ПРЕДСТАВИМ себе следующее историческое событие. Оно связано с обычаем, который уже в течение более чем двух тысяч лет — неотъемлемая часть иудейского уклада жизни. В День Субботы (Шаббат) — дело происходит в середине XVI в. — иудеи Кочина, города на Малаабарском побережье Юго-Западной Индии, собираются в синагоге для богослужения. В этот день чтение Библии включает в себя главы из книги Исхода и отрывок 46-й главы книги пророка Иеремии. Чтение книги Исхода напоминает о рабстве древних изра­ильтян в земле Египетской (XIII в. до н.э.); в отрывке из Иеремии сообщается о божественном обещании, полученном другим поколени­ем израильтян (VII в. до н.э.), о том, что народ будет возвращен из всех далеких стран его рассеяния на землю предков — землю Израиля. Размышляя над этими текстами, раввин или ученый старейшина говорит собравшимся, что историческое событие и упование, о которых только что читалось, не просто слова, относящиеся к про­шлому. Для иудеев — это живые слова. Рабство в Египте — их собственная национальная память, а обещание о национальном воз­рождении — общая надежда. Слушая, собрание соглашается. То же происходит в синагоге Александрии (Египет) в ту же самую Субботу, когда раввин бен Соломон ибн Али выступает с ученой речью, и в синагоге в Сафере (Палестина), где спорил и рассуждал мистик и знаток закона раввин Иосиф Каро.

Таким образом, будучи разделенными на Востоке и Западе, находя­щиеся под властью всех царств земли, иудеи во всем мире были и есть один народ, и они глубоко связаны между собой, несмотря на внешние различия в обычаях и одеяниях. Их общая национальная память и общие надежды имеют корни в одних и тех же библейских текстах, которые читаются в течение года в общей для всех последовательно­сти. Общие у них и книга повседневных молитв, и строгие предпи­сания относительно обрядов для каждого момента календарного года. Таким образом, поучения и заповеди Библии, объясненные и рефор-мулированные учеными раввинами в течение столетий, сохранялись и с любовью исполнялись иудеями от Кочина до Кракова и от Бомбея до Бруклина, — все это ко славе и чести Бога.

Итак, иудаизм — это выражение религиозности еврейского народа с древности до наших дней, то, как он стремился создать и прожить жизнь, исполненную святости перед Богом. С одной стороны, это единообразие, принятое религиозными общинами на всей территории распространения иудаизма вот уже в течение многих веков. Но с другой — это выражение религиозности, имеющей многочисленные исторические вариации. Никогда не будучи статичным, иудаизм менял своих приверженцев и не давал им покоя, точно так же как и сам менялся и не знал покоя из-за них в различные времена и в различных обстоятельствах. Это соотношение постоянства и изменчи­вости находится в центре иудейского уклада жизни и системы веро­ваний. Так как иудаизм познал самого себя путем толкования собст­венных ранних традиций, давайте и мы последуем этому примеру и обратимся к двум весьма поучительным текстам.

Первый из них — замечательная легенда из Вавилонского Талмуда — основного собрания классического иудейского Закона и предания (V в. до н.э.). Всего в нескольких предложениях повествование раскры­вает саму суть иудейской религиозной активности и сам пульс ее единства во всем разнообразии. Легенда показывает, что иудаизм есть религия, корни  которой уходят в Библию, хотя в то же время он существенно преобразован последующими учениями мудрецов (равви­нов). Все это передается не путем абстрактных доводов, но через живые народные образы, которые раскрывают и развертывают наме­ки, содержащиеся в Библии.

Текст первой легенды имеет точкой отправления библейский рассказ об откровении Божественного Закона на горе Синай, описанный в книге Исхода. В Библии это центральный момент в древней израиль­ской истории и религии, потому что, согласно традиции, именно с него древние иудеи стали богоизбранным народом. Понятно, что затем Боже­ственное Откровение на Синае навсегда осталось центральным религиоз­ным событием для иудеев и иудаизма. Однако, если мы вчитаемся в библейский текст, который явно сообщает только то, что на Синае иудеи получили 10 заповедей и достаточно ограниченное число предписаний по поводу обрядов, мы можем удивиться, как это событие смогло стать неисчерпаемым источником законов и обрядов в истории иудаизма.

Библия (Исход, 19) просто утверждает, что в то время, пока народ ждал внизу, «Моисей взошел на гору», чтобы получить законы и божественные пояснения к ним. Однако, согласно Рэбу, учителю (III в. н.э.), от чьего имени в Талмуде¹ передается эта легенда, текстуальная передача есть всего лишь намек на обстоятельство гораздо большей духовной важности для Моисея и для будущего всего иудейского народа. Это просто ключ к пониманию того, что было «на самом деле», а именно: духовное восхождение Моисея к небу. Там, говорит нам легенда, будущий законодатель Моисей увидел Бога, приделывающего маленькие короны к буквам Торы. Изумленный и смущенный, Мои­сей спросил разъяснения. Тогда Бог сказал ему, что через много поколений на свет явится человек по имени Акиба бен Иосиф, который сможет выводить «груду законов» из каждой буквы и каждого значка в Торе. Таким образом Моисею дано было понять, что написанный Закон, который он должен получить от Бога и передать народу, применим к любой исторической ситуации путем толкования каждой его буквы и даже детали каллиграфического орнамента.

Предание говорит, что Моисей пожелал увидеть этого человека, и желание его исполнилось. Повернувшись вокруг себя, Моисей очутился в ученом собрании, где Акиба и eго ученики занимались толкованием Торы. Это происходило через тысячу лет после Моисея. Моисей сел в дальней части зала среди новичков и старался вникнуть в то, что говорилось, но он был совершенно сбит с толку. Прошло немало времени, когда один из учеников спросил Акибу, на чем основывается высказанное им суждение. Тот ответил: «На Законе, данном Моисею на Синае». Так новое правило было заверено тем, что оно имеет основание и авторитет в Торе Господа. Услышав это, Моисей успо­коился. Но затем еще большее замешательство побудило его спросить у Бога: «Властитель Вселенной, у тебя есть такой человек, который может столь проницательно толковать Тору, так почему же Ты дал Тору мне?» «Молчи, — ответил Бог, — потому что Я так решил».

Сложившаяся в первые века иудаизма, эта легенда — в большей степени иудейский «миф о началах», так как в форме мифа здесь определяется характер авторитета для базовых понятий и мировоззре­ния культуры. В данном случае он служит для закрепления многочис­ленных явно небиблейских легалистических объяснений раввинов, авторитетных учителей иудаизма, на базе определяющего и первично­го документа иудаизма — Библии. Он сообщает позднейшему слуша­телю, погруженному в Тору и ее интерпретации, каким образом Бог приготовил почву для устных поучений мудрецов, когда Тора была божественным путем записана и дана Моисею на горе Синай. В самом деле, слушателя уводят за пределы библейского рассказа в область мифического, где формально предугадываются и объясняются все духовные события на протяжении обширной истории иудаизма. Говоря иными словами, «все, что ученик мудреца может внести нового, уже было дано Моисею на Синае». Из откровения Торы Господа на Синае, говорят раввины, вытекает непрерывное открове­ние учителей через их авторитетные объяснения.

Другое измерение «мифа о началах» имеет отношение к действиям и ритуалам, которые сопровождают слова и придают им драматиче­ское выражение. Корреляция между «сакральными словами» (гр. mut-hoi) и «сакральными действиями» (гр. dramata) — общая черта так называемых примитивных и древних религий. Но это также черта великих мировых религий, и она встречается в иудаизме в различных формах. Выданном случае текст описывает соотношение между «са­кральными словами» (Торой) и ритуалом (изучением Торы), которое исторически реализуется всякий раз, когда записанная Тора возобновляется в процессе ее изучения и толкования. С этой точки зрения каждый изучающий Закон возобновляет путем толкования  первое дарование Торы на Синае и переносит момент Откровения в новые исторические условия. Конечно, это отношение между Торой и ее толкованием, о котором Бог сообщает Моисею, полно тайны: Мои­сей — законодатель — нуждается в Акибе — толкователе, — для того, чтобы жизнь Торы не прерывалась, точно так же как всякий мудрец-толкователь, например Акиба, видит в Моисее первого учителя иуда­изма, чья Тора — основание для всякого авторитетного учения. Без ученых размышлений Акибы древний текст Моисея превратился бы в мертвые письмена, но и поучения раввинов, не основывайся они на Торе, не имели бы авторитета религиозного учения. Неудивительно поэтому, что иногда Моисея называли «раббену» — наш учитель, что остается верным и для сегодняшнего времени. Таким образом, Откро­вение божественных наставлений (Торы) на Синае — центральное событие для иудаизма и его истории. Это был момент времени, когда прародители иудеев и Бог установили религиозную связь, или Завет, основанный на этих наставлениях. В строго историческом смысле событие на Синае имело место «однажды и единожды» в иудейской религиозной судьбе. Но, как мы уже видели, оно было чем-то большим, нежели единовременное происшествие для иудеев и иудаизма: это был в чем-то мифический момент, повторяющийся «всегда и снова», когда бы Тора ни изучалась и ее наставления ни толковались. Так божественный голос на Синае не умолкает, согласно традиционному иудейскому пониманию, но авторитетно звучит в словах мудрецов. Они те, кто достоверно возобновляет событие на Синае и кто создает «бесчисленное множе­ство законов», чтобы распространить Завет в новые сферы жизни. Действительно, в иудаизме нет такой жизненной сферы, которая была бы принципиально исключена из этого процесса. Каждое действие или поступок, неважно, насколько они кажутся мирскими, могут быть трансформированы в проявление религиозного благочестия. Поэтому иудаизм часто называется позитивной религией, религией, которая регулирует все действия своих приверженцев. Иудаизм утвер­ждает, что, следуя всеми силами предписаниям Торы и ее раввинисти-ческих толкований, человек может вести жизнь, наполненную боже­ственно направляемой святостью, и что именно так он может достиг­нуть совершенства и единения с Богом.

Итак, для иудаизма Тора и обширная традиция ее интерпретации — сложный, но верный путь к святой жизни и близости к Богу. Но, как уже было сказано, иудаизм — в высшей степени вариативная религия. Это не просто неподвижный комплекс верований и моделей поведения, существовавших тысячелетия, иудаизм — это также и религиозная способность воспринимать самые разнообразные идеи и убеждения, находящиеся подчас в видимом противоречии друг с другом. Так, например, в противоположность к вышеупомянутому фокусированию на интерпретации Торы и внешнем соблюдении заповедей в иудаизме существует другой край, который позволяет и допускает более простой, спонтанный контакт между человеком и Богом. Особый характер про­стого, непосредственного прикосновения к божественному раскрывается в одной легенде из «Книги благочестивых» (XIII в., Германия), старше нашего раввинистического мифа об Акибе и Моисее почти на тысячу лет². Легенда рассказывает о пастухе, который не умел молиться и поэтому, по обыкновению, каждый день говорил: «Господин мира! Наверняка тызнаешь, что если бы у тебя был бы скот и ты поручил бы мне о нем заботиться, я взял бы плату с других, а с тебя не взял бы ничего, потому что я люблю тебя!» И так шло время. Однажды с пастухом повстречался ученый человек, который услышал, как тот молится, и сказал: «Глупец! Нельзя так молиться!» И когда пастух спросил, как надо это делать, мудрец научил его традиционному порядку молитв и всем положенным словам. Так, пастух перестал молиться своим обычным способом, но и то, чему его научил мудрец, тоже вскоре забыл и перестал молиться вовсе. Он боялся молиться по-старому, так как сведущий человек запретил ему. Однажды ночью тому человеку приснился сон, в котором некий голос велел ему: «Пойди к пастуху и скажи ему, чтобы он продолжал молиться так, как делал это до встречи с тобой, а не то грех падет на тебя, ибо ты отнял у меня одного из тех, кто принадлежит миру грядущему». Ученый муж поступил так, как ему было велено. «Вот, — заключает легенда, — ни изучающий Тору, ни исполняющий Закон не будут вознаграждены больше, чем тот, кто имеет в сердце стремление к добру, ибо это великое дело. Ведь Всеблагой желает наши сердца! Поэтому пусть у людей будут добрые мысли и пусть обращены они будут к Святому! Благословен Он!»

Кажется, что эта легенда снижает цену «мифа», о котором мы уже говорили, так как доказывает, что ни учение, ни послушание Закону не устанавливают святой жизни с Богом, это достигается лишь простотой и чистотой сердца. Кроме того, показано, что Бог не удален, и общение с ним не опосредовано сложившейся в религиозной культуре традицией, но Он находится рядом с каждым, чья душа жаждет божественного присутствия без ухищрений и неосознанно. Святой пастух противопостав­лен ученому мудрецу. Он не мудрствует и проявляет полную естествен­ность, живет, не подозревая о существовании Торы и связанных с нею традиций. Для него религиозность не определяется обществом единоверцев с общими языком и символами. Он даже не в состоянии с пользой для себя восприять это общее наследие. Поэтому-то он вскоре забыл настав­ления ученого мужа и стал неисполняющим Закон. Мудрец же своим советом лишил небеса акта чистого служения и был осужден, согласно легенде, самим Богом.

По классической традиции древности, повторялось, что простой человек «не может быть благочестивым», пока он не познает Закон, божественным путем открывающий возможность благочестия. Таким образом, легенда о пастухе подвергает существенному сомнению приня­тую систему ценностей. Действительно, там показано, что святость не может быть достигнута ни ученостью, ни послушанием. Суть подлинной религиозности, говорит легенда, в искренности сердца молящегося и в самоотверженном смирении. Именно такого служения хочет от нас Бог.

Опираясь на обе легенды, мы отправимся в долгий путь к пониманию противоречий и того баланса между этими противоречиями, которые формировали иудаизм в течение многих веков. Противоречия и баланс приводили в действие механизм, благодаря которому иудаизм мог подвер­гать себя ревизии и критике во имя сохранения дальнейшей целостности. В первом случае мы отметили ту динамическую связь, которую иудаизм установил между древней Торой Синая и дальнейшим ее толкованием, во втором — кажущееся противоречие между «благочестием строгого послу­шания» и «благочестием простой непосредственности», которое, однако, также доказывает цельность и жизненность иудаизма. Когда в иудейской истории тот или иной полюс начинал преобладать, он уравновешивался своей противоположностью. Таким образом, соблюдение божественного Закона, которое не может быть отменено, динамически сливалось с духом непосредственности, с могучей силой спонтанного служения Богу, всегда структурировавшегося нормами общины.

На самом деле, равновесие устанавливалось в каждом обществе и каждым его членом, равновесие между тем, что называется «игом Закона», и тем, что называется «игом Царствия Небесного». Их нерасторжимое сочетание есть одна из универсальных и характерных черт религии, так как оно устанавливает, что нет простой любви к Богу, не конкретизиро­ванной некоторой установленной формой поведения, и нет такого строгого соблюдения обрядов, которое не рассматривалось бы как выражение любви к Богу. Согласно одному классическому утверждению, сочетание этих двух ценностей объясняет, почему литургическое провозглашение божественного единства (Шма): «Слушай Израиль! Господь наш Бог, Господь един» — сопровождается призывом: «Любите Господа Бога вашего всем сердцем, всей душой, изо всех сил ваших, и пусть слова эти, которые Я заповедую вам в этот день, будут в сердце вашем». Помимо того наблюдения, что молитва состоит из библейских цитат (Втор. 6:4), древние раввины объясняли первую ее часть как подтверждение божественной наивысшей власти, вторую — как предписание исполнять божественные заповеди. В первой части «Царствие Небесное», во второй — «Иго Закона».

Опираясь на две приведенные здесь легенды, мы можем определить иудаизм как проявление религиозности иудейского народа, основываю­щееся на Торе, которая, как верят иудеи, дана им Богом, и на изучение Торы, осмысленной древними мудрецами, для освещения повседневной жизни и приближения к Богу. Именно потому что иудаизм — религия с большой историей, каждый из элементов этой дефиниции — Бог, еврейский народ, Тора, толкования — также имеет свою историю развития. Нельзя пытаться выделить сущность иудаизма вне связи со временем, так же как нельзя на том основании, что он имеет многочисленные исторические вариации, оценивать его как несвязан­ный набор верований и обрядов. Действительность состоит в том, что достаточно стабильная парадигма поведения и веры отличала проявле­ния традиционного иудаизма с классических времен (I в. до н.э.) до наших дней. Итак, если сама история иудаизма не позволяет говорить об абстрактной «сущности», то мы все же можем говорить о его «основных чертах». Они формируются несколькими определяющими элементами. Чтобы ярче показать это единство постоянных составляю­щих внутри разнообразия исторического их проявления, давайте вер­немся к некоторым выводам, о которых мы уже говорили на предыду­щих страницах, и расскажем о них немного подробнее.

 

Иудеи

корни иудаизма в народе, который создавал эту религию, начиная с древних израильтян библейских времен и затем всех, кто разделял их традиций. Этот народ — евреи, название его (через греческий язык) восходит к древнееврейскому слову, означавшему жителей древней Иудеи — части библейской земли Израиля в греко-римские времена (II в. до н.э. — V в. н.э.). Как написано в Библии, предки евреев, объединенные   в   роды   и   племенные   союзы,   пришли   из   древней Месопотамии в землю Ханаана (середина II тысячелетия до н.э.). Библия представляет это передвижение и поселение на новом месте как следование Божьему призыву и обещанию, данному патриарху Аврааму. Этот призыв устанавливал союз, или Завет, между Авраамом, его потомками и Богом. Завет и его ритуальное проявление (обрезание у мужчин) впервые дали народу религиозное самосознание. С этого времени они стали не просто частью семени Адама, мифического прародителя  человечества, но частью божественно установленного семени Авраама, им было дано особое обещание о поселении в земле Ханаанской. Несколько связанных с этим обязательных ритуалов описывается в Библии. И только с распространением Завета на всех многочисленных потомков Авраама, которые вышли из египетского плена (середина XIII к. до н.э.), религиозная нация была окончатель­но установлена. Это свершилось путем заключения божественного Завета с народом Израиля на горе Синай. С Заветом и его соблюде­нием Израиль и его потомки приняли на себя особую духовную судьбу как «священное царство» и «святой народ» (Исход,  19:6).

Народ, таким образом, поверил в свою дважды избранность: первый раз через Авраама, второй — через Моисея. Всякий человек может присоединиться к этому народу при условии, что он придерживается Завета и исполняет накладываемые им обязательства. Итак, древний Израиль имел два способа объединения, известных древним религиям. С одной стороны, народ Израиля был естественным образом сложив­шейся нацией с особой религиозной жизнью, так что все рожденные внутри народа были израильтянами по рождению и соблюдали Закон Завета Моисея. Этот тип монорелигиозного этноса представлен Древней Грецией и Китаем. Каждый член такого этноса рожден в племенном союзе или конфедерации и соблюдает его обычаи и церемонии. Однако начиная с эпохи эллинизма, времени раннего формирования иудаизма (с III в. до н.э.), также развивалось явление, иногда называемое «религиями спасения». Приверженцы этих религий объединены не первично, по рождению и происхождению, но скорее вторично — через обряды посвящения. Так называемые культы мистерий у древних греков и римлян, так же как ранняя и поздняя христианская церковь, пред­ставляют собой этот тип духовной общности. Очевидно, общество древнего Израиля уже в ранние библейские времена разработало процедуры приема неизраильтян в общество Завета с полными этни­ческими и религиозными правами (через замужество для женщин и обрезание для мужчин). Но когда в эллинистические времена иудаизм развивал идеологию и практику посвящения, распространяя свою теологию и заповеди среди неиудеев, это стало новым этапом в историческом развитии. Он открыл для иудаизма новые формы в большей степени духовного объединения.

Итак, в иудаизме присутствуют обе модели религиозного единения. Первая заимствована от древнего Израиля и относится к древней этнической сути еврейского народа. Второй способ также пришел из древности, но в классический период религии он приобрел новую форму. Поэтому иудаизм заключает Завет с каждым, кто верит, что То­ра — указанный Богом путь к святости и спасению, и кто будет идти по этому пути. Пройдя через обряд посвящения, такие люди стано­вятся во всех отношениях иудеями, и их потомки — полноправные иудеи, как если бы были евреями по рождению. Ввиду того что иудаизм был основан и как замкнутая религиозно-этническая система, и в то же время открыт для всех, кто хочет принять его учение, эта религия содержит в себе и частный и универсальный элементы. О других проявлениях этого сочетания противоположностей, как, на­пример, о том, что иудеи верят в свою богоизбранность из всех потомков Адама, избранность для особой заветной судьбы, включаю­щей в себя свидетельствование всем народам о Божественном бытии и учении, речь пойдет дальше.

 

Бог

КАК УЖЕ говорилось, евреи осознают себя избранным народом, чья избранность определена духовной связью с Богом и выражена через ритуальные и этические требования Завета, т. е. Торы и традицион­ных ее толкований. Бог, однако, является центром иудаизма, но Бог не в абстрактном и безличном смысле. Напротив, Бог — это всегда тот Единый, который устанавливает Завет, кто дает Тору, кто определяет судьбу народа и т. д. Истина иудейского монотеизма в том, что Бог Один и Един. Эта вера всегда подразумевает, что тот Бог, который заключил Завет с Моисеем, вывел народ Израиля из египетского рабства, дал Тору, заключил Завет со всем народом на Синае, что это — единственный Бог в универсуме. Конечно, отвлеченные рассу­ждения о всемогуществе и совершенстве этого Бога можно найти в иудейской философской литературе, а смелые спекуляции о скрытой жизни или природе Божественного нередко появлялись в долгой истории иудейского мистицизма. Но даже в этих двух случаях — рациональной аргументации и теологических прозрений — централь­ной точкой для религии оставался исторический момент Божественно­го Откровения, персональный контакт Бога с народом Израиля на горе Синай. Поэтому активная религиозная жизнь иудеев — это жизнь, посвященная не только теории и дедукции, но наполненная также ритуальными и моральными обязательствами; эта жизнь делает постоянное присутствие Бога реальным, личным и конкретным.

Черты личного присутствия Бога отмечают все ритуальное освяще­ние повседневной жизни в иудаизме, далекой от любой абстрактной теологической системы, которая могла бы обосновать ее на более высоком теоретическом уровне. Например, это присутствие деклари­руется в традиционных выражениях благодарности за благословение, полученное от Бога, который заботится о сохранении жизни и дает средства к существованию (в литургической формуле это звучит так: «Благословен Ты, Господь, наш Бог, Царь Вселенной, который дает пищу земную» или «одевает нагих» и т.д.). Мысль о божественном присутствии отражена в различных выражениях упования на Господа: «Можешь Ты исцелить нас, Господи, так, что сможем мы исцелиться» или «Можешь Ты приблизить нас к себе», «Можешь услышать молитву нашу».

Размышляя над этими двумя аспектами религии, мы можем утвер­ждать, что иудаизм в своих наиболее развитых формах является двух­уровневой системой, которая уравновешивает и интегрирует абстрактную концепцию Бога с пониманием и опытом Бога как личного, основанного на Завете присутствия. Но при этом очень важно помнить, что повседнев­ная религиозная жизнь основана на втором аспекте, иудаизм — не простоабстрактный монотеизм, но специфический «монотеизм Завета», вы­ражающий веру в единого Бога, выбравшего Израиль из числа всех народов и давшего ему Тору для послушания ей, святость и спасение. Вот какой «монотеизм Завета» обусловливал и формировал религиоз­ные представления и опыт Бога в иудаизме в течение веков.

 

Тора и ее толкования

Можно видеть, что иудейский «монотеизм Завета» носит ярко выра­женный регулирующий, легалистический характер. Все строго регла­ментируется поучениями и заповедями Торы: пища, личные отноше­ния, работа и многое другое. В самом деле, то, о чем не сказано прямо в Торе, при помощи многовековых толкований и интерпретаций выводилось из нее или связывалось с ней. Таким образом, в иудаизме три пересекающиеся структуры авторитета — Бог, Тора и толкования Торы учеными мудрецами. Теоретически каждая из них существует автономно, но на самом деле они динамически соотносятся между собой. Так, хотя и считается, что Бог выражает свою волю через Тору на все времена, но существуют также и мудрецы, которые толкуют ее каждый раз в соответствии с исторической ситуацией. Эта мысль, конечно, самая главная в талмудической легенде о Моисее и Акибе. Можно сказать, что эта идеология энергично осуждает призыв к божественному вмешательству в порядок вещей для разрешения легалистических споров. Объяснение этому то, что «Тора не на небесах», т.е. Тора и ее дальнейшее применение даны народу Израиля; божест­венное чудо не может превзойти логику человеческих интерпретаций. В конечной коде легенды подчеркивается: «Когда Бог узнал о всем эпизоде, он рассмеялся и сказал: «Мои дети победили меня!»³

 

Традиция

конечным результатом конвергенции основных структур авторитета — Бога, Торы и ее интерпретаций — является традиция, сама по себе структура авторитета и религиозная реалия первостепенного значения. С одной стороны, традиция воплощает обобщенные легалистические и теологические учения мудрецов в книгах, несущих ореол святости. Но, с другой стороны, традиция включает в себя множество связанных с обычаем верований и обрядов иудеев всех времен, хотя и со специфическим отношением к чертам, характерным для культуры иудейской общины в тот или иной период. Так же как и книги раввинов, эти обычаи овеяны священной религиозной аурой, ибо считается, что они порождены живым иудейским благочестием, кор­нями своими уходящим в Библию. Такие обычаи включают в себя то, что древние иудейские авторы называли «традицией предков», многие из которых были окончательно оправданы путем соотнесения их при помощи различных интерпретаций с местами из Библии, а также со всем разнообразием народного и местного колорита в выполнении легалистических обрядов, который пропитывал собой атмосферу иу­дейской жизни, воздействуя на стили и вкусы, кухню и одежду, языки представления. Итак, если в общественном сознании Божественный Закон вместе с авторитетными толкованиями мудрецов воспринима­лись как Тора, то одна средневековая максима заходит столь далеко, что прибавляет к этому: «Обычай Израиля — (тоже) Тора». Вряд ли многие иудеи стали бы возражать против этой мысли, ибо Тора охватывает собой действительно всю жизнь, но многие воспротиви­лись бы категоричности формулировки. Во всяком случае для еврея, который родился и вырос в атмосфере традиционного уклада жизни, традиция -  венец всех венцов, общее дыхание жизни в иудаизме.

Колоссальный размах традиции, ее текучее проникновение во все грани жизни создают для традиционалиста любого времени не что иное, как ощущение непосредственного заветного присутствия Бога. Древнее теологическое изречение «Нет места, лишенного Бога» с большим основанием может быть применено к традиции и с точки зрения всепроникающего ее размаха, и, как мы сказали выше, с точки зрения ее функционального характера как знака божественной реальности в жизни иудея. В истории иудаизма, когда предписания священной Торы сохранялись и распространялись на различных уровнях традиции (тол­кование и обычай), традиция сама стала священной. В результате она сама в свою очередь обогащалась множеством новых уровней интер­претации и авторитетного обычая. В течение столетий для евреев этот комплекс жизненных парадигм вращался вокруг Торы и был верным путем к Богу, потому что он был традиционным путем. Некоторые считали, что только через традиционный образ жизни может быть выражена воля Бога, то есть признавали традицию абсолютной духов­ной ценностью. Другие иудеи критиковали эту тенденцию в духе «святого пастуха», они предостерегали верующих, что традиция — не окончательная цель, но лишь путь к праведности.

На предыдущих страницах мы предприняли несколько начальных шагов к пониманию сути иудаизма. Уже говорилось, что иудаизм представляет собой «монотеизм Завета» и определяющими в нем являются понятия Бога, Израиля (народа), Торы и толкования. Эти определяющие органически взаимодействуют на продолжении всей истории религии, оказывая стабилизирующее влияние на духовную жизнь и порождая ее новые формы. Так как эти определяющие понятия имеют собственную историю развития на протяжении долгой жизни иудаизма, значение и смысл их претерпевали некоторые изме­нения, что приводило в результате к новой ценностной иерархии этих понятий и. порождало новые модели их взаимовлияния. Так, было переосмыслено понимание Бога и его отношение к Торе, или, например, понимание Торы и ее отношение к толкованию и народу Израиля становились предметом ожесточенных споров в истории иудаизма.

Такая модификация и ресинтез сущностных учений служили для регенерации феномена иудаизма на протяжении двадцати пяти столе­тий. Воистину постоянное ощущение своей исключительной судьбы и своего исключительного пути и в то же время удивительная гибкость вот что помогало религии адаптироваться в новых исторических условиях и трансформировать их в аутентичное проявление иудейской жизни и веры. Это же относится и к историческому развитию этих проявлений, к которым мы теперь обратимся.

19 Выводы

ЧАСТЬ ПЯТАЯ. Религиозные традиции иудаизма. 20 Введение

21 Иудаизм как идеологическая система