Согласно классическому марксистскому определению, государ­ство есть «орган классового господства». Такое понимание сущности государства казалось незыблемым до возникновения, становления и развития социалистических государств. В то время «социализм» и «государство» считались несовместимыми, взаимоисключающими понятиями. Предполагалось, что смена капиталистического обще­ства социалистическим будет сопровождаться отмиранием государ­ства вплоть до полной его ликвидации. Вместе с государством под­лежат уничтожению находящиеся в его распоряжении средства насилия и угнетения — армия, военный флот, полиция, тюрьмы, концлагеря, суды и т.п.

Однако опыт существования ряда государств в условиях по­пыток реализации социалистических идеалов показал, что прису­щие в свое время классикам марксизма представления о неизбеж­ном (с развитием социализма) отмирании государственных струк­тур являлись утопией, происхождение которой восходит еще к так называемым социалистам-утопистам (Томасу Мору, Сен-Симону, Фурье, Оуэну и др.).

Хотя с течением времени подобная утопичность становилась почти для всех очевидной, однако это не мешало стоявшим у власти именовать сменявшиеся тоталитарные структуры то «реаль­ным», то «зрелым» социализмом.

Итак, государственные образования присущи уже рабовла­дельческому, а потом феодальному укладам, неотъемлемы также и от капиталистического строя, они оказываются реальностью и для всех тех формаций, которые возникали в ряде стран в процессе попыток реализации в них социалистической идеи.

Господь наш Иисус Христос провел Свою земную жизнь в условиях одновременного существования в Палестине двух госу­дарственных систем, чей гнет как бы взаимно усиливался: колони­ального режима Римской империи, куда Палестина входила на правах автономной провинции, и органов местной власти, непос­редственно управлявших израильским народом. Во главе их сто­яли «цари», пользовавшиеся весьма ограниченными правами во внешнеполитической деятельности страны и практически неогра­ниченными возможностями подчинения и эксплуатации своих под-данных¹³⁹. Сюда следует отнести также гнет религиозной верхушки израильского народа, его первосвященников и священников, тоже принимавших участие в управлении народом, но уже на теократи­ческой основе; они разделяли со всем народом тяготы иноземного владычества, но относились к нему примиренчески, опасаясь неми­нуемого поражения в открытой борьбе (Ин 11:48)¹⁴⁰.

Христос, как и следовавшие по Его тернистому пути учени­ки, испытывали все тяготы и страдания Своего народа: еще в раннем детстве Он подвергся изгнанию, большую часть жизни провел в бедности, занимаясь физическим трудом, — следова­тельно, разделял все тяготы Своих сограждан, которые находи­лись в самом нижнем ярусе социального здания; не имея никако­го материального обеспечения, Он вместе с учениками выплачи­вал подати (Мф 17:24-27). Наступило, наконец, время, когда власти, сначала отечественные, а потом и чужеземные, вступили с Ним в открытый конфликт. Этот конфликт продолжался и развивался со все возрастающей силой и после смерти и Воскресения Иисуса Христа: в Книге Деяний Апостолов подробно описаны преследо­вания, которым подвергались апостолы Христовы, их последова­тели и преемники. Как мы знаем, Христианская Церковь страда­ла от гонений вплоть до появления Миланского эдикта императо­ра Константина (313 г.).

Казалось бы, устойчиво-агрессивное отношение к христиан­ству с самого его зарождения со стороны всех типов государствен­ной власти того времени должно было иметь последствием негатив­ное отношение к государству как Божественного Основателя Хри­стианской Церкви, так и Его последователей.

Мы видим, однако, что отношение их к государству было иным. На всем протяжении евангельской истории ни в одном высказывании Христа мы не находим даже намека, который мож­но истолковать как осуждение римских или еврейских государ­ственных органов власти. Наоборот, уплата налога (Мф 17:24-27), повеление отдавать «кесарево кесарю» (Мф 22:21) говорят о призна­нии необходимости подчинения церковным, или же государствен­ным властям при исполнении ими функции взимания налогов, функции принудительной, для населения тягостной, а в случае, когда налог взимался римским государством, даже оскорбитель­ной и тревожащей совесть правоверного иудея.

При личном контакте с представителями римского государ­ства: с сотником, удостоившимся похвалы Христа за свою веру (Мф 8:5-13;Лк7:1-10), с распинателями, прибивавшими Христа ко кресту, с судившим Его Пилатом, мы не находим ничего, что свидетельство­вало бы об отрицательном отношении Его к занимаемым ими должностям или к выполняемым ими обязанностям. Наоборот, сотник удостоился не только похвалы, но и исцеления больного слуги, распинатели оказались объектом предсмертной молитвы Спасителя об их прощении (Лк 23:34), наконец, когда в беседе с Пилатом заходит речь о правовой основе власти римского прокура­тора, Господь прямо указывает на Божественную волю как на источник этой власти (Ин 19:11)¹⁴¹.

Если мы обратимся к апостольским высказываниям, то и там найдем не отрицание государства, в частности, государственной вла­сти, а наоборот — прямое обоснование его легитимности, притом не только как человеческого, но и как Божественного установления.

Одним из наиболее ярких и четких таких высказываний мож­но считать призыв апостола Павла, обращенный к его ученику Титу и указывающий на необходимость для христианина «повино­ваться и покоряться начальству и властям» (Тит 3:1).  Ему вторит апостол Петр: «Будьте покорны всякому человеческому началь­ству для Господа...» (1 Петр 2:13). Начальствующих, в частности ца­рей, не только следует слушаться, но и за них молиться (1Тим 2:1-2). Но самое подробное и обстоятельное изложение и обоснование христианского позитивного отношения к властям мы находим в знаменитой 13 главе Послания к Римлянам. Здесь безапелляцион­но утверждается божественно-промыслительное происхождение лю­бой власти: «нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены». Отсюда вывод: «противящийся власти проти­вится Божию установлению» (Рим 13:1-2).

Теперь поставим проблему в онтологически-моральном аспек­те. В чем кроется причина отмеченного выше, несомненно, поло­жительного отношения новозаветных авторов к носителям власти как таковым?

Почему Заповедавший подставляет щеку для повторного уда­ра, воздерживается от обличения тех, кто применяет насилие, исполняя служебные обязанности и считает закономерным взима­ние податей со Своего народа в пользу угнетателей?

Мы не найдем удовлетворительного ответа на этот вопрос, если ограничимся приведенным выше определением государства как органа классового угнетения. Но все становится понятным, если обратить внимание на односторонность и неполноту этого определения.

К. Маркс, говоря о государстве, выделял в его деятельности «выполнение общих дел, вытекающих из природы всякого обще­ства...»¹⁴². Как справедливо пишет Г. Н. Манов, «государство, как официальный представитель общества и управляющая система, не может не осуществлять и общесоциальную деятельность, призван­ную поддерживать необходимые условия существования цивилизо­ванного человеческого общежития (организация транспорта, свя­зи, просвещения, здравоохранения и т.п.)»¹⁴³. В этот перечень общесоциальных задач, возложенных на государство населением, следует, как представляется, включить организация коммуналь­ных услуг, снабжения, нормальной деятельности средств массовой информации, наконец, но не в последнюю очередь, поддержание спокойствия и порядка (милиция, суд, места заключения и т.п.) для защиты общества и отдельных граждан от посягательств со стороны тех или иных индивидуальных или коллективных право­нарушителей, душевнобольных и других социально-неполноцен­ных и потому опасных лиц и сообществ. Не малое значение имеет также разрешение при помощи государственных судебных органов всевозможных конфликтов, возникающих на почве владения иму­ществом.

Хотя классовый характер государства может сказываться как на законодательстве, так и на действиях исполнительных властей, придавая им недемократический, с общечеловеческих позиций не­справедливый (хотя, может быть, с позиций господствующего клас­са, вполне оправданный) характер, однако в целом необходимость организующих, направляющих, регулирующих и правозащитных функций государства очевидна.

Можно полагать, что именно общественно-полезные функции государства оправдывают его существование, а в принципе и деятельность в глазах авторов Священного Писания, а также Самого Иисуса Христа. Притом некоторые такие функции по необходимости сопровождаются принуждением, в частности — борьба с преступностью. Многозначительное обобщение, произнесенное Спасителем в Гефсиманском саду: «Все, взявшие меч, мечом погибнут» (Мф 26:52), подразумевает два меча, один — пре­ступный, другой — карающий.

Еще большую определенность придает этой же идее апостол Павел, когда, говоря одобрительно о борьбе властей, «начальника», с правонарушителями, он угрожает, «ибо не напрасно носит меч» (Рим 13:4) и тут же разъясняет, что действия властей страшны только для делающих зло: «Хочешь ли не бояться власти? Делай добро и по­лучишь похвалу от нее» (ст.З).

Явная не только для нас, но несомненная и для самого апосто­ла идеализация судебной и полицейской власти только подтверж­дает и подчеркивает высокое значение, придаваемое  этой власти апостолом, который тут же возводит ее происхождение к самому высокому Источнику: «Начальник есть Божий слуга... отмститель в наказание делающему злое» (ст.4).

И эти строки ложились на папирус или на пергамент уже после преследований, которым подвергались христиане и сам апостол Павел сначала от иудейских, а потом и от римских властей, всего за не­сколько лет до страшных гонений, обрушившихся на Римскую Цер­ковь при Нероне, на которого ведь тоже распространяется признание божественного происхождения всякой власти, ибо «нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены» (ст.1)!

Итак, государственные формации сменяют одна другую, а от­ношение христианской веры, как правило, и Церкви к Государству остается, в принципе, положительным.

Отношение государства к Церкви представляет много более пеструю картину: жестокие преследования христианства в Римской империи, истребление священников и массовое закрытие Церквей в период Великой Французской революции в конце XVIII в., гонения на представителей любой религии в Китае во время «культурной революции» 60-х гг. текущего столетия.

Не является секретом, что и в нашей стране позиция государства к Церкви, да и к религии вообще в XX вв. менялась в очень широком диапазоне. Уже первая русская революция повлекла за собой суще­ственные изменения в правовом положении Православной Церкви: санкционированная в 1905 г. довольно широкая веротерпимость поставила Церковь по отношению к другим религиозным объедине­ниям в положение много более равноправное, чем это было в течение всей ее многовековой истории. Особенно заметно это по сравнению с послепетровским периодом, когда на протяжении почти 200 лет делались попытки превратить Церковь в один из аппаратов бюрок­ратически-полицейского угнетения человеческой совести, лишения людей одного из элементарных прав: права свободного исповедания своей веры, что для религиозного человека равносильно лишению свободного духовного дыхания.

После Октябрьской революции положение Церкви и ее отноше­ния с государством изменились еще более радикально. Отделение Церкви от государства, лишение церковных организаций прав юри­дического лица, принципиально отрицательное отношение к рели­гии вообще и особенно к Церкви со стороны правящей коммунисти­ческой партии поставили Церковь в крайне трудное положение, к которому верующие, особенно духовенство, были совершенно неподготовленны. В этих условиях особенно болезненно на жизни Церкви и на сознании верующих людей сказывались закрытия мно­гих храмов, почти всех монастырей, репрессии против священнос­лужителей и других церковных деятелей. Не менее тяжело действо­вало ставшее системой осмеяние отдельных церковных людей в сане и без сана, и даже предметов религиозного почитания и самого содержания религиозного вероучения.

Верующая часть населения не только тяжело переживала стра­дания Церкви, но во многих случаях оказывала сопротивление, что являлось поводом для еще более сильных репрессий. Множество священнослужителей погибли, а тюремное заключение и концлагеря стали уделом большинства.

В этих условиях руководство Русской Православной Церкви пошло на шаг, эпохальность значения которого трудно переоценить: в 1927 г. исполнявший в то время обязанности Местоблюстителя патриаршего престола митрополит Сергий (Страгородский) высту­пил с «Посланием к пастырям и пастве», где сообщалось об органи­зации Временного Патриаршего Священного Синода, получившего признание со стороны Советского правительства как центральное церковное управление. В этом же послании излагалась лояльная к Советской власти позиция деятельности Патриархата при сохране­нии безусловной верности православию «со всеми его догматами и преданиями, со всем его каноническим и богослужебным укладом». Впервые в условиях утвердившейся Советской власти в этом посла­нии с большой силой прозвучала патриотическая нотка: «Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской Родиной, радости и успехи которой — наши радости и успехи, и неудачи — наши неудачи, оставаясь православ­ными, мы помним свой долг быть гражданами Союза «не только из страха, но и по совести», как учил нас апостол (Рим 13:5).

Однако эти церковные деяния, соответствовавшие духу и букве христианского благочестия, не предотвратили новых волн репрессий, обрушившихся на Церковь, равно как и на другие религиозные общества и организации в конце 20-х и особенно в 30-е годы. Уско­рился темп ликвидации церковных общин¹⁴⁴, часто сопровождавшей­ся уничтожением храмов; еще большее число священнослужителей подвергалось заключению и ссылке, многие были физически унич­тожены, соответствующая обработка общественного мнения привела к тому, что даже посещение богослужений ставило человека под подозрение. Все это было одним из ярких проявлений так называ­емого культа личности, характеризовавшегося террором, охватив­шим все слои советского общества, в том числе и отнюдь не в пос­леднюю очередь — Церковь.

В середине войны в отношении Советского государства к Церкви произошла существенная перемена к лучшему. Архиерей­ский собор 1943 г. избрал митрополита Сергия на пустовавший 18 лет Московский Патриарший престол, и в жизни Церкви начался новый этап. По всей территории Советского Союза в городах и селах вновь создавались церковные общины, открывались храмы и монастыри, возобновилось, хотя и в крайне скромных масштабах, издание духовной литературы, вскоре были открыты первые ду­ховные учебные заведения.

Причину всех этих изменений к лучшему следует искать, с одной стороны, в ярко выраженной патриотической деятельности Церкви, не только благословлявшей народ на борьбу с иноземными захват­чиками, но и активно содействовавшей этой борьбе морально и ма­териально, а с другой — в понимании Советским правительством, что сплочение всех слоев и сил народа необходимо для достижения победы, для спасения нашего народа от рабства и уничтожения.

Казалось бы, лояльность Церкви к Советскому государству, базирующаяся на патриотических чувствах верующих, а также на­копившийся за десятки лет позитивный опыт церковной жизнедея­тельности в условиях советского общества, давали в послевоенные годы основание надеяться на беспрепятственное и никем не наруша­емое осуществление Церковью присущих ей функций — спасения людей дарованными Церкви ее Божественным Основателем благо­датными средствами, прежде всего — Словом Божьим и Таинства­ми. Однако в конце 50-х годов отношение руководства страны к Церкви снова резко изменилось к худшему.

Снова закрывались и сносились храмы, было ликвидировано большинство монастырей, из восьми семинарий закрыты пять. Уси­ление антирелигиозной пропаганды и агитации сопровождалось на­логовым давлением на мирян, выполняющих в Церкви оплачивае­мые работы (певчие, шоферы, бухгалтеры и т. п.)¹⁴⁵.

Начиная с 1965 г., ситуация постепенно стала изменяться в лучшую сторону, а в настоящее время Церковь в нашей стране не только пользуется большой свободой деятельности, не только ум­ножается число церквей и монастырей, но Церковь принимает все большее участие в социальной жизни.

Сложная история Русской Православной Церкви позволяет наглядно проследить колебания отношения государства к Церкви и соответственно изменения условий ее жизнедеятельности. Следует отметить, что с 1927 г. Церковь неизменно сохраняла лояльность к Советской власти и все трудности взаимоотношений были обуслов­лены политикой государства.

Можно надеяться, что по милости Божьей отношение к Церкви нашего общества и государства приобретет в дальнейшем стабиль­ность и будет основываться на законодательных принципах, проник­нутых заботой об охране права любого человека на подлинную свободу исповедания и реализацию своих религиозных убеждений.

Религия и семья

Религия и государство

Религия  и наука