"Работайте Господеви со страхом и радуйтеся Ему с трепетом " (Пс. 2,11), - призывает Псалмопевец, и в священном повествовании всего Ветхого Завета мы видим исполнение этого призыва во всех образах возношения человеком хвалы Богу.
И хотя сущность и выявление ветхозаветного храмового богослужения составляли
жертвоприношения, но, в то же время, в него всегда входил музыкально-певческий элемент, и это в такой мере, что богослужение, в его целом, превращалось в торжественную музыку и пение, выраженные в многообразном славословии через богодухновенные псалмы пророка Давида. Достаточно вспомнить, что хор храма составляли 9600 певчих, арфистов, цимбалистов и гуслистов...
Подобно этому и Новый Завет открывается радостно-дивной благовещенской песнью Архангела Гавриила: "Радуйся, Благодатная! Господь с Тобою, благословенна Ты в женах" (Лк. 1, 28), а пришествие в мир Спасителя возвещается песнью славословия многочисленного воинства небесных сил: "Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение" (Лк. 2. 13-14). Прекрасны и евангельские песни Елисаветы, Божией Матери, Захарии и Симеона Богоприимца .
Ведь и самое начало христианскому богослужебному пению было положено Господом нашим Иисусом Христом на Тайной вечери, когда Он,после установления таинства Евхаристии, отправляясь на вольные страдания, в последний раз в Своей земной жизни воспел со Своими учениками псалмы.
О славословии Бога в молитвенных пениях христиан свидетельствовал Вифанский проконсул Плиний Секунд, доносивший императору Траяну о своем расследовании дел христиан: "Они (христиане) клянутся, что вся их вина и заблуждение состоит в том, что они имеют обыкновение сходиться в известный день перед рассветом и петь попеременно друг с другом песнь Христу, как Богу" (111-114 года).
В одном из своих предсмертных посланий к своей пастве, св. муч. Игнатий Богоносец обращается к ней с таким призывом: "Составляйте из себя хор, чтобы, согласно настроенные в единомыслии, дружно начавши песнь Богу, вы единогласно пели ее Отцу через Иисуса Христа".
Прошло с тех пор двадцать веков...
Спросим себя: возросли ли мы духовно в одухотворенном проявлении общественной молитвы, соединенной со славословием в единогласном пении, по слову св. Игнатия Богоносца?
Не привел ли общий упадок религиозного и церковного сознания в наши апостасийные дни к тому, что мы забыли идеал православного христианского Богослужения, заключающегося в том, чтобы все молящиеся принимали в нем участие?
Вопрос этот по всей своей важности должен бы стоять у нас на первом месте, в целях неустанной борьбы за исполнение истинных начал православного Богослужения. Между тем, видим мы,— мало кем освещается этот главенствующий вопрос.
Для вящего его уяснения и в искреннем желании хотя бы в малой мере способствовать нашему духовному оздоровлению, обратимся и к исторической и к житейской стороне упомянутого выше вопроса.
Обратим наше внимание на слова св. Игнатия Богоносца: "в единомыслии... единогласно петь Богу". Ибо этот же призыв мы слышим в чине литургии: "И даждь нам единеми усты и единем сердцем славити и воспевати Пречестное и Великолепое Имя Твое..."
Под "единеми усты", конечно, подразумевается пение в храме всенародное, то есть исполненное живого и сознательного участия всех "предстоящих и молящихся братий" в совершаемом богослужении, а не одно лишь формальное присутствование в храме, хотя, может быть, и находящее выражение в своей частной, личной молитве.
Заметим и то, что слово лик, то есть хор, в Типиконе и в богослужебных книгах весьма часто заменяется словом мы, или же — поют люди, так как из самого текста нашего богослужения видно, что на возгласы священнослужителя должны отвечать все молящиеся.
Ясно, что все молящиеся должны принимать участие и в пении, если и не во всех, то, во всяком случае, в большинстве богослужебных песнопений, не оставаясь только безмолвными зрителями и слушателями, ибо в церковь приходят не только для того, чтобы посмотреть и послушать "красивое пение", а приходят для общей (общественной) молитвы, в коей все должны принимать посильное участие и, притом, участие духовно-зрительное и сознательное. Тем более повелительно такое участие в пении Символа веры как нашего общего исповедания православной веры и ее утверждения, а равно и в пении молитвы Господней "Отче наш", возносимой от лица Церкви и всех нас, ее чад, к Богу, Отцу нашему небесному.
"Душевное", то есть эстетическое, пение проникло к нам, в течение двух последних столетий, под влиянием нахлынувших в Россию итальянских певцов, и наше церковное пение почти целиком поддалось этому вредному влиянию.
Многие выдающиеся наши архипастыри глубоко скорбели об этом. Особенно красноречиво об искажении церковного пения высказался архиепископ Арсений Новгородский: "Церковные певцы вообразили себя артистами и стали думать, что своим, чуждым богослужебному характеру, пением делают услугу Господу. Вместо исполнения, например, Херувимской песни в строгих тонах, берут для нее вольные мелодии. И это в то время, когда священнослужитель готовится к совершению таинства св. Евхаристии. И не стыдно, и не грешно нам! И не думаем мы, какую ответственность несем за эту профанацию богослужения своим пением...
Древнее церковное наше пение, выражавшее благочестивый дух русского народа, забыто и заменено измышлениями нового, чуждого духу нашего народа, пения. Забыто, что клирос — не эстрада для актеров и что в церкви должно быть все свято".
В результате такого забвения истинно-церковного пения мы видим, что даже и гласового пения не знают, да им и не интересуются. На литургии часто не могут должным образом пропеть тропари, а вместо запричастного стиха преподносят "слушателям", к тому времени собравшимся в храме, "красивое пение", настоящий оперный "концерт" (между прочим, словосочетание "духовный концерт" прочно вошло в церковный обиход!).
Желание не искренно помолиться, а блеснуть своим искусством, нередко приводит к очень нежелательным явлениям: есть хоры, в которые для улучшения профессионального исполнения концертного пения, приглашаются за вознаграждение певцы из иноверцев. По апостольским же правилам иноверцы не имеют права даже присутствовать на литургии верных.
Церковь — не концерт и не театр, а молитвенное собрание верных: могут ли принимать участие в молитве "единеми усты и единем сердцем" люди, не принадлежащие к нашей Православной Церкви? Только утрата благоговейного и живого чувства истинной церковности способна приводить к подобным явлениям.
Нужно попутно отметить не только забвение истинно-церковного пения, но и многие вольности церковных хоров. Примеров таких вольностей множество: начать с того, что регенты зачастую исполняют за богослужением собственные композиции, без надлежащего одобрения высшей церковной власти, в силу чего богослужение становится делом личного произвола.
Нельзя обойти молчанием и вопрос о церковной дисциплине, о благочинии певчих на клиросе.
Певчие у нас в большинстве случаев считают, что их назначение не молиться, а исполнять певческую работу, во время которой можно вести себя довольно свободно, допуская праздные разговоры, шутки и даже смех в такой степени, что священник вынужден задерживать очередной возглас.
Бывают и такие прискорбные, даже кощунственные, случаи, когда какой-нибудь клирошанин читает газету, воспользовавшись перерывом в пении при чтении Апостола или даже Евангелия. А иногда - и выходят из храма покурить. Казалось бы, в церковный хор должны идти люди, не только желающие "попеть", но и дорожащие Церковью и чтущие ее святость...
Внятное и выразительное чтение и пение на клиросе является в наших храмах исключением. По этому поводу приведем поучение св. праведника Иоанна Кронштадского: "Душевное спокойствие и сладость, чувствуемые нами по временам в храме Божием, при стройном пении и внятном чтении чтеца и священнослужителей, есть задаток нам той бесконечной сладости, которую будут ощущать в себе вечно созерцающие неизреченную доброту Лица Божия. Надо ревновать о стройном пении и внятном чтении. Называя в молитве по именам святых Божиих, мы тем подвизаем их в молитву за нас" ("Моя жизнь во Христе", т. II).
Всенощное бдение, так ярко выделяющее нашу Православную Церковь на тусклом фоне инославных вероисповеданий и так дивно соединяющее нас с первыми веками христианства, раскрывает перед нами все торжество, всю духовную красоту и величие празднуемого события. А между тем во время всенощных бдений храмы пустуют, во время чтения Шестопсалмия молящиеся (и певчие) выходят из храма или ведут праздные разговоры, сидят на стульях.
В Часослове же читаем: "И начинаем Шестопсалмие, со всяким молчанием и умилением слушающе", а в Служебнике находим: "Глаголем Шестопсалмие со всяким вниманием и страхом Божиим, яко Самому собеседующе Христу Богу нашему невидимо, и моляще о гресех наших".
Поэтому сидеть во время чтения Шестопсалмия никому не дозволяется, кроме больных и престарелых. Шестопсалмие, по слову Типикона, настолько покаянно-умилительно, что во время его чтения гасится свет и большая часть свечей, дабы со вниманием слушать читаемое.
Что же делать для преуспеяния духовного в отношении общественной молитвы? Как достичь духовного оздоровления паствы?
Прежде всего священники должны довести до сознания своей паствы пагубность всех этих нездоровых явлений и непрестанно внушать пасомым, что неполное проведение устава есть только снисхождение к немощи, а сознательное небрежение им есть грех. Об этом нужно проводить беседы и всячески искоренять тлетворное влияние светского мира на жизнь Церкви.
Нужно затронуть сердце верующих так, чтобы паства ощутила заботу Церкви о душе каждого. Тлетворные влияния, в общих чертах указанные нами, не найдут отклика в душе верующего, если посещающий храм Божий приобщится к жизни Церкви, сознавая, что духовные устремления его, исполненные веры и усердия, умиления и покаяния, питаются благодатью Духа Святого, пребывающего в Церкви Христовой.
1970 г.| ЦЕРКОВЬ И ТЕАТРАЛЬНОСТЬ | Священник Валерии Лукианов. ДУХОВНАЯ КАЧЕСТВЕННОСТЬ ОБЩЕСТВЕННОЙ МОЛИТВЫ | И. Гарднер. ХОРОВОЕ ЦЕРКОВНОЕ ПЕНИЕ И "ТЕАТРАЛЬНОСТЬ" В ЕГО ИСПОЛНЕНИИ |