Во второй половине IV века происходила постепен­ная и на первых порах очень поверхностная христиа­низация империи и всего греко-римского общества. Им­ператор Константин был крещен на смертном одре в 337 году. Его сыновья также откладывали свое креще­ние, видимо, опасаясь нарушить принимаемые со всей серьезностью заповеди христианства. Трудность совме­щения императорской власти, основанной на насилии и военной мощи, с христианской верой осознавалась очень глубоко, но, даже откладывая личное крещение, императоры продолжали покровительствовать новой религии. Повсюду строились церкви и соборы, и их наполняли толпы народа. Искусство процветало. В хри­стианство переходили люди из всех слоев населения, включая интеллигенцию и аристократию. Несмотря на этническое разнообразие, все они принадлежали к эллинистической культуре, и ключом к пониманию их ментальности была греческая философия. Для того что­бы обратить мир в христианство, необходимо было ис­толковать христианство в греческих понятиях и кате­гориях. Это истолкование предполагало творческое усилие ума, духа и сердца. Оно представляло собой подвиг, который и составляет содержание христиан­ского свидетельства в изменяющейся исторической си­туации. В IV веке этот подвиг взяли на себя отцы-каппадокийцы Василий Великий, Григорий Нисский и Григорий Назианзин.

Иллюстрацией к вышеупомянутой проблеме может служить и самое Священное Писание, включавшее нетолько Новый Завет, написанный по-гречески, но и Ветхий - в переводе Семидесяти (так называемая Септуагинта). Образованный грек не мог понять, почему мелким, незначительным эпизодам библейской истории придавалось религиозное значение. И все это венча­лось, по греческим понятиям, смехотворным, абсурд­ным воскресением из мертвых, в которое ни один ува­жающий себя философ верить просто не мог.

С другой стороны, в эллинистическом понимании сама история как таковая не имела значения. Над ме­лочами этого мира всегда царила вечная трансцендент­ная истина. В категориях господствующего платониз­ма Бог был непостижимым, неизменным, вечным Су­ществом. Он не мог «стать» ничем, а тем более про­стым смертным человеком, да еще иудеем. Против хри­стианского учения восставал весь снобистический склад ума утонченных греческих интеллектуалов. Да и в са­мом деле, почему они, духовные наследники Платона и Аристотеля, должны были следовать религии, осно­ванной жалкой кучкой необразованных палестинцев?

Первую попытку объяснить Писание в греческих понятиях сделал Ориген, пользовавшийся своей систе­мой аллегорического толкования, в которой все исто­рические факты объяснялись как иносказания, пове­ствующие о вечной истине. Аллегорический метод имел почтенную историю и в некоторой степени применялся самим Апостолом Павлом. Труды Оригена, несомнен­но представляющие огромный интерес и ценность, не решили, однако, всех проблем до конца, и сам Ориген на протяжении всей своей жизни был олицетворением конфликта между греческим разумом и христианской верой, так никогда вполне никем и не разрешенного.

Отцам-каппадокийцам, стремившимся разрешить этот конфликт и достичь синтеза, помимо этого пред­стояла еще и борьба с арианской ересью, владевшей тогда церковными умами. Согласно учению Ария, Сын Божий был не истинным Богом, а существом промежу­точным между Богом и людьми. Арианство было осуж­дено в 325 году на Никейском соборе, но уже в 335 году на торжественном открытии храма Гроба Господ­ня в Иерусалиме Арий был принят обратно в лоно Церкви, а его главный оппонент Афанасий Великий поехал на Запад в ссылку. В 337 году покровительство­вавший арианам император Константин скончался. На смертном ложе его крестил арианский епископ Евсе­вий Никомидийский. Империю поделили между собой сыновья Константина. Констант, сочувствующий пра­вославным, стал править Западом, а покровителю ари­анства Констанцию достался Восток. В 350 году Кон­станций стал единовластным правителем всей империи и немедленно учинил повсеместную «чистку» в Церк­ви, в результате чего почти все православные епископы были отправлены в изгнание. Спас Православие при­ход к власти императора Юлиана Отступника (361 г.), который восстановил язычество, а всем разновидно­стям христианства - по философской широте своих взглядов - предоставил полную свободу, надеясь так­же, что междоусобная вражда постепенно уничтожит само христианство изнутри. При нем православные епископы вернулись из ссылки и стали восстанавливать Православие.

Здесь интересно отметить для лучшего понимания атмосферы того времени, что средиземноморский мир был очень мал, и в образованных кругах все были зна­комы друг с другом. Так, в Афинском университете в 50-х годах будущие святые отцы-каппадокийцы были коллегами будущего императора Юлиана. Таким об­разом, отцы Церкви жили среди людей и сами были . теми людьми, руками которых творилась история того времени и определялись судьбы будущего.

В период правлений Констанция и Юлиана святи­тель Афанасий Великий защищал понятие «единосу­щия», омоусия. Этот термин был единственным неби­блейским в Никейском Символе веры. Кроме того, у этого слова была запятнанная репутация - в 265 году на соборе в Антиохии оно было осуждено как выра­жающее идею модализма, то есть такого понимания Троицы, при котором Лица рассматриваются всего лишь как «модусы» или «аспекты» единого Бога, а не как реальные личности. Особенную оппозицию поня­тие единосущия встречало в Антиохии, где богословы были более склонны интересоваться конкретной исто­рической личностью Христа, отличной от Отца. Одна­ко Афанасий в пылу сражения с одной ересью прогля­дел уязвимость своей терминологии к обвинениям в другой ереси, модализме. Идея единосущия сделалась пробным камнем разногласий между антиохийскими и александрийскими богословами, и примирить их было первостепенной задачей каппадокийских отцов.

К 370 году за исключением изгнанного Афанасия все восточные епископы были арианами или полуарианами, несмотря на то что в 325 году никейская вера была принята фактически без возражений. Молва говорила, что, когда на соборе в Никее епископы подписывали Символ веры, некоторые из них вместо ομοούσιος, еди­носущный, написали όμοιούσιος, сходносущий (или по-добосущный), добавлением маленькой йоты существен­но изменив смысл термина. Но сказано же в Писании: Ни одна йота... не прейдет из закона (Мф. 5, 18)! В дей­ствительности среди всех этих бесчисленных восточных ариан были и те умеренные, которые подписали «подобосущие». Они отвергали единосущие не потому, что были настоящими арианами, а потому, что никейская вера казалась им несовместимой с подлинной троично­стью лиц: они полагали, что Единосущный Бог не мог быть действительно Троичным. Именно каппадокийским отцам удалось объяснить и точно выразить пра­вославное исповедание веры в Единосущного и триипостасного Бога и таким образом привлечь этих уме­ренных на свою сторону. Это объяснение и истинно творческое развитие богословия каппадокийцами по­зволило примирить абстрактность греческой мысли с иудейской идеей личного божества и тем самым спас­ло Церковь. Удача каппадокийцев, или, как их назы­вали, «новоникейцев», свидетельствует о том, что ис­тина не всегда торжествует в результате догматической непримиримости (как в случае святого Афанасия) и что очень часто для смягчения различий и достижения вза­имного понимания необходим разумный диалог.

Введенная каппадокийцами терминология создала возможность церковного мира. Церковь признала, что и в период повсеместного арианства таинства продол­жали совершаться: ариан, возвращавшихся в лоно Пра­вославия, не перекрещивали. Сам Василий Великий за­щищал именно такую умеренную позицию, ссылаясь на учение о домостроительстве спасения (икономию) и на заботу о «спасении многих».

В 381 году при императоре Феодосии Великом на Втором Вселенском соборе в Константинополе спор о Святой Троице был разрешен окончательно, и пра­вославный Никео-Царьградский Символ был признан единственно истинным и законным исповеданием веры в том истолковании, которое ему дали каппадокийцы, то есть совместно с учением о трех ипостасях. Однако страсти на этом сразу не улеглись. Александ­рия признавала богословие только святого Афанасия и при поддержке Римской церкви отказывалась при­нять «новоникейство». В Антиохии также царил раз­лад. Там шла борьба трех церквей: арианской, ново-никейской (представлявшей большинство, возглавляе­мое другом каппадокийцев епископом Мелетием, в окружении которого мы находим тогда еще молодого Иоанна Златоуста) и староникейской (во главе с епис­копом Павлином). Эта последняя церковь находилась в общении с Александрией и Римом, а Рим в свою очередь отказывался признавать Второй собор и уче­ние о трех ипостасях.

Еще одной областью, в которой каппадокийским отцам предстояло сыграть ведущую роль, было мона­шеское движение, в IV веке достигшее особенного подъема. По мере того как официальная Церковь все более сливалась с империей и с судьбами «этого» мира, тысячи мужчин и женщин покидали общество и удаля­лись в пустыню, противопоставляя обмирщению Церк­ви идеал точного соблюдения всех евангельских требо­ваний. Предаваясь аскетизму и постоянной молитве, монахи иногда были склонны даже богословие считать ненужной суетой. Живя в пустыне, они часто подолгу оставались без таинств и в своем максимализме стре­мились к существованию, полностью независимому от Церкви.

Одной из заслуг каппадокийских отцов было оцерковление монашества. Святителю Василию Великому путем установления правил и устава жизни удалось включить монашеский идеал в основное русло церков­ной жизни, в то же время признавая и закрепляя осо­бое аскетическое призвание некоторых членов Церкви. А брат его, святой Григорий Нисский, дал мистическое объяснение монашества, в свете которого монахи на­шли свое место в лоне Церкви и признали, что без Церкви и таинств невозможен и сам мистический иде­ал монашества.