Последняя глава в отрицательном свете трактовала проявление половых импульсов; я почти не коснул­ся положительных сторон христианского брака.

Обсуждать супружеские отношения я не хотел бы по двум причинам. Первая - в том, что христи­анское учение о браке крайне непопулярно. А вто­рая - в том, что сам я не был женат и, следователь­но, могу говорить только с чужих слов. И все же я думаю, что, рассуждая о христианской морали, едва ли можно обойти их стороной.

Христианская идея брака стоит на словах Хрис­та о том, что муж и жена - единый организм. Ведь именно это означают слова «одна плоть». Христиане полагают, что когда Он произносил их, Он просто констатировал факт, как констатируют факт сло­ва, что замок и ключ - единый механизм или скрип­ка и смычок - один музыкальный инструмент. Он, Изобретатель человеческой машины, сказал нам, что две ее половины - мужская и женская - созданы для того, чтобы соединиться в пары, причем не толь­ко ради половых отношений; союз этот должен быть всесторонним. Половые связи вне брака тем и урод­ливы, что человек пытается отделить одну сторону (половую) от всех остальных. Однако именно в не­разделимости их - залог полного, совершенного со­юза. Христианство не считает, что удовольствие, по­лучаемое от половых отношений, более греховно, чем, скажем, удовольствие от еды. Но оно считает, что нельзя прибегать к ним лишь как к источнику удовольствия: это так же противоестественно, как, например, наслаждаться вкусом пищи, не глотая и не переваривая, то есть жевать и выплевывать.

Тем самым христианство учит, что брак - союз двух людей на всю жизнь. Разные церкви придерживаются на этот счет не со всем схожих мнений. Некоторые не разрешают развода совсем. Другие разрешают его очень неохотно, только в особых случаях. Очень печально, что между христианами нет согласия в таком важ­ном деле; но справедливость требует сказать, что между собой различные церкви согласны все же гораздо больше, чем с окружа­ющим миром. Для любой церкви развод - ампутация части жи­вого тела, хирургическая операция. Одни считают ее настолько неестественной, что совсем не допускают. Другие допускают раз­вод, но как крайнюю меру, в исключительно тяжелых случаях.

Все они согласны с тем, что это скорее похоже на ампутацию обеих ног, чем на расторжение делового товарищества. Никто из них не принимает современной точки зрения на развод; теперь ведь считают, что, разводясь, люди как бы производят реоргани­зацию, необходимую, если между ними больше нет любви или один из них полюбил кого-то другого.

Прежде чем мы перейдем к этой точке зрения и ее связи с целомудрием, следовало бы проследить ее связь с другой добродете­лью, справедливостью. Справедливость включает в себя верность обещаниям. Каждый, кто венчался в церкви, торжественно и пуб­лично обещал хранить верность своему супругу до смерти. Обе­щание это схоже с всеми другими. Сдержать его должно независи­мо от половых отношений. Если половое влечение и впрямь ничем не отличается от других наших импульсов, то и относиться к нему надо как к любому из них. Как всякую тягу к излишествам, его надо контролировать. Если же половой инстинкт отличается от других тем, что болезненно воспален (именно так думаю я), то мы должны относиться к нему с особенной осторожностью, чтобы он не толкнул нас на бесчестный поступок.

На это кто-нибудь возразит, что обещание, данное в церкви - простая формальность, которую он не собирался соблюдать. Кого же он думал обмануть? Бога? Это неумно. Себя? Тоже не умнее. Невесту, ее родных? Это - предательство. Чаще всего, я думаю, молодожены (или один из них) надеется обмануть публику. Они хотят респектабельности, связанной с браком, но не желают пла­тить за нее. Такие люди - обманщики и самозванцы. Если они к тому же рады, что кого-то надули, мне нечего им сказать - кто станет навязывать высокий и трудный долг целомудрия тем, у кого еще не пробудилась тяга к честности? Если же они образумились, то обещание будет их сдерживать, и они станут вести себя, откли­каясь на зов справедливости, а не целомудрия. Если люди не ве­рят в постоянный брак, им, пожалуй, лучше жить вместе, не всту­пая в него. Это честнее, чем давать клятвы, которых ты не наме­рен исполнять. Конечно, совместная жизнь вне брака - это (с точки зрения христианства) грех прелюбодеяния. Но нельзя из­бавиться от одного порока, добавив к нему другой; распущенность не исправишь, добавив к ней клятвопреступление.

Очень популярная в наши дни идея, что единственное оправ­дание брака - любовь между супругами, вообще не оставляет ме­ста для брачных обетов. Если все держится на влюбленности, обе­щание теряет смысл и давать его не следует. Любопытно, что сами влюбленные, пока еще влюблены, знают это лучше, чем те, кто о них рассуждает. Честертон как-то сказал, что влюбленным при­суща естественная склонность связывать друг друга обещаниями. Любовные песни во всем мире полны клятв в вечной верности. Христианский закон не навязывает влюбленным того, что чуждо самой природе любви; он требует, чтобы они серьезно относились к тому, на что вдохновляет их страсть.

Конечно, обещание, данное, когда я влюблен, и потому, что я влюблен, обещание хранить верность всю жизнь обязывает меня быть верным даже в том случае, если любовь прошла. Ведь оно от­носится только к действиям и поступкам, то есть к тому, что я могy контролировать. Никто не вправе обещать, что будет всегда испы­тывать одно и то же чувство. С таким же успехом мы обещаем ни­когда не страдать головной болью или не быть голодными. Какой же смысл держать двух людей вместе, если они больше не любят друг друга? На это есть серьезные причины, скорее социальные: нельзя лишать детей семьи; надо защитить женщину (которая, воз­можно, пожертвовала работой, выходя замуж) от того, что муж ее бросит, как только она ему наскучит. Но есть еще одна причина, в которой я убежден, хотя мне не совсем легко объяснить ее.

И вот почему: слишком многие просто не могут понять, что если В лучше, чем С, то А может быть еще лучше, чем В. Они предпочитают понятия «хороший» и «плохой», а не «хороший», «лучший» и «самый лучший» или «плохой», «худший» и «самый худший». Они хотят знать, считаете ли вы патриотизм хорошим качеством. Вы отвечаете, что, конечно, патриотизм - качество хорошее, гораздо лучше, чем эго­изм, но всеобщая братская любовь - выше патриотизма, и если они вступают в конфликт, то предпочесть надо братскую любовь. Казалось бы, вы дали полный ответ, но ваши оппоненты видят в нем лишь желание увильнуть. Они спрашивают, что вы думаете о дуэли. Вы отвечаете, что простить человеку оскорбление гораздо лучше, чем сражаться с ним. Однако даже дуэль лучше, чем ненависть на всю жизнь, которая проявляется в тайных попытках унизить человека и всячески повредить ему. Если вы это скажете, от вас отойдут, жалу­ясь, что вы не хотите ответить прямо. Я очень надеюсь, что никто из читателей не отнесется так к тому, о чем я собираюсь говорить.

Влюбленность - просто дивное состояние, и во многом - полез­ное. Оно помогает нам стать великодушными и мужественными, рас­крывает перед нами не только красоту любимого существа, но и красо­ту, разлитую в мире, и, наконец, контролирует (особенно вначале) наши животные патовые инстинкты. В этом смысле любовь - великая победа над похотью. Никто не станет отрицать в здравом уме, что влюб­ленность лучше обычной чувственности или холодной самовлюбленно­сти. Но, как я сказал прежде, опаснее всего следовать какому-то из импульсов нашей природы любой ценой, ни перед чем не останавлива­ясь. Быть влюбленным - хорошо, но не самое лучшее.

Многое меркнет перед влюбленностью; но кое-что выше ее. Вы не можете класть это чувство в основание всей своей жизни. Да, оно благородно, но это всего лишь чувство, и нельзя рассчитывать, что оно с одинаковой силой будет длиться всю жизнь. Знание, принци­пы, привычки могут быть долговечны; чувство приходит и уходит. И в самом деле, что бы ни говорили, влюбленность преходяща. Да и то сказать, если бы люди пятьдесят лет испытывали друг к другу точно то же, что в день перед свадьбой, жизнь их была бы не слиш­ком завидной. Кто вынесет постоянное возбуждение и пять лет? Что стало бы с нашей работой, аппетитом, сном, с нашими дружескими связями? Но конец влюбленности, конечно, -не ко­нец любви; а любовь - именно любовь, не влюбленность - не про­сто чувство. Это глубокий союз, поддерживаемый волей, укрепляе­мый привычкой. Укрепляется она (в христианском браке) и благо­датью, о которой просят и которую получают от Бога и муж, и жена. Поэтому они могут любить друг друга даже тогда, когда друг другом недовольны (любите же вы себя, когда недовольны собой). Они могут сохранить любовь и тогда, когда каждый из них влюбился бы в кого-нибудь еще, если бы себе позволил. Влюбленность в самом начале побудила их дать обещание верности. Вторая, более спокой­ная любовь дает им силы хранить это обещание. Именно на такой любви работает мотор брака. Влюбленность была только вспыш­кой для запуска. Если вы со мной не согласны, то, конечно, скаже­те: «Он ничего об этом не знает, потому что сам не женат». Очень возможно, что вы правы. Но прежде чем вы это скажете, убедитесь, пожалуйста, что судите по личному опыту или по жизни своих друзей. Не судите на основании романов и фильмов! Надо очень много терпения и умения, чтобы выделить те уроки, которые нам действительно преподаны жизнью.

Из книг люди нередко получают представление, будто влюб­ленность может длиться всю жизнь, если вы не ошиблись при вы­боре. Отсюда вывод: если этого нет, значит, ты ошибся, надо сме­нить партнера. Те, кто так думает, не понимают, что и восторг новой любви постепенно угаснет. Ведь и в этой форме жизни, как и в любой другой, возбуждение приходит вначале, но не остается навсегда. То возбуждение, которое испытывает мальчишка при первой мысли о полете, уляжется, когда он придет в авиацию и начнет учиться. Восторг, который теснит вам душу, когда вы впер­вые попадете в прекрасное место, постепенно гаснет, если вы там поселитесь. Значит ли это, что лучше не учиться летать и не пере­селяться в красивые места? Нет. В обоих случаях, пройдя через первую фазу, вы почувствуете, как первоначальное возбуждение сменяется спокойным и постоянным интересом. Более того (я едва нахожу слова, чтобы выразить, какое значение этому придаю), только те, кто готов примириться с потерей трепета и довольство­ваться трезвым интересом, способны обрести новые радости. Че­ловек, который научился летать и стал хорошим пилотом, слышит музыку сфер. Человек, который поселился в прекрасном месте, радуется, насаждая в нем сад.

Я думаю, Христос имел в виду и это, когда сказал, что ничто не может жить, пока не умрет. Не пытайтесь удерживать удоволь­ствие, питаемое возбуждением, это опасная ошибка. Дайте возбуж­дению пройти, дайте ему умереть, переживите это и перейдите к спокойной заинтересованности, к счастью. Сделайте так - и вы увидите, что все время живете в мире новых радостей. Если же вы попытаетесь искусственно включить восторги в свое повседневное меню, то обнаружите, как они слабеют, все реже посещая вас; и вот уже вы доживаете жизнь преждевременно состарившимся, утра­тившим иллюзии человеком, которому все наскучило. Именно из-за того, что очень немногие это понимают, вокруг столько людей, ворчащих, что юность прошла впустую. Нередко они сетуют на ушедшую юность в таком возрасте, когда перед ними еще должны открываться новые горизонты. Гораздо интереснее научиться пла­вать, чем бесконечно (и безнадежно) возвращать чувство, которое вы испытали, когда впервые надели ласты.

Очень часто в романах и пьесах вы находите мысль, будто влюбленности невозможно противиться. Она поражает вас, как, к при­меру, корь. Некоторые в это верят и, хотя женаты, срывают пре­дохранитель с чувств при встрече с привлекательной женщиной. Однако я склонен думать, что в жизни такие непреодолимые стра­сти посещают нас (во всяком случае - взрослых людей) гораздо реже, чем в книгах. Когда мы встречаем человека красивого, ум­ного, привлекательного, мы в каком-то смысле должны полюбить его прекрасные качества, должны восхищаться ими. Но не от нас ли зависит, перерастет ли восхищение в то, что мы зовем влюб­ленностью? Конечно, если мы напичканы романтическими сюже­тами и любовными песнями, да еще и выпили, то способны превратить любое восхищение во влюбленность. Если вдоль тропин­ки вырыта канава, дождевая вода будет собираться в нее; если мы носим синие очки, все кажется синим. Словом, виноваты мы сами.

Прежде чем мы кончим говорить о разводах, я бы хотел раз­граничить две вещи, которые часто смешивают. Христианский принцип брака - это одно. Совсем другое - как далеко могут идти христиане, если они избиратели или члены парламента, ста­раясь привить свой взгляд на брак остальным членам общества? Очень многие считают, что если вы христианин, то должны за­труднить развод для всех остальных. Я с этим не согласен. Я, на­пример, возмутился бы, если бы мусульмане постарались запре­тить нам, остальным, вино. По-моему, церковь должна откровен­но признать, что граждане Великобритании в большинстве своем не христиане и, следовательно, от них нельзя ожидать, чтобы они вели христианский образ жизни. Нужны два рода браков: один - регулируемый государством на основании законов, обязательных для всех граждан; другой - регулируемый церковью на основа­нии тех законов, которые обязательны для всех ее членов. Разли­чие должно быть очень четким, чтобы людям было ясно, какая пара вступает в брак по-христиански, а какая - нет.

Наверное, я сказал достаточно о постоянстве и нерасторжи­мости христианского брака. Нам остается одно, еще более непо­пулярное. Христианские жены обещают повиноваться мужьям. В христианском браке глава семьи - мужчина. Тут возникают два вопроса: 1. Почему в семье должен быть главный, не допус­тить ли равенства? 2. Почему главой должен быть мужчина?

1. Глава в семье должен быть, потому что брак - союз посто­янный. Конечно, когда муж и жена живут в согласии, вопрос о главенстве не возникает; и мы должны надеяться, что в христиан­ском браке именно это - норма. Но если возникает разногласие, что тогда? Супругам не избежать серьезного разговора. Допус­тим, они уже пытались говорить и к согласию не пришли. Что им делать дальше? Они не могут голосовать, их только двое. Либо им придется разойтись в разные стороны, либо один из них должен иметь право решающего голоса. При постоянном браке одна из сторон, в предвидении крайнего случая, должна иметь власть и решать то, что касается семьи. Никакой постоянный союз невоз­можен без конституции.

2. Если в семье должен быть глава, то почему именно мужчи­на? Ну что ж, во-первых, хочет ли кто-нибудь всерьез, чтобы глав­ную роль в семье играла женщина? Как я уже сказал, сам я не женат. Однако я вижу, что даже те женщины, которые хотят быть главою в своем доме, обычно не приходят в восторг, видя это у соседей. Скорее всего, они скажут: «Бедный мистер Икс! Почему он позволяет этой ужасной женщине верховодить? Просто не могу его понять!» Мало того - вряд ли женщина будет польщена, если кто-нибудь заметит, что она сама верховодит в семье. Должно быть, есть что-то противоестественное в том, что жена руководит мужем, потому что сами жены несколько смущены этим и прези­рают таких мужей.

Но есть еще одна причина; и здесь, скажу откровенно, я гово­рю как холостяк, потому что причину эту лучше видно со сторо­ны. Отношения семьи с внешним миром - так сказать, внешнюю политику - должен, в конечном счете, контролировать муж. По­чему? Потому что он обязан быть (и, как правило, бывает) спра­ведливее к посторонним. Женщина сражается за детей и мужа, против всех остальных. Для нее их требования, их интересы пе­ревешивают все. Она - их чрезвычайный поверенный. А муж - следит за тем, чтобы это естественное предпочтение не было очень уж сильным, когда вы общаетесь с другими. За ним должно оста­ваться последнее слово, чтобы он, в случае необходимости, мог защитить других от семейного патриотизма своей жены. Если кто-нибудь из вас в этом сомневается, позвольте мне задать вам вопрос. Предположим, что ваша собака укусила соседского ребенка или ваш ребенок ударил соседскую собаку. С кем вы предпочли бы иметь дело - с хозяином или с хозяйкой? Если вы замужняя жен­щина, скажите, пожалуйста: как бы вы ни обожали мужа, не счи­таете ли вы, что одно в нем плохо - он не может отстоять свои и ваши права перед соседями?

5. Нравственность в области пола

6. Христианский брак

7. Прощение