И бысть, по внегда в плен отведен бе

Исрамль и Иерусалим опустошен бяше,

сяде Иеремия Пророк плачущ, и

рыдаше рыданием над Иерусалимом'⁹⁵.

Один я в келии; заперты двери; густым зана­весом завешено окно; скромная лампада в углу келии теплится пред святыми иконами, разли­вает по келии слабый, томный свет. Не нужно мне освещения более яркого: оставил я все заня­тия. Сижу на одре в недоумении, в безотчетли­вом молчании. У меня как бы отнято существо­вание. Не могу размышлять ни о чем: печаль на­полняет душу; слезы, струясь по ланитам и одеж­де, заменяют для меня всякое иное занятие. Не входите, не входите ко мне! Не нарушайте моего безмолвия! Не способен я к беседе с друзьями. Необходимо мне одиночество: способен я к од­ному плачу. Чем больше объемлет меня плач, тем больше жажду его, тем больше вдаюсь в него. Насыщает он меня, утешает он меня, несмотря на то, что горек он. Тоскующая горлица переле­тает с одной иссохшей ветки на другую иссох­шую ветку, на ветку зеленеющую не садится: так и я перехожу от мысли печальной к мысли пе­чальной, от чувствования печального к чувство­ванию печальному; мысли и чувствования при­ятные не приближаются к страждущему сердцу. Когда опустошен и разрушен был Иерусалим, а народонаселение его отведено пленником в страну дальнюю, тогда пророк Иеремия, тщет­но предвещавший бедствия Иерусалиму за без­закония жителей его, тщетно призывавший к по­каянию ожесточившихся и ослепших беззаконников, остался на развалинах Иерусалима, остал­ся оплакивать свое пророчество, совершившее­ся. Рыдал он рыданием неутешным на пепелище сожженного храма: храм этот признавался чудом зодчества, был единственным храмом на земле, посвященным истинному Богу. Рыдал пророк рыданием неутешным на развалинах города: го­род этот был единственным городом на земле, в котором поклонники истинного Бога могли воз­давать поклонение Богу, установленное Богом, единое благоприятное Богу.

Не на груды камней и пепла падают мои сле­зы; оплакиваю не храм, воздвигнутый руками человеческими из мрамора, порфира и древ не-гниющих⁷⁹⁶; рыдаю не на развалинах города, ко­торый строился веками, строился могучими мышцами царей, народов, золота; не летят мои воздыхания вслед за многочисленными толпами иудеев, которые влекутся многочисленным во­инством в гражданское рабство. Причина мое­го плача — причина нравственная, и область моего плача — область духа. Оплакиваю сожже­ние невидимого и нерукотворенного храма, со­зданного Богом для невидимого, возвышенней­шего богослужения; оплакиваю разрушение та­инственного города, назначенного в обитель для помыслов и ощущений благодатных; оплакиваю плен души, плен ума и сердца, побежденных гре­хом. Окованы они, окованы эти плодники, око­ваны цепями страстей, уведены в рабство. Уве­дены они в царство и столицу царя Вавилонско­го: во власть архангела отверженного, господ­ствующего сурово и жестоко над всеми отвер­женными разумными тварями, — над ангелами и человеками.

Плачу плачем покаяния и любви. Погружаюсь в печаль спасительную — не в ту, которая наво­дит смерть человеку (2 Кор. 6:10): печалюсь не о чем-либо суетном, тленном, преходящем. Объемлет меня плач — наследство прародителя моего, Адама, который обратился к плачу, начал искать в нем утешения после утраты сладостей райских. Этот плач — отблеск вечного блаженства; этот плач — свидетельство, что вечное блаженство было некогда достоянием человека: этот плач — средство к возвращению потерянного блажен­ства. Как отблеск блаженства, как воздыхание и воспоминание о блаженстве, плач заключает в себе, наслаждение: убодая сердце скорбью, вме­сте орошает и помазует его утешением. Благо­словил Богочеловек всесвятыми слезами Своими душеспасительный плач покаяния и любви. Про­лил Богочеловек всесвятые слезы о четверодневном мертвеце, Лазаре; пролил Богочеловек Боже­ственные слезы о многолюдном городе, о наро­де, который не познал или притворился непознавшим посещения Божия. Не только блудница употребила для омовения грехов слезную воду (Лк. 7:38); не только прибегали к слезам все греш­ники, желавшие примириться с Богом посред­ством покаяния: признал слезы необходимым врачеством для себя, спасительным орудием, верховный апостол. Плакася горъко (Мф. 26:75) ве­ликий Петр по отречении от Христа: исцелил он смертельную греховную язву плачем и слезами. И кто, приступавший к Богу с плачем, не был ус­лышан Богом? Окропился немногими слезными каплями нечестивый царь Израильский, Ахаав, умилился на короткое время, после которого опять продолжал прогневлять Бога нечестием. Скудные слезы, умиление кратковременное и малоплодное не остались без последствия: изре­ченная казнь на служителя идолов, обагривше­гося кровию неповинных, отменена. Видел ли ecu, вещал Божественный глас Илии Пророку, чрез которого объявлено наказание царю, видел ли еси, яко умилися Ахаав от лица Моею ? сего ради, ради умиления ничтожного, ради непродолжи­тельных, малозначущих слез, не наведу зла во днех его (3 Цар. 21: 21—29), несмотря на то, что Я уже назначил и объявил ему ужаснейшую казнь за ужаснейшие беззакония. Не могу Я видеть плачущего и не помиловать его.

О, брат мой! О, брат возлюбленный! Болезнует о тебе сердце мое; плачу о тебе и не могу пре­стать от плача. Привлекают меня к плачу и чело­веколюбие Господа Иисуса, и постигшее тебя несчастье. Из слезы скорбящего и плачущего о грехах светится надежда спасения, как звезда из окружающей ее тьмы ночной. Соедини с плачем моим плач твой, с слезами моими твои слезы. Не презрит нас Господь, молящихся Ему, рыдающих пред Ним, усиливающихся исцелиться покаяни­ем. Он, податель истинного покаяния, дарует нам могущественное покаяние; Он, податель слез, отверзет в нас источники слез; Он, единый спо­собный очищать нечистоту души, очистить нас покаянием, слезами, Божественною благодатью. Грех — родитель плача и слез: он навитуется, умерщвляется чадами его — плачем и слезами.

Начну же я произносить мои вопли! Стенани­ями и воздыханиями облегчу и разрешу тесноту моего сердца! Не ранами, не укоризною послу­жат тебе слова плача моего; они — выражение любви, знаки участия и сострадания, утешения и ободрения, кроткий голос, призвание к остав­лению греховной жизни, призвание к вступле­нию снова на поприще святого иноческого под­вига, призвание к свержению греховного ига, призвание к мужественной борьбе за духовную свободу с началами и властями поднебесной. Плач мой о тебе есть вместе и плач о мне: и я преисполнен грехами, и на мне звучат тяжкие цепи греховных навыков и впечатлений. Если дозволяю себе восплакать о тебе, то и ты восплачь о мне. Соединим сердца наши в плач! Облеченные в плач, как бы в одежду, необходимую для прикрытия наготы душевной и стыда, явивших­ся от преступления заповеди Божией, предста­нем пред Господа: принесем Господу не пустое и гордое оправдание себя, которым всегда печатлеется греховность и погибель человеков, — при­несем исповедание из сердца сокрушенного и смиренного. Исповеданием решительным и ис­кренним согрешений наших, нашего падения, нашего бедственного состояния войдем в покая­ние и спасение. Покаяние — врата к Богу. Внидите во врата его во исповедании (Пс. 99:4), объявляет и завещавает всему человечеству про­рок, приглашая к покаянию все человечество.