Иосиф Аримафейский просит у Пилата поз­воления погребсти тело Иисусово. — Характер просителя. — Участие в погребении Никодима. — Место гроба. — Погребение. — Душевное состояние учеников и почитателей Иисусовых.

 

Едва только первосвященники вышли из пре­тории с жалким  позволением  сократить жизнь распятых новым мучительным средст­вом, перед Пилатом явился другой проси­тель, желавший иметь позволение снять со креста и предать погребению тело Иисусово. То был Иосиф Ари­мафейский. Не покажется излишним, если мы предва­рительно скажем несколько слов об этом св. муже, ко­торому Провидение предоставило уникальную честь — оказать Самому Сыну Божьему последнее благодеяние в Его земной жизни.

Аримафей, отечество Иосифа, — древний Гараматаим (1 Цар. 1, 1), место рождения Самуила-пророка, или, что вернее, Рама (по сиро-халдейски Армафа), го­род в колене Вениаминовом, упоминаемый св. Матфе­ем (Мф. 2, 18). Великое богатство (Мф. 27, 57) делало Иосифа лицом значительным в то время, когда в Иеру­салиме все можно было купить за деньги, начиная от должности последнего мытаря до сана первосвящен­ника. Кроме этого, Иосиф принадлежал к числу знат­нейших членов синедриона (Мк. 15, 43; Лк. 23, 50) и вместе с другими благомыслящими советниками, веро­ятно, составлял в синедрионе оппозицию привержен­цам Каиафы. Это оппозиционное общество, чьи благо­родные усилия к поддержанию падающего отечества во время последних междоусобий, предшествовавших разрушению Иерусалима, с такой благодарностью вспоминаются иудейским историком Иосифом Флави­ем, искренне заботилось о благе народа иудейского. Ни почести, ни богатства, заставлявшие многих саддукеев вовсе оставить надежду на Промысл о народе еврейс­ком, нисколько не препятствовали Иосифу ожидать пришествия Мессии и воздыхать со многими истинны­ми израильтянами о Его святом царстве (Лк. 23, 51; Мк. 10, 43). Если он, подобно прочим, думал об этом царстве с некоторыми предрассудками, представляя его земным и чувственным, то не был однако же, подо­бно прочим, упорен в своих мнениях; с ревностью ис­кал наставления и всегда готов был слушать тех, кото­рые могли открыть ему истину. Эта-то ревность сбли­зила его с Иисусом Христом. Несмотря на то, что сине­дрион ненавидел и преследовал Пророка Галилейско­го, что Небесное Царство, Им проповедуемое, было со­вершенно противоположно земному царству, ожидае­мому народом иудейским, что все беседы Его были о духовной нищете, столь противной людям, обладаю­щим благами века сего, — Иосиф сделался искренним последователем и учеником Иисусовым (Мф. 27, 57). Недостаток этого ученика состоял в том, что он, опаса­ясь преследования первосвященников, хранил в тайне свою расположенность к Учителю и свои отношения с Ним (Ин. 19, 38), — недостаток в общем-то извини­тельный, потому что Господь, щадя слабость челове­ческую и предвидя плохие последствия для Иосифа, нетребовал от него и ему подобных, чтобы они признава­ли Его всенародно Мессией, тем более вступались за Него в синедрионе. В последних действиях синедриона против Иисуса Христа, а равно и в суде над Ним Иосиф не участвовал (Лк. 23, 51) — или потому, что, не видя никаких средств спасти невиновного, не хотел быть свидетелем Его осуждения; или потому, что хитрость первосвященников нашла средство совершенно от­странить его от этого дела. Впрочем, бездействие в то время, когда столь ужасным образом решилась судьба Иисуса, без сомнения, было весьма тяжело для сердца благородного, которое стыдится малодушия, — оста­вить без защиты невинного даже и тогда, когда знает, что спасти его нельзя.

К числу необыкновенных событий, последовавших за смертью Иисуса Христа, нужно отнести и то, что тай­ные ученики Его вдруг одушевились чрезвычайным му­жеством. Презирая стыд объявить себя перед целым иу­дейским народом последователем Иисуса, уже казнен­ного, Иосиф твердо решил оказать Ему последний долг дружбы и уважения — спасти от посрамления, по край­ней мере, смертные останки своего Наставника.

Решимость эта была сопряжена с немалой опаснос­тью — не со стороны Пилата, от которого можно было ожидать благосклонного отношения к просьбе в пользу Иисуса, ибо он считал Его праведником, а со стороны первосвященников, которые в малейшем знаке уваже­ния к Иисусу Христу видели противодействие своим за­мыслам, а на покушение погребсти Его с честью могли взирать не иначе, как на выступление против синедрио­на тем более опасное, что его совершал теперь знамени­тый член синедриона, чей пример был весьма важен для народа, и без того приверженного к памяти Иисуса.

Однако же Иосиф, раз и навсегда презрев страх, явился в претории римской с дерзновением²²⁹, свойствен­ным великодушию. Прошение его было для Пилата пер­вым известием, что Иисус Христос уже умер. Игемон весьма удивился такой скорой смерти, потому что из многих опытов знал, что распятые остаются в живых го­раздо дольше. Не имея никакой причины сомневаться в истинности свидетельства Иосифова о смерти Иисуса, он желал однако же знать ее подробности. Для этого не­медленно был призван сотник, стоявший на страже у креста Иисусова. «Давно ли Он умер?» — спросил Пи­лат. И, получив надлежащий ответ, повелел отдать Ио­сифу тело Иисусово для погребения.

Едва ли в этом случае в душе Пилата снова не воз­никла мысль о сверхъестественном союзе Иисуса Христа с Божеством. Скорая смерть Его на кресте мог­ла служить для язычника признаком благоволения к Нему богов. Об этом же свидетельствовали и чудесные знамения, если только Пилат был внимателен к ним. Во всяком случае, известие о скорой смерти Господа облегчало совесть судьи, которая должна была стра­дать, представляя страдания на кресте Праведника, им невинно осужденного. Подобное облегчение принесло и прошение Иосифа. Соглашаясь на погребение Иису­са, отдавая тело Его друзьям, Пилат таким снисхожде­нием к мертвому как бы исправлял несправедливость по отношению к живому. Само невнимание к вражде первосвященников, которые позволение, данное Ио­сифу, почитали, без сомнения, новым для себя посрам­лением, было как бы жертвой, которую Пилат принес памяти Праведника.

Едва только воины успели нанести телу Иисуса Христа последний удар своей бесчеловечности, Иосиф явился на Голгофу. Вместе с ним пришел  Никодим (Ин. 19. 39), тот самый, который приходил некогда к Иисусу Христу ночью и слушал Его высокую беседу о духовном возрождении, необходимом для людей, желающих вой­ти в царство Мессии (Ин. 3, 1-21), тот самый, который однажды перед всем синедрионом, осуждавшим Иису­са, сказал: «Судит ли закон наш человека, если прежде не выслушают его и не узнают, что он делает?» (Ин. 7, 51). Подобно Иосифу, Никодим был богат и заседал в верховном совете иудейском (Ин. 3, 1); подобно ему, принадлежал тайно к числу последователей Иисуса Христа и не открывал всех своих мыслей о Нем, боясь первосвященников (Ин. 19, 39); и подобно ему, хотел те­перь благородным самоотвержением загладить прежнее малодушие, иногда почти неизбежное, но всегда тягост­ное для сердец великодушных. Если Никодим не разде­лил с Иосифом дерзновения явиться в преторию Пила­та с просьбой о погребении, то не по недостатку усер­дия, а по нужде: он в это время подготавливал вещи, не­обходимых для погребения.

Итак, тело Иисуса Христа немедленно было снято со креста. Из евангельской истории не видно, чтобы в этот момент произошло что-либо примечательное: тут слышны были одни воздыхания, видны — одни слезы. Господь снова вступил в мирный круг дружбы и любви, из которого исторгла Его рука предателя.

В то же время, конечно, были сняты и тела распя­тых с Иисусом. Если у них были родственники и дру­зья, то и они имели право плакать над ними, хотя не имели права похоронить их без особенного позволения прокуратора.

В руках врагов Иисусовых оставался теперь один крест Его. Еще не пришло время, чтобы этому священ­ному древу было воздано уважение, приличное жер­твеннику, на котором заклана всемирная жертва. Древ­нее предание говорит, что иудеи зарыли потом крест Иисусов в землю в таком месте, которого никто не знал, кроме них, и откуда он извлечен впоследствии усердием равноапостольной Елены, матери Констан­тина Великого.

Поскольку до субботнего вечера оставалось совсем немного времени, то друзья Иисусовы, сняв пречистое тело Его со креста, немедленно занялись погребением, в котором быстрота должна была спорить с усердием и уважением к Погребаемому.

Прежде всего нужно было найти приличное место для погребения. У Иосифа близ Голгофы был сад, в ко­тором, как и по всей округе, находились каменные ска­лы. В одной из них, по обыкновению иудеев, высечена была пещера для погребения. Никто еще не был погре­бен в этой пещере, и Иосиф предназначал ее, вероятно, для себя и своего семейства (Ин. 19,41). Обладание мес­том этим, не совсем приятное из-за близости его к Гол­гофе, было на этот раз очень кстати для Иосифа и про­чих друзей Иисусовых, т. к. давало возможность не толь­ко погребсти Божественного Мертвеца, не теряя време­ни, но и беспрепятственно приходить на гроб Его, что­бы изливать горесть свою слезами.

Поэтому пречистое тело Господа немедленно пере­несено было в сад Иосифов. Провидение в этом случае явило следы своего особенного смотрения. Если бы в пещере, где решили положить тело Иисусово, были уже прежде погребены тела других людей, то злоба врагов Иисусовых могла бы впоследствии говорить, что вос-крес не Он, а другой, или что Он воскрес не Своей си­лой, а от прикосновения к костям какого-либо правед­ника, как это случилось однажды во времена царей Из­раильских²³⁰. При всей нелепости этой лжи, они могли бы смущать и соблазнять легковерных.

Тотчас занялись и погребальными приготовления­ми. Иудеи вообще почитали погребение делом важ­ным, даже ставили его в число добродетелей для погре­бающих (Товит. 1, 20). Любили также, подобно прочим народам, и погребальное великолепие, например, дра­гоценные ароматы. Поэтому, погребение Иисуса Хрис­та, которое совершали два знаменитых и богатых чело­века, желая своим усердием стереть бесчестие, Ему на­несенное, было настолько великолепно, насколько позволяло время.

Погребальные полотенца, доставленные Иосифом, были самые тонкие и дорогие, какие получали обычно из Египта, славившегося этими изделиями. А Никодим принес столько ароматов, что их достаточно было бы на погребение самого первосвященника. Это было смеше­ние из смирны (душистой смолы из одного дерева, рас­тущего в Аравии) и алоя (благовонного растения, один из видов которого, не самый ценный, рос и в Палести­не, но лучшие получались из Индии); то и другое упот­реблялось при погребении, иногда в порошках, иногда в виде масти. Если вес ароматов, упомянутый еванге­листом (около ста литров), и не соответствует в точнос­ти нашему весу²³¹, то, по крайней мере, заставляет пред­полагать, что их принесено значительное количество.

Остаток ароматов мог быть употреблен на усыпание гробницы. Некоторая часть, вероятно, была сожжена в конце погребения, что также было частью погребаль­ных иудейских обрядов.

По окончании приготовлений тело Господа, по обыкновению (Ин. 19, 40), было омыто чистой водой; потом осыпано благовониями и вместе с ними обвито четвероугольным широким платом (плащаницей). Го­лова и лицо были обвиты узким головным полотенцем (сударь). То и другое перевязано шнурками. Так Иисус Христос положен был в гроб в том же виде, в каком Ла­зарь был восставлен Им из гроба (Ин. 11, 44). Но аро­маты не спасли Лазаря от тления, а в Иисусе Христе, источнике нетления, они служили только признаком несовершенства веры Его почитателей, которые, при всем уважении к Нему, как замечает св. Златоуст²³², ни­мало не думали, что они погребают теперь Господа жизни и смерти.

Ограниченность времени не позволяла соблюсти всех прочих погребальных обрядов. Недостаток их надеялись восполнить по прошествии субботы, когда закон Ветхого Завета не мог уже препятствовать усердию к Законодате­лю Завета Нового.

Вход в пещеру, где положили тело Иисусово, был плотно завален огромным камнем (Мф. 27, 60—61): предосторожность, необходимая в Иудее, где водились хищные звери и птицы, но излишняя для Того, Кто и во гробе не преставал быть Господом земли и неба.

Как при снятии со креста, так и при погребении присутствовали некоторые из жен, преданных Господу, которых мы видели стоящими при кресте Его, — Мария Магдалина и Мария Иосифова (Мф. 27, 61). Усердие Иосифа и Никодима не давало теперь места их усердию: они смотрели только, как и где погребали Господа (Мк. 15, 47). Однако же от нежной любви их к Иисусу не скрылось, что драгоценным останкам Его еще можно оказать некоторые знаки уважения; и они решились за­пастись снова благовонными мастями, чтобы после субботы придти и помазать тело своего Учителя. Такое намерение принято ими, конечно, с согласия Иосифа, который имел столько достатка и любви к Иисусу, что мог всю пещеру наполнить ароматами, но не хотел пре­пятствовать нежному усердию людей, гораздо менее его богатых, но столь же великодушных и благоговейных к памяти Иисуса.

По окончании погребения все, участвовавшие в нем, немедленно удалились, каждый к себе, для праз­днования навечерия пасхальной субботы, которая была величайшим праздником²²⁴.

Как мрачен, нерадостен был теперь день этот для учеников и друзей Иисуса, особенно для Его Матери, для Петра, который должен был скорбеть и о потере Учителя и о своем падении! Мысль эта наполняла всю душу, подавляла все прочие мысли, не позволяла придти в себя, чтобы хоть как-то осознать это неожиданное, страшное событие. Будущее покрыто было непроницае­мым мраком; прошедшее более смущало, нежели уте­шало. Память о чудесах Иисусовых, о Его прежнем ве­личии делала еще страшнее крест и гроб Его. До сих пор ученики Его шли неровным, тесным, часто тернистым путем; но шли по следам Учителя, облеченного могу­ществом Сына Божьего, обращая на себя всеобщее вни­мание, разделяя с Ним Его славу, утешая себя величес­твенными надеждами на будущее: и вот путь этот вне­запно приводит их к Голгофе, пресекается крестом Учи­теля и совершенно оканчивается Его гробом! Положе­ние печальное, безутешное!

Скорбь учеников Иисуса была бы не так чрезмерна, если бы они менее уверены были в Его достоинстве. Тог­да она скоро могла бы превратиться в охлаждение к То­му, Который так внезапно изменил их надеждам, под­вергнув Себя смерти, а их посрамлению. Тогда скорбело бы обманутое самолюбие.

Но любовь и уважение к Иисусу нисколько не ума­лились в сердцах признательных. Души учеников Его были соединены с Ним вечным небесным союзом. Гроб Его соделался для них святилищем, в котором заключе­ны были все их святые помыслы, все чистые желания, вся вера их.

И с этой-то святой любовью непрестанно встреча­лась ужасная мысль: «Он умер! Он не то, чем был, чем мы почитали Его! Он не Мессия! Он, Который был и есть для нас все!»

Предсказания Иисуса Христа о Своей смерти и Вос­кресении должны бы были рассеять сомнения, облег­чить скорбь учеников Его. Но эти предсказания, как мы видели, не останавливали на себе их внимания или каза­лись им непонятными. Не умея представить, как Мес­сия может умереть, они не думали о Его Воскресении. И многократные обещания Иисуса, при прощании с ними на вечери, что они вскоре опять увидят Его, были теперь забыты или превратно истолкованы. Если бы кто сказал: «Он воскреснет, мы увидим Его», — растерзанное печалью, подавленное сомнениями сердце могло отвечать так же, как отвечала некогда Марфа: «Знаю, что воскреснет — в воскресение мертвых, в пос­ледний день: тогда мы все увидим Его». Уже по Воскресении Господа ученики Его вспомнили те случаи, когда Он предсказывал им Свое Воскресение.

XXVII ПОСЛЕДНИЕ СОБЫТИЯ ПРИ КРЕСТЕ ИИСУСА

XXVIII СНЯТИЕ СО КРЕСТА И ПОГРЕБЕНИЕ

XXIX КУСТОДИЯ