Из всех гласов нашего осмогласия самым скудным по количеству песнопений и музыкальных строк является глас седьмой: ему принадлежат только 37 песнопений по Триодям и Минеям (Октоих в счет не идет), и сам он имеет всего 37 мелодических строк. Являясь плагальным по отношению к третьему гласу, седьмой глас завершает и углубляет идеи своего автентичного гласа. Так, если догматик третьего гласа говорит: Како не дивимся и, насколько возможно, излагает православное учение о Воплощении, то догматик седьмого гласа говорит: пребыла же еси дева паче слова и разума, и чудесе рождества твоего сказати язык не может и проч. Таким образом, если третий глас есть глас предначатия вечной радости, то этот можно назвать гласом "премирным", апокалиптическим, эсхатологическим, гласом неведомого. Это можно видеть в его немногочисленных песнопениях.

Так, воскресный тропарь этого гласа прямо говорит об отверстии рая (слово "рай" в других воскресных тропарях не упоминается вообще). Седьмая стихира чина погребения мирян говорит о положении Первозданного в раю. Тропарь и кондак Преображения Господня, где речь идет о Присносущном Свете, а также канон Пятидесятницы о сошествии Святого Духа принадлежат седьмому гласу. К этому гласу относится и кондак Не ктому пламенное оружие хранит врат едемских: (Неделя Крестопоклонная). Вообще этот глас много говорит о будущем веке, недоведомом и непостижимом.

Текст песнопений седьмого гласа прост, как и отражающая его мелодия, но в этой "простоте" можно встретить такие вещи, над которыми невольно приходится задумываться. Вот, например, 3-я стихира воскресной стиховны: Страшен явился еси Господи, во гробе лежя яко спя: воскрес же тридневен яко силен, Адама совоскресил еси зовуща: Или 2-я стиховная стихира в неделю вечера: Виждь твоя пребеззаконная дела, о душе моя! И почудися, како тя земля носит; како не разседеся; како дивии зверие не снедают тебе; како же и солнце незаходимое сияти тебе не преста;. Таким образом, глас этот выражает нечто великое, непостижимое, страшное, сокрытое под сенью кажущейся простоты. Он величественен и прост, как небесная жизнь, которую он передает. В нем слышится покой, но не ночной и не гробовой, как в шестом гласе, а вечный покой в Боге, слабый земной отголосок Горнего Иерусалима.

Воскресный тропарь и догматик восьмого гласа характеризуют этот глас, как глас полноты, совершенства, высоты, как глас царственный, завершающий земное и указывающий на полноту и совершенство небесного. В других песнопениях, особенно воскресных, он также говорит о восхождении на высоту (стиховня великой вечерни в субботу вечера, 1-2 стихиры; 1, 2 и 3 воскресные стихиры на "хвалитех") и об окончательном завершении чего-либо (суббота мясопустная, канон, кондак, стихиры и другие песнопения восьмого гласа). В прочих песнопениях эти идеи раскрываются шире: выделяются некоторые частности.

Восьмой глас можно еще назвать гласом восклицания. Восьмая стихира погребения мирян звучит как плачевный вопль: большинство песнопений восьмого гласа также подчеркивают эту восклицательную сторону. Многие из них прямо начинаются междометиями: "увы", "о" или являются таковыми по своему общему содержанию (самоподобен О преславного чудесе!, стихира Днесь неприкосновенный (Воздвижение), Сия глаголет Господь иудеом (Великий Пяток). В песнопениях этого гласа идея восклицания часто выражается в форме громогласного призыва, торжественного или тревожного (Во благознаменитый день (Рождество Богородицы), Егда предстал еси Каиафе, Боже (Великий пяток) и многие другие. Таким образом, восьмой глас можно рассматривать и как глас "трубный", глас "высокого проповедания", - именно так звучат песнопения Глас Господень на водах, (Богоявление), Да веселятся небеса (Благовещение) и другие. Наконец, восьмой глас можно рассматривать как глас высокой похвалы (О тебе радуется).

Характерные особенности гласов в переводе на язык световых и цветовых понятий можно представить следующим образом : гласы первый и пятый - светозарные или тихо-светлые, второй глас - это глас рассвета, шестой - звездной ночи, третий и седьмой - бело-светлые или серебряно-лунные (один из них - более ясный, а другой -тусклый), восьмой и четвертый - гласы дневного света (один - утренний, а другой - дневной или ясно-солнечный).

Гласы второй четверицы, как уже говорилось, завершают и углубляют идеи своих автентичных гласов первой четверицы. Лучше всего это можно увидеть в антифонах. Творец этих аскетических песнопений, основываясь на собственном опыте, изобразил в них духовную жизнь, внутренний мир пустынножителя, мудро сочетав аскетическое содержание текста и музыкально-звуковую философию. Вот новоначальный подвижник делает первые шаги на своем поприще: Внегда скорбети ми, услыши моя болезни, Господи. И в ответ на это пустыня, в лице своих насельников-подвижников, утешает и ободряет его словами: Пустынным непрестанное божественное желание бывает. Это желание в будущем должно наполнить душу подвижника, Освободившегося от суетного мира. Но если в антифоне первого гласа молитва подвижника звучит неопределенно, равно как и ответ на нее "пустыни", то в антифоне плагального (пятого) гласа то и другое имеет ясный, определенный характер: он молится уже "давидскими", а не собственными словами об избавлении от языка льстива (тщеславия и греховной самоуверенности), а "пустыня" говорит ему о Божественном рачении, которое окрыляет подвижника, окрепшего уже в жизни духовной. То же самое видим мы и в других антифонах. Если в антифоне второго гласа пустынник, "пуская" робко свой взор на небо, просит спасти его одним лишь осиянием, а собратия его просят научить их самому покаянию и молятся о прощении ежечасных согрешений, то в антифонах плагального (шестого) гласа он уже уверенно "возводит" свои очи горе и просит ущедрить его для жизни духовной, а они (собратия), обогащенные смиренномудрием, просят устроить из них благопотребные сосуды, то есть, заполнить их души добродетелями вместо изгнанных оттуда страстей. Если в антифонах четвертого гласа пустынник просит "заступить" его от страстей, указывая ненавидящим Сиона (невидимым врагам) на силу Господню, то в антифонах восьмого гласа он говорит уже об искушениях, производимых непосредственно самим врагом, которого подвижник начинает побеждать при помощи Свыше. Такова картина подвижнической жизни во всех аспектах музыкально-звуковой философии православного церковного осмогласия.

Приведем другой пример - стихиру-осмогласник на день Успения Божией Матери. Здесь мелодические строки идут также в порядке плагальности. В первой строке (1-й глас) описано начало стечения апостолов к Одру Богоматери, а во второй - окончание этого стечения (5-й глас). В следующей строке (2-й глас) говорится о пришествии Господа Иисуса Христа с горними Силами, чтобы принять Ее Пречистую душу (исход души), а в следующей за ней строке плагального (б-го гласа) - о провождении пречистого Ее тела Ангелами (погребение). Затем в крюковых книгах дается строка 4-го гласа (в нотных синодальных изданиях мелодия идет в шестом). Эта строка изображает торжественную встречу Небесными Силами Всецарицы-Богоотроковицы и их возгласы, возвещающие Высшим Чиноначалиям о Ее пришествии. Следующая за тем строка 3-го гласа передает возглас Ангелов, призывающий Вышние Чиноначалия к достойной встрече Всецарицы: возьмите врата, и сию премирно подимите (свет); а в строке плагального (7-го) гласа говорится о неизреченном величии Богоматери, на Которую не могут взирать даже они сами (Ангелы). В следующей строке 4-го гласа говорится о "преизящном", превосходящем всякий ум, царственном великолепии Всецарицы (сияние паче солнца), а в строке плагального (8-го) гласа Церковь обращается к "вечно живущей с Живоносным Царем и Сыном" и просит о сохранении рода христианского (завершение и царствование). Конец песнопения дается опять в мелодии первого гласа: во веки светоявленно (начало).

Мы рассмотрели здесь только две темы осмогласия - пустынножительство и Успение Матери Божией. Каждая из них раскрыта здесь во всех восьми аспектах, причем, первая - в нескольких песнопениях, а вторая - в одном.

Рассмотренная нами характеристика гласов возвращает нас снова к вопросу о восьмеричности. Идея нашего церковного осмогласия, как мы уже заметили, уходит своими корнями в глубь библейской древности, к первой седмице миробытия. Сопоставляя наши гласы с днями творения и вникая в идейную сущность тех и других, мы находим удивительное сходство между ними. Так, глас первый соответствует дню света - прообразу Светлого Христова Воскресения, второй глас - небесной тверди - чувственному фактору общения двух миров (Пс. 120, 1; Ин.17, 1), третий - дню "красоты сельной" (Пс. 49, 11) "зеленого царства" природы, вещественного рая, четвертый - дню солнечного света, пятый - дню восходящего солнца, шестой - дню сотворения "перстного" и его падения (потенциальная смерть), седьмой - дню вечного покоя в Боге (суббота), восьмой - Царству Небесному - исполнению всяческих. Достойно замечания также и заключение Бытописателя на каждый день творения: И бысть вечер и бысть утро (Быт. 1, 5). Идея вечерней жертвы легла в основу нашего богослужебного круга (Пс. 140, 2): церковно-богослужебные сутки начинаются с вечера; с этого же времени начинается и церковный глас по Октоиху, и всякое вообще церковное празднество. Такова первая, древнейшая основа нашего осмогласия.