XVIII. Странствование израильтян по пустыне до Сина²⁰

Снявшись со своего стана в Айюн-Мусе, народ израильский под покровом Божиим и водительством Моисея двинулся по направлению к югу — вероятно тем путем, которым и теперь ходят караваны из Египта к Синаю и в Аравию, неподалеку от морского берега, по пустынной кремнистой дороге. Чем дальше, тем местность станови­лась волнообразнее и гористее. Это была пустыня Сур. В течение трех дней народ тяжело двигался вперед, под­крепляясь запасенной в кожаных мехах водой; но послед­няя, наконец истощилась, и мука жажды начала сказы­ваться на всех. Это было неутешительным началом для новой свободной жизни и резко противоречило с тем, что израильтяне, вероятно, ожидали после своего чудесного избавления от фараона. Наконец они прибыли в долину Хувар, известную тогда под названием Мерра («Горечь»), и в ней нашли воду; но она оказалась слишком соленой и горькой²¹. Их нравственное воспитание уже началось. Ие­гова спас их при Чермном море и хотел приучить их упо­вать на Него и в будущем. Но это был тяжкий урок и на­род опять разразился громким ропотом против Моисея. Это было действительно страшное испытание их надеж­ды на невидимого Вождя и Покровителя. Но помощь бы­ла близка, если бы только у них побольше было терпения и самоотречения. «Моисей возопил к Господу, и Господь показал ему дерево, и он бросил его в воду, и вода сдела­лась сладкою», так что народ с приятностью утолял свою жажду.

Направляясь отсюда дальше на юг, израильтяне следу­ющий стан свой устроили при Елиме — «деревах», в ме­стности, называемой так от семидесяти финиковых пальм, орошавшихся двенадцатью родниками²². Местность эту отождествляют с теперешней долиной Гурундель, которая и доселе служит приятной стоянкой для караванов, напол­няющих здесь свои кожаные мехи свежей родниковой во­дой и отдыхающих под тенью пальм. Дальнейший путь шел по местности обнаженной, холмистой и трудной для путешествия, и народ рад был, когда впереди показалась синева моря, на берегу которого и был раскинут стан. На­правление это было, вероятно, избрано частью для того, чтобы народ вздохнул свежим морским воздухом после палящего и душного зноя пустыни, а также, быть может, и для того, чтобы воспользоваться всем, что мог предоста­вить в распоряжение народа находившийся здесь египет­ский порт — запасы пищи и предметов, которые могли оказаться полезными в пустыне.

Дорога от приморского стана шла на некотором рас­стоянии вдоль берега. Оставив высокие меловые утесы ва-ди-Тайджибех²³, израильтяне вступили на равнину Мургаб, называемую в книге Исход пустыней Син, которая тянет­ся вдоль берега; это кремнистая и почти совершенно ли­шенная всякой растительности местность. Даже зимой зной здесь ужасный, а израильтяне проходили по ней уже полною весною. Даже бедуины, обыкновенно легко снося­щие зной, чувствуют здесь особенную тяготу. Можно представить, с какими тягостями сопряжено было здесь путешествие для огромной массы израильтян, устало тя­нувшихся с женами, детьми, стадами всякого скота и гро­мадным обозом. К общим тягостям прибавилось то, что запасы пшеницы, муки и пищи всякого рода, захваченные из Египта (очевидно, огромные, если они велись так дол­го), наконец начали истощаться, несмотря на пополнения, произведенные во время стоянки у египетского порта. Прошло уже шесть недель со времени перехода Чермного моря, и им постоянно приходилось выносить только тяго­сти в пустыне, где они мечтали о «свободе». Еще недавно они едва не погибли от жажды; теперь угрожал им голод, и ввиду новой опасности забыто было так недавно совер­шенное пред ними чудо. Против Моисея и Аарона опять поднялись ожесточенные крики, и в толпе стали разда­ваться возгласы горького сожаления, что народ не остался в рабстве на берегах Нила, где он сидел у котлов с мясом и ел хлеба досыта. Неблагодарный и грубый народ, при­ученный вековым рабством полагаться в отношении свое­го пропитания на заботу господ, не хотел знать, что сво­бода требовала от него мужества и самодеятельности и была неразлучна с испытаниями. Но он должен был убе­диться, что Моисей, во всяком случае, освободил его не для голодной смерти в пустыни и потому скоро открыл ему новые, необычайные для него, чудесные источники пропитания. Вечером того же дня вся местность около стана покрылась стаями перепелов, а на следующее утро появилась манна на всем окружавшем их пространстве²⁴. Манна отселе служила для них насущным хлебом до само­го вступления в землю обетованную. В вечное воспомина­ние об этом чудесном хлебе, одна мера (гомор) манны была впоследствии поставлена пред ковчегом, для доказательства будущим поколениям о том чудесном промышлении, которое Бог имел о своем избранном народе в пус­тыне²⁵. Правила собирания и пользования манной должны были приучать народ не заботиться много о веществен­ном, полагаться на провидение Божие, а отсутствие ее па­дения по субботам служило указанием на необходимость соблюдения субботы как дня покоя, посвящаемого на слу­жение Богу. Пропитание манною было столь необычным явлением, что впоследствии оно сделалось синонимом пи­тания божественным словом, и сама манна стала прооб­разом Христа, Слова Божия, который пришел с неба как хлеб жизни, чтобы дать жизнь всем верующим в Него.

Из пустыни Син Моисей повел свой народ в сторону от приморского берега. Местность эта еще ужаснее и бе­зотраднее, так что римляне, проходя по ней во время сво­их воинских походов, ужасались пустынной дикости этих голых, утесистых гор. Народу приходилось то двигаться по тесным ущельям, то взбираться на скалы, то спускаться в овраги — по ужасной, усеянной камнями дороге. Но тя­жесть пути вознаграждалась тою целию, достижение кото­рой имелось в виду. Неподалеку, именно у горы Дофки, называвшейся у египтян Та-Мафной, находились знамени­тые египетские рудники, которые служили главным источ­ником добывания серебра, золота и других металлов для Египта. Рудники эти разрабатывались каторжным трудом ссыльных, которых партиями отправляли сюда, заковыва­ли в цепи и принуждали к насильственным работам. Во времена   фараонов-угнетателей   они   переполнялись   ка-торжниками и между ними, несомненно, было множест­во израильтян, которых жестокое правительство партиями ссылало сюда для ослабления молодого народа, становив­шегося опасным для государства. Египетский историк Манефон рассказывает, что фараон Аменофис сослал таким образом в рудники и каменоломни до восьмидесяти тысяч «прокаженных», как несомненно назывались израильтяне, не соблюдавшие египетских законов о чистоте. Поэтому, направляясь сюда, Моисей мог иметь в виду не только вос­пользоваться египетским провиантом и добычей золота и серебра в этих рудниках, но и, главным образом, освобо­дить своих страждущих братий. Небольшой египетский гарнизон, конечно, не мог оказать большого сопротивле­ния и при приближении народа должен был удалиться.

От египетских рудников народ прошел по долине Мокаттеб, где был стан Алуш. Долина эта известна множест­вом надписей на скалах и целых изображений, представ­ляющих картины странствования какого-то племени (и уже древнее предание видело в этом племени израильский народ).

Большой стан затем был в Рефидиме, самое название которого (место остановки) показывает на продолжи­тельное пребывание в нем. Здесь опять возник ропот по случаю отсутствия воды, и Моисей ударом жезла чудесно источил ее из скалы. Чудесно открытый источник, по-ви­димому, сделался постоянным, и из него израильтяне пользовались водой во все время пребывания у Синая. Ис­точник этот, по учению ап. Павла, был прообразом Христа, источающего жизнь вечную²⁶.

Но израильтянам приходилось бороться не только с тягостями пути и недостатками природы, но и с враждеб­ными племенами. Когда они находились еще в Рефидиме, у долины Фейран, местные жители вознамерились оказать им сопротивление²⁷. Это было племя бедуинов, известное под именем амаликитян, самое сильное племя Синайско­го полуострова в то время. В зимнее время они, обыкно­венно, жили в южных пределах полуострова, а к лету пе­редвигались на север, именно в окрестности долины Фейран, где находили хорошие пастбища для своих стад. Им, поэтому, было крайнею, жизненною необходимостью прогнать отсюда вновь вторгшийся народ, который мог отбить у них пастбища. Будучи издавна данниками фара­онов, они теперь соединились с египетским гарнизоном, отступившим от рудников Дофки, и совместно ударили на пришельцев. Время и место было выбрано чрезвычайно удачно для них. Народ израильский был крайне истощен тягостями пути и невзгодами, значительно даже деморали­зован ропотом и неудовольствиями на своего вождя, кото­рого только что пред тем грозил побить даже камнями. Местность была стиснута гранитными скалами, затрудняв­шими более или менее правильное военное действие, и жар палил невыносимый. Минута была критическая. Правда, израильтяне были гораздо многочисленнее своих врагов, но самая их многочисленность со своими женами, детьми и стадами была их главною слабостью, потому что скорее могла вызвать панику в народе. Моисей быстровзвесил все обстоятельства и распорядился оставить весь обоз с женами и детьми позади, а из колен выбрал наи­более сильных и храбрых воинов, которые должны были сразиться с амаликитянами. Отряд был отдан под началь­ство Иисуса Навина, — имя которого тут впервые появ­ляется в летописях истории. Соединившись с некоторыми более дружественными племенами, искавшими, в свою очередь, союза с израильтянами против угнетавших их амаликитян, именно с кенеями и мадианитянами, изра­ильтяне нанесли полное поражение своим врагам. Сам Моисей во время битвы стоял на горе, наблюдая за ходом сражения и придавая чудесную силу своим воинам подня­тием своих рук, знаменовавших силу молитвы и прообра­зовавшим силу креста. На месте победы Моисей воздвиг жертвенник под названием Иегова Нисси (Господь знамя мое), и получил обетование об окончательном истребле­нии амаликитян за их коварное нападение на избранный народ.

Вскоре после поражения амаликитян Моисей был об­радован приятной встречей, которая должна была обод­рить его в страшных трудах и испытаниях²⁸. Отправляясь в Египет, он оставил свою жену Сепфору с двумя сыновь­ями у тестя своего Иофора, для безопасности. Теперь, ког­да он опять был близ священной горы, ему пришлось вновь увидеть свое маленькое семейство, приведенное к нему тестем. Узнав о его приближении, Моисей вышел к нему навстречу, преклонился пред ним на колена, прикос­нулся головой земли, поцеловал у него сначала руку, а затем, поднявшись, поцеловал его в обе щеки и, приветст­вуя друг друга по всем правилам восточной любезности, они оба вошли в шатер. Тут Моисей рассказал Иофору о всех событиях, сопровождавших избавление народа, и о всех трудностях, которые встречались им на пути. Прине­сено было благодарственное всесожжение в жертву Богу, устроено угощение, на котором в присутствии Аарона и старейшин заключен был формальный союз между изра­ильтянами и мадианитянами, связавший оба народа узами дружбы, редко нарушавшимися в течение последующей истории.

Пребывание Иофора в израильском стане ознамено­валось важным преобразованием в гражданском устройст­ве народа. До этого времени у народа совсем не была ус­троена судебная часть — по разбирательству возникавших дел и тяжб. Со всеми делами непосредственно обращались к самому Моисею, который поэтому и должен был с утра до ночи заниматься разбором бесконечных тяжб и дел. Та­кой порядок вещей был крайне утомителен для вождя и неудобен для народа. Опытный глаз Иофора тотчас же ус­мотрел ненормальность такого положения, и он предло­жил Моисею такое устройство судебного дела, чтобы до него доходили только наиболее важные дела. Он должен был разделить весь народ на определенные части и над каждой частью поставить начальника, к которому и обра­щалась каждая часть для разбора возникающих в ней дел. Таким образом, явилась та стройная десятичная система народных начальников, которая так много содействовала правильной общественной жизни народа. И были избра­ны тысяченачальники, стоначальники, пятидесятиначальники и десятиначальники, которые и ведали дела своих ча­стей. Только крупные дела представлялись на разрешение Моисея, который таким образом освобожденный от ме­лочных дел, мог всецело посвятить себя высшим интере­сам народной жизни.

По возвращении Иофора к своему племени израиль­ский народ двинулся дальше. В отдалении уже виднелись величественные высоты Синайских гор, где должно было совершиться великое не только для израильского народа, но и для всего человечества, событие, именно провозгла­шение и дарование божественного Синайского законода­тельства. К этим-то высотам и повел теперь Моисей осво­божденный им народ.

 

XIX. История дарования Синайского законодательства. Золотой телец. Скиния. Священство. Исчисление народа²⁹

От Суэцкого залива, где израильтяне перешли чрез Чермное море, до Синая всего только около двухсот пяти­десяти верст, считая все извилины пути, но только в тре­тий месяц по выходе из Египта они могли, наконец, рас­кинуть свои палатки под сению священной горы.

Под именем Синая, собственно, разумеется целая группа гор, отдельные отроги которой носят различные названия, и определить, какая из них именно была горою законодательства, составляет трудный вопрос науки. Са­мая величественная из них есть гора Сербал, но перед нею нет такой равнины, на которой мог бы расположить­ся станом народ. Поэтому в последнее время большинст­во исследователей начинают склоняться в пользу той горы, которая называется Рас-Сафсафех. Она почти так же вели­чественна, как Сербал, но с тою разницею, что пред ней расстилается обширная равнина Эр-Раха («Ладон»), на которой мог помещаться народ, и вообще, особенности этой горы более соответствуют подробностям библейского повествования. С равнины Эр-Раха открывается величест­венное зрелище, лучше которого и трудно было избрать для великого события — нравственного возрождения на­рода. Перед станом в страшном величии возвышалась священная гора, гранитные скалы которой отвесными утесами возносятся к небесам и с равнины представляют­ся подобно исполинскому алтарю, неприступному пре­столу Всевышнего, голос которого мог разноситься далеко по всей равнине, лежащей внизу. У подошвы ее проходит наносная плотина, как раз соответствующая той «черте», которая должна была воспрепятствовать народу «прика­саться к подошве горы», и самая подошва так отвесна и крута, что к ней действительно можно прикасаться как к стене. Равнина закрыта и стеснена горами со всех сторон, но в одном месте она представляет большой выступ, за которым народ, не вынося грозных явлений на горе, мог «отступить и стать вдали». Небольшое возвышение при входе в равнину носит имя Аарона, и по преданию это то самое место, откуда Аарон смотрел на празднество в честь золотого тельца. Па вершину горы ведет тропинка и она имеет особенность, близко соответствующую биб­лейскому повествованию, по которому Моисей, сходя с горы, слышал крик в стане, но не видел самого стана и того, что в нем делалось. Действительно, всякий сходя­щий с этой горы по тропе, ведущей с нее в равнину, мо­жет слышать звуки, разносящиеся по безмолвной равни­не, но не видит самой равнины, пока окончательно не сойдет с горы, как это именно и было с Моисеем. Затем поблизости находится и источник, который мог быть именно тем «потоком», в который рассыпан был истер­тый в прах золотой телец. Наконец, самая равнина, быв­шая местом стоянки народа в течение почти целого года, изобилует и пастбищами, которые в прилегающих доли­нах (вади) отличаются особенным богатством. Сюда-то Моисей, для которого известны были здесь всякая тропа и всякий источник, привел народ свой. В народе эта ме­стность должна была возбуждать тем более благоговейное настроение, что эта группа гор издавна считалась священ­ною, и даже в настоящее время около нее ежегодно со­вершаются религиозные празднества местных арабов, поддерживающих предания глубокой старины.

Расположившись станом на этой равнине, израильтя­не, по внушению Моисея, должны были приготовиться к великому событию. Иегова избавил их от рабства, имел особенное попечение о них в пустыне, «носил их как бы на орлиных крыльях и принес их к Себе», к Своему свя­тилищу, чтобы и их освятить и сделать Своим «избранным народом», «царством священников и народом святым», особенным представителем истинной религии в мире. Ос­вящением и строгим воздержанием израильтяне должны были сделать себя достойными и способными воспринять тот завет, который Иегова хотел заключить с ними. С на­пряженным вниманием и трепетным сердцем народ ожи­дал этого события. Наконец утром, на третий день, густое облако покрыло вершину горы, заблистала молния, прони­зывая гору и превращая ее в объятую пламенем печь, за­грохотали удары грома, раскатываясь от утеса к утесу и повторяясь в многократных отголосках. Казалось, вся при­рода вышла из своего обычного течения и ждала чего-то великого. «И вострепетал весь народ», и с замиранием сердца смотрел на величественно-страшное зрелище. Но как ни величественно было самое зрелище, еще возвышен­нее были слова, которые среди громовых раскатов и мол­ний на горе, куда удалился Моисей, доносились до слуха народа. Слова эти были просты и общедоступны, но ис­полнены такого глубокого значения, что легли в основу всякой нравственности и всякого законодательства. Это было знаменитое десятословие, те десять заповедей, из ко­торых в каждой открывалась вековечная истина³⁰.

В первой из них открывался народу Сам Иегова, как Бог, чудесное водительство которого израильтяне уже зна­ли и могущество которого проявлено было ради них: это Он вывел их из Египта, открыл им путь по морю и ниспроверг могущество фараона и его воинства. Он не про­стое изобретение воображения, не простой символ сил природы, подобно идолам язычников; не простое отвлече­ние, подобно богам Нила, неспособным сочувствовать че­ловеку или любовно нисходить к его нуждам и потребно­стям ума и сердца; нет, Он показал уже, каким сильным помощником Он служит для тех, которые полагаются на Него. Он был и теперь с ними и говорил с ними языком человеческим. Но, будучи так близок к ним и милостив, будучи единым живым Богом со всеми свойствами лично­го бытия, Он, однако же, невидим, и нет Ему никакого подобия ни на небе, ни на земле. В противоположность идолопоклонству египтян, к которому привыкли и изра­ильтяне, это определение высказано (во второй заповеди) с особенною выразительностью. Народ не должен изобра­жать Его себе ни под каким кумиром - ни под видом не­бесных тел, как было большею частью в языческом мире, ни под видом животного мира, как в Египте, ни под ви­дом рыб, как было, отчасти, в Палестине и Ассирии. Имя Иеговы так свято, что не должно произносить его напрас­но, а тем более не должно придавать его какому-нибудь из суетных призрачных идолов или языческих богов, пото­му что в сравнении с Ним все другие боги суть простое ничтожество (третья заповедь). Соблюдение субботы пре­кращением всякой работы в седьмой день было древним обычаем, ведшим свое происхождение от Адама; но те­перь он подтвержден был законодательною силой, как не­обходимый для усиления религиозного чувства, периодического восстановления сил и доставления необходимого от­дыха человеку и животным (четвертая заповедь). Почте­ние к родителям издавна также считалось нравственною обязанностью детей, но это естественное чувство не име­ло еще высшего законодательного определения и потому у большинства народов преобладало вопиющее варварство. У некоторых народов древности был даже обычай преда­вать смерти своих престарелых родителей или оставлять их беспомощными. Среди древних народов мать вообще занимала низшее положение и по смерти своего мужа становилась в подчиненное положение к своему старшему сыну. Но теперь было заповедано, что сын, даже сделав­шись главою семейства, должен так же почитать мать свою, как почитал отца (пятая заповедь). Человеческая жизнь мало ценилась в древности, но теперь заповедано было: «не убей». Человек сотворен по образу Божию и по­тому жизнь его должна быть священна (шестая заповедь). Древний мир утопал в похотях, вся жизнь его отравлялась ядом животного сладострастия, и самые боги изобража­лись далеко не образцами целомудрия. Теперь голос с Си­ная заповедал: «не прелюбодействуй» (седьмая заповедь). Собственность провозглашена священною, и воровство заклеймлено как преступление (восьмая заповедь), равно как и лжесвидетельство (девятая заповедь). Но новый за­кон не только осуждал внешнее злое дело, он проникал глубже и осуждал самую мысль злую, заповедав: «не поже­лай» ничего такого, что противно основным законам нрав­ственности (десятая заповедь). Синайское законодательство в своих основных нача­лах давалось на все будущие времена. Оно заложило осно­ву истинной нравственности и человеческого достоинства в мире. Это был час нарождения народа, отличного от всех дотоле существовавших в истории. Простые, но глу­бокие и вечные истины о духовном и личном Боге, о по­чтении к родителям, о целомудрии, о святости человечес­кой жизни и собственности, о чистоте совести — все эти истины открыты или утверждены были на Синае в насле­дие всем последующим векам. В древности, конечно, бы­ли блестки высшего нравственного учения, но они обык­новенно были достоянием только немногих высших умов и никогда не достигали народной массы, потому что про­поведовались только в форме отвлеченных положений и не имели божественного утверждения. Десятословие же про­возглашено было Самим Богом и с таким неотразимым величием и такою изумительною простотой, что возве­щенные в нем истины сразу становились достоянием все­го народа, долженствовавшего распространить их на все человечество. Взятое в целом, Синайское законодательство по своим началам является необычайным и чудесным в ис­тории человечества. Оно не только устанавливает истин­ные воззрения на Божество и отношение к Нему челове­чества, но и взаимные отношения между людьми ставит на совершенно  новых  началах.  Дотоле  существовали  в этом отношении только такие законы, в которых притес­нитель налагал иго на подчиненных, сильный и богатый угнетал слабого и бедного. Теперь впервые провозглашены

были законы общественного равенства. Иегова освободил всех израильтян от рабства египетского, всех сделал сво­бодными, и потому среди них все должны быть равными между собой. Чтобы это законодательство не изгладилось из памяти народа и постоянно было пред глазами его, ос­новные начала его и именно десятословие, были выбиты на двух каменных досках или скрижалях, которые долж­ны были сохраняться в ковчеге завета, долженствовавшем стать главной святыней народа.

Немного однако же спустя после заключения завета с Иеговою совершилось событие, которое показало, как трудно сразу возродить народ, возвысить его на высшую ступень религиозной жизни³¹. Долгое пребывание в такой идолопоклоннической стране, как Египет, имело своим неизбежным следствием то, что израильтяне отчасти под­дались влиянию идолопоклоннического культа. Да и не только в самом Египте, но и его окраинах, где жили раз­ные семитические инородцы, израильтяне постоянно ви­дели самое грубое идолопоклонство, где божество посто­янно представлялось и боготворилось под видимыми сим­волами, животными и истуканами, и есть немало указаний на то, что израильтяне сами иногда принимали участие в таком идолослужении. Когда освободитель наро­да возвестил ему возвышенную идею единобожия и при­зывал его отселе признавать только Иегову, единого живо­го личного Бога, то, несмотря на коренившееся в его со­знании древнее верование отцов, ему трудно было сразу подняться на высоту такого отвлеченного веровоззрения. Последующая история должна была постепенно развивать его религиозное сознание, и те великие события, которых он был доселе свидетелем, как чудесное освобождение от могущественного фараона, чудесное водительство и пита­ние в пустыне и, наконец, величественное дарование зако­на — должны были приучить народ к вере в невидимого Бога, который не нуждался ни в каких видимых символах для проявления Своих отношений к людям. Чтобы резче положить грань между идолопоклонством и истинной ре­лигией, вторая заповедь с особенною выразительностью запрещает прибегать к каким бы то ни было изображени­ям и кумирам для воплощения в них предмета поклоне­ния и боготворения. Но в народе, который в течение це­лых веков был окружен самыми грубыми формами идоло­поклонства,   и   после   всех   воспитательно-исторических событий, подготовлявших его к высшей ступени религиоз­ной жизни, оставалось естественное желание иметь ка­кой-нибудь видимый символ даже в поклонении Иегове. И это желание он не замедлил осуществить, лишь только представился благоприятный случай для того. Личное при­сутствие  Моисея   сдерживало   народ   от  удовлетворения этого незаконного желания; но когда он удалился на свя­щенную гору и оставался там более месяца, то при отсут­ствии вождя, который в народном сознании, быть может, отождествлялся с невидимым Божеством, народ оказался в беспомощном и отчаянном положении. При этом слу­чае, естественно, сильнее всего сказалась потребность в ка­ком-нибудь видимом символе божества, и народ стал требовать, чтобы Аарон сделал для него бога наподобие тех, что им известны были в Египте. Народ не имел в виду идолопоклонства в собственном смысле и хотел боготво­рить Иегову, но только под какою-нибудь более доступ­ною народному сознанию и знакомою ему формою. Та го­товность, с которою народ принес золотые вещи для этой цели, показывает, как тяжело было для него долго оста­ваться без чувственной религиозности, и с какою силою заявляла о себе потребность в ней. Аарон в соответствие религиозным воззрениям народа «сделал литого тельца», который встречен был всеобщим ликованием.

И если бы Аарон обладал такою же силою воли, как его младший брат, то, конечно, он легко мог бы убедить народ не делать этого преступного шага. Но он малодуш­но уступил народному требованию, и вот чрез несколько времени готов был телец, и в честь его назначено было всенародное празднество со всесожжением. «И сел народ есть и пить, а после встал играть». Это религиозное пра­зднество   напоминает   отчасти   то,   которое   совершали обыкновенно в Египте по случаю нахождения нового Апи­са. После глубокого траура, вызывавшегося смертью преж­него Аписа, начиналось дикое ликование. Женщины игра­ли на кастанетах, мужчины на флейтах, народ пел и под такт музыки хлопал в ладоши. Начинались сладострастные пляски, вино пилось без меры, и все празднество превра­щалось в дикую вакханалию животных страстей и чувст­венности. Стан израильского народа огласился восторжен­ными ликованиями,  отголоски которых раздавались  по ущельям и утесам священной горы законодательства, на которой   в   священном   уединении   находился   великий вождь и законодатель народа. Получив божественное вну­шение об опасности и заслышав необычайный шум в ста­не, Моисей поспешил сойти с горы. Тропа вела с нее за­крытым ходом, так что он ничего не мог видеть до само­го спуска в равнину. По мере схождения шум становился все явственнее, и бывший с ним Иисус Навин высказал опасение, не сделано ли на народ какого-нибудь враждеб­ного нападения, но Моисей явственно различал, что это был «не крик побеждающих и не вопль поражаемых», а «голос поющих». Когда он совсем сошел с горы и увидел в чем дело, то весь закипел благородным негодованием. Для того ли освобожден этот народ, чтобы предавался ди­кому разгулу идолопоклонства? И это после всех чудес, которые были совершены для убеждения этого народа ве­ре в невидимого  Иегову,  как единого истинного Бога, после величественного законодательства, которое запреща­ло всякие кумиры и подобия! Какое же значение могли иметь после этого и те скрижали, которые он принес с со­бою со священной горы и на которых были выбиты толь­ко что возвещенные заповеди, так скоро и преступно на­рушенные народом? Моисей порывисто бросил их от се­бя, и они разбились.  Появление его в стане было так неожиданно для народа, что все как бы замерли от стра­ха и изумления. Гневный вид законодателя и вождя мгно­венно пробудил в совести израильтян чувство своей пре­ступности, и они трепетно ждали, что будет. Момент был критический, и Моисей воспользовался им, чтобы возвра­тить народ на путь истинной религиозности. Необходимо было осязательно показать народу, что сделанный им идол не имеет в себе никакой божественной силы. Поэтому Моисей сжег идола на огне, велел истереть его в порошок и рассыпал по воде, которую приходилось пить народу. Он поступил с идолом так, как только возможно было посту­пить с ним с целию его унижения и вместе наказания на­рода. Но этого было недостаточно. Нужно было истребить в зародыше самых вожаков идолопоклонства и выдвинуть наиболее преданных новому законодательству людей, что­бы поставить их на страже истинной религии. Став при входе в стан, Моисей поэтому кликнул к себе всех, кто ревнует о Иегове. «Кто Господень, иди ко мне!» закричал он. На призыв его отозвалось только колено Левиино, са­мое малочисленное в народе. Но оно было сильно духом, и этим верным сынам Иеговы Моисей повелел истребить идолопоклонников. Весь стан объят был ужасом, сыны Левия прошли по нему, и «пало в тот день из народа до трех тысяч человек». Только такою великою жертвою и пла­менным заступничеством Моисея народ избавился от гро­зившего ему полного истребления и оставления со сторо­ны Иеговы.

Прошло сорок дней после этого печального события, и только тогда на мольбы Моисея последовал ответ, в ко­тором Иегова обещал пощадить жизнь Аарона и опять ве­сти народ в землю обетованную. Это было равносильно возобновлению только что было нарушенного завета и восстановления Моисея в его великой должности вождя. Он поэтому опять занял свое прежнее положение. Но как при горящей купине он хотел иметь какой-нибудь види­мый знак божественного благоволения и какой-нибудь за­лог высшей помощи в великом деле, так и теперь, с свой­ственным древности желанием видения Божества он про­сил, чтобы возобновление завета было подтверждено каким-нибудь подобным знамением, и просьба эта была удовлетворена: он удостоился видения славы Господней. Стоя в одной из расселин Синая, он видел, как мимо не­го прошло величие Иеговы, и слышал голос, возвещавший о страшном присутствии Его. С этого момента начался но­вый период в служении Моисея. Вновь вытесанные скри­жали с вырезанным на них десятословием служили всена­родным знаком возобновления завета.

Еще раз Моисей удалился на священную гору и про­был там в течение сорока дней, но на этот раз народ уже оставался верен завету³². Когда он опять сошел с горы, то божественное благоволение к нему оказалось на нем в особом таинственном величии и сиянии, окружавшем его личность. От лица его исходил особый блеск, так что он должен был носить на своем лице особое покрывало. Блеск этот постепенно померк, но замечено было, что он возобновлялся всякий раз, когда Моисей возвращался в стан после общения с Богом на горе.

С восстановлением завета нужно было поспешить с устройством народного святилища, которое было бы мес­том особого присутствия Божества. До этого времени таким святилищем была палатка Моисея, но теперь нужно было устроить более сообразную с высоким назначением скинию или подвижной храм, приспособленный к потреб­ностям неоседлого и странствующего народа³³. Скиния была построена по особому образцу, таинственно показан­ному Моисею на горе, и как народное святилище, она со­здана была со всем изяществом и богатством, какими только могли располагать израильтяне. Как подвижной храм, она, естественно, не могла быть больших размеров, и имела 30 локтей в длину и 10 локтей в ширину и в вы­шину. Все твердые части ее — столбы, брусья, шесты — были выделаны из дерева ситтим или синайских акаций, единственного дерева на полуострове, пригодного для по­строек и отличающегося необыкновенною крепостью и прочностью. Древесный остов покрыт был разными цен­ными тканями, блиставшими яркостью цветов, а также тщательно выделанными кожами, соединявшимися между собой посредством изящных золотых петлей и крючков. С восточной части отверстие вело внутрь скинии, где она по­ражала богатством убранства, между которым особенное внимание обращала на себя ткань, служившая в ней по­толком, с вышитыми на ней херувимами, и где во внут­ренней части (Святое святых) находилась высшая святы­ня — ковчег завета, с содержавшимися в нем скрижаля­ми десяти заповедей. Вся скиния обнесена была оградой, выстроенной уже из менее ценного материала.

Весь материал для построения святилища был достав­лен добровольными приношениями народа. Материал требовался ценный и изящный, и некоторые исследователи сомневаются в возможности того, чтобы у израильтян мог быть такой большой запас драгоценных металлов. Но при этом забывают, что среди израильтян было немало бога­тых семейств, и притом при выходе из Египта, а также во время прохода через египетские рудники они могли сде­лать значительные захваты потребовавшихся для скинии материалов. Самая работа по устройству скинии показы­вает, что века рабского пребывания израильтян в Египте не остались бесплодными для них в культурном отноше­нии, и они вынесли оттуда знание многих ремесел и изящных искусств, которые впоследствии оказались им так нужными и полезными в религиозной и общественно-государственной жизни. Израильтяне вполне могли гор­диться тем, что изящная и роскошная работа, требовав­шаяся при построении скинии, вся выполнена была их собственными архитекторами и мастерами, во главе кото­рых стояли известные строители Веселиил (из колена Иудина) и Аголиав (из колена Данова).

С устройством особого народного святилища требова­лось и особое священство, как класс особенных служите­лей религии. Потребность эта сказывалась с особенною настойчивостью ввиду недавно происшедшего случая укло­нения народа от истинного богопочтения. Нужно было создать класс особенных ревнителей его, которые бы по­стоянно стояли на страже интересов истинной религии. Дотоле не было в народе особого класса священников, ес­ли и упоминаются иногда «священники», то под этим

именем разумелись просто представители семейств, кото­рые по патриархальному обычаю совершали богослужение для народа, не имея на то особенного посвящения. Теперь же более строгое и правильное общественное устройство народа требовало выделения какого-нибудь колена на это особенное служение. Какое именно колено было наиболее пригодно для такого служения, это уже выяснилось целым рядом исторических фактов, которые показали, что Левиино было наиболее достойно чести священства; Оно отли­чалось наибольшею преданностью истинной религии, крепче держалось заветов и преданий отцов и дало наро­ду великого освободителя, выведшего его из земли рабст­ва. Наконец, во время последнего печального события по­клонения золотому тельцу оно показало наибольшую рев­ность к завету Иеговы и по призыву Моисея мужественно выступило для  наказания идолопоклонников. Таким обра­зом, этому колену по праву принадлежала честь священ­ства, и она действительно была предоставлена ему. Свя­щенство разделено было на три чина — первосвященнический, священнический и левитский. Первый предоставлен был непосредственно Аарону, второй — его сыновьям с потомками, а третий — всему колену Левиину. Возведение в тот и другой чин совершено было с осо­бенными обрядами и жертвоприношениями, которые должны были запечатлеть в посвящаемых сознание важно­сти их служения. С этою же целию им даны были особые священные одеяния, в которые они должны были обла­чаться во время совершения богослужения. Высшая святость нового служения, на которое избиралось семейство Аарона и все колено Левиино, было подтверждено страш­ною участью сыновей Аарона — Надава и Авиуда, кото­рые отнеслись к свой обязанности не с должным благого­вением, за что и убиты были «огнем Божиим»³⁴.

Скиния со всеми своими принадлежностями, подроб­но описанными в книге Исход, была окончена постройкой в течение семи месяцев, и когда таким образом народное святилище было готово, и было совершено торжественное освящение его вместе с посвящением Аарона и сыновей его на священное служение, то труд по религиозному и общественному устройству народа был закончен, и пото­му настало время выступления в дальнейший путь. Но за­ключительные недели этой долгой стоянки были ознаме­нованы еще двумя важными событиями. Тут во второй раз совершено было празднование Пасхи, съеден был по установлению пасхальный агнец. Затем перед выступлени­ем произведено было исчисление народа. Исчисление это показало, что все колена, исключая Левиина, заключали в себе в совокупности 603 550 человек мужского пола от двадцати лет и выше, что для  всего населения составит не менее двух миллионов душ. Счет этот основан был на ко­личестве подати, собранной с народа по полсиклю с каж­дой мужской души в пользу скинии, причем женщины и дети остались без всякой переписи. Обычай такого исчис­ления впоследствии так укоренился в народе, что попыт­ка римлян во времена Ирода ввести более точную систе­му счисления повела к народному восстанию. Особо про-

изведенное исчисление колена Левиина показало, что в нем было 22 000 душ мужского пола от одного месяца и выше, и оно, таким образом, было самое малочисленное из всех колен израильских.

Все теперь было готово к выступлению в дальнейший путь от Синая. На равнине Эр-Раха почти год пред тем израильтяне остановились станом в качестве простой тол­пы беглых рабов, почти без всякого устройства и только с смутными религиозными понятиями. Во время этой сто­янки с ними произошла огромная перемена. Они убеди­лись, что египетские боги — ничтожные призраки, и что истинный Бог земли есть Иегова, невидимый и всемогу­щий Дух, который был для них вождем и покровителем. При схождении его на священную гору они были объяты трепетом и ужасом, но среди грозных явлений они слы­шали слова любви и благоволения, которые легли в осно­ву принятого ими завета. В силу этого завета они сдела­лись избранным народом, особым царством Иеговы. Со­гласно с этим должно было сложиться и все устройство народной жизни: оно приняло форму «теократии», богоправления, в котором все основные законы исходили не­посредственно от Самого Иеговы и все видимые правите­ли народа были лишь орудиями и исполнителями божест­венной воли в направлении народной жизни. Для облегчения собственно правительственной деятельности, Моисей, впоследствии, учредил для себя особый постоян­ный совет или сенат из 70 старейшин, представителей ко­лен и поколений, который впоследствии и сделался основой всей системы государственного управления народа. Возродившись, таким образом, нравственно и политичес­ки, народ израильский в стройном, особо выработанном порядке опять двинулся в путь — по направлению к зем­ле обетованной.

 

XX. События 38-летнего странствования по пустыне. Завоевание восточно-иорданской страны. Последние распоряжения и увещания Моисея; его пророческое благословление народа и кончина.

В двадцатый день второго месяца второго года по вы­ходе из Египта облако присутствия Господня поднялось над скинией в знак отправления в путь и самая скиния была снята со своего места. По стану раздался звук двух серебряных труб, приготовляемых для этой именно цели, и весь стан, в правильном военном порядке, каждое ко­лено под своим особым знаменем, двинулся в путь, по указанию облака. Хотя сам Моисей знал путь по Синай­скому полуострову, но, чтобы быть еще более уверенным в этом отношении, он пригласил себе в качестве проводника своего шурина Ховава, сына Иофорова, как тузем­ного жителя, основательно и в совершенстве знающего всю эту местность, так что в этом отношении он мог быть «глазом» для всего народа (Числ. 10:29—31). Ков­чег завета, как высшая святыня, шел впереди стана, и поднятие и остановка его сопровождались торжественным возгласом Моисея. «Когда поднимался ковчег в путь, Моисей говорил: восстань, Господи, и рассыплются враги Твои, и побегут от лица Твоего ненавидящие Тебя!» А когда останавливался ковчег, он говорил: «возвратись, Господи, к тысячам и тьмам Израилевым». В таком по­рядке стан и двигался по направлению к земле обетован­ной. От Синая до южных пределов Палестины считается не более трехсот верст, и потому израильтяне могли бо­дро смотреть на будущее и услаждаться надеждой скоро­го достижения благословенной земли, текущей молоком и медом. Но этой надежде не суждено было осущест­виться. Прямого пути в Палестину нет, и он вьется по пустынным ущельям и долинам полуострова, что до крайности утруждало народ, принужденный двигаться по такому пути с огромным обозом и стадами. Прямо на север путь совершенно преграждался горным кряжем, идущим поперек полуострова, и потому можно было двигаться только на северо-восток — к берегу залива Акаба, составляющего восточную ветвь Чермного моря, омывающую восточную часть Синайского полуострова³⁶. Во время долгой стоянки у Синая народ уже отчасти позабыл о тяжестях пути в пустыне, а также и о всех чу­десных знамениях, сопровождавших его в пути, и потому, когда опять увидел пред собой пустыню, опять принужден был с неимоверными усилиями подвигаться вперед по скалам и пескам — то поднимаясь на утесистые возвы­шенности, то спускаясь в обрывистые овраги, в среде его опять начался малодушный ропот на" вождя. Тяжесть пути, истощавшего силы, естественно, вызывала потребность в более питательной и крепкой пище, чем какою народ мог пользоваться в пустыне (манна), и потому одним из главных предметов недовольства был именно недостаток мясной пищи³⁷. Ропот прежде всего проявился в среде не­которых инородцев, вышедших вместе с израильтянами из Египта, а потом передался и последним. Ввиду перено­симых тягостей им вспомнился Египет. Горечь египетско­го рабства уже успела значительно изгладиться из их па­мяти, и при виде страшной тяжести свободной жизни им припомнилось только, как они ели там мясо из котлов, а кроме того «рыбу, огурцы и дыни, и лук, и репчатый лук, и чеснок». «А ныне, вопили они, душа наша изнывает; ни­чего нет, только манна в глазах наших». Этот безумный ропот вызвал повторение чудесного снабжения народа пе­репелами, но насыщение ими было вместе и наказанием для недовольных. Вследствие, быть может, неумеренного потребления мяса, а также в наказание за ропот, среди народа открылась страшная смертность. Это возмущение, между прочим, и повело к учреждению совета из семиде­сяти избранных старейшин, как представителей колен (12) и поколений (58) с целию облегчения ответственно­сти Моисея. Стан этот получил название «Киброт-Гаттаа-ва» - «Гробы похотения». В этой местности и теперь вид­ны остатки древнего стана, окруженного необычайным множеством могил.

На день пути дальше находятся следы другого большо­го стана, где заметны даже места отдельных хозяйств с очагами и приспособлениями для приготовления пиши. Место это, несомненно, есть Асироф, где также израиль­тяне останавливались станом: оно и доселе называется у арабов по древнему «наблюдательным пунктом Асирофа». Вместе с тем у арабов сохраняется смутное предание о том, что здесь заблудился караван поклонников и принуж­ден был много лет странствовать в пустыне Тих, откуда и самая пустыня ведет свое название («пустыня странство­вания»). Так как никакой мусульманский караван, от­правляющийся на поклонение в Мекку, никогда не мог за­блудиться здесь, то вполне естественно предполагать, что арабское предание имеет ввиду именно странствование здесь израильтян.

Наконец, после тяжелых испытаний и невзгод, омра­чавших дух великого вождя, который принужден был вы­носить неприятности даже от своей сестры Мариам, враждовавшей с его и упрекавшей его в женитьбе на жен­щине нечистой, эфиоплянке, израильтяне прибыли в пус­тыню Фаран. Дух народа все падал, и потому необходимо было его поднять. Поэтому Моисей по повелению Божию избрал двенадцать человек и послал их в качестве согляда­таев в землю обетованную, надеясь, что их известия о пло­дородии земли и богатстве пробудят в народе бодрость и желание скорее двинуться к ней для ее завоевания³⁸. Они должны были исследовать почву, запасы воды, климат, ха­рактер жителей и силу их городов и крепостей. Это было в июле или начале августа, когда созревают первые грозди винограда.  Поручение было исполнено ими успешно, и они через шесть недель возвратились в стан. Но сведения их были далеко не утешительны для народа. Они не отри­цали чудесного плодородия земли и в доказательство его принесли огромные грозди винограда, но вместе с тем, они так напугали рассказами о силе и исполинском росте палестинских жителей, неприступности их городов и кре­постей, что рассказы их повергли весь стан в отчаяние. Это был решительный момент в истории народа, и изра­ильтяне оказались неготовыми к нему. Вместо того, чтобы смело и мужественно идти вперед, они малодушно преда­лись отчаянию и воплю и готовы были избрать нового вождя, который бы повел их обратно в Египет. Напрасно Иисус Навин и Халев старались поддержать в народе бо­дрость и надежду на успешное завоевание обетованной земли, если только он останется верен Иегове и будет по­лагаться на его всемогущую помощь, — народ обезумел от страха, не хотел слушать никаких доводов и готов был да­же побить смельчаков камнями. Это печальное событие решило судьбу народа. Господь разгневался на малодушное неверие израильтян, и только пламенное заступление Мо­исея избавило его от истребления. Но после этого и сам Моисей увидел, что освобожденный им народ и по осво­бождении оставался малодушным и маловерным рабом, что поэтому он недостоин обетованной земли и должен погибнуть в пустыне. Только следующее поколение, уже рожденное и выросшее на свободе, увидит и возьмет зем­лю, которая была лишь мечтой для  его злополучных отцев. С тяжелым сердцем Моисей принужден был опять вести народ обратно в недра синайских пустынь, чтобы тяжкой школой почти сорокалетнего странствования сделать его более достойным высшего предназначения. «По числу со­рока дней, сказал Господь, в которые вы осматривали зем­лю, вы понесете наказание за грехи ваши сорок лет³⁹, год за день, дабы вы познали, что значит быть оставленным Мною».

В библейском повествовании сообщается лишь немно­го сведений из истории 38-летнего странствования. Это была безмолвная школа труда и всевозможных испыта­ний, из которых народ должен был выйти обновленным и возрожденным.

О жизни израильтян в пустыне легко составить себе понятие по жизни кочующих теперь на Синайском полу­острове арабов. Смотря по времени года они передвигались со своими стадами в разные места полуострова, переходи­ли с одной равнины на другую, отчасти занимались посева­ми на небольших равнинах, представляющих удобство для земледелия. Тягости этой жизни для такого многочисленно­го народа были неимоверные. То их палил нестерпимый зной, то ослеплял песком убийственный сирокко, а когда зима захватывала их на возвышенностях полуострова, то не­редко заносило их стан сугробами снега. Часто должен был ощущаться недостаток в пище и в здоровой воде. Все эти тягости были причиной того, что численность народа ни­сколько не возрастала, а напротив, к концу странствования оказалось на две тысячи душ мужского пола менее, чем сколько было при выступлении от Синая. Пустыня, естественно, была школой не только физи­ческого, но и нравственного воспитания.  Во все время странствования действовали необыкновенно строгие зако­ны, немилосердно каравшие каждого нарушителя религи­озных или общественных установлений. Не только смер­тью наказывалось напр. богохульство, но даже и менее тяжкие преступления. Так побит был камнями один чело­век за то, что он в субботний день собирал дрова⁴⁰. Нуж­но было приучить народ к точному исполнению закона, данного на Синае, и потому всякие нарушители его кара­лись беспощадно. Если так наказывались отдельные неис­полнители закона, то, конечно, еще с большею строгостью должны были караться те, которые сознательно и преступ­но восставали и возмущали народ против постановлений закона. Так это было по известному делу Корея (из коле­на Левиина), Дафана и Авирона (из колена Рувимова), которые произвели открытое возмущение против законо­дателя и, особенно против установления священства, как особого достоинства, присвоенного одному только классу⁴¹. Они требовали признания всеобщего священства. Религи­озный протест, как и всегда бывает, быстро перешел в по­литический, и они уже стали восставать против самого вождя, отказывая ему в повиновении. Когда Моисей поз­вал их к себе на суд, то они дерзко ответили: «Не пойдем. Разве мало того, что ты вывел нас из земли, в которой те­чет молоко и мед, чтобы погубить нас в пустыне? и ты еще хочешь властвовать над нами?» Возмущение на этот раз приняло огромные размеры. К бунтовщикам присоединилось двести пятьдесят старейшин. Когда увещание со стороны Моисея оказалось бесполезным для усмирения бунтовщиков, то он назначил всенародное испытание для удостоверения правоты их притязаний. По повелению Бо­жию Моисей и Аарон, с одной стороны, и Корей со сво­ими сообщниками, с другой, должны были явиться пред входом в скинию с своими кадильницами, и тут голос Бо­жий повелел первым отделиться от всенародного собра­ния, чтобы истребить его. «Они же пали на лица свои и сказали: Боже, Боже духов всякой плоти. Один человек со­грешил, и Ты гневаешься на все общество?» Тогда Господь повелел отделиться только от Корея и его сообщников, и их постиг страшный суд Божий: «разселась земля под ни­ми, и разверзла земля уста свои, и поглотила их, и домы их, и всех людей Кореевых, и все имущество их, и погиб­ли они из среды общества». Затем «вышел огонь от Гос­пода, и пожрал тех двести пятьдесят мужей, которые при­несли курение» с самовольным притязанием на священст­во. Когда и после этого волнение не утихало в народе, который стал обвинять вождей в погублении народа, то в наказание за этот ропот началось в народе особое пораже­ние, от которого умерло еще 14 700 человек. Этот случай показал, что для народа мало простого установления, оно должно быть подтверждено видимым знамением, и это знамение дано было в том,  что из двенадцати жезлов представителей колен расцвел только жезл Аарона, что и было наглядным и чудесным подтверждением его первосвященнического достоинства⁴²Прошли десятки лет в странствовании по пустыне Синайской. Выведенное из Египта поколение постепенно вымирало, отчаявшись в достижении обетованной земли. Оно показало себя недостойным ее, и потому должно бы­ло уступить место новому поколению, воспитавшемуся в трудах и невзгодах пустыни. Только такое поколение, за­каленное в трудах и повиновении закону, могло мужест­венно встретить многочисленных врагов и очистить от них землю обетованную, И это новое поколение Моисей по­вел, наконец, к пределам Ханаана. Какой громадный пе­риод отделял его от того момента, как у него впервые, еще в блестящем дворце фараонов, блеснула мысль об осво­бождении своего народа! Тогда он пылал надеждой и от­вагой юности. В течение сорока лет принужден он был по­том жить своей великой надеждой, пока, наконец, она не осуществилась. Он вывел «братьев своих» из Египта, из жалкой толпы беглых рабов преобразил их в народ, дал им закон и общественное устройство. Но увы — освобожден­ное им поколение оказалось недостойным свободы и той земли, которая предназначалась ему во владение. И вот убеленный уже сединами вождь должен был ждать еще сорок лет, прежде чем могла осуществиться его надежда. При многочисленных испытаниях и огорчениях от строп­тивого и неблагодарного, жестоковыйного народа неуди­вительно, что наконец в самом Моисее поколебалась ког­да-то светлая и несокрушимая надоеда. Когда однажды (около Кадеса, в пустыне Цин) народ вновь поднял про­тив него ропот из-за недостатка воды⁴³, и Моисею приходилось опять чудесно источать ее из скалы, то ему уже из­менило доверие к возможности чуда, и хотя он действи­тельно источил воду из камня, но сделал это с чувством раздраженности и отчаяния. Этот случай решил и его судьбу, и он должен был вместе с братом своим Аароном и со всем старшим поколением народа сложить свои кос­ти в пустыне. Новое поколение должен был вести и но­вый вождь.

От стана Кадеса, где Моисей своим жезлом в раздра­женном недоверии разбил все свои надежды и где также умерла его сестра Мариам⁴⁴, он с тяжелым сердцем повел свой народ к пределам Палестины, в которую ему самому не суждено было войти. И едва он двинулся в путь, как совершилось печальное событие, которое было грустным предвестием скорого осуществления суда Божия и над ним самим⁴⁵. К северо-западу от каменистых развалин го­рода Петры высоко поднимается над окружными холма­ми утесистая гора Ор со своими двумя остроконечными вершинами. На одной из этих вершин испустил дух свой великий первосвященник израильского народа Аарон, в объятиях своего сына и преемника Елеазара и в присутст­вии истинно любящего брата, который был для него руководной звездой в течение всей жизни. Величественная го­ра была достойным местом смерти такого человека. Она была символом величия его духовной жизни, которая все­цело была посвящена народу. С горы открывалось дивное зрелище на пустыню, бывшую местом сорокалетнего пре­бывания злополучного народа, а там, к северу, в неясной синеве дали, виднелась даже холмистая почва обетованной земли. Бедная гробница на вершине этой горы у местных арабов признается и почитается именно за гробницу Аа­рона, хотя есть признаки ее позднейшего происхождения.

После тридцатидневной стоянки под сению горы Ор, сделавшейся могилой Аарона, народ должен был двинуть­ся опять на юг, в обход земли эдомитян, не давших согла­сия пропустить израильтян через свои владения. Обход этот, по необходимости, опять был труден, и народ стал опять «малодушествовать» и роптать на Моисея, и за это наказан был нападением ядовитых змей, от укушения ко­торых погибло множество народа⁴⁶. Единственное спасе­ние от этого бедствия для израильтян было в знамении ве­ры, изображавшемся для них в виде медного змея, быв­шего символом будущего избавления, по слову самого Избавителя: «и как Моисей вознес змию в пустыне, так должно вознесену быть Сыну Человеческому, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Иоан. 3:14, 15).

Но вот, начиная от восточного залива Чермного моря, с каждым станом израильтяне все ближе подвигались к пределам земли обетованной⁴⁷. Вот они прошли земли эдомские и моавские и подступили к земле аморреян, живших по восточную сторону Мертвого моря, на прост­ранстве между реками Арноном и Иавоком. По обычаю отправлено было к ним посольство с просьбою о пропус­ке израильтян через их землю, — но воинственный царь аморрейский Сигон решительно отказал в этом и с войском выступил против новых пришельцев. Встреча про­изошла при Иааце, и Сигон потерпел решительное пора­жение, так что израильтяне овладели всеми его городами. Та же участь постигла и владетеля следующей земли — Ога, царя васанского, землей которого также овладели из­раильтяне. Таким образом, вся страна по восточную сто­рону реки Иордана досталась израильтянам, и одна толь­ко эта река отделяла их от земли обетованной. Но преж­де чем вступить в окончательное владение этой землей, должно было произойти последнее столкновение между избранным народом и миром языческим, — столкнове­ние, которое должно было окончательно решить судьбу того и другого и установить определенные отношения между истинной религией и язычеством, равно как и между царством Бога и царством мира сего. Израиль дол­жен был познать, что языческие народы не только пред­ставляют собою по отношению к нему враждебную поли­тическую силу, но и что язычество по самой сущности сво­ей враждебно царству Божию. Они несовместимы между собой, и потому у Израиля не должно быть никакого об­щения с язычеством, и он даже не может терпеть самого присутствия его на одной и той же земле. Этот глубоко­важный урок преподан был народу израильскому накану­не вступления в землю обетованную замечательной исто­рией языческого прорицателя Валаама⁴⁸.

После решительных побед над царями Сигоном и Огом вход в землю обетованную был совершенно открыт для израильтян.  Враги, которые бы могли заградить импуть в нее, или остались позади, или были рассеяны. И вот уже «сыны Израилевы остановились на равнинах Моава, при Иордане, против Иерихона⁴⁹. Но этот успех Израиля, наконец, пробудил крайнее раздражение у моавитян, царь которых Валак, после сомнительного нейтралитета, решил оказать противодействие пришлому народу, который, по его словам, «поядал теперь все вокруг, как вол поядает траву полевую». Но он в то же время, имея в виду участь царей Сигона и Ога, знал, как опасно выступать против израильтян с оружием в руках. Поэтому он прибег к но­вому средству, и в союзе с одним из мадианитских племен обратился к знаменитому в то время прорицателю Валаа­му, предлагая ему огромные дары за то, чтобы он своею волшебною силою проклял Израиля и тем обессилил его против оружия Валака. Валаам жил в Пефоре, на реке Ев­фрате, на родине Авраама, и потому у него сохранилось, отчасти, знание истинной религии и даже память об обе­товании Аврааму и семени его. Но как прорицатель, он был представителем языческого мира и за богатые дары, несмотря на внушения и предостережения свыше, согла­сился на предложение Валака. Уже на самом пути к Вала-ку Валаам получил новое предостережение от бессловес­ной ослицы, которая, заговорив голосом человеческим, «остановила безумие пророка». Но он «возлюбил мзду не­праведную» (2 Петр. 2:15, 16) и за нее готов был прене­бречь всяким предостережением. Узнав о его приближе­нии, царь Валак выехал ему навстречу и в честь его задал блестящий пир. Затем приступлено было к делу проклятия. Валак возвел прорицателя на гору, посвященную Ва­алу, откуда открывался вид на стан израильский. Там по­строено было семь жертвенников и принесена богатая жертва. Пред самым проклятием Валаам все еще колебал­ся совершить столь неправое дело и вопрошал Бога, отда­вая себя в Его полную волю. И воля Божия восторжество­вала над любителем неправедной мзды. Вместо проклятия Валаам произнес торжественное благословение Израилю, и первое свое слово заключил возвышенным пожеланием: «да умрет душа моя смертию праведников, и да будет кончина моя как их!» Изумленный и разгневанный Валак, сделав укор прорицателю, возвел его на другую гору, Фас-ги, чтобы он оттуда попробовал проклясть его врагов, но Валаам с этой горы произнес опять благословение Израи­лю. Валак попробовал еще раз возвести прорицателя на третью гору, на вершину Фегора, но оттуда Валаам произ­нес еще более возвышенное благословение, содержащее в себе предсказание, что «семя израильского народа будет как вешние воды, превзойдет Агага⁵⁰ царь его и возвысит­ся царство его», и заключил словами: «Благословляющий тебя благословен и проклинающий тебя проклят». А ког­да воспламенился гнев злополучного Валака, то Валаам за­ключил свои невольные благословения явным пророчест­вом о пришествии Мессии. «Вижу Его, сказал вдохновен­ный Валаам, но ныне еще нет; зрю Его, но не близко. Восходит звезда от Иакова, и восстает жезл от Израиля, и разит князей Моава и сокрушает всех сынов Сифовых. Пришедший от Иакова овладеет городом»⁵'.Предсказав будущую судьбу тогдашних исторических народов, Валаам «пошел обратно в свое место», а Валак, потерпев полную неудачу в своем коварном замысле, дол­жен был изыскивать новые средства для борьбы с Израи­лем. Но ему помог в этом опять Валаам, который, лишив­шись своей «неправедной мзды» на одном деле, очевидно, хотел получить ее на другом. По его совету моавитяне по­пытались отвратить Израиля от его главной крепости — Иеговы — искушениями сладострастия, и искушение бы­ло слишком велико для столь непостоянного народа⁵². Он вполне предался преступной страсти и начал блудодействовать с дочерьми Моава (а также особенно с мадианитянками), и это преступное увлечение привело его к идо­лопоклонству, так что Израиль «кланялся богам их и при­лепился к Ваал-Фегору», т.е. худшей форме языческого распутного идолослужения. Тогда «воспламенился гнев Господень на Израиля». Нужно было очистить стан изра­ильский от такой скверны. Ревнителем истины выступил Финеес, сын Елеазара первосвященника, внук Аарона, и копьем пронзил одного наглого блудника вместе с мадианитянкой, после чего последовало общее избиение всех блудников, которых и погибло 24 000 человек. Финеесу за благочестивую ревность дано было обетование вечного священства в его потомстве. Но скоро постиг праведный суд Божий и самого советника на злое дело. По повеле­нию Божию израильтяне должны были истребить мадианитян, и в последовавшем избиении убит был и Валаам.

Но пред этим отмщением народу-соблазнителю произведены уже были, между прочим, важные приготовле­ния к вступлению в землю обетованную. С этою целию произведено было новое народосчисление, необходимое для правильности предстоящего раздела земли. По этому счислению оказалось, что колено Левиино возросло на семьсот человек, а все остальные уменьшились в числе на 1 820 человек, так что вся численность народа определя­лась в 601 710 человек мужского пола годных для войны. Но это было уже новое поколение, родившееся и воспи­тавшееся в пустыне. Из старого поколения остались в жи­вых только Иисус Навин и Халев - в награду за свою вер­ность завету Божию.

На пороге земли обетованной Моисей с печалию вспомнил, что ему самому не суждено войти в нее, и Бог возвестил ему близкую смерть⁵³. После неуслышанной мо­литвы об отмене этого определения Божия, Моисей про­сил себе преемника и по указанию Божию возложил на Иисуса Навина звание вождя народа — в присутствии первосвященника и народа. Затем сделаны были оконча­тельные распоряжения об овладении и разделе земли обе­тованной. Так как колена Рувимово, Гадово и половина Манассиина, особенно богатые скотом, просили Моисея позволить им остаться на привольных пастбищах по лево­му берегу Иордана, то вождь соизволил на их просьбу, взяв с них обещание помогать остальным коленам в борь­бе с общим врагом. Остальные колена, по вступлении в землю обетованную, должны были совершенно очистить ее от идолопоклонников-хананеян и разрушить их кумиры, и каждому колену заранее был назначен особый учас­ток в потомственное неотъемлемое владение. Сорок во­семь городов отведены были для колена Левиина, которо­му не назначалось особого земельного участка, и из них шесть городов сделаны местами убежищ для неумышлен­ных убийц.

Большая часть этих подробных распоряжений уже,  по-видимому, происходила под руководством Иисуса На­вина, а сам Моисей, уже чувствуя на себе дыхание смер­ти (хотя «зрение его не притупилось, и крепость в нем не истощилась»), спокойно предался пророческому созерца­нию и той внутренней духовной жизни, которая доселе стеснялась в нем заботами обыденных трудов. Перед сво­ей конченой он хотел еще раз торжественно повторить народу весь закон, данный ему Богом, а также обозреть и все те милости и чудеса, которых удостоился народ со вре­мени освобождения от рабства египетского. После этой великой законодательной и нравоучительной беседы, для того, чтобы еще более внушить народу важность запове­дей Божиих, он заповедал по переходе Иордана начертать их на алтареобразном памятнике на горе Гевал и при все­народном собрании произнести на этой горе проклятия против нарушителей, а на горе Гаризим благословления на блюстителей закона. Еще раз сделав наставления народу, Моисей «написал закон сей и отдал его священникам, сы­нам Левииным», и повелел положить эту книгу закона в ковчег завета в вечное свидетельство народу. После беседы Моисей воспел пророческую песнь: «Внимай, небо, я буду

говорить; и слушай, земля, слова уст моих». В ней изобра­жены все благодеяния Божии, на которые народ столько раз отвечал грехами и преступлениями, и она заканчива­ется предсказанием о наступлении времени, когда и языч­ники возликуют с народом Божиим и совместно просла­вят чудные дела Божии «песнью Моисея, раба Божия, и песнью Агнца» (Откр. 15:3).

Но вот пришел и конец. Моисей должен был рас­статься с своим народом. Поэтому он в последний раз бла­гословил его, высказав в благословении каждому колену его будущую судьбу. В этом благословении особенное зна­чение придается колену Левиину, как избранному на свя­щенное служение, и в общем повторяется то же, что вы­сказано было Иаковом в его предсмертном благословении. Но ему хотелось перед смертью хоть издали взглянуть на обетованную землю — предмет своих многолетних на­дежд. Поэтому он с равнин моавитских поднялся на гору Нево, на вершину Фасги, возвышавшейся над Иорданом пред Иерихоном. С нее открывалось величественное зре­лище. К востоку волнообразно шли холмы, уходившие в бесконечную даль аравийских степей. На юго-западе в мрачной глубине сверкало Мертвое море, а к северу голу­бой лентой извивался Иордан. За рекой вздымалась вер­шина горы Гаризим, дальше расстилалась равнина Ездрилонская, за которой в разных местах великанами высились Фавор и Ермон, а прямо на запад даже виднелись отблес­ки великого Средиземного моря. Вот она — земля обето­ванная, которую всю показал ему Господь. «И сказал емуГосподь: вот земля, о которой Я клялся Аврааму, Исааку и Иакову, говоря: семени твоему дам ее. Я дал тебе уви­деть ее глазами твоими, но в нее ты не войдешь. И умер там Моисей, раб Господень, в земле Моавитской, по сло­ву Господню. И погребен на долине в земле Моавитской против Веффегора, и никто не знает места погребения его даже до сегодня».

Итак, израильтяне лишились своего великого вождя и законодателя, и потерю эту они оплакивали тридцать дней. Чувство сиротства охватило их всех. Он был не толь­ко их освободитель, но и отец и воспитатель. Своею зако­нодательною мудростью он возвел их на степень благоуст­роенной общественной жизни, дал им законы и религию, благодаря которым они сделались в духовном отношении светом для народов древнего мира. Его любовь к своему народу была бесконечно самоотверженна. Он вправе был сказать о себе, что он лелеял их, как кормилица лелеет ди­тя. Его терпение в управлении строптивым и неблагодар­ным народом было изумительно. Сколько огорчений и са­мых тяжких оскорблений приходилось ему переносить от освобожденного им народа; но он, будучи «кротчайшим из всех людей», великодушно предавал все забвению и сам же пламенными молитвами старался отвратить праведный гнев Иеговы. Это был духовный исполин, с исполинским умом и бесконечною добротою и кротостью сердца, вели­кий законодатель и святой пророк.

«И не было более у Израиля пророка такого как Мо­исей, которого Господь знал лицем к лицу по всем знамениям и чудесам, которые послал его Господь сделать в зем­ле Египетской пред фараоном, и над всеми рабами его, и над всею землею его, и по руке сильной и по великим чу­десам, которые Моисей совершил пред глазами всего Из­раиля» (Второз. 34:10—12).

Но Моисей был лишь представителем религии зако­на — подготовительной ступени к более совершенной ре­лигии благодати. Поэтому свое дело  и свой закон он не считал окончательными, а прямо в своем пророческом вдохновении предсказывал о другом, более высоком Про­роке, который выступит на смену его с благовестием о но­возаветной религии благодати. «Пророка из среды тебя, из братьев твоих, как меня воздвигнет тебе Господь, Бог твой, говорил Моисей своему народу, — Его слушайте». Указы­вая на это место, Спаситель мира говорил: «Моисей писал о Мне» (Иоан. 5:46). В своей жизни и деятельности Мо­исей как пророк, законодатель и вождь ветхозаветной церкви был прообразом великого Пророка, Законодателя и Главы церкви новозаветной — Господа нашего Иисуса Христа.

 

XXI Законодательство Моисея. Теократия. Скиния и связанные с нею учреждения.

В изложенный период библейской истории соверши­лась глубоковажная перемена как в состоянии самого из­бранного рода, так и в отношении к нему Бога. До этого периода избранный род состоял из отдельных патриархов, которые последовательно передавали друг другу получен­ные ими обетования и вверенный им залог истинной ре­лигии, получая в то же время разъяснения, подтвержде­ния и дополнения в личных явлениях и откровениях им Бога или Его святых ангелов. Теперь избранное семейство размножилось в целый многочисленный народ, который частью под влиянием египетского рабства и окружающе­го идолопоклонства, а частью от естественного огрубения в своих чувствах вследствие долговременного отчуждения от непосредственного общения с Богом отцов потерял способность к такому общению, и потому требовалось ус­тановить новый способ взаимоотношения.

С этою целию Господь Бог, явившийся Моисею и чрез него побудивший в народе сознание истинной религии и связанных с нею обетований, по освобождении народа от рабства египетского вновь заключил с ним завет, и выра­жением этого завета с народом было Синайское законода­тельство. Целию завета было выделить израильский народ из среды остального человечества и сделать его избранным царством, в котором могли бы сохраниться и возрость се­мена спасения, предназначенного впоследствии распрост­раниться на все человечество. Когда народ израильский на­ходился у подошвы священной горы, Господь говорил ему чрез Моисея: «Вы видели, что Я сделал египтянам, и как Я носил вас как бы на орлиных крыльях и принес вас к Себе. Итак, если вы будете слушаться гласа Моего и со­блюдать завет Мой, то будете Моим уделом из всех народов, ибо Моя вся земля. А вы будете у Меня царством свя­щенников и народом святым» (Исх. 19:3—6). «Все вы се­годня стоите пред лицем Господа Бога вашего, начальники колен ваших, старейшины ваши (судьи ваши), надзирате­ли ваши, все израильтяне, дети ваши, жены ваши и при­шельцы твои, находящиеся в стане твоем, от секущего дрова твои до черпающего воду твою, чтобы вступить те­бе в завет Господа, Бога твоего, и в клятвенный договор с Ним, который Господь, Бог твой, сегодня поставляет с то­бою, дабы соделать тебя сегодня Его народом, и Ему быть тебе Богом» (Второз. 29:10—13). «Да не будет между ва­ми мужчины или женщины, или рода, или колена, кото­рых сердце уклонилось бы ныне от Господа, Бога вашего, чтобы ходить служить богам языческих народов» (Второз. 29:18). Главная цель учреждения особого «цар­ства Иеговы» есть, как видно из приведенных мест, сохра­нение истинной религии, учения о поклонении единому истинному Богу, в противоположность идолопоклонству других народов, Чтобы сохранить истинное учение о Боге, Иегова заключает с народом договор на тех, если так можно сказать, условиях, что Он — Царь всей земли — становится преимущественно царем израильского народа, получает верховную власть над ним, делается его законо­дателем, постановления которого и обязывается народ принять и свято сохранять. Если израильтяне добровольно согласятся признать Иегову своим Господом и Царем, бу­дут сохранять Его завет и исполнять законы, признавать Его единым истинным Богом и поклоняться только Ему, то Иегова, будучи Богом и верховным правителем всего мира, всех народов земли, примет народ израильский под Свое особенное покровительство, будет править им осо­бенными законами, обеспечит ему пользование неоцени­мыми преимуществами истинной религии и даст ему, как возлюбленному и избранному народу между всеми наро­дами земли, все блага свободы, мира и благоденствия. Со­вокупность таких отношений Иеговы к народу есть «тео­кратия» или «богоправление» — в высшем религиозно-нравственном значении этого слова.

Как Правитель или Царь Своего избранного народа, Господь Бог должен был иметь особое место Своего при­сутствия среди народа, и таким местом сделалась скиния. По своему устройству скиния разделялась на три части: внешний двор, святилище и Святое святых. Внешний двор представлял собою правильный четырехугольник, пространством в 100 локтей длины и 50 ширины; он об­несен был со всех сторон загородью в пять локтей высо­тою и имел входную дверь с восточной стороны. Входная дверь имела двадцать локтей ширины и закрывалась изящ­но расшитыми и разноцветными занавесями. В передней части двора находился жертвенник всесожжения, на кото­ром приносились все жертвы, кроме жертвы за грех, при­носившейся вне стана. Жертвенник этот представлял со­бою ящик в 5 квадратных локтей ширины и 3 высоты; он сделан был, как и все главные принадлежности скинии, из дерева ситтим, обложен кованною медью и имел внутри медную решетку для дров, а по бокам кольца для ношения его на шестах. Выдававшиеся по углам возвышения, так называемые «роги», были особенно важным местом, держание за которое служило выражением желания все­цело предаться милосердию Божию, равно как и обеспе­чением неприкосновенности и безопасности для искавших спасения от мщения людей. Между этим жертвенником и самою скинией находилась медная умывальница, содер­жавшая в себе воду для умовения священников. Затем дверь вела в самую скинию, именно в первое ее отделе­ние, так называемое святилище. Оно занимало две трети всего пространства скинии и представляло собою вторую (после внешнего двора) ступень в постепенном прибли­жении к соприсутствию с Богом. В нем содержались три особые принадлежности: 1) жертвенник кадильный, нахо­дившийся в самой средине святилища, 2) трапеза по пра­вую и 3) светильник по левую сторону. Жертвенник ка­дильный (наподобие стола в 2 локтя вышины и по 1 лок­тю в ширину и длину) обложен был золотом и имел по бокам кольца для ношения его на шестах. В нем каждое утро и вечер приносилось курение благовонных трав - сна­чала Аароном и его сыновьями, а затем священниками, поочередно совершавшими свое богослужение, и по важ­нейшим случаям — первосвященником. Огонь для куре­ния брался с жертвенника всесожжения, и возжигание его представляло собою символ ходатайства священника пред Богом за народ, который в это время молился во дво­ре скинии. Приносить «чуждый» огонь или самовольно присваивать себе это служение священника считалось великим преступлением. Надав и Авиуд были убиты за это именно преступление. Трапеза представляла собою про­долговатый стол с ножками — в 2 локтя длины, 1 шири­ны и 1 ^l/₂  высоты. На этом столе находились двенадцать посыпанных ладаном хлебов, по шести в ряд. Хлебы эти, называвшиеся вследствие предложения их Иегове, хлеба­ми предложения, каждую субботу вновь переменялись свя­щенниками, которые съедали старые в святилище, причем никто еще не имел права вкушать от них. По левую или южную сторону жертвенника кадильного стоял светиль­ник, сделанный из литого кованного золота и весивший целый талант. Он представлял собою подобие дерева с ше­стью разветвлениями, которые вместе с главным стволом составляли семь отдельных светилен. Светильни зажига­лись во время вечернего возношения, а главная светильня была неугасима. Светильник освещал все пространство святилища, но свет его не проникал, чрез плотную завесу, отделявшую от святилища вторую и святейшую часть ски­нии — именно Святое святых, занимавшую одну треть всего пространства скинии. Внутренность этого отделения погружена была в непроницаемый таинственный мрак, и в нем находилась лишь одна, но самая священная принад­лежность, именно ковчег завета. Он был сделан также из дерева ситтим и представлял собою небольшой ящик (  1 ^l/₂ локтя длины и по  1 ^l/₂ ширины и высоты), кото­рый совне и свнутри обложен был чистым золотом. На крышке из чистого золота были два херувима со склонен­ными друг к другу лицами и соприкасающимися крыльями и между ними находился самый престол Иеговы, «обитавшего между херувимами». Место это также назы­валось местом умилостивления, потому что там Иегова от­крывался в великий день очищения как Бог, прощающий беззаконие, преступление и грех. Внутри ковчега находи­лись скрижали завета, а рядом с ними золотой сосуд с манною и жезл Аарона расцветший. Золотые кольца у нижних углов ковчега служили для ношения его на шес­тах во время странствования.

Как место соприсутствия Бога, скиния была храмом церкви ветхозаветной, и вследствие этого всем своим уст­ройством явственно прообразовала церковь Христову, как место, где человечество, искупленное Христом, вступило в теснейшее общение и единение с Богом. Самый вход в скинию с востока означал, что ветхозаветная церковь еще ожидала явления солнца правды — Христа. Во двор ее могли входить вместе с иудеями и язычники, и этим пред­знаменовалось будущее призвание в церковь Христову всех потомков Адама, т.е. всех народов земли. Стоявшие во дворе скинии жертвенник и умывальница изображали: первый всемирную жертву — Христа, открывшего всем людям вход в царство небесное, а вторая служила образом купели крещения, чрез которое мы вступаем в Церковь новозаветную. Святилище, в котором могли стоять только священники, изображало истинно верующих христиан. Светильник, трапеза с хлебами предложения и жертвен­ник кадильный прообразовали Иисуса Христа, который просвещает, питает и возносит наши молитвы к Богу Отцу. Святое святых, в которое мог входить один только первосвященник однажды в год с жертвенною кровию, означало самое небо, куда Христос Спаситель вошел с кро­вию Своею за нас пред лице Божие. Ковчег завета со скрижалями десяти заповедей был как бы самим престо­лом Господа Бога, изрекавшего людям Свою святую волю. Выражением воли Божией служило все Синайское за­конодательство, которое в отдельных своих постановлени­ях распадается на законы религиозные, законы нравствен­ные и законы гражданские.

Сущность религиозных законов выражена в первых четырех заповедях, составляющих первую скрижаль. В них определяется истинное отношение человека к Богу, и для укрепления его в народном сознании установлены внеш­ние учреждения, которые, группируясь около скинии, со­стояли из священных лиц, времен  и действий.

Священные лица были избранники из избранного на­рода для посвящения их на исключительное служение Бо­гу. Они составляли все колено Левиино, и, соответственно трем частям скинии, разделялись на три степени — леви­тов, священников и первосвященника. Левиты были про­стые церковнослужители, которые назначены были для исправления низших обязанностей при скинии. При пе­редвижении они должны были носить скинию со всеми ее принадлежностями, наблюдать за порядком, чистотою и сохранностью священных предметов и сосудов; приготов­лять необходимые материалы для священнодействия и за­ботиться о поступлении должных доходов на содержание скинии и ее учреждений. Левитами считались все члены мужского пола колена Левиина, кроме семейства Ааронова, в возрасте от 30 до 50 лет. Они разделялись на три класса, сообразно с родовым происхождением их от трех сыновей Левия — Герсона, Каафа и Мерари, и каждому классу назначены были особые обязанности при служении и особенно при перенесении скинии. На служение они поступали через особое посвящение, состоявшее в очище­нии их, рукоположении и принесении жертв. Священни­ками были все сыновья, а затем и потомки Аарона, до­стойные этого священного звания по своим нравственным и телесным качествам. На свое служение они посвящались через окропление священным миром, смешанным с кро­вию. На них лежала обязанность приносить в определен­ное время жертвы во дворе скинии и курение в святили­ще, каждый вечер зажигать светильник в нем, каждую субботу переменять хлебы предложения, трубить в трубы для созвания народа, очищать по особому чиноположению проказу и другие скверны и поучать народ в законе Божи­ем. Как священнослужителям, им дано было особое одея­ние, в которое они должны были облачаться при священ­нослужении. Одеяние их состояло из: 1) нижнего льняно­го платья — надраг — «для прикрытия телесной наготы от чресл до голеней»; 2) верхнего белого платья, хитона, спускавшегося до полу и подхватывавшегося на талии бе­лым — 3) поясом, украшенным разноцветным шитьем; затем круглое головное покрывало — 4) кидар — довер­шало это облачение для священников, которым не полага-лось обуви, так как святость места богослужения требова­ла совершения священнослужения с босыми ногами. Во главе   священных   лиц   стоял   первосвященник,   высшая должность которого присвоена была лично Аарону, а за­тем старшему в его роде по преемству. Ему одному поз­волялось входить в Святое святых, что он и делал однаж­ды в год, в день очищения, для окропления кровию. До­стоинство    его    высшего    звания    не    позволяло    ему участвовать при погребении или разрывать своих одежд в знак печали.   Посвящение в этот сан совершалось чрез обильное излияние хранившегося при скинии мира на главу посвящаемого,  облачавшегося при этом в особые присвоенные первосвященническому сану одежды. Одеж­ды эти были гораздо пышнее и сложнее, чем у священни­ков.   Сверх  обычных священнических одежд надевалась еще особая безрукавная одежда или 1) верхняя риза, вя­занная из пурпурно-голубой шерсти с изящно оторочен­ным воротом и убранная внизу разноцветными яблоками и золотыми колокольчиками. Сверх нее надевался 2) эфод или особая короткая одежда с золотыми застежками на плечах, из которых на каждом было по камню ониксу с вырезанными на них именами двенадцати колен, по шес­ти на каждом. Эфод стягивался особым поясом, одинако­вым с ним по цвету и работе. Затем был особый 3) на­персник   или   нагрудник,   прикреплявшийся   голубыми шнурками и золотыми кольцами; на нем сверкало двенад­цать драгоценных камней, вделанных в золото по три в ряд с вырезанными также на них именами двенадцати колен Израилевых. В связи с наперсником находились и та­инственные урим и туммим («советы и совершенства), посредством которых первосвященнику сообщалась воля Божия. 4) Головной кидар первосвященника отличался от простого священнического не только большею роскошью, но и особенно тем, что на передней части его была золо­тая дощечка с выбитою на ней надписью: Святыня Гос­подня. Первосвященник избранного народа по высоте и величию своего служения был прообразом «Первосвящен­ника великого, прошедшего небеса, Иисуса Сына Божия» (Евр. 4:14).

Кроме священных лиц по должности были еще свя­щенные лица по обету, так называемые назореи, т.е. вы­деленные на служение Богу. Назореи обязаны были воз­держиваться от вина и винограда, от стрижения волос и от всякого осквернения. Обет назорейства давался или на всю жизнь, или только на известное время. В последнем случае он разрешался принесением троякой жертвы и со­жжением волос на жертвеннике.

Священные времена, установленные законом, разде­ляются на три разряда: 1) времена, связанные с установ­лением субботы, 2) великие исторические праздники и 3) день очищения.

 

1) Суббота, как день покоя, есть одно из самых пер­вобытных учреждений, ведущих свое начало от сотворения мира: «И благословил Бог седьмый день и освятил его» (Быт. 2:3). Синайским законодательством только под­тверждено ее учреждение, как показывает и самая заповедь: «Помни день субботний, еже святити его». Это свя­щенный покой от обыденного тяжкого труда, которым че­ловек принужден был добывать себе насущный хлеб, день радостного отдохновения в общении с Богом, который и Сам «в седьмый день почил и покоился» (Исх. 31:17). За­поведью этою не поощряется празднолюбивая леность, а только запрещается труд с корыстною целию, служение мамоне. Вместо этого труда суббота должна быть посвяща­ема на служение Богу. В этот день народ собирался в ски­нии к богослужению, состоявшему в двойном принесении жертв, и возобновлялись хлебы предложения.

Празднование субботы послужило основой для других торжественных праздников, установленных в определен­ные, более крупные промежутки времени. Сюда относят­ся: а) праздник новомесячия, который совершался при первом появлении всякой луны, о чем возвещалось всему народу двумя серебряными трубами; праздник состоял в усиленном принесении жертв, б) Праздник труб, совер­шавшийся в первый день месяца Тисри, которым начи­нался гражданский год, но который был седьмым, так ска­зать, субботним месяцем священного года. Так как этот день всегда приходился в субботу, то и самое соблюдение его имело характер субботства. Наступление его возвеща­лось трубами, отчего он и получил свое название. Затем, с расширением круга субботства, установлены были великие периодические праздники, совершавшиеся в несколько лет раз. Сюда относится в) субботний год. Подобно тому, как освящался каждый седьмой день и седьмой месяц, так должен был освящаться и каждый седьмой год. Особенно­стью субботнего года было то, что в течение его и самая земля, как всецело принадлежавшая Господу, должна бы­ла соблюдать субботу, т.е. покоиться от обработки. Все уродившиеся сами собой плоды отдавались в пользование бедным и животным. Субботний год назывался также «го­дом прощения», потому что заимодавцы должны были в этот год прощать долги своим должникам (Второз. 15:1—2). В этом же году пользовался отпущением на сво­боду всякий израильтянин, попавший в рабство. Заверше­нием семи субботних годов был г) год юбилейный, совер­шавшийся в каждый пятидесятый год. Он начинался в 10 день седьмого месяца Тисри, в великий день очищения. После торжественных жертвоприношений раздавался звук юбилейной трубы, «объявлявшей на земле свободу всем жителям ее». Земля не обрабатывалась, как и в субботний год. Все земли, которых бедняки лишились в течение ми­нувшего полустолетия, опять безвозмездно возвращались им в полную собственность. Все рабы освобождались. Все восстановлялось в том виде, как было при первоначальном разделении земли обетованной. Юбилейный год завершал собою великий круг субботних годов, после чего в извест­ном смысле все обновлялось, и народ вступал как бы в но­вую жизнь.

Кроме круга субботних праздников было три особых великих исторических праздника, в которые весь народ мужского пола должен был являться пред лице Иеговы (в скинии или впоследствии в храме) с установленным приношением Богу. Эти праздники не только служили воспо­минанием великих событий в истории израильского наро­да, но каждый из них имел свое особое значение. Первый из них — Пасха — отмечал начало жатвы, второй — Пя­тидесятница — ее окончание, и третий — праздник Ку­щей — время собирания винограда и всех плодов года. Они соединялись между собой так, что образовывали один великий круг. Пасха была в первом месяце священного го­да; чрез семь недель наступала Пятидесятница, а в седь­мом месяце наступал праздник Кущей. Пасха служила для израильтян воспоминанием начала их избавления от раб­ства и вступление в состояние свободного народа; Пятиде­сятница — дарования закона, и праздник Кущей представ­лял для них радостное сопоставление между оседлою жиз­нью в плодородной земле и странствованием в пустыне.

а) Пасха, бывшая самым торжественным из трех го­довых праздников, совершалась в течение семи дней, на­чиная с вечера, которым заканчивался четырнадцатый день Нисана или Авива, первого месяца священного года. Она установлена была в ночь пред исходом израильтян из Египта, и хотя в совершении ее со временем произошли некоторые изменения, но в общем она совершалась так же, как и в первый раз при ее установлении. Пасха име­ла глубочайшее прообразовательное значение. В своем первоначальном смысле это была в одно и то же время и жертва, в которой невиннейшее из животного царства приносилось во искупление за виновных во грехе, и радо­стное празднество по случаю избавления, — празднество вместе с тем историческое, и потому пасха вкушалась с горькими травами и пресным хлебом (в воспоминание го­речи египетского рабства и спешных сборов к избавлению от него) и в положении спешащих в путь странников. В своем высшем значении она была явным прообразом ис­купительного дела Христа, который как «Пасха наша, был заклан за нас» (1 Кор. 5:7), и притом заклан в самое вре­мя совершения обрядовой Пасхи, как «непорочный и чи­стый Агнец» (1 Петр. 1:19).

б)  Пятидесятница, праздник жатвы, был как бы до­полнением Пасхи. Она продолжалась только один день, чрез 50 дней после Нисана, в конце мая. Промежуток между ними был страдной порой жатвы, и в день Пяти­десятницы приносились в жертву первые хлебы из ново­собранных плодов. С этим праздником соединялось и вос­поминание о даровании Синайского закона, совершив­шемся  чрез  50 дней  после избавления  из  Египта   (по переходе чрез Чермное море).

в)  Праздник Кущей завершал собою круг годовых пра­здников, и отличался великим ликованием. Он был в одно и то же время и благодарением за собранную жатву и вос­поминанием о том времени, когда израильтяне жили в ку­щах или палатках в течение своего странствования по пу­стыне. Он праздновался осенью, когда уже собраны были все плоды земли, и продолжался семь дней, заканчивав­шихся восьмым днем «священного собрания». В течение этих семи дней (от 15 до 22 числа месяца Тисри) народ обитал в шалашах из древесных ветвей, отчего и получил свое название праздник Кущей.

Совершенно особо от этих торжественных праздни­ков стоял день очищения, единственный день покаяния и поста по закону Моисееву. Он соблюдался за пять дней до праздника Кущей и имел характер торжественной суббо­ты, когда все должны были прекращать свои работы и «смирять свои души», под страхом истребления из наро­да. Установленные на этот день обряды знаменовали со­крушение народа о грехах, соделанных в прожитом году, и отпущение, совершаемое первосвященником в Святом святых, в которое он входил в этот именно день. Все жертвы этого дня приносились самим первосвященником и заканчивались изгнанием в пустыню «козла отпущения», как бы уносившего с собою все бремя грехов народа. Прообразовательное значение этого символического обряда за­ключалось в том, что окончательное искупление человече­ского рода будет совершено «не кровию козлов и тель­цов», но «ходатаем нового завета» Христом.

Со священными временами неразрывно связаны были священнодействия. Они состояли почти исключительно из приношения жертв, заимствовавшихся из царства живот­ных или растений. Между ними явственно различаются жертвоприношения в собственном смысле, когда приноси­мая вещь всецело или частию истреблялась на жертвенном огне, и возношения, когда приношение лишь как бы освя­щалось пред лицем Иеговы и затем потреблялось жертво­вателем. Жертвоприношения разделялись на пять родов. 1) Жертва всесожжения, называвшаяся так потому, что все приносимое вполне сожигалось на жертвеннике, означала то, что приноситель ее всецело принадлежал Богу и что он душей и телом предавал себя на волю Божию. Жертва эта могла быть приносима или за весь народ, или за отдельных лиц, которые должны были приносить жертвенное живот­ное от своего благорасположения и притом с соблюдением всех правил, установленных законом при выборе жертвен­ных животных, которыми могли быть телец, баран, козел, и даже горлица или голубь. Приносившие жертву возлага­ли на жертвенное животное свои руки пред жертвенником в знак перенесения в него своих грехов. Затем жертвенное животное закалялось, кровию его священник окроплял жертвенник и затем сожигал жертву кроме кожи, которая отдавалась священнику. 2) Жертва о грехе приносилась во искупление грехов, совершаемых по неведению или слабо­сти как священником, так и кем-либо из народа, а также и во очищение от всякого возможного греха или оскверне­ния. 3) Жертва повинности приносилась за грехи или преступления сознательные, равно как и за все действия, связанные с осквернением. Эти две жертвы отличались от жертвы всесожжения тем, что мясо принесенных живот­ных (кроме крови и тука) шло в пользу священников, ко­торые и потребляли его во дворе скинии. 4) Жертва ми­ра приносилась или в выражение особой благодарности Богу, или по обету, или как особое приношение радости и любви. Из приносимого часть сожигалась, грудь и плечо предоставлялись священникам, а все остальное могло быть потреблено приносящим. 5) Жертва бескровная  состояла в приношении муки, масла, вина и ладана. Эти предметы, отчасти, присоединялись и к первым четырем родам жертв. Как первые четыре рода жертв знаменовали прине­сение жизни Богу, так этот род знаменовал принесение Ему плодов земли. К этому последнему роду жертвы близко подходят и возношения различных плодов, начатки кото­рых всегда освящались в скинии или храме и тогда уже на­чиналось общее употребление их в пищу. Все эти священ­нодействия совершались священниками и сопровождались молитвами и установленными обрядами, подробно описан­ными в книге Левит.

Все изложенные священнодействия имели своею це­лию поддержание святости в народе, который как избран­ный должен был быть «народом святым».

С этою же целию установлены были особые законы и обряды, исполнение которых могло содействовать поддер­жанию святости в народе. Это законы нравственные. Сущность их выражена в заповедях второй скрижали, и она состоит в требовании от каждого человека как личной нравственной и телесной чистоты, так и правды и челове­колюбия в отношении к ближним. В частности, сюда от­носятся: 1) древний закон обрезания, подтвержденный синайским законодательством; 2) законы о посвящении первородных мужского пола; 3) об охранении личной чи­стоты чрез запрещение соприкасаться с нечистыми пред­метами, и 4) о разделении животных на чистых и нечис­тых, с позволением употреблять в пищу или жертву толь­ко первых.

 

XXII. Постановления Моисеева законодательства касательно гражданского быта. Просвещение. Боговдохновенные книги. Летосчисление.

«Богоправление», как основа жизни израильского на­рода, не ограничивалось только религиозно-нравственною областью, а проникало во весь склад и жизни граждан­ской, как государственной, так и общественной и эконо­мической или хозяйственной. В этом отношении «бого­правление» сказывается в том, что Иегова, как Царь и Су­дия избранного народа, водворял в Своем царстве чрез ряд божественно мудрых законов такую справедливость, ка­кой не знали окружающие народы и которая делала изра­ильское государство образцом даже в этом отношении. Это вполне ясно будет из краткого обзора основных начал государственно-общественной жизни, как они изложены в законодательстве Моисеевом, в сравнении с началами го­сударственности других древних народов востока⁵⁴.

Сущность государственности древних народов состоя­ла в резком разделении между правителями и подчинен­ными, выразившемся в разделении народов на касты, из которых одни занимали господственное положение и пользовались всеми правами и удобствами этого положе­ния в гражданском и экономическом отношении, другие, напротив, являлись бесправными орудиями первых, служа лишь средством к обеспечению наилучшего их положения. Такая несправедливость не должна была существовать в теократическом государстве, где по самой сущности его не могло быть разделения народа на полноправных правите­лей и бесправных подчиненных, потому что все его члены одинаково подчинены верховному Царю — Иегове, следо­вательно, все пред Ним равны, почему и все одинаково участвовали в «клятвенном договоре с Ним»: начальники колен, старейшины, надзиратели, жены, дети и пришель­цы, от секущего дрова до черпающего воду (Второз. 29:10—13). Если таким образом в договоре с Иеговою, легшем в основу государства, равноправно участвовали все члены народа, то естественно, все они должны иметь оди­наковые права в новоучрежденном для них государстве, все они должны быть равны. Отсюда вытекает главное следствие богоправления для государственной жизни — равенство всех в государстве. И это равенство кладется в основу всей жизни народа — в экономическом, семейном, общественном и государственном отношении, равенство в земельном владении, в правах и обязанностях.

В основу материального благосостояния израильского государства законодатель положил земледелие. Выбор та­кой основы или государства скорее, принадлежит самому законодателю, чем народу, который в своей предыдущей истории мало знал земледелие. Хотя обработкой земли за­нимались уже первые люди — Адам, Каин и Ной, но в последующий патриархальный период преобладающим за­нятием является скотоводство, что видно, между прочим, из истории Авраама. Есть известия, что Исаак и Иаков за­нимались и земледелием (Быт. 26:1, 2; 37:7), но, по-ви­димому, главным занятием их было все-таки скотоводство, так что по переселении в Египет, несмотря на отвра­щение египтян к скотоводству, братья Иосифовы на во­прос фараона: какое их занятие? — отвечали: «пастухи овец рабы твои, и мы и отцы наши» (Быт. 47:3). Ското­водство оставалось главным свободным занятием израиль­тян и в Египте, что видно из того, что братья выпросили у фараона позволение поселиться в земле Гесем именно ввиду удобства ее для скотоводства, и славились как луч­шие скотоводы, так что сам фараон избрал из них смот­рителей над своими собственными стадами (Быт. 47:4—6). Скотоводством же, по необходимости, занимал­ся народ и во время 40-летнего странствования по пусты­не. Таким образом, мысль об образовании государства главным образом на земледелии принадлежит законодате­лю. Побуждением к этому служили как географические условия страны, так и высшие государственные и эконо­мические соображения. Палестина в древности отличалась необыкновенным плодородием, и потому этим самым уже призывала своих обитателей к пользованию ее произведе­ниями посредством возделывания земли. Плодородная почва доставляет, конечно, удобства и для скотоводства; но для скотоводства необходимы кроме того большие прост­ранства земли, между тем как Палестина, назначенная для обитания израильского народа, при его двухмиллионной численности, не представляла таких удобств для скотовод­ства. Судя по численности народа, земельные наделы не могли быть велики, а потому, чтобы получить достаточное для пропитания количество плодов, необходимо было заниматься обработкой земли, земледелием. Но еще боль­шее значение при основании государства на земледелии имели высшие государственные соображения. Израиль­ский народ до того времени был кочевым племенем, не имевшим прочных начал гражданственности, — был в та­ком положении, при котором невозможна правильная го­сударственная жизнь. Но вот он получил высшее призва­ние, стал «царством» Иеговы, избранным народом, дол­женствовавшим служить хранителем и распространителем истинной религии и нравственности в мире. Поэтому ко­чевая жизнь, находившаяся в пренебрежении у тогдашне­го цивилизованного мира (Быт. 46:34), не могла отвечать высоте положения народа: он должен был начать новую, культурную жизнь, и потому на место кочевого, необходи­мо связанного с скотоводством, должен был избрать зем­ледельческий образ жизни, как имеющий более задатков для общественного развития. Для государственных целей земледелие представляет несравненно больше выгод, чем скотоводство: оно развивает любовь к труду, — этому главному рычагу общественного развития, — привязывает человека к обитаемой земле, и тем, с одной стороны, де­лает возможным установление правильного порядка граж­данской жизни, а с другой, развивает любовь к стране или патриотизм, составляющий душу государства, — одним словом, представляет все условия для развития и крепости государства.

Эти условия законодатель по-видимому и имел в виду при основании своего государства на земледелии. Но само земледелие только тогда может служить к истинной поль­зе государства, когда оно основано на справедливости, в силу которой каждому члену государства должно быть предоставлено владение землей и полное пользование все­ми произведениями его рук. Древние государства не зна­ли такой справедливости: землей владели, обыкновенно, только привилегированные касты, а остальное население, не имея земли, по необходимости поступало в рабскую за­висимость от первых, обрабатывало их земли, и само по­лучало лишь скудные заработки. Отсюда поражающие крайности богатства и бедности, роскоши и нищеты, с ка­кими мы встречаемся в древневосточных государствах да­же в периоды их наибольшего процветания. «Царство Ие­говы» не знает такой несправедливости. Основывая госу­дарство на земледелии, законодатель вместе с тем обставил его такими постановлениями, благодаря которым оно мог­ло стать источником равного для всех благосостояния. Так как в договоре с Иеговою участвовали все члены народа, и так как одним из условий договора со стороны Иеговы было дарование обетованной земли, то, естественно, все члены государства должны были равно пользоваться зем­лею, — не должно было быть ни произвольных захватов, ни узаконенных преимуществ одних пред другими. Осно­вываясь на этом теократическом начале, законодатель раз­делил землю между всеми израильтянами (за исключени­ем колена Левиина) поровну. За единицу деления земли приняты только крупные единицы народа — колена, пле­мена и семейства, но раздел производился так, что какое колено многочисленнее, то и земли получало больше, и на­оборот (Числ. 26:54, 55), так что, в конце концов, при ча­стном разделе выпавших на долю того или другого колена или поколения наделов могли получиться равные участки или каждого израильтянина (мужского пола), как главы частного хозяйства. При таком порядке землевладения каждый израильтянин был владельцем известного опреде­ленного ему участка земли, из которого он мог получить всю сумму произведений, вырабатываемых его свободным трудом. А так как земля должна была служить главным источником благосостояния, то ввиду равномерности рас­пределения земли между израильтянами необходимо предполагалось равенство по состоянию или экономичес­кое равенство. На случай нарушения равенства, как это и естественно было ожидать вследствие неодинаковости тру­долюбия и бережливости различных людей, а также и множества всяких случайностей, как то болезнь и смерть главных работников семейства, законодателем предусмот­рены были особые меры к восстановлению этого равенст­ва. С этою целию поставлен был закон неотчуждаемости земли, на том именно основании, что вся земля составля­ет исключительную собственность Иеговы, а израильтяне лишь простые поселенцы на ней. «Моя земля, говорит Господь; вы пришельцы и поселенцы у Меня, поэтому землю не должно продавать навсегда»⁵⁵. В силу этого зако­на израильтянин мог продавать свой участок только до оп­ределенного срока, до юбилейного года, в который про­данный участок опять возвращался первому владельцу, и тем восстановлялось равенство по землевладению. При та­ком порядке вещей равенство по благосостоянию вообще не могло значительно нарушаться, и, во всяком случае, не могло образоваться крайностей богатства и нищеты, зем­ледельческой аристократии и безземельного пролетариата, как это было в других государствах востока и особенно в Египте. К поддержанию этого порядка направлены были и многие другие постановления и учреждения в Моисее­вом государстве, как напр. учреждение субботнего года, в котором пользование плодами этого года предоставлялось исключительно бедным классам народа, позволение бедня­кам собирать колосья на ниве богатых, законы о проще­нии долгов в седьмой год и так далее.

Если, таким образом, государство состояло из равных землевладельцев, имевших равный источник благосостоя­ния, то, конечно, не могло образоваться и различных клас­сов народа, резко отличающихся между собою степенью благосостояния и общественного положения. И в этом от­ношении израильское государство должно было представ­лять разительную противоположность другим древним го­сударствам. В этих последних раз образовавшееся неравен­ство закреплялось законом, признававшим нормальным тот строй общественной жизни, по которому одни классы, захватившие в свои руки всю власть и всю землю, призна­вались как бы рожденными для власти и для богатства, а другие — рожденными или рабства и нищеты. Отсюда об­разование каст, составляющих вопиющее нарушение прав личности. В царстве Иеговы, напротив, как все участвовали в договоре с Бож. Царем при основании государства, так и все должны были пользоваться равными правами в этом царстве. Здесь все члены государства были равно сво­бодными и полноправными гражданами.

Гражданское равенство обусловливалось равенством пред законом. Так как законодателем является Иегова, пред которым все равны, то, конечно, и законы Его для всех одинаковы, и это равенство пред законом проведено с такою последовательностью, что оно признавалось и для поселенцев, живших среди израильского народа. «Закон один и одни права, говорит законодатель, да будут для вас и для пришельца, живущего у вас» (Числ. 15:16, 29; Лев. 24:22; Исх. 12:49). Вследствие этого в Израильском госу­дарстве вовсе не было бесправных лиц, таких, какие напр. предполагаются по римским законам о рабах, у которых эти законы совершенно отрицают личность и делают их вещью, и какие были бы вполне отданы в зависимость от произвола других, как напр. у римлян жены и дети, нахо­дившиеся в полной зависимости от мужей и отцов. Здесь, напротив, закон признавал полную личность за всеми чле­нами государства и соответственно с этим одинаково обес­печивал и защищал права всех. Господин, который жесто­ко обращался с своим рабом, терял всякое право на него и должен был отпустить его на свободу. Здесь и родители не имели права на жизнь своих детей, и власть отца, в противоположность римским законам, была ограничена до того, что он даже не мог по своему произволу распо­рядиться наследством, а должен был подчиняться определенным законам о наследстве. В общем и права полов бы­ли равны, и, во всяком случае, женщина не находилась в таком угнетенном и приниженном состоянии, как у дру­гих древних народов, а пользовалась всеми правами, какие только возможны для  нее, как помощницы мужа. Обще­ственная равноправность проведена с такою последова­тельностью, что в Израильском государстве не только нет каст в восточном смысле, но нет даже и вообще деления на сословия в смысле привилегированных и непривилеги­рованных классов. Ни наследственной аристократии и де­мократии, существовавшей в древней Греции, ни деления народа на полноправных патрициев и политически нерав­ноправных плебеев, допущенного римским законодатель­ством, ни феодализма в средневековом смысле, — ничего подобного не знает Синайское законодательство: им пре­доставляется общественное равенство всем гражданам. Особым сословием является только сословие священников и левитов, происходивших исключительно из одного коле­на Левиина. Но оно не имело никакого господственного положения в стране, и в материальном отношении даже поставлено было в прямую зависимость от народа, и по­тому отнюдь не имело характера привилегированной кас­ты в восточном смысле этого слова⁵⁶.

С равенством прав в государстве необходимо связыва­ется равенство обязанностей по отношению к нему. Цар­ство Иеговы и здесь представляет светлую противополож­ность ненормально сложившимся языческим государст­вам.   В них обыкновенно не было соответствия между правами и обязанностями, как это требуется государст­венною справедливостью, а напротив, полноправные клас­сы или касты пользовались полною свободою от обязанно­стей и тяжелых государственных повинностей, а бесправ­ные классы несли на себе все государственные тяжести. Такой порядок вещей несообразен с простою государст­венною справедливостью, а тем более, с одушевлявшим Израильское государство началом богоправления. В этом государстве именно находило себе осуществление справед­ливое соответствие прав и обязанностей, — а так как пра­ва у всех членов государства были равны, то и обязаннос­ти по отношению к государству также равны. Первая и главнейшая обязанность по отношению к государству и теперь, а тем более в древнем мире, есть обязанность ох­ранения и защиты государства, — отсюда воинская по­винность есть важнейшая и в то же время тяжелейшая из государственных повинностей, и справедливое распределе­ние ее, благодаря простоте общественного склада, было просто: так как все члены государства одинаково пользо­вались правами, даваемыми государством, то, конечно, все и должны были защищать и охранять его. Отсюда — все­общая воинская повинность: ей подлежал каждый изра­ильтянин от 20-ти лет и выше. Всеобщность воинской по­винности, кроме государственной справедливости, вызыва­лась и политическими условиями состояния народа, так как страну, которая назначена была ему для обитания, он должен был приобрести оружием; но и после завоевания и поселения в стране, народ, окруженный со всех сторон врагами, постоянно должен был быть наготове к защите от нападений, часто неожиданных. Всеобщность этой по­винности, однако же, не исключала некоторых изъятий из нее. Так, от нее освобождались левиты, а также все те ли­ца, для которых по особым обстоятельствам их семейной жизни эта повинность могла бы быть тяжелее, чем для других. Освобождались также только что обзаведшиеся са­мостоятельным домом и хозяйством, новобрачные и даже «боязливые и малодушные», т.е. все те, для  которых безус­ловное равенство с другими было бы несправедливостью. То же равенство соблюдено и по отношению к дру­гим обязанностям к государству. Наряду с воинскою по­винностью, налагаемою на граждан обязанностью внешне­го охранения государства, стоит другая повинность, нала­гаемая обязанностью поддержания и сохранения внутренних учреждений в государстве, — податная повин­ность. В Израильском государстве и эта повинность не на­лагалась исключительно на один какой-либо класс людей, а имела также всеобщий характер, одинаково простира­лась на всех членов государства. Податная повинность, впрочем, благодаря простоте государственного склада, не выработавшего в себе таких учреждений, которые нужда­лись бы в посторонней поддержке, не имела при Моисее и даже при судиях определенно-государственного характе­ра. Единственное учреждение, которое в это время нуж­далось в содержании и для которого собственно установ­лена была законом податная повинность, — было религи­озное   учреждение,   скиния   с   состоявшими   при   ней  священнослужителями: поэтому и податная повинность имела исключительно религиозный характер. К этого рода повинности принадлежала, прежде всего, так называемая выкупная подать, которую платил каждый «поступающий в исчисление», т.е. в список годных к войне (Числ. 1:2 и 3). Она состояла в полсикле серебра и шла «на служение скинии собрания» (Исх. 30:12—16). Затем следует десятина от всех плодов, поступавшая в пользу левитов «за службу их, за то, что они отправляют службы в скинии со­брания» (Числ. 18:21), другая десятина «от всего произ­ведения семян», вина и елея, крупного и мелкого скота для общенародного празднества (Второз. 14:22, 23); пер­вые плоды от всех произведений, приносившиеся также для устройства общественного празднества, в котором принимали, между прочим, участие бедные члены государ­ства (Второз. 26:1—15). Все эти религиозные повинности были одинаково обязательны или всех, — закон не делает разделения народа на податных и неподатных. В законах о податной повинности замечательно еще то, что подать, определяемая десятиной, была подоходною, т.е. не была определена раз навсегда, а постоянно сообразовалась с ко­личеством дохода и только незначительная выкупная по­дать в полсикля платилась одинаково как богатым, так и бедным (Исх. 30:15). Как из воинской, так и из податной повинности делались также некоторые изъятия, где они вызывались справедливостью (для новобрачных).

На таких же высоких началах основано было и самое управление в Израильском государстве. Верховным Правителем и Царем народа был Иегова, управляющий чрез законы и особых избранных представителей народа, ка­ким был во время дарования законодательства Моисей; но в своей внутренней жизни народ управлялся сообразно ис­торически сложившимся формам своего быта. В патриар­хальный период, когда израильский народ был еще незна­чительным племенем, он, естественно, управлялся на на­чалах родового быта, когда всю власть — и религиозную, и гражданскую — сосредоточивает в своих руках глава племени, отец семейства. Такое управление было при па­триархах Аврааме, Исааке и Иакове. Но уже в Египте, когда из одного семейства образовались двенадцать различ­ных колен, сознавших себя самостоятельными частями на­рода, патриархальный порядок оказался устарелым, несо­ответствующим степени развития народа, и народ управ­лялся уже не одним главою, а представителями колен — так называемыми «старейшинами (секеним) сынов Израилевых» (Исх. 3:16; 4:29). Эти «старейшины», состояв­шие из умудренных жизнью и опытом людей, являлись уже главами отдельных колен не в патриархальном смыс­ле, т.е. не как полновластные владыки колен, имеющие присвоенную им власть только в силу своего естественно­го главенства в роде, но как представители народа в обще­ственном смысле, как избранники и выразители его воли. Представительство в полной силе заявляло о себе уже в Египте. Так, мы видим, что Моисей с вестию об освобож­дении народа от рабства обращается к «старейшинам сы­нов Израилевых» в полном убеждении, что их согласие или решение будет согласием и решением всего народа. Так в действительности и оказалось, потому что в лице старейшин «поверил народ» (Исх. 4:31). В пустыне из этих старейшин составлен был особый совет из «семиде­сяти мужей», как представителей колен и племен (12+58=70), им поручено было нести «бремя правления народа» (Числ. 11:16 и 17). Этот совет заведывал высши­ми делами государственной важности, а для заведывания обыденными — судебными и гражданскими делами — назначены были мелкие начальники или «судьи» народа, так называемые тысяченачальники, стоначалъники, пятидесятиначальники и десятиначальники. Учреждение это было сделано по совету Иофора, мудрого тестя Моисея (Исх. 18:14—26). В случае особенно важных дел все эти старейшины и начальники созывались на общенародное собрание («все общество»), которое и решало вопросы о войне, мире и других важных делах, даже о самой форме правления, как это было впоследствии при учреждении царской власти. Таким образом, по своему внутреннему складу израильское государство должно было представлять собою форму народного самоуправления, под верховным главенством Иеговы. «Богоправление» в таком случае не есть какая-либо особая форма правления — в отличие от монархии, олигархии или демократии (как ошибочно ду­мал Иосиф Флавий), а есть лишь общее руководительство Божие, под которым государственная жизнь народа могла развиваться свободно и принимать всякие формы, какие только оказывались полезными или необходимыми по историческим обстоятельствам в жизни народа. Поэтому во время странствования в пустыне и завоевания земли обе­тованной во главе его стоят как бы военные диктаторы (Моисей и Иисус Навин), затем выступают случайные вожди и судьи (во времена судей) и затем учреждается монархия. Все эти формы правления одинаково могли быть примиримы с «богоправлением», только бы правите­ли действовали по указанию закона и частых проявлений воли верховного Царя народа — Иеговы.

В своих основных началах Синайское законодательст­во, особенно в сокращенном изложении его нравственных начал в десятословии, имеет всеобщее значение и предназ­началось к руководству всего человечества. В основу взаи­моотношения людей оно полагало истину, которая окон­чательно подтверждена Законодателем Нового Завета, именно истину: «Люби ближнего твоего как самого себя» (Лев. 19:18). Многие частные постановления направлены к тому, чтобы внедрить эту истину в сознание народа. Но с другой стороны, так как это законодательство ближай­шим образом предназначалось для отдельного народа, имевшего уже свои укоренившиеся обычаи и привычки, стоявшего на низкой степени нравственного и культурно­го развития, неспособного сразу подняться на высоту предлагаемых ему божественных и общечеловеческих ис­тин, то во многих постановлениях закона нельзя не видеть уступки укоренившимся взглядам израильского народа, низкому уровню его нравственного развития, одним сло­вом, его «жестоковыйности». Этим объясняется установление известного закона равномерного возмездия: «око за око, зуб за зуб» (Исх. 21:24). И вообще, влияние этого условия так значительно на законодательство, что во мно­гих случаях оно скорее приспособляется к древним обыча­ям, чем вводит новые законы, так что без отношения к этому обстоятельству часто остались бы непонятными ис­тинный смысл и значение того или другого закона. Так, наказание за сыновнее неповиновение родителям (побие-ние камнями — Второз. 21:18—21) кажется жестоким; но если мы примем во внимание вообще силу родитель­ской власти в период патриархального состояния народа, или вообще в ранние периоды национального существова­ния (как напр. в Риме), то закон Моисеев является уже значительным шагом вперед в области гуманности и лич­ного права, так как он ограничивает произвол родитель­ской власти перенесением дела на общественный суд. За­кон деверства (состоявший в обязанности брата или бли­жайшего родственника «восстановить семя» своему умершему бездетным брату или родственнику) допущен также в виде уступки укоренившемуся обычаю. В преж­нее время обычай этот существовал, по-видимому, в более широких размерах у азиатских народов, и в Синайском законодательстве скорее терпел ограничение, чем освяще­ние. Закон кровавого отмщения представляет собой так­же пример разумного ограничения и ослабления древнего варварского обычая, который настолько укоренился в обы­чаях и нравах народа, что его нельзя было уничтожить сов­сем. Эта бытовая сторона законодательства вообще сильно выступает в законах о наказаниях за преступления. Имея дело с народом жестоковыйным и своевольным, законода­тель не щадит жезла в приучении этого народа к точному исполнению данных законов, и многие преступления, осо­бенно против религии и нравственной чистоты, наказыва­ются смертною казнию. Этою именно стороною Синай­ское законодательство показывало, что оно имело лишь временное назначение подготовлять народ к принятию другого высшего закона, закона благодати, данного Спаси­телем мира на все времена. А самое пришествие Его зна­меновалось всеми постановлениями обрядового закона, который был тенью грядущего и потому должен был пре­кратиться с явлением самой вещи, т.е. искупления в лице Иисуса Христа, Сына Божия.

Синайское законодательство отмечает собою время вступления израильтян в период самостоятельного нацио­нального бытия. Но оно в то же время служит выразите­лем новой ступени его духовного развития и цивилизации. Доселе он находился под полным влиянием египетской цивилизации и не имел своей собственной письменности. Теперь, впервые у него является литература, и притом священно-историческая, в которой описывается его исто­рическая судьба от самого сотворения мира. Эта литера­тура имела своим родоначальником Моисея, который на­писал пять книг, известных под общим названием закона или пятокнижия, и, в частности, под названиями: книга Бытия, Исход, Левит, книга Числ и Второзаконие. В кни­ге Бытия описываются судьбы мира и человечества от сотворения мира до смерти Иакова и Иосифа в Египте. Она обнимает период в 3 800 лет и написана Моисеем, по иу­дейскому преданию, когда он еще находился в земле Мадиамской, именно с целию пробуждения в израильском народе воспоминания о великих обетованиях их отцам. В книге Исход излагается история пребывания израильтян в Египте, исхода из него, дарования Синайского законода­тельства и построения скинии. В книге Левит подробно излагается обрядовая сторона Синайского законодательст­ва, и она названа так потому, что совершение всех этих обрядов предоставлялось колену Левиину, как избранному на священное служение. Книга Числ получила свое назва­ние от описываемых в ней народосчислений и содержит историю   сорокалетнего  странствования   по   пустыне  до подступления к Иордану. Во Второзаконии описываются события последних двух месяцев пребывания в пустыне, и она получила свое название от того, что в ней делается по­вторение всех изданных раньше законов и свод их в более доступную книгу закона.  Она заканчивается описанием смерти Моисея с заключительной похвалой ему (34 гла­ва). Все эти книги в полном своем составе (кроме послед­ней главы  Второзакония)   написаны самим Моисеем, и свитки их как драгоценная святыня хранились в ковчеге завета. Но Моисей был не только законодатель и историк своего народа, но и боговдохновенный поэт или псалмопе­вец. После него осталось несколько боговдохновенных пес­ней и молитв, из которых иные помещены в его истори­ческих книгах, а одна молитва вошла в состав книги песней или Псалтири, и составляет 89-й псалом, как показы­вает и его надписание: «Молитва Моисея, человека Бо­жия». Она начинается словами. «Господи! Ты нам прибе­жище в род и род. Прежде нежели родились горы, и Ты образовал землю и вселенную, и от века и до века Ты — Бог».

Моисей умер 120 лет, из которых 80 прошли до ис­хода израильтян из Египта и 40 по исходе. Эти цифры, вместе с общим указанием, что от дарования Аврааму обетования до закона прошло 430 лет (Гал. 3:17), служат основой для летосчисления этого периода. Если половину последней цифры положить на время пребывания в Егип­те до дарования закона (что вполне согласуется с показа­нием касательно лет Моисея, а также и с тем, что он был представителем третьего поколения после Левия, т.е. правнуком его) и присоединить 40 лет странствования по пустыне, то сумма этих цифр (215+40=255) и будет приблизительно определять собою продолжительность четвертого периода Библейской истории.

Период этот, который по соображению с данными всемирной истории нужно отнести к XVII—XV столетиям до Р. Христова, ознаменовался некоторыми важными со­бытиями и в жизни остального человечества. Из Египта (быть может, одновременно с Моисеем) вышел знамени­тый Кекропс, который первый перенес плоды высокой цивилизации древнего Египта на девственную почву Гре­ции и основал знаменитый, впоследствии, город Афины. Около этого же времени Эллин, сын мифического Девкалиона, вступил в Фессалию и по изгнании оттуда пелазгов поселился в ней и сделался родоначальником эллинского народа. На восточном берегу Средиземного моря, в сосед­стве с землей обетованной, основан был знаменитый, впоследствии, город Тир, который в одно время сосредо­точивал в своих руках всемирную морскую торговлю и, впоследствии, состоял в дружественном союзе с царями народа израильского. Таким образом, с выступлением из­бранного народа на поприще всемирной истории высту­пали на него и новые народы, которые должны были слу­жить представителями язычества в его высшем развитии и могуществе. Избранному народу предстояло победить его силою истинной религии и закона Божия.

ПЕРИОД ЧЕТВЕРТЫЙ  (От смерти Иосифа до смерти Моисея)

Продолжение

ПЕРИОД ПЯТЫЙ (От завоевания земли обетованной до учреждения царской власти.)