Дальнейшее ожесточение первосвященни­ков. — Их мнимое опасение подлога со стороны учеников Иисусовых. — Просьба и дозволение по­ставить для верности стражу и приложить печать. — Кустодия. — Мысли у гроба Иисусова.

Предписанный законом строгий покой велико­го дня субботы пасхальной связал, как мы ви­дели, бездействием самых пламенных почи­тателей Иисусовых, но не мог прекратить не­счастной деятельности ожесточенных врагов Его. Злоба в этом случае показала, что она бывает иногда памятли­вее любви: если в уме учеников Иисусовых, как будто каким-либо чудом, приведены были в забвение Его многократные предсказания о Своем Воскресении из мертвых, то фарисеи и книжники не забыли этого и приняли меры против того, чтобы предсказание это не сбылось на самом деле. Привыкнув действовать нечис­то, по внушению страстей и выгод, Каиафа и клевреты его воображали, что ученики Иисусовы, в отмщение за смерть Учителя, обязательно воспользуются подобным предсказанием, то есть унесут тайно тело Учителя из гроба, скажут народу, что Он воскрес из мертвых, и та­ким образом поднимут опасное для синедриона волне­ние. Погребение Его членом синедриона в собственном саду и гробе, казалось, открывало все возможности для такого поступка. Поэтому в тайном совете Каиафином немедленно решено — принять все необходимые меры и для этого окружить гроб Иисусов на три дня стражей. В подобной страже у первосвященников не было недо­статка; все же они не решились действовать сами и поч­ли за лучшее снова обратиться к прокуратору, как новая встреча с ним после событий предшествующего дня ни казалась тяжкой. Кроме того, что этим снималась ответ­ственность за последствия новой меры, римская стража была гораздо надежнее иудейской из-за строгой дис­циплины и полной непричастности народным волнени­ям из-за Иисуса. Явясь к Пилату, первосвященники и книжники приняли, по-прежнему, вид ревностных блюстителей общественного покоя и выгод римского правительства: «Мы вспомнили, — так говорили лице­меры, — что Этот льстец, еще будучи в живых, сказал: после трех дней Я воскресну из мертвых. Итак, прикажи охранять гроб до третьего дня, чтобы ученики Его, при­дя ночью, не украли Его и не сказали народу, что Он вос­стал из мертвых. В таком случае последний обман может быть хуже первого».

Гордый всадник римский, еще недавно так жестоко униженный этими самыми людьми перед целым наро­дом, всего менее был расположен верить их заботам об общественном благе, но противиться явно предложению, которое казалось плодом дальновидной осторожности и неутомимого попечения о спокойствии народном, было не в духе римской власти. Поэтому Пилат немедленно со­гласился на предлагаемую меру, выразив, впрочем, свое недоверие к чистосердечию синедриона тем, что сам ни­сколько не принял в ней непосредственного участия.

«У вас есть кустодия, — отвечал Пилат (так называ­лась военная стража при храме), подите, возьмите из нее, сколько угодно, и стерегите гроб, как знаете».

Против такого мнимого доверия нечего было возра­зить, и первосвященники, взяв нужное число воинов, от­правились в вертоград Иосифов. Тут, без сомнения, тща­тельно осмотрели всю внутренность погребальной пеще­ры, чтобы увериться в целости тела Иисусова и в том, что из пещеры нет другого выхода, кроме того, который зава­лен был огромным камнем. После освидетельствования камень этот опять был привален ко входу и для большей безопасности от любой попытки войти в пещеру запеча­тан печатью синедриона. Поставленная стража также, без сомнения, была должным образом проинструктирована, получив приказ стеречь неусыпно то, от чего зависело, как говорили первосвященники, спокойствие целой Иу­деи, Пилатовой претории и самого кесаря.

Таким образом, злоба врагов Иисусовых сделала, со своей стороны, все, что нужно было для засвидетельство­вания перед целым светом истины Воскресения Христо­ва!.. Провидение и в этом случае показало, как  оно, не по­давляя нисколько свободы человеческой, премудро упот­ребляет для достижения целей тех самых людей, которые идут нагло вопреки его святым определениям

Ученики и почитатели Иисусовы, кроме, может быть, Иосифа, которому принадлежал вертоград, вовсе не знали о кустодии, поставленной синедрионом у гро­ба Иисусова; иначе по прошествии дня субботнего они не собирались бы идти на этот гроб, чтобы помазать те­ло Его благовонными мастями, потому что теперь это уже было невозможно.

Время действовать Богу: ибо разорен закон Твой (Пс. 118, 126)! Так от избытка горести, восклицал некогда Давид, видя, как переполнялась чаша беззакония в ру­ках некоторых людей. Стократ надлежало повторить это восклицание тому, кто был у гроба Иисусова. Тутособенно время было действовать Богу, Самому Богу, ибо — разорен был не закон только, поруган и самый Законодатель! Человечество никогда не видало столько великого, прекрасного, божественного, сколько видело в краткое время служения Иисусова. И все великое, прекрасное, божественное — было заключено теперь в гробе, запечатано печатью Каиафы! Что было бы с че­ловечеством, если бы печать эта не растаяла от огня правды Божьей, если бы плоть Праведника увидела ис­тление (Деян. 2, 31)? Мир божественный, раскрывав­шийся на время, опять закрылся бы — навсегда. Царст­во Божье, низведенное на землю, опять воспарило бы на небо. После божественного озарения наступила бы еще более мрачная ночь.

Частные действия добра могли остаться. Закхей про­должал бы, вероятно, быть милостивым, помилованная грешница — целомудренной, Иосифы и Никодимы мог­ли бы хранить уверенность, что Учитель от Бога пришел (Ин. 3, 2). Но великое дело спасения человеческого ос­талось бы погребенным вместе с Иисусом. Безотрадны были слова учеников: над всеми сими третий день есть, отнельже сия быша (Лк. 24, 21). Но как ужасны были бы слова эти, когда бы надлежало говорить: над всеми сими третий день есть, отнележе сия быша (Лк. 24, 21). Но как ужасны были бы эти слова, когда они звучали бы так: над всеми сими третий год, третий век, третье ты­сячелетие есть, отнележе сия быша!

Без Иисусова: Радуйтеся!(Мф. 28, 9) — не было бы радости в сердце апостолов; без Иисусова: мир вам! (Ин. 20, 19) — не распространился бы мир по лицу зем­ли. Надо было прежде сказать воскресшему Учителю: Господь и Бог мой! (Ин. 20. 28), — и потом уже умирать за Господа и Бога своего. Воскресение утвердило учеников в вере, породив их, как выражается св. Павел, в упование живо. А без этого — не раздался бы глас про­поведи апостольской, и мир остался бы без креста — со своими идолами, Афины и Рим — с их неведомым Богом (Деян. 17, 23).

Итак, время было действовать Богу, Самому Богу! Это была самая решительная минута не только для все­го человечества, но и для самого мироправления Божественного — минута, когда надле­жало перед лицом всего мира ангелов и человеков показать торжественно, что не один конец благому и злому, праведному и нечестивому — что есть Бог, судяй земли! Итак, воскресни Боже! Суди земли! Яко Ты — един Ты — наследиши во всех языцех!