Повод к посольству. — Вопрос, им предложен­ный. — Ответ. — Притчи — для вопрошавших, для народа.

 

В то самое время, как Иисус Христос беседовал таким образом с учениками о силе веры и по­учал их любви к врагам, изуверство собствен­ных врагов Его изобретало новые способы к Его погублению. Первосвященники, сильно встрево­женные входом Его в Иерусалим, еще с большим него­дованием услышали о Его поступке с торжниками. И в первый раз, когда Он изгнал их из храма (Ин. 2, 14-21), фарисеи почли за нужное спросить, на чем основывает Он право поступать таким образом; но не делали осо­бенных судебных притязаний, удовлетворились, по-ви­димому, таинственным ответом Его, что Он, в доказа­тельство Своего Божественного посольства, может вос­становить в три дня храм из развалин (Ин. 2, 19). Тогда Богочеловек еще не был признан народом за Мессию (кроме малого числа людей, удостоившихся особенных откровений Божьих о Нем, каковы, напр., Иоанн Крес­титель, праведный Симеон и проч.), и вообще на Него смотрели только, как на необыкновенного Учителя, Ко­торый в пылу благочестивой ревности позволяет Себе чрезвычайности. Но теперь о ревности Его судили совсем иначе: в поступке Его с торжниками видели дейст­вие, совершенное в качестве Мессии, явное вторжение в права иудейской иерархии, распоряжавшейся храмом, новое движение к началу того общественного и религи­озного переворота, которого все ожидали с появлением великого потомка Давидова.

В жару раздраженного самолюбия снова предложено несколько средств погубить Иисуса (Лк. 19, 47-48; Мк. 11,18), но приверженность народа, Его окружавшего, де­лала исполнение их совершенно невозможным. Поэтому, в ожидании благоприятного случая употребить силу, ре­шились испытать еще одно средство — отправить к див­ному Чудотворцу посольство от лица синедриона для произведения в присутствии всего народа формального допроса касательно Его поступков и намерений. Средст­во это имело всю возможную благовидность. По общему мнению, синедриону принадлежало полное право — ис­пытывать пророков и судить об их достоинстве (Втор. 17, 18; 19, 17; Иезек. 64, 15-24); тем более он не должен был оставаться праздным зрителем действий человека, выда­ющего себя за Мессию. Самый народ давно ожидал за­конного исследования в отношении Иисуса Христа. Ме­ра эта притом казалась самой кроткой и беспристраст­ной: определение о взятии Иисуса под стражу предпол­агалось уничтоженным, и Ему представлялась полная свобода доказывать Божественность Своего звания. Между тем, враги Его смело могли надеяться, что затева­емое исследование если не погубит Иисуса, то сильно повредит Его намерениям. Ожидали, без сомнения, что в оправдание Своих поступков Он укажет на права Мес­сии; а объявление Мессией могло служить достаточным предлогом для обвинения Его перед римским правитель­ством в уголовном преступлении (Мф. 27, 63; 27, 11).Чтобы придать посольству больше важности и пока­зать народу, что синедрион сам весьма неравнодушен к появлению Мессии, посланные были избраны из всех сословий, входивших в состав синедриона, то есть отря­жено по нескольку из почетнейших священников⁵⁴, ста­рейшин народа и книжников (Мк. 11, 27; Лк. 20, 1).

Едва только Господь вошел в храм и начал учить на­род, посланные от синедриона подошли к Нему с до­просом. Необыкновенная цель, с которой явились они теперь, делала их, без сомнения, предметом всеобщего величайшего внимания. В лице их как бы предстал пе­ред своим Мессией не только синедрион, а и весь на­род иудейский. Для самих учеников Иисусовых по­сольство это должно было иметь особенную важность. Как граждане иудейские они обязаны были соблюдать верность и повиновение верховному правительству на­родному. Последовав за Иисусом, они пренебрегли властью синедриона в той уверенности, что более до­лжно слушать Мессию, нежели синедрион, — Бога, не­жели человеков. Но народ еще не решил вопроса о до­стоинстве Иисуса, который они почитали для себя со­вершенно решенным; поэтому они могли казаться многим как бы неверными сынами отечества, поспе­шившими поставить свое мнение выше его приговора. Теперь это отечество, казалось, само хочет раз и на­всегда произнести свое суждение о Иисусе. И кто же более должен был дорожить этим суждением, как не те, которые позволили себе предварительно произнести его и таким образом взяли на себя ответственность пе­ред общественным мнением? Что ученики Иисусовы были неравнодушны к мнению своего отечества, это видно из примера апостола Павла, который самым ужасным наказанием для себя почитал явиться перед своими соотечественниками лжецом в отношении сви­детельства Мессии (1 Кор. 15, 15).

«Синедрион, — так начал старейший из послан­ных, — желает по долгу своему знать: какой властью (Божеской или человеческой) Ты это делаешь; прини­маешь от народа именование Сыном Давидовым, вхо­дишь с торжеством в Иерусалим, изгоняешь из храма торжников и проч.? И кто Тебе дал власть эту? (от Бога ли Ты получил ее прямо, или уполномочен кем-либо, имеющим непосредственное общение с Богом?)⁵⁵»

Такая точность и детальность вопроса показывали, что предлагавшие его были из числа книжников⁵⁶.

Господь выслушал предложение, но, по Своему обыкновению (Лк. 7, 41-43; 10, 29-37), не отвечал на него прямо. «Вопрошу вы, — отвечал Он, — и Аз слово едино, еже аще речете Мне, и Аз вам реку, коею властию сия творю» (Мф. 21, 24).

Книжники молчали, выражая согласие, потому что отвечать на вопрос вопросом, как поступил теперь Гос­подь, не только было делом, весьма обыкновенным у тогдашних книжников иудейских, но еще служило к чести того, кто отвечал таким образом.

«Что вам мнится, — продолжал Господь, — крещение Иоанново (равно как и служение его) откуду бе: с небеси (от Бога) или от человек (человеческое изобретение) ?»

Нельзя было найти вопроса, более близкого к делу и в то же время более способного посрамить лукавство синедриона. Народу давно известно было, что служение Иисусово находится в тесной и неразрывной связи со служением Иоанновым, что последний постоянно, до самой смерти своей, свидетельствовал о великом пред­назначении Первого, называя Его Мессией, а себя Его Предтечей. Поэтому, если Иоанн был пророк, как то признавал почти весь народ, то Иисус должен быть лицо еще высшее: ибо только в отношении к Мессии Иоанн мог называть себя другом жениховым, земным, говоря­щим от земли, кому надобно умаляться, недостойным того, чтобы — подобно рабу — понести за Ним сапоги (Ин. 1, 27; 3, 28—31). А потому в вопросе Господа о до­стоинстве крещения Иоаннова неприметно, но всецело, заключался ответ о достоинстве Его собственного лица и служения; и Он, предлагая им вопрос этот на решение, тем самым отдавал Свое дело, так сказать, на их суд: бес­пристрастие и решимость, каких только можно было требовать в подобных случаях!

Книжники видели, как важен вопрос, чувствовали, что справедливость требует отвечать на него, но не мог­ли сказать ни слова; ловушка, в которую они хотели за­влечь Иисуса, была всецело обращена теперь на них са­мих. Не трудность вопроса связывала язык, привыкший действовать по произволу страстей; если бы они были наедине с Иисусом, то немедленно отвечали бы, что служение Иоанново не заключает в себе ничего Божес­твенного, что он имел какие-либо нечистые, по край­ней мере, бесплодные виды: таково было мнение боль­шей части фарисеев о Иоанне и его крещении, почему они и отвергали его (Лк. 7, 30). Но в присутствии наро­да, который весьма уважал Иоанна при жизни, а еще более после его мученической кончины, произнести свое (невыгодное) мнение о его крещении значило подвергнуть себя очевидной опасности. «Если мы, — рас­суждали сами с собой книжники, — решимся, вопреки своему мнению, объявить, что Иоанн был пророк, то Иисус скажет нам, почему вы не приняли его креще­ния, зачем не поверили его свидетельству обо Мне. Ес­ли же откровенно сказать, что в Иоанне, по нашему мнению, не было ничего необыкновенного, а в его кре­щении божественного, то народ в гневе может побить нас камнями в отмщение за святого мужа, каковым признавал Иоанна (Лк. 20, 6).

Сообразив это, книжники, вопреки своей привычке представляться народу всеведущими, почли за лучшее промолчать. «Не знаем, — отвечали они, — откуда Ио­анново крещение (поелику-де синедрион еще не решил сего вопроса)».

Иисус Христос сказал им: «Ни Аз вам глаголю, коею властию сие творю».

В самом деле, указанием на служение Иоанново все было сказано, что нужно для синедриона, который ис­кал не истину, а только средство погубить Иисуса. С дру­гой стороны, книжники уклонением от суда об Иоанне сами засвидетельствовали перед всем народом, что они неспособны быть судьями пророков, а тем менее судить о достоинстве Мессии; поэтому и не стоят прямого от­вета. Народ, без сомнения, тотчас понял, что синедрион хочет поступить так же с Иисусом, как поступил прежде с Иоанном, то есть неискренно, злонамеренно и бессо­вестно, иначе посланные от него не сказали бы: не зна­ем, откуда крещение Иоанново, — давно решив между собой, что в нем ничего нет божественного.

Чтобы сорвать с лицемеров саму личину, которой они прикрывались, и показать, что не страх или что-ли­бо подобное заставляет Его не отвечать на вопрос синедриона, а единственно уверенность в бесполезности от­вета, Господь обратился к посланным с новым вопро­сом, на который им нельзя уже было не отвечать, хотя ответ клонился к совершенному их посрамлению, и по обыкновению Своему, заключил Свой вопрос в притчу.

«Может быть, — сказал Он, воззрев на книжни­ков, — вам легче будет высказать мнение вот об этом де­ле. У одного человека было два сына. Однажды он подо­шел к первому и сказал: сын, пойди работай сегодня в винограднике моем. Но сын был столь груб, что реши­тельно отвечал: не хочу! Но после одумался и пошел. Отец обратился к другому сыну и сказал ему то же, что первому. Этот со всем уважением отвечал, что он немед­ленно пойдет в виноградник; однако же не пошел. Кото­рый из двух, — присовокупил Господь, посмотрев на книжников, — исполнил волю отца?»

«Разумеется, первый», — гордо отвечали книжники, не видя еще, куда клонится притча, и решительным от­ветом желая показать, что они ни в каком случае не от­носят ее к себе.

«Не то же ли самое, — возразил Господь, — проис­ходит с вами? Иоанн пришел к вам путем правды, жил и учил, как пророк; но вы не поверили ему, не прине­сли покаяния, им проповедуемого, вы, кто, подобно тому второму сыну, непрестанно твердите, что соглас­ны исполнять волю отца. Напротив, люди, вами прези­раемые, мытари и грешники, оказывавшие дотоле не­покорность воле Божьей, поверили Иоанну, покаялись и принесли плоды, достойные покаяния. По крайней мере, этот пример должен был тронуть вас и пробудить. Но вы остаетесь упорными и нераскаянными. Ей, гла­голю вам, — присовокупил Господь, возвысив голос, — мытари и грешники войдут, и скоро, в Царствие Небесное; а вы, которые думаете иметь полное право на не­го, будете изгнаны из него!»⁵⁶

Произнести такие слова к первосвященникам в присутствии целого народа значило поразить их, как громом. Все, чего они надеялись достигнуть своим торжественным явлением к Иисусу, было потеряно, самое достоинство их служило им теперь в тягость. С радостью они вступили бы в спор с Иисусом, но со­мнение в своих силах связывало язык; еще охотнее употребили бы силу, но народ был на стороне Иисуса. Не зная, на что решиться, они невольно оставались перед Ним, как осужденные для выслушивания пос­леднего приговора.

Каких выгод нельзя было бы извлечь из такого жал­кого положения, если бы Иисус Христос, как ложно ду­мали члены синедриона, действительно желал восхи­тить у них власть над народом! Перевес общественного мнения всецело был на Его стороне. Народ давно желал, чтобы царство Его началось как можно скорее; многие, вероятно, хотели бы видеть его начало именно теперь, в присутствии посольства от синедриона. Стоило сказать многочисленному народу снова, прямо, что Он есть Мессия, что слепые вожди не стоят более доверия — и те же первосвященники с покорностью принуждены были бы передать Ему всю власть или сделались бы жертвой народного возмущения.

Сын Человеческий удовольствовался тем, что заста­вил их выслушать еще одну притчу, в которой под пок­ровом иносказания раскрыт был нечистый образ мыслей иудейских первосвященников, указана вся, так ска­зать, превратная и жалкая система их действий в отно­шении к Мессии.

«Один богатый человек, — сказал Господь, — на­садил у себя виноград и прилагал о нем особенное по­печение: оградил его оградой, ископал в нем точило⁵⁷ и поставил башню для стражи. Так как дела требовали присутствия его в другом месте, то он, отправляясь туда, отдал  виноградник виноградарям с условием, чтобы они каждый год доставляли ему известное ко­личество вина и плодов. Когда наступило время соби­рать плоды, он послал своих слуг к виноградарям за условной частью. Но виноградари приняли их враж­дебно: иных прибили (3 Цар. 22, 24; Иер. 20, 2), дру­гим камнями проломили голову (Мк. 12,3); иных уби­ли до смерти (напр., Исаию, Иезекииля, Амоса). Хозяин виноградника, несмотря на такую несправедли­вость и злобу, послал к виноградарям других слуг; но они с ними поступили не лучше прежнего: иных уби­ли, других отогнали с бесчестием... Наконец, долго­терпеливый хозяин послал в третий раз слуг (Мк. 12, 5), но опять без успеха.

«Казалось, время было уже суда и мести; но домовладыка был чрезвычайно добр. Что мне делать? (Лк. 20,13) размышлял он. Пошлю к ним еще сына моего возлюб­ленного (Мк. 12, 6); не может быть, чтобы злоба их про­стерлась до того, чтобы презреть моего собственного сы­на. Сын пошел; но виноградари, едва только завидели его, решились единодушно погубить. — Это единствен­ный наследник, — говорили между собой изверги, — если мы убьем его, то виноградник будет наш, — и схватив юношу, убили и выбросили вон из виноградника».

(При этих словах слушатели вознегодовали.)

«Но хозяин виноградника, — продолжал Иисус, — не всегда будет оставаться на дальней стороне, он возвра­тится и как, думаете вы, поступит он с виноградарями?»

«Таких нетерпимых злодеев, — отвечали книжники (Мф. 21, 38—41), — он предаст тяжкой казни, а виноград отдаст другим делателям, которые будут доставлять ему плоды со всей исправностью и в назначенное время».

Отвечать таким образом, произнося на самих себя суд, можно было, или совершенно не поняв притчи, или приняв личину явного бесстыдства. Не понять было не­льзя, покров иносказания слишком был прозрачен, и каждый видел, что под господином виноградника разу­меется Бог, под виноградником — народ иудейский, под слугами — пророки, под единородным сыном — Мессия Иисус; следовательно, под негодными виноградаря­ми — настоящие правители и вожди народа иудейского. Пример пророка Исаии, употребившего подобную при­тчу с полным изъяснением, устранял и последнее недо­разумение (Ис. 5, 1—7). Значит, языком книжников го­ворило бесстыдство, хотевшее показать, будто не узнает себя в собственном изображении.

«Так, — подтвердил Господь, — хозяин виноградни­ка предаст казни негодных виноградарей, и виноград­ник будет отдан другим, лучшим (Мк. 12, 9; Лк. 20, 16)».

Тон голоса и взор показывали, что грозные слова сии относятся прямо к членам синедриона.

«Избави Бог!», — воскликнул один из них, как бы пораженный угрозой. «Вы почитаете это невозмож­ным, — продолжал Господь, — но разве вы никогда не читали, что тот самый камень, который отвергнут строителями здания, будет положен во главу угла и что Сам Бог сделает сие на удивление всем⁵⁸? Не напрасно напи­сано: кто упадет на камень сей, разбиется, а на кого он упадет, того раздавит⁵⁹. Знайте, — присовокупил Господь, как бы в заключение угроз, — что царствие Божье, кото­рого вы, по-видимому, так пламенно ожидаете, отни­мется от вас и дастся народу, творящему плоды его!»

После этих слов посланникам невозможно было притворяться не понимающими: личина лицемерия спа­ла сама собой! В замешательстве стыда и досады они хо­тели употребить силу и захватить Обличителя в свои ру­ки (Мк. 12,12); но движение народа, почитавшего Иису­са, остановило безрассудных: они удалились с таким ви­дом, какой только можно было принять на себя людям, всенародно посрамившимся и однако же менее всего же­лающим быть предметом общественного презрения.

Синедрион безуспешность своего посольства, без сомнения, приписал Самому Иисусу Христу, и какой-либо фарисейский оратор, подобный Тертилу (Деян. 24,1-3), мог представлять Его виновным в неповиновении властям, в уклонении от исследования Его дела. Но по самой сути образ действия Господа в настоящем случае был следствием глубокой премудрости и даже любви ко врагам Своим. Что бы последовало, если бы Он теперь решительно и прямо объявил Себя Мессией, как того желали книжники? Справедливо, что они получили бы низкий предлог к обвинению Его перед римским прави­тельством: далее не простиралась цель их настоящего посольства, но какой опасности подвергался бы Иеруса­лим и они сами? Народ, приняв из уст  Самого Иисуса решительное объявление о Его достоинстве, немедлен­но разделился бы на две стороны, из которых самая большая была бы против синедриона и легко дошла бы до возмущения, которое могло стоить жизни самим пер­восвященникам. Господь предвидел все опасные следст­вия прямого объявления о Своем достоинстве и, желая избежать всякого повода к общественным беспорядкам, откладывал его, как увидим, до самых последних минут Своей жизни. Синедрион услышит от Него решитель­ные слова: «Я — Сын Божий» (Мф. 26, 64), но услышит в ту пору, когда они не будут иметь никаких последст­вий, вредных для народа, когда объявление Себя Мес­сией, не встревожив никого, приблизит только Его со­бственный крест.

С другой стороны, синедрион через посольство свое узнал все, что для него полезно было знать. Из притчей Иисусовых само собой следовало, что Он есть Мессия, следовало еще более, что Ему известны все мотивы, по которым действуют враги Его, и все тайные причины, побуждающие их отвергать Сына Давидова; что Он со­вершенно знает об участи, для Него уготовляемой, и ре­шился подвергнуться всему по воле Своего Отца и из любви к роду человеческому. Сравнение Себя с сыном -наследником, употребленное Господом, особенно было многозначительно и разительно: из него открывалось, что нежелание расстаться с выгодами верховной власти над народом, чтобы передать ее Сыну Давидову, было главной причиной, по какой первосвященники отверг­ли Иисуса, такой причиной, действий которой на себе не примечали вполне, может быть, они сами. После столь ясных, хоть не прямых вразумлений членам си­недриона надлежало бы обратиться к своей совести и спросить, за кого она почитает Иисуса? Без сомнения, всякому, имеющему уши слышать, она сказала бы, что человек, который так учит, живет и действует, есть ис­тинный Христос, Сын Бога живого...

По удалении книжников Господь продолжал Свои беседы с народом. Неудачное посольство синедриона подавало к тому дополнительный повод и некоторым об­разом налагало на Него обязанность преподать народу совет, как должно поступать в настоящих, для каждого израильтянина чрезвычайно важных, обстоятельствах.

В самом деле, какой народ мог находиться когда-либо в таком положении, в каком были теперь иудеи? Каждый из них видел своими очами Мессию — пред­мет тысячелетних пламенных ожиданий, и каждый чувствовал, что подвергается очевидной опасности не узнать Его. С одной стороны, все влекло к Иисусу — и Его чудеса, и учение, и жизнь; с другой, многое и уда­ляло от Него — и власть синедриона, и пример фарисе­ев, славившихся святостью, и Его собственная нищета: куда обратиться? что делать? В таких обстоятельствах доброе сердце хотело бы, презрев все, предаться Иису­су; обыкновенный житейский рассудок говорил, что надо ожидать мнения начальства, которому от Самого

Бога дано управлять народом. Еще сильнее действовал предрассудок, что народ иудейский весь предназначен к блаженству в царствии Мессии. Тем менее, думали, могут быть исключены из этого числа начальники; и следовательно, казалось, лучше прийти за ними, хоть и позже, на вечерю (блаженство времен Мессии иудеи чаще всего представляли под видом вечери), нежели, опередив других, особенно начальников, подвергнуть­ся опасности быть увлечену каким-либо Мессией не­истинным.

«С Царствием Божьим, — так начал вещать Господь народу,— происходит подобное тому, что случилось с пиршеством⁶⁰, которое один царь устроил по случаю объ­явления своего сына наследником. Когда все было гото­во, он послал сказать гостям, чтобы они шли на пиршес­тво. Но гости отказались, не желая, чтобы его сын был их царем. Царь в другой раз отправил слуг — сказать зван­ным, что все готово, недостает только их. Но последние дошли до такой дерзости, что, схватив слуг, ругались над ними и некоторых убили. Тут царь вышел из терпения, и немедленно послал войско, которое не только предало жестокой смерти презрителей царской милости, но и са­мый город их разорило до основания⁶¹.

Между тем время пира наступило. Царь, не желая, чтобы радость его осталась неразделенной с подданны­ми, сказал слугам своим: вот, пир готов, и званные сде­лались недостойными, но я найду себе гостей! Ступайте на распутья и зовите всех, кто встретится». Повеле­ние исполнено, и дом царский наполнился людьми всякого звания, добрыми и злыми, без разбора.

В продолжение пира царь вошел к гостям посмот­реть собрание и обрадовать его своим присутствием. Один из возлежащих тотчас обратил на себя его внима­ние тем, что был в простой одежде⁶², а не в праздничной, как следовало. «Друг мой, — спросил царь с кротостью, приличной общему веселью, — как ты осмелился войти сюда не в должном виде?» Виновный молчал, не зная что отвечать. «Возьмите его, — сказал разгневанный царь слугам, — свяжите ему руки и ноги и бросьте в са­мую глубокую и мрачную темницу, где он будет плакать и скрежетать зубами. Званных, — прибавил царь в на­ставление собранию, — много, а избранных мало!..»

Господь уж употребил эту притчу прежде, но для другой цели и в другом виде. В первый раз, описанный св. Лукой (Лк. 14, 16-24), она употреблена для показа­ния того, что из иудеев не все и не многие войдут в цар­ство Мессии; потому что не многие согласятся испол­нить условия входа: тогда ни слова не было сказано о том, чтобы места званных были заняты другими, при­глашенными с распутий. Теперь к высказанной мысли об отвержении иудеев присоединена другая — о призва­нии на их место язычников и о том, что эти вновь при­званные, подобно иудеям, не все оправдают своей жиз­нью милость, им оказанную. Пример этот показывает, как мудро составлены были притчи Богочеловека, как точно приспособлены к слушателям и видоизменялись смотря по обстоятельствам.

Для народа в этой притче содержалось теперь разре­шение всех его недоумений касательно настоящих об­стоятельств и вместе преподавалось правило поведения, самое верное и надежное. «Значит, нет причины удив­ляться, что первосвященники не верят Иисусу, отверга­ют царство, Им проповедуемое. Званных много, а из­бранных мало! Нет причины спрашивать, кто же насле­дует царство, если иудеи не войдут в него; царь найдет себе гостей!.. Следовательно, должно, оставив всякое слепое подражание кому бы то ни было, слушать свою совесть, идти на вечерю, но идти в брачной одежде. В этом — приличном одеянии, в благочестивой жизни — главное дело. У Бога нет лицеприятия. Если соблюду ве­ру и буду добр, то непременно буду с Мессией в царствии Его — получу спасение». Для хрис­тиан притча о вечери содержит грозный урок — совершать свое спасение со страхом. «Я, — говорит один учитель Церкви, — всегда содрогаюсь, когда вспоминаю слова: друже, како вшел еси, не имый одеяния бранна?»

V ПРОКЛЯТИЕ СМОКОВНИЦЫ И ИЗГНАНИЕ ИЗ ХРАМА ТОРЖНИКОВ

VI ВСЕНАРОДНОЕ ПОСОЛЬСТВО К ИИСУСУ ХРИСТУ ОТ СИНЕДРИОНА

VII ПОСРАМЛЕНИЕ СЕКТ ИУДЕЙСКИХ И ОБЛИЧЕНИЕ ИХ ПОРОКОВ ПЕРЕД НАРОДОМ