность иудеев, апостол Петр упустил из внимания мнительность христиан-язычников, у которых постоянно оспаривали христианскую сво­боду. Зато мнительность этих последних, оказалось, справедливо уважил апостол необрезания. Тот и другой, таким образом, были одинаково пра­вы. В обличении Петра остались виновны одни пришельцы иудеи со сво­им самоуверенным благочестием; на них только, согласно с мнением блж. Иеронима, и пало обличение, высказанное св. апостолом Павлом. Пор­фирий, известный враг христианства, и богоотступник Юлиан смеялись над поведением апостола Павла, видели в его поступке выражение гордо­сти и мелочности вместе с притязательностью на первенство. Нечего и говорить о том, что они сделали это, как закоренелые враги христианства, просто из дикого желания посмеяться над апостолом Павлом и очернить его. За всем тем настоящим мотивом, к которому нашли они придраться, действительно, были гордость и мелочность только не в апостоле Павле, а в самонадеянных ревнителях ветхозаветного благочестия — иудеях. Преж­де всего, в поведении этих последних подметили они мелочность, рассчи­танную на преимущество перед язычниками и от этой-то стороны дела непоследовательно заключали о мелочности и гордости якобы апостола Павла, ввязавшегося будто бы в дело не стоящее внимания. Вместе с тем они не поняли или не хотели понять того, какая опасность для первен­ствующей Церкви соединялась тогда с мелочностью иудеев. Достаточно было вникнуть в смысл этой мелочности, в пагубное влияние оной на юное общество правоверных, чтобы признать ее вместе с апостолом Павлом стоящей внимания и обличения.

 

Свидания святых апостолов Петра и Павла

«Воскресное чтение», г. 7

Св. история не показывает нам, чтобы Павел до обращения ко Христу был знаем Петру, едва ли даже они видели друг друга. Первое свидание их случи­лось через три года по обращении Павла (Гал. 1:18; Деян. 9: 26-50). Приняв в. Крещение от Анании в Дамаске, Павел тотчас с дерзновением начал проповедовать имя Христово и между тем ходил в Аравию, откуда опять возвратился в Дамаск. Потом он отправился в Иерусалим и покушался при­стать к ученикам Христовым, но все боялись его, не веря, что он ученик Христов и перестал гнать верующих во имя Христово. Варнава, известный Церкви Иерусалимской своей ревностью по вере и удостоверившийся в искренности обращения Павлова, представил его апостолам и рассказал им, как на дороге явился ему Господь и как он в Дамаске небоязненно про­поведовал имя Иисусово. С сего времени Павел постоянно обращался с апостолами в Иерусалиме и свою проповедь соединил с их проповедью. Такое общение с апостолами было весьма утешительно для Павла и полез­но для будущего его служения Евангелию Христову. По слову самого Пав­ла, целью путешествия его в Иерусалим, между прочим, было — соглядати Петра (1:18), увидеться и познакомиться с ревностнейшим из апостолов. Первым и самым естественным побуждением к свиданию должно почитать непреодолимое влечение благочестивой души Павловой к святому обще­нию с ближайшими учениками — самовидцами Слова, слышавшими радос­тную весть о спасении от Самого Спасителя, видевшими боголепное лицо Господа Иисуса — такое общение есть потребность святых душ. Павел про­был у Петра пятнадцать дней—очень довольно для того, чтобы удовлетво­рить святому желанию видеть друг друга и утешить друг друга взаимной беседой. Хотелось бы знать, о чем они беседовали? О том, конечно, что более всего любили, — о Господе Иисусе, Которого оба любили пламеннейшей, чистейшей, истинно апостольской любовью. Естественно, Петр дол­жен был говорить более, а Павел — более слушать; какой повествователь и какой слушатель! какая беседа и какие собеседники! Враги Креста Христо­ва в Иерусалиме вооружились против Павла и искали убить его; христиа­не, узнав о сем, препроводили его в Кесарию и потом в Тарс (Деян. 9: 29, 30). Так кончилось первое свидание апостолов Петра и Павла.

Второе свидание верховных апостолов можно относить к тому време­ни, когда антиохийские христиане, по случаю голода в Иерусалиме, от­правили св. Павла в Иерусалим с милостыней для тамошних христиан, но подробности сего пребывания Павлова в Иерусалиме не описаны Лукой (Деян., гл. 11).

При третьем свидании святые апостолы Петр и Павел являются пре­имущественно как апостолы — служители и основатели Церкви. Частных их бесед мы не знаем, но св. Лука передает нам историю апостольского Собора, где действовали вместе с другими свв. Петр и Павел и где решен был вопрос, должно ли обращающимся ко Христу язычникам обрезывать­ся и соблюдать прочие постановления обрядового Моисеева закона? Св. Петр первый подал свой голос; вразумленный видением (Деян., гл. 10), он тверждал, что должно освободить христиан из язычников от соблюдения ветхозаветных обрядов. За ним Варнава и Павел рассказали, какие чудеса произвел Бог через них у язычников, и сим подтвердили положение Пет­ра. Св. Иаков, епископ Иерусалимский, заключил дело соборное приведе­нием древних пророчеств и своим согласием на мнение Петра и Павла. Другой предмет беседы Павла с апостолами и, следовательно, с Петром была проповедь самого Павла, желавшего иметь и внешнее свидетельство об истине своего учения, и подтверждение со стороны апостолов для пре­дотвращения и погашения всякого соблазна и для успеха своей пропове­ди, о чем и предложил он апостолам, бывшим в Иерусалиме, наедине. Ока­залось, что учение Павлово совершенно согласно с учением прочих апос­толов, которые, вполне уверенные в данной Павлу благодати апостольства, дали руки Павлу и Варнаве в знак согласия, чтобы им идти к язычникам, а Петру с другими — к обрезанным, к иудеям. Свидание — важное, имеющее большое влияние на все общество верующих (Деян., гл. 15, Гал.)!

Четвертое свидание случилось в Антиохии и описано самим Павлом (Гал. 2:11-26). Петр, придя в Антиохию, сначала ел с христианами из языч­ников и свободно с ними обращался. Но по прибытии некоторых иеруса­лимских иудеев от Иакова стал таиться и устраняться, опасаясь обрезан­ных. Его примеру последовали и прочие иудеи, и даже Варнава, сподвиж­ник Павлов. Св. Павел, ежеминутно готовый умереть ради истины, видя, что они не прямо поступают по истине евангельской, сказал Петру при всех: аще ты иудей сый, язычески, а не иудейски живеши, почто языки нудиши иудейски жителъствовати? Таким явным обличением исправлен явный со­блазн. Велик Павел в обличении Петра, велик и Петр, выслушавший об­личение! Велика ревность и дерзновение Павла, велико смирение и по­слушание Петра!

Виделись ли еще, и где именно, святые первоверховные апостолы, неизвестно из книг Св. Писания, которое говорит только о последнем путешествии св. Павла во Иерусалиме, не упоминая о свидании его с Пет­ром (Деян., гл. 20, 21). Предание свидетельствует, что святые апостолы Петр и Павел виделись еще раз на земле, в последнее время своей подвижническо-апостольской жизни и в один день, именно 29-го июня, в од­ном городе — Риме, пострадали за имя Иисуса, возлюбленного Учителя, Господа и Спасителя. Это свидание предсмертное, знаменательнейшее, уте­шительное для самих апостолов и поучительное для всех верных! Но бла­гочестивый христианин может только сожалеть, что Предание не сохра­нило подробных сведений о предсмертном свидании и беседах свв. апос­толов, и должен, по необходимости, ограничиться тем, что дошло до нас. Нерон, первый и жесточайший из гонителей христианства, для своего зверского удовольствия сам сжег свою столицу и сложил вину гибели Римана невинных христиан, которые по сему случаю подверглись страшным мучениям. Св. Павел, любивший и возлюбивший своих учеников до смер­ти, поспешил к развалинам столицы Римской империи утешить их обще­нием любви своей и разделить с ними мученический венец. Видимо, на­ступало время, когда надлежало исполниться желанию апостола — разре­шиться от смертного тела и со Христом быти. По той же, вероятно, при­чине прибыл туда и св. Петр. Нерон много замучил людей, умертвил даже мать свою, недоставало в его злосчастной и нечестивой жизни одного преступления — убиения первоверховных апостолов — и оно совершено им. Много потрудились святые апостолы ради Христа Спасителя, недо­ставало в их богоугодной и страдальческой жизни одного последнего под­вига — смерти за имя Христово, и сей подвиг совершен; апостольское уче­ние запечатлено кровью и подтверждено мученической кончиной первых основателей и распространителей Церкви Христовой. Можно заметить, на основании последней главы второго послания Павлова к Тимофею, что Петр прибыл в Рим и начал разделять узы Павловы незадолго до их об­щей кончины, а прежде Павлово пребывание в темнице было уединен­ное. Димас, прежде сотрудник апостола (Флм. 23), оставил его, возлюбив нынешний век, и ушел из Рима в Фессалонику; Крискент отправился в Га­латию, Тит — в Далматию, Тихика апостол послал в Ефес, Ераст остался в Коринфе, Трофим, больной, — в Милите. При первом ответе перед мучи­телями никого не было с Павлом — все оставили его, кроме Господа, види­мо и невидимо пребывавшего с ним; из земных друзей и постоянных со­трудников не отлучался от апостола один Лука. Понятно после сего, поче­му апостол умоляет Тимофея придти к нему скорее и как могло обрадо­вать его посещение возлюбленного ученика его — Тимофея (2 Тим. 1:4). Но Господь даровал ему радость, какой он и не ожидал в последние скорб­ные минуты земной жизни, — радость свидания с ап. Петром, с коим всю жизнь подвизались единодушно в проповедании Евангелия Христова.

 

Наружный вид апостола Павла, его природные дарования и характер

Иннокентий, архиепископ Херсонский. Сочинения, т. 9

Из 2 Кор. 10:20 заключают, что апостол Павел был весьма не замечателен по виду и мал ростом. Св. Златоуст в одной беседе называет его человеком в три локтя (άνθρωπον τρίπηχυν). Думают, что сочинитель Филопатриды (Луциан или кто другой) имел в уме Павла, когда выводил на зрелище Га­лилея, у коего на верхней части головы нет волос, с орлиным носом, по воздуху восходившего до третьего неба. Но никто не оставил нам такого описания Павла по внешнему виду, как Никифор Каллист. «Павел, — гово­рит он, — был ростом мал, непрям и несколько согбен; лицо у него было чистое и являло признаки долгих лет; голова плешива; в глазах его усмат­ривалось весьма много приятности; брови — поднятые вверх и как бы раз­бегающиеся; нос продолговат, с приятною неровностью; борода густая и довольно длинная, по местам с сединой, так же как и голова». Портрет весьма выразительный, жаль только, что он писан спустя 13 веков по смер­ти апостола и неизвестно — с какого подлинника!

Если в самом деле апостол Павел был мал ростом, то на нем оправда­лось мнение, что в малом теле нередко бывает душа истинно великая, бла­годать, без сомнения, преобразовала и усовершила в нем дары природы, но сии дары сами по себе были весьма велики. Нет ни одного качества, потребного для великих умов и характеров, коего не усматривалось бы в Павле. Св. Златоуст равнял его по естественным дарованиям к любомуд­рию с Платоном — сравнение неопределенное, ибо тот и другой действо­вали при совершенно различных обстоятельствах: один во свете Духа Божия, другой при слабом светильнике разума, но то несомненно, что ге­ний Павла, если бы Промысл судил ему явиться под небом Греции, не по­терялся бы в толпе последователей Платоновых, и к списку мудрецов гре­ческих прибавилось бы еще одно великое имя.

Характер Павла есть характер вселенского учителя, характер послан­ника Божия к роду человеческому. У него все служит в пользу Евангелия, к славе Божией — и довольство, и нищета, и похвала, и поругания, и свобо­да, и узы, друзья и враги, жизнь и смерть. Перед ним, как перед Богом, Коего он посланник, нет ни иудея, ни эллина, ни раба, ни свободного, ни мужского пола, ни женского — все едино во Христе Иисусе. С язычником -он язычник, беседует о естественной религии, ссылаясь на поэтов, изви­няет лета их неведения об истинном Боге; с иудеем — иудей, рассуждает о знаменовании обрядового закона, совершает обеты, наблюдает различие яств, предписанное законом; со слабым совестью — слаб, умеряет свободу христианскую, воздерживается от идоложертвенных, хотя совершенно уверен, что идол есть ничто. Но во всех случаях виден учитель истины, образец чистоты нравственной, сосуд благодати.

 

О том же

Фаррар. «Жизнь и труды св. ап. Павла», т. 1

Некоторые предания и древнейшие попытки изобразить апостола дают возможность судить об его наружном виде. Перед вами человек неболь­шого роста и, вследствие болезней телесных, непредставительной наруж­ности, как апостол изображается на древних иконах и по некоторым пре­даниям. Но когда вы заговорите с ним, когда предвзятая мысль, внушаемая его видом, исчезнет, когда в минуты небесного вдохновения и сердеч­ной христианской любви в этом мертвенном, изможденном теле заблес­тит светлая душа, когда человек с пламенным энтузиазмом, открывая все величие своей могучей внутренней силы, заставляет вас забывать об его наружности, когда, торжествуя над своей телесной слабостью, он поража­ет своих врагов ужасными обличениями или распускает пророческие кры­лья, чтобы вознести к Небесному Отцу души тех, которых любит, то вы видите человека, каков был св. Павел. Это — Павел, который предает сата­не дерзкого оскорбителя Церкви, осуждает с твердостью претензии лож­ных умствователей и умствований, мечет гром нравственного негодова­ния на подпольные замыслы иудействующих, поражает слепотою глаза Елимы, повелительно распоряжается двумястами душ в разбитой и лишен­ной парусов лодке, дает, на основании только природного превосходства, приказание центуриону и римским солдатам, которые были его стража­ми. Это — Павел, который мановением руки отодвигает чернь от Антони-евой лестницы, обращается с требованием к Феликсу, говорит, как рав­ный, с правителями и царями, борется с дикими зверями в Ефесе, встре­чается лицом к лицу со львом в Риме. Когда вы увидите и услышите его — вы забудете, что такое сокровище заключено в сосуде глиняном. Через непрозрачную глину будет светиться скрытая лампада, которая блещет ужасом для врагов и светит путеводной звездой друзьям.

Таким образом, допуская все эти невыгоды — непредставительную на­ружность, страх и трепет, болезненность, сознание принадлежности к ненавистной секте, проповедь о Распятом Искупителе — мы увидим, что они с избытком искупаются обладанием несравненно высших дарований. Он находит себе некоторую помощь в полном изучении веры своего на­рода, в знании ремесла, которое служило поддержкой его жизни, в зна­комстве с нравами и обычаями людей всякого состояния и племени вслед­ствие своей долгой жизни в городах еврейских и языческих. Как бездет­ный вдовец, он не связан был домашними узами и переносил скорби в оди­ночестве, не рискуя спокойствием и жизнью тех, которые бы от него за­висели. Обладание правами римского гражданина, хотя не защищавши­ми его против тревог в провинциях, хотя он и сам уклонялся от заявления таких преимуществ перед своими соотечественниками, воспользовало его при многих наиболее опасных обстоятельствах. Но все это было ничто в сравнении с другими, более высшими дарами, каковы: изумительная стой­кость, которую не могли истощить никакие пытки; глубокое убеждение, что Господь призвал его на апостольство, чтобы «покорить язычников вере словом и делом»; любовь к человечеству, поселявшая в нем готовность войти в общение ради спасения души как с бывшими прежде грабителями и пьяницами, так  и с кроткими, невинными, скромными женщинами; бла-говоспитанность, которая давала ему возможность быть равно уважаемым между властителями и рабами; могучее слово, которое гремело или звуча­ло тихо, смотря по надобности, то возвышаясь до восторженного красно­речия, то ниспадая до глубочайшего смирения; ясность взгляда, с кото­рою он, жертвуя неважными обстоятельствами, стремился постоянно к достижению одной конечной цели; полная свобода от рабской мелочнос­ти, составляющей характеристическую черту невысоких умов; дух уступ­чивости; уменье обходиться с каждым человеком; довольство меньшим против того, что должно. Но, кроме всего этого, в жизни и творениях св. Павла выразились ясно и другие, более драгоценные качества. В них ярко блещет любовь к обращенным им в христианство, которая звучит в его словах как бы прерывающимися рыданиями, когда он размышляет, с од­ной стороны, об их привязанности, с другой — о неблагодарности; убеж­дение, что проповедует истину до сознания за собою права сказать: «Кто благовествует вам не то, что вы приняли, да будет анафема»; миссионерс­кая неутомимость, которая влечет его из города в город, из страны в стра­ну для дела Божия; горячность стремления, которая приводит его в вос­торг при виде основанных между язычниками церквей, где он был пер­вым послом Бога мира, и наконец, совершенная вера, которая делает его способным с охотою или, лучше сказать, с радостью жертвовать всей сво­ей жизнью, подвергаться пересылкам из города в город в качестве раба и заключенника.

 

Что ты Меня гонишь (9:4) ?

«Христианское чтение», 1824, ч. 15

В те дни, когда Павел, называемый Савлом, был жесточайшим гонителем христиан, ни один из иудеев не мог равняться с ним в ревности к истреб­лению нового учения. Он проникал во все самые тайные собрания хрис­тиан, предавал их мучителям и даже сам поступал с ними бесчеловечно.

Все, что Савл ни предпринимал против христиан, предпринимал в полной уверенности, что он поступает справедливо. Он почитал их не иным чем, как отступниками от прежней религии; людьми отвергающи­ми Моисея и пророков, нарушителями закона, данного Богом на Синайс­кой горе.

Когда он был на пути к Дамаску, дабы открыть там поклонников Иису­совых и, связав, привести на суд в Иерусалим, тогда осиял его свет с не­бес, и он, в трепете повергшись на землю, услышал голос: Савл! Савл! что ты Меня гонишь ?

Сие явление произвело в нем действие на всю последующую жизнь его. Он переменил свои мысли. Он познал Божество Иисуса Искупителя, Которого преследовал, и с того самого часа сделался вернейшим Его после­дователем. С того часа он сам решился подвергнуться гонениям, которые недавно воздвигал на других. Он сам претерпел за Иисуса обиды, узы тем­ницы, которые прежде давал другим за Иисуса. Он крестился, не удержал ничего из прежнего состояния своего и отложил даже самое имя, под ко­торым был столько страшен для первых христиан.

И ныне каждый человек, подобно Павлу, слышит голос Божества. Сей голос часто вещает человеку в решительные минуты его жизни: Что ты Меня гонишь?

Каждый человек, подобно Савлу, имеет какое-либо сильное желание, к достижению которого он стремится с великим рвением, с напряжением всех сил своих. Не всегда цель его бывает благородна, редко намерение его бывает и столько извинительно, сколько намерение Савла; и однако он стремится к избранному однажды предмету. Его покушения не удают­ся, но каждая неудача тем сильнее подстрекает его к достижению своих желаний. Среди усилий своих он познает, что в плане Провидения нахо­дится нечто совершенно отличное от его намерений: он видит, что обма­нывается в своих желаниях, надеждах, ожиданиях; он видит, что его воля противна воле Правителя вселенной. Однако он противоборствует, напря­гается, как будто бы слабая рука его могла остановить сильное, все нисп­ровергающее течение судьбы. Таким образом, он приготовляет только собственное несчастие, которое наконец страшно поражает его. Тогда он слышит предостерегающий его голос: Что ты меня гонишъ? Но тщетно: он столько горд, что не хочет переменить своих намерений и обратиться на путь правый. Жестокость страсти влечет его к падению. Он видит бездну, к которой приблизился, но не перестает обольщать себя и по упорству своего самовольства силится невозможное сделать возможным. Тогда на­стает конец его поприща: Бог судит его и он погибает в полноте своего развращения.

Каждый, рано или поздно, слышит в сердце своем голос Божий, иног­да кроткий и дружелюбный, иногда строгий и страшный.

Когда мы с сердцем, исполненным забот и низких страстей, с сознани­ем наших слабостей и пороков, рассматриваем летнее великолепие при­роды, в которой все — от капли росы, дрожащей на стебле, до звездного неба, от червя, пресмыкающегося в пыли, до орла, парящего в облаках, — все возвещает нам благость, любовь и святость Творца; когда взор наш с восторгом усматривает величие и славу Бога во всех Его делах; когда ти­хое умиление наполняет душу нашу и внутреннее чувство вещает, как благ Бог и как мы злы, как чисто все происходящее из руки Его и как нечисты наши мысли и желания, то это есть тихий, исполненный любви голос, который говорит нашему сердцу: Что ты Меня гонишь? Когда осень осыпает нас всеми дарами Божия благословения; когда поля, луга и леса покрываются плодами, дабы люди и звери изобильно находили пищу свою; когда мы, неблагодарные, помыслим в сие время, сколько страждущих отвергли мы жестокосердечно без всякого утешения, сколько плачущих оставили с неосушенными слезами; когда мы сравним, как много даровал нам Бог и как мало сделали мы ко благу ближних, не­смотря на то, что Господь дал нам великие к тому средства, то не должно ли внутреннее чувство укорять нас в наших поступках? Сие чувство есть голос Бога, Который с кротостью и любовью говорит: Что ты Меня гонишь?

Когда кровавая война обращает в пепел города и села, опустошает поля, отнимает у детей отца и у матери сына, то это страшный голос Бога, Кото­рый говорит человеческому роду: Что ты Меня гонишь?

Когда из черной тучи раздается треск грома, когда сверкающая мол­ния воспламеняет чертоги сластолюбца или хижину нищего, когда язва опустошает целые страны, когда свирепая буря исторгает дубы, опровер­гает домы, погружает корабли в морских безднах, то это есть страшный голос Всемогущего, Который говорит человеку: Что ты Меня гонишь"?

Часто среди сладкого шума земного блаженства постигает нас тяжкая судьба; часто исторгается у нас то, к чему сердце наше более всего прилеп­лено было, что мы делали своим идолом; часто теряет все свое имущество тот, кто жил только для собирания сокровищ на земле; часто лишается всей своей чести тот, кто для достижения славы перед человеками забы­вал все обязанности свои; часто лишается нежно любимого друга, отца, сына тот, кто в такой любви забывал, что в жизни сей нет ничего продол­жительного, что не земное, но вечное, обитающее в земном, достойно истинной любви. И в разрушенном счастье сластолюбца, в нищете любостяжателя, в поношении честолюбивого, в горести плачущего над гробом строго вещает ему голос Божий: Что ты Меня гонишь?

Но как смертный может гнать Вечного? Как может гнать Иисуса? Мы не можем гнать Его, как гнали иудеи, когда схватили Его как разбойника, покрыли ругательствами и ранами и пригвоздили ко кресту. Да и самый Павел не мог гнать лично Иисуса, воскресшего и восшедшего на небо, и, однако, он слышал голос с небес: Савл! Савл! Что ты Меня гонишь?

Кто с завистью и недоброжелательством унижает своего ближнего, посмеивается над ним, старается омрачить его имя, тот гонит Иисуса; кто во гневе за мнимую или действительную обиду дышит мщением и не успо­каивается, пока не отяготит противника своего бедствием, тот гонит Иису­са; кто обременяет нищету лихвою, утаивает чужое добро, обманывает неопытного, тот гонит Иисуса; кто дары благословения Божия корысто­любиво употребляет для одного себя и изобилие свое охотнее расточает на роскошные пиршества, великолепные одежды и дорогостоящие забавы, нежели на облегчение участи страждущего болезнью и нищетой, на содействие к общему благу, тот гонит Иисуса. Кто по сластолюбивым за­мыслам разрушает чистоту и спокойствие невинности, погубляет телесные и душевные силы неопытной юности, тот гонит Иисуса. Ибо Иисус гово­рит: Поелику вы сделали сие одному из братьев Моих меньших, то Мне сделали (Мф. 25:40).

Мы гоним Бога пренебрежением святых заповедей Его. Так гонят дети своих родителей, когда не исполняют их приказаний и советов, когда совершен­но их забывают или даже с гордостью отрекаются от них перед миром. Так и человек отрекается от Бога ежели не устами, то, по крайней мере, сердцем, когда он поступает так, как будто бы не было всеведущего Мздовоздаятеля.

Есть Бог! — вопиет совесть грешника. Нет Бога! — вопиют дела греш­ника. Он носит в груди своей вечные законы правды и истины и соверша­ет дела неправды и лжи. Вот отречение от Бога! Он вступает в храм высо­чайшего существа, видит множество христиан, погруженных в благогове­ние и молитву, слышит благовествование святого слова, слышит напоми­нание о своих обязанностях — и выходит из храма, не помышляя о своем исправлении, даже не имея желания отложить свои пороки. Вот презре­ние Бога и Его законов! Являются торжественные минуты, в которые сер­дце его становится чувствительнее и мягче, когда он счастливо избегает великой опасности, или получает неожиданную радость, или простерт на мучительном одре болезни, или проливает слезы на гроб любимого чело­века, — тогда он чувствует могущество и силу Божию, чувствует свое недо­стоинство перед Всевышним, и голос Божий говорит в его сердце: Что ты Меня гонишь! Он входит в себя, раскаивается, усматривает ничтожность всего земного, усматривает необходимость прилепиться к Богу, к добро­детели; он молится и дает торжественный обет переменить себя. Но тор­жественная минута проходит и все предается забвению. Он нарушает обе­ты, в которых клялся перед Всеведущим. Мир снова становится ему доро­же вечности. Вот презрение величия Всевышнего! Он, может быть, со­хранил бы слово данное всякому человеку, но нарушает обеты данные Богу. Он хочет казаться честным перед очами тленного человека, но не перед очами вечного Бога. Он страшится наказания и укоризны человеков, но не боится воздаяния праведного Судии.

Самое непостоянство, по которому мы в известную минуту намерева­емся творить добро, но в следующую за нею творим зло, есть нарушение того глубокого почитания, которым мы обязаны Виновнику нашего бы­тия. Легкомыслие, с каковым мы предаемся скоропреходящим впечатле­ниям внешних обстоятельств и никогда не поступаем так, как заповедал Иисус, но как нам приятнее, — сие легкомыслие есть оскорбление великого Бога, Которому мы отказываем в каждом пожертвовании, требующем самопобеждения, между тем как чувственным похотям нашим приносим столь тяжкие жертвы.

Посему-то так часто голос Божий взывает к грешному человеческому сердцу: Что ты Меня гонишь!

За что гнать Того, Который простирает к нам бесконечную любовь Свою? За что презирать Того, Который нас хранит и ограждает? За что отрекаться Того, Который нам являет Себя в великолепии всей вселен­ной, в дарах природы, в самых плачевных приключениях жизни, о Кото­ром совесть дает нам вечное свидетельство?

Обратись, кто понимает сей голос Божий! Обратись, раскайся, подоб­но Павлу, и из гонителя Иисусова сделайся верным Его свидетелем, жи­вым Его образом в делах, словах и помышлениях. Обратись, и чешуя гре­хов твоих отпадет от глаз души твоей, и ты увидишь свет, просвещающий тебя на всяком шагу жизни твоей!

 

Мнимые разности в повествовании об обращении апостола Павла

1. Слышали и не слышали

«Воскресное чтение», 1876, т. 2

«Люди же, шедшие с ним, стояли в оцепенении, слыша голос, а никого не видя» (Деян. 9:7).

«Бывшие же со мною свет видели и пришли в страх, но голоса, говоривше­го мне, не слыхали» (Деян. 22:9).

Совершенно естественно и весьма легко объяснимо, если при неоднок­ратном повествовании об одном и том же событии разными лицами, как здесь, евангелистом Лукою и самим ап. Павлом, встречаются в этих раз­личных повествованиях некоторые разности. Часто эти разности, как мы неоднократно замечаем, у четырех евангелистов составляют только вза­имные восполнения или же кажущееся различие, и противоречие имеет свое основание в поверхностном, недостаточном нашем знании обстоя­тельств сказанного, между тем как внимательнейшее изучение дает нам видеть все в совершеннейшем свете и полнейшей гармонии. Это нужно сказать и о вышеприведенных двух текстах.

В первом из них (Деян. 9:7) евангелист Лука главным образом упоми­нает о великом удивлении спутников Савла, когда они слышали какой-то го­лос, кого-то говорящего, но никого не видели. Другими словами, они слы­шали голоса, но не слышали отдельных слов и не понимали то, что гово­рилось, а также и никого не видели. В другом же месте (Деян. 22:9) сам апостол говорит о различных дей­ствиях, какое произвело явление на него самого и на его спутников. Спутни­ки видели свет и пришли в страх, «голоса же, — говорит ап. Павел, — гово­рившего мне, не слыхали»; они не понимали, что говорил Господь Иисус, между тем как Павел ясно слышал не только голос, но и узнал, Кто гово­рил с ним. Спутники же слышали только непонятные для них звуки голо­са, но не слышали раздельных слов; следовательно, они и слышали и не слышали. Они были подобны тем людям, о которых говорит Иисус Хрис­тос: «Они видя не видят и слыша не слышат и не разумеют» (Мф. 13:13, ср. Дан. 10:7).

Другой подобный случай слышания и непонимания, или неслышания, в Ин. 12: 28, 29, где говорится: «Тогда пришел с неба глас: и прославил, и еще прославлю». Народ, стоявший и слышавший то, говорил: «Это гром, а другие говорили: — ангел говорил ему». Этот голос с неба был не только гром, шум или звук, но словесное объявление, ответ Небесного Отца, со­вершенно ясно понятый Господом Иисусом и евангелистом Иоанном: «И прославил, и еще прославлю». Но народ, стоявший при этом, хотя «слы­шал» голос, как очень громкий, и пришел от него в ужас, но слов его не понимал. Следовательно, и здесь так же могло быть сказано, что народ слышал и не слышал, так как он слышал, конечно, звуки голоса, а не изве­стные, определенные слова его.

Между слушанием и слышанием часто может быть большое различие, иногда оно значит только одно внешнее восприятие звуков, а иногда — внимательное слушание и понимание, как например в Мф. 18:15: «Если послушает тебя, то приобрел ты брата своего». В приведенном уже месте это слово имеет то и другое значения — и слышание и неслышание. То же нужно сказать и о словах в Деян. 9:7 и 22:9. И это объяснение слова дает основание к полному соглашению указанных мест книги Деяний апостоль­ских. Ежедневная жизнь каждого из нас подтверждает также это объяс­нение, потому что нередко случается, что слышишь издали голос, и даже очень громкий, и, однако, не слышишь его, потому что не понимаешь его и слов его.

Мы здесь говорили о слышании и неслышании. Это имеет отношение и к слушанию Евангелия. Многие слушают Евангелие, но о них можно ска­зать, что они слушают его, не понимая и не принимая к сердцу; они слы­шат только как бы звук Евангелия, а не голос Духа Божия в нем. Так слыша­ли спутники Павла, и о них неизвестно, чтобы они обратились ко Христу. Другие же, напротив, слушают Евангелие, как голос Божий, понимают, Кто с ними говорит, и разумеют слышимое; они слушают не только слухом, но и сердцем, и это приводит их, как некогда Савла, ко спасению. Поэтому Господь Иисус говорит: «Итак, наблюдайте, как вы слушаете» (Лк. 8:18).

 

2. Стояли и упали на землю

«Воскресное чтение», 1876, т. 2

«Люди же, шедшие с ним, стояли в оцепенении, слыша голос, а никого не видя» (Деян. 9:7).

«Все мы упали на землю, и я услышал голос, говоривший мне на еврейс­ком языке: Савл, Савл! Что ты гонишь Меня? Трудно тебе идти против рожна» (Деян. 26:14).

В повествовании об избрании Савла есть еще одна разность, на кото­рую указывают как на противоречие. Необходимым находим выяснить и это мнимое противоречие. В Деян. 9:7 сказано, что спутники Павла «сто­яли в оцепенении», между тем как в Деян. 26:14 говорится, что «все упали на землю».

Дело происходило, можно предполагать, таким образом. В первую ми­нуту явления и ужаса, когда свет внезапно осиял их и когда послышались первые слова к Павлу, все бывшие с ним упали на землю. Ужас и при этом падение всех на землю совершенно понятны. Но спустя немного време­ни, когда прошел первый страх, спутники Павла встали, между тем как сам Павел оставался в том же положении и в трепете и ужасе спрашивал: «Господи! что повелишь мне делать?» Во время же дальнейшего разговора Господа с Павлом спутники его «стояли» как бы в оцепенении от происхо­дившего, и только уже после разговора, как ясно замечено, «Савл встал с земли» (ст. 8), а прежде чем он встал, о спутниках его сказано, что они сто­яли (ст. 7). Следовательно, сказанное в Деян. 26:14 случилось в первую минуту события, а в 9:7 дееписатель повествует о происходившем позже, именно: когда Господь говорил с Савлом, они поднялись с земли и смотре­ли на все с удивлением.

 

О слепоте Павла и о том, почему с неба беседует с ним Бог (ст. 8)

Прп. Исидор Пелусиот. Творения, ч. 2

Как шерсть, приготовляемую к принятию ею в себя багряной краски по драгоценности будущего из нее одеяния, кладут под весьма сильный гнет, так велемудрый Павел, отсеченный от иудейского неразумия, был под гне­том трехдневной слепоты, чтобы и самому стать Божиею багряницею и побуждать всех людей сделаться тем же.

 

На сказанное об апостоле: сосуд избран Ми есть сей (ст. 15)

Прп. Исидор Пелусиот. Творения, ч. 2 Сосуд избран Ми есть сей, сказал Христос о Павле, когда вручал ему апостольскую проповедь. Ибо Церкви Своей, за которую излиял драгоценную кровь Свою, не предал бы такому учителю, который бы впоследствии не привнес от себя добродетель соразмерную благодати. Не произнес бы и сего свидетельства, не усматривая в нем усердия соответствующего вели­чию дела. Ему угодно было, чтобы проповедь пронеслась повсюду, усили­ваемая не только словом, но и нравственностию проповедующих. Чудеса могут дать место лукавому подозрению, а правая жизнь заграждает уста самому дьяволу. Посему намеревающиеся не прилагать никакого попече­ния о правой жизни да не думают, что проповедь преодолевала только чудесами, потому что всему, что совершали и говорили проповедующие, содействовала и их жизнь, не представлявшая никакого повода к укориз­не. Если бы и ныне наставники в жизни своей соревновали апостольско­му житию, то, может быть, совершались бы чудеса, а если бы и не совер­шались, то жизни их было бы достаточно к просвещению видящих.

 

Мысли на 21-й стих

Свт. Феофан. «Домашняя беседа», 1871, вып. 16

Когда св. Павел стал проповедовать в Дамаске, все дивились, говоря: не сей ли есть гонивый? И всегда так бывает, что те, среди которых кто-либо обращается от неверия к вере, или от греха к добродетели, дивятся, что сделалось с этим обращенным? Все, дескать, шло у него по-нашему, а тут вдруг все стало иначе — и речь, и взор, и поступь, и мысли не те, и начина­ния иные, и места посещения другие. Тут то же бывает, как если б шел кто на запад и вдруг повернул на восток. Обе эти жизни противоположны и одна другую исключают. Кто захотел бы совместить их или составить цель­ную жизнь частью из того, частью из другого, тот потратит и время и тру­ды, а успеха никакого не будет. Кое общение! Только не понимающие дела могут говорить: «Зачем так круто?»

 

Апостол Петр в Лидде и Иоппии (9: 31-43)

«Христианское чтение», 1834, г. 3

Когда Савл, сделавшись избранным сосудом благодати, пребывал в Ара­вии, в это время утихло в Иудее гонение, коего первоначально он был важ­ным орудием. Церковь Иерусалимская если и теперь не могла еще собрать рассеянных чад своих, то, по крайней мере, начала через них успешнее действовать в других местах.

Гонение, доставив случай верующим, жившим вне Иерусалима, оказать странноприимство преследуемым чтителям Иисуса, без сомнения, способ­ствовало к большему их сближению. Оно могло еще оживить во многих семена веры, которые были посеяны частью Самим Господом во время мно­гократных Его путешествий по Иудее и Галилее, а частью — апостолами, когда они по Его повелению проповедовали Царствие Небесное погибшим овцам дома Израилева (Мф. 10:6). Таким образом, в пределах Палестины или возникали теперь новые церкви, или прежде основанные получали боль­шее укрепление, взирая на пример твердости, с какой гонимые исповед­ники переносили свои бедствия. Для преследуемых, равно как и для тех, которые давали им убежище, утешительно было слышать, что Евангелие не только проповедано и принято уже в Иоппии, Лидде, Кесарии, но и достигло Финикии, Кипра и проникло даже в Антиохию, столицу Сирии.

Известия, получаемые в Иерусалиме, о распространении Царства Хри­стова побудили апостола Петра оставить на время Иерусалим и предпри­нять путешествие по Иудее для обозрения новоустроенных Церквей. По­сещения такого рода во многих отношениях были полезны. Новокрещенные более утверждались в вере, когда один из самовидцев Слова личною проповедью свидетельствовал о чистоте преподанного им учения и в то же время через возложение рук запечатлел их печатью Святого Духа. Сверх сего, апостолы в таком случае могли давать верующим благие наставле­ния касательно христианского образа жизни и церковного благочиния.

Обходя Церкви, Петр посетил и братию, жившую в Лидде — многолюд­ном иудейском селении. Надобно думать, что в сем месте положил основа­ние Церкви благовестник Филипп, следуя по пути в Кесарию после поучи­тельной беседы своей с эфиоплянином. В Лидде Петр нашел некоего иудеянина именем Эней, который в продолжение восьми лет страдал расслаб­лением членов. Апостол не умедлил обратить сей случай к славе своего Гос­пода, явив на страдальце опыт чудодейственной силы. «Эней! — сказал ему Петр. — Иисус Христос исцеляет тебя: встань и перестели постель свою». Едва произнесены были слова сии, как Эней почувствовал себя здоровым и тут же встал с постели — чудо, во всех своих обстоятельствах, даже самых малейших, достойное посланника Иисуса! Чем необыкновеннее было та­кое событие в Лидде (ибо Господь, как известно, не посещал оной), тем большее оно обращало на себя внимание. Жители Лидды и соседнего Сарона удостоверялись собственными глазами в исцелении Энея и через то усердие принимали апостольское слово и искреннее обращались к Господу.

Невдалеке от Лидды, на берегу Средиземного моря, лежала Иоппия -древнейший город с гаванью. Здесь также были христиане, обращен­ные к вере, конечно, тем же благовестником, который проповедовал Еван­гелие во многих иудейских селениях и городах от Азота до Кесарии. В то время, как Петр исцелил Энея в Лидде, Церковь Иоппийская, и в особен­ности беднейшие члены ее, понесли важную потерю, причиненную им смертью одной христианки именем Тавифа. Благочестие снискало ей об­щее уважение, а благотворительность — особенную любовь бедных. Ее кончина поразила скорбью сердца верующих. Обмыв ее тело, они поло­жили ее в горнице и готовились уже погребсти с честью. Между тем в се­тующих христианах возникло святое желание пригласить в Иоппию не­подалеку находившегося апостола, дабы, по крайней мере, утешиться его присутствием. И можно ли было не ожидать чего-нибудь большего от та­кого могущественного мужа, который столь великое чудо совершил над Энеем? Тотчас послали двух человек с приглашением к Петру, и он вместе с посланными не замедлил прибыть в Иоппию. Лишь только явился Петр, верующие поспешают ввести его в горницу, где лежала усопшая. Снова начинается плач; бедные вдовицы, более всех неутешные, восхваляют перед апостолом милосердие и сострадательность Тавифы и в доказатель­ство важности своей потери показывают ему платье, которое умершая их благотворительница делала своими руками и дарила им.

Петр повинуется мановению Промысла, Который в настоящем собы­тии открывал ему средство к утверждению и славе проповедуемой им веры. Готовясь творить дело Божие, он высылает плачущих из горницы, дабы дух его в безмолвии и тишине беспрепятственно мог исполниться силою веры и молитвы. Плач и рыдание неуместны там, где требуется вся твер­дость упования на Бога. Оставшись один, муж Божий преклоняет колена перед Господом, столь видимо и неоднократно являвшим ему Свою благо­дать, а потом, обратясь к телу, взывает: «Тавифа! Встань». Сила сего слова вводит дух жизни в умершую, и Тавифа открывает глаза свои. Петр подни­мает ее со смертного одра и в то же время, призвав верующих и бедных вдовиц, представляет им воскресшую их благодетельницу. Слух о сем чрез­вычайном событии мгновенно распространился по всей Иоппии и окрес­тным местам. Настоящее чудодействие подобно совершенному в Лидде открыло также в сердцах людей свободный вход Божественной Вере.

Утешенная и облагодетельствованная Церковь Иоппийская, естествен­но, желала долее наслаждаться лицезрением апостола. Верующие умоли­ли его продлить у них свое пребывание, и Петр тем с большею готовнос­тью исполнил их желание, что оно сообразно было с целью его путеше­ствия. Полезно было провести несколько времени среди жителей Иоп­пии, дабы, с одной стороны, незыблемее утвердить вновь устроившуюся Церковь, а с другой — сильнее возбудить души, не освященные верою, к принятию Божественной истины. Местом своего жительства апостол из­брал дом кожевника именем Симон.

Рассматривая обстоятельства того и другого чуда, нельзя не заметить, что апостолы, подобно небесному Учителю своему, пользовались получен­ным от Него даром чудотворения только в важных случаях и для важных целей. Сострадание и уважение к просьбам несчастного отца, матери или сестер нередко располагало Спасителя явить Свою всемогущую силу, но со­вершаемое Им чудо, имея ближайшее отношение ко благу какого-либо част­ного лица или семейства, в то же время клонилось к тому, дабы оно благо­творно действовало на всех обитателей какого-либо города или места, дабы заставило их размыслить о Его небесном посланничестве и об истинно Бо­жественном Его могуществе. Равным образом и чудеса, производимые ру­кою апостолов, будучи частными благотворениями, были вместе такими явлениями Духа и силы (1 Кор. 2:4), посредством коих дивные строители Цер­кви Христовой в своих слушателях или укрепляли, или возбуждали веру в Сына Божия, истинного Творца чудес и Спасителя рода человеческого.

III. Церковь Христова во всей Иудее и Самарии в переходе к язычникам (8-12 главы)  ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10