Я закончил предыдущую главу той мыслью, что с помо­щью нравственного закона кто-то или что-то за преде­лами материальной Вселенной наступает на нас. Подо­зреваю, что когда я дошел до этого пункта, некоторые из вас почувствовали какое-то беспокойство. Вы даже могли подумать, что я сыграл с вами злую шутку - я старательно маскировал «религиозное нравоучение», чтобы сделать его похожим на философию. Быть может, вы готовы были слушать меня до тех пор, пока думали, что я собираюсь сказать что-то новое; но если это обер­нулось просто-напросто религией - что ж, мир уже ее испробовал, и мы не можем повернуть время вспять. Если кто-нибудь из вас испытывает такие чувства, мне хотелось бы сказать ему три вещи.

Первое - о том, можно ли повернуть время вспять. Подумали бы вы, что я шучу, если бы я ска­зал, что надо перевести стрелки часов? Ведь когда часы идут неверно, это очень разумно.

Но оставим пример с часами и стрелками. Все мы стремимся к прогрессу. Однако «прогресс» - это при­ближение к тому месту, к той точке, которой вы хотите достигнуть. Если мы повернули не в ту сторону, то сколько ни двигайся вперед, к цели мы не приблизимся. Прогрессом в этом случае был бы поворот на 180 градусов и воз­вращение на правильную дорогу, а самым прогрессив­ным окажется тот, который скорее повернет назад. Мы все могли убедиться в этом, когда занимались арифметикой. Если я с самого начала неправильно произвел сложение, то чем скорее я признаю это и вернусь назад, чтобы все начать сызнова, тем скорее найду пра­вильный ответ. В ослином же упрямстве, в отказе при­знать свою ошибку нет ничего прогрессивного.

Если вы задумаетесь над современным состоянием мира, вам станет совершенно ясно, что человечество совершает великую ошибку. Мы все - на неверном пути. А если это так, то всем нам необходимо вернуться назад. Возвращаясь назад, мы скорей при­дем вперед.

Второе: заметьте, что мои рассуждения - не так уж религиоз­ны и нравоучительны. Мы еще далеки от бога какой-либо конкрет­ной религии, тем более от Бога религии христианской. Мы лишь подошли к кому-то или чему-то, что стоит за нравственным зако­ном. Мы не прибегаем пока ни к Библии, ни к тому, о чем говорит Церковь; мы стараемся понять, не сможем ли мы узнать что-нибудь об этом таинственном существе своими собственными силами. И тут я со всей откровенностью скажу: то, что мы обнаруживаем, просто поражает нас. Об этом «существе» свидетельствуют два факта.

Прежде всего, это созданная Им Вселенная. Если бы она была единственным свидетельством о Нем, то из наблюдения за ней мы должны были бы сделать вывод, что Он, этот загадочный «Некто», - великий художник (Вселенная воистину прекрасна), но в то же время вынуждены были бы признать, что Он безжалостен и враждебен людям (Вселенная - очень опасное место, внушающее неподдельный ужас).

Кроме того, о Нем говорит нравственный закон, который Он вложил в наш разум. И это второе свидетельство более ценно, чем первое, поскольку оно дает нам информацию внутреннюю. Из нравственного закона вы больше узнаете о Боге, чем из на­блюдения за Вселенной, точно так же, как вы больше узнаете о человеке, слушая, как и что он говорит, нежели созерцая построенный им дом.

На основании второго факта мы делаем заключение, что Су­щество, пребывающее за видимой Вселенной, горячо заинтересо­вано в правильном поведении людей, в «честной игре», в бескоры­стии, храбрости, искренней вере и правдивости. Тут нам прихо­дится согласиться с утверждением христианства и некоторых дру­гих религий, что Бог добр. Но не будем спешить. Нравственный закон не дает нам никаких оснований считать, что Бог добр в обыч­ном смысле - снисходителен, мягок, благожелателен.

В нравственном законе нет никакой снисходительности. Он тверд, как алмаз. Он приказывает идти прямыми путями и, ка­жется, совсем не заботится о том, болезненно ли, опасно или труд­но следовать этому приказу. Если Бог таков же, как нравствен­ный закон, то Он едва ли мягок.

Пока что нам нет смысла говорить, что под «добрым» Богом мы понимаем такого Бога, который способен прощать. Ведь про­щать способна только личность, а мы пока вправе утверждать, что сила, которая скрывается за нравственным законом, скорее похожа на разум, чем на что-то другое. Но это еще не значит, что эта сила должна быть личностью. Если это просто безличный, бесчувственный разум, то, вероятно, нет смысла просить его о помощи или о поблажке, как не имело бы смысла просить таблицу умножения, чтобы она простила вас за неправильный счет. Бес­полезно и говорить, что если Бог - безличное абсолютное добро, то Он нам не нравится и мы не собираемся обращать на Него внимания. Бесполезно это потому, что одна часть вас самого стоит на стороне этого Бога и искренне соглашается с осуждением же­стокости, жадности, бесчестности и корысти. Вы, быть может, хотели бы, чтобы Он был снисходительнее на этот раз, но в глубине души вы сознаете, что если сила, стоящая за Вселенной, не будет безоговорочно обличать недостойное поведение, она перестанет быть добром. С другой стороны, мы знаем: если су­ществует абсолютное добро, оно должно ненавидеть большую часть того, что мы делаем.

Вот в каком ужасном, безвыходном положении оказываемся мы с вами. Если Вселенной не правит абсолютное добро, все наши усилия напрасны. Если же абсолютное добро все-таки правит Все­ленной, мы ежедневно бросаем ему враждебный вызов, и непохо­же на то, чтобы завтра мы стали хоть немного лучше. Таким обра­зом, и в этом случае наша ситуация безнадежна. Мы не можем жить без этого добра и не можем жить в согласии с ним.

Бог - наше единственное утешение и самый страшный ужас. В Нем мы сильнее всего нуждаемся и от Него же больше всего хотим спрятаться. Он наш единственный союзник, а мы Его враги. Послу­шать некоторых, так встреча с абсолютным добром - одно удовольствие. Им надо бы хорошенько задуматься; они все еще играют в религию. Надмирная доброта несет либо великое облегчение, либо величайшую опасность, в зависимости от того, как вы ей ответите. А мы с вами отвечаем неправильно.

Теперь я подошел к третьему пункту. Избирая окольный путь, чтобы подойти к тому, что меня действительно интересует, я не хотел разыгрывать вас. Я избрал его вот по какой причине: вся­кий разговор о христианстве лишен смысла для людей, не позна­комившихся с тем, что я описал. Им (насколько мне известно) нечего сказать тому, кто не знает за собой ничего плохого, и не чувствует, что нуждается в прощении. Только после того, как вы поймете, что нравственный закон действительно есть, как есть и сила, стоящая за ним, а вы нарушили этот закон и повели себя неверно по отношению к этой силе, - только тогда, и ни секундой раньше, христианство станет обретать для вас смысл.