Для того чтобы лучше разобраться в сущности бого­словских дебатов VII века, следует прежде всего обсу­дить историческую обстановку того времени. Особенно важную роль в тот период сыграли два византийских императора - Ираклий (610-641 годы) и Констант II (641-668 годы). Ираклий, который взошел на трон, свергнув зверского тирана Фоку, был родом из знат­ной армянской семьи (его отец был проконсулом Аф­рики) и первым в ряду византийских императоров вос­точного происхождения. Большую часть своего прав­ления он провел в сражениях с Персией, которая в те годы заявила о себе как мировая держава с претензией на религиозное и военное превосходство над христи­анским миром. В 614 году персы захватили Иерусалим, взяв в плен патриарха и завладев древом Креста Гос­подня. В 615 году они вторглись в Египет, в 617-м при­шли в Халкидон и очутились в непосредственной бли­зости от Константинополя. Осада столицы продолжа­лась с 622 по 628 год. Оставив патриарха Сергия охра­нять город, Ираклий лично возглавил римские войска в Армении. Его тактика создания второго фронта увен­чалась успехом, и в конце концов в 628 году война закончилась победным миром. Персидский царь Хозрой был убит, а завоеванные территории возвращены Византии. Ираклий стал национальным героем. Но последние годы его жизни были омрачены новыми за­ботами в связи с нападениями арабов и началом му­сульманского движения. В 637 году арабы захватили Иерусалим и покорили весь Ближний Восток. От огор­чения у Ираклия произошел нервный припадок, и сра­жаться он был не в состоянии.

Долгое пребывание Ираклия в Армении, где мест­ное население иногда предпочитало персидское влады­чество, боясь религиозных преследований со стороны «Халкидонской» империи, заставило императора пред­принять новые попытки к сближению с монофизита­ми. Православная империя преследовала монофизит­ское население этих областей, и поэтому неудивитель­но, что оно, выбирая из двух зол меньшее, предпочи­тало равнодушных к внутрихристианским раздорам персов. Население этих завоеванных персами террито­рий и хотел заполучить на свою сторону Ираклий.

Историческая ситуация того времени требовала не­медленного решения национально-политического во­проса. Ираклий, как и многие его предшественники, пытался объединить империю через единство веро­исповедания. Ему помогал в этом патриарх Сергий, ко­торый был родом из Сирии и потому хорошо понимал восточную психологию. В стремлении достичь компро­мисса с монофизитами Сергий произвел на свет фор­мулу, согласно которой во Христе было две природы, но одна энергия. Слово «энергия» в Аристотелевой тер­минологии означало «проявление конкретной природы». Поскольку даже халкидониты признавали, что во Христе можно различить две природы лишь мысленно и поскольку личность, ипостась Христа - одна, то, со­гласно Сергию, можно говорить об одной энергии этой богочеловеческой ипостаси.

Многим показалось, что наконец-то достигнуто ком­промиссное соглашение с монофизитами, к тому же подкрепленное авторитетом псевдо-Дионисия Ареопа­гита, который тоже употребляет выражение «одна бо­гочеловеческая энергия». Однако при более вниматель­ном рассмотрении обнаруживается, что эта на первый взгляд привлекательная теория на самом деле не раз­решает, а лишь углубляет проблему, раскрывая истин­ную сущность монофизитства как моноэнергизма. Этот, казалось бы, очевидный факт выяснился не сразу: вна­чале формула Сергия имела огромный успех и очень помогла Ираклию. Ему удалось отвоевать у Персии оккупированные территории, повсюду завоевав симпа­тии местных монофизитов, которым нравился моноэнергизм. Кроме того, Ираклий воссоединился с армян­ской церковью, с сирийскими яковитами, а в 631 году, по взятии Александрии, произошло присоединение и египетских монофизитов, чему немало способствовал назначенный императором патриарх Кир, бывший по совместительству и губернатором Египта. Кир был мо­нофизитом, но после некоторых колебаний он согла­сился принять учение об одной энергии, увлекшись пер­спективой компромисса с православными. Император ликовал: казалось, воссоединение христиан в монофи­зитских странах было достигнуто! Официально оно было провозглашено в 633 году в городе Эрзеруме (то­гда Фердосиополе).

Несмотря на то что до сих пор все шло гладко, было очевидно, что сшитый на скорую руку моноэнергизм нуждается в богословском обосновании. Сергий пре­красно осознавал трудность, связанную с употреблени­ем выражения «одна энергия». Трудность эта была оче­видна для любого человека, мало-мальски знакомого с Аристотелевой метафизикой: каждая природа, будучи конкретной реальностью, обладает энергией, а, следо­вательно, двум природам Христа должны соответ­ствовать две энергии. Для решения проблемы Сергию пришлось пойти на богословское ухищрение. Он пред­ложил - поскольку речь шла об одном Лице - гово­рить не об «одной энергии», а об «одной воле» и та­ким образом избавиться от недоразумений и двусмыс­ленности.

Этот новый вариант своей Христологии Сергий изло­жил в письме к папе Гонорию (634 год), в котором он извещал Римского патриарха о достигнутом воссоеди­нении восточных христиан и спрашивал совета Гонория по поводу монофелитства (учения об одной воле):

Согласно учению всех вселенских соборов, один и тот же самый Господь Иисус Христос производит все Свои действия. Поэтому не следует рассуждать ни об одной, ни о двух энергиях и нужно довольствоваться признанием одной воли. Выражение «одна энергия», хотя и встречает­ся у некоторых отцов, производит на неопытных путаю­щее впечатление. Они полагают, что этим отрицается двойственная природа Христа. С другой стороны, и вы­ражение «два действия» соблазняет многих, так как оно не встречается ни у одного отца и ведет к заключению о двух противоположных друг другу волях и через это вво­дит двух «водящих», что нечестиво.

Не будучи искушенным богословом, Гонорий согла­сился со всеми доводами Сергия. На основании этого Шестой Вселенский собор (680-681 годы) осудил его как еретика, и вплоть до IX века все папы произноси­ли ему анафему, а письмо его впоследствии использо­валось в качестве аргумента против догмата о папской непогрешимости. Выгораживая Гонория, многие като­лические ученые любят говорить, что будто бы он произнес это суждение не ex cathedra²⁵. Однако вряд ли можно отрицать, что в данном случае Гонорий высту­пал именно в роли папы, высказывая суждение по дог­матическому вопросу в ответ на запрос константино­польского собрата.

Примерно в то же время только что избранный патриарх Иерусалимский Софроний пишет окружное соборное послание («Синодику»), выражая свое несо­гласие с учением об одной воле. Доказывая наличие двух воль во Христе, Софроний утверждал, что в Нем каждая природа действует, естественно, по своему су­ществу и что только из этих действий мы познаем различие природ: наличие одной энергии или воли лишает это различие всякого смысла, превращая его в чистую абстракцию. Несмотря на свое одиночество среди современного ему епископата, Софроний твер­до стоял на своем. Он был храбрый и независимый человек, готовый до конца бороться за чистоту Пра­вославия. Его единственным союзником и другом был Максим Исповедник, которого Софроний повстречал в Александрии.

В 637 году Иерусалим был взят арабами. Патриарх Софроний, не чувствовавший особой преданности Кон­стантинополю, сотрудничал с халифом Омаром, кото­рый объявил Иерусалим открытым городом и немед­ленно выстроил в нем знаменитую мечеть на том са­мом месте, где в прежние времена стоял Соломонов храм. В благодарность за сотрудничество Софрония Омар отдал все христианские святые места в распоря­жение патриарха иерусалимского.

Софроний в скором времени умер, а с ним, каза­лось бы, должна была прекратиться и полемика про­тив «одной энергии». В 638 году Ираклий опублико­вал заготовленный Сергием «Экфесис» - император­ский декрет о вере. Изложенный в виде Символа веры, Экфесис запрещал употребление слова «энергия» вооб ще, а взамен предлагал формулу «одна воля»:

...Мы исповедуем, что есть только одна воля Господа нашего Иисуса Христа, истинного Бога, ибо ни на одно мгновение Его плоть, одушевленная душою разумною, не отделяется от Бога Слова, ипостасно соединенного с ней, и что она не действовала по собственному почину и в противность воле Слова, но только тогда и так. как хо­тел Бог Слово.

В том же 638 году Сергий скончался. Патриархом Константинопольским был избран убежденный моно-фелит Пирр, при котором Экфесис был утвержден со­бором в 638 году и подписан всеми восточными епис­копами (до Рима этот императорский декрет к тому времени еще не дошел). В 641 году скончался и импе­ратор Ираклий. Декретом его преемника Константа II (648 год), называвшимся «Типос», вообще были запре­щены всякие разговоры как об энергиях, так и о во­лях. Но в этот период Рим воспротивился давлению Константинополя. Папа Гонорий умер, а его преемни­ки не хотели подписывать Экфесис. Пришедший в 649 году к власти папа Мартин I немедленно созвал собор в Латеране, на котором были единодушно осуждены монофелитское учение и связанные с ним еретические документы: «безбожнейший Экфесис» и «гнусный Ти­пос». При Константинопольском дворе было решено подавить западную оппозицию. Папа Мартин был об­винен в политических и религиозных преступленииях. Экзарх Равенны прибыл в Лютеранский дворец, объя­вил папу низложенным и, арестовав его, привез под конвоем в Константинополь. Мартин тогда был уже стар и очень болен и к тому же измучен жестоким обра­щением во время путешествия. Он лично предстал пе­ред церковным судом, обнаружив необычайное муже­ство и стойкость в вере. Его лишили сана, пытали и приговорили к смертной казни, замененной под конец изгнанием. Совершенно замученный старец был отве­зен в крымский Херсонес, где в скором времени скон­чался (655 год). Папа Мартин I причислен к лику свя­тых и латинской, и восточной Церквами, которые чтят его память как исповедника и мученика.

                                     *     *     *

Но основная заслуга борьбы против монофелитства принадлежит не Западу, а одинокому - и в то же вре­мя великому - греческому богослову, простому мона­ху, преподобному Максиму Исповеднику, другу патри­арха Софрония.

Максим родился в 580 году в аристократической константинопольской семье и получил прекрасное образование. Его, без сомнения, можно назвать наряду с Оригеном одним из самых искушенных и утончен­ных христианских мыслителей святоотеческого перио­да. Он начал свою светскую карьеру при дворе Ирак­лия в 610 году, в возрасте 30 лет, и, судя по началу, ему предстояло блестящее будущее. Однако Максим предпочел другой путь и, сделавшись монахом, посе­лился в монастыре в малоазиатском городе Хрисополе. Интересно, что он так навсегда и остался простым монахом и никогда не притязал ни на какие церков­ные чины. Он много путешествовал и в 632 году побы­вал в Африке, где принял участие в монофелитском споре. По всей видимости, в Александрии существовал кружок византийских монахов, живо следивших за все­ми событиями. Именно там Максим познакомился с Софронием и подружился с ним. В 649 году мы встре­чаем его в Риме участником Латеранского собора и богословским референтом папы Мартина (хотя, судя по всему, латыни преподобный Максим не знал).

Когда в 653 году папа Мартин был арестован, вме­сте с ним арестовали и Максима. Поскольку он был простым монахом, его пытали отдельно, но обвине­ния против него были выдвинуты те же, что и против папы, - богословские и политические. До нас дошла стенографическая запись его дела, Acta Maximi. Мак­сим стоял на своем твердо, и история суда над ним показывает, какую огромную духовную роль играла в то время его личность. Когда ему было поставлено на вид, что он, обыкновенный монах, восстает про­тив мнения всех патриархов, Максим отвечал, что, если бы даже ангел с небес проповедовал ересь, он, Максим, все равно бы отстаивал истину. Отвечая на предложение согласиться с Типосом хотя бы во имя единства Византии и Рима, он заявил: «Я думаю не об единении или разъединении римлян и греков, но о том, чтобы мне не отступить от правой веры». Он бросил вызов цезаропапистскому поведению Ираклия и Константа II, сказав, что «не дело царей, но дело священников исследовать и определять спасительные догматы кафолической Церкви».

Максима сослали во Фракию, откуда он продолжал писать против монофелитства и волновать умы. В 662 году его привезли обратно в Константинополь, произ­несли ему, папе Мартину и патриарху Софронию ана­фему, снова пытали, отрезав язык и правую руку. За­тем преподобный Максим был вторично изгнан, на этот раз на Кавказ, где он вскоре скончался (3 августа 662 года) в возрасте 82 лет, не дождавшись торжества Православия на шестом Вселенском соборе (680 год) при императоре Константине IV (668-685 годы).

Сочинения Максима Исповедника занимают два тома (90, 91) в «Патрологии» Миня. Трудности, свя­занные с плохим состоянием текста, усугубляются еще и тем, что, будучи, пожалуй, наиболее систематическим мыслителем из всех отцов Церкви, Максим никогда не писал систематически: различные элементы его учения рассеяны по разным произведениям. Язык Максима также запутан и труден для понимания.

Его экзегетические труды включают большую кни­гу «Вопросо-ответы Фалассию», представляющую со­бой объяснение «трудных мест» Священного Писания; комментарий на псалом 59 и комментарий на молит­ву «Отче наш». Самым крупным богословским тру­дом преподобного Максима является собрание очер­ков о «трудных местах» у Дионисия Ареопагита и у святого Григория Богослова (Ambi-gua). Его «Тайноводство» (или «Мистагогия»), написанное под боль­шим влиянием «Ареопагитик» псевдо-Дионисия, пред­ставляет собой первое в своем роде объяснение Боже­ственной Литургии. В коротком «Диспуте с Пирром» содержатся основные христологические взгляды Мак­сима. Они излагаются в форме диалога с тем самым патриархом Пирром, который пришел на смену Сер­гию, потом был смещен и уехал в Африку, где и познакомился с Максимом. Под влиянием этого зна­комства Пирр отказался от монофелитских взглядов, но, вернувшись в Константинополь, опять предался прежним заблуждениям. В богословском отношении интересны также письма Исповедника, многие из ко­торых представляют собой догматические послания, посвященные анализу монофелитской ереси. Среди его аскетических сочинений следует отметить 400 глав «О любви» и 200 «Гностических глав», представляющих собой пример мистического богословия («гностиче­ские» в данном случае относится не к учению гности­ков, а к путям богопознания).

При чтении преподобного Максима создается впе­чатление, что его ответ монофелитам не был импрови­зацией: учение о двух волях было органическим эле­ментом его богословской системы и, не будь спора с монофелитами, Максим все равно придерживался бы тех же взглядов. Следует также отметить, что только благодаря Максиму все важные идеи его предшествен­ников - Оригена, Евагрия, каппадокийцев, святого Кирилла и псевдо-Дионисия - нашли свое законное место в православном Предании, и в этом смысле его можно назвать истинным отцом византийского бого­словия.

Богословское учение преподобного Максима Исповедника

Космология

Одна из важнейших заслуг преподобного Максима состоит в том, что, пользуясь положительными дости­жениями мысли Оригена, ему удалось преодолеть за­блуждения оригенизма по поводу сотворения мира. От­правным пунктом его учения было учение о Логосе как о принципе творения. Согласуясь с прологом Еванге­лия от Иоанна, александрийская традиция понимала божественное Слово как предсуществующий принцип, «в котором» было сотворено все и которое от века и вечно содержит в себе, все разнообразие тварного мира. В этом смысле можно говорить, что Бог «заранее знал» обо всем. Согласно Максиму, все, что существует, су­ществует вечно в Боге, в Его ипостасном Логосе как божественные мысли, а не как платоновский мир идей, внешний по отношению к Богу. Божественные мысли ипостасно сосредоточены в божественном Слове. Мир сотворен действием божественной воли, приводящей в исполнение божественное предведение, от века заложен­ное в Логосе.

В системе Оригена существование всего в нашем мире описывается следующей триадой: στάσις, стасис (ста­бильность или состояние стабильности), κίνησις, кине­сис (движение) и γένεσις, генесис (становление или сотворение). Сотворенные Богом духи предвечно нахо­дились в состоянии стабильности (стасис). Иными сло­вами, согласно Оригену, Бог и весь тварный мир внача­ле находились в неподвижности - состояние в платони­ческом понимании равнозначное совершенству. Затем произошло движение (кинесис): духам наскучило созер­цание сущности Бога, они начали отвлекаться от своего неподвижного совершенства, и в этом состояло их паде­ние. Результатом явилось происхождение мира (генесис), каким мы его знаем. Таким образом, для Оригена твар­ный мир есть результат падения, которое он понимает как движение удаления от совершенства.

Такому взгляду на сотворение мира Максим Испо­ведник противопоставляет свою собственную, диамет­рально противоположную схему. Вначале Бог сотво­рил мир действием Своей божественной воли (гене­сис). Действие божественной воли выразилось в дви­жении кинесис. Это движение в конце концов стремит­ся к своему завершению и полноте, к стабильности в Боге стасис, которая и есть цель творения. Понятие движения, рассматриваемое оригенизмом как зло, в системе преподобного Максима оказывается добром, поскольку оно от начала до конца коренится в замыс­ле Божием.

Различие между этими двумя системами отражает фундаменталь-ное различие между платонизмом и хри­стианством. Творение, движение, история в платониз­ме и у Оригена есть результат грехопадения, а следо­вательно, рассматриваются как зло. В христианстве история имеет положительный смысл. Движение есть ре­зультат сотворения мира Богом, поэтому оно естествен­но, а следовательно - хорошо. Более того, природа и движение предсуществуют в божественном, личном и живом Логосе. Это предсуществование не следует пу­тать с предопределением: сотворение мира не было обязательным событием. Бог сотворил мир свободным движением воли, вследствие чего в творении также су­ществует свобода движения.

Максим также вводит различие между понятиями смысла, λόγος (логос) и образа существования, τρόπος (тропос). Тварный мир существует в соответствии с бо­жественным смыслом или замыслом, но образ его суще­ствования может не соответствовать замыслу. Исповед­ник вводит понятие смысл существования. Любое дви­жение, если оно осмысленно, обладает также и свобо­дой, и задачей его является осуществление «хорошего, нравственного существования», конечным результатом которого будет «смысл вечного существования».

Иными словами, все это означает, что в тварном мире присутствует свободная воля, истинное назначе­ние которой заключается в свободном движении но направлению к Творцу. Если бы Христос располагал лишь одной волей, божественной, это означало бы отсутствие в Нем свободной человеческой воли. Его тварная человеческая природа была бы пассивна, ее нельзя было бы назвать настоящей человеческой при­родой.

Сущность всех схем и рассуждений преподобного Максима Исповедника направлена на утверждение идеи реальности божественного творения, его свободы, ди­намичности и собственного, независимого существо­вания. Христос для Максима есть Бог Слово, Который пожелал сотворить мир и Который есть окончательная цель всего происходящего в этом тварном мире. Что­бы спасти мир, Ему пришлось по-настоящему вклю­читься в тварное движение, чтобы повернуть его на правильный путь, а для этого Ему необходима была настоящая человеческая воля.

Учение о двух волях

Продолжая разговор о преподобном Максиме, следу­ет еще раз подчеркнуть, что в отличие от большинства христианских богословов святоотеческого периода (за исключением Оригена и святителя Григория Нисского) он обладал настоящим, всеобъемлющим философским видением. Не будучи, как у многих богословов, реакци­ей на ту или иную ересь, его мысль носила систематиче­ский характер, поэтому можно утверждать, что, не будь монофелитского спора, Максим все равно бы развил свое учение о двух волях. Исключительность его состояла также и в том, что он не был епископом, а всю жизнь оставался простым монахом. Он умер мученической смертью, пострадав за свою преданность истине.

Как уже отмечалось выше, Исповедник снова ввел в употребление концепцию Слова, очистив ее от неопла­тонической идеи вечного предсуществования мира, со­гласно которой не только идеальные образы тварного мира, но и самый мир предвечно существуют в божественном сознании. Для преподобного Максима та­кое представление об устройстве мира невозможно: Бог сотворил мир, как видимый, так и невидимый, из ни­чего. В отличие от неоплатоников, у Максима идеи тварного мира от века коренятся в бытии Самого Бога, не будучи, однако, Его сущностью:

Мы верим, что логос ангелов существовал до их со­творения; мы верим, что логос каждой сущности и каж­дой власти, составляющей горний мир, логос людей и логос всего, - и перечислить это невозможно, - чему Бог дал бытие. Бог, Который в своей абсолютной трансцен­дентности невыразим и непостижим, будучи выше любой твари и любого тварного различия и особенности, - этот же самый логос выражается и умножается пригодным для Добра образом во всех существах, исходящих из Него, по аналогии с каждым логосом, и в Нем содержится сре­доточие всех предметов... Ибо все предметы участвуют в Боге по аналогии, в силу того, что они исходят из Него...

(«Ambigua»)

Практически из этого следует, что все, существую­щее в этом мире, важно в глазах Бога и поэтому ка­сается также и нас. Понятие спасения и Царства Бо­жия - космические понятия, связанные с идеей сотво­рения всего мира Богом. Поэтому Царство Небесное есть не только цель нашего личного спасения, но и ре­альность, предполагающая, что мы должны любить все творение и заботиться о его спасении. Мы призваны любить и спасать все вокруг: нашего ближнего, приро­ду, культуру и так далее.

Согласно учению Максима Исповедника, сотворе­ние мира есть динамический процесс, происходящий в согласии с божественной волей. Как говорилось выше, этот процесс состоит из трех стадий: во-пер­вых, «пуск в ход», генесис, - начало осуществления видимого мира; затем свободная реализация всех божественных идей, предполагающая движение, кинесис, устремленное к Богу; и, наконец, движение имеет своей целью неподвижное стабильное состояние, стасис, «успокоение» в Боге:

Начало всего естественного движения состоит в «пус­ке в ход» сотворения существ, и начало этого «пуска в ход» положено Богом Творцом (генесиургос). Целью ес­тественного движения сотворенных существ является не­подвижное состояние. Это состояние происходит из Бес­конечности и достигается путем выхода из всего конеч­ного: вследствие отсутствия пространства в нем по есте­ственным причинам прекращается движение существ... Бог есть начало (αρχή, архи) и конец (τέλος, телос) всяко­го возникновения и движения; они исходят из Него, стре­мятся к Нему и в Нем обретут свою неподвижность.

(«Ambigua»)

Таким образом, все движение, все существование тварного мира - наша жизнь, наша история, творче­ство, вся цивилизация - естественным образом устрем­лены к Творцу, и завершается это движение вечным покоем в Боге. Следует различать два вида движения -движение необходимости и движение свободы, связанные с уже упоминавшимся понятием тропос, обозна­чающим способ реализации каждого отдельного «сло­ва» (логос). Очевидно, каждый человек может реали­зовать свое «слово» различными способами. Так, не­кто, созданный отшельником, может решить баллоти­роваться в президенты, другой же променяет свое истинное призвание скрипача на карьеру управдома. Выбор того или иного способа реализации (тропос) связан с наличием у предметов свободной воли, кото­рой, наряду с энергией, их наделил Бог при сотворе­нии мира. Следует особо подчеркнуть, что воля эта не личная, а естественная (хотя ею обладает всякая отдельная личность) и, следовательно, она присуща не только человеку и живым сущест-вам, но и неодушев­ленным предметам. Примером естественной воли мо­жет служить гравитация. В рамках такого мировоз­зрения «естество» (φύσις, фисис) не может быть греш­ным: оно таково, каким его сотворил Господь, и по­тому в нем нет ничего дурного. Это естественное «доб­ро» природного бытия, предполагающее предвечное соучастие в божественном Логосе, особенно характер­но для мысли восточных отцов Церкви (в отличие от западного августинизма, отличающегося пессимисти­ческим взглядом на «грешную природу»).

Во всем бытии преподобный Максим различает сле­дующие пары противоположностей:

нетварное - тварное,

небеса - земля,

рай - мир (за пределами рая),

дух - материя,

мужчина - женщина.

Создавая эти противоположности, Бог имел в виду гармонию, а не разделение и вражду. Их союз и пол­нота должны были осуществиться посредством челове­ка, носящего образ Божий. Человек, наделенный есте­ственной волей, которая есть не что иное, как есте­ственная свобода, совпадающая с божественной волей и ведущая к Добру, был призван воссоединить в себе весь мир. Его назначение состояло в том, чтобы найти в этом мире Бога, дабы через человека мир мог вновь обрести своего Творца, вернуться к своему божествен­ному Прототипу...

Однако человек пренебрег своим высоким призва­нием и злоупотребил своей свободой, что и послужило причиной грехопадения. Грехопадение совершается не на уровне творения, как у Оригена, а на уровне движе­ния, энергии, воли. Оно понимается как некое злонаме­ренное вмешательство, как обман, нарушивший гармо­нию всего творения. Прекрасный Божий мир распался на части, в него вошли смерть, противоречие, вражда и тьма. Но несмотря на это целью мироздания по-пре­жнему является всеобщее единство. Это единство вос­станавливается в Воплощении Христа, в котором не­тварная природа ипостасно соединилась с тварью. В Боговоплощении (которое преподобный Максим рас­сматривает как рекапитуляцию, или восстановление) Слово, божественный принцип мирового Разума, ста­новится в центре творения, в центре мировой истории. В Нем снова примиряются Творец и тварь, небеса и земля, рай и мир, дух и материя, мужчина и женщина.

Совершенно ясно, что в контексте такого мировоз­зрения монофелитство совершенно неприемлемо. Уничтожая естественную волю тварного мира, учение об одной воле уничтожает подлинную реальность мира, с головой выдавая сущность монофизитства как отрицания реальности нашего тварного бытия. Почти что буддистская концепция растворения человеческо­го в божественном лишает мир естественной свобо­ды, превращает его в бессмысленную игрушку всевласт­ного божества.

Немедленно возникает ряд вопросов и проблем, связанных с происхождением греха. Любое восстание, любой грех всегда носят личный характер. Греха во­обще не бывает вне личности, вне ипостаси. Откуда же взялась эта личность, вызвавшая нарушение гар­монии, отклонение с пути истинного, чудовищную ка­тастрофу? И что произошло с естественной волей этой личности?