В Николо-Бабаевский монастырь преосвященный при­ехал 13 октября 1861 года. С ним прибыли: управлявший при нем Кавказским архиерейским домом игумен Иус­тин, присный духовный сын епископа, ризничий иеромо­нах Каллист, из послушников Сергиевой пустыни, иеро­монах Феофан, состоявший духовником при Андреевской церкви Ставропольского архиерейского дома, из иноков Никифоровской пустыни Олонецкой епархии, и несколь­ко послушников. Последние состояли на Кавказе под ду­ховным руководством иеромонаха Феофана, который, рав­но как и игумен Иустин и иеромонах Каллист, пользовал­ся сам советами и духовными наставлениями владыки  Игнатия. Таким образом все лица, прибывшие с Кавказа в Бабаевскую обитель, составляли одну духовную семью, и их дружный образ действий скоро повлиял на весь внут­ренний и внешний быт обители.

Николо-Бабаевский монастырь расположен на правом берегу реки Волги, при впадении в нее небольшой речки Солоницы, которая отделяет Костромской монастырский берег от границы Ярославской губернии. За обеими река­ми в этой смежной губернии монастырь владеет неболь­шими сенокосными лугами. Жители Ярославля издавна расположены к Николо-Бабаевскому монастырю и с осо­бенным благоговением и верою чтут имеющуюся в нем святыню — чудотворную икону святителя Николая. По-видимому, выгодное положение обители, стоящей на пол­пути между двумя губернскими городами Ярославлем и Костромой, и при одном из первых водных сообщений, должно намекать на материальное благосостояние ее, но на самом деле было не то: пришельцы с Кавказа застали этот общежительный монастырь всего с 60 рублями на­личных денег, при двух тысячах рублей долгу, притом, пред самым вступлением в зиму, без всякого запаса хлеба и заго­товки дров; хлебопашеством в монастыре вовсе не занима­лись. Благоустроению обители много помогло то обстоя­тельство, что, еще до приезда преосвященного Игнатия, бывший настоятель ее игумен Парфений, по собственно­му желанию и просьбе, был перемещен епархиальным на­чальством в Надеевскую пустынь той же Костромской епархии, и должность его была сряду занята игуменом Иус­тином; благочинным монастыря был назначен иеромонах Каллист, а иеромонах Феофан сделан вторым духовником. Чин богослужения, порядки келейного жительства, братс­кая трапеза и жилища — все было поведено к улучшению. Заведено правильное хлебопашество на земле принадлежа­щей к монастырю — около 80 десятин, частью болотной, частью наносно-песчаной, для чего была произведена раз­бивка полей, прорыты канавы для осушки болот и чрез них болотная вода спущена в Волгу. Начата перестройка келий, назначенных для самого епископа, капитальное исправле­ние корпуса братских келий и настоятельских. Корпус этот с одной стороны, обращенный к Волге — двухэтажный, с другой, внутрь монастыря — одноэтажный; его нашли нужным сшить поперечными железными полосами, так как он от сырости места и от неравномерной осадки значитель­но истрескался в этом направлении. Гостиница для приез­жающих, расположенная у самой ограды монастыря, была вся переделана внутри и прилично меблирована.

В первый год по прибытии владыки Игнатия на Бабайки, посетил его старинный друг М. Чихачев, и это свида­ние их было последнее в жизни. Обоими признано было, что последнему не надо покидать своего места жительства Сергиевой пустыни, в которую он положил все свое состо­яние и пользовался в ней всеобщим уважением братства и теми удобствами, какие необходимы были для него в болезненной старости. В конце июня 1862-го года приехал в Бабаевскую обитель на жительство родной брат влады­ки П.А. Брянчанинов, испросив увольнение от службы с должности ставропольского гражданского губернатора, и поселился в монастыре па правах богомольца.

В мае 1862 года епископ Игнатий посетил преосвящен­ных: Платона в Костроме, Нила в Ярославле и Иринея в Толгском монастыре, близ Ярославля; после этой поездки уже никуда не выезжал из монастыря, кроме прогулки в экипаже по окрестностям монастыря в хорошую погоду. В семь часов утра он пил чай, который признавал необходи­мостью как средство согревающее кровь, и говаривал: «Вот что значит старость, не напившись чаю и Богу неспособно помолиться». С 9-ти часов принимался за дела или выхо­дил к литургии или осматривал производящиеся работы; принимал посетителей, по большей части крестьян боль­ных, пользовавшихся от владыки медикаментами (гомео­патией). Таких больных стекалось очень много; один из ке­лейников записывал имена их в книгу, лета и род болезни,а владыка отвечал, какое кому дать лекарство, число при­емов и диету, если таковая оказывалась нужною. Лечение шло успешно, но чрез три года было прекращено по при­чине многолюдного стечения больных, нарушавших уеди­нение святителя. В исходе 12-го часа дня владыка обедал. Стол его быль простой и кушал он очень умеренно. В 3-м часу кушал чай, к которому всегда призывал кого либо из братии и завершал угощение душеспасительною беседою. После вечерни, до 8-ми часов принимал всех, имевших к нему духовную нужду иноков и послушников, а также и посторонних посетителей. С 8-ми часов вечера владыка за­пирался в своих кельях; он спал обыкновенно не раздева­ясь, на ночь надевал валенные сапоги, по причине болезни ног, издавна простуженных. Такова была обстановка келей­ной жизни преосвященного Игнатия на Бабайках.

С приездом преосвященного Игнатия в монастырь, стечение народа к богослужениям значительно увеличи­лось; церковь святителя Николая, вмещающая не более 600 человек, стала тесна, вся монастырская братия и окрест­ные жители стали выражать желание построить новый храм, вместо пришедшего в опасное состояние соборного храма Иверской Божией Матери, шести придельного, в четырех приделах которого уже воспрещено было отправ­лять богослужение, так как образовались большие трещи­ны по всем направлениям каменных сводов. Явился жерт­вователь — подрядчик каменных работ, Ярославский ме­щанин Федотов, обещавший всю каменную работу испол­нить своими рабочими безвозмездно, и дать на начальное действие 1 000 рублей. Преосвященный вызвал из С.-Петербурга знакомого ему архитектора, профессора акаде­мии художеств И.И. Горностаева и передал ему свою величественную идею нового храма, которую тот осуществил в своем проекте. Чтоб разобрать разрушавшийся собор­ный храм, надо было исходатайствовать чрез обер-проку­рора Святейшего Синода высочайшее разрешение, а так­же подлежало высочайшему утверждению и разрешение постройки нового храма. Между тем монастырю необхо­димо было спешить разборкою храма, так как рабочие Федотова, в случае не разрешения, готовились отправить­ся в Петербург на свои заработки, тогда и Федотов вынуж­ден был бы отказаться от обещанного, что составило бы большую потерю для храмоздателей.

В субботу на первой неделе Великого поста государь, по приобщении Святых Таин, благоволил вспомнить, что у обер-прокурора есть нужные к докладу дела и потребовал представить. Обер-прокурор, директор его канцелярии, начальник отделения, — все, чрез руки которых шло дело о Бабаевском храме, были в этот день причастниками. Госу­дарь принял во внимание пожертвования Федотова и бла­говолил разрешить разборку старого храма. В тот же день разрешение было передано по телеграфу чрез Ярославль в Бабаевский монастырь; вся братия монастыря были при­частники, но владыке об этом было доложено на другой день — в воскресенье Недели православия после литургии, которую он совершал сам. Таким образом совершилось до­стойное замечания событие: первый шаг к сооружению но­вого храма был сделан лицами, которые все без изъятий толь­ко что сподобились причаститься Св. Христовых Таин, — видимый признак благословения Божия на начатое дело. С понедельника 2-й недели поста началась разборка ста­рого храма; дело шло быстро, кирпич заготовлялся на заво­дах, устроенных при монастыре, добывался на месте ди-кий камень, который пошел в цоколь здания, распланиро­вана была местность, так как новый храм воздвигался не­много далее в глубь берега, размеры фундамента обозначе­ны; твердый грунт не требовал свайных укреплений; пред­положено было с наступлением весны приступить к соору­жению здания; ждали утверждения проекта, которое за­медлилось. Министр путей сообщения находил, что архи­тектурные линии в нем слишком смелы, чтоб могли быть благонадежно исполнены; только по личным объяснениям архитектора Горностаева министерство согласилось на ут­верждение. Таким образом проект храма в честь чудотвор­ной иконы Иверской Божией Матери был приготовлен к всеподданнейшему докладу, который в свою очередь раз­ными случайностями оттянулся до конца мая, и лишь в 21 -е число того месяца, в день празднования Божией Матери иконы Владимирской, государь изволил утвердить проект. «Над построением храма Богоматери, — писал владыка своему брату, — очевиден перст Богоматери. Даруется че­ловекам труждающимся в деле помощь; вместе даруется им побороться с препятствиями и поскорбеть для их же душевной пользы, чтобы очистить дело от примеси тщес­лавия и других увлечений, чтобы оно было совершено в богомудром смиренномудрии. Таков обычный ход дел по­кровительствуемых Богом».

Сооружению нового храма доставляли денежные сред­ства расположенные к монастырю граждане гг. Ярославля и Костромы. Преосвященный Ярославский Нил сочувствен­но отнесся к желанию граждан ежегодно переносить с кре­стным ходом чудотворную икону святителя Николая из Бабаевского монастыря в Ярославский кафедральный со­бор. Костромской преосвященный Платон выразил свое