После своего освобождения из первой ссылки Неронов вы­ступает в Нижнем Новгороде уже окруженный значитель­ным числом учеников, а город начинает под его влиянием жить более благочестивой жизнью, следуя примеру его са­мого и его последователей из числа духовенства и мирян. «Начати быти тишина и неблазненное [т. е. благочинное] житие в граде Нижнем» — отмечает его биограф. Автори­тет бывшего ученика Дионисия так растет, что в середине 1630-х годов объединившаяся вокруг него и, видимо, влия­тельная группа священников, решается давать советы само­му патриарху, как управлять церковью и что должно делать главе русской церкви, чтобы поднять духовный уровень ду­ховенства и прихожан. Правда, Нижний Новгород был в это время частью московской епархии, главой которой был сам патриарх, и поэтому патриарх и был ближайшей епископ­ской инстанцией, к которой могло бы обратиться нижегород­ское духовенство. Но священники, все же решаясь на такой шаг, минуя местных духовных старост и благочинных, де­лают весьма необычный для русского православия поступок. В 1636 году девять нижегородских протопопов и священни­ков, возглавляемых Нероновым, подают патриарху Иоасафу (1634—1641), преемнику Филарета, — «память», или по-современному доклад, в котором дают весьма печальную картину русских церковных нравов и просят принять срочные меры для поднятия благочестия и спасения находяще­гося в опасности православия.

Протопопы и священники начинают свою «память»-челобитную с указания на царящие в храмах «мятеж церковный и ложь христианскую», — т. е. на непорядки и несоблюде­ние духа веры. Далее они обвиняют само духовенство в «лености и нерадении». По вине причта церквей, спешащего по­скорее отбыть богослужение, в церквах водворилось так на­зываемое многогласие, — одновременное чтение молитв и пение песнопений членами клира и хором. «Говорят голо­сов в пять-шесть и более, со всем небрежением, поскору». Вместо ясного и внятного богослужения прихожане должны терпеть одновременное чтение разных молитв, возглашения диакона, пение стихир хором. В результате никто не может понять богослужения, и прихожане не могут приобрести пользы душевной от пребывания в храме. В самой церкви во время службы нередко происходит шум, прихожане даже не считаются с тем, что идет церковная служба, ходят, раз­говаривают, не слушают молитв и евангелия. «Прокураты», т. е. призреваемые церковью люди, острят, обмениваются шутливыми замечаниями, спорят . ..

Ввиду того, что при многогласии и непорядке в храме при­хожане не получают никакого христианского воспитания, их нравственный и духовный уровень остается очень низким, хотя они официально и числятся православными. Нравствен­ное состояние населения также очень печально — оно часто пьянствует, предается разврату; ругань молодежи и стари­ков постоянно оскорбляет уши как посторонних, так и самих же членов семьи, причем дети нередко относятся без уваже­ния к отцам и матерям, и «бесстыдной, самой позорной не­чистотой языки и души оскверняют». По праздникам, вме­сто того, чтобы проводить время благочестиво, молодые и старики сходятся в толпы и устраивают между населением разных деревень «бои кулачные великие... и многие в тех играх без покаяния умирают».

Не менее строго относились нижегородские священники к пережиткам язычества в народе, в поддержании которых они обвиняют скоморохов. Например, на четверг после Пас­хи «собираются девицы и жены под березы и приносят, яко жертвы, пироги и каши и яичницы, и, поклоняясь березкам, ходят, распевая сатанинские песни и всплескивают руками». В день св. Духа они плетут венки из березы и возлагают их себе на головы, а на Рождество и в день Ивана Предтечи устраивают костры и «всю ночь до солнечного восхода иг­рают, и через те огни скачут жонки и девки». Скоморохи постоянно способствуют и этому безнравственному поведе­нию населения и пережиткам язычества, участвуя в этих празднествах. Сами они, скоморохи, ходят по городам и де­ревням с «медведями, с плясовыми псицами... с позорными блудными орудиями; с бубнами и сурнами и всякими сата­нинскими прелестями». Во время их представлений населе­ние пляшет, пьянствует и предается разврату. Эти скоморо­хи были одновременно и артистами, и песенниками, и дрес­сировщиками медведей, собак и других животных. Стараясь развеселить население и привлечь его внимание к своим вы­ступлениям, они нередко вводили в репертуар своей про­граммы рассказы, прибаутки, пословицы и шутки весьма сомнительного содержания. Антиаскетические и антицерков­ные мотивы пользовались успехом у населения, часто не ува­жавшего своих духовных отцов, и нередко в шутках и пес­нях скоморохов можно было услышать высмеивание духо­венства и церкви. Проповедь Неронова и тех из его последо­вателей, которые выступали против скоморохов, еще больше обостряли   их   нелюбовь   к   духовенству.   Пользуясь   под­держкой любивших развлечения богатых людей и предста­вителей администрации, скоморохи, в результате, фактичес­ки делались проводниками антиклерикальных идей.

Священники-нижегородцы полагали, что эти внецерковные полуязыческие забавы, пьянство и безнравственность являлись результатом отсутствия должного христианского воспитания, которое население должно было бы получать в церкви и прежде всего во время литургии. Если бы молитвы и песнопения литургии были хорошо поняты населением, то они, по мнению нижегородцев, переделали бы моральный облик народа. Поэтому, особенно важно, чтобы слова Хри­ста и смысл молитв дошли бы до сердец и душ прихожан и богослужение происходило медленно, отчетливо, ясно и в один голос. Многогласие — одновременное чтение и пение разных текстов песнопений и молитв должно быть запреще­но, и священники, в своей «Памяти», умоляли патриарха ввести единогласие, принять меры к улучшению нравов, под­нять дисциплину среди духовенства.

Голос нижегородских священников был услышан патри­архом, и их требования были исполнены, хотя и частично. 14 августа 1636 года патриарх разослал свою особую «Па­мять». Один экземпляр на имя главы московского духовен­ства сохранился. Видимо, такие же «памяти» были разосла­ны и в другие приходы. Издавший эту «память» Н. В. Рож­дественский убедительно доказывает, что «память» явилась результатом петиции нижегородцев, повторяя их требова­ния и предписывая, чтобы в церквах не служили более чем в два, в крайнем случае — три гласа. Это же распоряжение патриарха настаивает, чтобы священники более внимательно относились к церковной службе и жизни. Почти что одновре­менно в Нижний Новгород посылается патриарший ревизор, священник Андрей, с полномочиями проверить церковные книги и восстановить дисциплину среди духовенства.

Указание на непорядки в русской церкви и обличения ду­ховенства и мирян вовсе не были исключительным явлением в русской жизни. Такие же попытки упорядочить дисципли­ну среди клира делались митрополитами и патриархами не­однократно, хотя большей частью безуспешно. Так, напри­мер, митрополит Феодосий, хотевший поднять дисциплину среди клира, в конце концов должен был сам уйти в 1464 году, встретив сильное сопротивление своим мероприятиям. Представитель таких противоположных течений в русской церкви, как, например, иосифлянин митрополит Даниил, большой старонник дисциплины и обрядового восприятия православия, и Кассиан Косой, представитель заволжских старцев, сторонников миросозерцательного и скорее более либерального монашества, оба обличали, как непорядки в церкви, так и низкий нравственный уровень мирян и клира.

Большинство постановлений большого церковного собора, так называемого Стоглава, собравшегося в 1551 году также было посвящено вопросам дисциплины и борьбе с низким культурным и моральным уровнем духовенства. В свою оче­редь многогласие, даже в самом начале семнадцатого века неоднократно осуждалось видными представителями рус­ской иерархии. Поэтому в списке погрешностей духовенства, указанных группой Неронова, нет ничего нового. Русское духовенство начала 17 века очень напоминало по своему мо­ральному и религиозному уровню духовенство Запада нака­нуне реформации, не достигнув, конечно, культурного раз­вития католического клира эпохи ренессанса. Переход севе­ра Европы в протестантизм был вызван не только злоупот­реблениями римской курии и свободолюбивыми настроения­ми князей, но и возмущением мирян, ввиду распущенного образа жизни епископов, священников и монахов. Обличения вождей протестантизма и постановления Тридентского собо­ра развертывают картину, очень похожую (если даже не худшую) на ту, которую дали нижегородские священники.

Но если в непорядках церкви и в их обличениях не было ничего нового, то зато совершенно новым явилась организа­ция священников и тот факт, что желание улучшения шло от них самих, а не от епископата и патриарха, как это было обычно на Руси. Это были уже не замечания и не дисципли­нарные меры сверху, а возмущение низов духовенства, нача­ло проявления их недовольства руководством церкви и вы­ступления их, как самостоятельной силы. Интересно, что патриарх Иоасаф не наказал их за «мятеж и смелость», как это сделал всего лишь четыре года перед этим сам Филарет, а согласился с ними и последовал их совету.

Конечно, снисхождение патриарха к нижегородским «бун­товщикам», глава которых, Неронов, всего лишь три года перед этим был объявлен Филаретом «безумцем в состоянии исступления», можно объяснить большой мягкостью и мень­шей авторитетностью патриарха Иоасафа. Но более пра­вильным будет истолковывать его отзывчивость на челобит­ную новгородцев новыми веяниями в русской церкви, нача­лом подлинного реформационного движения, стремившегося сделать из «богоизбранного народа Третьего Рима» народ подлинного христианства. Неронов и его работа оказались вовсе не изолированным явлением, что уже видно из коллек­тивного выступления всей его группы протопопов и священ­ников, а только наиболее значительным ярким явлением в поднимавшейся волне нового религиозного течения. Пред­ставители этого течения хотели стать христианами не только на бумаге, но и на деле и были готовы провести в жизнь свои идеалы и реформировать русскую церковную жизнь на практике.

Одновременно или вслед за Н. Новгородом, по всей стране — в Пскове, Калуге, Вологде, Суздали и других городах Рос­сии — раздаются голоса, требующие от иерархии перемен в жизни и режиме церкви — повсюду растет религиозное на­пряжение, со всех сторон стали видны признаки нового, мощ­ного религиозного движения.

Движение, начатое Нероновым и его друзьями, которое можно назвать «движением церковной реформы», не яви­лось первым религиозным движением на Руси, но оно зато носило совершенно отличный характер от обоих предыду­щих подъемов русской религиозности. В конце четырнадца­того века святые — Сергий Радонежский и Кирилл Бело-озерский — были основателями большого монашеского дви­жения в России, которое при всем своем своеобразии и чисто-православном, при этом — русско-православном характере, несколько напоминало движение францисканцев на Западе. Столетие спустя, преподобный Иосиф Санин, глава Волоко­ламского монастыря и преподобный Нил Сорский, предста­витель заволжских старцев, снова оживили и возродили рус­ские монастыри. Оба движения были движениями монаше­ства и звали православных в монастыри, как наиболее вер­ное место для христианского спасения. Теперь же, не мона­хи, а белое духовенство, приходские священники, зовут своих прихожан и всю Русь спасать не только свои души в скитах и монастырях, но и всю русскую церковь, весь русский на­род, все общество мирян. При этом, такие священники, как Неронов, ищут помощи мирян и хотят не только их учить, а со смирением и слезами просят их спасаться, спасать и учить других мирян. А затем уж они начинают требовать и помощи епископата в этом трудном походе за души русских лю­дей, за спасение последнего православного царства.

Выступление нижегородской группы священников было главным проявлением недовольства белого духовенства без­различным отношением иерархии к своим обязанностям и призывом к епископату принять радикальные меры против, как безнравственности и      пьянства среди мирян и клира, так и беспорядка во время богослужения. Но, поми­мо нижегородцев, выступают и другие представители духо­венства, — волна движения за моральное оздоровление цер­кви и введение единогласия постепенно расширяется и ие­рархам все еще приходится считаться с выступлениями низ­шего духовенства. В Суздале некий священник Агафоник обращается к местному архиепископу Серапиону с обшир­ным посланием, в котором он также настаивает на переходе к единогласию, считая, что беспорядочное богослужение яв­ляется одной из главных причин нравственного и духовного упадка церкви. Серапион, который тоже старался навести порядок в своей епархии, так же, как и патриарх, со­чувственно отозвался на призыв Агафоника и 30 мая 1642 года разослал пастырское послание, в котором требовал, чтобы служба велась не больше, чем двумя голосами, напри­мер, — священником и хором, и сурово требовал от духовен­ства более нравственной жизни. Он особенно строго осуждал духовенство за пристрастие к крепким напиткам. Помимо этого он требует от священников, чтобы они больше обра­щали внимания на нравственность прихожан и боролись с их распущенным поведением. Несколько вне этой церковной и нравственной программы стоит совет епископа священ­никам следить за справедливым распределением налогов, но и это замечание вполне гармонирует с социальными мо­тивами проповеди и дела Неронова.

Значительно более резко по тону, чем челобитные ниже­городцев и Агафоника, было послание неизвестного клирика к тому же патриарху Иоасафу, которому уже писал Неронов и его друзья. В своей челобитной этот клирик решительно требует от патриарха скорейшего прекращения практики многогласия. Он заявляет, что многие представители церкви являются духовенством только по одежде и что на самом деле они не учителя паствы, а «волки» церковные. Он пи­шет, что эти духовные лица могут почитаться за священни­ков только потому, что они были рукоположены в духовный сан, а на самом деле они просто мучители христиан. По его наблюдениям во время богослужения священники думают главным образом о том, как бы поскорее окончить службу, и в результате их «небрежения» и спешки посещение церкви ничего не дает прихожанам. Этот аноним не довольствуется критикой приходского духовенства, но так же резко высту­пает против монахов и епископов. Он говорит, что руково­дители монастырей забыли заповеди Христовы и настоятели обителей нередко просто грабят Христовы святыни. Вспоми­ная деятельность великих вождей русской церкви четырнад­цатого и пятнадцатого веков, митрополитов Алексея и Иону, он ставит их в пример нынешним епископам и обвиняет епис­копат в полной неподготовленности к своей роли. По его мнению, епископы более, чем кто-либо иной, виноваты в па­дении нравов церкви и общества.

В выступлениях против непорядков церкви и нравствен­ного упадка духовенства постоянно сказываются антииерар­хические, противоепископские настроения низшего духовен­ства. Правда, эти обвинители епископата всегда говорят на конкретные темы и никогда не сомневаются в канонической необходимости епископов, как носителей церковной преемст­венности. Редко встречаются обвинения епископов в личной недостойной жизни. Но в этой критике все сильнее звучат голоса, обвиняющие иерархов в ответственности за церков­ный упадок, указывая, что все члены церкви имеют право и даже обязаны следить за положением церкви на Руси.

Особенно резкое выступление против недостойного епис­копа произошло, за несколько лет до послания нижегородцев патриарху, в Новгороде. Там, в 1633 году, местный митро­полит Киприян был обвинен в злоупотреблении властью, растрате церковных денег, безнравственной жизни, оскорблениях духовенства и поощрении преступлений его ближай­ших сотрудников. Жалоба была составлена представителя­ми клира его епархии и по своей остроте была одним из са­мых резких антииерархических выступлений низшего духо­венства накануне раскола.

Призыв Неронова к моральному оздоровлению также встретил немало откликов. Например, в Ржеве Пустой, у Пскова, местные священники в 1637 году потребовали от правительства закрытия местного питейного заведения, ко­торое по их мнению являлось очагом безнравственности и преступлений и вело к разорению населения. В Вологде сам епископ Варлаам в 1639 году принимает меры против пьян­ства среди подчиненного ему клира. Там же, на севере, в 1641 году, группа крестьян дает торжественное обещание «молиться со слезами», не ругаться и жить в соответствии с канонами церкви. В районе Ярославля, последователь и друг Неронова, священник Григорий Иванов и его три бра­та также проводят в своей общине программу христианского оздоровления прихода и мира.

Сведения о реформационном движении внутри церкви и церковного общества за 1630-ые годы слишком отрывочны, чтобы можно было составить вполне ясную картину его рас­пространения. Видимо, это движение литургического и нрав­ственного возрождения охватило преимущественно северную и верхневолжскую часть России, которая позже, после рас­кола, стала главной территорией развития старообрядчества, и, отчасти, Москву. В столице это движение возглавлялось группой тогдашних ведущих представителей культурного об­щества, которые были связаны с печатным делом.

 

6 .  НЕРОНОВ ИДЕТ В МИР

7. ПРОТОПОПЫ ВЫСТУПАЮТ

8. ПЕЧАТНОЕ ДЕЛО