Воплощение, эта отправная точка богословия - сра­зу ставит в самом его средоточии тайну Троицы. Дей­ствительно, Воплотившийся не Кто иной, как Слово, то есть второе Лицо Пресвятой Троицы. Поэтому вопло­щение и Троица друг от друга неотделимы и, вопреки некоторой протестантской критике, вопреки либерализ­му, пытающемуся противопоставить богословию Еванге­лие, мы должны подчеркнуть, что православная триадология уходит своими корнями в Евангелие. Можно ли, действительно, читать Евангелие и не спросить себя: Кто же Иисус? И когда мы слышим исповедание Петра: «Ты Сын Бога Живаго» (Мф. 16, 16), когда еван­гелист Иоанн открывает перед нами в своем Евангелии вечность, то мы понимаем: единственный возможный ответ дает догмат о Пресвятой Троице: Христос - еди­нородный Сын Отчий, Бог, равный Отцу, тождествен­ный с Ним по Божеству и отличный от Него по Лицу.

Основным источником нашего знания о Троице дей­ствительно является не что иное, как пролог Евангелия от Иоанна (а также его 1-е послание), отчего автор этих дивных текстов и получил в православной тради­ции наименование «Богослов». С первого же стиха про­лога Отец именуется Богом, Христос - Словом, и Сло­во в этом «начале», которое здесь носит не временной, а онтологический характер, есть одновременно и Бог («в начале... Слово было Бог»), и иной чем Отец («и Слово было у Бога»). Эти три утверждения святого евангелиста Иоанна «В начале было Слово - и Слово было у Бога - и Слово было Бог» - зерно, из которого произросло все тринитарное богословие. Они сразу же обязывают нашу мысль утверждать в Боге одновремен­но тождество и различие.

Соблазнительно, конечно, взорвать эту антиномию, «рационализируя» тот или другой ее термин. Так с большей или меньшей отчетливостью выявились две важнейшие еретические тенденции: унитаризм и тритеизм.

Унитаризм часто принимал вид абсолютного монархианизма: в Боге существует только одно Лицо -Лицо Отца, а Сын и Дух суть Его эманации или силы. Свое наиболее законченное выражение это учение получило в III веке, в модализме Савеллия, где исчезает само по­нятие Лица. По Савеллию, Бог - безликая сущность, различным образом являющая себя миру. Три Лица суть лишь три последовательные модусы действий, три проявления в мире одной и той же Монады, которая в себе всегда проста. При сотворении мира Бог принима­ет облик Отца. Таким образом, Отец есть аспект первой фазы Божественного проявления, связанной с книгой Бытия и райским состоянием. Но грех изменил отношение между Богом и человеком; эра Отца окончилась, и Бог принял другой облик, облик Сына, полное прояв­ление Которого соответствовало воплощению. С возне­сения Сыновний облик Божества растворился в нераз­личимой сущности и появился новый облик - облик Духа. Наконец, на Суде, когда вселенная будет обожена, все снова войдет в неразличимую монаду. Итак, эта троица поочередных проявлений остается чистой види­мостью и нисколько не затрагивает самой реальности Бога: Лица здесь всецело поглощены природой.

Противоположная ересь - тритеизм - никогда не проявлялась в чистом виде. Но если и не могло быть сформулировано абсурдное учение о Троице «разнород­ной», то мы все же часто встречаем известное ослабле­ние троичной взаимосвязанности: это Троица не равночестная и, в конечном счете, «ослабленная». До Никей­ского Собора субординационистские тенденции были очень сильны в христианском мышлении, и, в частности, у Оригена. Под влиянием умеренного платонизма Отца отождествляли с Верховным Единством, что привело к тому, что Сына можно было различать только но прин­ципу субординации. Божественная сущность Сыну не принадлежит. Он только причастен Божественной при­роде Отца. Так Логос становился орудием Единого, а Святой Дух, в свою очередь, служил орудием Сыну для прославления Отца.

У Ария эта тенденция превратилась в ересь, раска­лывающую троичное единство. Арий отождествлял Бога с Отцом и тем самым постулировал, что все, что не есть Бог,- тварно. Следовательно, Сын, поскольку Он от­личен от Отца, сотворен, и различение Лиц превраща­ется в онтологическую расколотость. Этот тварный Сын в свою очередь сотворил Духа, и Троица сводится к не­коей иерархии, где нижний служит орудием для высше­го,- к Троице, рассеченной неодолимой чертой, прохо­дящей между тварным и нетварным. Рождение превра­щается в сотворение. Сын и Дух - «внук»-оказыва­ются тварными существами, радикально отличными от Божественного Отца, и триада существует только в ре­зультате разрыва монады.

Напротив, вера, ревностно хранимая Церковью, еди­ным движением, единым порывом объемлет в Боге един­ство и различие. Но не одно только чувство, но и ум наш также должен быть религиозным, мысль также должна раскрываться навстречу истине, вернее - ни то, ни другое в отдельности, но все наше существо в едином горении и трезвении. Торжество христианской мысли - в том, что она выработала в течение первых четырех ве­ков, особенно в четвертом, преимущественно «тринитарном» веке, то определение, которое дало язычникам воз­можность провидеть полноту Пресвятой Троицы;  Это была не рационализация христианства, но христиани­зация ума, превращение философии в созерцание, насы­щение мысли тайной, которая не есть какой-то скрывае­мый от всех секрет, а свет неистощимый. Этот грандиоз­ный подвиг, осуществленный усилиями Афанасия Алек­сандрийского, Василия Великого. Григория Нисского, Григория Богослова, а также святого Илария Пиктавийского, дал в конце концов Церкви возможность вы­разить термином ομοούσιος тайну Три-Единого Боже­ства. Ομοούσιος означает единосущный, тождественный по сущности, со-сущностный, это то прилагательное, ко­торое определяет Сына как Бога, иного чем о Θεός,- Того же, но не Отца.

«Слово было у Бога»,- говорит святой евангелист Иоанн в прологе своего Евангелия,- προς τον Θεον ука­зывает на движение, на динамическую близость; можно было бы перевести скорее «к», чем «у»: «Слово было к Богу». Таким обрзом προς содержит в себе идею отно­шения; ото отношение между Отцом и Сыном есть пред­вечное рождение; так само Евангелие вводит нас в жизнь Божественных Лиц Пресвятой Троицы.

Именно Евангелие открывает нам и тринитарное «положение» Святого Духа, как третьей Ипостаси в Троице, и те отношения, которые подчеркивают Его личностную «единственность». Достаточно прочесть в Евангелии от Иоанна последние беседы Спасителя с апостолами: «И Я умолю Отца, и даст вам другого Уте­шителя (Защитника), да пребудет с вами вовек, Духа истины» (Ин. 14, 16-17), и далее: «Утешитель же, Дух Святый, Которого пошлет Отец во имя Мое» (Ин. 14, 26). Итак, Дух - иной, чем Сын (Который также Утешитель), по Дух послан во имя Сына, чтобы сви­детельствовать о Нем: таким образом, Его отношение к Сыну состоит не в противопоставлении или разобще­нии, но в различии и взаимной соотнесенности, то есть в общении с Отцом.

То же следует сказать и об отношении Духа с От­цом: «Дух истины, Который от Отца исходит» (Ин. 15, 26); Дух иной, чем Отец, но соединен с Ним отношени­ем исхождения, Ему свойственного и отличного от рож­дения Сына.