Страдающий плотью перестает гре­шить, чтобы остальное во плоти время жить уже не по человеческим похотям, но по воле Божией.

1 Петр. 4, 1-2

 

Разные авторы дают довольно отличные друг от друга определения здоровья и болезни, но большинство из них схо­дятся на мысли, что понятие здоровья "включает в себя не только оптимальное функционирование органов и систем человеческого организма, его физическое благополучие, но и субъективное, психологическое ощущение здоровья..." ³⁷⁹ То есть помимо самой болезни, существует еще и внутренняя картина заболевания. Это чрезвычайно сложная многофак­торная система. Мы предложим следующую условную схему.

Самый низший уровень восприятия болезни и реакции на нее — физиологический. Это патохимические и патофи­зиологические процессы, происходящие в организме при за­болевании. Они определяют лицо недуга для врача-специалиста. Повышено или понижено давление, сколько гемоглобина в крови, при какой нагрузке возникает боль за грудиной? Почти все это можно "пощупать", измерить, объ­ективно оценить. Этот уровень никогда не функционирует отдельно от других, высших.

Субъективная оценка своего состояния осуществляется на другом уровне, психологическом. Хорошее самочувствие, оптимизм, желание работать, достигать жизненные цели - все эти весьма важные для здоровья понятия не исключают скрытой болезни, возможно, очень разрушительной. Но все же единство физического и психологического столь тесное, что в современной психосоматической медицине не представляется возможным их разделить.³⁸⁰

Следующий пласт — мировоззрение, то есть система принципов, взглядов и убеждений, определяющих жизнен­ные ценности человека. На этом уровне формируется отно­шение к любой проблеме (в том числе болезни) как таковой, здоровью, семье, работе, обществу, наконец, к смерти, в том числе к собственной. Насыщенность и значимость этого уровня очень велика. Именно здесь формируется ответ на вопрос: что означает болезнь для человека.

Во многом этот уровень образуется под влиянием вос­питания в семье, местных и этнических традиций, преобла­дающих в обществе идей и взглядов. Мировоззренческие ус­тановки особенно тщательно должны исследоваться психиат­рами и психологами для правильного анализа понятий "норма - патология", "бред - суеверие" и т.п. Тенденция со­ветской психиатрии и фрейдизма объявлять всякого верую­щего человека психически больным исходит из теории гру­бого материализма, низводящего человека до уровня живот­ного. В настоящее время, под влиянием оккультного "просвещения", мировоззренческие установки настолько из­менились, что убежденность человека в том, что его плохое самочувствие связано с "порчей" или "сглазом", уже не рас­сматривается как проявление болезни, поскольку это расхо­жее суеверие. Любой психиатр еще десять лет назад по меньшей мере настороженно отнесся бы к рассказам пациен­та об энергетических вампирах, лечении на расстоянии. Идеи контактов с внеземными цивилизациями и вовсе расценива­лись как бредовые. Теперь же многие уверены в существова­нии летающих тарелок и при этом не являются клиентами психдиспансеров.

Православие дает отчетливое понятие о бытии темных сил и их воздействии на человека. А вот психиатр с грубо материалистическим мировоззрением вместе с фактом суще­ствования демонических сил вынужден будет списать в утиль не только свободную волю и совесть, но и всю духовную жизнь.

Наиболее отчетливо несостоятельность материалисти­ческого мировоззрения заметна в отношении к болезни, смерти как актуальным вопросам бытия. Отождествление своего "я" с физическим телом, его функциями, и, главное, отрицание загробной жизни приводит к отношению к болез­ни как к катастрофе. На самом деле если у меня нет ничего, кроме этого тела, то нарушения и ограничение функций мое­го тела (моего "я"!) — досаднейшая вещь. От этого хочется как можно скорее избавиться. Некоторые же, считая любые страдания злом и абсурдом, приходят к выводу об "устранении" тела (и своего "я"?) как причины страданий. Человек с таким мировоззрением вполне способен на эутаназию.

Греховный человек вообще плохо идентифицирует свое "я". Немецкий психолог Теодор Липпс указывал, что первая ступень самоопознания состоит в отличении "я" вме­сте с его душевной жизнью и телом от внешнего мира ("я" — не просто мыслящий булыжник на обочине вселенной).³⁸¹ После такого опознания человек задумывается: кто я и отку­да? Куда иду? С этой ступени легко провалиться в крайний эгоцентризм, объявив себя центром вселенной. "Я" человека, "личность" сознает свое бытие, сознает себя центром всего, противопоставляет себя как субъекта всему, что вне его как объекту. Притом объектом является не только вся вселенная, но и Бог. Отсюда постоянное искушение возвеличить себя, покорить себе все объективное (о ужас! — и Бога), сделав все подчиненным себе, как бы продолжением своего "я". И чем больше дарований видит в себе человек, тем легче соскользнуть на этот путь.³⁸²

Вторая ступень подобной самоидентификации — отде­ление "я" вместе с душевным состоянием от тела. То есть "я" неизмеримо больше, чем мое тело. От этой точки дорог мно­го: в оккультизм — попытка познания самых темных сторон жизни; в эстетизм — попытка обоготворить культуру и во-обще душевную жизнь, признавая ее высшей ценностью для человека; в гедонизм — стремление утвердить господство тела; в восточные культы (чаще пантеистические), в сферу опасных экспериментов над своим сознанием с целью унич­тожения "я"; в секты — потакая своему самолюбию и пора­бощая все естество без остатка.

Но существует и более высокий уровень самоосозна­ния, суть которого в том, что человеческое "я" не сводится ни к явлениям внешнего мира, ни к телесным действиям, ни к душевной жизни.³⁸³С этой ступени начинается подлинно ду­ховная жизнь с приоритетом велений совести, с верой в Про­мысл Божий. Это сфера не чувственной, но мистической Любви, веяний Святого Духа. Отсюда начинается путь ко спасению.

Следует отметить, что, признавая приоритет духовной жизни, христианство отводит достаточно почетные места и душевным проявлениям, и телу. В традициях индуизма и буддизма, наоборот, тело воспринимается как темница души, безусловное зло. А если тело — это враг, то его болезни — наказание для врага. Совсем иначе относятся к плоти даже суровые христианские подвижники. "Ангелоподобные пус­тынножители афонских дебрей, состарившиеся в своем де­лании внутреннего трезвения, отнюдь, однако, не звали к уничижению тела и не гнушались им как источником зла в человеке ".

На самом деле тело — часть единого целого. Другое вопрос, что тело должно быть служанкой, а не госпожой, ко­нем, а не всадником. "Природа умная и бессмертная сокры­та в тленном теле нашем для того, чтобы в нем и через него обнаруживать свои действия", — утверждает прп. Антоний Великий.³⁸⁵

Итак, четвертый и самый высокий пласт в целостном восприятии человеком болезни — духовный. Не стоит его смешивать с мировоззрением, которое формируется во мно­гом под воздействием духовной жизни человека. Тело и душу человека нельзя считать полностью свободными, свобода доступна лишь духу. "Ибо кто из человеков знает, что в че­ловеке, кроме духа человеческого, живущего в нем?" (1 Кор. 2, 11). Более того, свобода — неотъемлемое его свойство, ибо дух "имеет дар — вывести себя внутренно из любого жиз­ненного содержания, противопоставить его себе, ценить его, избрать его или отвергнуть, включить его в свою жизнь или извергнуть..."

Духовная практика (независимо от своего знака и на­правленности), способна изменить мировоззрение, а следова­тельно, и отношение к болезни.

Б.С. Братусь дает схожее с приведенным выше деление на уровни, не выделяя особо мировоззренческий пласт. Этот уровень при рассмотрении психического здоровья человека включается им в высший, "личностно-смысловой", "ответственный за производство смысловых ориентаций, определение общего смысла и назначения своей жизни, отношение к другим людям и к себе". Мы сознательно разде­лили "смысловой" уровень на два отдельных пласта: духов­ный как "производитель смыслов" и мировоззрение как про­дукт его работы. При поломке или неправильной ориентации высшего уровня продукция, естественно, будет сомнительно­го качества, поскольку мировоззрение (по определению, соб­рание устоявшихся и ценных для человека "смыслов" и це­лей) — может существовать даже при практическом отсутст­вии какой-либо духовной деятельности человека. Следует уточнить, что мировоззрение — продукт не только личных усилий человека, это скорее результат сложного взаимодей­ствия многих факторов. Многие мировоззренческие стерео­типы закладываются с детства, проносятся через всю жизнь, даже не подвергаясь шлифовке. Другие активно пересматри­ваются, формируются новые.

 

Внутренняя картина болезни

Отношение человека к заболеванию психологи назы­вают внутренней картиной болезни. Выше мы описали, на каких уровнях человек оценивает значимость заболевания. Берется в расчет многое: возраст, перспективы, семейные и личные отношения. Формируется реакция на болезнь в виде эмоционального переживания, выбора дальнейших действий, происходит духовное осознание происходящего.

Не будем вдаваться подробно в духовные причины бо­лезни, поскольку об этом написано уже достаточно книг  (См, напр., "Хочешь ли быть здоров" К.Зорина, "Трактат о болез­ни" К.Невяровича, "Церковь и медицина" И. Силуяновой и др.). Отметим лишь, что, по мысли свт. Феофана Затворника, бо­лезнь зачастую посылается для отрезвления сердца, ибо Гос­подь "ввергает в болезни, и, ослабляя плоть, дает духу сво­боду и силу прийти в себя и отрезвиться. Кто прельщен сво­ей красотой и силой, того лишает красоты и держит в по­стоянном изнеможении... Держимых в узах беспечности внешним счастьем чем иным отрезвить, как не скорбями и несчастьями ",³⁸⁸

Можно сказать, что через недуги Господь напоминает нам о Себе, стучит в двери нашего сердца и зовет к Себе. Для нашей темы важно то, что болезнь является именно призы­вающим фактором. Однако за приходящими в Церковь людьми тянется длинный хвост собственных, "мирских" представлений о болезни, страданиях, роли Церкви в своей болезни. Нужны долгие годы духовного труда, постоянное участие в Таинствах, чтобы все встало на свои места. Как правило, призываемые скорбями и болезнями люди, входя в Православную Церковь, несут свое представление о болезни, и только под мощным влиянием преображающего действия духовной жизни отношение к недугу приходит в соответст­вие с истиной.

Как уже было сказано, внутренняя картина болезни на­чинает формироваться на физиологическом уровне, но мо­ментально подключаются более высокие сферы. Идет слож­ная многоплановая оценка. Ведущими физиологическими факторами при этом считаются наличие боли и дискомфорта. Впрочем, не менее важно ограничение функций отдельных органов, что заставляет перестраивать привычный стиль жиз­ни. Например, человек вынужден долго лежать, ограничиться в передвижении, изменить питание, отказаться от многих привычных вещей.³⁸⁹

Немаловажно то, как влияет болезнь на творческую ак­тивность, режим работы. Это заставляет вносить коррективы в ближайшие и отдаленные жизненные цели, способы их осуществления. Меняются отношения с окружающими. На­пример, некогда активный "кормилец семьи" внезапно пре­вращается в тяжелого больного, за которым требуется слож­ный уход. Живой, энергичный любитель "здорового образа жизни" становится малоподвижным инвалидом.

Авторы считают целесообразным выделение на основе духовных критериев двух вариантов отношения к болезни: пассивного и активного. Человеку прежде всего предстоит ответить на несколько глобальных вопросов (см. выше), и определиться, что делать дальше.

 

Пассивное отношение к болезни

При выборе пассивного отношения к болезни события могут развиваться по нескольким направлениям. Иногда бо­лезнь воспринимается как кара или наказание, но при этом обязательно незаслуженные. Человек раздражен на свой не­дуг, всячески старается подчеркнуть свою безвинность, истероиды и вовсе делают свои страдания демонстративными, преувеличивая тяжесть симптомов.

Другой пассивный вариант — отношение к недугу как назиданию другим: "Вот, вы не ценили меня, и я заболел". Или: "Я же говорил, что мне надо больше отдыхать!" Ипо­хондрики и истероиды любят погружаться в мир болезни и всевозможных врачебных обследований, третируя при этом окружающих. Их гипертрофированное самолюбие и в болез­ни находит подпитку.

Еще вариант — восприятие болезни как расплаты за грехи предков, как "кармы" и т.п. Как и в предыдущих случа­ях, ведется поиск виновников заболевания, будь то люди или законы космоса.

Уход в болезнь также относится к этой группе реакций.

Оговоримся, что в критерий активности-пассивности мы вкладываем отношение не к лечебному процессу (лечиться — где и как? обследоваться — не обследоваться? и т.п.), а к самому своему бытию, сопряженному с болезнью.

В чрезмерно активном, суетливом поиске разрешения своей проблемы (заболевания) можно усмотреть духовное бессилие человека перед лицом ситуации, требующей актив­ного выбора. Великие мыслители и врачи М.Я. Мудров и СП. Боткин утверждали, что надо не противопоставлять бо­лезнь больному, а рассматривать их как единое целое. Отсю­да и мудрый закон: помогать больному, а не просто лечить заболевание.

Мифологизированное сознание нашего современника все чаще находит причину заболеваний в окружающих не­доброжелательных людях. Их козни видны во всем: они не­устанно наводят порчу, "подсыпают" и чародействуют. Все чаще наивно-мистическая концепция происхождения болезни носит характер убежденности, перерастая в мировоззренче­ский стереотип целых поколений постсоветского общества. Остается лишь удивляться широте арсенала околомедицин­ских суеверий. "Энергетический вампиризм" воспринимается так же просто, как радио и телефон. Оккультные теории под лозунгом "исцели себя сам" вроде бы настраивают на актив­ный подход к болезни. Но увы, эта активность бьет мимо це­ли, а чаще и вовсе ухудшает духовное состояние адепта  (Напомним, что слово "грех" — "амартия" - можно перевести с греческого как "непопадание в цель".).

Пассивное отношение к болезни вполне может маски­роваться за терпеливым ее перенесением. При этом недуг воспринимается частью людей как неизбежность или даже следствие собственной ошибки. У других доминирует внеш­няя сторона: активные походы по врачам, целителям. Но ни у тех, ни у других нет главного: духовного анализа происшед­шего, желания исправить свою жизнь в связи с онтологиче­ским осмыслением болезни.

Известно, что человек чаще приходит в Церковь в горе и болезни, чем в радости и здоровье. Закосневшие в грехов­ной жизни люди порой серьезно задумываются над вечными ценностями только во время тяжкого недуга.

 

Великий хирург Н.И. Пирогов колебался в выборе между атеизмом и пантеизмом, и только постигшая его болезнь "послужила толчком для того внутреннего поворота, который уже созре­вал в его душе. В нем пробудились религиозно-церковные настроения его детства. Пробудилась и вера в бессмертие".³⁹⁰

 

Подобных примеров множество. Но не всех болезнь отрезвляет и приводит в Церковь. Переступающие ее порог также ведомы разными причинами. Среди этих побудитель­ных мотивов можно назвать следующие.

Часть людей приходят в храмы и даже приступают к Таинствам неосознанно, в силу традиций, или по чьей-то подсказке. Они надеются: "А вдруг поможет?" Они порой и не знают, в каком месте должно стать лучше, поскольку не отделяют симптомы заболеваний от своего душевного со­стояния, общего "разлада" жизни, неустроенности и собст­венной греховности.

Огромная масса людей приходит в Церковь "исцеляться". Часто не с мольбой и просьбой, а с требовани­ем. Бытует мнение, что исцеление подается само собой, в об­мен на какие-нибудь внешние действия (ритуализация): по­ставил свечку, выпил святой воды, "сходил" к Причастию, итог — исцеление. Когда подобная схема не срабатывает, возникают досада и недоумение: "ходила — не помогает". В данном случае Церковь приравнивается к одному из вариан­тов целителей.

Еще одной причиной можно считать поиск утешения, психологической поддержки.

На этом стоит остановиться подробнее. С целью пси­хологической реабилитации в Церковь, а точнее к священни­ку или в общину, приходят довольно часто. Расхожей фразой стало сравнение священника с психотерапевтом в рясе.

Действительно, болезнь ставит перед человеком много проблем, обостряет его переживания и чувства. Большую роль играют так называемые преморбидные черты личности (то есть особенности характера и мировоззрения, существо­вавшие до болезни). Всегда есть место для влияния самой болезни на характер реагирования на нее, включение челове­ка в процесс лечения, поиск средств помощи. При этом отме­чено, что типичность реакции на заболевание "зависит от параметров болезни в такой же мере, как и от индивидуаль­но-психологических особенностей человека".³⁹¹

Приходилось встречать больных, которые до болезни легкомысленно относились к возможности впасть в недуг, презирая больных, считая их самих виновными в своем забо­левании. Столь характерная для современного мира тенден­ция к отчуждению не минула и среду православных прихо­дов. И в церковных общинах встречаются ситуации, когда больной человек, требующий помощи, хотя бы словом, уте­шением, вызывает реакцию отторжения. Вместо христиан­ского подхода — принять человека с любовью таким, каков он есть, в единстве с болезнью и другими недостатками, на­чинается процесс рационального анализа, облекаемый в цитаты из Священного Писания и книг Святых Отцов. Подоб­ные ситуации напоминают историю с ветхозаветным Иовом.

Как известно, друзья Иова, дошедшего до крайности в своих мучениях, необъяснимых для него самого, вместо со­страдания предложили ему ряд своих выкладок, почему он мог так пострадать. Наши современники, искушенные в на­родных методах лечения, начитавшиеся журналов и книг ти­па "Помоги себе сам", готовы предложить множество рецеп­тов и снадобий, и даже церковных "методов" лечения, но без соучастия и сострадания. "Уж коль заболел, значит, вино­ват", — мыслим мы о своих ближних, но только когда это касается других, а не нас самих.

"Погибал ли кто невинный, и где праведные были иско­реняемы!" — рассуждает фарисей по духу Елифаз Фемани-гянин (Иов. 4, 7). "Неужели Бог извращает суд и Вседержи­тель превращает правду?" — вторит ему Вилдад Савхеянин (Иов. 8, 3). Но Иов, обличая их, отвечает: "Жалкие утешите­ли все вы" (Иов. 16, 2).

Наш современник старец Иосиф Исихаст советует: "Ты же смотри, не презирай ни одного из малых уничиженных и больных мира сего, ибо это презрение и обида с твоей сто­роны не останавливаются на этих несчастных, а поднима­ются от них к лику Творца и Создателя, образ Которого они носят. И весьма удивишься в тот день, если увидишь, что Святый Дух Божий упокоевается больше в них, чем в твоем собственном сердце".³⁹²

 

Особенности xaрактера и отношение к болезни

Глубоко христианская черта — подавать всем боль­ным любовь, при этом не выставляя свои собственные скорби на обозрение. "Не проси в скорби твоей утешения от людей, чтобы утешиться от Бога", — утверждает подвижник Ио­сиф Исихаст.³⁹³

"Профессиональных" жалобщиков немало приходит в Церковь. Они прекрасно адаптируются в ней вместе с буке­том своих болезней, не помышляя о духовном росте. Встре­чающиеся за порогом Церкви типы реагирования на болезнь можно, с учетом некоторых особенностей, встретить и внут­ри нее. Чем меньше включен человек в подлинную духовную традицию, тем более отчетливо проявляются его психопато­логические черты. Войдя в духовную лечебницу, способную преобразить всю личность, человек может отвергнуть все предложенные средства, и выбрать лишь внешнюю, обрядо­вую сторону (Об обрядоверии см. подробнее наш очерк "Голос пессимиста" в данной книге.).

Из патологических типов психического реагирования, выделенных известным исследователем А.Е. Личко, рассмот­рим в интерьере приходской жизни несколько наиболее часто встречающихся и показательных.

Людей тревожного типа в Церковь может приводить поиск новых способов лечения и свежей информации. Ос­новные их черты — тревожность, мнительность, сосредото­ченность на своей болезни. Их мучает страх за будущее, опа­сение, что болезнь пришла надолго и существенно изменит привычный жизненный уклад. Болезнь, призванная изменить отношение больного к жизни, к себе самому, привести к пе­ресмотру ценностей, сама становится объектом особого внимания, центральной проблемой личности. Придя в Церковь, наряду с повышенным интересом к медицинской литературе и придирчивостью к лечебному персоналу, они проявляют особую требовательность к духовенству, прихожанам. Этот тип всегда желает поставить свою болезнь в центр внимания окружающих.

Ипохондрический тип также зациклен на своем заболе­вании. Его отличает большая демонстративность и сосредо­точенность на субъективных переживаниях.³⁹⁴ Такие люди ищут поддержки, морального участия. Им нужен вниматель­ный собеседник для подробного изложения своих симптомов. Здесь также налицо гипертрофированное самолюбие и эго­центризм. В любой беседе представители этого типа стремят­ся перевести разговор на свою болезнь. Они красочно описы­вают свои заболевания, акцентируя внимание на собственных переживаниях (это типично для людей истероидного склада). Резкое облегчение ипохондрик чувствует, когда его внима­тельно, с участием выслушивают.

Следует отметить, что сама по себе ипохондрия явле­ние не однородное, хотя все ее проявления имеют в основе чувство саможаления и страха перед неприятностями. Мно­гие боятся за свою жизнь: "А я не умру? А это не опасно? А вдруг у меня рак?" Страх смерти является одной из состав­ляющих так называемых панических атак. Здесь особенно ярко проявляет себя тотальный психологический диском­форт. Панические атаки часто обнаруживают себя дрожью, бледностью, блуждающими тонами в сердце, удушьем и т.п. При этом больной всегда находится в страхе перед возмож­ной смертью.

Другой же сосредоточен на здоровье вообще, предъяв­ляет неопределенные жалобы, боится любых болей, при по­явлении которых его охватывает суетливое желание обследоваться или срочно госпитализироваться. ³⁹⁵

Желание быть здоровым может перерасти в сверхцен­ное психологическое увлечение. Психологи называют это "паранойей здоровья".³⁹⁶

 

Железные нервы, здоровые почки,

Гимнастика, йога, трусца!

И так ежедневно. До ручки, до точки,

И так без конца до конца! —

Строки из песни В. Высоцкого.

 

таков девиз людей, фанатично преданных здоровому образу жизни.

Само по себе здоровье — дар Божий. Но иногда сред­ства его достижения сами становятся целью (Феномен сдвига мотива на цель.). Почему-то сре­ди фанатов здорового образа жизни нам чаще всего попада­лись люди надменные, выпячивающие свои способности, го­товые ежеминутно проповедовать оздоровительные методы и рассказывать о своих достижениях. Бездуховное коммуни­стическое общество в середине 80-х породило своеобразную реакцию — "уход в здоровье". Этот бум теперь хоть и лока­лизовался, но масштаб его все еще довольно велик. Он под­держивается хлынувшими с американского континента "фитнессами", "билдингами" и т.п.

Формирование у человека сверхценной идеи здоровья обусловлено глубокими духовными и психологическими проблемами. Чтобы заглушить голос совести, люди уходят на службу кумиру, идее, ритуалу, музыкальному идолу. А при­частность к какой-либо тайне и возможность стать "не как все" толкают вперед по этому пути. Уход в здоровье или в болезнь - одинаково вероятные варианты для духовно несо­стоятельного человека. Выбор зависит лишь от особенностей личности.

Вернемся к ипохондрии. Третий ее вид — "страх за свою красоту".³⁹⁷ Это и боязнь уродств, деформаций, и пани­ческий страх испортить цвет лица, набрать лишний вес. На этой почве процветает косметическая хирургия, которая по­началу имела своей задачей реконструкцию и пластику органов после травм, ожогов или же врожденных уродств. Теперь же косметические хирурги срезают лишний жир, подтягива­ют бюсты, вздергивают носики  (Иногда это доходит до абсурда. Так, утверждают, что стареющая актриса В.Комиссаржевская очень беспокоилась, как она выгля­деть на смертном одре и во гробе. Очень уж ей хотелось и тут покорять публику своей внешностью.).

Душевные метания перед лицом недуга обличают не просто слабого человека, но непознавшего свою слабость. Вместо твердой опоры на Промысл Божий — постоянные жалобы, желание угодить своему самолюбию. "Прежде всего — "познай самого себя", то есть узнай о себе самом, какой ты есть. Каков ты воистину, а не каков ты думаешь, что ты есть. С этим сознанием становишься мудрее всех людей, и в смирение приходишь..." — советует старец Иосиф Афонский.³⁹⁸

Нередко можно услышать о том, что человек, серьезно заболев, впадает в депрессию. И хотя существует прямая связь между частотой и выраженностью депрессий и тяже­стью заболевания, все же ведущее значение имеют личност­ные особенности. Психологами выделяется меланхолический тип реагирования. Он характеризуется удрученностью болезнью³⁹⁹, погруженностью в нее и неверием в выздоровление. Исход болезни видится в темных красках, присутствует не­доверие к врачам, методам лечения.

Портрет депрессивной личности мы нарисовали в очерке "Духовное руководство". Напомним, что нередко ис­ходом депрессии бывают попытки самоубийства. Тем более что современный мир предложил способы "безболезненного" ухода из жизни для тяжелых и безнадежных больных, из­вестные под названием эвтаназии и ятротаназии. При этом суицидальные попытки у депрессивных личностей значи­тельно отличаются от подобных же действий других психо­логических типов, например истероидов. Для последних воз­можность ухода из жизни служит лишь способом привлечь внимание к своей особе, вызвать сочувствие. По литературным данным, вероятность ухода из жизни в результате суи­цидальной попытки у депрессивных личностей примерно в 16 раз выше, чем у личностей с другими стилями.⁴⁰⁰

Глубоко верующему человеку присуща диалектическая (Мы имеем в виду закон единства и борьбы противоположностей.) черта, помогающая во многих сложных ситуациях. Чувство собственного недостоинства сочетается в нем с неизменной уверенностью в милосердии Божием и Его заступничестве: "Но и волос с головы вашей не пропадет " (Лк. 21, 18). Вера в Промысл Божий и чуткое, молитвенное отношение ко всему происходящему — лучшее лекарство от уныния и отчаяния. Вновь повторим, что человек с невоцерковленным сознанием склонен воспринимать болезнь как нечто инородное и спе­шит всеми средствами от нее освободиться. А если долго ни­чего не получается, в силу психологического механизма фру­страции ("крушение надежд") возникает раздражение, неве­рие в исцеление и даже нежелание дальше жить. Человек церковный, хотя и стремится к исцелению, старается извлечь максимум духовной пользы от посланной Богом болезни. Сам процесс лечения и хождения по врачам можно обратить себе на пользу, даже не получив выздоровления. Лечение может не помогать в телесном отношении, но "для души при­носит большую пользу, — во-первых, смиряет человека, а во-вторых, напоминает о будущей жизни и переходе в оную. И болезнь переносить составляет немалый труд".⁴⁰¹

Если смыслом существования считать не здоровье, а жизнь вечную, то и отношение к болезни и здоровью будет совсем иным. И то, и другое может помогать восходить к Царству Небесному. А если человек впадает в ужас от мысли, что недуг не позволит ему удовлетворить все желания плоти и вести "привычный" образ жизни, то это лишь обличает эго­центричные и эвдемонические мировоззренческие установки. Кстати, именно последние явно доминируют в наше время.

Наиболее частым типом реагирования на болезнь счи­тается неврастенический.  Это состояние  определяют как "раздражительная слабость". Точнее, это раздраженное само­любие в сочетании с духовной пассивностью. При любых трудностях типичной реакцией является желание поныть, пожаловаться, найти сочувствие. Когда агрессия выходит на­ружу, она изливается на первого попавшегося, но более всего страдают близкие. Доминирующим свойством неврастении можно считать нетерпеливость. На ней базируются повы­шенная требовательность к окружающим, вспышки гнева. Все это может заканчиваться осознанием своих ошибок и раскаянием. Налицо противоречивость черт характера. С точки зрения аскетики, эти люди способны мыслить критиче­ски в отношении себя, сознают свои ошибки. Но если их сис­тема ценностей далека от евангельской, раскаяние (не путать с покаянием!) возникает по пустяковым поводам. Мотивы переживаний здесь самые банальные: "Я так плохо выглядел в этой ситуации! Что подумают люди!" Раскаиваясь в при­ступах гнева, они осуждают себя не за совершенный грех, а за то, что высказали свои претензии слишком резко. При этом они продолжать считать себя правыми по существу, достойными жалости и особого внимания.

Если человек застревает в таком состоянии, то его са­моугрызения приводят к глубокой невротизации. Говоря о "поиске смыслов" личности, мотивации поступков, отметим, что у людей невротизированных, особенно у неврастеников, преобладает внешний уровень мотивации. Они зависимы от мнения окружающих, конформны, тщательно следят за своим поведением: вызывает ли оно одобрение круга знакомых. Все это создает постоянный тревожный фон. Только в процессе духовного роста происходит постепенный перенос целей в область нравственно-религиозную.

Многие подвижники утверждали, что телесные страда­ния переносятся легче, чем муки сердца, терзаемого грехом, чувствующего свою неспособность устоять перед искушени­ем.⁴⁰² Афонский схимник Панкратий говорил: "Поверь, что я согласен сгнить всем телом, только молюсь Богу, чтобы из­бавил меня от сердечных страданий, потому что они невы-носимы".⁴⁰³. Современному человеку трудно это понять, по­скольку он далек от такого обостренного чувства греха. Но и в наше время бывает, что на болезнь накладывается глубокий внутренний кризис. Тогда такому человеку душевный пла­стырь будет дороже любых лекарств. А если ослабеет душа, то и в легкой болезни не найдешь покоя.

Крайним вариантом болезненного самолюбия можно считать эгоцентрический тип реагирования. Здесь налицо обостренное желание выставить напоказ свои страдания и завладеть вниманием близких.⁴⁰⁴ Этот тип реагирования бли­же всего истероидным личностям. Они разыгрывают целые спектакли, аггравируют (Аггравируют - здесь: преувеличивают.) тяжесть симптомов. Жалобы они описывают красочно, эмоционально. Терпеливое перенесе­ние болезни чаще всего лежит именно в психологической плоскости и не является сверхсложной задачей. По естеству человеческому — терпеть болезни, а сверх естества — благо­дарить за нее Бога. Поэтому важно то, как наша психика при­спосабливается к новым внутренним и внешним условиям. Человек, надеющийся только на Бога, готов к любым поворо­там жизни. А ригидность (Т.е. негибкость.) установок, особенно эгоцентриче­ских, создает много неразрешимых проблем для личности.

Сложившиеся условия, болезни и скорби призваны подтолкнуть нас к изменению жизни и своего внутреннего мира. Если мы сопротивляемся этому, то создаем внутридушевный конфликт. Надо чутко прислушаться, к чему зовут нас посланные от Бога обстоятельства.⁴⁰⁵

Предпринятое рассмотрение некоторых типов взаимо­действия человека и телесного недуга, естественно, не охва­тывает всех известных психологии вариантов. Мы и не ста­вили себе такую задачу, а пытались показать связь патопси­хологических черт человека с греховностью его природы в применении к конкретной проблемной ситуации — болезни.

 

На пороге смерти

Мирное сосуществование человеческой души с грехом невозможно. Кто-то должен победить в борьбе. Боевые дей­ствия не прекращаются никогда. Один из соперников насту­пает, другой обороняется. И если порой мы желаем переми­рия и отдыха, то страсти, гнездящиеся в душе, неутомимы, поскольку духи злобы поднебесные не знают усталости. На решительное и бескомпромиссное сражение с грехом всегда были способны единицы. Особенно таковых мало в наше время. Об этом свидетельствуют христианские подвижники древности и наши современники, обладающие высоким ду­ховным авторитетом. Они ясно указывают, что без помощи Божией благодати всякая борьба с грехом обречена на пора­жение. А современный человек слишком самонадеян, влюб­лен в себя, поражен явной и скрытой гордыней, чтобы пре­дать себя в руки Промысла Божьего, признавая собственное ничтожество.

Добро и зло перемешаны в человеке столь тесно, что порой их трудно опознать и отделить друг от друга. Мы не видим истинного положения своей души и всего ее греховно­го пространства по трем причинам: во-первых, по своей не­способности; во-вторых, по нежеланию; и, в-третьих, по ми­лосердию Божию. Если бы мы увидели всю грязь своей ду­ши, то, скорее всего, впали бы в уныние. По слову свт. Фила­рета Московского, "душу свою человек не до глубины ви­дит".⁴⁰⁶ "Если бы Господь открыл до дна твою душу, то, может быть, ты отчаялась бы", — пишет игумен Никон (Воробьев) духовной дочери.⁴⁰⁷

В других очерках мы говорили, что грех закабаляет и усыпляет душу, как дурманное зелье, делая человека неспо­собным распознать страсть и что-либо предпринять. Нежелание, лень и уныние — тоже постоянные наши спутники. Они овладевают душой и расслабляют ее.

Нередко встречается ситуация, когда, отвоевав у стра­стей часть своей души, отказавшись от многих грехов и при­учив себя к положительным навыкам (скажем, внешнему по­сту (Мы имеем в виду ограничения в пище, отказ от светских увеселе­ний и другие чисто внешние моменты, в отличие от внутренней духовной работы.), ежедневному молитвенному правилу и т.п.), христианин позволяет жить в своей души многим незначительным, на его взгляд, грехам. Тогда расслабленную душу, потерявшую внутренний огонь, осаждают ставшие жестокими некогда "мелкие" страсти, в проломы и дыры вторгаются давно забы­тые и еще невиданные грехи. "Апокалипсисом мелкого гре­ха" назвал подобную ситуацию архиепископ Иоанн (Шаховской). Человек ввергается в мрачную бездну. Пова­лявшись в лужах и канавах, расточив все имение (ср. Лк. 15, 13), душа начинает стонать от тихого, но неумолимого голоса совести, требующего признать падения и раскаяться. Тут-то восстает доселе молчавшее покаянное чувство, и душа воз­вращается в объятия Отчие. Шаг за шагом отвоевывается за­конное пространство... Но вот — долгожданный мир восста­новлен. Что же дальше? Мы подходим к Рубикону, разде­ляющему духовное от мирского (точнее, бесовского) (ср. Иак. 3, 15), и останавливаемся, оставляя жить и действовать врагов — "младенцев вавилонских" (Пс. 136, 9).

Рубикон, означенный нами, в православной аскетике носит имя Покаяния. "Покаяние — это грань, лежащая ме­жду грехом и свободой... Покаяние является подлинным из­менением души и притом изменением всецелым и динамиче­ски развивающимся ".⁴⁰⁸

На практике это динамическое развитие заметить почти невозможно. Не всякое раскаяние, как мы пытались показать выше, есть покаяние. Выходит, мы служим двум господам (ср. Мф.  6, 24), как бы разделяя свою волю и мысли.

"Личность грешника расщеплена надвое: одна личность в нем — идеальная, духовная, желающая праведности; другая — реальная, плотская, погрязшая в грехах.⁴⁰⁹ И как собрать свою личность воедино? Ведь истинное покаяние соверша­ется только под действием свободной воли, а у грешника она порабощена грехом. Эпизодические раскаяния никого не должны вводить в заблуждение. Покаяние должно стать "самоопределением в свободе".⁴¹⁰

Перерождение и изменение человека может произойти под воздействием мощного внешнего фактора, помноженно­го на внутренние чувства, но может и не сопровождаться раскаянием. Под влиянием тяжелой болезни человек может круто изменить взгляды на жизнь, стать лучше и добрее, но подлинного преображения при этом может и не быть. У героя Ф.М. Достоевского Раскольникова произошло "перерождение" без покаяния, когда он глядел на ослепи­тельную степь.⁴¹¹

 

Один наш знакомый после тяжелейшей ав­томобильной аварии перенес клиническую смерть. Это сильно отразилось на его мировоззрении. По его же признанию, он стал добрее к людям, мате­риальные интересы отодвинулись на задний план, сквозь пелену суеты более отчетливо стали про­глядывать вечные ценности. Тем не менее, полного преображения души, сопровождающегося приходом к Богу, заметно не было. Надеемся, что в остав­шееся время земной жизни этот путь будет прой­ден: недаром же Господь продлил его дни.

 

Творцом устроено так, что даже малые дела и помыслы значимы для духовной жизни (Вспомним луковичку в "Братьях Карамазовых" Ф.М. Достоевско­го.). А сокровенные душевные движения на весах Вечности могут перевесить "крупные" по­ступки.

"Человек не обречен на небытие и уничтожение; он призван к преодолению стихии земного существования и к вечной жизни, в которой приобретает безусловное оправда­ние и смысл весь пройденный им жизненный путь".⁴¹² И если важен весь жизненный путь со всеми "мелочами", тем более важен последний отрезок жизни, поскольку "В чем застану, в том и сужу", - говорит нам Господь.

Как правило, смертельная болезнь приходит к человеку в пожилом возрасте. Обычно у перешагнувшего семидесяти­летний рубеж такой недуг воспринимается как нечто долж­ное. Но если тяжелое заболевание поражает человека более молодого, отношение к недугу будет совсем иным.

Вероятность летального (Т.е. смертельного.) исхода — один из основных параметров, оцениваемых больным при постановке ему диаг­ноза. Следовательно, возможная смерть и будет являться тем глобальным фактором, который заставляет человека пере­оценить все свои жизненные достижения, иначе взглянуть на итоги пройденного пути. Все, что радовало и интересовало раньше, становится незначительным, скучным и пошлым, потрясая своей пустотой. "В лесу жечь костер — не хочется. Оказаться в Париже не хочется. Все осталось там, где-то, опустился занавес, и я очутился по эту сторону... Ничего больше не хочется, как только лечь, закрыть глаза и лежать ни о чем не думая", — так говорит герой В.Солоухина, уз­навший о своей неизлечимой болезни⁴¹³.

Часто первой реакцией на такое известие бывает со­стояние, близкое к оцепенению. Находящиеся в постоянном движении воля и чувства застывают в параличе на некоторое время, не зная, куда же двигаться.

 

Мужчина средних лет рассказывал нам, что первой реакцией на известие о тяжелом заболева­нии крови у него было состояние, похожее на ана­биоз. На некоторое время, порядка двух дней, в душе образовалась необычная пустота. Пропал ин­терес ко всему, но где-то глубоко в душе соверша­лась работа, не контролируемая сознанием. Как образно выразился сам человек, это совесть выбиралась из завалов и нагромождений, чтобы возвы­сить свой голос. Далее последовала уже мысли­тельная работа, сопровождаемая чувством тоски, холода и одиночества. Побуждаемый голосом со­вести и верой, человек сделал правильные выво­ды, поборол свой страх и начал осознанно гото­виться к смерти. Он признавал, что, хотя считал се­бя верующим, но всю жизнь провел в суете, редко бывая в храме, не прибегая к Таинствам. Пред­смертная болезнь приоткрыла суть всех вещей в мире, оставляя главное и безжалостно отметая второстепенное.

Один протестантский автор, перенесший тяжелейшую болезнь и терминальное состояние, впоследствии утверждал, что время недуга было счастливейшим временем его жизни. Исчезли мелкие заботы, амбиции, суетные желания, поиск славы и почета. Каждый день был наполнен духовной радо­стью.⁴¹⁴ Православный христианин, имеющий доступ к бога­тейшим сокровищам даров Церкви, тем более может обрести источник сил и совершить Восхождение, поскольку в рамках христианского миропонимания "смерть — это дверь в про­странство вечности. Смертельная болезнь — это чрезвы­чайно значимое событие в жизни, это подготовка к смерти и смирение со смертью, это покаяние и шанс вымолить гре­хи, это углубление в себя, это интенсивная духовная и мо­литвенная работа, это выход души в определенное качест                                                        венное состояние, которое фиксируется в вечности .

Серьезным препятствием для человека в подобной си­туации бывает привычка к комфортному сосуществованию со страстями и теплохладность. Таким людям труднее моби­лизовать все силы даже на последнем отрезке жизни, не раз­мениваясь на жалобы и саможаление.

 

Без права на ошибку

Предсмертная болезнь — распутие, на которое выходит человек. Тут он должен выбрать правильный путь, и права на ошибку у него нет.

 

Известен случай, когда тяжелая предсмерт­ная болезнь, сопровождаемая мучительными фи­зическими страданиями, укорами совести, страхом смерти, привела к глубокому покаянию одного из самых ревностных советских атеистов, принимав­шего участие в убийстве священнослужителей и разрушении храмов. Он вызвал в больницу Свя­тейшего Патриарха Алексия I и в течение двух ча­сов исповедовал свои злодеяния.⁴¹⁶

 

Для тех, кто сохранил веру, но слабо воплотил ее в жизнь, это распутие позволяет сосредоточить все духовные силы в стремлении к Богу. "Пребывая в вере во Христа, в смиренном уповании на беспредельную благость Божию, че­ловек в последний решающий момент жизни становится открыт для вечности и достигает переживания такого внутреннего величия и мира, которыми освящается вся его минувшая, сознательная жизнь''.⁴¹⁷

Покаяние должно подействовать на одно из неотъем­лемых свойств человека — страх перед смертью, преобразив его в подлинно христианский страх смертный. Даже многие светские психологи отмечали, что страх является неотъемле­мым качеством душевной жизни человека. "Надежда на воз­можность прожить без страха является иллюзией, он со­держится в нашем существовании и является отражением нашей зависимости и нашего знания о неизбежности смер­ти", — пишет немецкий психиатр Ф.Риман.⁴¹⁸

Страх смертный является не душевным, но духовным качеством человека, преображенным свойством его падшей природы.   Его   свойства   необыкновенны   и   спасительны.

"Посвящение себя Богу и любви, исследование законов приро­ды, аскетический образ жизни и философские познания едва ли устраняют страх, но помогают его переносить и, мо­жет быть, делают более плодотворным наше развитие' '.⁴¹⁹

Данное описание, конечно, схематично. В жизни все бывает сложнее, с падениями, отступлениями, непонимани­ем, внутренним и внешним протестом. И если, по мнению практических психологов, "проблема переживания человеком жизненных неудач, конфликтов, кризисов остается в психо­логии "terra incognita", а многие ее важнейшие составляю­щие не разработаны даже на уровне гипотез"⁴²⁰ то тем важ­нее принятие четких установок православной аскетики, ос­вещающей эти темные коридоры.

В указанной ситуации психология переживания должна подчиниться духовным целям, поскольку времени на "раскачку" не отпущено. И если человек следует влечениям своей неустроенной души, то в комплексе с психической и физической астенией  (Т.е. истощением.), всегда вызываемой глубоким недугом, это приведет к нарастанию разрушительных тенденций. Ас­тению вызывают такие факторы, как прием токсических пре­паратов, оперативное вмешательство, интоксикация. Прояв­ляется она слабостью, повышенной утомляемостью, угнете­нием настроения. Само по себе это состояние не играет ре­шающей роли в возникновении душевного кризиса. Но если человек следует греховным влечениям, то в комплексе с ас­тенией разрушительные тенденции нарастают в геометриче­ской прогрессии. Некоторые люди в такой ситуации стано­вятся деспотами для окружающих, тираня их своими капри­зами, другие обращают агрессию внутрь. Иногда возникает, точнее, предлагается врагом нашего спасения, мысль о само­убийстве.

Стадии, которые проходит человек, узнавший о смер­тельном недуге, описаны в классической литературе (Е.Кюблер-Росс):

 

1. Отрицание.

2. Протест.

3. Просьба об отсрочке.

4. Депрессия.

5. Принятие.

 

Как отмечает исследователь, эти фазы в неизменном виде могут быть применимы лишь к неверующему челове­ку.⁴²¹ Но если в классическую схему вторгается глубокая ду­ховная работа (или она уже проделана в течение жизни), все подобные построения окажутся неверными. Человек, кото­рый в полную грудь дышит живительным воздухом Право­славия, не вписывается в условные рамки, ибо "на таковых нет закона" (Гал. 5, 23).

Для того, кто внутренне решился преодолеть кризис, выйти из него (в жизнь или в вечность) в ином духовном ка­честве, можно предположить иную схему.

Первый этап — приведение реальности внешней в со­ответствие с реальностью внутренней: "да, я тяжело болен, да, я грешен".

Второй этап — рождение в душе чувства смирения со всем происходящим и одновременно нарастание активного противодействия греху. Именно на этом этапе человек дол­жен найти твердую опору в Боге, наполнить жизнь новым смыслом. На этом же этапе нужно сформировать новую, при­емлемую модель поведения в оставшееся время жизни с уче­том отпущенных физических возможностей. Душевной жиз­ни также надо отдать должное, при этом четко определив, от чего стоит отказаться. Многие врачи могут привести приме­ры, когда инвалидизация стимулировала раскрытие внутрен­него мира. Порой человек, лишенный ног или зрения, стано­вился центром гармоничных семейных или коллективных отношений.

Удивительно, но реакция резкого неприятия тяжелой болезни характерна для тех людей, которые всю жизнь люби­ли болеть: понемногу, с пользой для себя, как бы играючи. Но, попав в экстремальную ситуацию, они испытывают ужас и страх. Лицо смерти и страдания для них незнакомы.

Здесь важно влияние на семейную, сексуальную сферы, а также на господствующие интересы и развлечения. Совре­менная "цивилизация досуга" порождает уродливые явления.

 

Нам приходилось общаться с заядлым фи­лателистом, стремительно терявшим зрение в ре­зультате неоперабельной глаукомы. Он впал в де­прессию с мыслями о самоубийстве, поскольку бо­лезнь отнимала у него самое, как ему казалось, главное: возможность видеть и коллекционировать марки, которые превратились для него в идола. Пе­ревести внутренний взор со своего хобби на участь в вечности ему не хотелось. Марки стали сверхцен­ным миром, затмевающим мысли о спасении. И не­возможность жить в мире своих интересов вызыва­ла реакцию отторжения от жизни.

 

Как видим, для возникновения аутоагрессии уже была подготовлена почва: отсутствие духовных ценностей и сверхценное психологическое увлечение (филателия).

В психологии известен принцип: нереализованная внутренняя потребность усиливается, вызывая напряжение. Не умея решить эту проблему иначе, некоторые философы утверждали, что лучший способ избавиться от желания — удовлетворить его. Православная аскетика знает и другие способы работы с желаниями: во-первых, отсечение (если они греховны), и преображение (если они естественны, но имеют несоразмерную величину или неверную направлен­ность).⁴²² Человек, не знакомый со смирением, каждое огра­ничение своей жизнедеятельности встречает протестом. У него может возникнуть парадоксальная реакция: повышенная потребность в том, чего нельзя (необоснованная гиперболи­зация). Психотерапевт А.Полеев описывает людей, которые стремились во что бы то ни стало таскать тяжести после one-рации. Иначе они ощущали себя неполноценными. Другие специально нарушали диету после резекции (частичного уда­ления) желудка, чтобы быть "как все".⁴²³

Деструктивные (Т.е. разрушительные.) тенденции особенно характерны для людей, всю жизнь стремившихся к комфорту (хотя чаще все­го это не роскошь, а именно состояние некоей теплохладности, "ни нашим, ни вашим").

И тогда не только вероятность летального исхода муча­ет человека. Осознание того, что в оставшиеся дни земной жизни существует высокая вероятность испытывать боль, быть прикованным к постели, фактически став инвалидом, проводить длительное лечение, возможно, согласиться на операцию, приводит человека в замешательство.

Пришло время задать набивший оскомину вопрос: го­ворить ли умирающему правду о его состоянии?

 

Врач-хирург, долго корпевший над непонят­ным больным, заподозрил у него онкологическую патологию. Настоял на биопсии (Биопсия — прижизненное взятие ткани для исследования.)и с нетерпением ждал результата. Когда он узнал, что его догадки подтвердились, он прямо-таки с радостью ворвался в палату к своему пациенту с сообщением: "У Вас рак!"

 

Что ж, этого врача можно понять: перед ним интерес­ный случай из практики, сложный диагноз, который удалось разгадать. Однако подобный восторг в присутствии больного, мягко говоря, был неуместен. Мы приводим этот случай, чтобы высветить одну из крайностей в решении этого вопро­са. Другая крайность — обман больного, упрямое желание пощадить его чувства из гуманистических соображений. Но истина, как всегда, посредине. Обманывать больного, скры­вать его положение является грехом для врача и окружаю­щих. Но ни один больной не похож на другого, и каждого надо прочувствовать.

Митр. Антоний (Блум), который был военным хирур­гом и видел очень много смертей, считает, что предупредить человека о предстоящей смерти можно только после подго­товки: "Сказать человеку: "Друг мой, над тобой висит смерть" — значит, что ты с ним должен пройти этот путь, это уже ваше общее... Сказать: "Ты умираешь, но смерть не конец, а начало " - можно очень зрелому человеку. Но что можно сделать — это постепенно готовить челове­ка к тому, что смерть перед каждым из нас лежит, поде­литься с ним чем-то, что может его укрепить ".⁴²⁴

Изучение психологии показывает, что сам заболевший редко теряет надежду, но при этом чрезвычайно сильно зави­сит от окружения и внешних обстоятельств.⁴²⁵ Врач должен чувствовать горе больного и родственников, однако "умирание" с каждым пациентом и сентиментальность со­кращают жизнь самому доктору. Христианское врачевание придерживается золотой середины: с одной стороны, дистан­цироваться, отстраняться от больного, ибо невозможно пода­рить свою жизнь тому, чья жизнь в руках Божиих; а с другой стороны — быть рядом, чтобы помочь принять трагическую неизбежность болезни или смерти".⁴²⁶

Врач-онколог восклицает в статье по медицинской эти­ке: "Наши русские больницы не созрели для правды, а мы -русские доктора - не были выучены для высокой миссии го­ворить правду, мы не были готовы ".⁴²⁷ Этот же автор приво­дит несколько случаев, как московские "светила" откровенно обманывали приехавших из провинции пациентов, убеждая в отсутствии онкозаболеваний, оказывая медвежью услугу са­мим больным и ставя в неудобное положение медиков на местах.

Поддержка близких, участие врача, медицинского пер­сонала - чуть ли не единственный способ борьбы с явлением под названием "госпитализм". За этим термином подразуме­вают широкий круг изменений человеческой психики непа­тологического свойства, связанных с длительным пребыва­нием больного в стационаре. Находясь в больнице, человек оказывается на длительное время в условиях ограниченного пространства, сниженной нагрузки, вне привычных лиц и условий.

Действительно, лечение как одно из средств спасения души должно оказывать благотворное влияние и помочь смириться с неблагоприятным исходом. Тут особенно важен внутренний мир человека, его вера и доверие к Богу. "При страданиях чаще всего просыпается совесть грешника и то­гда она в них находит успокоение".⁴²⁸ Поэтому не следует забывать, "что нередко и болезни, и страдания — наивысшая милость, оказанная нам, и человек, претерпевший болезнь покорно и с благодарением, будет в Царствии Небесном бла­годарить за нее Бога, как за самую высшую награду".⁴²⁹ Ма­ло у кого из современных людей найдется в душе та степень доверия к Богу и преданности Его воле, которая позволит не искать поддержки извне. Поэтому практически любому больному необходима элементарная психологическая по­мощь, такт и чутье со стороны окружающих, чтобы, по слову академика А.А. Кассирского, "не ушибить" больного неумело или не вовремя высказанной правдой о болезни.⁴³⁰

В современном мире существует тенденция "изгнать" смерть и страдания из своего сознания. Заболел - в больницу, там же многие и заканчивают жизнь. Нередко тело умершего не лежит в доме, "родные его не видят, с ним не остаются и не прощаются. На кладбище ходят все реже ".⁴³¹

Известно, что в США хорошо поставлена психологиче­ская реабилитация инвалидов, тяжело больных и умираю­щих, прекрасно организован досуг. Но существует опасность подмены духовных потребностей легко доступной сферой потребления душевно-телесных благ. Цивилизация потреб­ления и досуга порабощает человека, делая его слугой своих ценностей, и даже на пороге смерти эти щупальца мертвой хваткой держат свою жертву.

Православная аскетика и психология, не сбрасывая со счетов душевную поддержку, настраивает на подлинно зна­чимые цели земного пути человека. Проведя всю жизнь с

ориентацией на мнимые блага, порой и перед смертью труд­но восстановить цели своего существования "в плане его ис­тинного и вечного предназначения"^{4 32} И все же это время как нельзя больше подходит для того, чтобы задуматься о вечно­сти.

"Мы, здоровые, довольно далеко отстоим от Бога, а обреченные на смерть люди к Нему очень близко. Каждый раз, когда вы приходите к постели больного, помните: мы просто не видим,   что на этой же самой койке сидит Бог ." ⁴³³

Физическая боль может уходить на второй план на фо­не глубоких душевных страданий, и этому есть много жиз­ненных примеров.

Реакция "отрицания, приуменьшения тяжести своего состояния, анозогнозия, убежденность, что диагноз являет­ся ошибочным" ⁴³⁴ описана у большинства исследователей как первый ответ человека на известие о неизлечимой болез­ни. И действительно, из эвдемонической культуры, где на­слаждение признается смыслом и целью, изгнана мысль о вечности. "Сведение всего смысла жизни к обыденному уров­ню означает, что личность перестает расти духовно и раз­виваться".⁴³⁵ И если человек не обретет незадолго до смерти смысла своего бытия, потом гложет быть уже слишком позд­но. Если же на последний отрезок жизни накладывается тя­желое заболевание, несущее моральные и физические стра­дания, то это скорее является милостью Божией, которую человек должен максимально использовать. Но идолы, кото­рым он служил всю жизнь, жестоко сопротивляются, гипер­трофированное желание иметь и обладать требует себе по­клонения.

Альтернативой желанию "иметь" является принцип "быть".⁴³⁶ Следовательно, стремление личности к комфорту и наслаждению может стать отказом от пути духовного ста­новления. Это и есть пространный путь, ведущий в погибель (см. Мф. 7, 13).Возможно, за чертой жизни это самое желание "иметь" будет терзать душу, не находя удовлетворения, становясь для нераскаянного грешника "огнем неугасимым" (ср. Мк. 9, 43). Привыкший конформно (Конформно - т.е. безоглядно следуя чужому мнению.) реагировать на все жизненные си­туации человек перед лицом смерти становится перед выбо­ром, да еще и в условиях максимальной телесной несвободы, порождаемой болезнью. Отсюда и вытекает чувство бурного протеста, неприятия известия о смертельном недуге.

Все это и является причиной проявления агрессивно­сти. Как уже отмечалось ранее, агрессия может быть явной, направленной вовне, на окружающих, и скрытой, обращен­ной внутрь себя. Последнее в каком-то смысле еще опаснее, поскольку может привести к суицидальным (Т.е. попыткам самоубийства.)попыткам. Бо­лезнь может активизировать агрессию, к которой человек был склонен всю жизнь. Чаще за бурным чувством протеста скрывается внутренняя неуверенность, отсутствие прочной жизненной "опоры", мировоззренческий вакуум.⁴³⁷

Верующий человек, по завету Святых Отцов, должен рассматривать все возможные варианты своей судьбы, быть нравственно и психологически готовым к любым ее поворо­там. Неприятное известие хотя и потрясет его, но не вызовет бурю в стакане воды, поскольку его смирение не отменяет активной позиции к внешнему миру, а лишь гармонизирует отношения. Для него осознана необходимость в последний раз погрузиться в глубины своей души. Этот путь он прохо­дил много раз. Теперь, в оставшиеся месяцы или дни, пред­стоит более глубокое исследование своего внутреннего мира, сопровождаемое сугубым покаянием.

Для верующего нехарактерно чувство протеста перед совершающейся волей Божией. Большинство же представи­телей "цивилизованного" мира исполнены страхом перед не­известностью.

В клинической практике у психически здоровых людей аутоагрессивное поведение встречается чаще всего при нали­чии длительного и выраженного болевого синдрома. Но мыс­ли о самоубийстве могут приходить не только на основе эгоистических мотивов: "мне плохо, поэтому мне лучше уме­реть". Выделяют и альтруистический тип суицидального по­ведения.⁴³⁸ Уйти из жизни пытаются и "для блага семьи", или по другим мнимым мотивам "общественного блага". Искуси­тель может подсунуть самые красивые формулировки: "обуза для родных", "чтобы дети не видели, как я мучаюсь"... При этом напрочь игнорируется участь собственной души в веч­ности.

Об эвтаназии мы писали довольно подробно в нашей книге "О небесном и земном".⁴³⁹ Но тема эта достаточно ак­туальна, и мы продолжаем ее развитие. Напомним, что тер­мин "эвтаназия", или "эутаназия", ввел английский философ Фрэнсис Бэкон (1561-1626) для обозначения легкой, безбо­лезненной смерти. Современные юристы толкуют этот тер­мин как удовлетворение просьбы больного об ускорении его смерти какими-либо действиями и средствами, в том числе прекращением искусственных мер по поддержанию жизни. В связи с этим различают активную и пассивную эвтаназию. За время существования эта проблема породила два неприми­римых лагеря: сторонников и противников эвтаназии. Обе стороны аргументируют свою позицию прежде всего сооб­ражениями морали. Однако противники стоят на позиции христианства, а сторонники руководствуются гуманистиче­скими соображениями. Напомним один из главных принци­пов гуманизма: только жизнь есть благо, страдания же долж­ны пресечься смертью, по возможности легкой. Сам термин "легкая смерть" использован в "Декларации об эвтаназии" от 5.05.1980. В ней сторонники этого "метода" снимают маску, прямо заявляя о том, что эвтаназия - убийство с помощью безболезненного метода для избежания трудностей жизни, которая считается "нечеловеческой" или "недостойной чело-века".⁴⁴⁰Следует дать себе отчет, что Православная Церковь не призывает к продлению жизни человека всеми методами, пусть даже в ущерб его сознанию и человеческому облику. Митр. Антоний (Блум) говорит: "Да, жизнь - высшая цен­ность, но является ли жизнью простое ее дление? Да, для христианина смерть - последний враг, которого надо побе­дить, но является ли победой над смертью простое под­держание жизни в ком-то, в ком ее не осталось? " ⁴⁴¹ Право­славный христианин хочет, чтобы смерть постигла его тогда, когда он обратился к Богу, покаялся, пролил слезы, принял Таинства. В связи с этим поддержание биологической смерти имеет мало ценности. Но и прерывать ее искусственно - тя­желый грех, рассматриваемый как убийство или самоубийст­во.

Результаты опроса онкологических больных, онкологов и рядового населения об их отношении к эвтаназии внушают опасения, что "в случае узаконивания эвтаназии... врачи-онкологи и интернисты, которые традиционно не имеют достаточных знаний о диагностике и терапии депрессий, могут соглашаться помочь больному расстаться с жизнью даже в тех случаях, когда больной... нуждается в лечении депрессии и не способен адекватно оценивать ситуацию ".⁴⁴²

У тяжелобольных людей самоубийство почти никогда не бывает целью, как скажем, у Кириллова в "Бесах" Ф.М Достоевского. Чаще всего это средство, "обслуживающее иной, вышестоящий мотив, причем не смертельный, а вполне жизненный. Парадокс самоубийства заключается в том, что прекращение жизни наполняется для самоубийцы моралъно-психологическим смыслом .⁴⁴³

Выделяют четыре основных фактора, имеющих значе­ние для решения вопроса о прекращении жизни больного, находящегося в терминальном состоянии: наличие у больно­го упорных, непереносимых болей, трудностей в самообслу­живании, чувства бессмысленности продолжения жизни, пе­реживания по поводу того, что он — тяжелое бремя для всей семьи.⁴⁴⁴ Проводившиеся американскими врачами исследования показали, что на отношение к эвтаназии значительно влияет вероисповедание больного. Неприемлемой при любых условиях эвтаназию считали респонденты (Опрашиваемые) христианского вероисповедания.⁴⁴⁵ У них же значительно ниже процент вы­явленных депрессий при тяжелых заболеваниях, наличие де­прессии — мощный провоцирующий фактор для сведения счетов с жизнью.

Мнение Русской Православной Церкви по отношению к эватаназии высказано на Юбилейном Архиерейском Собо­ре: "Церковь, оставаясь верной соблюдению заповеди Божи­ей "не убивай " (Исх. 20, 13), не может признать нравствен­но приемлемыми распространенные ныне в светском обще­стве попытки легализации так называемой эвтаназии, то есть намеренного умерщвления безнадежно больных (в том числе по их желанию)... Таким образом, эвтаназия является формой убийства или самоубийства".⁴⁴⁶ В Заявлении Церковно-общественного совета по биомедицинской этике "О современных тенденциях легализации эвтаназии в России" сказано, что применение эвтаназии приводит к криминализа­ции медицины, к поруганию бесценного дара человеческой жизни, к умалению достоинства врача и извращению смысла его профессионального долга. ⁴⁴⁷

"Я благоговею перед жизнью"  (Данные   слова   принадлежат   лауреату   Нобелевской   премии А.Швейцеру.) — девиз лучших пред­ставителей современного гуманизма. Но жизнь без Христа — смерть, а смерть во Христе — единственно верное приобре­тение (ср. Флп. 1, 21). Служители гуманизма стремятся при­мирить человека с миром, христианство же призывает к при­мирению с Богом. Американская передовая наука, при всех своих мощных средствах, позволяющих "скрасить" послед­ние дни человека, не достигает осознания глубин его предна­значения, порой сознательно уводя его от покаянных мыслей. Есть опасность, что пациент окажется не защищенным от грубой лжи и даже "психологической интервенции" там же, не позволяющих ему реализовать свободу выбора.

Можно спросить: что плохого в физической и психоло­гической помощи умирающему? Конечно, ничего дурного в этом нет, если не применяются насильственные методы. И все же, на наш взгляд, служение гуманиста, пусть даже само­го доброго и внимательного, может лишь успокоить челове­ка. Служение же глубоко верующего позволяет ощутить ти­хое веяние вечности, поскольку "Где двое или трое собраны во имя Моё, там Я посреди них" (Мф. 18, 20). Духовный огонь незримо согреет даже ожесточенное сердце, и любовь будет сильнее любых слов о Христе и Церкви. Дух Святой будет проповедовать через дела, руки, глаза и сердце, напол­няя их дыханием Жизни.

Истинное милосердие — не просто человеческое каче­ство, а дар Божий. Ни один, даже самый добрый человек, не способен собственными усилиями достичь этого духовного качества. В душе человека добро всегда перемешано со злом. "Кажусь я людям милосердным; но с точностию поверив себя, исследовав себя, нахожу в себе одну глупую личину ми­лосердия. Милосердствует во мне тщеславие; милосердст­вует во мне корысть; милосердствует во мне плоть; мило­сердствует во мне кровь; но чтоб подвигала меня к милосер­дию заповедь Христова, чистая, святая, — этого я не нахо­жу в себе", — сетует свт. Игнатий.⁴⁴⁸ В наше время провести закат своей жизни в присутствии истинно милосердного че­ловека — удивительный дар Божий, награда за терпение.

Отсюда напрашивается вывод, что с точки зрения об­легчения земных страданий психологическая помощь дейст­венна и необходима. Но с точки зрения участи души в вечно­сти результаты могут быть ничтожными или даже отрица­тельными. Последние дни жизни лучше посвятить подготов­ке души к исходу, а не хобби, развлечениям и самоутешению. Финальный отрезок пути должен стать восхождением на гору Фавор, где в итоге просияет свет Преображения. Это путь

трудный, по крутому каменистому склону, но он исполнен покаяния и надежды.

В заключение хотелось бы привести слова о времени умирания Константинопольского Патриарха Афинагора I: "Я хотел бы умереть после болезни — достаточно долгой, что­бы успеть подготовиться к смерти, и недостаточно дли­тельной, чтобы быть в тягость своим близким. Я хотел бы лежать в комнате у окна и видеть: вот смерть появилась на соседнем холме. Вот она входит в дверь. Вот — она под­нимается по лестнице. Вот уже стучит в дверь. И я говорю ей: войди. Будь моей гостьей. Дай мне собраться перед доро­гой. Присядь. Ну, вот, я готов. Идем)" ⁴⁴⁹

Пьянство и алкоголизм

Психология болезни

Музыка души и гармония небесных сфер