Весть о болезни Лазаря и предсказание  о его воскресении. — Беседа с учениками по случаю путешествия в Иудею. — Мечтательное проше­ние двух учеников. — Исцеление слепцов иери­хонских. — Обращение Закхея. — Поучительная притча ученикам.

Между тем как Иисус Христос, в твердой реши­мости положить вскоре душу Свою за спасе­ние мира, приготовлял к этому необычайно­му событию Своих учеников (Мк. 8, 31) и в самих врагах хотел произвести спасительную перемену мыслей, — приближался праздник пасхи, четвертый в продолжение служения Иисусова и, по определению Промысла, долженствовавший служить концом этого служения. Богочеловек и прежде имел обыкновение приходить ежегодно на этой праздник в Иерусалим, где законом Моисеевым предписано было совершать пасху: теперь этого требовала уже необходимость. Поэтому, странствуя по Галилее, Он еще за несколько недель до праздника начал склонять путь Свой к пределам иудей­ским, только не прямо, а по долине Иорданской, про­должая между тем обыкновенное Свое занятие: пропо­ведь Евангелия и чудесное исцеление болящих (Лк. 9, 51; 13, 33).В окрестностях Иордана до малого общества Иису­сова достигло известие о таком обстоятельстве, которое, по-видимому, должно было побудить Его ускорить Свое путешествие. Некто Лазарь, давний друг Иисусов, жив­ший в Вифании, близ Иерусалима, сделался болен. Сес­тры его, Марфа и Мария, — которые также пользова­лись благоволением Господа, — не находя, вероятно, средств помочь болящему брату естественным образом, прислали известить о его болезни Иисуса в той, конеч­но, надежде, что Он, помогая столь охотно всем страж­дущим, тем более не оставит без помощи Своего боля­щего друга. Посланные должны были только сказать: «Господи, се, его же любиши, болит!» —все другие убежде­ния и просьбы поспешить на помощь — казались из­лишними для святой дружбы (Ин. 11, 1—3).

Услышав о болезни Лазаря, Иисус не обнаружил, по-видимому, ни особенного сострадания, ни равноду­шия; явно было, что Он слышит о таком предмете, кото­рый Ему, как всеведущему, давно уже был известен. В присутствии учеников, которые также знали и любили Лазаря, Он сказал только посланным: «Сия болезнь несть к смерти но о славе Божией, да прославится Сын Божий ея ради».

Такой ответ походил более на пророчество, нежели на совет друга, у кого просят помощи, — и, доставляя на первый раз нужное успокоение сестрам Лазаря, служил вместе с тем немалым испытанием их веры. Видя доселе в болезни брата своего одно естественное, несчастное приключение, они должны были теперь узнать, что это горькое приключение находится в непосредственном распоряжении самого Промысла Божьего, имеет цель самую высокую и благотворную — славу Божью и про­славление Сына Божьего, а не смерть Лазаря, которой

они столько страшились. Это уже одно должно было их успокоить за будущее и расположить к полной предан­ности в волю Божью и к ожиданию чего-то высшего и необыкновенного. Какой истинный израильтянин не согласился бы перенести болезнь, даже умереть для сла­вы своего Мессии?

Но все это могло быть только под условием живой и высокой веры; для веры обыкновенной, какова вера сес­тер Лазаря, слова Господа, особенно по сравнению их с последующими  печальными событиями, могли казаться непонятными, странными, противными делу и потому даже как бы огорчительными. Не говоря о том, что в от­вете не объявлено, каким образом в болезни Лазаря от­кроется слава Божья и Мессии, — нисколько не пред­уведомлено даже о том, что было всего нужнее, то есть что больной должен, хотя на краткое время, умереть и быть погребенным. Слова: болезнь не к смерти, — по­буждали даже решительно ожидать, что Лазарь не умрет; а потому, когда Лазарь умер, эти прежде весьма утеши­тельные слова, потеряли весь смысл, могли представ­ляться не иначе,  как только каким-либо иносказанием, тем более безотрадным и огорчительным, что оно на­прасно служило прежде действительным утешением. Одна вера Авраама могла бы не пасть при гробе Лазаря; но сестры Лазаревы, при всем их уважении и искренней любви к Господу, — как увидим, — были еще не так близки к этой высоте веры.

И в учениках Иисусовых знаменательные слова Гос­пода не произвели никакого высшего ожидания. Дово­льствуясь тем, что болезнь Лазаря, как говорил Учитель, не смертельна, они даже не любопытствовали, каким образом через нее должна открыться божественная сла­ва их Учителя. По отшествии посланных Иисус Христос, без со­мнения, с особенным намерением пробыл на том же са­мом месте, где получена весть о болезни Лазаря, еще два дня (Ин. 11, 6). По такой медлительности тем более можно было заключить, что Лазарь находится вне вся­кой опасности; ибо Учитель никогда не медлит в подании нужной помощи, тем более не замедлил бы теперь. А чтобы Он оставался здесь в ожидании того, пока на­ступит определенный Промыслом день явить над Лаза­рем Свое божественное всемогущество, — это, после слов Учителя, едва ли кому из них приходило на мысль.

Когда Лазарь с его болезнью таким образом был как бы забыт, спустя три дня, Богочеловек, без всякого но­вого повода, вдруг сказал ученикам Своим: Идем во Иу­дею!' Поскольку о происшедшем теперь с Лазарем учени­ки ничего не знали, а пасха была еще не так близко, то слова Учителя удивили их и привели в страх: воображе­нию некоторых тотчас представились опасности, каким за несколько месяцев перед тем они подвергались в Ие­русалиме, когда были там на празднике обновления хра­ма¹¹. Поэтому, чтобы отклонить от путешествия, как ка­залось, преждевременного, и потому опасного (в самый праздник пасхи по множеству народа, к Иисусу вообще весьма приверженного, не было так опасно), некоторые осмелились привести на память прошедшее: Равви, — говорили, — давно ли иудеи искаху Тебе камением побити, и паки ли идеши тамо? (Ин. 11,8.)

Язык сей, очевидно, отзывался искренним усердием и осторожностью, не был однако же вполне достоин учеников Иисусовых. Находясь при Нем в продолжение 3-х лет и будучи свидетелями всей Его жизни и действий, они должны были приметить, что все пути и дела их находятся под охранением свыше, что Отец Небесный никогда не оставляет Своей помощью Сына, в Котором положил все Свое благоволение (Мк. 1, 11). Даже одно­го обыкновенного доверия к великим качествам своего Учителя достаточно было, чтобы предохранить учени­ков от напрасного опасения, будто Он может предавать­ся опасностям, не предвидев их или не подумав о них. Только невнимание к путям Промысла, некое забвение божественности служения Иисусова и чрезмерная чело­веческая забота о своей личной безопасности могли привести учеников к той мысли, что враги Иисусовы в состоянии воспрепятствовать Его великому делу и по­бить преждевременно камнями Того, Кто мог из камени воздвигнуть чад Аврааму (Мф. 3, 9).

Богочеловек не обнаружил при этом никакого неудо­вольствия; дал однако же заметить ученикам, как опасе­ния их недостойны людей, совершающих, как они, вели­кое дело Божье. «Не дванадесять ли, — сказал Он им в от­вет, — часов есть во дни? Аще кто ходит во дни, не поткнется, яко свет мира сего видит. Аще кто ходит в нощи, поткнется, яко несть света в нем». — Из этих несколько прикровенных слов ученики Иисусовы должны были уразуметь три весьма важные и нужные для них истины, ими теперь забытые или не понимаемые, как должно: первое, что Промысл Отца Небесного ни в каком случае не может оставить без помощи их божественного Учите­ля; во-вторых, что для служения Иисусова, по чрезвы­чайной важности его, назначено свыше со всей точнос­тью определенное время, которое, не могут ни продлить, ни сократить никакие усилия врагов; в-третьих, что это предопределенное время еще не окончилось, а продол­жается. Сравнение Своего служения с продолжением дневного пути употреблено здесь Спасителем, без сомне­ния, потому, что предметом настоящей беседы Его с уче­никами было не другое что, как путешествие в Иудею.

Беседа эта снова подтвердила, что Господь имел обыкновение отвечать на недоумения Своих учеников, сколько было только нужно для их настоящего вразум­ления и успокоения, не входя в объяснение тех причин, почему Он поступает так, а не иначе. Ибо в Иерусалиме ожидали Его теперь не только великие опасности, но и самые страдания и смерть; между тем, Он не говорит те­перь об этом; сказывает даже нечто как бы противное тому, то есть что ученики напрасно опасаются за Него. И почему поступает таким образом? Потому что истинная сила вопроса, предложенного выше учениками, состоя­ла не в том, ожидают ли их в Иерусалиме опасности, а в том, можно ли, не подвергаясь упреку в безрассудности, идти туда, где опасность. Господь отвечает, что можно; ибо этот путь принадлежит к делам дня ко времени Его служения, которое, вопреки опасениям учеников, ни­кем на земле и никак не может быть ни сокращено, ни продолжено.

Ученики успокоились, по крайней мере, умолкли. Тогда Господь, как бы вспомнив о Лазаре, сказал им: «Лазарь, друг наш, успе; но иду, да возбужду его». Так го­ворил Он о смерти Лазаря, которая случилась именно в то время и действительно была как бы сном и для Лаза­ря — по ее кратковременности, и для Иисуса — по той легкости, с которой Он возбуждал уснувших сном смер­тным. Ученики однако же поняли слова Его буквально, не о смерти, а о усыплении Лазаря. Привыкнув к опы­там Его всеведения, они не думали спрашивать, как Он узнал о положении Лазаря; только некоторые заметили, что это добрый знак; ибо, говорили они, аще успе, спасен будет, то есть если он уснул, то скоро выздоровеет¹². И следовательно, подразумевалось, нет нужды идти теперь во Иудею — и для Лазаря.

Тогда Учитель сказал, уже не обинуясь: Лазарь умре; и радуюсь вас ради, яко не бых тамо (иначе просьбы Ла­заря, слезы сестер его побудили бы Премилосердого ис­целить Своего болящего друга и не допустить до смер­ти). Идем к нему.

Вероятно, некоторые из учеников и при сем не обна­ружили всей ожидаемой решимости идти во Иудею, хотя для погребения Лазаря, что для одного из них, именем Фомы, показалось уже совершенно неуместным. «Что же мы медлим, — воскликнул он к соученикам, — идем и мы, да умрем с ним!» И для Фомы идти к умершему в Иу­дею значило почти то же, что идти на смерть: однако же он не только не продолжает отклонять Учителя от Его намерения, но и недоволен медленностью прочих учени­ков, и приглашает всех умереть с Лазарем и Иисусом: приглашение, достойное ученика Иисусова! Хотя уви­дим впоследствии, что сердце Фомы еще не было теперь действительно так самоотверженно, как были его уста...

Вслед за тем Господь и ученики Его отправились в Иудею, но без поспешности однако же, которая, по-ви­димому, теперь не была уже и нужна. Достигли пределов Иерихона, откуда до самого Иерусалима оставалось не более шести часов пути, а до Вифании еще менее. Доро­га была покрыта путешественниками, со всех сторон сте­кавшимися в Иерусалим на приближающийся праздник. Учитель шел один (Мк. 10, 32), впереди Своих учеников, которые следовали за Ним на некотором расстоянии, размышляя и беседуя между собой о будущем. Внутреннее состояние их, по замечанию Евангелиста Марка, бы­ло весьма расстроено (Мк. 10, 32). Сколько можно су­дить по соображению обстоятельств (Ин. 11, 8; Мк. 10, 35), в душе их боролись теперь между собой два чувства: желание как можно скорее видеть открытие царства Мессии и разделить со своим Учителем славу Его земно­го владычества над всем миром и нежелание подвер­гнуться страшным опасностям, которые, по общему по­нятию, почитались при этом неизбежными. Слова Иису­са Христа еще в одной из бесед в Галилее обещавшего со­делать их, в награду за пожертвование и труды, судьями Израиля и посадить на 12-ти престолах (Мф. 19, 27—30) (обещание, заключавшее в себе высший духовный смысл, но учениками понятое буквально), надежда, что настоящий путь в Иерусалим будет последним и с на­ступлением праздника пасхи откроется царство Мес­сии — их Учителя, примечание всеобщего расположения в народе к гражданским и религиозным переменам, и в частности, сильного расположения к Иисусу Христу и другие обстоятельства наполняли воображение учеников мыслями самыми восхитительными. Но когда воображе­ние утихало и от будущих неопределенных надежд обра­щались к суровой действительности прошедшего и на­стоящего, когда начинали беспристрастно судить о пол­ожении вещей, своей беззащитности, бедности, силе и злобе своих врагов — тогда невольно приходили к недо­умениям и опасению, делались малодушны и боязливы. И ужасахуся, и во след идуще, бояхуся.

Такое расположение духа не могло укрыться от Сер­дцеведца. Поскольку главным источником боязни была нерешительность мыслей, незнание будущего, то Он на­шел нужным еще раз с возможной ясностью повторить ученикам, чего они доселе не уразумели надлежащим образом, то есть что Его в Иерусалиме ожидает не престол, а крест, который однако же не прекратит дела Божьего и Его великой деятельности, а доставит спасение всему ми­ру и Ему такую славу, которая несравненно выше всякой воображаемой ими славы и величия. Для того, подозвав учеников к Себе и уединившись от прочих путешествен­ников, Господь начал  говорить им так: се, восходим во Ие­русалим и Сын Человеческий (так Он любил называть Себя) предан будет архиереям и книжникам, и осудят Его на смерть, предадят Его языком на поругание, биение и пропятие, и в третий день воскреснет! (Мф. 20, 17-19; Мк. 10: 32-34; Лк. 18, 31-34). Так решительно, так ясно и с такой подробностью обстоятельств никогда еще не было говорено Им о Своей будущей судьбе; в этих словах заключа­лась кратко вся история наступающих событий, все, что в них было и крайне печального, и вполне утешительного. «Учитель наш вскоре будет предан, осужден, умучен, рас­пят, мертв; но потом должен воскреснуть со славой; зна­чит (так должны были рассуждать ученики), напрасно мы предаемся теперь несбыточным мечтам о Его земном цар­стве, напрасно и страшимся за Него и за себя: судьбы Все­вышнего должны совершиться!» Между тем, ученики Ии­сусовы не только не вывели из настоящего предсказания Его подобных заключений; но, по свидетельству Еванге­листа, не поняли даже из него ни одного слова. И тии ни-чесоже от сих разумеша: и бе глагол сей сокровен от них, и неразумеваху глаголемых (Лк. 18, 34).

Непонятливость изумительная — для нас, кому те­перь так трудно поставить себя в уме на место учеников Иисусовых и войти совершенно в их образ мыслей и чув­ствований; но в них самих все это происходило естес­твенно. Не представляя себе никогда, сообразно наро­дному верованию, что Мессия должен умереть, тем более умереть так, как предсказывал теперь Господь, — смертью самой поносной, на кресте, — ожидая, напротив, со дня на день открытия Его славного земного царства, ученики, при всей доброте их сердца, потому самому не могли ура­зуметь слов Его в прямом их смысле и как надлежало. Для объяснения этого представим, что кто-нибудь, будучи другом сына царева, слышал от него и от других, что отец назначил его своим наследником престола, видел не раз опыты особенного благоволения к нему отца; потом ус­лышал от него же, что отец его, нимало не переменив ни своих мыслей о нем, ни любви к нему, позволит однако же некоторым развращенным людям подвергнуть его посрамлению, мучениям и самой смерти, имея возмож­ность все это отвратить — такой человек, слыша все это, поверил ли бы сыну цареву — своему другу? Или, поверив ему, понял ли бы вдруг слова его, как должно? Не скорее ли бы согласился предположить в них какой-либо неиз­вестный для себя, иносказательный смысл, — особенно, если бы знал, что друг его любит выражаться языком при­тчей? — Подобное случилось и с апостолами: без сомне­ния, они представляли себе слова своего Учителя каким-либо непонятным для них иносказанием. — Но в таком случае к чему служило предсказание Господа о Своих страданиях и смерти? — Оно было полезно, хотя ученики и не поняли его. Кроме того, впоследствии яснейшим об­разом открылось из него, что Богочеловек провидел крест Свой со всеми его ужасами, имел потому всю возмож­ность отклониться от него, и если подверг Себя смерти, то добровольно, для блага рода человеческого. Кроме се­го, сами ученики, по крайней мере, некоторые из них, при наступлении страданий Учителя должны были при­вести себе на память настоящее предсказание и, видя точное исполнение со стороны его печальной, то есть по

бедствиям, тем самым побуждались с благодушием ожи­дать исполнения и радостной части пророчества — о славном воскресении Господа. (Не этим ли самым пред­сказанием воодушевлен был впоследствии св. Иоанн, ко­торый, как увидим, во время страданий и смерти Иисусо­вой, несмотря на свою юность, покажет себя мужествен­нее всех прочих учеников Его?)

Как бы в доказательство того, что беседа о кресте ос­тавалась теперь непонятой, двое из учеников, Иаков и Иоанн, сыны Зеведея, обнаружили теперь же в себе следы любочестия, самого детского. Господь заметно отличал их от прочих учеников, удостаивая особенной доверенности и близости; только один Петр мог спорить с ними в этом отношении; ибо Господь отличал и его. Это-то, без сомне­ния, пророчество, плохо понимаемое, возродило в юных умах надежду, что Учитель и по наступающем мнимом восшествии Его на престол иудейский не преминет отли­чить их от прочих при раздаянии наград и милостей. Ма­ть их Саломия (которая теперь вместе с ними шла в Иеру­салим на праздник) разделяла и едва ли не возбуждала по­добные надежды. Воображая, что ее просьба (Саломия была знакома Господу) может быть в этом деле не беспол­езной, и желая предварительно получить от Иисуса Хрис­та обещание касательно будущей награды детей своих, она решилась воспользоваться уединенной беседой с Гос­подом и, подойдя к Нему вместе с детьми, со всей покор­ностью и дружеством, объявила, что хочет просить у Него чего-то, не важного для Него, но весьма важного и прият­ного ей, сыновьям ее и всему их семейству (Мф. 20, 20). «Чесо хощеши?» — вопросил Господь. «Ничего более, — отвечала она, — как только препоручить в Твою милость сыновей моих. Ты, без сомнения, скоро взойдешь на пре­стол Давидов; сделай тогда, по любви Своей к ним, чтобы один из них занял место по правую, а другой по левую сторону Твоего престола». То есть Саломия хотела, чтобы дети ее были первые после Мессии в Его царстве и удос­тоились преимущества не только перед всем прочим на­родом, но и пред ближайшими Его учениками и друзь­ями¹³. Оба брата видом своим показывали, что желание матери есть вместе и их собственное желание.

Нельзя было найти прошения, более противного на­стоящему душевному состоянию Богочеловека, Который весь был занят мыслью о Своих будущих страданиях. Из­винением могло служить одно то, что Иаков и Иоанн не поняли Его предсказания и искали быть близкими к сво­ему Учителю, без сомнения, не по одному любочестию, а и по чувству любви к Нему, которая опасалась быть уда­ленной от Него во славе Его. Ответ Господа служит поу­чительным примером, с какой снисходительностью ис­правлял Он самые важные ошибки Своих учеников. Вместо каких-либо упреков Он отвечал просто с кротос­тью: Не веста, чесо просита. Можета ли пиши чашу (чаша у евреев означала страдания и бедствия (Пс. 59, 5; Ис. 51, 17. 22; Пч. Иер. 6: 21)), юже Аз имам пити, или крещением (так иносказательно назывались великие искушения)¹⁴, им же Аз крещаюся, креститися? То есть Господь хотел внушить мечтателям, что им должно думать еще не о на­граде, которая сама собой придет к достойному, а о сред­ствах, как заслужить оную. «Можева», — отвечали учени­ки, побуждаемые, вероятно, более желанием получить просимое и показать себя достойными его, нежели по  внутреннему убеждению в необходимости страданий для достижения славы (Мф. 20,22); ибо они не имели еще яс­ного понятия ни о предстоящей чаше, ни о крещении, о которых говорил Господь. Но Учитель, как сердцеведец, предвидел уже, что слова эти, сказанные теперь без ясно­го сознания дела, придут некогда в совершенное испол­нение, что сыны Зеведеевы действительно со временем будут, подобно Ему, крещены страданиями¹⁵; потому в ду­хе пророчества, которое они должны были выразуметь впоследствии, продолжал: Чашу Мою испиета, и крещени­ем, имже Аз крещаюся, имате креститася, а еже сести одесную Мене и ошуюю Мене, несть Мое дати, но им же уготовася от Отца Моего. Тем кончилась беседа.

Очевидно, что Господь хотел преподать сынам Зеве-деевым наставление, для них необходимое, но без той строгости, которой заслуживало более прошение, неже­ли просители. Они должны были узнать, что в деле столь важном, каково учреждение на земле Царства Божьего, ничто не может зависеть от произвола или пристрастия личного, а все от закона и справедливости; что Господь и Учитель их, если можно так сказать, Сам не может ока­зать им какую-либо милость без их способности и заслуг. После того они сами собой должны были убедиться, что и в этом отношении они не знали, чего просили ¹⁶.

Хотя беседа эта не была слышна прочим ученикам, но они не замедлили узнать, что было ее предметом. Это произвело неудовольствие и ропот между ними, не не­справедливые в отношении к искателям первенства, но напрасные по существу дела, ибо они искали невозмож­ного. Особенно мог оставаться недовольным Петр, кото­рый не менее сынов Саломииных был отличаем в общес­тве учеников Иисусовых (Мф. 19, 27; Мк. 10, 41—45), не менее имел и прав на то, но никогда не доходил до такого любочестия, чтобы видимо желать господства даже над своими соучениками, довольствуясь обещанием Учите­ля — посадить каждого из них на особенном престоле.

Это взаимное неудовольствие учеников послужило случаем к преданию им самого назидательного урока в смирении и братской любви. «Вам известно, — сказал Господь, собрав их вокруг Себя, — в чем полагают господ­ство свое мирские владыки и повелители: в том, чтобы им служили и повиновались, славили и величали их. Но между вами — Моими учениками — не должно быть сего; никто не должен искать отличия, соединенного с униже­нием других; между вами — иже аще хощет вящший быти, да будет вам слуга! И иже аще хощет в вас первый быти, да будет вам раб! Вспомните, — продолжал Господь, обра­щая речь к предмету, забытому учениками, но о котором теперь более всего надлежало думать, — вспомните, что Сам Сын Человеческий, которому принадлежит всякая слава, пришел в мир этот не для того, чтобы — как мно­гие ложно думают, — покорять народы и принимать по­чести и услуги от других, но чтобы оказать их со Своей стороны другим и самую душу Свою отдать для искупле­ния мира!» Таким образом, о том, чего ученики никак не могли согласить с достоинством Мессии, — о страданиях и смерти Своей, Иисус Христос говорил снова, как о

главной и первой цели Своего пришествия в мир. Столь часто и с такой силой повторяемое внушение об этом могло бы совершенно и навсегда отвратить учеников от честолюбивых мечтаний и замыслов: но предрассудок о земном царстве Мессии, их Учителя, так был силен, что самый крест и Голгофа не могли совершенно искоренить его. И по воскресении, при первом явлении Учителя они будут вопрошать Его: аще в лето сие устроявши царствие Израилево? Только сошествие Святого Духа в день Пяти­десятницы совершенно возродило их, уничтожив в душе их все плотские понятия, так что они все могли сказать о себе словами св. Павла: Аще и разумехом Христа по плоти, ныне же ктому не разумеем.

В продолжение таких бесед Господь и ученики Его приблизились к Иерихону, одному из значительнейших городов иудейских по его древности и богатству. Перед вратами города у дороги сидело два¹⁷ слепца для испрошения милостыни у проходящих. Шум от толпы путешес­твенников, сопровождавших Господа, не замедлил при­влечь их внимание, и они любопытствовали знать, кто идет; то есть не вельможа ли с многочисленной свитой, у которого можно получить богатую милостыню (Лк. 18, 36). Когда сказали, что это Иисус, известный Чудотворец и Пророк Галилейский, то в них тотчас возродилась над­ежда быть исцеленными от Него. Поэтому со всем нетерпением людей, которые хотят насладиться светом Божь­им, они начали восклицать: «Господи, Сыне Давидов, сжалься над нами!» Называя Иисуса сыном Давидовым, слепцы этим всенародно признавали Его Мессией; при­знание, в котором хотя давно участвовали весьма мно­гие, но редкий отваживался сделать публично, тем паче что Сам Господь не всегда одобрял его, считая преждев­ременным. Посему-то многие из народа, окружавшего Иисуса, опасаясь, вероятно, фарисеев и римлян, прика­зывали теперь слепцам умолкнуть, по крайней мере, не произносить название сына Давидова, столько же опас­ное, сколько для всех любезное. Напрасно! — Слепцы продолжали кричать еще громче: «Сыне Давидов, помилуй нас! Сыне Давидов, помилуй нас!»

Богочеловек остановился и велел позвать слепцов: воззвание их преклонило Его оказать им помощь. Услы­шав, что Иисус ожидает их, слепцы сбросили с себя да­же все свое верхнее платье, чтобы скорее явиться перед Божественным Врачом. «Что хощета, да сотворю вама?» — вопросил Он. «Господи, чтобы отверзлись очи на­ши!» Господь коснулся их очей, и они тотчас отверзлись. «Ступайте в дом свой, — сказал Он потом, — вера ваша спасла вас» (Лк. 18, 42).

В самом деле, бедствие ли, угнетавшее тех несчаст­ных и часто располагающее людей к лучшему образу мыслей, или другие обстоятельства были причиной, — только настоящий поступок слепцов в отношении к Ии­сусу Христу показал, что их душевное око было несрав­ненно чище и дальновиднее очей книжников и фарисе­ев. Слепцы иерихонские неспособны были, подобно тем суесвятам, соблазняться происхождением Иисуса Христа из Галилеи, от бедных родителей; великие и свя­тые дела Его оставались для них великими и святыми, несмотря на то, в какой бы день ни были совершены — в пяток или субботу; мудрое мнение слепца иерусалим­ского, что грешников Бог не послушает и что Иисус не мог бы творить чудес, если бы не был от Бога (Ин. 9. 33) — служило и для них руководством в суждении о Его Божественном достоинстве. Сердце их, без сомнения, давно уже признало Его истинным сыном Давидовым: представился случай, и они всенародно свидетельству­ют свою веру в Него, пренебрегая опасностью быть от­лученными за то от синагоги или обвиненными в возму­щении против римлян.

Несмотря на позволение Божественного Врача — идти куда угодно, исцеленные слепцы шли во след Его, славя Бога и своего Спасителя. Проходили через Иери­хон. Слух о чуде немедленно разнесся по всему городу и еще более увеличил толпу, окружавшую Иисуса; каждый хотел видеть великого Чудотворца, но поэтому многие не могли видеть Его. В числе последних был и некто Закхей, старшина над мытарями (Лк. 19, 2), или сборщи­ками податей. Посредством своего промысла он приоб­рел себе великое богатство, не всегда чуждаясь, вероят­но, и таких средств, какие людям его звания ставил в уп­рек еще Иоанн Креститель (Лк. 3, 13). Скупость, жесто­косердие, склонность к притеснениям были общим свойством мытарей, к чему располагало самое их зва­ние. Снимая у римлян на откуп подати, они, естествен­но, употребляли все меры, чтобы не остаться в убытке; соотечественники, кроме неохоты платить подати иноп­леменникам, видели в них орудие римского преоблада­ния, тем более ненавистное, что им соглашались быть иудеи. Поэтому мытарь и язычник почитались словами равнозначащими (Мф. 9, 10. 11; Лк. 15, 1. 2; Мф. 18, 17): для того и другого даже было одно общее название —грешника (Лк. 19, 7). Закхей был старейшина мытарей, следовательно, по мнению народа, одним из первых грешников.

Впрочем, Закхей, как видно из всех настоящих пос­тупков его, не был теперь уже тем, чем бывал (если бы­вал действительно) некогда: в душе его пробудилось от­вращение к пороку, злато не прельщало его более, и он начинал чувствовать нужду в приобретении сокровища негиблющего. В таком расположении духа обыкновенно ищут перед кем-либо раскрыть язвы своей совести: и кто же более мог уврачевать их, как не Иисус? Таким об­разом, сердце невольно влекло Закхея к великому Раз­решителю уз греховных. Но он еще не смел надеяться на столь великую милость — чтобы Святейший из Проро­ков обратил внимание на первого из грешников; и, в со­знании собственного недостоинства, искал только ви­деть Иисуса — сравнить черты Божественного лица Его с тем, что говорили о Нем, Его милосердии, величии, святости — почерпнуть в Его взорах для себя назидание и утешение, прочесть в них будущую судьбу грешни­ков — свою собственную. И это желание нельзя было исполнить! Будучи мал ростом, Закхей совершенно те­рялся в толпе народа, сопровождавшего Иисуса. Но на пути, по которому надлежало проходить Иисусу, стояло дерево: Закхей, опередив всех, с поспешностью влезает на него в сладкой надежде насмотреться на лицо Проро­ка (может быть, — думал Закхей, — Мессии, который вскоре будет судить его), тем лучше, чем неприметнее.

Иисус Христос мог и не видеть Закхея; не видно так­же, чтобы этот мытарь был известен Ему прежде, но от Сердцеведца могло ли что-нибудь укрыться? Человеко­любец мог ли не восприять на рамена заблудшую овцу, которая сама начинала искать пастыря? Едва только поравнялись с деревом на котором сидел Закхей, Иисус остановился и, устремив взоры на Закхея сказал ему: «Закхее, потщався, слези: днесь бо в дому твоем подобает Ми быти» (Лк. 19,5).

Изумленный такой снисходительностью, мытарь спешит оставить дерево и принять в дом свой столь не­обыкновенного Гостя, не зная еще, что за цель Его посе­щения, но убеждаясь самым делом, что Пророк Гали­лейский нимало не сходен с знаменитыми фарисейски­ми раввинами, которые почли бы за осквернение для се­бя — сказать ему всенародно одно дружеское слово. Ии­сус, напротив, не обнаруживал ничем, будто дом Закхея, в который шел Он, кажется для Него чем-либо не чище других или что Он, вступая в него, отступает от каких-либо правил. Но толпа, Его сопровождавшая, судила иначе. Вступить в дружеский разговор с разбогатевшим мытарем — человеком, как думали, без любви к отечес­тву, без веры, — самому вызваться на посещение его до­ма, не взять, по крайней мере, при вступлении в него, предосторожностей к сохранению законной чистоты, постоянно в подобном случае употребляемых фарисея­ми: все это в глазах безрассудных ревнителей преданий фарисейских казалось странным, предосудительным, нимало не достойным того мнения, какое им хотелось иметь о великом Пророке.

Закхей сам чувствовал, как далеко простирается к нему снисхождение Иисуса и как много может страдать через то слава Его в народе. Как бы желая дать отчет в своем поведении — показать, что он уж не раб своих со­кровищ, что в сердце его живет еще или ожила любовь ко всему доброму, — благоразумный мытарь становится перед Иисусом и при всех, соблазнявшихся милостью, ему оказанной, объявляет, что (в память посещения Иисусова) целая половина имения его раздана будет ни­щим, и если он кого обидел, то такому возвратит вчетве­ро. Такое обещание действительно могло убедить каж­дого, что Закхей хочет сделаться достойным своего име­ни¹⁸. По закону Моисееву (Исх. 21, 37. 22, 1-4; Чсл. 5, 6. 7), только тот обязывается вдвое или вчетверо возвра­щать похищенное, кто был приведен в суд и обличен в преступлении; а кто сам собой признавал свой грех, тот должен был возвратить похищенное только с присово­куплением пятой части: но Закхей, бывший доселе ниже закона, вдруг делается выше его и хочет поступать с этих пор по закону не только правды, но и любви, Божес­твенный образец которой видит перед собой в Иисусе.

По всему видно, что благоразумный мытарь понял цель посещения Иисусова, вошел, так сказать, в дух ми­лости, ему оказанной. Евангелист не говорит, чтобы он заботился слишком много (как некогда Марфа) об уго­щении Господа и учеников Его, не сказывает даже, что­бы угощал их. Искреннее обещание вознаградить всех обиженных, раздать пол-имения нищим было самым лучшим угощением для Того, Кто поставлял брашно Свое в исполнении воли Отца Небесного (Ин. 4, 34).

Господь не оставил без награды усердия столь чис­того. Как бы в уверение, что Он нимало не сомневался в исполнении обещания Закхеева, не сожалеет о посе­щении его дома, — «Днесь, — сказал Он окружавшим Его, — днесь спасение дому сему бысть (благотворная перемена в домовладыке должна была произвести пе­ремену и в домочадцах); — зане и сей сын Авраамлъ есть (как доказал настоящий опыт, хотя доселе многие почитали его наравне с язычниками); — прииде бо Сын Че­ловеческий взыскати и спасти погибшего».

Последние слова, очевидно, направлены против тех, которые соблазнялись милостью, оказанной ста­рейшине мытарей; в них раскрывалась тайна общения Иисуса с грешниками, которое постоянно ставилось Ему в упрек фарисеями. Мечтая только о славе, богат­ствах и почестях, эти лицемеры забывали что нет вели­чия выше того, которое состоит в благодеяниях, и осо­бенно нравственных, — в научении и исправлении грешников, а потому нисколько не представляли себе и того, чтобы главной целью пришествия Мессии было — взыскать и спасти погибшее. Та же слепота открывалась и в суждении их о ближних. Привыкнув видеть в очах брата малый сучец и не замечать в своем глазе бревна, суесвяты не хотели и думать, чтобы из явных грешни­ков, ими презираемых, многие были гораздо ближе их к Царствию Небесному, потому что ближе их были к со­знанию своего недостоинства, к раскаянию во грехах. Но Иисус Христос взирал иначе — и в толпе язычников обретал иногда веру, которой напрасно искал в целом Израиле. Многократные опыты доказали, что милосер­дие Сына Человеческого, с которым Он обращался с грешниками, производило еще большие действия, не­жели Его чудотворения. Многие из живых мертвецов, как бы одушевленные любвеобильным дыханием Чело­веколюбца, восставали из гробов — совершенно пере­меняли свою злую жизнь, имея то преимущество перед воскрешенными от смерти телесной, что последние снова подвергались смерти, а первые могли всегда на­слаждаться жизнью духа. Доказательством этого слу­жит, между прочим, тот самый Закхей: по свидетельст­ву древнейшего предания, он сделался истинным последователем Иисуса Христа; был потом спутником апостола Петра в его апостольских путешествиях, и посвящен им в епископа Кесарии Палестинской.

Оставив дом Закхея, Иисус продолжал путь Свой к Вифании и мог бы в этот же день придти туда, если бы до пасхи не оставалось еще около недели и не надлежа­ло дать Лазарю быть погребенным и сделаться четверод­невным мертвецом; поэтому Он шел медленно, останав­ливаясь в селениях, лежащих при пути, и пользуясь все­ми случаями для наставления Своих учеников и народа.

Ученики однако же (так велика была сила народно­го предрассудка!), забыв о смерти Лазаря и о недавней беседе о кресте Учителя, снова предались мечтательнос­ти—и еще более, нежели когда-либо. Полагали, между прочим, за достоверное, что с наступающим праздни­ком должны окончиться все их труды и опасности, что Учитель их, по случаю великого стечения народа иудей­ского на праздник, торжественно объявит Себя Месси­ей (Лк. 19, 11). Такую надежду могла питать, кроме дру­гих причин, благосклонность, с которой при входе в Ие­рихон принято было Им всенародно наименование сы­ном Давидовым от слепцов иерихонских. «Не есть ли это, — так могли судить ученики, — прямой вызов к то­му, чтобы наконец все признали Его теперь за Мессию? А если Он уже решился на всенародное объявление Се­бя Мессией, то когда лучше сделать это, как не в празд­ник Пасхи?» — И из спутников многие думали согласно с учениками, восхищаясь заранее славой, в какой они увидят вскоре Того Самого Иисуса, Который шел с ни­ми по одному пути, беседовал с ними и, может быть, разделял их дорожную трапезу.

Поскольку в мнении иудеев о земном царстве Мес­сии было не все ложное и несбыточное, а была и истина, то нельзя было в настоящем случае сказать ученикам во­обще: «Ваши ожидания напрасны!» Они не были бы на­прасны, если бы ученики и все иудеи умели отличать пришествие Мессии первое и уничиженное — от при­шествия второго, славного и величественного и не сме­шивали духовного всемирного владычества Его с зем­ным господством над Иудеей. Чтобы указать им истин­ную точку зрения на предметы и дать ключ к разумению наступающих событий, которые действительно содер­жали в себе весьма много превышающего их тогдашние понятия и чудесного, Господь обратился к обыкновен­ному своему роду речи — к притче.

«Один человек, — сказал Он, — высокого происхож­дения отправлялся в далекую страну для принятия цар­ского достоинства; в получении венца царского он уве­рен был столько, что перед отшествием своим сделал все нужные распоряжения, чтобы во время отсутствия обыкновенные доходы его нимало не потерпели. Из де­сяти избранных его каждому дано было по мине¹⁹, с тем чтобы они употребили эти деньги в дело. После этого он отправился. Но из сограждан многие, хотя без всякой с его стороны причины, не были расположены к нему. Чтобы удалить его от престола, они отправили посоль­ство к тому царю, который должен был утвердить права его на царство. Всякого другого, говорили посланные, мы скорее согласимся иметь царем, только не его. Но представления их не имели никакого действия: нелюби­мый наследник возвратился царем. Начался отчет о деньгах, вверенных рабам. — Государь, — сказал с радо­стью первый, — посмотри: мина твоя принесла десять мин! — Прекрасно поступлено, — отвечал царь, — ты добрый слуга; я вверил тебе мало, но ты сделал много: возьми в управление десять городов! — И я сделал пять мин из одной, — сказал другой. — Получи и ты награду за труды, — отвечал царь, — пять городов будут в твоем управлении. — А я, — начал говорить третий, ничего не сделал и не делал из твоей мины. Зная, что ты весьма скуп и жесток, — жнешь где не сеял, берешь, где не клал, — я заботился только о том, чтобы сохранить ее в целости, и для того держал ее в потаенном месте, завер­нувши в плат. Вот она! Ни более, ни менее, как была взя­та! — Твоими же словами, — сказал царь, — я осужу те­бя, злой раб! Ты знал, что я человек жестокий, который более требует, нежели дает, жнет, где не сеял, собирает, где не расточал: для чего же ты не отдал сребра моего в оборот, чтобы я, возвратясь, получил его с лихвой? Возь­мите у него, — сказал он прочим слугам, — эту мину и отдайте тому, у кого десять мин. — Такая награда одного человека показалась им слишком  великой, особенно в сравнении с тем, у кого все отнималось. — Государь, — заметили они, — у него и так уже десять мин. — Что за нужда? — отвечал царь. — Имеющему (и хорошо упот­ребляющему) дано будет, а у не умеющего (употребляю­щего неправильно или вовсе не употребляющего) и то, что он имеет, отнимется!..»

Рассчитавшись со слугами, государь потребовал привести врагов своих. Не было нужды судить и обличать их, — и все они были казнены (Лк. 19, 12-27).

Глубокие и важные наставления содержались в этой притче. Что Иисусу Христу надлежит отойти в дальнюю страну — к Отцу, на небо, для принятия царства (против заблуждения, будто Он вскоре взойдет на престол Иу­дейский); что сограждане Его — иудеи и по Его отшествии не убедятся в действительности Его прав на царство, а будут отвращать всех от признания Его Мессией (против предрассудка, что Мессия может быть не узнан и отвергнут иудейским народом); что избранные слуги Его — апостолы и другие последователи — получат при этом каждый известное число мин, дарований духов­ных, которые они должны употребить на пользу царя и царства (против ложного мнения, будто последователи Его вскоре разделят с Ним власть, и притом земную, не заслужив предварительно награды верным исполнени­ем своих обязанностей); что Он не раньше, как по воз­вращении Своем, явится в должном величии, благо­творном для верных подданных и трудолюбивых рабов, грозном и нестерпимом для подданных мятежных и ра­бов лукавых (против сомнения, что, может быть, никог­да не исполнятся предсказания пророков о царстве Мессии, если не исполнятся ныне). Что все это содер­жится в данной притче, каждый может убедится сам, если сравнит содержание ее с тем, что нам вообще изве­стно о свойстве, продолжении и различных видах цар­ства Христова. Но чтобы ученики правильно поняли смысл данной притчи, этого не видно ни из Евангелия, ни из обстоятельств. Впоследствии, после Воскресении Господа, они должны были среди прочих непонятных для них бесед своего Учителя вспомнить и об этой прит­че и, при озарении от Святого Духа, постигнуть глубо­кий смысл ее. Для позднейших читателей, как мы, притча эта служит сокращенным вариантом всего вели­кого предначертания Иисуса, Его сугубого царства, по­следователей и врагов Его и, показывая, что случилось, располагает к ожиданию того, что должно совершиться в будущем.

Материалом для этой притчи могло служить одно из современных гражданских событий. Высокородный человек, в ней представленный, напоминает Архелая, сына Ирода, который, после смерти отца, отправился к Августу для принятия от него царского скипетра; и дей­ствительно получил его — вопреки всем усилиям иуде­ев, которые через особенное посольство просили кесаря не отдавать их в подданство Архелаю. Таким обра­зом, в устах Небесного Учителя самые земные события служили для изображения духов­ных предметов царства благодатного. Между тем путь продолжался, и Гос­подь с учениками Своими при­близился к Вифании, где оби­тал Лазарь, лежавший те­перь уже четвертый день во гробе.

I КРАТКОЕ ОБОЗРЕНИЕ ЗЕМНОЙ ЖИЗНИ ИИСУСА ХРИСТА по отношению к Его последним дням жизни

II ПОСЛЕДНЕЕ  ПУТЕШЕСТВИЕ  ИИСУСА ХРИСТА ИЗ ГАЛИЛЕИ В ИЕРУСАЛИМ

III ВОСКРЕШЕНИЕ ЛАЗАРЯ С ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯМИ