Предназначившіе себя къ пастырскому служенію молодые люди любятъ спрашивать о томъ, принимать-ли свящ. санъ тотчасъ по окончаніи духовнаго образованія или же побывъ несколько въ званіи светскаго человека. Мы не имеемъ ничего противъ последнего желанія многихъ юношей: пусть юноша, только что выпущенный изъ стенъ учебнаго заведенія, приглядится къ действительности, познакомится съ живыми людьми, вообще съ жизнію; пусть юноша пріобрететъ некоторую жизненную опытность, которая ему пригодится въ его будущемъ служеніи, предохранивъ его отъ многихъ ошибокъ. Но только желаемъ, чтобы это знакомство юноши съ жизнію въ званіи светскаго человека продолжалась недолго, изъ опасенія, чтобы не охладелъ его молодой пылъ къ ревностной пастырской деятельности, чтобы не исчезла у него обычная у юношей молодая жажда безкорыстной деятельости, чтобы не заглохло его еще неиспорченное чувство правды. Такого рода опасенія внушаются темъ обстоятельствомъ, что годы жизни по выходе изъ школы для большинства бываютъ не годами развитія нравственнаго, но упадка, облененія къ молитве, охлажденія къ подвигамъ, потери целомудрія, развитія корысти и вообще временемъ очерственія души. Въ виду всего этого для молодого человека, не отличающагося особенно силою воли, лучше принять священный санъ безъ жизненной опытности, т. е. по окончаніи курса непосредственно, или чрезъ годъ, нежели съ теми свойствами человека пожившаго—чиновника, которыя столь часто остаются на священнике неизгладимымъ пятномъ до самой смерти и делаютъ изъ него вместо пастыря стада Христова просто переодетаго бюрократа.

Переходимъ къ описанію тгьхъ чувствъ и деяній, которыя должны быть свойственны назначенному на священническое место кандидату.

Приготовленіе къ принятію таинства священства должно состоять въ благоговейномъ созерцаніи, въ сердечномъ переживаніи величія важности служенія іерейскаго и той ответ-ственности за паству, которую беретъ на себя будущій пастырь.

Какимъ-же образомъ должно утверждать себя въ подобномъ настроеніи?

Прежде всего не темъ способомъ время препровожденія, какой допускаютъ многіе кандидаты священства, которые стараются воспользоваться последними неделями своей светской жизни для увеселеній, уже недоступныхъ священнику, свадебныхъ пиршествъ и т. п. Неудивительно, что душа и тело, утомленныя разнаго рода излишествами, оказываются затемъ совершенно неспособными къ умиленной молитве. Образъ жизни молодого человека, готовящагося къ принятію священнаго сана, долженъ быть сосредоточенный, богомольный, почти монашескій. Къ сожаленію, при современныхъ порядкахъ къ такого рода упражненіямъ встречаются существенныя недоуменія, съ которыми должно посильно считаться. Они лежатъ и во внешнихъ условіяхъ принятія священства. — Первое изъ этихъ условій — женитьба и соединенныя съ нею сомненія по поводу необходимаго быстраго выбора невесты вместо воспетыхъ стихотворцами и прозаиками таинственныхъ исканій, встречъ, романовъ. Намъ, впрочемъ, кажется, что человекъ идеи вообще и въ частности служитель идеи религіозной, не можетъ питать того мистическаго обоготворенія своей невесты, о которой пишутъ романисты. Да искать этой мистической любви и не нужно по нашему мненію потому, что браки, основанные на ней въ болынинстве случаевъ бываютъ несчастны, вследствіе пресыщенія безпочвенными чувствами. Поэтому сообразнее съ будущею религіозною деятельностію пастыря, прочнее для счастія будетъ бракъ, основанный на прочномъ взаимномъ уваженіи и любви спокойной,   сознательной.

Второе внешнее условіе принятія священства—избраніе места для пастырской дгьятельности. Теперешняя практика, столь мало напоминіающая прежнее избраніе пастыря, не должна однако служить для безкорыстныхъ ревнителей церкви причиной соблазна. При разсужденіи о выборе места нужно принять въ соображеніе следующее. Если церковная власть въ лице архіерея, по знанію нуждъ паствы известной местности, заинтересована известной личностью новаго пастыря и найдетъ его полезнымъ особенно на известномъ посту или месте, то, конечно, ставленникъ, по долгу послушанія, долженъ принять его, какъ волю Божію, взирая на себя, какъ на орудіе церкви. Если-же духовная администрація выборъ места предлагаетъ на волю ставленника, то желательно, чтобы побужденія последняго въ этомъ случае были безко-рыстны. Ни прихода богатаго, ни такого места, въ которомъ житье безпечальнее, долженъ искать ставленникъ, но онъ долженъ дать себе отчетъ, какое дело влечетъ его къ себе наиболее, какой родъ служенія пастырскаго находитъ наиболее сочувственный откликъ въ его сердце. Места или должности пастырскія различны. Можетъ пастырь идти въ село — служить простому народу, или въ городъ къ образованнымъ людямъ, или въ законоучители и миссіонеры.

Каждое изъ названныхъ назначеній требуетъ приложенія различныхъ даровъ ума и сердца, каждое имеетъ свои привлекательньтя стороны и свои затрудненія. Бываютъ такія отзывчивыя, широкія натуры, которыя могутъ быстро освоиться съ любой средой и съ пользою служить на самыхъ разнородныхъ должностяхъ, случается также, что молодой кандидатъ священства не умеетъ дать себе отчета, къ чему именно онъ наиболее способенъ. Въ этихъ двухъ случаяхъ, да, пожалуй, и во всехъ прочихъ, хорошо поступитъ искатель священства, если предоставитъ свою участь кому-нибудь изъ своихъ духовныхъ руководителей, т. е. духовнику-ли или инспектору, или -ректору, или епархіальному архіерею, — смотря по тому, отъ кого изъ нихъ онъ можетъ встретить наиболее внимательное отношеніе къ своему запросу. Значеніе такого послушанія заключается въ томъ, что всякое послушаніе есть распятіе своей воли, подвигъ, а дело, начатое съ подвига, всегда можно считать наполовину уже сделаннымъ, потому что первый подвигъ, соединенный съ лишеніями или стесненіями, развиваетъ въ человеке готовность и къ дальнейшимъ, новымъ подвигамъ.

Путь первоначальнаго послушанія есть путь прямой, но не единственный: не погрешитъ, какъ сказано, и тотъ, кто направилъ себя къ какому-либо определенному виду пастырскаго служенія.

Какія же могутъ бытъ основаніл къ предпочтенію каждаго изь этихъ видовъ?

Свободное предпочтеніе пастырства въ селе можетъ основываться на свойственномъ христіанству, особенно восточному, исканіи подвига и отрешеніи отъ всякихъ преимуществъ общественнаго положенія, желаніе жить въ бедности и труде, чтобы являться неукоризненнымъ утешителемъ бедняковъ. Подобное настроеніе, конечно, весьма похвально, если оно чуждо помысла гордости и осужденія всехъ товарищей, по-ступающихъ въ города, и кроме того, если оно не соединено съ презрительнымъ взглядомъ на крестьянъ, какъ на людей, будто бы наиболее далекихъ отъ христіанскаго совершенства, а на себя, какъ на ихъ культиватора. Молодой пастырь, настроенный самостоятельно и горделиво, останется навсегда чуждъ и духа пастырскаго и самого народа. Если онъ желаетъ быть близкимъ къ последнему, то долженъ проникнуться духомъ благочестія народнаго, взирать на устои жизни народной съ уваженіемъ и сочувствіемъ, а не быть въ глазахъ крестьянъ ученымъ иностранцемъ. При всемъ томъ напрасно векоторые студенты семинарій или академій думаютъ, будто жизнь сельскаго священника сравнительно съ городской совершенно неблагопріятна для того, чтобы держаться на уровне образованнаго человека, будто она влечетъ пастыря къ огрубенію. Подобная опасность грозитъ на самомъ деле гораздо сильнее темъ настоятелямъ городскихъ купеческихъ приходовъ, которые, если поддаются теченію жизни, то чрезъ 15—20 летъ по вступленіи въ клиръ настолько поглощаются сытою жизнью среди семейныхъ торжествъ своихъ прихожанъ, что по содержанію своихъ интересовъ ничемъ не отличаются отъ своихъ малоученыхъ псаломщиковъ, хотя и были магистрами богословія.

Напротивъ того, священникъ сельскій, если онъ самъ не подавленъ крайнею нуждою, взираяна окружающую его жизнь сверху внизъ и принимая волей-неволей участіе во всехъ явленіяхъ общественной, семейной и личной жизни своего тесно сплоченнаго по быту прихода, являясь деятельнымъ свидетелемъ самыхъ разительныхъ страданій и смертей, переживаетъ постоянные подъемы своего нравственнаго настроенія. Поэтому, если онъ и не богатъ разнообразнымъ чтеніемъ, если даже постоянно ограничивается Библіей, беседами Златоуста, Церковными Ведомостями, да Нивой, все-таки можетъ находить для своего ума весьма разнообразную и обильную пищу и быть философомъ, моралистомъ, каковыхъ действительно, гораздо легче найти среди сельскаго духовенства, не-жели  среди городского. Не мало среди перваго — и искреннихъ идеалистовъ, до старости летъ сохраняющихъ самый живой интересъ къ науке и общественной жизни.

Еще более побужденій къ духовному развитію, особенно умственному, встречаетъ пастырь, избравшій для себя местомъ служенія окраины отечественной церкви, напр., въ Польше или Остзейскомъ крае. Тамъ религіозная борьба побуждаетъ обогащать свой умъ познаніями, да и бытовое положеніе духовенства гораздо благопріятнее, чемъ внутри Имперіи, какъ со стороны обезпеченія, такъ и со стороны отношенія къ нему общества, въ данномъ случае чиновническаго. Пастырь, желающій быть полезнымъ не для себя только, но и для прихода на окраине, долженъ ознакомиться съ ея положеніемъ, съ исторіей и непременно изучать местные языки. Самою печальною, хотя и наиболее часто повторяющеюся, ошибкой его будетъ то, если онъ поставитъ свою задачу въ уподобленіи чиновничьему люду и въ стараніи ввести только внешность церковно-государственнаго строя внутреннихъ губерній чрезъ обезличеніе данной местности со стороны рели-гіозно-бытовой и со стороны наречія. Поступая такъ, онъ явится въ глазахъ прихожанъ не пастыремъ, но волкомъ, не щадящимъ стада. Житіе св. Стефана Пермскаго убеждаетъ насъ въ томъ, что духовное сліяніе русскаго пастыря съ инородческою паствою есть не только единственное средство къ ея благодатному про-свещенію, — этою главнейшею задачею служителя Божія, — но и ея бытовому сближенію съ русскимъ народомъ, чего тщетно сталъ бы онъ добиваться путемъ стеснительныхъ меръ.

Третій родъ служенія пастырскаго бываетъ въ приходе городскомъ, напр., въ своемъ родномъ городе или въ городе столичномъ. Полезно и почтенно и такое служеніе, если избирается не ради корысти, не путемъ предосудительныхъ происковъ и борьбы съ достойнейшими кандидатами. Нужно помнить и то, что „никакой пророкъ пріятенъ есть въ отечествіи своемъ", и жизнь молодого священника среди многочисленной родни, если и бываетъ пріятна, то редко полезна; разве если человекъ обладаетъ сильнымъ характеромъ, умеетъ не подчиняться обстановке, но себе подчинять последнюю. Во всякомъ случае, такой кандидатъ долженъ готовить себя къ тому, чтобы быть пастыремъ всесословнымъ, а не домохозяиномъ только и богатымъ квартирантомъ, какъ это часто бываетъ. Чтобы объединить въ одно действительное общество свой приходъ, онъ долженъ прежде всего полюбить чердаки и подвалы, явиться туда съ благодеющею рукою и темъ подать примеръ всесоеловнаго приходскаго братства благотворенія, безъ котораго городской приходъ останется чисто отвлеченнымъ понятіемъ.

Не долженъ онъ, однако, отвратить взоръ свой и отъ маловерной и нравственно-немощной интеллигенціи, но быть, по возможности, хозяиномъ и въ области предметовъ, занимающихъ людей образованныхъ, чтобы и эти считали его своимъ, а не какимъ то почтеннымъ архаизмомъ, съ которымъ приходится ведаться въ Рождество и Пасху, припасши для этого закуску и несколько, вовсе неинтересныхъ никому, вопросовъ о богослуженіи или праздникахъ. Приготовивъ себя къ такому всеобъединяющему призванію, священникъ сразу станетъ въ глазахъ прихода выше всехъ и будеть способенъ къ самому серіозному нравственному вліянію.

Четвертый родъ служенія іерейскаго есть званіе законоучителя. Ошибается тотъ кандидатъ богословія, который считаетъ это званіе, какъ наименее безправное, наиболее свободнымъ среди прочихъ служеній священника. На самомъ деле, зависимость законоучителя отъ местнаго начальства гораздо крепче, чемъ приходскаго священника. Съ особеняою силою почувствуетъ эту разницу законоучитель, желающій внести что-либо новое, живое въ свое дело. Если же онъ избралъ такую службу лишь для того, чтобы его никто не могъ трогать, чтобы быть, такъ сказать, наименее священни-комъ, наименее отделяться по жизни и деятельности отъ чиновниковъ, то, конечно, кроме зла онъ ничего не внесетъ въ жизнь школы, такъ какъ вліяніе законоучителя — и преподавательское и чисто религіозное—обусловливается всецело темъ условіемъ: если измученные формалистическимъ отношеніемъ светскихъ преподавателей ученики хоть въ священнике встречаютъ отца, ценящаго не внешность, а вносящаго въ жизнь законы правды внутренней, взывающаго не къ внешней исправности только, а прежде всего къ совести. Однимъ словомъ, законоучитель долженъ быть прежде всего священникъ и отецъ, а затемъ уже преподаватель. Тогда только изученіе его предмета будетъ совершаться усердно и старательно, безъ ненависти и кощунства.

Званіе законоучителя должно быть избираемо любителями воспитанія, педагогами по призванію, но при томъ людьми съ миссіонерскимъ огнемъ, готовыми съ ревностію противостать множеству противохристіанскихъ вліяній на учащуюся среду, и также различнымъ увлеченіямъ последней, напр., светскостью, чувственностью, удальствомъ, раціонализмомъ и т. п. Это удается только такому священнику, которому не чуждо знакомство и пониманіе модныхъ веяній, научныхъ и особенно литературныхъ матерій, кто обладаетъ способностью увлекать молодыя души въ сторону подвига религіознаго вза-менъ  разрушительныхъ  стремленій.   Законоучитель   долженъ еще уметь презирать и осмеивать развратъ и франтовство и въ то же время сохранять всегда мирное, чуждое фанатизма настроеніе и преуспевать въ добродетели терпенія.

Такъ разнообразны и многочисленны умственныя и нравственныя расположенія, необходимыя для пасенія разнороднаго стада Хриетова. Дарованія эти лишь въ зачатке могутъ вырабатываться путемъ духовныхъ упражненій будущаго священника, а въ полноте своей даются благодатью священства, если ее принимаютъ достойно. Было сказано, что для достойнаго ея принятія должно готовиться къ ней, несмотря на вышеуказанныя неблагопріятныя условія — свадебныхъ празднествъ и напряженнаго исканія места. За всемъ темъ на чювести каждаго лежитъ возможное отдаленіе хиротоніи отъ свадьбы и предвареніе первой — 1) предварительнымъ говеніемъ, 2) чтеніемъ слова Божія и аскетическихъ писаній, 3) удаленіемъ отъ мірскихъ делъ и беседами съ духовными старцами. Несколько дней, проведенныхъ въ подобной обстановке, оставляютъ глубокій следъ на всю жизнь человека. Особенно къ ставленнической исповеди должно отнестись благоговейно и искренно. Эти первые шаги духовной жизни не повторяются и если ихъ творить неправильно, то исправиться въ дальнейшихъ шагахъ будетъ несравненно труднее и останется поводъ къ позднему раскаянію можетъ быть на всю жизнь. Худо делаютъ и те руководители ставленниковъ, ко-торые побуждаютъ ихъ къ благоговейному поведенію и вычитыванію правилъ „дабы не соблазнить ближнихъ". Последнее опасеніе важное, но далеко не существенное. Таковымъ, важнейшимъ побужденіемъ должно быть попеченіе о собственной душе, о собственной нравственной настроенности. Если непри-вычный молиться ставленникъ не иначе, какъ съ большимъ самопонужденіемъ можетъ выстаивать часъ или два на молитве, то подобная неподготовленность и испытывается во время молитвы; сухость настроенія и скука не должны быть побужденіемъ къ критике самыхъ установленій церкви и ихъ оценке, а къ сознанію того, что ты стоишь ниже предполагаемой въ христіанине духовности, что тебе надо до нея развиваться, ибо молитвенное правило и церковный обычай держанія себя выработаны практикой духовной жизни великими столпами веры и любви, которыхъ перерости, конечно, не могъ бы легкомысленный студентъ, богатый только внешними познаніями, но не дарами духа. При такомъ образе мыслей и при стараніи следовать ему даръ умиленія не замедлитъ явиться у ставленника. Душевная сухость и утомленіе молитвой будетъ въ немъ пробуждать печаль о своемъ очерственіи и смиренное, покаянное настроеніе, последнее-же  есть достаточное условіе духовнаго восторга и услажденія молитвой, которое вдругъ сменяетъ собою прежнюю печаль о своемъ очерственіи. О стяжаніи и сохраненіи такой молитвенной настроенности во время хиротоніи ставленники должны пещись съ темъ большимъ усердіемъ, что последніе дни предъ посвященіемъ способны сильно разстроить душу при теперешнихъ порядкахъ, которые, какъ-будто нарочно, установились такъ, чтобы окру-жать умъ и ердце посвящаемаго самыми соблазнительными столкновеніями, неуместною совершенно суетой и безпокойствомъ,—разумеемъ выполненіе бумажной формы дела, сопряженное подчасъ съ многократнымъ беганьемъ изъ консисторіи къ иподіакону и духовнику, полученіемъ выговоровъ отъ нихъ за опаздываніе, смущеніе отъ незнанія священныхъ обрядовъ хиротоніи и т. п. Если ставленникъ допуститъ раздраженіе въ своемъ сердце, то повредитъ только своей душе и повредитъ надолго. Во избежаніе такихъ смущеній и, вообще, для того, чтобы достойно приступить къ таинству священства и получить его спасительный даръ, а не осужденіе, ставленникъ долженъ подготовить себя къ нему надлежащимъ говеніемъ, чтеніемъ слова Божія и Отцовъ и исправнымъ исполненіемъ молитвеннаго правила. Поступая такъ, онъ проникнется сознаніемъ важности предстоящаго ему служенія, своей собственной греховности и слабости, и той страшной и великой ответственности, которая отъ него потребуется. Тогда онъ будетъ проникнутъ всецело этимъ сознаніемъ и на окружающую его обстановку, на грубое обращеніе съ нимъ клириковъ во время постриженія онъ не будетъ оскорбляться. Если и заметитъ онъ недостойное обращеніе въ алтаре клириковъ, то предоставитъ ихъ суду Божію и собственной совести, будучи самъ подавленъ сознаніемъ собственнаго недостоинства и греховности. Церковное, скажемъ — монашеское — поведеніе ставленника предъ хиротоніей есть внешнее условіе къ достойному воспринятію благодатнаго дара. Другое условіе есть внутренняя решимость всего себя отдать Богу, посвятить Ему самоотверженно всю свою жизнь, съ полною готовностыо принять смерть за слово истины. Такой решимости требовалъ Господь отъ апостоловъ, просившихъ первенства въ церкви. „можете-ли питъ чашу, которую Я пъю, и крещеніемъ, которымъ я крещаюсь, креститься?"...

Если приступающій къ посвященію благоговейно приготовитъ себя къ нему, то благодатный  даръ таинства, изме-нитъ его и онъ выйдетъ после епископскаго руковозложенія действительно другимъ человекомъ; если не выполнитъ, то благодать Божія будетъ ему въ осужденіе.

Можно указать признаки, по которымъ легко узнать при нявшаго священство недостойно. Такой священникъ сразу-же совершенно свободно возвращается къ прежней своей жизни и привычкамъ, хотя бы и недостойнымъ его новаго сана, и старается всемъ показать, что онъ остался такимъ-же человекомъ и что можетъ делать то же самое, что делалъ и раньше; или-же онъ показываетъ видъ всемъ и каждому, что онъ тяготится рясою, жалуется на то, что ему нельзя теперь делать то или другое, что дозволительно мірянамъ; въ служеніи онъ тупъ и неодушевленъ; когда нужно преподать благословеніе или советъ, то стесняется, совершаетъ это неохотно, съ понужденіемъ; или-же, напротивъ, онъ все достоинство своего новаго званія поставляетъ въ томъ, чтобы всюду напоминать, что онъ теперь власть, лицо съ начальственными полномо чіями; покрикиваетъ на своихъ клириковъ, хотя-бы и почтенныхъ старцевъ, не терпитъ отъ нихъ никакихъ указаній богослужебныхъ ошибокъ своихъ; бываетъ грубъ и неуступчивъ. Таковы проявленія недостойнаго принятія дара.

Достойное принятіе сана изменяетъ человека, если не въ той степени, какъ апостоловъ—снисхожденіе языковъ огненныхъ, или Савла—виденіе Христа, то все же измененіе это существенно и чудно. Вступивъ въ духовный бракъ съ церковью, пастырь пріобретаетъ свойства духовнаго отца—свойство любви и мудрости, дерзновенной решимости .и одухотворенной молитвы и силы слова. Таковы и подобны имъ внешнія проявленія благодатнаго дара, но его первоначальныя действія бываютъ внутреннія и преимущественно следующія; 1) въ области его сознанія и 2) въ области чувства.

Благодатное прикосновеніе производитъ въ человеке то, чего онъ никакъ не можетъ достигнуть путемъ теоретическихъ разсужденій. Съ глазъ человека спадаетъ какъ-бы некая, мешавшая ему прежде ясно видеть, завеса и онъ совершенно ясно определяетъ всю окружающую жизнь въ одномъ созерцаніи—борьбе добра со зломъ, которой исходы бываютъ въ рукахъ Божіихъ. Отсюда путь къ той величавой невозмутимости и незнающему унынія постоянству, которыми сіяютъ предъ нами образы великихъ пастырей отъ Моисея и до свя-тителя Тихона. Неудачи деятелей внешнихъ повергаютъ ихъ въ отчаяніе и понуждаютъ удаляться отъ общественной борьбы; напротивъ, жизнь пастыря, какъ-бы не изменялись ея положенія, остается неумолкающимъ свидетельствомъ истины и любви христіанской.

Въ области чувства благодать производитъ двоякаго рода действіе — положительное и отрицательное. Положительное состоитъ въ водвореніи   въ  человеке  новыхъ   благодатныхъ чувствъ, отрицательное—въ победоносной борьбе съ себялюбіемъ, съ содержаніемъ ветхаго человека.

Облагодатствованный въ таинстве священства человекъ является вполне равнодушнымъ къ себе и уже не себя любитъ, но свою паству, какъ Божіе дарованіе, какъ благословенную семью свою и притомъ прежде, чемъ увидитъ ее. Своею любовью онъ обнимаетъ не только достойныхъ, но и техъ, которые, какъ недужные, требуютъ врача, не толька отдельныхъ лицъ, но всехъ вообще; на всехъ смотритъ, какъ на детей, порученныхъ Отцомъ Небеснымъ водительству егона пути ко спасенію. Такой благодатный даръ самоотреченія и любви къ ближнему говоритъ о хорошемъ настроеніи священника и даетъ надежду на успехъ его пастырской деятельности. Раскройте книгу Деяній апостольскихъ и вы увидите, что оба эти настроенія въ ихъ положительныхъ и отрицательныхъ раскрытіяхъ охватывали собою умы и сердца свв. апостоловъ при ихъ восторженно благодатныхъ озареніяхъ; такова речь св. апостола Петра въ пятидесятницу, и вторая по исцеленіи хромого, таково содержаніе молитвы двенадцати, такова и старческая исповедь ап. Павла къ Филиппійцамъ (I, 16—28), и къ Тимофею (II, 4, 6—9).

Если-же мы примемъ во вниманіе ⁹), что речь у насъ о самоотреченіи не пустомъ и безсодержательномъ, но во имя Христово на земле, ясно нами представляемое, то понятно, что насколько само наше религіозное чувство изъ рабскага переходитъ въ самочувствіе друзей Христовыхъ, согласно съ Его обетованіемъ темъ, кому Онъ открылъ Свою волю (Іоан. XV, 15), настолько и та часть Его духовнаго царства, которая вручена Духомъ Божіимъ нашему отеческому попеченію, становится уже темъ самымъ столь-же дорогимъ нашему сердцу достояніемъ, какъ матери ея новорожденное дитя, прежде, чемъ она успела его увидеть, и только потому, что это ея дитя. Такъ же точно и пастырь: прежде чемъ узнать свою паству, уже горячо ее любитъ, любитъ не разбирая добрыхъ отъ злыхъ и даже последнихъ болыпе, ибо „не здоровые, но больные требуютъ врача", какъ сказалъ Христосъ Спаситель. Исполнялъ-же Его слово известный праведникъ Серафимъ Саровскій, съ темъ большею нежностью принимавшій приходившаго къ нему, чемъ более тяжкимъ грешникомъ тотъ оказывался. Вопреки свойству естественныхъ филантроповъ, откровенно признающихся, что питая любовь къ отвлеченному человечеству, они именно ближнихъ-то, окружающихъ, не-только любить, но и переносить-то часто не могутъ,—вопреки этому естественному взаимному отвращенію людей, не умершихъ греху себялюбія,—самоотверженный пастырь весь исполняется любовью къ своимъ духовнымъ детямъ и общеніе съ ними предпочитаетъ всякому иному утешенію, по слову Пастыреначальника, Который однажды: „обозревъ сидящихъ вокругъ Себя, говоритъ; вотъ матерь Моя и братья Мои. Ибо кто будетъ исполнятъ волю Божію, тотъ Мне братъ и сестра и матерь (Марк. III, 34—35).

Чтобы привести еще подобіе, могущее объяснить зарожденіе этой благодатной любви изъ решимости умереть для плоти и жить для Христа и Церкви, укажемъ на девицу, доверчиво преданную родителямъ и расположенную любить, но жившую въ уединеніи, какъ это было въ древне-русской жизни. Отецъ обещаетъ ей привести жениха и обещаетъ ей съ нимъ супружеское счастье: нужно-ли говорить, что душа ея сразу же прилепится къ жениху и даже раньше, чемъ она его увидитъ? Подобное бываетъ со служителемъ Слова. Онъ любитъ свою будущую паству не за ея добродетели, не одеваетъ ее въ своемъ воображеніи ореоломъ святости, но знаетъ, что она есть порученный для его благодатнаго возделыванія Божій виноградникъ; онъ веритъ, что здесь будетъ действовать благодать; онъ уже заранее предвидитъ могучія движе-нія последней, онъ видитъ во врученной ему местной церкви ея истиннаго жениха — Христа, видитъ Христову домостроительную десницу, открывающуюся ему во всехъ явленіяхъ, во всехъ слышащихся на исповеди признаніяхъ. Можетъ-ли онъ не любить свою паству до самозабвенія, до совершеннаго отказа находить себе счастье въ чемъ либо другомъ?

Говоря о зарожденіи въ насъ пастырской жизни, Божественное Откровеніе и здесь обращается къ сравненію съ чувствомъ материнскимъ, состоящимъ изъ техъ-же двухъ элементовъ: самоотреченія или страданія и любви, какъ и пастырство, причемъ оба эти элемента взаймно обусловливаютъ другъ друга, такъ что при появленіи одного, возрождается къ жизни и другой. Материнская любовь, предваряемая муками рожденія, въ нихъ конечно получаетъ свой источникъ. Эти муки побуждаютъ женщину, жившую быть можетъ весело и безпечно, вдругъ потерять всякій вкусъ къ лично своей жизни и жить единственно своими детьми. Подобное именно явленіе приводится св. Писаніемъ для объясненія духовнаго пастырекаго возрожденія учениковъ Слова: „Жена, егда рождаетъ, скорбь иматъ—говоришъ Господь: яко пріиде годъ ея; егда же родитъ отроча, къ тому пе помнитъ скорби за радостъ, яко родися челоеекъ въ міръ"  (Іоан. XVI, 21).

Приготовленіе къ пасырскому званію 6)

Принятіе священства 8)

Первыя искушенія