Так выглядит наше церковное осмогласие со стороны текста богослужебных песнопений. Как же "спраьляется" со своей задачей мелодия? Ответить на этот вопрос может только мелодия знаменная. Осмогласие - основной закон нашего церковного пения; но закон этот написан языком знаменной мелодии в крюковой семиографии, поэтому и читается он в знаменной же мелодии. Более того, знаменный распев раскрыл во всей полноте и совершенстве сами идеи православного осмогласия: прочие распевы раскрывают только отдельные его стороны. Как естественное отражение православно-русского религиозного самосознания, как голос, исходящий непосредственно из глубины верующего сердца, знаменная мелодия передает небесные истины с возможнойдля нашего восприятия точностью, превосходя позднейшие церковные распевы своей духовностью и широтой интерпретации.

Мы рассмотрели две характеристики гласовьгх мелодий: одна из них относится непосредственно к ладам античной музыки, а другая, как уже было отмечено, касается мелодии знаменной, воспринимаемой на слух, вне зависимости от текста. Полной, исчерпывающей, собственно церковной характеристики осмогласия на сегодняшний день у нас нет. Итак, оставляя в стороне избитую теорию тетрахордов, попытаемся создать такую характеристику на основании полученных уже нами данных в области текста и в рамках системы гласовых строк (попевок), начертанной и переведенной на современный музыкальный язык профессором В.М.Металловым. Было бы излишне приводить здесь полностью всю эту систему и другие положения исследователей; но прежде чем говорить о каждом гласе в отдельности, необходимо обратить внимание на общие свойства знаменного осмогласия.

По замечанию теоретиков, знаменная мелодия носит характер минорно-мажорный: в ней нет ни чистого мажора, ни чистого минора в современном понимании. Однако это отнюдь не означает, что она бессмысленна или неопределенна. Едва ли можно согласиться с профессором Металловым, утверждающим, что в гармонизации знаменных мелодий минор или мажор - дело "вкуса гармонизатора" [2.21, 82], и что, якобы, "только при окончании своем знаменное песнопение получает решительную каденцию и окончательное утверждение в миноре или мажоре" [2.21, 82]. Что получилось бы в таком случае из Великого канона, канона Великой Субботы или трипеснеца К Тебе утренюю? При двояком толковании мелодии эти трогательные по содержанию песнопения должны превратиться в нечто бессмысленное, музыкально серое.

Знаменная мелодия состоит из мелодических строк. По принципу трехстепенности знаменного звукоряда их можно разделить на три категории: светлые, мрачные и средние; в затруднительных случаях мерилом должен быть текст данной строки или общий характер песнопения в целом, а не фантазия гармонизатора. Возвещая Царствие Божие, отражая радости и скорби его, знаменная мелодия никогда не потворствует испорченной грехом человеческой природе. Знаменную мелодию вполне можно сравнить с византийской иконописью: она не живописует, а иконописует. Мы называем икону "окном" в Горний мир; но при этом не следует забывать, что "окно" это, образно говоря, имеет "стекло" - "Божественное истощание", которое как бы ослабляет проникающий через него Небесный Свет в меру наших земных понятий и способностей. Наружная (обращенная к нам) сторона этого "стекла", естественно, бывает покрыта слоем нашей греховной пыли и копоти; через эту-то призму мы и получаем тихий свет святыя славы безсмертнаго, и чем чище эта призма, тем яснее воспринимается нами Божественный Свет. Отсюда и неясность, и сухая строгость, и мрак, и все то, что нам кажется в иконе странным. Все это относится также и к иконописи звуковой. В деле благовестия Царствия Божия обе эти иконописные системы взаимодействуют. Разница между ними состоит только в том, что одна действует на зрение, а другая - на слух. В системе наших богословских наук нет "изобразительного" богословия как школьного предмета, но зато в самом Православии существует богословствующая изобразительность, которой насыщено наше богослужение и все его принадлежности.

Когда человек впервые попадает в православный храм, освещенный лампадами, а не электричеством, он сразу же чувствует, что попал в какой-то особый, таинственный мир, мир "не от мира сего". Точно такое же впечатление производит и знаменная мелодия в сравнении с новейшими композициями. Вот, например, знаменитое веделевское "Покаяние". Никто не станет спорить, что в этой мелодии звучит покаяние, но покаяние не церковное, а субъективное и сценическое. Это покаяние - покаяние не перед Богом, а перед человеком, вернее, перед самим собой. Совсем не то слышится в смиряющей знаменной мелодии этого песнопения, положенного Уставом на восьмой глас. Здесь мы слышим и умиление духовное, и сокрушение о грехах, и надежду спасения. Мелодия знаменных песнопений, как известно, всегда отражает их содержание. Однако и с этой стороны мы отмечаем много непонятного для нас, и это происходит опять же по причине духовности знаменного осмогласия.

Творцы текста песнопений, будучи в то же время и творцами их мелодий, имели широкие возможности - досказать (и на самом деле досказали) музыкой то, чего не может в точности передать слово в поэзии. Поэтому, несмотря на то, что каждый глас имеет собственные характерные признаки в самом тексте, по которым нетрудно определить глас данного песнопения и без гласовой цифры, существуют песнопения, которые принадлежат разным гласам, хотя и кажутся аналогичными по содержанию. В этом заключается одна из тайн нашего церковного творчества, недоступных для "душевного человека" (I Кор. 2, 14). Эта тайна проясняется по мере нашего углубления в смысл текста и мелодии. Например, почти рядом стоящие песнопения из службы Успения Матери Божией - литийная стихира на И ныне и первая стиховная: оба песнопения начинаются почти одинаковыми словами (Воспойте и Приидите воспоим), оба призывают нас к пению в честь Богоматери. В том и другом говорится о Ее Успении; но первая принадлежит пятому гласу, а вторая - четвертому, потому что пение бывает разное, о чем и говорит гласовое содержание стихир. Первая краткая стихира (5-го гласа) призывает нас воспеть песнь "предпосылающую", сопутствующую всесветлой душе Ее навстречу грядущему Спасителю; во второй же, начертав образ Богоматери, песнотворец влагает в наши уста архангельское приветствие и завершает песнопение молитвенным обращением к Самой Царице Небесной. Все эти черты, как нам известно, принадлежат упомянутым двум гласам. Таких примеров можно привести немало. Все они говорят о том, что характерные особенности гласов нельзя рассматривать чисто формально: одно и то же выражение и даже целое предложение может иметь различный смысл, в зависимости от основной идеи данного песнопения в целом или от порядка расположения смежных строк. Например, стихиры недели Цветоносия 1-го, 3-го, и 6-го гласов начинаются словами: Прежде шести дней пасхи. Во всех этих песнопениях говорится о событиях, связанных с Вифанией; но в первой говорится о величии Божественного гласа Господня, потрясшего адово царство, во второй излагается радостное событие - воскрешение Лазаря, а в третьей дается трогательная картина приготовления последней пасхальной вечери.

Бывают песнопения, в которых мелодия, кажется, прямо противоречит содержанию текста: содержание радостное, а мелодия мрачная или наоборот... Вот, например, литийная стихира Богоявления Господня Днесь тварь просвещается 8-го гласа. Начало здесь светлое, веселое, а мелодия мрачная, умилительная. Но коль скоро мы начинаем вникать в содержание этого песнопения, нам все становится понятно. Речь здесь идет о Божественном снисхождении, возвысившем наше падшее естество. Песнопение это звучит трогательно и царственно. Примерно такую же картину мы видим и во второй воскресной стиховной стихире первого гласа. Да радуется тварь, небеса да веселятся. Несмотря на радостное содержание, песнопение это звучит мрачно, хотя и с оттенком некоей духовной сладости: именно эту сладость нашей радости творец и хотел здесь подчеркнуть.

Наконец, приведем в пример ирмосы канонов Пасхи и Рождества Христова (первый). Кажется, что может быть светлее и радостнее этих песнопений? Однако в знаменном изложении мы слышим совсем иное. Все Божественное здесь, как и вообще в знаменном распеве, изображается в мрачных тонах, образно говоря, в лучезарном багровом свете. Божество есть огонь, поядающий терние греха (Евр. 12, 29). Но чувство страха и печали бывает только в первый момент прикосновения святыни к падшей душе: по мере духовного совершенствования и углубления в тайны Горнего мира, по мере веры и любви мучительное чувство сменяется состоянием благостной надежды и неземной радости. Все это точно отражено в соответствующих местах приводимых нами канонов. В Рождественском каноне слышится едва заметная печаль (грех и Божественное снисхождение). Состав мелодических строк этого песнопения следующий: светлых 10, мрачных 25 и средних 26.

Мелодия Пасхального канона проще мелодии Рождественского, но и там встречаются в соответствующих местах мрачные строки. Концы ирмосов обоих этих канонов даны в мрачных строках: творец этим напоминает нам, что радость наша - земная, ограниченная рамками падшей человеческой природы. Эту умеренность можно приметить даже в самых светлых строках обоих канонов.

Как пример сочетания скорбного содержания с радостной мелодией, можно назвать хвалитные стихиры утрени Великого Пятка, написанные в мелодии третьего гласа. Конечная строка последней из них и воскресый из мертвых дает основание предполагать, что творец хотел этим внести в службу некоторый элемент света Воскресения как события, исторически уже совершившегося, чтобы воспоминание о святых страданиях Христовых не повергало бы нас в беспросветный мрак печали; тем более, что песнопения эти, дающие общую заключительную картину страданий Спасителя, положены после девятого Евангелия (Ин. 19, 25-37), повествующего о Его смерти, которая положила конец этим страданиям.

Таким образом, и здесь мы видим "иконописный стиль" знаменной мелодии. И здесь она встает перед нами как мелодия духа, мелодия Неба, мелодия, через которую Церковь преподает неизреченную премудрость Божию, "в тайне сокровенную" (I Кор, 2, 7). Именно в том и заключается вся ценность нашей знаменной мелодии, что она учит нас и самое Православие понимать православно через православно-богословскую интерпретацию содержания церковно-богослужебных песнопений.

Знаменное осмогласие, как известно, отличается богатством мелодической философии. Каждый знаменный глас содержит множество мелодических строк (кокиз). Одни из них принадлежат нескольким гласам, другие - двум или трем. Но каждый глас имеет свои характерные, ему одному только принадлежащие кокизы, которые и отражают его идейную сущность. Первый глас имеет таких строк десять, в том числе четыре строки светлого характера. Мелодии некоторых строк весьма сходны между собой, но все они употребляются только в первом гласе, кроме "кулизмы", которая употребляется и в пятом гласе. Наиболее важное значение имеют следующие: "удра", "стезя", "долинка", "рафатка", "пригласка" и "кулизма". Кокиза (строка) №1 ("удра") применяется обычно там, где надо придать характер величия, важности, триумфа: например, на слова преукрашенная божественною славою (1-й ирмос первого канона Успения Божией Матери), побеждаются (там же, 9-й ирмос) и т.п. Если при этом надо придать еще некоторый оттенок мягкости, то дается "стезя великая". Там, где текст носит характер духовной сладости, дается "рафатка" или же другая, сходная с ней по мелодии строка, смотря по тексту. В конце предложения дается обычно "долинка 77", если окончание носит характер твердый (радость, покой, полное завершение); в противных случаях ставится "кулизма" или кокиза №17.

Второй глас имеет 8 характерных строк: две светлых, одну среднюю и пять мрачных. Глас этот, как и первый, имеет всего 85 строк, но большинство из них - это строки, общие многим гласам. Основными строками этого гласа можно считать "вознос конечный" (применяется в конце песнопений светлого характера), "опочинку" (ею начинаются песнопения торжественные), "колыбцы", "возраз", "кокизу" и "опромет". Попевки "колыбцы" и "возраз" применяются в местах мгновенного взлета мысли (см. первую стихиру навечерия Рождества Христова на "Господи воззвах"). Строка, называемая "кокизой", передает основную идею гласа - переход от худшего к лучшему состоянию (см. догматик, строки Прейде сень законная и праведное). Попевка "воскличие" применяется там, где мелодия близко подходит к шестому гласу.

Из числа 45 строк третьего гласа основными являются четыре: "перевивка", "фита двоечельная", "поворотка" и "уломец". Все они, кроме "поворотки", имеют светлый характер. У Металлова в их число входят и мрачные попевки, но они почти нигде не применяются, кроме ирмосов и некоторых стихир, где по ходу мысли требуется мрачный оттенок, например, 7-я воскресная стихира на Господи воззвах Недостойне стояще

Четвертый глас имеет одиннадцать характерных строк: шесть светлых, четыре мрачных и одну среднюю. Строки №№ 1-2 ("ромца" и "удоль") употребляются в начале некоторых песнопений: они создают полумрачный смягчающий колорит, "молебную" мягкость. То же следует сказать и о попевке №12 ("пастела"), применяемой с этой же целью в середине песнопений. Шесть светлых кокиз характеризуют этот глас, как светло-солнечный.

Пять основных попевок (кокиз) пятого гласа носят светлый характер; прочие строки этого гласа создают туманный фон с отблеском восходящего солнца.

Совершенно противоположную картину мы видим в шестом гласе. Здесь не только характерные строки - "стезя", "удоль", "вознес", "переводка", - но и большинство прочих попевок имеют мрачный характер. К средним можно отнести "подъемы" и "подъезды" (их всего семь). Шесть светлых попевок вводятся в мелодию лишь для того, чтобы мелодия не превратилась в беспросветно-мрачную. Строки эти заимствованы из других гласов: они, как мелкие ясные звезды, разбросаны по мрачному фону мелодии этого гласа. В шестом гласе один самоподобен Все отложивше, имеющий светлую (вернее, тусклую) мелодию с мрачным окончанием; но ни в крюковых, ни в нотных книгах мы не находим мелодий светлых среди песнопений этого гласа. Шестой глас смело можно назвать гласом мрачным, что подтверждает и содержание текста его песнопений. Знаменная мелодия всегда верна выражаемому ею тексту. Попытки новейших композиторов и творцов позднейших церковных распевов (например, греческого) придать этому гласу чуждый ему светлый характер следует расценивать как одностороннее понимание, если не сказать - искажение нашего церковного осмогласия.

Премирное содержание седьмого гласа знаменное осмогласие выражает несложными мелодическими строками. Это и понятно: небесная жизнь проста, и в то же время непостижима. Основные строки этого гласа носят характер или средний, или светлый, но погласица (у Металлова ее нет) и в тексте, и в мелодии звучит мрачно.

Все основные строки восьмого гласа, за исключением одной только 37-й ("качалка", она легла в основу мелодии 8-го гласа греческого распева), имеют мрачный и полусветлый характер. Прочие светлые строки этого гласа заимствованы из других гласов. Это сделано с той же целью, что и в шестом гласе. Светлые попевки чаще всего встречаются в ирмосах.

Необходимо еще раз подчеркнуть, что характерные кокизы (попевки) отнюдь не создают полной гласовой мелодии: они являются только основами гласа на фоне множества других строк, принадлежащих другим гласам.

Общие свойства знаменного осмогласия.

Мы рассмотрели важнейшие стороны знаменного распева. Взглянем на него теперь со стороны богослужебно-эстетической.

Совершенство нашего русского знаменного осмогласия заключается, главным образом, в многогранности и самобытности гласовых мелодий. Это отмечено уже многими исследователями знаменного распева [2.20, 35-59 ]. Особенно ясно выразил эту мысль А.А.Игнатьев, последний из наших церковно-музыкальных теоретиков старой (дореволюционной) эпохи. "Знаменный распев к концу своего развития отлился в несколько десятков музыкальных фраз, мелодических оборотов, или, как их принято называть, певческих строк. Эти певческие строки представляют собой напевные гласовые типы, совершенно установившиеся, не подлежащие изменению, расширяемые и украшаемые только посредством речитативных частей, в зависимости от текста и частей предложений... В знаменном распеве чередование строк подчинено высшему художественному закону творчества... Такая музыкальная фразировка имеет за собой все признаки высокого художественного творчества... Знаменный распев представляет вполне доступное усвоению и изучению, редкое по древности и неоценимое по художественным красотам музыкально-певческое достояние Русской Церкви, равного которому нет ни в западных, ни в восточных христианских обществах" [2.12,423]. Автор отмечает здесь очень важную деталь. Знаменные песнопенияне "порабощаются" осмогласием: они подчинены гласу в основных вариантах, в частностях же на первом месте всегда стоит текст. Как бы ни был богат глас своими основными (характерными) строками, он не сможет только ими выразить всю глубину содержания песнопений; на каждое грамматическое предложение дается попевка, передающая данную мысль с возможной точностью в пределах гласа, определяющего общее содержание данного песнопения в целом. Для этой цели в знаменном осмогласии существует ряд кокиз (попевок) "общезнаменных", то есть принадлежащих нескольким гласам. Так, например, в первой стихире на воззвах в день Сретения Господня, на слова видех бо Спаса моего дана попевка №72 ("руза"), которая, хотя и значится в первом и седьмом гласах, но по характеру мелодии относится больше к седьмому гласу, гласу премирному. Такой модуляции требует содержание текста в данном случае. Но этим нисколько не умаляется значение осмогласия, а наоборот, возвышается. Если бы наши знаменные песнопения звучали в строго определенной (стандартной) мелодии данного гласа, они ничем не отличались бы от обыкновенных песен и, тем более, от хоралов, где мелодические строки идут в числовом порядке по общему мотиву, в какой-то мере соответствующему идее данного произведения. В знаменном песнопении основная идея определяется гласом, а в частностях даются строки, наиболее соответствующие содержанию текста по каждой отдельной строке. Таким образом знаменное песнопение - это совокупность кокиз, управляемых текстом по законам осмогласия.

Входя в состав службы церковно-богослужебного дня, всякое знаменное песнопение, - будь то стихира, канон, тропарь, - является членом единого целого, и потому должно рассматриваться не иначе, как в общей сложности с другими членами. Такое же отношение имеет и каждая кокиза к прочим кокизам, входящим в состав данного песнопения.

Кокиза, взятая в отдельности, аналогична самоподобну. Д.В.Разумовский в своей "Азбуке" приводит мелодии их вместе с текстом. Разница между самоподобном и кокизой состоит в том, что мелодия самоподобна - строго стереотипна, а мелодия кокизы - условна и растяжима в зависимости от распеваемого текста.

Кокиза в музыкальном синтаксисе знаменной системы - это то же, что предложение в речи. Взятая в отдельности, она имеет такое же значение, как и предложение вне контекста. Мало знать смысл и идейное значение кокизы: надо понимать, в какой связи она находится с предыдущими и последующими строками. Одна и та же попевка, с одним и тем же мелодическим содержанием, в разных положениях может принимать различные оттенки. Мелодия попевки при повторении ее с измененным (хотя бы даже частично) текстом изменяется соответственно последнему. Так, в первой, знакомой уже нам стихире Сретения Господня Глаголи Симеоне, на словах Сей есть от девы и Сей есть от Бога одна и та же строка изменяется: на словах от девы, в переходе от "соль" к "ля" слышится некоторая осторожность, нежность, а на словах от от Бога - большая решительность.

Знаменная мелодия - это звуковая "мозаика": она может состоять не только из целых "камней", но и из половинок, и даже более мелких частиц этих камней, лишь бы они передавали мысль.

Совокупность мелодических строк знаменного распева подобна цветущей флоре. Искусная рука художника-песнотворца берет из этого мелодического "цветника" нужный материал и, в соответствии с законами священной поэзии, распределяет его по ходу распеваемого песнопения. В результате такого целесообразного размещения мелодических строк создается прекрасное художественное произведение, назидающее и питающее душу.

Как уже говорилось, знаменный распев не знает сплошного мрака, равно как и сплошного света. Общегласовый мелодический колорит - это не колер жидкостей: здесь не может быть сплошного цвета. Отнимите у шестого гласа "мережу 65", имеющую светлое окончание, - и глас этот станет беспросветным; а если мы лишим мрачных и полумрачных кокиз (попевок) глас четвертый, и даже такие гласы, как третий и седьмой, - они превратятся в веселые гимны, утратив тончайшие оттенки мелодического богомыслия. Как плод Святого Духа - "Сокровища благих", знаменная мелодия богата многочисленными вариантами; но как одна душа не может сразу вместить всей полноты духовной жизни, так и одно песнопение не вмещает всей полноты распева. Знаменный распев надо рассматривать не иначе, как в целом его виде, как единый голос единой Русской Православной Церкви.

Итак, из попевок составляются песнопения, а из песнопений - полная церковная служба. Из знаменной сокровищницы извлекаются "цветы" - кокизы для мелодического "венка" - песнопения. Совокупность таких "венков" - праздничная служба - является единым великим "венком", украшающим духовное торжество.

Гласовые песнопения в службах великих праздников.

Прототипом такой многогранности является "всепразднественный" день Святой Пасхи. Служба этого всесветлого праздника состоит из песнопений (воскресных и специальных) первого и пятого гласов, отражающих начало и завершение величественного победоносного триумфа. В продолжение всей Светлой седмицы идея Воскресения Христова передается во всех воскресных песнопениях Октоиха: один лишь апокалиптический седьмой глас не входит сюда. Затем, в течение всего богослужебного года Святая Церковь раскрывает перед нами все главные стороны Воскресения Христова: то изображает его как триумф победоносного исхождения Господа от смерти к жизни, при всеобщем ликований Сил Небесных; то повествует о первых часах загробной жизни Его Божественной Души (сошествие во ад); то призывает к всеобщей радости небесных и земиных; то изображает это событие, как светлое, всепразднественное торжество Церкви; то вместе с Мироносицами поклоняется Воскресшему при гробе, озаренном лучами восходящего солнца; то возвращает нас к прошлому - ко гробу, аду и тьме, упраздненной светом Воскресения; то указывает на Воскресение как на залог вечного райского блаженства и покоя в Боге; то, наконец, проповедует это событие как начало Небесного Царствия, как основу вечной жизни.

То же можно наблюдать и в службах всех вообще великих церковных праздников. Каждая такая служба состоит из песнопений, принадлежащих нескольким гласам. В них также раскрываются, повозможности, все главные стороны праздника, но уже не так широко, как в песнопениях Светлой седмицы. Вот перед нами служба Благовещения Пресвятой Богородицы. На первый взгляд, все песнопения здесь одинаковы - все говорят об одном и том же событии. На самом же деле это не так. Хотя тропарь этого праздника и начинается строкой, более подходящей к первому гласу, однако в следующей строке уже ясно слышится признак четвертого гласа ("явление"). Далее, шесть стихир праздника принадлежат первому гласу, две - второму, одна - восьмому и четыре - четвертому. В песнопениях первого гласа Церковь изображает Благовещение как начало величественного Пришествия Сына Божия на землю. Вот Безплотный раб в шестой месяц посылается к одушевленному граду и двери мысленной, небесный воин - к палате пресвятыя славы, чтобы возвестить о начале Нового Завета, новой эры: чувствуется величие, великолепие, небесная слава, начало нового - черты первого гласа. В песнопениях четвертого гласа говорится о том же событии, но уже в другом свете. Здесь говорится о Благовещении, как о светлом празднике, в котором радость наша (а не назаретская только) соединяется с торжеством всей твари, где Церковь земная и Небесная соединяются во едином светлом торжестве.

Очень хорошо это выражено в стиховном "славнике". Днесь радость благовещения, девственное торжество, нижняя с вышними совокупляются, адам обновляется, и ева первыя печали свобождается: и сень нашего существа, обожением приемшаго смешение, церковь Божия бысть. О таинства! Образ истощания неведом, богатство благости несказанно. Ангел служит чудеси: девича утроба сына приемлет: Дух Святый низпосылается: отец свыше благоволит: и изменение общим творится советом. В немже и имже спасшеся, вкупе с Гавриилом к деве возопиим: радуйся, обрадованная: В одной из двух стихир второго гласа трактуется Благовещение как залог перехода (изменения) мира от худшего к лучшему состоянию. Во второй стихире, написанной также во втором гласе, в нежно-трогательных тонах изображается прикосновение небесной вести к миру через Чистейшую Душу Приснодевы. В стихирах шестого гласа дается умилительно-трогательная сторона события - диалог Архангела с Девой. Диалог этот повествовательно изображается и в других песнопениях праздника, особенно в каноне; но здесь подчеркивается трогательность его и девственная чистота Марии. Единственная стихира, написанная в восьмом гласе, звучит восклицательно, как похвала вообще. Песнопений 3-го, 5-го и 7-го гласов в этой службе нет, потому что в празднуемом событии нет соответствующих идей: здесь нет ни завершения торжества, ни вечного покоя, ни неизреченной радости.

Возьмем еще одну службу - Богоявления Господня. Здесь художники - песнописцы также раскрывают перед нами гласовые стороны священного события в соответствующих аспектах церковного осмогласия посредством разнообразных "красок" священной поэзии. Состав песнопений здесь такой: первого гласа - четыре, второго - одиннадцать, четвертого - шесть, шестого - три и восьмого - два. Доминирующее положение в этой службе занимают песнопения первого, второго и четвертого гласов. К первому гласу относится праздничный тропарь, характеризующий этот праздник как величественное начало "Тройческого поклонения", как день благолепнейшего "помазания" Сына Человеческого на служение спасения мира, как торжественный выход Его на проповедь. Эта же идея содержится и в других песнопениях первого гласа, положенных в этот день. В песнопениях четвертого гласа отмечена светло-солнечная сторона праздника: как в кондаке, так и в стиховных стихирах говорится о "неприступном Свете", просветившем вселенную, о Сыне Божием, пришедшем в мир от небесной славы. Церковь призывает своих чад уподобиться мудрым девам и встретить Грядущего Господа светлым торжеством. Но в празднуемом событии есть и трогательная сторона, нежная. В песнопениях второго гласа излагается диалог Предтечи с Христом-Спасителем. В нем мы видим и глубочайшее смирение Богочеловека, и будущность нашего спасения в лице Грядущего ко крещению Господа: Он явился на Иордане, но самое дело спасения еще впереди. Встречайте Господа! Вот Он, "Крепкий во бранех" грядет ко крещению, чтобы разрешить осуждение Адама Первозданного. Как громовые раскаты, возгремел "над водами многими" свидетельствующий глас Небесного Отца.

В стихирах шестого гласа трогательная сторона, как и должно быть, углубляется, ты мя освяти, Владыко, божественным явлением Твоим: по земли ходиши певаемый от серафим, и раб владыку крещати не научихся... , - говорит Креститель.

Есть в этой службе песнопения и "вопиющего" характера: Глас Господень на водах, Ко гласу вопиющаго в пустныни. Есть одно песнопение "чистого света" - прокимен великого освящения воды Господь просвещение мое.

В великие праздники первое место по количеству песнопений занимает глас первый (82 песнопения); за ним следуют гласы: второй (71), четвертый (65), шестой (58), восьмой (32), третий (8) и седьмой (6). В Триоди Постной на первом месте стоит глас шестой, а в Триоди Цветной - второй. Таким образом, в песнопениях великих праздников шестой глас занимает четвертое место, а не первое, как голословно утверждает Д.В.Разумовский [2.31, 202].

Вот какими "цветами" поэзии и мелодии украшено отцами Церкви наше богослужение. Язык искусства трудно передать словами. Более того, искусство мало понимать только: его надо уметь воспринимать. Как бы ни старались словами описать слепому красоту картины, или глухому - музыку, слова никогда не заменят восприятия. Здесь требуется особое чутье, особый слух, на приобретение которых не существует пока еще готовых рецептов. Особенно трудно это дается в области музыки, потому что она передает мысли, чувства и настроения так, как никакое слово передать не может; поэтому мы ее и ценим. Но если такова музыка вообще, то что можно сказать о музыке церковной - искусстве "не от мира"?

Являясь "зеркалом" богослужебного текста, знаменная мелодия передает очень много такого, что улавливается только духовно, что читается, как говорят, "между строк" и потому является "нечитаемым" для человека, да еще к тому же, "душевного". Максимальная выразительность знаменной мелодии дает нам основание именовать эту мелодию не только "словесной", но и священной в истинном смысле этого слова, ибо она отражает священный текст так, как только возможно воспринять человеку, не утратившему окончательно духовный слух.

Наши древние песнописцы, знаменотворцы и песнорачители мудро сочетали здесь богомыслие с музыкальной красотой, вразумительность - с искусством, духовную простоту - с мудростью, церковность -с народным творчеством. В знаменном песнотворчестве, как и в нашей древней иконописи, чувствуется некая богопросвещенность.

Таким образом, вопрос о том, нужен ли знаменный распев в богослужении Русской Православной Церкви - это то же, что и вопрос о значении молитвы, Устава, богослужебного языка и всего вообще, что составляет наше православное богослужение.

Личность Христа-Спасителя называют чудом истории; да и Священное Писание есть идеологическое чудо, а если это так, то и отражающая его знаменная мелодия является таким же чудом. В ней звучит спасительная сила Божия, невыразимо действующая на верующую душу, и Божия премудрость, могущая сообщить "неизреченное" и иудею (т.е. богослову), и эллину (т.е. музыкально образованному), если тот и другой, кроме своей земной мудрости, сильны духовно.

Глава вторая .Знаменная семиография.  Отношение безлинейной нотации к знаменной мелодии.

Гласы седьмой и восьмой.

Мелодические особенности гласов и их музыкальная философия.

Связь знаменной мелодии с безлинейной (крюковой) нотацией.