Обращение самарян (8: 1-25)

«Христианское чтение», 1834, ч. 2

Верующие, омыв слезами любви святые останки первого христианского мученика, вскоре познали, что дням плача их положено только начало. Воз­двигнутое на них гонение не прекратилось с умерщвлением Стефана — на­против, успех насильственной сей меры усугубил дерзость гонителей. Вра­ги христианства не опасались теперь дать полную волю своему неистов­ству. До сего времени многих из них могло еще удерживать то уважение, которое приобрели апостолы своими чудотворениями, но когда уже Сте­фан, муж равноапостольный, осужден и всенародно побит камнями, изу­верство гонителей не находило более преград своей злобе.

Буйная ревность зилотов, которая неистовствовала против Господа, не умедлила воспользоваться случаем, чтобы сильнее возжечь пламень гоне­ния. Им казалось, что религия Моисеева и святость самого храма подвер­гнутся большей опасности, если далее будут терпимы ученики Иисусовы, проповедь коих преклонила уже к исповеданию новой веры значитель­ную часть народонаселения столицы и немалое также число жителей ок­рестных селений. Важным орудием в сем гонении был тот юноша, кото­рый стерег одежды убийц Стефана, именем Савл, еврей от колена Вениаминова, родом тарсянин, из Киликии, проживавший в Иерусалиме для приобретения основательнейших сведений в фарисейском учении и слу­шавший уроки знаменитого раввина Гамалиила. Пылая ненавистью к га­лилеянам, он почитал смерть Стефана торжеством правого дела и в душе своей обрек на погибель всех почитателей Иисуса. Покровительствуемый верховным судилищем, Савл смело вторгался во все домы, вносил в них ужас и стенания, стараясь всюду открывать людей подозрительных, коих немедленно отводил в темницы, не различая ни пола, ни возраста. До ка­кой степени жестокости доведено было гонение Савлом и его сообщника­ми, можно видеть из того, что, исключая апостолов, все члены Христо­вой Церкви, жившие в Иерусалиме, принуждены были оставить столицу и искать убежища в других местах. Кто не успел спастись бегством, тот подвергался опасности испытать на себе все ужасы изуверства. Таким об­разом, тяжкие удары бедствий рассыпали величественное здание дома Божия, одни столпы его стояли неподвижно.

Но как дивны дела нашего Господа! Отягченная толиким крестом Цер­ковь Его не изнемогала под тяжестью оного. Лишь только ясные дни ее стали на святой земле омрачаться тучами зол, Он не медлит устремлять вдоль богосветлые лучи ее и осиявать ими мрак неверия. Попустив врагам действовать против нее преследованием, Промысл Его дает такое направ­ление течению событий, что гонение только тверже скрепляет союз веру­ющих, сообщает им большее мужество и посредством рассеяния гонимых в Иудее исповедников святой веры полагает основание Церкви в странах иноверных. До сего времени учение о Иисусе Христе, можно сказать, зак­лючалось в стенах Иерусалима и если где-либо распространялось, то раз­ве в самых близких к нему местах. Намерение Божие преподать язычни­кам истину Евангельского Боговедения еще не ясно открыто было самим апостолам, так  что сии, без высшего внушения, не скоро бы могли решить­ся проповедовать учение о Иисусе Христе вне Иудеи. Теперь сам перст Божий указует им новое поприще.

Между тем как рассеянные гонением члены Иерусалимской Церкви, проходя Палестину, при каждом удобном случае проповедовали слово кре­стное, и когда некоторые из них, проникнув даже в Сирию, Финикию и Кипр, наставляли там иудеев и прозелитов, Филипп, один из первых семи диаконов, также избрал для себя на сей раз учительское поприще вне Иудеи, решившись ближе ознакомить самарян с учением Христовым.

Из Евангельской истории известно, что Сам Иисус Христос обратил первое внимание самарян на Свое учение. Когда немногие из самых иуде­ев признавали в Нем Мессию, Он благоволил открыть Божественное дос­тоинство Свое тому народу, который не хотел прикасаться к иудейскому хлебу и иудейской воде и которого имя в Иерусалиме сделалось презри­тельным (Ин. 8:48). Но Христос не проповедовал жителям Самарии о при­ближении Царствия Божия так ясно, как иудеям, ибо не они, а иудеи были тот народ, которому прежде всех, по сказанию пророков, должен был явить Себя Мессия. По сей же причине Божественный Учитель, невзирая на успех Своей беседы с самарянкой, не только не посылал учеников Своих в Самарию, но даже возбранял им входить с проповедью в пределы земли самарянской (Мф. 10:5). Следственно, семя учения Христова еще не мог­ло быть между самарянами столь плодоносно, чтобы новая проповедь ока­зывалась не нужной для сего народа.

Велика была ненависть, которую иудеи и самаряне взаимно питали друг к другу, но Филипп не мог почитать ее преградой делу Божию. Он, без сомнения, знал слова Господа: вы будете моими свидетелями в Иерусалиме, во всей Иудее и в Самарии (Деян. 1:8), знал, конечно, и то обетование обиль­ной жатвы, о коей предрек небесный Сеятель вскоре после беседы Своей с женой самарянской (Ин. 4: 35-38). Посему не столько местная близость и надежда найти мирное убежище в стране, принимавшей не раз под свою защиту гонимых иудеев, располагала Филиппа сделаться проповедником Евангелия среди самарян, сколько свидетельство его духа, что сие пред­приятие приятно Господу. Кроме одной опасности, что дружественное его обращение с самарянами усилит гнев иудейского Синедриона, ничто не могло уклонять его от избранного пути служения. Самаряне, без сомне­ния, казались ему более достойными слышать евангельскую проповедь, нежели язычники. Ибо первые были народ обрезанный, жили на святой земле, соблюдали закон Моисеев и неоднократно обнаруживали в себе более расположения к вере в Иисуса Христа, чем самые иудеи.

Немалым подкреплением надежды на успех благовествования могло служить для Филиппа то, что самаряне давно разделяли с народом Божи­им ожидание Мессии и плодов Его пришествия не относили к одним иуде­ям, но почитали обетованное Семя  жены Спасителем всего мира (Ин. 4:42). Самаряне не мечтали также, подобно иудеям, что во дни пришествия Мес­сии они возобладают всеми народами, будут непобедимы в своем могуще­стве и свободны от римского порабощения. Они не соблазнялись тем, что Иисуса называли Галилеянином. Для них не важны были и те причины, по каким отвергали Его фарисеи и саддукеи: самаряне не держались ни преданий первых, ни неверия последних. Правда их богослужение, по­добно иудейскому, было привязано к известному времени и месту, однако они не совсем оказались неспособными к принятию учения об истинном богопоклонении (Ин. 4: 21, 22). К сему надлежит присовокупить и то, что слух о чудных делах Иисуса Христа, равно как и о других происшествиях иерусалимских, следовавших за осуждением Его на поносную смерть, ко­нечно, прежде пребытия Благовестника уже достиг Самарии. Итак, очень вероятно, что Филипп нашел самарян довольно приготовленными к его проповеди.

По мнению некоторых, жители Сихара (древнего Сихема) первые ус­лышали проповедь Филиппа. Проповедник, без сомнения, сообщил самарянам высокое понятие об Иисусе Христе и указал на те события в Егожизни, которые свидетельствовали о Божественном Его величии и спаси­тельной цели пришествия в мир. Одно простое повествование могло уже обратить внимание самарян на Филиппа, но повествование его сопровож­далось еще чудотворениями. Благовестник призыванием имени Иисусова изгонял бесов, которые, с великим воплем оставляя свои жертвы, делали через то очевидным не только самое исцеление, но и Божественную силу, совершавшую оное. Хромые и расслабленные не отходили от него без помощи, то же могущественное слово, произносимое устами Филиппа, служило для них спасительным врачевством. Таковые чудотворения до того усилили впечатление, произведенное учением Филиппа, что народ отвсюду стекался слушать его. Любопытство, влекшее самарян к чудотвор­цу, скоро заменялось в них искренним желанием вступить через откры­тую дверь крещения в Церковь Христову. Присутствие Филиппа, с каж­дым днем умножая торжество веры, разливало великую радость по всей Самарии.

Действие Филипповой проповеди, соединенной с необоримой силой чудес, было для самарян столь решительно, что они тотчас познали заб­луждение, в котором держало их суеверие века. В те времена вера в ма­гию была господствующей болезнью на Востоке и часто препятствовала распространению небесного учения. Из Евангельской истории видно, что самые чудеса Господа нашего злонамеренность книжников и фарисеев производила из знания магии, приписывая Ему тайное сношение с духа­ми злобы (Мф. 12:24; Мк. 3:22). По образу мыслей того века магия была наукой, посредством коей человек мог приходить в общение с миром ду­хов и в светлой или темной области их получать чрезвычайные позна­ния и силы. В таком понятии о сей науке суеверие всегда находило для себя обильную пищу. О магах думали, что они способны предугадывать будущее, открывать сокровенное, производить чудесное и по течению небесных светил определять судьбу каждого человека. В самом деле, им нельзя отказать в таких познаниях, которые человеку простому, не зна­комому с силами природы, могли казаться удивительными. Сведения, при­обретаемые магами тщательным изучением философии, медицины и ас­трономии, коим они преимущественно посвящали свои занятия, достав­ляли им возможность производить то, чему невежественный ум не мог найти изъяснения в обыкновенном порядке вещей. Слепое суеверие, обращая в пользу их различные предрассудки, усиливало оказываемое им уважение и доверенность, так что народ не сомневался видеть в магах людей посвященных во все таинства религии и знавших сокровенные силы вещей, которые были предметом обожания. Самария, в которой религия Моисеева издревле не имела первобытной чистоты своей, но соединялась со множеством иноземных поверий, Самария, в которой даже и теперь истинное богопочитание оставалось тайной, более про­чих стран способна была увлекаться доверием к магам. Чем искуснее хит­рость мага умела пользоваться религиозными понятиями самарян и си­лой господствующих предрассудков поддерживать приобретенное от них уважение, тем могущественнее оказывалось влияние его на ум народа. Таков, по крайней мере, был Симон, коего молва, незадолго до прише­ствия Филиппа в Самарию, обогатила познаниями и силами высшими человеческих. Знакомый с притворством и магическими обаяниями, он легко овладел вниманием народа и посредством своих волхвований сде­лался предметом всеобщего удивления. Национальная ненависть, питае­мая самарянами к иудеям, без сомнения, представляла учение и дела Си­мона тем более удивительными, что в нем думали видеть человека имею­щего такие же права на достоинства Божественного Посланника, какие усвояли иудеи своим пророкам. Сверх того, мысль о Мессии, преданная самарянам религией Моисея и теперь сильнее возбужденная распрост­ранившимся по всему Востоку ожиданием великой перемены, которую произведет на земле явление необычайного человека, удобно могла, при виде Симона, приводить самарян к убеждению, что он есть тот самый Сын неба и Законоположник, которого ожидают народы. Симон, со сво­ей стороны, не только почитал излишним выводить кого-нибудь из сего заблуждения, но старался более питать и укреплять оное. Старый и ма­лый знали и твердили о чудесах его. Чего не умели изъяснить, то немед­ленно называли делом Божиим. По сказаниям древних писателей о Си­моне и помощнице его Селене, дерзость первого простиралась до того, что он называл себя Богом. Он учил, что мир создан ангелами, что он, Симон, явился на горе Синае в лице Отца, во времена Тиверия — в обра­зе Сына и сошел на апостолов под видом Святого Духа. Последователи его предавались разврату и изображение его и Селены чтили поклонени­ем, жертвами и каждением. Но мрак суеверия не затмил света небесной истины: могущество волхва не устояло перед победоносной силой Боже­ственной Веры.

Симон, пораженный необычайностью чудес, совершаемых Филиппом, не только признал в них высокую руку Божию, но и сделал гораздо более. Внимая живому и действенному слову Благовестника, он принял в сердце свое семя Веры и вместе с другими крестился во имя Господа Иисуса. Но, омывшись крещением, Симон не предался, однако ж, заботе о приумно­жении в себе спасительной веры — изумлявший его великий дар чудодействий, которым обладал Филипп, был верховной потребностью для души его. Со дня крещения он не отходил от Филиппа и прежней своей славой охотно пожертвовал в надежде получить от него чудотворную силу.

Обращение самарян неожиданно открыло для всех верующих чистую струю радости и усладило скорбь, которую носили иерусалимские чтите-ли Иисуса, рассеянные гонением Савловым. Теперь самый опыт показы­вал им, что Церковь Божия, основанная на краеугольном камне, не мо­жет быть ниспровергнута никакими орудиями ада; теперь становилось для них ясным, что усилия злобы пролагают и расширяют только путь шествию Божественной Веры; теперь они видели, что враждебное пре­следование учеников Иисусовых свободнее открывает им вход даже в те места, где иудеи редко находили себе дружественный прием. Обраще­ние самарян было таким событием, которое обнаруживало дивный план благодатного домостроительства и показало начало той богатой жатвы, которую, по словам Господа, ученики Его должны были собрать некогда (Ин. 4: 36-38).

Весть о сем важном приращении Церкви Христовой, достигшая Иеру­салима, заставила желать апостолов, чтобы самаряне, омытые банею вод­ною, получили дары Святого Духа. Сообщение сих даров было печатью, которой Иисус Христос знаменовал и усвоял себе вошедших в Церковь Его дверию крещения. В Ветхом Завете немногие получали Духа Святого, но в плане новозаветного домостроительства Бог положил изливать Дух Свой на всякую плоть (Деян. 2:17). Посему дары духовные во всякое вре­мя составляли существенную принадлежность чад Нового Завета, так что каждый из верующих, без различия пола и возраста, непременно должен быть причастным оных.

Апостолы, нимало не сомневаясь, что крестившимся самарянам, на­равне с другими верующими, надлежит теперь преподать залог Духа (2 Кор. 1:22), послали в Самарию Петра и Иоанна, дабы они совершили там руко­положение. Ибо в то время сим апостольским действием низводим был на крещаемых  Дух Святой, который при таковых случаях нередко откры­вал присутствие свое в видимых знамениях, что произошло с самими апо­столами в праздник Пятидесятницы. Нетрудно понять, почему самаряне должны были ожидать возложения рук апостольских для принятия даров Духа Святого. Самарянам, равно как и иудеям, надлежало показать, что апостолы суть уполномоченные посланники Иисуса Христа, орган Его славы, те лица, которым Он вверил ключи Своего Царствия; им надлежа­ло внушить, что Он на все, что ни делают апостолы во имя Его, полагает печать Своего утверждения, а сего нельзя было яснее показать и убеди­тельнее внушить как сообщением Духа Святого, тотчас следовавшим за возложением рук апостольских. Петр и Иоанн, пришедши в Самарию, исполнили данное им поручение. После благоговейной молитвы они воз­ложили руки свои на новокрещенных, и сии немедленно ощутили в себе благодатное присутствие Духа Святого.

Нельзя сомневаться, что действие апостольского рукоположения было зрелищем самым поразительным. При виде оного волхв Симон, бывший немалое время свидетелем чудотворений, совершаемых Филиппом, не мог удержаться от изумления. «Какое завидное преимущество, — думал он, — через одно возложение рук сообщать такую необыкновенную силу! Как я буду безрассуден, если не воспользуюсь случаем купить себе это чудесное сокровище!» Не видев до сего времени необычайнее дел производимых Филиппом, он домогался одного только этого дара, дабы удовлетворить страсти возмущавшей его душу, но теперь несравненно превосходнейшее могущество апостолов воспламеняет в нем желание обладать дарованной им властью и столь досточудно действовавшей в них силой. Симон! Счас­тье принадлежать обществу последователей Христовых было для него драгоценно только потому, что он думал найти здесь путь ведущий на выс­шую степень волхвования!

Порываемый страстью нечистого сердца, Симон действительно явля­ется к апостолам с мыслью святокупства и приносит им серебро. «Дайте и мне, — говорит он, — эту чудную власть, чтобы тот, на кого я возложу руки, получал Святого Духа». Петр, в жару праведного негодования, не медлит ответствовать ему обличительным словом. «Погибни ты со своими день­гами, нечестивец, дерзнувший помыслить, что высочайший дар, туне при­емлемый от Бога, можно приобресть куплею! Нет для тебя части в цар­ствии благодати; лукавством сердца ты удаляешь от себя милость Божию. Раскайся в своем гнусном поступке и молись Богу, может быть, неистощи­мое милосердие Его простит тебе сей помысл души твоей. Ибо я вижу, что ты исполнен горькой ненависти к истине и находишься в узах неправды». Симон чувствует могущество истины, удивляется бескорыстию апостолов, ясно видит свое заблуждение, которое заставляло его подозревать в них знание высшего искусства, нежели каким обладал он в делах магии. Страх наказания побуждает его обратиться с просьбой к апостолам: «Так  я вино­вен, окажите же вы мне милость — помолитесь Господу, Которому вы слу­жите, чтобы не постигло меня то, чем теперь вы угрожаете мне». Однако ж страх сей и показанный вид раскаяния не истребил в Симоне охоты продолжать прежние занятия магией. Писатели первенствующей Церк­ви упоминают о вторичном посрамлении, которое было сделано Симону тем же апостолом.

Пример самарян удостоверил апостолов, что Божественный Промысл разрушает теперь преграду отделявшую наследников обетований Божиих от прочих народов. На обратном пути в Иерусалим Петр и Иоанн сами уже заходили во многие самарийские селения и в них проповедовали Сло­во Господне. Успех благовествования доставил им случай принести своим собратиям новое подтвердительное известие, что Христово учение дале­ко простерлось за пределы земли иудейской.

 

Симон волхв

Св. Епифаний Кипрский. Творения святых отцов, т. 48 Творения св. Епифания Кипрского, ч. 1

Первой ересью, из бывших со времени Христа доселе, является ересь Си­мона волхва. Она принадлежит носящим на себе имя Христово, но не пра­вильно, и нечисто, и по растлению ими произведенному причиняет ужас­ные действия. Этот Симон был обманщик, а происходил из Гитфов — горо­да, а  ныне селения в Самарии. Он принимал на себя разные виды, обольщая и уловляя волхвованиями народ самарянский. Говорил о себе, что он вели­кая Божия сила  и снисшел свыше. Самарянам называл себя «Отцом», а иуде­ям говорил, что он «Сын», и хотя страдал, но не действительно, а только по видимости. Домогался благосклонности апостолов и сам, подобно дру­гим, в числе многих крещен Филиппом. Но все, которые без него присту­пали к крещению в пришествие великих апостолов, по их рукоположению принимали Святого Духа. Поелику Филипп, будучи диаконом, не имел вла­сти на рукоположение, чтобы крещенным преподавать Святого Духа, то Симон, не имея ни сердца, ни помысла правого, но одержимый каким-то корыстолюбием и любостяжательностью и никак не оставляя дурного сво­его предначинания, апостолу Петру принес деньги, чтобы он дал ему власть возложением рук сообщать многим, хотя бы за малость, и за сообщение другим Духа собрать множество денег и обогатиться.

Итак, Симон, имея разумение, расстроенное демонской прелестью магии, и сделавшись мечтательным, будучи всегда готов своим чародей­ством показывать варварские дела своей демонской злобы, исшедши на среду и через прикровение именем Христовым, как бы мед примешивая к чемерице, уловленным в злотворное его заблуждение подав отраву, досто­инством имени Христова причинил смерть поверившим. Будучи же по природе похотлив и по причине своих обещаний уязвляемый стыдом, об­манщик сей в обольщаемых им старался вселить дурную мысль. Ибо, нашедши себе какую-то женщину-побродягу, по имени Елену, по происхож­дению тирянку, водит ее с собою, не показывая вида, что имеет с нею связь, но втайне срамно живя с этой женщиной, обманщик рассказывал учени­кам своим некую забавную баснь, именно же, называя себя «великой Бо­жией силой», осмеливается утверждать, что сия блудная сожительница есть «Дух Святой» и ради ее — то, говорил он о себе самом, сошел и он. «Но на каждом небе, — продолжал он, — преображался я по образу Того, Кто на этом небе, чтобы утаиться мне от ангельских сил и низойти к Мысли, ко­торая есть эта так называемая и Дух Святой и Пруник, и при посредстве которой сотворил я ангелов, ангелы же сотворили мир и людей. Она же есть та древняя Елена, из-за которой трояне и эллины вступали в брань».И сказывал на это какую-то басню, что сходящая свыше сила сама себя преображала, стихотворцы же говорили о сем иносказательно. «Ибо си­лою свыше, которую называют Пруник и которая в других ересях называ­ется Варвиро или Варвило, являемая красота ее привела их в воспламене­ние и тем послала на расхищение князей, творивших сей мир. Сами анге­лы вступили за нее в войну; она же нисколько не пострадала, страстию же, какую возбудила в них к себе, довела до того, что производят они взаим­ное убийство себя самих. И удерживая ее, чтобы не могла взойти в высоту, каждый пребывал с нею в каждом принимаемом ею на себя теле женского и женственного вида, между тем как она переливается из тел женских в разные тела и естества человеческого и животных и другие, чтобы они тем самым, в чем оказывают свое действие, убивая и будучи убиваемы, сим пролитием крови производили умаление себя самих, а она, собирая силы, могла потом опять взойти на небо.

Она же была и тогда при эллинах и троянах, гораздо прежде создания мира, а по сотворении мира невидимыми силами производит подобное и подобообразно. Она же и теперь со мною, и для нее низшел я, и она ожи­дала моего пришествия, потому что она есть Мысль, у Омира называемая Еленою. И поэтому-то Омир принужден был описать, как стоит она на стол­пе и при светильнике показывает эллинам злоумышление против фригиян; светильником же, как сказал я, давал разуметь указание света свыше. Посему о вымышленном у Омира деревянном коне, о котором эллины полагают, что сделан был нарочито, обманщик сей опять говорил, что это невежество народов. И как фригияне, ввезя его по невежеству, привлекли собственную свою гибель, так и народы, то есть род человеческий, без моего ведения, по невежеству сами на себя навлекают погибель».

Но и об Афине говорил Симон, что она есть та же, так именуемая у них Мысль; претворяя истину в свою ложь, пользуется этот лжец словами свя­того апостола Павла: облекитесь в броню веры, и шлем спасения, и обувь, и меч, и щит (Еф. б: 14-17); все сие, сказанное апостолом с твердым по­мыслом по вере чистого обращения и по силе Божия и небесного Слова, сей обманщик с лицедейственным искусством Филистиона превращает в смех и ни во что более. Ибо что говорит? Все сие таинственно представ­лял в образах Афины. Почему, говорил я прежде, указывая на бывшую при нем женщину, взятую им из Тира, соименную древней Елене, опять повто­рял свои рассказы, называя ее всякими именами — и Мыслию, и Афиною, и Еленою, и иначе. «Для нее, — говорил он, — и сошел я, ибо это написан­ная в Евангелии заблудшая овца» (Мф. 18:12). Да и некое изображение пе­редал он своим последователям, как будто бы оно было его собственное, и в образе Дия поклоняются ему, а также другое изображение Елены пере­дал своим в виде Афины, и обольщенные им поклоняются оным.И то называл таинствами жизни, ведения и притом совершеннейше­го, что наипаче приобретшему разумение от  Бога свойственно признавать скорее мерзостью и смертью, нежели жизнью. Сам придает какие-то име­на началам и властям, говорит и о разных небесах; на каждой тверди и на каждом небе описывает какие-то силы и придает им варварские имена. Утверждает, что невозможно кому-либо спастись иначе, если не дознает сколько-нибудь сего тайноводства и не обучится приносить таковые жер­твы Отцу всяческих при посредстве сих начал и властей. И настоящий век, по словам его, началами и властями зла устроен с недостатками. До­пускает же нетление и погибель только плоти, но очищение душ, и имен­но если души состояли в тайноводстве, при помощи погрешительного его ведения. И таким образом полагается начало так называемым гностикам. О законе сем он утверждал, что он не от Бога, но от недоброй силы и что пророки бывают не от благого Бога, но от той и другой силы, и как ему угодно определяет каждому, закон приписывает одной силе, Давида отда­ет другой, Исаию еще иной, Иезекииля опять иной и каждого из проро­ков — какому-либо одному началу. Все же они от недоброй силы и вне пол­ноты, а всякий верующий в Ветхий Завет подлежит смерти.

 

Симон волхв и его время

А. Гассиев. Труды Киевской духовной академии, 1869, т. 4; 1870, т. 1

Откуда происходит Симон? Климентины служат главным источником све­дений о Симоне волхве и его деятельности. Во время написания этого исторического романа еще ходила молва в народе о чудесных делах волх­ва Симона, и автор Климентин воспользовался тем, что передавалось о нем. Много сообщено о Симоне и церковными писателями, даже язычес­кими историками. Симон родился в самарянской деревне Китта или Кета, близ Сихема, резиденции самарянского первосвященника. Родители его назывались Антоний и Рахиль. В молодости Симон изучал греческий язык, знал науки, упражнялся в словопрениях; из Самарии путешествовал в Еги­пет для изучения магии. В главном городе Нижнего Египта, цветущей Алек­сандрии, много жило иудеев и самарян; завистливое и враждебное отно­шение между теми и другими доходило здесь до открытого раздора. Си­мон познакомился тут с сочинениями Филона и с александрийским уче­ным Апионом. Направление философии Филона давно указывало строго­му иудейству пункты примирения как с языческой философией, так и с самарянством. Апион считался одним из первоклассных ученых того вре­мени. В царствование Тиверия он приобрел себе большую славу в греко-римском мире сочинениями по истории и философии. Ему принадлежит, между прочим, сочинение о Троянской войне — род поясненного издания Илиады с комментариями. По своему направлению Апион принадлежал к партии враждебной иудейству. Известно, что он принимал (в 38-40 г.) уча­стие в жалобе александрийских жителей против здешних иудеев импера­тору Калигуле; известно, что он даже написал сочинение против иудеев, на которое тогда же ответил Иосиф Флавий известной книгой «Против Апиона» — в защиту своих земляков. Лучшего знакомства не нужно было Симону, как знакомство с таким человеком. Симон питал национальную антипатию к иудеям — Апион не любил их за их гордость и замкнутость. Влияние такого ученого мужа не осталось бесплодным для Симона. Климентины представляют Апиона дозволяющим свободную половую любовь вне брака. Это же было, как увидим после, одним из существенных заб­луждений Симона, правилом его и его последователей. С другой стороны, мифологические образы Гомера, усвоенные Симоном из занятий с Апио-ном, вызывали волхва к другим выдумкам. Тут прекрасная богиня луны, чарующая Елена, стоит у ворот Илиона и беседует с обвороженными ею старцами. Там она посылает троянцам чудесный напиток ночью приго­товленный ею из разных трав. В целой древности, особенно в передней Азии, богиня луны была представляема не иначе, как в виде прекрасной женщины, обладающей тайнами чародейства, отсюда и луна сделалась предметом магии; в магии существовали заговоры, которыми чародеи ду­мали низводить на землю богиню. По мифологическому представлению поэтов и сагистов, богиня в состоянии была превращаться в земную жен­щину. Еще за 700 лет до Апиона и Симона лирик Стезихор выдумал такую сказку, будто сын Приама Парис похитил не обыкновенную женщину, а призрак, или привидение, заимствовавший образ у богини луны Елены. У других поэтов сага шла еще дальше, будто по возвращении из Трои Менелай снова нашел свою жену в Египте, чудесно перенесшуюся туда. Вместе с подобным представлением о богине луны Елене Симон, нет сомнения, познакомился с египетским, иудейским и Филоновым мировоззрением. Языческим египтянам тогдашнего времени матерью вселенной представ­лялась богиня луны; философствующим иудеям Александрии — мудрость; для Филона мудрость была не только матерью и промыслительницей мира, но даже дочерью «Неисследимого», супругой, с которой «Неисследимый» произвел мир как сына. В таком духе и тоне появлялось немало сочине­ний в период религиозной мечтательности в Александрии, где сталкива­лись религиозные мировоззрения — восточное, римское, греческое, иудей­ское и египетское. Вот как, например, парила к небу «книга мудрости», написанная и пущенная в ход здесь ок. 39-40 г. по Р. X. Цель ее — иудео-мессианская. В ней новый Соломон, мессианский царь, помощницей себе выбирает саму божественную мудрость. «Я звал, и пришел ко мне дух пре­мудрости (так начинает новый Соломон); он есть дыхание силы Божией и обнаружение величия Божия. Все, в чем не обитает мудрость, презирает Бог. Ее любил и искал я от юности моей; ее думал торжественно прово­жать на брак как невесту, ибо приятно общение с нею, веселие и радость от нее и бессмертие в ее дружбе. Помышления смертных ничтожны пе­ред нею, их презирает она; достойных себя ища, ходит она кругом и на всех путях дает себя видеть, и при каждом появлении встречают ее!

Под влиянием такого религиозного брожения в Александрии и вслед­ствие знакомства с Апионом сложилось мировоззрение Симона волхва. Он занялся мыслью выступить с мессианской ролью между своими сооте­чественниками, сыграть роль воплотившегося Бога в языческом мире, воспользовавшись религиозным настроением века и склонностями людей. И самую Иудею, где на Голгофе иже была принесена великая жертва, волхв также мог включить в программу своей деятельности. Израиль не пере­ставал ждать политического Мессии. Еще с самых дней Иоанна Крестите­ля, в последней трети правления Августа Тиверия, вся Иорданская стра­на, от окрестностей Генисаретского озера в Галилее до Мертвого моря в самой Иудее, оглашалась, вместе с долинами Самарии, зовом, что близок Мессия Израиля. Вся почва народной жизни, от источников Иордана и подножия Ливана до Газы и границ Аравии, взрывается сильным пламе­нем мессианских ожиданий в духе национального понимания иудеев, и «несчастный народ позволял себя надувать обманщикам, которые лгали именем Божиим, и в то же время презирал и не верил явным знамениям» (Иосиф Флавий). Это нетерпеливое ожидание Мессии как нельзя более благоприятствовало бредням человека обладавшего необыкновенной воз­буждаемостью духа, с мечтательной напыщенностью соединявшего трез­вые расчеты обманщика.

Таков был именно Симон волхв, таким изображают его древнейшие известия церковных писателей; с признанием его блестящих умственных способностей и богатого образования они говорят о его магических заня­тиях, которые, конечно, не обходились без обмана и ослепления. Климентины свидетельствуют о его чрезмерном честолюбии и надувательстве народа. Другой историк ересей (3 в.) передает, что Симон был человек смелого и дерзкого ума, выдававший многое за лучшее. Другие церковные писатели приписывают ему много зла.

Никто не пророк в отечестве своем, напротив, волхв Симон захотел сделаться пророком — мессией в своем отечестве. Из Египта он возвраща­ется в Самарию и становится учеником Досифея, а потом занимает его мес­то в школе. Кто такой Досифей и какие обстоятельства связаны с этой личностью?

Как между иудеями, так и между самарянами явились расколы. Исто­рики расходятся во мнении о лице Досифея. Несомненно то, что имя До­сифей греческого происхождения: оно встречается по Р. X., когда греческий язык стал более употребительным между иудеями; под этим именем известны некоторые раввины первых веков христианства. Вероятно, Досифей принадлежал к первым годам нашего летосчисления. Это и необ­ходимо допустить по связи с ним Симона волхва. От имени Досифея полу­чила свое название известная секта досифеян в Самарии. Досифеяне то же, что самарянские саддукеи. О них говорят многие историки. Арабский писатель Мизуда, живший в 10 веке, упоминает о двух самарянских сек­тах: кушанах, или кушанитянах, и досфанах, или дустанах. Досфане утверж­дали, по известию арабской хроники Абулфеда, жившего в 14 веке, что прощение и наказание следуют в этом мире, что нет будущей жизни; тогда как, замечает хроника, кушанитяне признавали загробную жизнь. Ясно, что досфане то же, что самарянские саддукеи; название кушанитян указы­вает на остальных самарян в древнем искаженном их имени куфены или кугеаны. Эта же хроника прибавляет, что секта досфан называлась еще именем Фани. Что саддукейская секта далеко распространилась в Сама­рии под именем досифеян, об этом свидетельствует писатель «опровер­жения всех ересей», современник Оригена (вероятно, св. Ипполит), ко­торый сочинение свое начал досифеянами. О самарянских саддукеях упо­минает Кирилл Иерусалимский; Епифаний Кипрский считает Досифея основателем саддукейской секты в Самарии и передает, что по происхож­дению Досифей был александрийский иудей, в молодости отличался в за­коне и знанием иудейских преданий, что честолюбие побудило его из уче­ника фарисеев сделаться основателем саддукейства между самарянами. К этому Епифаний прибавляет, что Досифей кончил жизнь свою голодной смертью в пещере, где сам себя уморил голодом, желая показаться мудре­цом. Александрийский патриарх Евлогий (6 в.), лично знавший досифе­ян, передает, что между ними и остальными самарянами происходил спор о таком предмете: первые Мессией, о котором пророчествовал Моисей, считали своего учителя, а последние — Иисуса. Евлогий же свидетельству­ет, что Досифей отрицал воскресение мертвых, будущий суд, бытие доб­рых и злых ангелов; душу считал смертною, преходящею, а мир — бессмер­тным, непреходящим.

И в Климентинах есть общее указание на Досифея вместе с Симоном как на приверженцев саддукейства: о них сказано, что они хулили Бога, отвергали воскресение мертвых и религиозное значение Иерусалима пе­реносили на Хоразин.

Началом выступления Досифея в роли мессии Климентины считают год смерти Иоанна Крестителя; тогда, замечает автор, злой враг, дьявол, узнал из древних пророчеств, что наступило время для него произвести смуты, чтобы задержать распространение веры в грядущего Мессию (то есть Иисуса Христа). Начало своему расколу Досифей положил избранием 30 учеников и женщины названной Еленою. В одной самарянской хро­нике, на арабском языке, сказано, что досфане бросили астрономические таблицы сихемского первосвященника и каждый месяц стали считать в 30 дней. Тридцать учеников Досифея изображали это именно число лун­ного обращения. Какое значение имело присоединение Досифеем к уче­никам своим еще женщины? Как образ богини луны Астарты, имевшей обширный храм в Сидоне, на финикийских монетах изображалось пол­нолуние. Царице неба Астарте, во время пророка Иеремии, израильтяне приносили жертвы. В виде прекрасной женщины эта самая богиня луны, или царица неба, перешла в народное представление. Поэтому Досифей нашел в женщине живой образ богини луны.

В числе тридцати учеников Досифея находился и Симон. Вот как пред­ставляют Климентины его поступление в ученики к Досифею. Когда До­сифей стоял во главе своих тридцати учеников с Еленою, приходит к нему Симон и умоляет его, в случае смерти кого-нибудь из 30 учеников, при­нять его, Симона, к себе в ученики. Случай представляется, и Симон всту­пает в общество учеников Досифея. Скоро, однако же, добрые отноше­ния между учителем и новым учеником изменяются. Симон начал унижать Досифея в глазах других, говоря, будто он не учит истине не потому, что не хочет другим давать то, что сам имеет, но потому, что он не знает луч­шего. Услышал об этом Досифей и для восстановления к себе уважения взялся за палку, но в ту самую минуту, когда палка должна была пройти по спине непочтительного ученика, он превращается в приведение. Изум­ленный учитель спрашивает: «В призрачном ли теле вижу тебя? скажи, чтобы почтить мне тебя!» — «Да, это я, стоящий перед тобой как призрак!» Тогда пал ниц Досифей, поклонился и уступил место свое Симону, а сам сделался его учеником. Все-таки хладнокровно не мог Досифей перенес­ти такого позора — из учителя стать учеником — и скоро умер.

Что бы ни лежало в основании этого рассказа Климентин, все равно. Дело в том, что Симон был признан за Мессию, как стоящий или предсто­ящий, потому что выражение это указывает на мессианское достоинство великого пророка, предсказанного Моисеем. Выражение «стоять, пред­стоять пред Богом» часто встречается в книгах Моисея; оно употреблено и в самом пророчестве о имеющем явиться пророке: пророка от братии твоея яко же мене восставит тебе Господь. В псалмах Мессия представляется сидящим одесную Бога, у пророков — так же; в целом Новом Завете только один раз употреблено «стоять», именно — в книге Деяний апостольских сказано о Стефане, что он увидел небо отверстым и Иисуса, стоящим одес­ную Бога. В иудео-христианской теософии и у Филона особенно Логос, Сын Божий, называется стоящим, то есть выше других божеских сил. У самарян пророческие книги и псалмы не признавались богодухновенными, и потому о мессианском достоинстве Симона волхва в кругу ближай­ших его приверженцев сказано, что он стал «стоящим», — выражение, за­имствованное из книг Моисея и иудейской теософии, которую изучил Симон в Александрии.

Симон, став во главе тридцати учеников Досифея (так продолжают рассказ Климентины), влюбился в женщину, изображавшую в обществе учеников Досифея богиню луны Елену и называвшуюся этим же именем.

Заняв место Досифея, Симон взял Елену к себе и жил с нею, а чернь уверял, что Елена — праматерь мудрости, нисшедшая на землю в виде жен­щины, — та самая Елена, за образ которой некогда дрались троянцы и греки и которая очаровала старцев у ворот Трои; сам же Симон — высочайшая сила Божия, превосходящая достоинством иудейского Бога, Творца мира.

Эти два положения составляли основу Симоновой ереси. Предосуди­тельное отношение свое к Елене он возвел на степень догмата. Немало нужно было умения, чтобы таким мечтательным представлением завое­вать силу господства над человеческим смыслом. Симон хорошо понимал, на кого он действует, чем и как действует. Суеверие и ожидающее настро­ение религиозного чувства потомков Иакова служили главной пружиной, через которую он думал действовать, чтобы завоевать себе мессианское достоинство; склонность к александрийской мечтательности избавляла его от насмешек, а магическое искусство во всех его разветвлениях представ­ляло ему как бы сеть для ловления людей.

Когда Симон волхв выступил в роли мессии? Время открытого выступ­ления его приходится между 31-46 годами по Р. X., когда Спаситель уже вышел на общественное служение. От времени выхода Спасителя и до вре­мени открытого гонения на апостолов в Иерусалиме Симон, по известию Климентин, находился в Самарии; здесь он приготовлялся к мессианской деятельности между своими соотечественниками. Из книги Деяний вид­но, что еще до прихода Филиппа, Иоанна и Петра в Самарию Симон слыл «великою силою Божию» между своими соотечественниками. Более точ­но определяет это время Иосиф Флавий. «Весною 36 года или зимою 36-37, — говорит иудейский историк, — вышел между самарянами фокусник, который увлек за собою народ; он просил показать ему пещеру на горе, где первоначально Моисей закопал Книгу закона. Положено было в опреде­ленный день выкопать и объявить народу эту книгу, чтобы под предводи­тельством пророка, или мессии, предсказанного Моисеем, он начал новую жизнь. У деревни Тирифана или Тирибафа, при подошве горы, уже собра­лись народные массы, когда правитель страны Пилат, живо помнивший печальную судьбу мнимого иудейского царя в Иерусалиме (то есть Спаси­теля), со всех сторон окружил гору войсками. Бунтовщики против власти кесаря были строго наказаны; многие легли на месте, многие рассеялись, асамые жаркие приверженцы бунта поплатились жизнью, были казнены». Может статься, что лжепророк, имени которого не упоминает Иосиф Фла­вий, содержался в числе пленных, а потом получил свободу, когда народ­ное волнение успокоилось. Таким образом, патриотическая затея самарянского мессии кончилась тем же, чем кончилось восстание известного Фев-ды при апостолах и Бар-Кохбы (прежде раввина) при Адриане, или еги­петского лжепророка, который (Деян. 21: 38-39) с четырьмя тысячами че­ловек занял Масличную гору, чтобы идти на Иерусалим и взять священ­ный город отцов. О самарянском бунтовщике известно далее, что он еще в год смерти Спасителя выдавал себя за самарянского пророка. По мнению одного современного историка иудейства, этот лжепророк и мессия — одно лицо с Симоном волхвом. Первая его мессианская попытка (в год смерти Спасителя) будет, таким образом, совпадать с ближайшим временем воз­вращения его из Египта в Самарию; обстоятельства же его отношения к Досифею и досифеевой школе приходятся между этим возвращением и несчастным случаем, на который указано выше со слов Иосифа Флавия.

Главное действующее лицо в этих событиях называется двумя имена­ми: волхвом-фокусником и лжепророком-лжемессией. Оба эти названия одинаково хорошо идут к Симону. Цель его деятельности была чисто мес­сианская. Магия имела в его руках, как сказано выше, значение средства или орудия опутывать людей. Утвердить свое мессианство между обольщенными — в этом заключалось его искусство. Нельзя не согласить­ся, что волхв близко изучил наклонности людей, на которых думал дей­ствовать. Вера в магическое искусство царствовала тогда не в одной чер­ни, в силу его верили даже образованные люди того времени. Плиний Старший, говоря в своей естественной истории о магии, что она возник­ла из наблюдения над внешней природой, астрологии и из врачебной на­уки, в которой дано значение врачебного средства и силе религиозных понятий, нимало не сомневается в возможности магической силы. Люди вполне верили магии, потому что она гармонирует с желанием человека стать выше границ указанных ему в знании и в действиях, освободиться от строгой подчиненности общей мировой жизни, даже приобрести силу над обыкновенным порядком вещей в природе. К этому стремилась и ма­гия. Этой цели надеялась она достигнуть силой так называемого магичес­кого камня, растений и растительных корней, целительными и проклинательными формулами, поясами, венцами, кольцами, амулетами, маги­ческими узлами, прикосновением тела и пр. Сила магии простиралась на природу, на людей не только живых, но и мертвых и, наконец, даже на самих богов. Павзаний и Афиней рассказывают о магических превраще­ниях воды в вино; магики в состоянии были даже образовать горящую воду. Дыханием отворять двери, освобождаться из уз, делаться невидимым, летать по воздуху, ходить по морю, представлять говорящие статуи, танцующие корзины — все это входило в программу тогдашней магии и всем этим занимались магики при чародейке Медее при Приптоломосе, Аполлонии Тианском, Лукиане, лживом философе, и др. Особенную сла­ву магического искусства составляло лечение больных, для этого магики прибегали к натиранию больного маслом, таинственному дуновению на глаза, к заговорам и пр. Лечили магики также слепых, и рассказывают, что во время Веспасиана и Адриана многим они возвращали зрение. В область магии входило и вызывание духов мертвых. Известный Апион заклинал Гомера, и когда явилась тень старика, он спрашивал ее о древ­ней Греции. Аполлоний Тианский вызывал тень Ахиллеса на его могиле. Убийца родителей Нерон, также император Каракалла спрашивали — пер­вый — душу своей матери, этот — брата. Духозаклинанием с жертвами и заговорами занимались в Риме Аппий и Фитиний и др. Венцом магичес­кого искусства считалось заклинание богов и демонов, к которым при­надлежат будто бы и души умерших людей. Иосиф Флавий рассказывает, что видел собственными глазами, как один иудейский чародей во время иудейской войны изгнал из бесноватого, в глазах императора Веспасиа­на, нечистого духа. К этому роду магического занятия относится и мни­мое воскрешение мертвых. Эмпедокл пользовался славою бога за воскре­шение одной женщины. Прославлены за это же бог здравия Эскулап, ча­родейка Канидия (при Горации) в Солуни и особенно Аполлоний Тианс­кий во втором веке по Р. X. Центром греко-римской магии во время апос­толов был Ефес. Магия существовала и в народе Божием. Это видно из примера аэндорской волшебницы, вызвавшей тень Самуила. Это же са­мое подтверждают и некоторые языческие писатели. Плиний и Ювенал передают, что в их время между иудеями были магики, которые проис­хождение своего искусства относили к Моисею, изучившему магию будто в Египте. Волшебница аэндорская, чародей Бар-Иешуа в Пафосе, побеж­денный ап. Павлом, сыновья Скефы первосвященника (Деян. 19: 13-16) были, конечно, не единственные лица занимавшиеся чародейством. Еван­гельская история свидетельствует, что именем Господа Спасителя неко­торые пользовались для изгнания бесов — такие, которые, однако же, не принадлежали к числу учеников Господа. Клевета фарисеев на Христа, что Он изгоняет бесов силою князя бесовского, указывает на существовавший тогда способ заклинания именем Вельзевула. Сами фарисеи занимались чародейством; им занимались даже богобоязненные ессеи; последние во время болезней прибегали не к врачебным пособиям, а большей частью к заклинаниям по формулам славной магической книги Сефер Рефуод, кото­рую приписывали царю Соломону, считавшемуся в народном представле­нии специалистом по этой части. Иустин мученик передает, что ессеи исцеляли даже таких бесноватых, которых не в силах были исцелить язы­ческие духозаклинатели.

При такой распространенности магического искусства и веры в него даже образованных людей тогдашнего времени Симону волхву не состав­ляло большой трудности объявить себя и пророком и мессией, стяжав сначала славу в народе своими магическими занятиями. Если в греко-рим­ском обществе это было возможно, то тем более — между самарянами, на­родом менее образованным и притом чаявшим политического мессии и пророка.

Мы сказали, что магия служила для Симона средством к достижению цели, которую он предначертал себе, — сделаться всемирным мессией. Он знал слабую сторону современного человечества. Суеверному, потерявше­му религию и философию обществу не могли казаться богохульными и дерзкими сумасбродные заявления шарлатанов подобных Симону волхву. По известию Климентин, Симон уверял, что он может делаться невиди­мым в случае опасности и снова являться в видимом образе; может проры­ваться через горы и скалы, бросаться с высоты, поддерживаемый на воз­духе небесными силами, чудесно освобождаться из уз, из заключенной темницы; может бездушные истуканы превращать в живых людей, вызы­вать чародейством из земли цветущие деревья и кустарники; далее — про­ходить через огонь, совершенно изменять физиономию, удвоивать ее, даже превращаться в овцу, в козла, с козлиной бородой и мордой, на отро­ке заставить расти бороду, летать по воздуху, делать золото и пр.

Совершал ли Симон что-нибудь похожее на это? Отцы Церкви — св. Ип­полит, Иустин мученик, св. Ириней, также Ориген, Тертуллиан, блж. Иеро­ним и др. не сомневаются в том, что он много совершал чудесного, но со­вершал нечистою силою. Впрочем, надо думать, что если Симон приобрел себе приверженцев и стал слыть за «великую Божию силу», если он успеш­но мог разыгрывать свою роль в греко-римском мире, то он умел делать свое дело. С другой стороны, нельзя же отрицать возможность соверше­ния чудесных действий и волхвом, судя с богословской точки зрения, и действительность таких действий, если верить истории. Спаситель предо­стерегал своих последователей, что явятся многие лжехристы, которые совершат знамения велия. Почему же Симон не мог быть одним из таких лжехристов, избранным сосудом дьявола, по выражению ап. Петра?

Где действовал Симон? На это дает ответ книга Деяний апостольских: здесь говорится, что Симон приобрел себе славу «во граде Самарии» (то есть, вероятно, в Кесарии), где случай свел его с апостолами. По рассказу Климентин, это обстоятельство представляется в связи с враждебным отношением иудеев к юной Церкви Христа в Иерусалиме. Дело происхо­дило так: иерусалимские книжники укоряли апостолов, будто их учитель все что делал чудесного, делал как волхв, а не как пророк. Между ними один «враждебный муж» ворвался в храм и начал сильно укорять иудеев, что они позволили обольщать себя этим несчастным людям, которые (ука­зывает на последователей Спасителя) обольщены магией. Укор, сделан­ный резко, имел свое следствие. В народе поднялся ропот и бунт против бедных назорян, их стали везде преследовать и убивать. Кто такой этот «враждебный муж»? Очевидно, Савл, молодой и фанатичный фарисей, который стерег одежды убийц первомученика Стефана. Когда вслед за казнью Стефана апостолы и верующие удалились из Иерусалима, этот Савл с письмом первосвященника, уполномочившим его на преследование всех назорян, поспешно направился по дороге к Дамаску, но ошибся: Петр с прочими апостолами находился в Иерихоне (пальмовом городе), несколь­кими милями севернее Иерусалима. Во время пребывания их здесь в по­сте и молитве приходит известие, что Симон волхв соблазняет на свою сторону многих из недавно обратившихся последователей Христа, выда­вая себя за мессию и обольщая ложными чудесами. Петр отправляется в Кесарию, чтобы противодействовать лжемессии. Плодом апостольской проповеди здесь было обращение многих ко Христу. И сам волхв захотел за денежную плату получить от Петра благодатный дар — руковозложени­ем низводить Св. Духа, но вместо этого услышал слово укора из уст апос­тола. Симон затронул больное место, где уязвлена была честь честных га­лилеян; наученные евангельской бедности, они меньше всего пускались на стяжание золота. Это столкновение апостола Петра с Симоном волх­вом описывается и в книге Деяний апостолов (Деян. 8:20-30). Симон встре­тил неудачу в своем намерении. Благодатный дар ему казался магическим секретом, и он досадовал, что не знает того, что известно галилейским рыбарям. Но хитрый волхв настолько владел сдержанностью характера, что мог свою неудачу перенести с благодушной улыбкой. Несчастье ожи­дало Симона и с другой стороны: двое учеников его, Никита и Акила, ос­тавляют его и переходят к апостолам. Эти два ученика — товарищи его молодости, воспитанные вместе с ним в горах Самарии и думавшие очень высоко о своем учителе; тем не менее их беспокоило любопытство: они недоумевали, какой силой учитель их совершает магические действия... Симон признается им, что он убил ребенка, образ которого теперь нахо­дится в его доме, и его-то душою творит он все что ему угодно; заколдован­ная душа является каждый раз по его требованию. Это объяснение не удов­летворило, однако, учеников. Один из них спросил: да как же может дей­ствовать душа, оставившая тело, когда, по Симону, душа сама безлична, смертна и исчезает по отделению от тела? Вмиг (так рассказывали Ники­та и Акила Петру) изменился, побледнел обманщик... Скоро, однако же, он снова собрался духом, стал как бы надменнее сознанием своей мнимой божественности и в ответ на пытливый вопрос сказал: «Ужели думаете, что я человек подобный вам?.. Собственно, я не чародей, не любовник Елены, не сын Антония, нет, я — сила вечная, безначальная, сын Божий, вечный, нисшедший во утробу моей матери прежде, чем она имела супру­жеское общение с Антонием; по вочеловечении стало в моей власти быть великим и малым и обращаться между людьми; вас избрал я в друзья себе, чтобы испытать вас и ввести в небесные обители, если окажетесь достой­ными; только для этого я казался человеком в жизни. Силой своей я в со­стоянии превращать воздух в воду, а воду — в кровь и плоть; могу снова вызвать к жизни и убитого мной ребенка». В этом свидетельстве видно заимствование волхва из верования тогдашней христианской общины или проповеди апостолов о лице Христа Спасителя. Так смотрели на это мес­то Климентин отцы Церкви и христианские писатели. Вера в распятого Богочеловека, в Божественное достоинство Христа Спасителя, засвиде­тельствованное чудесами и ясно исповеданное Его последователями, в распространяющейся общине переходила из уст в уста. Христианская об­щина существовала и в Самарии. Симон провозгласил свое мессианство близко к тем понятиям, которые имелись в этой общине. Поэтому в поле­мике отцов и учителей в Церкви 2-5 вв. против симониан третье слово их есть укор еретикам за то, что они задерживают распространение веры в истинного Мессию, присвоив себе ложно имя христиан и перенесши Бо­жественное достоинство нашего Искупителя на волхва Симона, который был сосуд сатаны, первенец  диавола, а не Божий Сын. Поэтому и св. Ири­ней справедливо мог сказать, что все те, которые извращают веру в распя­того Сына Божия, суть последователи самарянского волхва.

После признания Симона ученики его, знавшие своего учителя товари­щем своего детства и юности, знавшие его происхождение, воспитанные вместе с ним в горах Самарии, вдруг оставляют его: им ясно стало их заб­луждение относительно сына Рахили и Антония, мечтательного Симона.

С таким признанием приходят Никита и Акила к апостолу Петру и ру­ковозложением его и низведением Св. Духа возрождаются в новую веру — истинного Мессии. Апостол Петр объясняет им различие истинных чу­дес от ложных: первые служат ко благу и душевному спасению людей, а вторые — ко вреду и пагубе души; первые совершаются силою Божиею, а вторые — силою бесовскою.

Перед двумя учениками своими Симон изложил только часть своего уче­ния и притом то только, что ложно перенес на свое лицо из устного вероу­чения последователей Спасителя. Но учение его заключалось не в этом одном; придерживаясь свидетельства Климентин и христианских полеми­стов четырех первых веков, мы можем представить его в таких чертах. Неисследимый, никем не познаваемый живет Бог втайне. Ни творец мира, иудейский Бог, ни тот, который дал закон Моисею и Иисусу, никакая со­зданная тварь не видели бесконечного света, ибо он наполняет премирное место. Высочайшая же сила и могущество Св. Духа, начало всякой муд­рости, обе вначале бывшие у неведомого Бога, ниспосланы с неба и яви­лись в лице Симона и Елены. Симон — первая божественная сила, создав­шая ангелов и архангелов как существ миротворящих. Елена — первоидея, праматерь мудрости. Пророки древности были только слугами ангелов; тот же, кто в него уверует, сделается сыном Божиим, нетленным, вечным: тело его пребудет нетленно. Без такой веры глупо думать, что душа бессмертна. Только тем, кто в него верует, оказывает Бог благодать; такие не должны бояться угроз закона, ибо Бог избавил их суда и наказания. Поэтому они могут поступать и делать что хотят и как хотят. Все у друзей (то есть после­дователей) должно быть общее, общение полов должно также совершать­ся вне брачного союза: полная любовь та, которая всех касается.

Таким образом, учение о парном вочеловечении Бога составляло ос­новной пункт ереси Симона. Нет сомнения, это учение послужило заро­дышем всей гностической системы, явившейся два века спустя, с ее пар­ными порядками божественных мужских-женских сил (сизигий), или двоицами. Недаром поэтому отцы Церкви считали Симона отцом 32 партий гностицизма. Конечно, теперь уже трудно определить, что в гностичес­ких сектах принадлежало ересиархам и что — их последователям. Ереси Керинфа, Маркиона, Сатурнина, Кердона, Карпократа, Валентина и др. представляются как бы ветвями одного дерева, выросшего из зерна, посе­янного Симоном — первым по времени гностиком.

Симон возвестил миру свое евангелие; честолюбие тянуло его стать выше распятого истинного Мессии и сыграть роль воплотившегося Бога; галилейские рыбари ему казались слишком бедными по образованию и уму, чтобы противодействовать ему. Он знал рычаг, которым нужно было действовать, чтобы покорить воображение людей и занять надежды их; он не сомневался, что сделает для черни из себя все что захочет. Обмана­ми он успел покорить воображение людей и стать богом в их сознании. Он не человек вовсе — так выходило по самосвидетельству обманщика, хотя являлся в человеческом образе; в Иудее он являлся в призрачном теле, чтобы пострадать, хотя на самом деле он вовсе не страдал; там он извес­тен за Сына Божия, здесь (в Самарии) — как сам Отец, а у остальных наро­дов — как Св. Дух.

Мы уже сказали, что первый раз столкнулся волхв с апостолами в Кеса­рии. Начиная отсюда и до берегов Оронта, в цветущих городах сиро-фи­никийского прибрежья Птоломаисе, Тире, Сидоне, Лаодикии, Антиохии и др. он выступает везде в качестве мессии. Его преследует ап. Петр, вслед­ствие чего он останавливается в этих городах только на малое время. Таквыходит по рассказу Климентин. К какому времени относятся события эти? По рассказу книги Деяний, по обращении своем ап. Павел отправил­ся на малое время в Сирию с проповедью о Христе, потом воротился до­мой через Кесарию. Это было между 43 и 44 гг. «Пятьдесят дней прежде, — рассказывает Павел, — посетил я Петра во Иерусалиме...» Значит, пресле­дование волхва Симона Петром относится ко времени не раньше 44 года, так как до этого времени Петр еще не оставлял Палестины.

Посетив города сиро-финикийского приморья, Симон отправляется затем в Рим. Сюда стекались магики, астрологи, прорицатели и обманщи­ки всех сортов; прием делали им тут хороший, награждали также щедро. В разврате и роскоши утопал гордый Рим, в высших кругах общества со вре­мени императора Августа господствовала страсть к астрологии. Не один молодой Тиверий посвятил себя в таинства астрологического искусства и принял к себе домашнего астролога Фразилия, который был его неразлуч­ным спутником. Каждый знатный римлянин свою славу поставлял в домаш­нем астрологе. Магией занимался Нерон, думая найти в ней средство уп­равлять и над самими богами. Обманщики всюду встречали радушный при­ем; Сенат издавал указы об изгнании магиков и подобных шарлатанов, но указы эти исполнялись мало, так как шли вразрез с общими наклонностя­ми; за одним изгнанным в Рим являлось их десять других. Теперь обстоя­тельства еще более благоприятствовали Симону. С 41 года на императорс­кий престол после Калигулы, который, несмотря на свои 50 лет, отличался детским характером, слабодушным и слабоумным, вступил Клавдий — этот ублюдок природы, как назвала его собственная мать. Империей за него уп­равляла развратная Мессалина. Впрочем, римское общество не отрезви­лось и после. По свидетельству Лукиана, спустя 100 лет здесь разыгрывал роль самого наглого обманщика некто Александр пафлагонец, выдававший себя за бога Гликона. Знаменитые римлянки открыто хвалились, что име­ют детей от этого бога. Рим же посещал два раза, при Нероне и Веспасиане, Аполлоний Тианский, от Клавдия до Домициана пользовавшийся та­кой громадной славой в целом греко-римском мире.

Что Симон посещал Рим — это не должно подлежать сомнению. Бла­женный Феодорит говорит, что хотя волхв этот имел три раза неудачу в столкновении с апостолом Петром, но все-таки не послушался истины, пока в царствование Клавдия не отправился в Рим. Св. Ириней свидетель­ствует, что Симон при Клавдии в такое изумление приводил римлян, что они почтили его статуей. Блаженный Иероним передает, что Симон во второй год царствования Клавдия (42-43 гг.) был побежден Петром в Риме. Если заподозрить последнее свидетельство, все-таки не должно быть за­подозрено пребывание Симона в Риме. Обыкновенно говорят, что посе­щение так рано апостолом Петром Рима придумано для того, чтобы основание христианской общины в Риме или Церкви отнести к какому-нибудь из 12 апостолов, как и для того, чтобы дать возможность ученику Христа в виду вечного города посрамить волхва. Но известно, что уже при импера­торе Клавдии в Риме существовала христианская община, стало быть, ок. 42-44 гг., то есть в то время, когда апостол Петр находился еще в Палести­не. Светоний в «Жизни Клавдия» рассказывает, что этот государь издал указ об изгнании иудеев из Рима за то, что они производили смуту между последователями Христа. Впрочем, вопрос: посещал ли Петр Рим раньше этого времени и он ли первый основал христианскую общину здесь? — не может быть решен окончательно. Известие о пребывании Петра в Риме не связано ни с каким событием или лицом, кроме сказания о победе его над Симоном в Риме и мученичестве во время Неронова гонения (ок. 64-67 гг.). Важнейшее свидетельство о пребывании нашего волхва в Риме принадлежит Иустину мученику. В царствование Клавдия, так рассказы­вает Иустин, Симон показывал свое искусство в Риме и сенат и народ при­водил в такое изумление, что почтили его наравне с другими богами, даже поставили ему статую на одном из островов Тибра, с надписью «Священ­ному богу Симону».

Из Рима деятельность свою Симон переносит в Антиохию, где сходи­лись многие народы — греки, римляне, иудеи, самаряне — и откуда апос­тол Павел предпринимал свое первое и второе путешествие с Варнавой. Здесь самарянский волхв также приобрел себе последователей: фокусы его состояли в изменении лица, так что его нельзя было будто узнать. Климентины рассказывают, что он мог изменять и физиономии другого, без его ведома и желания. В чем состоял секрет последнего рода, трудно ре­шить. Из Антиохии Симон, ночью и изменив лицо, удалился в Лаодикию, а по другим — в Иудею. Причиной удаления послужил указ римского града начальника о его изгнании. Это составляет заключительный эпизод истории Симона по Климентинам.

Около времени удаления Симона из Антиохии апостол Павел с Варна­вою путешествовал на остров Кипр, где в г. Пафосе встретил лжепророка и волхва, который называл себя иудеем Бар-Иешуа, то есть сыном Иисуса, и изъяснял это имя другим именем — Елимас, то есть коробка или покры­вало. По рассказу книги Деяний этот Бар-Иешуа при правителе Сергии (ок. 43-53 гг.) в Пафосе развращал народ. Нельзя не подумать, что под именем Бар-Иешуа (ученик Иисуса, подобно названию учеников проро­ков сынами пророческими) или Елимас скрывается волхв Симон, захотев­ший испробовать свое счастье под новым именем — ученика или апостола Иисуса. Апостол Павел коротко изъяснил, что это не сын, не апостол Хри­ста, а сын сатаны, извращающий путь Господень, который и получит дос­тойное наказание от руки Господа. Апостол Петр называет (по Климентанам) Симона, подобно этому, «злым, облекшимся в сияние света». Неко­торые историки нимало не сомневаются в том, что киприянин Симон — одно лицо с Симоном волхвом в книге Деяний, чего нельзя, кажется, от­рицать, судя по сходству умения и личных черт обоих. По указанию посла­ний св. ап. Павла к Коринфянам и к Солунянам, а также Апокалипсиса и другим известиям деятельность Симона продолжалась в Коринфе, Фессалониках, Ефесе и закончилась при императоре Нероне в Риме.

Как Нерон благоприятствовал занятиям магией и сам занимался вы­зыванием мертвых при помощи магического искусства, так и жена его, императрица Поппа Сабина, прежде супруга префекта Руфа Кристия, по­том Отгона, была расположена к чародейству и к волхвам. Об этой черте поведения Нерона свидетельствуют Плиний Старший, Светоний и Дий-Кассий. О Поппе Сабине Иосиф Флавий говорит, что это была женщина набожная, а Тацит передает, она даже прислуживала на таинствах волх­вов. Когда на императорском престоле восседали такие особы, Симон мог вполне верно рассчитывать на успех при римском дворе. Светоний в «Жиз­ни Нерона» и (Дион) Хризостом в своих «Речах» передают об одном вол­хве, который в глазах Нерона хотел представить свое искусство летания, но которого опыт не удался; новый Икар полетел на землю и обрызгал своей кровью вблизи стоявшего императора. Ни Светоний, ни Хризос­том не называют имени этого волхва. Но, судя по тому, что такие опыты входили в программу Симоновых чудес, далее — на основании свидетель­ства других историков, в этом фокуснике должно видеть Симона волхва. Самое важное известие об этом находится в «Апостольских постановле­ниях», где действующим лицом является также ап. Петр. В день, назна­ченный для опыта, говорится здесь, с прочими приходит в театр и ап. Петр. Между тем как жители находились в напряженном ожидании, апостол молился в душе, чтобы Господь посрамил врага Своего имени. Вот уже поднялся волхв своими летательными крыльями; Петр с распростертыми руками зовет к нему вослед: «Если я апостол Иисуса Христа и человек Бо­жий повелеваю нечистой силе отстать от него, чтобы он полетел оттуда и сделался предметом насмешек для тех, которых теперь обольщает». Едва выговорил это Петр, как с шумом и в сильном дыму падает на землю волхв с разбитыми коленами и ногами. Увидев такое чудо, многие из привер­женцев бросили его. Кирилл Александрийский, св. Амвросий и Феодорит принимают этот рассказ на веру. Об этой же неудаче Симона волхва пове­ствует в «Жизни ап. Петра» Маркел, сын префекта римского, будто из уче­ников Симона сделавшийся последователем ап. Петра; только у него по­беда Петра над Симоном представлена обстоятельнее, именно — он рас­сказывает, что происходили длинные переговоры, с одной стороны, меж­ду императором Нероном и ап. Петром и с другой — между Симоном и его последователями, кончившиеся победой над волхвом и окончательным разоблачением его обманов. К этому известию известный Авдий присово­купляет, что Симон лишился и дара воскрешения мертвых, так что даже сам разбитый и искалеченный должен был кончить дни свои, как ни ста­рался натиранием масла вылечить свою болезнь. В старости к этой болез­ни мог присоединиться, естественно, упадок сил духа с мрачным настрое­нием при воспоминании о лучшем прошедшем. Старик все-таки нашелся, выдержал характер и кончил роль свою тем, чем и начал — надуватель­ством. Писатель «опровержения всех ересей» (как думают, св. Ипполит) так рассказывает о его смерти: Симон уверял своих учеников, что он вос­креснет через три дня, как и Иисус Христос, и просил их похоронить его живого. Но, прибавляет Ипполит, ученики хотя и сделали то, что просил учитель (который прежде назывался «стоящим», а теперь хромой и увеч­ный сидел под чинаром, уча своих учеников), но он остался там, где был, ибо не был он Христос. Бедному волхву хотелось, по крайней мере, на три дня оставить учеников в прежней уверенности, что он не простой человек, а Бог, нисшедший на землю.

Симон кончил деятельность свою, дав толчок умственному движению в кругу людей сделавшихся его приверженцами. Судя с нашей отрешен­ной точки зрения, нам нелегко понять, как такое учение, как учение Си­мона, проповедовавшее разнузданность воли, воспламенявшее нечистые страсти и уходившее в область фантазии, могло найти почитателей. Но если стать на историческую точку зрения, то надо признать, что успех его ереси необходимо вытекал из гармонического отношения ее к духу вре­мени, такими яркими красками изображенного и осмеянного Тацитом, Ювеналом и Лукианом. Как учение времени, оно должно было потерять кредит с переменой времени, с возникновением других стремлений и интересов религиозной мысли, с созданием иных идеалов жизни. Не веку, не обществу, умиравшему от внутреннего гниения, выработать было их. Для этого нужно было воздействие особенной нравственной силы — чело­веческой и вместе божеской. Такой нравственной силой, создавшей дух в тогдашнем человеке и сообщавшей ему другие стремления и идеалы, яви­лось христианство. Но его победа не вдруг совершилась: из факта или яв­ления внешнего оно долженствовало сделаться внутренним голосом со­знания или внутренней образующей силой. Учение Господа, простое по внешности, возвышенное по идее и глубокое по жизненному содержанию, уже огласило страны языков и «людей, ходивших во тьме». Не прошло и полстолетия, как сошли с исторической сцены апостолы, и уже христиан­ское учение является определенным в общих чертах. Подлинник этого учения мы имеем в известном древнейшем символе, так называемом «апо­стольском», который служил формулой оглашения в апостольский и последующие два века. Он предлагает веру в Единого Бога Отца и Творца мира и всех человеков, веру во Христа Иисуса, Сына Божия, явившегося во пло­ти для спасения людей, рожденного от Девы и Духа Святого, претерпев­шего смерть крестную, вознесшегося на небо плотью и имеющего снова явиться для суда и воскрешения плоти; веру, наконец, в Св. Духа, говорив­шего в пророках, во всей полноте обитавшего во Иисусе Христе и ведуще­го людей ко спасению. Нравственные начала, которые новая вера прово­дила в жизнь, видны были в слове и в жизни ее приверженцев; братство всех во имя Искупителя Богочеловека, всеобщая любовь в смысле тесных нравственных отношений, взаимная помощь и чистота духа составляли нравственные начала, которые имели перейти в общую историческую жизнь из бедного и незначительного круга галилеян. Это долженствовало совершиться вместе с победой христианства отчасти как факт подготови­тельный, а более — как последующий. Кто же были его враги? Толпы лже­учителей, которыми так изобиловали первые два века христианства, лже­учителей всех сортов, враждебных друг другу и ведших общую войну про­тив общего врага — христианства. Самыми сильными и опасными были гностики, надменные знанием тайного, настроившие столько фантасти­ческих теорий, фундаментом для которых послужило открытие Симона волхва — мысль о парном вочеловечении Бога. Как христианская богослов­ская наука последующих трех веков служила только рассеянием и подроб­ным раскрытием истин — «апостольского символа», так и гностические системы II-IV веков все выходили и имели в основании мысль Симона волхва; одни более приближались к ней, а другие менее.

 

Мысли на стихи 13, 21, 22

Свт. Феофан

Симон (волхв) и сам верова, и крещся бе пребывая у Филиппа. И веровал, и кре­стился, а ничего не вышло из него. Надо думать, что в строе веры его было что-либо недолжное. Вера искренняя есть отрицание своего ума. Надо ум оголить и, как чистую доску, представить вере, чтоб она начертала себя на нем как есть, без всякой примеси сторонних речений и положений. Когда в уме остаются свои положения, тогда, по написании на нем положений веры, окажется в нем смесь положений и сознание будет путаться, встре­чая между действиями веры и мудрствования ума. Таков и был Симон -образчик для всех еретиков; таковы и все со своими мудрствованиями всту­пающие в область веры, как прежде, так и теперь. Они путаются в вере, и ничего из них не выходит, кроме вреда для себя, когда они остаются без­гласными, для других — когда не удерживается в них одних эта путаница, а прорывается наружу по их жажде быть учителями. Отсюда всегда выходит партия лиц более или менее погрешающих в вере с несчастной уве­ренностью в непогрешимости и бедственным позывом всех переделать на свой лад.

Св. Петр говорит Симону: несть ти части, ни жребия в словеси сем: ибо сердце твое несть право пред Богом. Покайся убо о злобе твоей сей, и молися Богу, аще убо отпустит ти помышление сердца твоего. Нет части, а Симон и думать не думал, что зашел так далеко, и, делав внешне, ничего не делал безобраз­ного, а только подумал неправо — и помышление сердца его сделало то, что апостол недоумевал, отпустится ли оно ему, если даже он покается и молиться будет Богу. Вот что значит строй сердца и помышление из него исходящее по известному строю. Судя по нему, человек со вне бывает одно, а изнутри — совсем другое. И это внутреннее видит только один Бог и те, кому откроет Дух Божий, испытующий сердца. С каким же страхом и тре­петом должно содевать свое спасение! И как искренне и усердно нужно молить Бога: сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей! И на суде будет нечто страшное и изумительное. Скажет Господь: не вем  вас  тем, которые не только были уверены сами, что суть Божии, но и в очию всех являлись таковыми. Что же остается нам? Только взывать: «Ими же веси судьбами спаси нас, Господи!» Сам, как знаешь, дай спасительный строй сердцу нашему!

 

Мысли на стихи 30-31

Свт. Феофан. «Домашняя беседа», 1871, вып. 16

Св. Филипп спрашивает каженика: разумевши ли, яко чтеши? Тот ответил: како могу разумети, аще не кто наставит мя? Как часто испытывают то же читающие Слово Божие и отеческие писания! Читаемое не вмещается в голове; ум не может внять тому и обнять то, словно речь идет о чем-то чуждом ему, о предметах из неведомой области. Вот тут и нужен толков­ник, знакомый с тем, о чем слово. У св. Филиппа был тот же дух, который давал и пророчества, и ему нетрудно было растолковать, что затрудняло каженика. Так и для нас теперь: надобно найти человека, который стоял бы на той степени жизни и ведения, какой касается затрудняющее нас Писание, и они растолкуют то без затруднения, потому что кругозоры ду­ховные у каждой степени свои. Стоящий на низшей степени не все видит, что видит стоящий на высшей, и только может гадать о том. Случись, что невместимое для нас писание касается предметов высшей степени, а встре­ченный нами толковник стоит на низшей, то он нам не разъяснит того, как следует, а будет все применять к кругозору, и дело останется для нас по-прежнему темным. Дивиться надобно, как берутся толковать о предме­тах Писания люди совсем чуждые той области, к которой принадлежат те предметы. И выходит у них все не как следует; выситься же своими толко­ваниями они не забывают.

 

Обращение евнуха (8: 26-40)

«Христианское чтение», 1834, ч. 3

Учение об Иисусе Христе едва успело распространиться от Иудеи до Са­марии, как Промысл Божий благоволил предпослать луч небесного света, если не до последнего, то до весьма отдаленного края земли. Исполните­лем воли Его был тот же Благовестник, который принес проповедь о кре­сте в землю Самарийскую.

Когда Петр и Иоанн, засвидетельствовав в Самарии Слово Божие, об­ратно пошли в Иерусалим, Ангел Господень сказал Филиппу: «Встань и поди на полдень на пустынную дорогу, ведущую из Иерусалима в Газу». Филипп повинуется гласу Небожителя и, проходя указанным путем, ви­дит едущего путника. То был один из вельмож эфиопской царицы Конда-кии, евнух, хранитель всех ее сокровищ, приезжавший для поклонения в Иерусалим из отдаленного Меро, куда, как и в другие страны, давно дос­тиг слух о величии Бога Израилева.

Временем пребывания сего евнуха в столице иудейской были дни го­нения, воздвигнутого на почитателей распятого Иисуса. В продолжение сего бедствия Иерусалим не оглашался всенародной проповедью апосто­лов, и потому эфиопский вельможа не имел благоприятного случая слы­шать наставления в спасительном учении из уст первых самовидцев и слу­жителей Слова. Но, как наблюдательный путешественник, он не преми­нул, конечно, собрать сведения о недавних событиях иерусалимских, осо­бенно когда заметил волнение умов, произведенное проповедниками но­вого учения, и усмотрел меры, принятые правительством против его рас­пространителей. Естественно, ему хотелось бы подробнее узнать сущность сего учения, но продолжавшееся гонение заставило его отправиться в оте­чество с неудовлетворенным любопытством. Перед отъездом своим он достал список с пророческой книги, составлявшей важную часть Ветхоза­ветного Писания, надеясь, вероятно, найти в ней вразумление касатель­но современных происшествий в царстве истинной религии, которого, может быть, тщетно он искал у иудейских книжников. Итак, проезжая те­перь пустынным местом, он берет сей список и читает его с вниманием.

Филипп, который уже стоял на дороге, видит приближающуюся колес­ницу и в ней иностранца со свитком в руках. По внушению Духа Божия, он немедленно подходит к колеснице, вслушивается в произносимые пу­тешественником слова и узнает, что читаемый свиток есть книга пророка Исаии. Эфиоплянин, заметив приближение Филиппа, прерывает свое чтение, и тогда сей последний обращается к нему с вопросом: «Разумеет ли он, что читает?»

Наблюдатель дивных путей Промысла не может довольно надивиться, какие благоприятные минуты избирает верховный Податель мудрости и Отец светов, когда благоволит просветить кого-либо учением Своей исти­ны. Если человек не отвык еще от размышления и не совершенно при­страстился к мирской суете, то уединение наиболее располагает его к бе­седе с Богом и своей совестью. Под открытым небом, среди окружающего нас безмолвия, вдалеке от городского шума, который мы оставляем за со­бой, душа наша имеет более готовности к принятию небесных впечатле­ний, столь редко посещающих ее в другое время. И сими-то минутами пользуется Сердцеведец, чтобы сообщить познание истины эфиопскому царедворцу!

На предложенный Филиппом вопрос касательно разумения пророчес­ких слов царедворец отвечал: «Как мне разуметь без наставника?» — и, ве­роятно, почтя Филиппа иудейским раввином, каких он много видел в Иеру­салиме, тотчас пригласил его сесть подле себя в колеснице. Надменный фарисей, конечно, не скоро решился бы сопутствовать необрезанному иноплеменнику; напротив того, Филипп, который перед сим только оста­вил Самарию, нимало не колеблясь, исполняет желание эфиоплянина и просит его показать место из Пророка, которое он читал. То были следую­щие слова Исаии: как овца веден Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзает уст Своих. В уничижении Его совершился суд Его. Но род Его кто изъяснит? (Ис. 53: 7, 8).

«К кому это относится? — спрашивает Филиппа евнух, ищущий разу­мения пророческого слова, — о себе или о ком-либо другом говорит сие пророк?»

Место из Пророка ясно сказывало Филиппу, как и что он должен гово­рить своему спутнику. Он имел намерение благовествовать ему об Иисусе Христе, и вот не только представляется удобность завести разговор о все­мирном Искупителе, но и самые слова пророка прямо открывают пред­мет преднамеренной беседы! Филипп с радостью поспешает ознакомить иностранца с учением евангельским: рассказывает ему о пострадавшем в Иерусалиме великом Праведнике; объясняет, каким образом в лице не­давно воскресшего Иисуса (эфиоплянин, без сомнения, слышал это имя еще в Иерусалиме) совмещаются то уничижение и та слава, о которых го­ворит пророк; показывает ему плоды смерти Богочеловека и живо изоб­ражает перед ним величие Его яко Царя и Судии всех человеков.

Царедворец отверстым слухом внемлет слову Благовестника. Свет не­бесной истины осиял ум его, и сила веры полагает в то же время зерно благодатной жизни в его сердце. Теперь понятны для него слова Исаии; он убеждается, что тот великий Праведник и великий Страдалец, Царь и Отец всего есть Богочеловек Иисус; он разумеет всю важность звания уче­ника Христова.

Между тем Филипп и евнух приблизились к потоку. Первый в своей проповеди, конечно, не забыл сообщить последнему ведение о таинствен­ной двери, посредством коей отверзается вход верующим в Церковь Хри­стову, и о тех чудесных дарах, кои подаются им от Святого Духа. При виде потока евнух спешит обнаружить пламенное желание души принадлежать Иисусу. «Вот вода, — восклицает он, — что препятствует мне креститься?» «Можно, — ответствует Филипп, — если ты веруешь от всего сердца». «Ве­рую, — говорит ефиоплянин, — что Иисус Христос сеть Сын Божий» — и тотчас приказывает остановить колесницу. Поток делается купелью для ев­нуха, и он от руки Филиппа немедленно принимает благодать крещения.

Крещение иноземца и притом в такое время, когда еще в самой Иудее предстояла проповедникам Слова богатая жатва, было так необыкновен­но, что не могло совершиться без непосредственного внушения Божия. Посему нельзя сомневаться и в том, что после крещения евнух получил Духа Святого, хотя без рукоположения апостольского.

По совершении крещения Ангел Господень взял Филиппа, и евнух уже не видал его более. Радость о сделанном им великом приобретении, мысль о том влиянии, какое будет иметь настоящее событие на всю его жизнь, надежда осчастливить свое отечество через озарение его небесным уче­нием наполняли всю его душу и успокоивали касательно внезапного уда­ления учителя. Промысл, так чудно устроивший обращение евнуха, дей­ствительно имел в сем муже избранное орудие к распространению Боже­ственной веры в его отечестве. По свидетельству древних христианских писателей, доныне продолжающееся в Абиссинии христианство ведет свое начало от обращения евнуха.

Филипп, породив таким образом нового сына в наследие Царству Хри­стову, является потом в Азоте. Движимый тою же ревностью к распрост­ранению Божественного учения, которая до сего времени одушевляла его, он возвещает слово спасения в пограничных с Иудеей городах и селениях и, наконец, с сей же проповедью приходит в Кесарию.

 

Как на востоке читают книги

«Воскресное чтение», 1874, ч. 1

Кто путешествовал по Востоку, тот, конечно, часто встречал где-нибудь на площади, на улице писца с чернильницей при поясе и тростью для письма в руке, пишущего письма для женщин, которые на востоке вообще редко умеют писать. Правда и там многие мальчики посещают школу, но что касается девочек, то немногие из них умеют даже читать. Матери не занима­ются да и не могут научить детей чтению и приохотить их к книгам и, таким образом, обрекают их на невежество, особенно девочек. Что каса­ется мальчиков, то они выучиваются читать и писать в школе. Каждый мальчик, посещающий школу, имеет письменные таблицы — складные, де­ревянные или каменные. Такие таблицы, похожие на наши грифельные доски, были в употреблении у евреев, римлян и доселе существуют в Пер­сии, Палестине, Аравии и Греции. На этих табличках ученик записывает урок учителя, который дается на следующий день, и тут же заучивает. При этом учитель требует от детей, чтобы они учили урок не про себя, но гром­ко повторяли написанное на их таблицах. Урок заучивается нараспев, при­чем ученик раскачивается своим телом туда и сюда, как маятник, как бы выбивая такт, подобно солдатам во время похода. Если ученик не испол­няет требования относительно заучивания урока, учитель бьет его пал­кой или ставит на колени на камнях.

Таким образом, еще в школе дети привыкают читать громко, и эта при­вычка навсегда остается в них. Посему в восточных странах каждый чита­ет громко, что бы ни пришлось читать ему — книгу ли или письмо от дру­га, и этой привычки он не изменяет нигде, читает ли он у себя дома, на улице ли или на базаре. И все так привыкли к этому, что, проходя мимо читающего, никто не остановится подслушать его, а потому и секретные письма читаются там громко, без опасения быть подслушанным. Как в школе, так и везде все читается нараспев и с раскачиванием тела взад и вперед, как будто без того читающий не может понять читаемого. Этим обычаем легко объяснить то обстоятельство, каким образом диакон Фи­липп услышал, что эфиоплянин евнух читал, сидя на колеснице. В Деяни­ях апостольских говорится, что ангел Господень приказал Филиппу идти на полдень в пустыню, лежащую между Иерусалимом и Газою. Идя по до­роге, Филипп увидел эфиоплянина. «И вот муж эфиоилянин, евнух, вель­можа Кандакии, царицы эфиопской, хранитель всех сокровищ ее, приез­жавший в Иерусалим для поклонения, возвращался и, сидя на колеснице своей, читал пророка Исаию» (8: 27, 28). Филипп, имевший в сердце лю­бовь к Богу и желание помочь другим, подошел к колеснице и услышал, «что он читает пророка Исаию», услышал, потому что евнух, по восточно­му обычаю, читал громко. Эфиоплянин читал следующее прекрасное мес­то из 53 главы пророка Исаии: «Яко овча на заклание ведеся и яко агнец пред стригущим его безгласен, тако не отверзает уст своих» (53:7). На воп­рос Филиппа: «Понимаешь ли, что читаешь?» Он отвечал: «Как могу разу­меть, если кто не наставит меня?» (Деян. 8:30, 31). Видя, что Филипп иудей, он попросил его взойти и сесть с ним. Филипп тогда сказал ему, что за несколько сот лет назад пророк Исаия писал об Иисусе, Агнце Божием, Который после пришел в мир и понес на Себе грехи мира. Говорил Фи­липп и о том, что Бог так возлюбил мир, что послал Сына Своего Едино­родного, чтобы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь веч­ную. Эфиоплянин уверовал и был крещен Филиппом на дороге.

ГЛАВЫ 6-7

III. Церковь Христова во всей Иудее и Самарии в переходе к язычникам (8-12 главы)  ГЛАВА 8

ГЛАВА 9