Христианское богословие не знает абстрактного бо­жества: нельзя мыслить Бога вне трех Лиц. «Усия» и «ипостась» почти синонимы, как бы для того, чтобы сокрушить наш рассудок, не дать ему объективировать Божественную сущность вне Лиц и их «вечного движе­ния в Любви» (святой Максим Исповедник). Этот Бог конкретен, ибо единое Божество одновременно обще трем Ипостасям и присуще каждой из них: Отцу - как Источнику, Сыну - как Рожденному, Духу - как от Отца Исходящему.

Термин «единоначалие» (монархия) Отца был обыч­ным в великом богословии IV века; он означает, что са­мый Источник Божества - личен. Отец есть Божество, но именно потому, что Он - Отец, Он сообщает свое Бо­жество во всей его полноте двум другим Лицам; Они бе­рут свое начало от Отца, μονή (αρχή) как от Единого Начала - откуда термин «монархия». «Божество-Источ­ник»,- говорит об Отце Дионисий Ареопагит. Именно от Него «изливается», в Нем «коренится» тождественное и нераздельное, но различно сообщаемое Божество Сына и Духа. Итак, понятие «единоначалие» одним словом обозначает в Боге единство и различие, исходящее от Единого Личного Начала. Святой Григорий Богослов, величайший богослов Пресвятой Троицы, мог говорить об этой тайне только в форме поэтической, потому что только поэзия способна в словах явить потустороннее. «Они не разделены в воле,-пишет он,- они не разде­лены в могуществе» и ни в каких других свойствах. «И скажем все до конца: Божество нераздельное в Раз­деляющих». «В трех солнцах, проникающих одно в дру­гое, свет был бы един», потому что Слово и Дух суть два луча одного и того же Солнца, или «вернее, они два новых Солнца».

Итак, Троица есть изначальная тайна, Святая Свя­тых Божественной реальности, сама жизнь Бога сокры­того, Бога Живого. Только поэзия может представить нам эту тайну; именно потому, что поэзия славословит и не претендует на объяснения. Троица первична по отношению ко всякому существованию и всякому зна­нию, которые в ней находят свое обоснование. Троица не может быть постигнута человеком. Она сама объемлет человека и вызывает в нем славословие. Когда же мы говорим о Троице вне славословия и поклонения, вне личного отношения, дарованного верой, язык наш всегда неверен. Когда Григорий Богослов пишет о Трех, как о «нераздельных в воле», то это значит, что мы не можем сказать, что Сын рожден по воле Отца: мы не мо­жем мыслить Отца без Сына, Он - «Отец с Сыном», и так было вечно, ибо в Троице нет действия, и даже го­ворить применительно к ней о «состоянии» значило бы предполагать несоответствующую Ей пассивность. «Ког­да наша мысль обращается к Божеству, Первопричине, Единоначалию, то нам открывается Единое; когда же она обращается к Тем, в Ком пребывает Божество, к Тем, Кто в одной вечности и славе происходит от Пер­воначального, мы поклоняемся Трем» (святой Григорий Богослов).

Не предлагает ли единоначалие Отца известной су­бординации Сына и Духа? Нет, ибо Начало тогда толь­ко совершенно, когда оно - начало реальности равно-совершенной. Греческие отцы охотно говорили об «От­це-Причине», но это только термин по аналогии, всю недостаточность которого мы можем понять, когда сле­дуем очищающим путем апофазы: в обыденном нашем опыте причина всегда выше следствия; в Боге же при­чина, как совершенство личной любви, не может произ­водить следствия менее совершенные, она хочет их рав-ночестными и потому является также причиной их ра­венства. К тому же в Боге нет противопоставления причины следствию, но есть причинность внутри еди­ной природы. Здесь «причинность» не влечет за собой ни внешнего следствия, как в иерархических онтоло­гических системах Индии или у неоплатоников; «при­чинность» здесь только несовершенный образ неизре­ченного общения. «Отец был бы Началом только скуд­ных и недостойных вещей, более того, Он был бы нача­лом в мере скудной и недостойной, если бы Он не был Началом Божества и благости, которым поклоняемся мы в Сыне и Духе Святом: в одном - как Сыне и Сло­ве, в другом - как в Духе, без разлучения исходящем» (святой Григорий Богослов). Отец не был бы истинным Отцом, если бы не был полностью обращен «к», προς, другим Лицам, полностью сообщен Тем, которых Он соделывает Лицами, а значит в полноте Своей любви - Себе равными.

Итак, Троица есть не результат процесса, а первичная данность. Ее начало только в Ней Самой, а не над Ней; пет ничего, что бы ее превосходило. «Начало», мо­нархия проявляется только в Троице, через Троицу и для Троицы, в отношениях Трех, отношениях всегда тройственных, исключающих всякое противопоставле­ние, всякую диаду.

Еще святой Афанасий Великий утверждал, что рож­дение Сына есть действие по природе, а святой Иоанн Дамаскин в VIII веке различает действие по природе - рождение и исхождение, от действия по воле - сотво­рения мира. Впрочем, действие по природе не есть дей­ствие в собственном смысле этого слова, оно есть само бытие Бога, ибо Бог по Своей природе есть Отец, Сын и Дух Святой. Бог не имеет надобности открывать Себя Самому Себе, путем некоего осознания Отца в Сыне и Духе, как, скажем, мыслил отец Сергий Булгаков. От­кровение мыслимо только по отношению к иному, чем Бог, то есть к творению. Так точно, как троичное бы­тие не есть результат акта воли, невозможно усматри­вать в нем процесс внутренней необходимости.

Поэтому надо тщательно различать причинность От­ца, которая поставляет Ипостаси в их абсолютном раз­личии, но не полагает между ними никакого порядка, от Его откровения или явления. Дух через Сына приводит нас к Отцу, в Котором мы «открываем» единство Трех. Отец, по терминологии святого Василия Великого, от­крывает Себя через Сына в Духе. И здесь утверждается некий процесс, некий порядок, которым обуславливает­ся порядок имен: Отец, Сын и Дух Святой.

Так же и все Божественные имена, которые переда­ют нам общую жизнь Трех, исходят от Отца через Сына и в Духе Святом. Отец есть источник, Сын - явление, Дух - сила являющая. Поэтому Отец есть источник Премудрости, Сын - сама Премудрость, Дух - сила, усвояющая нам Премудрость; или: Отец есть источник любви, Сын - любовь, Себя открывающая, Дух - лю­бовь, в нас осуществляющаяся; или же еще, по прекрас­ной формулировке митрополита Филарета: Отец - лю­бовь распинающая, Сын - любовь распинаемая, Дух - любовь торжествующая. Божественные имена суть из­лияния Божественной жизни; источает ее Отец, пока-зует ее нам Сын, сообщает Дух.

Византийское богословие называет эти Божествен­ные имена энергиями: именно этот термин наилучшим образом передает превечное сияние Божественной природы; он гораздо лучше, чем школьно-богословские «ат­рибуты» или «свойства», дает нам представление об этих живых силах, этих излияниях, этом преизбытке Божественной славы. Ибо теория нетварных энергий - глубоко библейская по духу. Библия часто говорит о пламенеющей и гремящей Славе, которая позволяет по­знать Бога вне Его Самого, сокрывая Его в потоках света. Святой Кирилл Александрийский говорит о ве­ликолепии являющей себя Божественной сущности. Не­престанно повторяются, отображая сияние ослепитель­ной красоты, светозарные термины, которые здесь от­нюдь не метафора, а выражение высочайшего опытного созерцания. Божественная слава многообразна: «Многое и другое сотворил Иисус; но, если бы писать о том под­робно, то, думаю, и самому миру не вместить бы напи­санных книг» (Ин. 21, 25).