Лопотов монастырь, основанный преподобным Гри­горием Пельшемским, вологодским чудотворцем, нахо­дится в Кадниковском уезде, Вологодской губернии, в 40 верстах от Вологды и в 7-ми от Кадникова, расположен на берегу реки Пельшмы, впадающей в Сухону, в местно­сти лесной и болотистой. Монастырь был почти в разру­шенном состоянии, так что предположено было его уп­разднить: церковь и прочие здания крайне обветшали, доходы были скудные, чувствовался недостаток в самом необходимом к продовольствии, а потому и братии было очень мало. Много надо было употребить трудов и забот, чтоб все исправить, обновить, пополнить скудость во всех отношениях. Новый настоятель не унывал, он принялся за дело с энергией. Вскоре потекли пожертвования от бла­гочестивых жителей Вологды, чествовавших память пре­подобного Григория; монашествующие из тех монасты­рей, где проживал послушником строитель Игнатий, ста­ли собираться в его обитель и в короткое время составили в ней братство до 30 человек. Богослужение приведе­но в надлежащий порядок: обитель и внешне и внутрен­не обновилась,"сделалась неузнаваема против того поло­жения, в каком принял ее строитель Игнатий. Но чего стоило это ему самому?.. По рассказам одного очевидца, посетившего Лопотов монастырь в зиму 1832 года, стро­итель Игнатий помещался в сторожке у Святых ворот, когда производилась постройка новой настоятельской келии.

Смягчилось сердце Александра Семеновича, когда он увидел молодого сына своего в таком сане, какой прили­чен старческому возрасту, следовательно многое обещав­шего впереди. Там где не могла подействовать внутренняя, духовная сторона, взяла внешняя, и она вполне оказала благотворное влияние свое на Софий Афанасьевне. Стро­итель-сын часто стал бывать в доме родителей: его могуче­му слову об истинах загробной жизни покорилось сердце матери, часто болевшей и чувствовавшей себя близкою к смерти. Мать напиталась духовными беседами сына, по­нятия ее изменились: из плотских сделались духовными, она благодарила Бога, что сподобил ее иметь первенца сво­его в числе Его служителей, тогда как прежде почитала это для себя великим несчастьем. Такая" перемена с родитель­ницей на пороге ее жизни несказанно радовала священноинока сына. Напутствованная его назиданиями и мо­литвами, Софья Афанасьевна мирно скончалась 25 июля 1832 года. Строитель Игнатий сам совершил обряд отпе­вания в храме села Покровского. Замечательно, что при этом богослужении, сын не выронил ни одной слезы над бездыханным телом матери! И это происходило не от сдер­жанности, приличествующей предстоятелю священнослужения, или от холодности родственного чувства, а состав­ляло особую черту от духовного характера. Чувство в нем было живо, сыновняя любовь к матери в своей естествен­ной мере, но в нем душевный человек был заменен духов­ным; чувство плотского родства было вполне проникнуто духовною любовью, которая побуждала не о временной потере жалеть, а желать единственно блаженной участи усопшей — в вечности. Потому такие родственные чув­ства в иноке Игнатии никогда не обнаруживались своим обычным образом; они отражались в нем глубокою думою и молитвенным, безмолвным благоговением, при полном внешнем спокойствии.

В Лопотовом монастыре строитель Игнатий имел уте­шение встретиться и опять соединиться по жительству с любимым своим другом Чихачевым. Чихачев сделался де­ятельным помощником строителя Игнатия по устройству обители; он обладал отличным голосом, знал хорошо цер­ковное пение и составил очень хороший певческий хор, который немало содействовал к привлечению в обитель многих богомольцев. Настоятель Игнатий облек его в ря­софор и руководил в духовной жизни.

Вступив на новое поприще начальника иноческого об­щежития, о. Игнатий был в полном смысле слова Аввою общества иноков. Следующий отрывок из его аскетичес­ких сочинений изображает нам, каким духом он водился в деле назидания иноков: «Скажу здесь о монастырях рос­сийских мое убогое слово, слово — плод многолетнего на­блюдения. Может быть, начертанное на бумаге, оно при­годится для кого-нибудь — Ослабела жизнь иноческая, как и вообще христианская, ослабела иноческая жизнь пото­му, что она находится в неразрывной связи с христианским миром, который отделяя в иночество слабых христи­ан, не может требовать от монастырей сильных иноков, подобных древним, когда и христианство, жительствовав­шее посреди мира, преизобиловало добродетелями и ду­ховною силою. Но еще монастыри, как учреждение Свя­того Духа, испускают лучи света на христианство; еще есть там пища для благочестивых; еще есть там хранение еван­гельских заповедей, еще там строгое и догматическое и нравственное православие; там, хотя редко, крайне ред­ко, обретаются живые скрижали Святого Духа. Замечательно, что все духовные цветы и плоды возросли в тех ду­шах, которые, в отдалении от знакомства внутри и вне мо­настыря, возделали себя чтением Писания и святых от­цов, при вере и молитве, одушевленной смиренным, но могущественным покаянием. Где не было этого возделания, там — бесплодие».

«В чем состоит упражнение иноков, для которого — и самое иночество? Оно состоит в изучении всех заповеданий, всех слов Искупителя, в усвоении их уму и сердцу. Инок соделывается зрителем двух природ человеческих: природы поврежденной, греховной, которую он видит себе, и природы обновленной, святой, которую он видит в Евангелии. Десятословие Ветхого Завета отсекало грубые грехи, Евангелие исцеляет самую природу, болезнующую грехом, стяжавшую падением свойства греховные. Инок должен при свете Евангелия вступить в борьбу с самим собою, с мыслями своими, с сердечными чувствованиями, с ощущениями и пожеланиями тела, с миром, враждеб­ным Евангелию, с миродержителями, старающимися удер­жать человека в своей власти и плене. Всесильная истина освобождает его (Ин. 8:32); освобожденная от рабства греховных страстей запечатлевает, обновляет, вводит в потом­ство Нового Адама всеблагой Дух Святой...»¹²⁵

Преосвященный вологодский Стефан, видя неутоми­мые и полезные труды строителя Игнатия по возобновле­нию и благоустройству Лопотовой обители, возвел его в сан игумена 28 мая 1833 года; но болотистая местность Лопотова монастыря уносила последние остатки здоровья, а наконец совсем уложила его на одр болезни. Чихачев то­мился душой за своего настоятеля, и не видя никакого дру­гого исхода бедственному положению, осмелился предло­жить ему свою мысль — переселиться из Лопотова монас­тыря куда-либо в другое место. Мысль эта была одобрена игуменом и решено было ехать Чихачеву на свою родину, в Псковскую губернию, хлопотать о перемещении их в один из тамошних монастырей. Напутствованный благо­словением своего настоятеля, отправился Чихачев в пред­намеренный путь. Приехав в Петербург, он обратился к графине Анне Алексеевне Орловой-Чесменской, с которою незадолго прежде имел случай познакомиться. Это было в первую его поездку из Лопотова монастыря, когда он ез­дил на свою родину для устройства дел семейных; тогда в первый раз встретил он графиню в Новгородском Юрьеве монастыре, в келиях настоятеля, знаменитого архиманд­рита Фотия. Графиня ласково приняла Чихачева и пожер­твовала в Лопотов монастырь несколько книг и 800 руб­лей денег. С тех пор Брянчанинов и Чихачев пользовались милостивым расположением графини Орловой, что про­должалось до самой ее кончины. На этот раз графиня Анна  Алексеевна также радушно приняла Чихачева, дала ему помещение в своем доме, снабдила всем нужным, и деятельно стала хлопотать о перемещении игумена Игнатия из Лопотова монастыря.

Чихачев, находись в столице, в кругу знатного общества, посещавшего графиню, намеревался уже возвратиться обратно в Лопотов монастырь, но графиня его удержала и советовала ему представиться Московскому митрополиту Филарету, который тогда находился в Петербурге. Чиха­чев явился на Троицкое подворье. Высокопреосвященный милостиво принял Лопотовскаго монаха, и сказал: «Мне не безызвестны жизнь и качества игумена Игнатия», — и предложил тому настоятельское место в Николо-Угрешс­ком третьеклассном монастыре, своей епархии, если по­желает он туда переместиться, обещаясь потом доставить и лучшее. Чихачев поблагодарил милостивого владыку, и осмелился выразить пред ним опасение, что игумену Иг­натию неудобно будет самому проситься из вологодской епархии, так как он пострижен лично вологодским архи­ереем, который может оскорбиться таким поступком сво­его постриженца. «Хорошо, — сказал митрополит, — я сде­лаю предложение об этом в Синоде и надеюсь, что мне не откажут». На другой день был послан из Синода указ в Вологду к преосвященному Стефану о перемещении игу­мена Лопотова монастыря Игнатия в Николо-Угрешский монастырь, куда, по сдаче своего монастыря, и предписы­валось его немедленно отправить.

Преосвященный Стефан доброжелательно отнесся к этому событию. Напутствовав игумена Игнатия своим бла­гословением на новое служебное место, он сделал следую­щий отзыв о нем в своем отношении к митрополиту Мос­ковскому от 28 ноября 1833 года: «Игумен Игнатий по пострижении в 1831 году, по указу Святейшего Прави­тельствующего Синода, в монашество, состоя в числе брат­ства третьеклассного Глушицкого монастыря, похвальны­ми своими качествами и образованностью своею в науках, всегда обращал на себя особое мое внимание, почему взят был в вологодский архиерейский дом и, по рукоположе­нии во иеродиакона, а потом в иеромонаха, употребляем был для соборного священнослужения, где более и более замечая в нем отличные способности, украшаемые по­хвальным поведением, в 1832 году, января 6, я определил его, Игнатия, на место умершего в Лопотове монастыре строителя иеромонаха Иосифа строителем, и будучи он в сей новой возложенной на него должности, образом при­мерной своей жизни, учреждением в монастыре порядка, согласно правилами и уставам монастырским, точным на­блюдением должного в монастыре благоприличия, обра­щая на себя от публики особенное внимание, успел возро­дить в почитателях святой обители усердие, и тем достиг возможности Лопотов монастырь, пришедший уже в со­вершенный упадок и расстройство, привести ныне в ко­роткое время в наилучшее состояние, как-то: 1) заведени­ем многоценных серебряных святых сосудов, Евангелия и облачений, и многих других для благолепия церковного служащих вещей, и 2) устроением настоятельских и брат­ских келий, а потом поправкою многих ветхих монастыр­ских строений, каковая его Игнатия полезная для обите­ли святой служба, а притом и отзывы публики, о похваль­ных его качествах, убедили меня сего года мая 28 дня, для поощрения его к дальнейшей таковой же службе, произ­вести в игумена, с оставлением в том же заштатном Лопо­тове монастыре настоятелем, о каковой его, игумена Иг-натия, отлично-похвальной службе за нужное почел дове­сти при сем до сведения Вашего Высокопреосвященства».

Чихачев, обрадованный столь успешным исходом сво­его ходатайства, отправился из Петербурга на родину, в Псковскую губернию, чтоб навестить своих родителей. Здесь, вскоре по приезде получает он письмо от графини Орловой-Чесменской, в котором она извещает его, что все события жизни игумена Игнатия и его самого дошли до сведения государя императора Николая Павловича, и что его императорское величество изволил вспомнить быв­ших своих воспитанников и приказал митрополиту Мос­ковскому вызвать игумена Игнатия не в Москву, а в Пе­тербург, для личного представления ему, причем приба­вил, что если Игнатий ему так же понравится, как и преж­де, то он его митрополиту Филарету не отдаст. Высоко­преосвященный Филарет, во исполнение этой высочай­шей воли, официальным письмом от 15 ноября 1833 года на имя вологодского епископа Стефана, просил его, как можно скорее, отправить игумена Игнатия прямо в Пе­тербург; а частным собственноручным письмом своим к игумену Игнатию требовал, чтобы он, нисколько не мед­ля, прибыл к нему в Петербург, на Троицкое подворье. «Это распоряжение должно быть исполнено безотлага­тельно, — писал Московский владыка, — потому что это воля не моя».

27-го ноября игумен Игнатий сдал Лопотов монастырь своему казначею, а 30-го ноября выехал в С.-Петербург. К этому времени возвратился туда и Чихачев, с нетерпени­ем ожидавший приезда своего игумена. Приехав в столи­цу, игумен Игнатий немедля представился митрополиту Филарету, который приютил его на своем Троицком подворье, где и поджидал он времени, когда будет назначено ему явиться к государю.