Путешествие апостола Павла до Фессалии (1-40)

Иннокентий, архиепископ Херсонский. Сочинения, т. 9

Гл. 16, ст. 1-3. Он посетил церкви в Сирии, Киликии, в Дервии и Листре. В сем последнем городе он взял с собой молодого ученика по имени Тимофей. То был иудей по матери, по отцу язычник. Еще до пришествия апостола он уже знал Христа и своим поведением (вероятно, и проповедью) снискал себе всеобщее одобрение не только в Листре, но и в Иконии. Павел, обладая да­ром проникать в души и сердца, тотчас заметил редкие способности юного Тимофея и сделал его своим спутником. Поелику подлежало опасаться, что Тимофей, как необрезанный (( Сын иудеянки от язычника не мог быть обрезан без согласия отца, как видно из Талму­да, а отец Тимофея, вероятно, не хотел видеть его обрезанным. Теперь его не было в живых.)), будет соблазном для христиан из иудеев, коим всем известно было его происхождение от язычника, то апостол совершил над ним обряд обрезания. Он, бывши в Иерусалиме, не согласился обрезать Тита (Гал. 2:3), потому что сей и по отцу и по матери был язычник, а посему обрезание его было соблазнительным нарушением свободы христианской; но Тимофей, происходя от матери иудеянки, мог быть обрезан без наруше­ния сей свободы, ибо тогда еще все почти верили, что обрезание нужно для иудея в христианстве. Учитель язычников и здесь, как и в других случаях, смотрел на обрезание как на вещь безразличную и поступил сообразно сво­ему мнению об употреблении безразличных вещей — употреблять их так, чтобы из них выходило как можно более пользы. «Павел, — говорит Злато­уст (Толк, на Деян.), — обрезал Тимофея, дабы упразднить обрезание, ибо обрезанный будет проповедовать учение апостола о том, что не нужно обре­зание». Таковой поступок, по замечанию того же отца Церкви, обнаружива­ет, что Павел был совершенно свободен от предрассудков, что он, при всей ревности по свободе христианской, не был, однако же, предубежден про­тив обрезания, знал его цену и умел делать из него употребление.

Ст. 4-7. Взяв Тимофея, Павел проходил прежние города, извещая уче­ников об определении Иерусалимской Церкви касательно свободы обра­щающихся язычников от обрядового закона. Извещение сие было тем нуж­нее, что из Палестины уже готовились выйти безрассудные ревнители сени законной, дабы прекращать труды и успехи апостола. Павел скоро прохо­дил те места, в коих проповедовал Евангелие, конечно, потому, что посе­янные семена жизни сами собой давали вожделенные плоды. Впрочем, и краткое посещение прежнего учителя сопровождаемо было видимым умножением верующих и утверждением в вере слабых (Деян. 16: 4-6). В сие время основана Павлом Церковь Галатская, которая сначала принесла весь­ма много духовной радости, а потом еще более сердечной печали своему основателю. Несмотря на бедность внешнего состояния Павла и на гоне­ния, коим он всюду подвергался, галаты приняли его со всем уважением, приличным посланнику Божию, и слушали Его, как ангела Божия, как са­мого Иисуса Христа. Любовь к его учению, преданность к его лицу вскоре возросли в сердцах их до того, что они, если бы возможно было, исторгли бы свои очи, дабы отдать ему. Столь благословенное сеяние, без сомне­ния, принесло бы богатейшую жатву, если бы плевелы иудейства, посеян­ные руками палестинских выходцев, не прозябли на сей удобренной бла­годатью ниве, как увидим впоследствии (Гал. 2:3).

Из Галатии апостол хотел идти на проповедь в Азию, но был удержан Духом Святым. Подобным образом Провидение остановило его, когда он из Мисии думал перейти в Вифинию. Очевиднейшее доказательство, как все великое дело распространения христианской религии зависело от невиди­мого управления Духа Божия! Один только сей Водитель, испытующий сер­дца и утробы, мог безошибочно видеть, где труды проповедников Евангелия не останутся без плода. Азия и Вифиния, конечно, еще не были способны к тому, чтобы для них воссиял свет славного благовествования о Христе.

Ст. 8-15. Итак, вместо Вифинии Павел пошел в Троаду, город, лежав­ший недалеко от древней Трои, на восточном берегу Эгейского моря. Здесь в ночном видении предстал ему некоторый муж и молил его придти к ним в Македонию для подания духовной помощи. Апостол заключил из сего, что сам Промысл призывает его проповедовать Евангелие македон­цам. Вследствие сего проповедники отплыли на остров Самофракию, а на другой день пристали в Неаполе — одном из приморских городов Македо­нии. Не останавливаясь в сем городе, Павел поспешил в Филиппы.

Здешние иудеи имели за городом молитвенницу. Апостол, придя к ней в следующую субботу, вступил в разговор с женщинами, собравшимися на молитву. Слова его падали на добрую землю; особенно тронута была одна богатая и набожная женщина из Фиатира, торговавшая багряницею, име­нем Лидия. Окрестившись со всеми своими домашними, она убедила про­поведников избрать дом ее своим жилищем.

Ст. 16-24. После сей утешительной встречи ожидала апостола новая, весьма неприятная. В городе одна служанка была одержима духом прори­цания. Верили, что она может предсказывать будущее, и сия вера  доставля­ла господам ее большой доход. Принуждаемая духом злобы или собствен­ной совестью, сия несчастная сопровождала Павла всякий раз, когда он шел на молитву, и кричала в слух всех: «Эти люди — рабы Бога Всевышня-го, которые возвещают нам путь спасения». Павел, который, подобно ве­ликому Учителю своему, Иисусу Христу, не хотел, чтобы божественность его учения получила свидетельство из таких уст, кои разверзлись для про­рочества по любостяжанию, именем Господа Иисуса повелел нечистому духу выйти из нее. Прорицательные уста служанки сомкнулись, вместе с сим исчезли и корыстолюбивые виды господ ее. Нечистый дух, вышедший из первой, как бы перешел в последних. Они напали на Павла и его спутни­ков и повлекли их на судилище. Если не совесть, то благоприличие не по­зволяло открыть истинную причину их негодования на добродетельных и миролюбивых странников, и корыстолюбие, по обыкновению, прикрылось личиной любви к отечеству и религии. Говорили: «Сии люди, которые суть иудеи, возмущают наш город, проповедуя богослужение, которого нам, римлянам, принимать и исполнять не следует». Обвинение подействова­ло: мятежный народ толпами бросился на невинных проповедников Еван­гелия; самые судьи, забыв свое достоинство, осыпали их ударами. Изъязв­ленные, они ввержены были в темницу; страже приказано было усугубить надзор; для большей безопасности ноги узников забиты были в колоду.

Ст. 25-34. Но для Слова Божия нет уз (2 Тим. 2:9). В полночь, когда земные судьи совершенно не думали об узниках, Павел воззвал к Судии небесному — не для того, чтобы молить Его об отомщении, но чтобы в духе веры и святой преданности излить перед Ним чувства хвалы и благо­дарности. Оглушаемая воплями ропота и отчаяния темница, может быть, в первый раз огласилась звуками чистой равноевангельской молитвы — зрелище умилительное для всякого, кто не совершенно закоснел в грехе, способное пробудить совесть самого упорного грешника! Узники слушали апостолов с безмолвным вниманием, слышал и Тот, перед Коим не таится ни одна слеза невинности, ни один вздох правды. Землетрясение вдруг с такой силой поколебало основания темницы, что все двери ее раствори­лись сами собою. Между прочим, произошло то, чего обыкновенное явле-ние в сем роде никогда произвести не может, — с заключенных спали все узы. За умилительным явлением непоколебимой преданности Промыслу последовало явление отчаянного малодушия. Отверстые двери темницы не позволяли сомневаться, что узники воспользуются сим случаем для сво­его спасения, тем более надлежало опасаться за Павла и его спутников, отданных под особенное смотрение. Посему темничный начальник извлек меч и хотел вслед за мнимыми беглецами бежать из сего мира. Он не знал Бога Павлова, не знал, что на апостолах были другие узы, коих не могло расторгнуть никакое потрясение не только земли, но и неба, что они были связаны Духом (Деян. 20:22). «Не делай себе никакого зла, — воскликнул Павел, — мы все здесь!» При сих словах гибельное смятение отчаяния ус­тупило место новому смятению чувств в душе римлянина. Он с трепетом входит в темницу, не видит более уз на заключенных, но видит, что никто из них не помышлял о бегстве. Можно ли было не повергнуться с благого­вением перед сим явлением торжествующей непорочности? Римлянин пал к ногам Павла и Силы и молил разрешить собственные его узы — узы ду­шевного ослепления, в коих содержало его идолослужение. Такова сила добра над сердцем человеческим! Когда ужас римских законов и казней не мог исправить сердца преступные, одно молитвенное излияние сердеч­ных чувств, сделанное узником, так сильно подействовало на преступни­ков, что они явили пример повиновения законам достойный времен Регула! Но сей узник был — Павел! Проникнутый страхом Божиим, начальник темничных стражей не думал более о страхе человеческом. Проповедни­ки взяты были к нему в дом, их раны омыты, а ему преподано крещение. Ст. 35-40. Когда таким образом усердствовала к Павлу и его сотрудни­кам сердечная признательность новых чад его по вере, самая злоба врагов должна была преклониться перед их кротостью и невинностью. Поражен­ные ужасом необыкновенного землетрясения, которое могли представлять наказанием за оказанную несправедливость, рассмотрев дело и свою оп­рометчивость или, наконец, узнав о случившемся в темнице, градоправи­тели прислали к темничному начальнику приказание отпустить апостолов. Начальник с удовольствием спешил исполнить оное, но напрасно. «Как?-возразил Павел. — Нас, граждан римских, без суда всенародно били и бро­сили в темницу, а теперь тайно выпускают! Нет, пусть придут сами (судии) и освободят нас». В самом деле, наказать римского гражданина розгами и притом без суда (как был наказан Павел) значило оскорбить величие Рима и кесаря. Наказанный таким образом мог подвергнуть судей своих стро­жайшей ответственности. Но не того хотел Павел. Он желал только от­клонить соблазн могший произойти оттого, если бы он тайно удалился из  Филипп: враги его не преминули бы разгласить, что проповедники Еван­гелия спаслись постыдным бегством, воспользовавшись землетрясением, разрушившим темницу. Посему, когда градоначальники явились и, призна­вая свою несправедливость перед Павлом, смиренно молили его оставить город, он беспрекословно повиновался их желанию. Одно только могло еще удерживать проповедников в Филиппах — потребность утвердить в вере новообращенных, но чудо землетрясения, как справедливо замечает св. Златоуст, еще сильнее должно было располагать в пользу Евангелия филиппийцев по отшествии тех, для коих оно произведено Промыслом, при­том вместо проповедника оставался обращенный начальник темницы. Из того, что апостолы не решились, хотя имели полное право, вопреки просьбам градоначальников, остаться в городе, видно, как тщательно из­бегали они всех случаев быть поводом к народным беспокойствам.

 

Видение святого апостола Павла

«Духов. бес», 1876, 1, № 17

Когда сошли они в Троаду, было ночью видение Павлу: предстал некий муж, маке­донянин, прося его и говоря: «Прийди в Македонию и помоги нам». После сего виде­ния тотчас мы положили отправиться в Македонию, заключая, что призывал нас Господь благовествовать там» (Деян. 16: 9, 10).

Нельзя без особенного чувства представить себе ту минуту, когда свя­той Павел, достигнув морского берега в Троаде, остановился в виду Евро­пы, и когда в первый раз она явилась взорам его по ту сторону голубых волн Геллеспонта. Здесь предел родной ему Азии, а там неизвестная Евро­па. Что должен он был почувствовать, завидев вдали землю яфетидов? Вот он с светильником веры обошел всю переднюю, или прилежащую к восточ­ному берегу Средиземного моря, Азию и возвестил повсюду имя Иисуса Христа. Довольно, казалось бы, всех перенесенных им опасностей и подъя­тых трудов. Для другого достаточно было бы нести духовное бремя столь многих основанных им Церквей, столь многих тысяч душ, обращенных им к Богу живому. Но сердце апостола расширяется вместе с успехами его проповеди, усердие растет по мере препятствий; Европа близко и влечет его к себе. За морем, расстилающимся у ног его, он видит Грецию, с ее блестящими искусствами и жалкими божествами; очами ума он видит Рим, этот царственный город, с коленопреклоненными перед ним народами; он обнимает мир неизмеримым взглядом своих апостольских стремле­ний... И вот в нем зарождается странная, несбыточная, по-видимому, меч­та - покорить этот гордый языческий мир под державу Иисуса Христа.

«Тогда, — говорит св. Лука, — по наступлении ночи было видение Пав­лу. Предстал муж пред ним, и звал его, и говорил: „Перейди море и помо­ги нам ". Итак, Бог внял молитве апостола, пламенное желание сердца его освятил Своим повелением». «Помоги нам!» Таков был вопль древнего мира, вопль гибнущего, крик отчаянного. Итак, вот заключительное слово блестящей цивилизации, многовекового развития человечества! Столько было мыслителей и мудре­цов, столько лицеев и академий, столько рассуждений и исследований, столько законоположений и государственных учреждений, столько витий и гениальных писателей — и все это для того только, чтобы прийти, напос­ледок, к необходимости взывать: «Приди и помоги нам». Сомнение терза­ет нас, и, игралище всех возможных волн человеческой мысли, мы, нако­нец, потерпели крушение и выброшены на зыбучие пески безотрадного сомнения. «Помоги нам», ибо растление снедает нас, зараза проникла до мозга костей наших, мы не знаем уже, что такое правда и невинность; пе­ред развратом нашим содрогается сама природа. «Помоги нам», потому что мы все — в неволе, все у ног того, кто обольстил и погубил первого челове­ка. «Помоги нам», потому что боги наши мертвы, хромы, безмолвны, и жрецы наши смеются над собственными обрядами и жертвоприношения­ми. «Приди» — мы страждем, и для нас нет ниоткуда надежды. Итак, апос­тол, уверенный видением, готов предпринять это необычайное дело — идти спасать страждущее язычество. Через море, которое ему предстоит пере­плыть, не раз уже переходили завоеватели с своими многочисленными полчищами: Ксеркс, Александр и Кесарь — при виде их грозных полчищ с распущенными знаменами и громадными обозами говорили обыкновенно: «Мир перейдет скоро в руки другого властелина». Теперь с одного берега на другой утлый челн переносит четырех неизвестных мужей: Павла — тар-сянина и учеников его — Луку, Силу и Тимофея; никто, конечно, и не заме­тил их плавания, никто не знал, кто они, куда и зачем плывут. Однако же эти люди предпринимают войну своего рода: хотят завоевать мир, осно­вать негиблющее царство. И — чудное дело: они достигают своей цели, и мы, потомки народов, которым они принесли глаголы жизни и спасения, через осьмнадцать веков прославляем и благословляем их память!..

Итак, пусть эта замечательная страница из истории апостольских вре­мен послужит к нашему назиданию. То, что было в Троаде, повторяется во все века Церкви и в событиях жизни каждого христианина. Всем, кто еще может внимать голосу веры, случалось слышать подобный призыв, вопль крайности и нужды, материальной или духовной, и голос этот звал нас и умолял о помощи. Внимаете ли вы этому голосу? Исполняете ли призва­ние ваше? — вопросы, на которые должна отвечать совесть каждого из нас.

Бывший Савл, иудей из секты фарисеев, тронулся воплем погибавше­го древнего мира, потому что он был тогда уже апостолом Иисуса Христа, служителем Того, Кто сжалился над бедствиями погибавшего человека и Кто предал Самого Себя, чтобы спасти его. В Иисусе Христе видит те­перь Павел Царя своего. Но какая же отличительная черта Его царства? Оно все исполнено любви и самоотвержения. Все цари прежде Него и после Него имели в виду свое «возвышение». Он, Царь земли и неба, Один восхотел «смирить Себя». Все думали о себе: «Мы должны властвовать». Он один сказал: «Я пришел послужить и отдать душу Свою за спасение мира». Иисус Христос преклонил с высоты престола Своего взор Свой долу, услышал вопли и стоны преступного человечества — и для спасения его сошел в глубину бездны наших зол и нашего осуждения.

Каков Наставник, таковы должны быть и ученики. Иисус Христос и словом и примером Своим заповедал нам любить ближних, заботиться о меньшей братии Его. Он постоянно упоминал о тех, кого, казалось, ник­то дотоле не замечал. На них-то хочет Он обратить участие и заботы Сво­их учеников. Блаженными назовет Он в последний день и введет в славу Свою тех, кто помогал бедным, странным, болящим и страждущим. Сам Он ставит Себя на их место и делается в некотором роде представителем их. Кто помогает им, тот оказывает помощь и милосердие Ему Самому. Чтобы показать ученикам, до какой степени должно простираться служе­ние их меньшей братии Его, Он, готовясь возвратиться на небо, опоясы­вается лентием, становится перед ними на колени и умывает ноги им, приняв, таким образом, самое положение и обязанности последнего из рабов и прибавив: «То, что Я делаю, делайте и вы».

Повсюду в учении Его проявляется эта заповедь о смирении, о любви к бедным. «Когда делаешь обед или ужин, не зови друзей твоих, ни братьев твоих, ни сродников, ни соседей богатых (из опасения), чтобы и они ког­да-нибудь тебя не позвали, и не получил бы ты воздаяния (опасаться, что­бы не получить воздаяние!.. Многие ли из нас знакомы с подобным опасе­нием?). Но когда делаешь пир, зови нищих, увечных, хромых, слепых — и блажен будешь, что они не могут воздать тебе» (Лк. 14: 12-14). Предполо­жим, что мир усвоил бы себе дух этой заповеди и проникнулся им, — что тогда явилось бы перед нами? Мы увидели бы, что всякое преимущество, природное ли, приобретенное ли — богатство, власть, дарования, гений — налагают на человека обязанность — служить тем, кои не имеют этих да­ров. Силы эти, из которых грех так часто делает орудия своеволия и гор­дости, стали бы орудиями духовного возрождения и общего постепенного совершенствования. Стоящие на высоте помогали бы тем, кто внизу, вос­ходить к свету и достигать своего назначения. Вместо редких подаяний, небрежно бросаемых в пучину  людских нужд, вместо немногих добрых дел, совершаемых для того лишь, чтобы заставить молчать нашу совесть, и ко­торыми мы скоро начинаем тяготиться, явилось бы постоянное попече­ние, устремленное на пользу бедных и страждущих. Мы увидели бы еще, что нации, образованные и просвещенные верой Христовой, вместо того чтобы из умственного превосходства своего над народами, еще погруженными в уничижение идолопоклонства, делать орудие корысти и власто­любия, стали бы, напротив, снисходить к ним и говорили бы им словами Спасителя: приидите, обедуйте (Ин. 21:12). Тогда тот, кто обладает наукой, вместо того чтобы замкнуться в вельможное пренебрежение ко всем, ска­зал бы невежде: «Прииди и садись за трапезу познаний и возьми принад­лежащую тебе на ней долю». И тот, кто имеет достаток, вместо того чтобы считать богатство подножием для эгоизма и средством выказывать обид­ную для других пышность, служащую притом не в пользу, а, напротив, во вред его собственному счастью, понял бы, что Бог вручает ему истинное и разумное попечительство над всеми теми, кто не пользуется благами зем­ли, кто подавлен ежедневными заботами и тяжестью беспрерывного тру­да. Да, предположите, что все общество проникнуто этим духом и, побуж­даемое его постоянным и могущественным воздействием, старается про­водить свет, и жизнь, и преуспеяние в свои самые низшие слои, — не пере­менился ли бы вид человечества, не улучшились ли бы взаимные отноше­ния народов, сословий и состояний? Не исчезла ли бы надобность бороть­ся вооруженною силою против лютого недуга всеобщего равенства — со­словной ненависти? Говорю об этих язвах, потому что они составляют ко­ренное зло и опасность новейшей цивилизации.

Для истребления этого зла, для отвращения этой опасности требует­ся, прежде всего, чтобы любовь христианская господствовала в наших душах, чтобы, настроенные в духе Божественного Учителя, мы подража­ли примеру Его, служили ближним нашим всеми данными нам силами, чтобы, как святому Павлу, нам являлись в видениях страждущие и погиба­ющие и чтобы, как он, мы были внимательны к голосу их, взывающему о помощи.

То ли мы видим на самом деле? Не случалось ли нам иногда, глядя на генеральную карту всех стран и народов и замечая на ней ограниченное пространство, какое занимает христианское народонаселение, почувство­вать в душе глубокую печаль? Правда, много великого и геройского совер­шено христианскими миссионерами в Сибири, на Кавказе, в Японии, Ки­тае, Тибете, Сирии и Африке. Но разве могут удовлетворить нас эти успе­хи? Можем ли мы удовольствоваться ими? Не так же ли и ныне языческий мир обращает к христианству свои взоры и говорит ему: «Приди и помо­ги нам?»

Еще большая часть земного шара погружена во мрак. В меньшей из частей мира — Европе — видим цивилизацию, со всем ее блеском, наука­ми, удобствами путей сообщения, мягкостью нравов, утонченностью об­раза жизни, наслаждениями всякого рода. А там, в большей части Азии и Африки, дикое варварство, необузданный деспотизм, народы постепен­но вымирающие от невежества, грубости, от голода, периодически посещающего, например, Индию и Персию. Не надлежало ли бы ожидать, что такое безмерное неравенство должно год от года исчезать; что народы, освещаемые и согреваемые европейским христианским образованием, со­единятся в общих усилиях — дать и остальным народам немного образова­ния, немного правосудия, немного человечности? И, кроме того, до сих пор некоторые образованные народы пользовались своим умственным превосходством и своей силой лишь для того, чтобы притеснять и уни­жать слабейших и извлекать из них для себя выгоду; политика сильных по отношению к слабым была в продолжение целых веков лишь длинной цепью несправедливостей и угнетений, как, например, в Турции, и пото­му самое естественное чувство справедливости должно бы внушить им долг воздаяния и умиротворения. Мы хотели бы этого, но знаете ли, каким делом озабочены теперь христианские народы? Они наблюдают один за другим, подстерегают друг друга, пополняют свои арсеналы, и неизвест­но еще — не ринутся ли опять завтра же друг против друга для взаимного истребления? Да, люди эти, которых вы встречали во всех частях света, которые разделяли одни и те же благородные труды, занимались одними и теми же возвышенными изысканиями в области науки, восхищались одними и теми же красотами искусства и природы, потрясались одними и теми же чувствами, более того, склоняли голову перед одним и тем же Богом, призывали одного и того же Искупителя — люди эти в день между­народной борьбы встречались как враги, истребляли друг друга как зве­ри. Еще не зажили раны этих народов — и они как будто готовятся к новой войне, на новом поле битвы, на котором должен пасть, может быть, ваш единственный сын. Вот до чего мы дошли, вот как образованные народы исполняют свое назначение по отношению к остальному миру!

О, если бы хотя пастыри понимали свое призвание! Если бы они слы­шали голос страждущих и отзывались на него! Конечно, немало трудятся и они в наше время, но есть ли тут что-либо похожее на энергический  великодушный порыв? Перед лицом этих двух третей наших ближних, кос­неющих еще в язычестве, при виде разливающегося потока неверия и заб­луждения не чувствуем ли мы с содроганием угрызения совести? Не слы­шим ли и мы голоса, который потряс душу святого Павла? Когда вы про­ходите через наши большие города и видите эту беззаботную и легкомыс­ленную толпу, когда мимоходом наталкиваетесь на низость и порок, то в изящном, то в грубом виде, когда в глубине столь многих душ гнездится бесстыдное безбожие и на дне стольких огорчений таится отчаяние — на­ходите ли вы, что пастыри Церкви могут оставаться спокойными и ска­зать: «Мы исполнили свое назначение, совершили дело, которое Бог вру­чил нам?» И как не скорбеть душой, когда подумаем о всех пустых спорах и междоусобных препирательствах, поглощающих наши живые силы, наши способности и наше время? Для такой борьбы пища всегда найдет­ся, первого встретившегося обстоятельства достаточно будет, чтобы раз­дуть пламя спора и отвлечь от своих прямых обязанностей тех, кому бы следовало делать свое ближайшее дело. Скажут, что необходимо защищать истину от нападений. Конечно, было бы преступлением под предлогом любви к ближнему проповедовать холодность к истинам откровения, ко­торых мы должны быть блюстителями и проповедниками. Притом, де­лясь с другими истиной, мы тем лучше всего выражаем и доказываем лю­бовь свою к ним, а оставить истину в пренебрежении значило бы исто­щить самые источники любви к ближнему.

Да, будем защищать истину или, лучше и вернее, засвидетельствуем ее сами своей преданностью и уважением к ней. Будем сами, первые, глубо­ко и искренне веровать в нее, доверимся ее могуществу более, чем доказа­тельствам, которыми мы стараемся поддержать ее; исследуем глубину ее богатства, будем служителями и поклонниками святыни более, чем ее стра­жами; будем чаще находиться внутри святилища, а не около внешней его ограды. Будем не столько защитниками Евангелия, сколько исполнителя­ми и свидетелями его; позаботимся прежде о том, чтобы самим быть вер­ными истине и потом уже о том, чтобы торжествовать над нашими про­тивниками. Иная победа в полемике не более как обман, мало удовлетво­ряющий рассудку и оставляющий юность в смущении. Доставлять торже­ство истине при посредстве наших страстей, наших вспышек и насмешек друг над другом, спускаться на почву личностей, наслаждаться злобной радостью, доставляемой уничижением наших пререкателей, — значит предаваться занятию бесплодному, бросать семена в песок и, еще хуже, унижать значение того дела, которому мы желаем успеха, возводить кле­вету на него. Нет сомнения, что без борьбы нам не обойтись, но дело в том, в каком духе мы будем к ней относиться и будет ли наша любовь к Богу, к ближнему и даже к врагам нашим достаточно сильна, чтобы из­гнать из наших сердец всякие личные стремления. Св. Павел защищал христианскую истину с величайшей ревностью, с неотразимой силой. Но посмотрите, как он избегает напрасных словопрений и спешит туда, где он более нужен и где можно привлечь сердца людей к Господу!

Представив иудейству упражняться в ученых спорах, он прислушался к стонам язычников и как бы так сказал себе: «Пришло время, пойдем и приведем Богу народ новый». И он, ученик Гамалиила и сам законоучи­тель, прежний фарисей, прежний сектант, почувствовал в себе сердце способное неизмеримой любовью своей обнять весь мир — как иудеев, так и язычников.

Скажут, может быть, что вопль, слышанный святым Павлом, теперь не раздается вокруг нас и что когда нет призыва, то не на что и откликаться, Правда, в наше время громче всего слышится крик материальной нужды, вопль о хлебе. Но не думаете ли вы, что и при Павле не было того же само­го? Не думаете ли вы, что в Антиохии и в Афинах совесть в большинстве людей была менее притуплена, чем в наше время? Не полагаете ли, что ложная тишина, плотская беспечность не была тогда как бы нормальным состоянием грешников? Не думаете ли, что если бы святой Павел остано­вил свои взоры на одной внешности тогдашних греков и римлян, на их свободных нравах и самодовольных пиршествах, то он услышал бы голос заставивший его пуститься в Европу? Конечно, нет. Голос этот услышала, и угадала, и поняла его любовь к ближнему; внешние покровы были ею расторгнуты, и он услышал вопль душ целого народа и увидел, что они были в печальном и безнадежном состоянии. Но не ошибайтесь, и теперь все то же. Невзирая на горделивые притязания известного рода  учености, несмот­ря на спокойствие духа, высказываемое многими людьми, во всякой душе, не погрязшей еще в чувственности и не обратившейся еще в плоть, как у людей допотопных, есть скрытая скорбь, требующая утешения, есть взвол­нованная совесть, взывающая о мире и о успокоении, есть остатки часто, увы, разбитые и оскверненные, но все же — остатки того алтаря, который святой Павел видел в Афинах и который был посвящен «неведомому Богу», но назначался Богу праведному, живому и истинному — Тому, Кто один мо­жет подавать нам прощение и помилование.

Я до сих пор говорил о людях вообще, но нет ничего бесплоднее обоб­щений. Теперь обращаюсь к каждому из вас, братья, искупленные Иису­сом Христом. Слышите ли вы голос звавший святого Павла? являлись ли вам в видениях люди погибающие от незнания своего Спасителя?

Видения ваши! Знаете ли, какого они рода? Я скажу вам про это, ибо и вас преследуют видения — даже в безмолвии ночном.

Вот молодая и богатая особа, слушающая или читающая слова мои. Что видит она в своих снах? Грезились ли ей когда-либо некоторые из бедствий этого дольнего мира? Помыслила ли она когда, что в то время, когда все вокруг нее спешит угождать ее желаниям, предупреждать их, услаждать и украшать ее жизнь, — другие, также молодые, девицы растут при лишени­ях, в нищете, может быть, в пороке? Говорила ли она себе, что вера, про­лившая на ее детство столько чистоты и сладостного небесного спокой­ствия, неведома в других семействах или находится там в жестоком пору­гании? Печалилась ли она о том, понимала ли свою обязанность и то сча­стье, когда подобные бедствия она могла бы облегчить своим участием и утешениями? Привиделось ли ей когда, что она сама идет по суровому, но благородному пути самоотвержения из любви к ближнему? Но едва ли я ошибусь, если скажу, что мечты и сны этой молодой особы обращены к удовольствиям света, к его похвалам, к его обольщениям... Она видит себя даже и во сне прелестной, нарядной и грациозной; она слышит за собой шепот восхищения. Если этот сон назавтра повторится, если всегда в меч­тах ее призрак этот будет манить и прельщать ее, если жизнь ее будет со­стоять в том одном счастьи, которое дает свет и упоение светом, то пусть ею любуются и носят ее на руках, пусть даже те, кого Бог дал ей в покрови­тели и руководители и которые обязаны были говорить ей правду, пусть и они примешивают свои ласкательства к удивлению света. Но надобно ра­зорвать завесу мешающую ей видеть, надобно сказать ей, что в сердце ее, под всей этой милой внешностью, нет ничего, кроме эгоизма во всем его безобразии... Какая же ожидает ее будущность? Какой ответ даст она в последний час? Какой неизбежный приговор будет уделом этой жизни без Бога и без земных скорбей!

Отмечу здесь одно мнение — весьма распространенное и излюбленное в свете. Нередко удается слышать, будто самопожертвование и дела благо­творительности могут совмещаться с распутством и с увлечениями пыл­кого темперамента. Многие любят приводить удивительные черты неко­торых полусветских женщин и с лукавым злорадством противопоставля­ют им прикрытый эгоизм тех, жизнь которых не подвергается нареканию,

Надо сознаться, что нередко встречаются примеры внезапного само­отвержения, неожиданной благотворительности, истинного великодушия среди людей весьма рассеянной и даже открыто преступной жизни. По­нятно, что при терзаниях совести и тревогах сердца, вследствие безум­ных поступков, находят иногда на человека как бы припадки добрых дел -самоотречения и даже самопожертвования; он чувствует по временам по­требность в пристанище, в убежище, в чем-либо таком, что хоть на минуту успокоило и умиротворило бы душу. Но что же в подобных порывах есть прочного и постоянного? Могут ли они искупить позор бессмысленной жизни, удаленной от Бога? Могут ли уничтожить пагубное действие при­мера? К тому же неужели вы верите в искренность таких порывов?

Обыкновенно люди, ведущие распутную жизнь, подмечают смешную сторону ложной набожности, но разве фальшивая монета водится в од­ной лишь нравственной области? Разве в свете нет ложной чувствитель­ности, добродетели напоказ, льстивой приверженности — фарисейства, одним словом? За то только, что какая-нибудь легкомысленная женщина вздумает раз совершить одно из тех добрых дел, на которые христианка смотрит как на свои самые обыкновенные обязанности, на нее сыплются похвалы, щедрость ее превозносят до небес — разве это справедливо? Мимолетное движение души изменит ли жизнь этой женщины в ее осно­вании? Что, если для нее целью существования останется по-прежнему одно удовольствие, то есть на самом деле эгоизм или отрицание истин­ной любви к ближнему? Бывает, что эгоизм иногда мирится и с правильными убеждениями, полным приличием в поступках. При весьма похвальном образе жизни можно быть совершенно неспособным жертвовать собою для других. Можно иметь добродетели уважаемые в свете — привязанность к семей­ной жизни, уважение к своему долгу. Следствием этого бывает отвраще­ние от шумных удовольствий и некоторая условная степенность, которая внушает довольство собою и внутреннее о себе хорошее мнение и даже уважение от знакомых. Отличающиеся этими добродетелями выражают ужас при одной мысли о неприличии или об огласке; они не сознают, что все делают для собственных своих интересов, из видов сословной гордос­ти, из любви к комфорту, к богатству; они воображают себя христианами, хотя и не подчиняют себя заботам о ближних, ни лишениям, ни жертвам. Светские люди это очень хорошо примечают и про себя смеются. Но я отниму у них их злорадное веселье, когда скажу им: знаете ли, откуда про­истекает такое чрезмерное ослепление? От вас. Да, от вас, ибо если бы вы не подавали примера рассеянной и порочной жизни, то никто не стал бы ставить себе в заслугу того, что он не развратен, не вор, не лишен чести. Это вы понижаете нравственный уровень, вы причиною того, что жен­щина спокойна в своей совести и считает себя безупречной, если только не нарушила обязанностей супруги. Если бы не вы, то она искала бы свое­го идеала выше и вместо того, чтобы воображать себя добродетельной потому только, что избегла падений, она узнала бы, что сверх обязаннос­тей семейных существует бесконечный мир самоотречения и благотво­рительности. Если бы не вы, то эгоизм этот, которого мы не одобряем, остался бы без всякого прикрытия — он ужаснулся бы самого себя и свое­го преступного бездействия. Это вы усыпляете его. Не дозволим же долее укореняться тому лжемудрованию, будто рассеяние светской жизни не убивает любви к ближнему. Оно, напротив, самый лютый враг ее — оно отнимает принадлежащее ей время, а затем иссушает и искореняет спо­собность любить и жертвовать собою для других.

Да, если вы проходите мимо страждущих, не замечая их, или слышите стоны нуждающихся и не обращаете на них внимания, то это потому, что светская суета помутила ваше зрение, сделала глухим ваше сердце и заты­кает вам уши. Если голос бедного досаждает вам и напоминание о застое в делах благотворительности кажется вам докучливым, так это потому, что удовлетворение гордости, удовольствиям и всякой суетности бесстыдно поглотило долю нуждающихся в нашей помощи. Не заблуждайтесь: здесь решается вопрос о жизни вечной и о спасении. На пути, по которому вы идете, вы погубите вашу душу, вы погубите ее, невзирая на ваши право­славные верования, на ваше исправное хождение в церковь и ежегодную исповедь, потому что Бог требует от человека сердца — ваше же принадлежит миру и суете, сокровище ваше на земле, далеко от Бога, так и удел ваш в вечности будет не с ним.

А твоим внутренним очам, брат мой, какие являются видения? Когда ты смотришь в будущность, что в ней тебя манит и влечет? Помышляешь ли ты, что тебе не раз придется, может быть, постоять за правое и святое дело? Готовишься ли ты к борьбе? Заботишься ли о том, чтобы приобрес­ти твердость ума и характера для противоборства злу и для борьбы со всем тем, что держит нас в рабстве, — и  прежде всего — с плотью и с грехом? Проходят ли перед твоим воображением те нуждающиеся и страждущие, на пользу которых ты посвятишь твои телесные силы и твои душевные способности? Слышатся ли тебе голоса, взывающие как к святому Павлу: «Приди, помоги нам»? Но кто уверит меня, что ты не мечтаешь о суетных почестях? Может быть, идол твой — слава писателя. Тебе снится знамени­тое имя, повторяемое тысячами уст, или богатство, со своим могуществом и влиянием, или высокое положение, быстро достигнутое... Может быть, выше всего этого видишь ты науку с ее благородными приобретениями и чистыми наслаждениями? Таковы ли твои мечты? Талант, богатство, зна­ние — вот прекрасные средства, когда они посвящены на служение Богу, на усовершенствование человечества и на вспомоществование ему, но в противном случае они суть не более как орудия эгоизма и блестящие ку­миры, отвлекающие от Бога наше поклонение и наше сердце.

Где в наше время люди, перед глазами которых проходят видения, по­добные видениям святого Павла? Где те, чье сердце слышит страдания и нужды своего поколения и понимает, что следует помочь ему хотя бы це­ною своей жизни? Святой Павел видел, что древний мир погибает, — и пошел к нему на помощь с проповедью Евангелия. Так ли поступаете вы, величающие св. апостола своим учителем? Вы думаете и говорите, что все эти великодушные порывы, заботы о благе общем не более как мечты, сновидение, грезы? Но вот еще за двадцать веков до рождества Христова один молодой пастырь из племени Авраамова рассказывал своим брать­ям свои сны. Эти сны в далеком будущем предвещали ему необычайную власть и славу, но братья слушали его с улыбкой презрения и ненависти и говорили, когда он шел к ним: «Вот идет сновидец!» И что же? Предчув­ствия его сбылись: сны стали действительностью. И о Самом Иисусе Хри­сте даже близкие к Нему люди говорили: «неистов есть», а фарисеи уверя­ли: «беса имать»; неверующий же Пилат только пожал плечами и сказал: «Что есть истина?» Правитель Иудеи, римский военачальник Фест, выс­лушав мудрую, многосодержательную речь св. Павла, сделал одно замеча­ние: «Твоя большая ученость, Павел, доводит тебя до безумия» (Деян. 26:24). Апостол показался ученому римлянину, без сомнения, мечтателем. Так смотрят на дело многие и нынешние ученые. «Мечтатель!» Но в том-то и заключается обвинение миру, что любовь к ближнему, самоотвержение кажутся ему мечтою, а крест — безумием!

«Мечта, безумие!» А между тем Евангелие победило мир с мудрецами его. Если и ныне христиане будут стыдиться евангельского безумия, то мир отвергнет их, как угасший светильник, как соль обуявшую. Отдайте Еванге­лие в руки мирских мудрецов — они тысячу раз уронят его. Так называе­мые миром мечтатели тысячу раз доставляли ему торжество; юроды о Хрис­те отдавал и с радостью жизнь свою, любили Иисуса Христа не по расчету, не по ученым исследованиям, а всеми силами души, до самоотречения. Святой Павел, получив рассказанное выше видение, отправился немед­ленно в путь. Можно и теперь удостоиться самых возвышенных видений, можно почувствовать в сердце живой отголосок на самые трогательные призывы, можно испытать трепет благоговения перед христианскими идеалами — и тем не менее остаться жалким эгоистом, одним из бесполез­ных существ, которых Господь отвергнет в последний день и скажет им: не вем вас. Что же делать? Надобно отправиться в путь, то есть разорвать все узы, привязывающие нас к мирской суете, к чувственности, к превоз­ношению; надобно пуститься в путь, то есть устремиться к своей задаче и исполнить ее до конца.

Аще сия весте, - сказал Господь ученикам Своим на тайной вечери, — блажени есте, аще творите я (Ин. 13:17).

 

Об изгнании духа нечистого из некоторой служанки в Филиппах (16: 16-21)

Блж. Феофилакт. «Толкование на Деяния свв. апостолов»

Бысть же идущим на молитву, отроковица некая, имущая дух пытлив, срете нас, яже стяжание много даяше господем своим, волхвующи (ст. 16). Та последовавши Павлу и нам, взываше глаголюще: сии человецы раби Бога вышняго суть, иже возве­щают нам путь спасения (ст. 17). Се же творяще на многи дни: стужив же си Павел, и обрящся, духов и рече: запрещаю ти именем Иисуса Христа, изыди из нея, и изыде в том часе (ст. 18). Видевше же господие ея, яко изыде надежда стяжания их, поемше Павла и Силу, влекоша на торг ко князем (ст. 19). И приведши их к воево­дам, реша; сии человецы возмущают град наш, иудее суще (ст. 20). И завещают обычаи, яже недостоит нам ни приимати, ни творити, римляном сущим (ст. 21). Имущая дух... Что это за демон? Называют его по месту богом Пифо­ном. Он хотел ввести апостолов в искушение. Иначе, это та женщина — Пифия, о которой говорят, что она садилась на треножник Аполлона, раз­двинув ноги, и что злой дух, поднимаясь из углубления, находившегося под треножником, проникал в нее и приводил ее в исступление; тогда она при­ходила в бешенство, испуская изо рта пену, и в состоянии такого исступле-ния произносила бессвязные слова. Сии человецы раби Бога вышняго суть. О дух нечистый! Если ты знаешь, что они возвещают путь спасения, то поче­му не удаляешься их? Стужив же си Павел, то есть быв возбужден и взволно­ван. Заградив ей уста, хотя она говорила и истину, он научает нас не допус­кать к себе демонов, хотя бы они принимали вид, что защищают истину, но преграждать им всякий повод к соблазну и не слушать ничего, что они говорят. Если бы Павел обратил внимание на свидетельство этого духа, то последний обольстил бы многих и верующих. Поэтому Павел на первый раз только не принял, а отверг его свидетельство, не желая увеличивать числа своих знамений. Но когда дух упорствовал, тогда повелел ему выйти из отроковицы. Итак, дух действовал коварно, Павел же — разумно. Видев-ше же господие ея, яко изыде надежда стяжания их. Везде виною зла — деньги. В видах обогащения господа отроковицы желали, чтобы она  держима была бесом. Посмотри: они и демона не хотят знать, но поглощены одной сво­ей страстью — сребролюбием. Демон говорил, что человеце сии раби Бога вышняго суть, а они говорят, что человецы возмущают град наш; демон гово­рил, что они возвещают нам путь спасения, а господа отроковицы говорят, что они завещают обычаи, яже не достоит нам приимати.

 

Об изгнании духа прорицательного из некоторой служанки и пребывании апостолов в темнице (16: 16-34)

Евсевий, архиепископ Могилевский «Беседы на воскресные и праздничные чтения из Апостола», ч. 1

Ст. 16. «Случилось, — говорит Лука, — что, когда мы шли в молитвенный дом, встретилась нам одна служанка, одержимая духом прорицательным, которая чрез прорицание доставляла своим господам большой доход».

Это событие, о котором говорит повествование, было в городе Фи­липпах, в Македонии. Служанка, упоминаемая в повествовании, была одер­жима духом нечистым. Этот дух называется пытливым или прорицатель­ным, потому что при его помощи служанка делала некоторые предсказа­ния. Верно ли исполнялись эти предсказания, в повествовании Луки не сказано. Но можно предполагать что некоторые предсказания, основан­ные на усмотрении законов природы, исполнялись, и тем поддержива­лось доверие к предсказательнице. Можно это предполагать потому, что дух, не стесняемый телом, яснее видит законы природы и последствия естественных сил, действующих по определенным законам, что он может предсказывать и в то время, когда обыкновенный взор человеческий или взор людей необразованных совсем еще не видит тех последствий. Про­рицания служанки продавались за деньги и тем доставляли господам ее большой доход. Этот промысел по влиянию злого духа направляем был к целям соответствующим его злобе.

17.  «Идя за Павлом и за нами, она кричала, говоря: «сии человеки — рабы Бога всевышняго, которые возвещают нам путь спасения».

«Идя за Павлом и за нами». Отселе видно, что повествователь, св. Лука, при этом случае был с Павлом, хотя потом скоро расстался с ним и стал говорить о Павле и Силе (ст. 20) в третьем лице.

Служанка, одержимая духом прорицательным, кричала: «сии челове­ки — рабы Бога всевышняго, которые возвещают нам путь спасения». Та­кие слова истины, по-видимому, не свойственны злому духу, но они, имея вид истины, не имели силы, или духа истины; злой дух, по свойству свое­му, не мог желать спасения людям. Злые духи исповедовали Господа Иису­са и поклонялись Ему, когда Он изгонял их, но они искали только того, чтобы как-нибудь продолжать злое свое владычество над людьми (Мк. 5: 6-10). Так и дух, обладавший служанкою, прославляя проповедников ис­тины, или хотел поддержать свою власть ложью, будто он не враг исти­ны, или хотел льстить проповедникам, чтобы они не преследовали его — он знал могущество имени Иисусова.

18. «Это делала она (служанка) много дней. Павел, вознегодовав, обра­тился и сказал духу: именем Иисуса Христа повелеваю тебе выйти из нея. И дух вышел в тот же час».

Действие Павла показывает, что прорицательный дух, говоривший устами служанки, говорил не с доброй целью. Апостол много дней терпел духа, говорившего в служанке, может быть, для того, чтобы тем более обличилось его бессилие, потому что он в эти многие дни мог бы делать с проповедниками истины, что замышлял, но ничего не сделал. Наконец, Павел, «вознегодовав или прервав свое терпение, обратился и сказал духу: именем Иисуса Христа повелеваю тебе выйти из нее. И дух вышел в тот же час». Дух не мог противиться повелению во имя Христово, он тотчас оставил служанку, и она перестала прорицать, что видно из последующих обстоятельств. Теперь все увидели, что прорицательный дух, действовав­ший в служанке, есть дух неприязненный, враждебный Христу Спасите­лю; что этот прорицательный дух бессилен и ничтожен перед могуществом Иисуса Христа; что Павел и Сила суть истинные поклонники Божии, про­поведующие путь спасения через веру в Иисуса Христа и именем Христо­вым поражающие врагов спасения.

19. «Тогда господа ея (служанки), видя, что исчезла надежда дохода их, схватили Павла и Силу и повлекли на площадь к начальникам».

Отселе видно, что прорицавшая служанка предсказывала не сама со­бою, а по влиянию прорицательного злого духа. А как только этот дух именем Господа Иисуса Христа изгнан был из нее, она тотчас перестала прорицать, или предсказывать. Господа ее тотчас увидели это и восстали против виновников избавления служанки от нечистого духа. Явно, что господа служанки, блуждая во тьме язычества, и сами находились во влас­ти духов злобы. Не помышляя о благах своей бессмертной души, они за­ботились только о земных выгодах. Одержимая прорицательным духом, служанка служила им средством к получению этих выгод, потому пропо­ведники спасения, освободившие служанку их от злого духа, показывались им врагами их благополучия. Они, схватив Павла и Силу, повлекли их к местным начальникам.

20.  «И приведши их к воеводам, сказали: сии люди, будучи иудеями, возмущают наш город.

21.  И проповедуют обычаи, которых нам, римлянам, не следует ни принимать, ни исполнять».

Обвинители Павла и Силы о настоящей причине вражды их против обвиняемых совсем не упоминают; видно, не считали это достаточным к обвинению проповедников истины, а может быть, сами сознавали, что дело Павла служит не к обвинению его, а к прославлению; может быть, и промысел господ, пользовавшихся доходом от прорицаний служанки, не делал им чести. Что же говорят к обвинению Павла и Силы эти обвините­ли? Они как бы так говорят перед воеводами римскими и начальниками города: вот эти люди, будучи иудеями, достойными презрения и уничиже­ния, осмеливаются возмущать наш римский город и проповедуют обычаи или обряды веры, которых мы, римляне, не должны ни принимать, ни исполнять. Такая дерзкая клевета на Павла и Силу, как возмутителей го­рода, объясняется тем, что иудеи были презираемы римлянами, как на­род суеверный и возмутительный, и иудеи не пользовались покровитель­ством римских законов: с ними римляне могли поступать как хотели. На это апостол Павел ниже указывает, когда говорит: «Нас, римских граж­дан, без суда всенародно били и бросили в темницу» (ст. 37); то есть с Пав­лом и Силою римские начальники поступили не как с римскими гражда­нами, а как с рабами, которых римляне могли наказывать и мучить до смер­ти, не подвергаясь преследованию законов. Говорят обвинители: «Про­поведуют обычаи, то есть обряды веры или богопочтения, которых нам, римлянам, не следует ни принимать, ни исполнять». Это потому, что по языческим законам римским никто из римлян не должен был вводить новую веру; нарушители сего подвергались смертной казни. Чествова­ние нового бога могло быть введено только по определению сената.

22.  «Народ также восстал на них, а воеводы, сорвав с них одежды, ве­лели бить их палками.

23.  И дав им много ударов, ввергли в темницу, приказав темничному стражу крепко стеречь их».

Народ восстал, без сомнения, возбужденный клеветами господ, раз­драженных потерей бесчестных выгод, а воеводы, или римские началь­ники города, по своей надменной дерзости и презрительности к иудеям, как беззащитным, и по привычке к жестокости, сорвав с них одежды, то есть обнажив их, велели бить их палками. Били сколько вздумалось. Дав много ударов, ввергли в темницу, повелев темничному стражу, чтобы сии узники сохраняемы были строго. Павел, как римский гражданин, имел право требовать защиты законов, потому что римский гражданин закона­ми освобождался от телесного наказания, но он не защищался законами, а вместе с Силою кротко перенес тяжкие истязания или потому, что при необузданном возмущении народа нельзя было ожидать внимания к зако­нам, или потому, что Павел хотел вместе с Силою страдать за имя Христо­во как сораспявшийся Христу (Гал. 2:19).

24. «Получив такое приказание, он (темничный страж) ввергнул их во внутреннюю темницу и ноги их забил в колоду».

Страж исполнил, что было ему приказано. Темница разделялась на комнаты. Чтобы узники вернее были сбережены и каким-нибудь образом не ушли из темницы, он заключил их во внутреннюю комнату, а чтобы лишить их самой возможности уйти, забил ноги их в колоду.

25. «Около полуночи Павел и Сила, молясь, воспевали Бога; узники же слушали их.

26. Вдруг сделалось великое землетрясение, так что поколебалось ос­нование темницы: тотчас отворились все двери и у всех узы ослабели».

Павел и Сила — избитые, окровавленные, в ранах, повергаются в тем­ницу, и в темнице ноги их забиваются в колоду; они страдают от изнеможе­ния и ран, но не унывают духом: они молятся Богу и духовными песнями восхваляют Его. Заключенные в той же темнице узники слушают их. Так и сами они духом возвышались над своими болезнями и страданиями, воз­носясь сердцами к Богу, и других побуждали к прославлению Бога. Это ве­ликодушие, это бодрствование духа показывали в Павле и Силе необыкно­венное могущество духа их, или явление в их немощи силы Божией. Обык­новенные узники не могли понять, как эти страдальцы, избитые, изранен­ные, в своем положении могли сохранять такую бодрость духа. Но что ви­дят затем? Вопль молитвы праведников достиг до слуха Вседержителя, и Он изрек слово в защиту их. Это — чудесное событие, описываемое Лукою: «Вдруг сделалось великое землетрясение, так что поколебалось основание темницы: тотчас отворились все двери и у всех узы ослабели». Узники, слы­шавшие необыкновенное песнопение во славу Божию, через это были при­готовлены к чудесному явлению: они могли думать, что Бог, Которого бла-гочестивые узники прославляют, вступается за них и хочет освободить их. Для этого потряслась земля, поколебались основания темницы, отвори­лись все темничные двери, и  узы заключенных ослабели. О том, какое дей­ствие на них произвело это чрезвычайное событие, повествователь не го­ворит, но, без сомнения, они должны были потом объяснить стражу тем­ницы, как Павел и Сила перед самым чудесным событием прославляли Бога.

27.  «Темничный же страж, пробудившись и увидев, что двери темни­цы отворены, извлек меч и хотел умертвить себя, думая, что узники убе­жали».

Этот страж, заключив узников, оставил их и не знал, как они проводи­ли ночь в молитве, воспевая Бога. Он спал, когда потряслась земля и по­колебалось основание темницы, но это разбудило его; он, увидев, что две­ри темницы отворены, подумал, что узники убежали. А за побег узников страж темницы по римским законам подвергался тому же наказанию, ка­кому должны были подвергнуться бежавшие узники. Потому страж тем­ничный, представив свою неминуемую погибель, решился сам умертвить себя, когда подумал, что узники убежали.

28. «Но Павел возгласил громким голосом, говоря: не делай себе ника­кого зла, ибо все мы здесь».

Голос Павла для стража темницы равнялся голосу, освобождающему узника от смерти, страж решился погубить себя по необходимости погиб­нуть, а Павел говорит, что нет этой необходимости, что, хотя все двери отворены, но узники на своих местах, потому не предстоит ему никакой опасности со стороны начальства.

29. «Он потребовал огня, вбежал в темницу и в трепете припал к Пав­лу и Силе,

30. и выведши их вон, сказал: Государи мои! что мне делать, чтобы спа­стись?»

Между тем, как требовалось огня и подали ему, он мог узнать о том, как отворились двери темницы и что предшествовало великому землетрясе­нию; мог убедиться, что виновники того чудесного события — узники Па­вел и Сила. Потому в трепете повергается он перед Павлом и Силою, вы­водит их из внутренней комнаты в более свободное место, где удобнее могли они дышать свежим воздухом, и говорит: Государи мои! Что мне делать, чтобы спастись? Можно предполагать, что этот страж прежде был предрасположен в пользу евангельского учения или слышал о том, что Павел проповедует о пути ко спасению. Настоящее происшествие до оче­видности раскрыло перед ним ту истину, что Павел и Сила — посланники Божии, и расположило верить им как проповедникам небесной истины, показывающей путь ко спасению. Последствия показывают, что страж, говоря о спасении, не помышлял о каком-нибудь спасении по своему языческому разумению, но питал готовность внимать и последовать настав­лению сих учителей небесной истины.

31. «Они же сказали: веруй в Господа Иисуса Христа и спасешься ты и весь дом твой.

32. И проповедали Слово Господне ему и всем бывшим в доме его». Павел и Сила возвестили стражу темницы путь спасения через веру в Иисуса Христа; он внимал сему учению, и не только он, но и все члены его семейства. Потому Павел и Сила, возвестив стражу о том, что он и семей­ство его могут спастись, если уверуют в Господа Иисуса Христа, продолжа­ли раскрывать это учение в слух сего стража и всех бывших в его доме.

33. «И взяв их в тот час ночи, он омыл раны их и немедленно крестил­ся сам и все домашние его».

В то же время, как Павел и Сила возвещали стражу и домашним его уче­ние о спасении через веру в Иисуса Христа, страж со своей стороны при­лагал попечение о сих дивных узниках: он немедленно омыл  раны их. Отсе­ле видно, как тяжело были биты Павел и Сила: от побоев образовались на теле раны, которые теперь были омыты стражем. Выслушав наставление от проповедников Евангелия, и сам страж и все домашние его принимают крещение. Такое было благодетельное последствие чудесного потрясения земли и колебания темницы! Так скоро страж темницы и домашние его убедились в истине евангельского учения и уверовали в Господа Иисуса Хри­ста! Что же сделал страж в знак своей признательности к апостолам?

34.  «И приведши их в дом свой, предложил трапезу и возрадовался со всем семейством своим, что уверовал в Бога».

Страж приводит Павла и Силу в свой дом. Явно, что после того страха, в котором решился было он наложить на себя руки, теперь совсем иначе был расположен в душе своей: он не боится вывести узников из темницы и привести их в свой дом; он не боится показывать узникам все свое ува­жение и утешать их трапезой; предложил им трапезу, конечно, потому что видел их давно не евшими и изнемогающими от лишения пищи. Страж и все семейные его поняли великую важность того благодатного дара, кото­рый они получили через апостолов, потому страж возрадовался со всеми своими домашними о том, что он и домашние его познали истинного Бога, познали истинный путь к спасению через веру в Иисуса Христа.

 

Суд над апостолами в Филиппах

(16: 19-40)

Фаррар. «Жизнь и труды св. апостола Павла», т. 1

Лишение дохода, получаемого без труда и усилий, привело хозяев служан­ки в бешенство. Не прибегая к жалобе градоначальнику за изгнание такого сильного духа, господа решились избрать другой путь к отмщению. В римской колонии, образовавшейся первоначально из отставных антониевых солдат и теперь состоявшей отчасти из их потомков, отчасти из при­бывших из Италии освобожденных рабов, легко было возбудить неприят­ность против одного или двух беззащитных иудеев. Тем более, что до филиппийцев могли уже дойти слухи о смятении и бунтах в Риме, вызван­ных декретом Клавдия об изгнании из столицы всех иудеев. Они реши­лись воспользоваться этим случаем: «схватили Павла и Силу и повлекли на площадь к начальникам» во время их заседания. Эти последние пере­дали дело «воеводам», по-видимому, дуумвирам (duumviri), главным пра­вителям колонии, которые, подражая манерам и титулам императорско­го Рима, имели дерзость называть себя «преторами». Отведя своих плен­ных к «преторам», хозяева служанки объявили, что «сии люди, будучи иуде­ями, возмущают ваш народ и проповедуют обычаи, которые нам, римля­нам, не следует ни принимать, ни исполнять». Чернь знала последнее положение дел и сочувствовала хозяевам служанки, питавшим к пропо­ведникам те же чувства, как и гадаринцы к Тому, Кто исцелением беснующего вторгся в их интересы. В сердцах греков и римлян всегда, как мы видели, таилась искра отвращения к иудеям. Обвинители успели поднять всю эту грязь в черни, и провинциальные дуумвиры — тем более опасные, что нарядили себя в чужую преторскую тогу, — согласились, что чернь права или, по крайней мере, что иудеи не могут быть невиновными.

Преторы захотели подражать божественному Клавдию и заставить странствующих израильтян вынести те наказания, которые заслужили своими преступными делами их соотечественники в Риме. Голоса апосто­лов заглушены были криками колонистов, и, прежде чем они успели про­изнести слово в свою защиту, произнесено было решение: Summovete, lictores, despoliate, verberate (подойдите, ликторы, разденьте, секите). Апостолы были схвачены, одежды с них — сорваны, руки — привязаны к площадному столбу (palus). Взывали ли они к своим взбешенным врагам: «мы римские граждане», или, что скорее всего, переносили страшное наказание в совершенном молчании, которое в минуты высоких духов­ных увлечений всякую боль делает нечувствительной, но на этой площа­ди, развалины которой сохранились и доселе, в виду гнуснейшей грязи провинциальных подонков, в виду томившихся тоской друзей апостолы подверглись от рук ничтожных ликторов оскорблениям, ударам, мучени­ям, терзаниям, пыткам — позор и несправедливость которых не мог опи­сывать без негодования и ужаса ни один жестокосердый язычник. Это было первое из трех перенесенных св. Павлом сечений розгами через римских ликторов. Но не будем останавливаться на такой страшной, му­чительной пытке: в нынешние времена кровь стынет в жилах, когда приходится читать о телесном наказании, примененном к какому-нибудь звер­скому убийце, а между тем эти ужасы встречаются восемь раз в истории того, телесный состав которого, вследствие продолжительных годов стра­даний, был гораздо слабее, чем у всякого из миссионеров, и встречаются в таком виде, что перед ними все страдания новейших миссионеров ка­жутся каплей в океане мучений восемь раз испытанных св. Павлом.

Это не все. Видя, что самое жестокое «битье палками» было вынесено с терпением, дуумвиры еще раз, чудовищным образом нарушая законы, «ввергли Павла и Силу в темницу» и поставили стражу стеречь их. Полу­чив приказ, темничный сторож был вполне уверен, что узники виновны в каком-нибудь тяжком преступлении и ради собственного спокойствия не только ввергнул апостолов в сырые, мрачные, омерзительные поме­щения «внутренней тюрьмы», «но и забил ноги их в колодки». А «колод­ка» была таким орудием пытки, которое употреблялось во всех почти стра­нах и представляло вид столба с пятью отверстиями для рук, ног и шеи. И если мы попытаемся представить себе, что бедный страдалец — сознавая в душе всю несправедливость поступка с ним — должен был чувствовать, когда, едва очнувшись после тяжкой болезни, после продолжительного ужасного битья палками, после озлобленных насмешек черни, был зак­лючен в душную и мрачную тюрьму и просидел там целую ночь с колодка­ми на теле, не имея возможности избрать какое-либо удобное положение, чтобы, хотя распростершись на жестком полу, успокоить свои утомлен­ные члены, то не будем удивляться, что пытка эта в течение долгих лет не могла выйти из памяти апостола.

Но из всех этих страшных бедствий проповедники вышли победите­лями. С геройской бодростью сокращали они темные часы ночи молит­вой и пением. Для каждого иудея точно так же, как для каждого христиа­нина, псалмы Давида представляют неисчерпаемый источник утешитель­ных песней. Вся ночь проведена была проповедниками в бодрствовании. «Узники же слушали» пение двух их сотоварищей, которые незаслуженно вынесли более, нежели злейшие преступники. Когда же они пели, а про­чие узники слушали стихи, в которых слышалась сердечная молитва к Богу или торжественная песнь о том, как Господь сокрушил врата медные и раздробил надвое засовы железные, страдальцы внезапно почувствовали подземный удар, который поколебал основание темницы. «Тотчас отво­рились все двери и у всех узы ослабели», отошли от вделанных в стену скоб. Пробудясь от сна и увидев двери темницы отворенными, темнич­ный сторож мгновенно схватился за оружие и готов был тотчас же убить самого себя, полагая, что узники бежали, и зная, что за несохранение их он должен отвечать жизнью. В те времена общим убежищем от всякого бедствия было самоубийство, на которое в Филиппах могли смотреть как на поступок не только натуральный, но геройский. Св. Павел заметил на­мерение стража и, всегда, даже во время опасности, вполне обладая со­бою, возгласил громким голосом, говоря: «Не делай себе никакого зла, ибо все мы здесь». Землетрясение, внезапный ужас, порыв радости, оста­новивший от самоубийства, смиренное терпение и кроткое прошение со стороны узников умилили закаленное в боях сердце воина. «Потребовав огня, он вбежал в темницу и в трепете припал к Павлу и Силе», а потом, освободя ноги их от колодок и выведя их вон, сказал: «Государи мои (κύριοι)! Что мне делать, чтобы спастись?» Такое обращение выказывало глубочайшее почтение. Вопрос его походил на выражение бесноватой. Апостолы по своему обыкновению отвечали ему: «Веруй в Господа Иисуса Христа и спасешься ты и весь дом твой». «Взяв их в тот час ночи», глубоко взволнованный страж собрал всех своих домочадцев, а истомленные ле­тами, болезнями и пытками св. Павел и Сила высказали им слово о Том, в Ком найдут спасение. Тогда страж, сжалившись над их положением, омыл их израненные спины и «немедленно крестился сам и все домашние его». Все это происходило, по-видимому, в стенах тюрьмы, потому что они до сего времени не думали о пище и покое. А «приведши их в дом свой, он предложил трапезу» и в этот великий час, в который посетил его Господь, хотя только на словах был обнадежен Его пришествием, «возрадовался со всем домом своим, что уверовал в Бога».

«Когда же настал день, воеводы» пришли в смущение. Вследствие ли бывшего землетрясения или вследствие той мысли, что эти «рабы Бога вышняго» были более значительные, чем бедные евреи-странники, каки­ми они казались, или вследствие того, что слух о ночном событии к  утру уже распространился по городу, — они устыдились своей возмутительной несправедливости. Поэтому они послали своих ликторов сказать темнич­ному стражу: «Отпусти тех людей». Страж поспешил к св. Павлу объявить ему об освобождении с уверенностью, что оно принято будет с радостью. Но св. Павел находил, что надо было сделать некоторое внушение за невы­носимую несправедливость и что если не для него лично, то для других эти провинциальные судьи должны получить урок не злоупотреблять сво­ей властью ради криков черни. Апостол через городских слуг внушитель­но передал воеводам свое решение, в котором имело свой вес каждое сло­во: «Нас, римских граждан, без суда, всенародно били и бросили в темни­цу, а теперь тайно выпускают? Нет, пусть придут и сами выведут нас». Слу­ги «пересказали сии слова воеводам, и те испугались», потому что своей невежественностью, своими предрассудками, своей надменностью они явным образом нарушили римский закон, осудив без суда римских граж­дан и присудив их, в нарушение прирожденного права и гражданских при­вилегий, к закованию в цепи и к бичеванию. Страх их, вероятно, усиливался тем, что этот Порциев закон нарушен был ими в присутствии всей площадной черни и в виду, может быть, таких личностей, которые поста­раются передать об их поступке высшим лицам. Они публично надруга­лись над законом и верховной властью Рима. У них не было охоты быть позванными ко двору проконсула для дачи ответа за совершение такого явного противозакония, поэтому, веря в миролюбие иудейского характе­ра по отношению к личным обидам, они пришли в темницу в сопровожде­нии, как говорит один манускрипт, многих друзей. Испрашивая прощение у своих узников, они убеждали их оставить город, извиняя себя перед ними, что ошиблись в их звании, и скорбя за них, что если останутся, легко мо­жет произойти новый взрыв общественного озлобления. Но Павел и Сила были люди со смелым духом и не имели никакого желания быстрым остав­лением города придать оттенок справедливости беззаконным распоряже­ниям градоначальников. «Вышедши из темницы, они пришли к Лиддии», где повидались с братией и дали им последнее увещание. Тогда только по­кинули они местность, где подававшее столько надежд дело грубо прерва­но первым опытом языческого гонения. Но св. Павел не отступил от свое­го обычая, оставил там св. Луку поддерживать филиппийцев в вере. Мо­жет быть, Филиппы были благоприятным местом для врачебной практи­ки последнего, при которой он мог в то же время руководить и укреплять малое стадо, которому вскоре предстояли дни и годы жестоких гонений.

 

О силе духа заключенных в темницу апостолов

(на ст. 24-25, гл. 16)

Филарет, митрополит Московский, т. 4

Есть в христианстве сила и в самих осужденных, и в самих заключенных в темнице или странствующих в изгнании или заточении — открыть спо­собность к благополучию, которого и темница не помрачит, которое и на пути в изгнание назади не останется. Источник сей победоносно благо­творной силы есть благодать Божия; хранилища благодати суть Слово Божие, Церковь и ее таинства; средства привлекать и приобретать оную суть сердечная молитва, поучение Слова Божия, благоговейное участие в церковном богослужении и в установленном порядке общение таинств с верою и любовью.

Апостолы Павел и Сила в городе Филиппах за проповедь Евангелия и за изгнание духа пытливого, возмутившимся народом битые, израненные, отданы в темницу под крепкую стражу. Темничный страж, не довольству­ясь заключением их во внутреннюю темницу, ноги их заби в кладе. Что же они делают — изнуренные биением, страждующие от ран, не могущие дать удобного положения телу от стесняющей ноги обоих колоды — что делают они тогда — как и неизнуренные уступают немощи тела? Полунощи Павел и Сила молящеся пояху Бога. Может быть, вы думаете, что апостольский толь­ко дух мог быть так возвышен и непреодолеваем ни бедствием, ни немо­щью. Не совсем так. По гласу молитвы апостольской, а прочие заключен­ные в той же темнице не только не апостолы, но, по всей вероятности, даже не христиане (потому что это было в языческом городе), возвыси­лись духом и над бедствием, и над немощью плоти, не предались сну в по­лунощи: послушаху их, юзницы. И, видно, сильно их объял восторг молитвы апостольской, потому что и чудо над ними совершилось: всем юзы ослабеша.

II. Второе путешествие апостола Павла(15: 36-41; 16-18:22)

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17