I

Законность   новой   формы   церковнаго   учительства

Несомненно, что Церковь Христова отъ своего божественнаго Основателя чрезъ св. апостоловъ, облеченныхъ при сошествіи на нихъ въ день Пятидесятницы св. Духа силою свыше, получила всю полноту богооткровенныхъ истинъ, такъ что дело последующихъ вековъ христіанской исторіи заключается не въ томъ, чтобы открывать новыя истины, но въ томъ, чтобы только повторять прежнія, прилагая при этомъ возможное тщаніе о сохраненіи ихъ въ первоначальной целостности и чистоте.

Но въ то же время известно, что церковное учительство никогда не ограничивалось перечитываніемъ Библіи и постановленій вселенскихъ соборовъ, не чуждалось творчества въ проповеди, и чемъ смелее и шире бывала творческая мысль и художественное   воображеніе   церковныхъ   учителей,   темъ христіанственнее считается соответствующая эпоха; таковъ золотой векъ въ области богословствованія и векъ Іосифа и Дамаскина въ области богослужебной поэзіи. Подобная совместимость въ церковной жизни строго консервативнаго элемента съ творчествомъ религіознаго духа, подобная способность христіанской истины оставаться самотожественною, несмотря на разнообразіе своихъ проявленій въ зависимости отъ вековъ и народностей, однимъ словомъ — эта вечность и въ то же время новость евангельской заповеди (1 Іоан. II, 7) отличаетъ христіанскій законъ отъ всякаго иного. Объясняется подобное явленіе очень просто. Божественное ученіе, предреченное пророками и принесенное Господомъ на землю, раскрыто намъ въ Св. Библіи не какъ рядъ строго определенныхъ юридическихъ и догматическихъ положеній, которыхъ содер жаніе всецело бы исчерпывалось данными имъ определеніямц Это не то, что законъ новоіудейства, где речь идетъ о религіозной дисциплине, какъ таковой, где каждое постановленіе стало обязательно само по себе независимо отъ его связи съ конечною целью всей религіи. Законъ талмуда и корана не признаетъ никогда, что все другія заповеди заключаются въ словахъ: „люби ближняго твоего, какъ самого себя", ибо „любящій ближняго исполнилъ законъ", что именно „любовь есть исполненіе закона" (Римл. XIII, 8—11); законъ новоіудейскій и магометанскій и всякій законъ гражданскій, пока они не отменены, приложимы лишь къ известному народу. они никогда не могутъ быть законами вселенскими и вечными, поколику требуютъ известной непременно внешней деятельности, известныхъ уже данныхъ бытовыхъ условій.

Ученіе христіанское (деятельное) требуетъ, по слову писанія, только любви и всего того, что изъ нея вытекаетъ; ученіе христіанское созерцательное (или догматическое) раскрываетъ намъ только такія свойства Божіи и вечной жизни, безъ которыхъ наша любовь и борьба съ грехомъ оказалась бы лишенною всякой реальной опоры. Въ этомъ смысле блаж. Августинъ писалъ, что вся Библія написана только для того, чтобы научить людей любить Бога и ближняго (ср. Тит. III, 8 —10). Отсюда видно, насколько христіанская вера духовна, насколько привязана къ внутреннему человеку, а не къ деламъ внешнимъ и условнымъ, насколько выше вековъ и народностей. Наши раскольники не понимаютъ, что измена церкви заключается не въ исправленіи и не въ поновленіи обряда, но въ отступленіи отъ любви и всего того, что ею требуется. Греховно то исправленіе и то поновленіе, что сделано не Господа ради, но по гордости, лени, легкомыслію и проч.

Но если консерватизмъ церкви долженъ заключаться прежде всего въ охраненіи духа христіанскаго, а формъ настолько, насколько оне служатъ его выраженіемъ, то, спрашивается, въ чемъ же состоитъ связь христіанской жизни и истины съ данной эпохой,. та связь, которая столь сильно выразилась въ исторіи христіанскаго учительства и творчества богослужебной поэзіи, где со всею силою отразились: 1) періодъ религіозно-практическій или періодъ непосредственнаго переживанія евангельскихъ заповедей (до IV в.), затемъ, 2) періодъ созерцательный или догматическій (эпоха вселенскихъ соборовъ), и 3) векъ аскетическій въ спеціальномъ смысле слова, когда покаяніе и страхъ загробнаго возмездія являются главнейшими предметами религіознаго сознанія. Вместо ссылокъ укажемъ на отличительныя черты: 1) служебника съ требникомъ; 2) октоиха и авторовъ службъ двунадесятыхъ праздниковъ, и 3) на покаянный характеръ позднейшихъ службъ того же октоиха и мес. минеи.

Итакъ, какимъ же образомъ должно понимать взаимоотношеніе христіанской религіи и эпохи или жизни? Св. Библія есть книга жизни, она на первомъ плане ставитъ не отвлеченныя истины созерцанія и не правила благоповеденія, но въ примерахъ, въ поученіяхъ и молитвахъ раскрываетъ намъ истинную жизнь духа. Потому-то она и есть вселенская и вечная книга, что она не старается о томъ, чтобы создать внешнія формы быта, но учитъ насъ, какъ въ существующія всегда уметь вкладывать то содержаніе, которое делаетъ эту жизнь христіанской. Рабство, богатство, языческіе суды—все это не было сродно евангельскимъ заповедямъ, но апостолъ не о томъ заботился, чтобы уничтожить подобныя условія въ жизни христіанъ, но чтобы освободить ихъ отъ того греховнаго содержанія, которое въ нихъ выражалось. Пусть Онисимъ считается по прежнему рабомъ Филимона, но по существу онъ теперь его братъ и другъ о Христе. Если христіанская вера есть содержаніе нашей жизни, если вся наша жизнь должна быть любовію возвращаема „въ Того, Который есть глава, Христосъ", дабы Онъ „вселялся верою въ наши сердца" (Ефес. III, 4), — то скажите, о чемъ мы должны более заботиться: о томъ ли, чтобы исключать всякія новыя формы христіанской жизни, или наоборотъ о томъ, чтобы ни одной изъ существующихъ уже у насъ формъ жизни не оставлять безъ христіанскаго содержанія (лишь бы, конечно, эта форма сама по себе не была ему противна), но все, что мы делаемъ, делать во имя Іисуса Христа. Можетъ быть вопросъ этотъ могъ бы терпеть двоякій ответъ, пока въ рукахъ   служителей   Божіихъ   была   возможность   уничтожить силою своего вліянія те формы жизни, которыхъ не знала исторія: такъ въ свое время изъ Москвы изгнали печатниковъ Библіи; но когда приходится ставить вопросъ такъ: лучше ли допустить, чтобы известныя стороны общественной и личной христіанской жизни оставались лишенными всякой религіозной окраски, или, чтобы ею обнять и те стороны быта, которыхъ не было въ древности и темъ допустить новыя формы церковнаго учительства, когда приходится рисковать потерей новыхъ и новыхъ областей религіознаго вліянія, — то конечно ответъ можетъ быть только одинъ. Загнать русскій крестьянскій бытъ въ условія до-реформеннаго періода мы не можемъ, а въ условіяхъ быта теперешняго онъ не можетъ обойтись безъ питанія своего проснувшагося ума печатнымъ словомъ. Теперь грамотность сделала громадные успехи, устройство железныхъ дорогъ доставляетъ народу возможность бывать въ большихъ городахъ, и развитіе фабричной промышленности и увеличеніе числа новобранцевъ является постояннымъ побужденіемъ къ движенію народа съ одного места на другое. Кругозоръ русскаго крестьянина расширился въ высшей степени. У него теперь есть и своя газета, получаемая волостью, и свои книжки, добываемыя чрезъ желательныхъ и нежелательныхъ радетелей народнаго развитія. Самосознаніе его, какъ гражданина, поднялось чрезъ участіе въ присяге на верноподданничество съ 1881 года. Отчеты крестьянскаго банка сообщаютъ многочисленные факты колоссальныхъ предпріятій крестьянскихъ товариществъ, когда, налр., изъ жителей 3-хъ губерній составляется многосотенное общество и покупаетъ землю въ четвертой. Возможно ли этого проснувшагося великана питать попрежнему одной молочной пищей обыкновеннаго церковно-приходскаго бьтта: молебнами, панихидами и т. п., не ставя предъ нимъ сознательнаго ученія чрезъ слово? Если мы не дадимъ ему этого слова отъ церкви, то онъ eго получитъ отъ сектантовъ; если ему не дадутъ этого слова отъ лица религіи, то онъ заменитъ свой религіозный интересъ лолитическимъ, какъ это случилось съ Западомъ, где Бисмаркомъ и парижской выставкой интересуются гораздо напряженней, чемъ ученіемъ объ искупленіи и будущей жизни.

Пусть же умолкнутъ все невегласы, которые кричатъ, что церковь не знаетъ газетнаго проповеданія: церновь знаетъ и признаетъ все, что прямо требуется условіями религіозной жизни во спасеніе ея чадъ; всегда ея задача въ томъ и состояла, чтобы наполнять эту жизнь христіанскимъ содержаніемъ, чтобы не одинъ уголокъ жизни, но всю ее направлять къ целямъ спасенія. Церковь осуждаетъ не печатные листки, но человеческую костность и формализмъ.

 

II

Существующія церковно-народныя изданія

0 неудовлетворительности почти всехъ церковно-народныхъ изданій, кроме „Троицкихъ Листковъ", писано две передовыхъ статьи въ „Церковномъ Вестнике" за августъ сего года, но следовало написать еще сильнее. Мало того, чтобы народное поученіе не было бы отвлеченно-схоластическою проповедью съ 10-строчными періодами, съ „вліяніями", „впечатленіями", „произвольностями" и другими понятіями, которыя для крестьянина останутся ничуть не менее понятными, если ихъ заменить соответствующими французскими или китайскими словами; мало того, чтобы поученіе чуждалось конспективнаго перечня событій, какъ будто дело идетъ не о спасеніи души, но о преподаваніи хронологіи, чтобы избегало вдалбливанія догматическихъ формулъ безъ указанія спасительнаго значенія каждой истины въ жизни христіанина (какъ это делали древніе отцы); мало того, чтобы каждая мысль поученія была бы соображена съ пользой ея для „внутренняго человека" въ читателе: надо нечто болынее, чемъ эти необходимейшія, но, увы, такъ трудно намъ дающіяся свойства народныхъ поученій. Правда, достигнуть показанныхъ требованій хотя бы настолько, насколько они достигнуты „Троицкими Листками", и то было бы величайшимъ для насъ успехомъ, потому что колоссальный спросъ на „Троицкіе Листки" достаточно ручается за ихъ пригодность для своей цели. Темъ не менее, если уже говорить не о действительности, но о томъ ., что желательно, — то надо признать, что подобнаго состара „Листки" не могутъ собою охватить ни всего содержанія религіозной жизни народа, ни всехъ его представителей: перваго — по своему содержанію, вторыхъ — по своему изложенію,  по форме.

Несомненно, что русскій народъ въ целомъ есть народъ благочестивый: свои религіозныя обязанности онъ въ глубине совести считаетъ выше всехъ прочихъ и не забываетъ помышлять о часе смертномъ, будучи чуждъ крайняго обольщенія „нынешнимъ векомъ". Поэтому всякое поученіе, съ достаточною ясностью раскрывающее предъ нимъ содержаніе этихъ его религіозныхъ обязанностей, научающее его пониманію праздниковъ, таинствъ, обрядовъ церкви, открывающее жизнь и подвиги святыхъ, событія евангелія и ученіе о будущей судьбе душъ и всего міра, научающее его важнейшимъ молитвамъ, — всякое подобное христіански-учительное слово будетъ имъ принято со внийаніемъ и готовностью: но достаточно  ли подобныхъ благочестивыхъ указаній къ тому, чтобы переделать всю жизнь человека и изъ сына тьмы сделать его сыномъ света? Кому въ самомъ деле неизвестно о такъ называемомъ храмовомъ характере русскаго благочестія, по коему жизнь разделяется на две сферы: беловую и черновую; въ первой руководителемъ служитъ законъ Божій, а во второй—житейскій обычай, въ форме: „въ праздникъ какъ же не выпить", „дело торговое" и т. д. Конечно, мы далеки отъ того, чтобы вследъ за западниками отрицать всякую связь этихъ двухъ сторонъ жизни нашего народа или не признавать вліянія первой на последнюю: но вліяніе это, благодаря некоторымъ спеціальнымъ историческимъ причинамъ, a также и общей греховности человеческой природы, настолько слабо по силе, да и ограниченно по объему (некоторыя дела, напр., торговля съ обманомъ у насъ почти не подлежатъ религіозному осужденію), что нуждается въ спеціальной же поддержке, церковнаго учительства. Последнее должно осветить съ своей точки зренія все содержаніе крестьянской жизни, дать руководственныя правила всему ея быту, чтобы читатели народно-церковныхъ изданій прямо знали и притомъ отъ лица церкви, что хорошо и что худо, что Богу угодно и что противно, — во всехъ отрасляхъ его быта: семейномъ, хозяйственномъ, общесельскомъ, торговомъ, наконецъ — въ своемъ личномъ, т- е. въ своемъ внутреннемъ міре — дабы слово грехъ сопровождало повсюду его совесть, а не относилось бы только къ скоромной пище въ постъ, къ колдовству и др. уже определившимся въ народной совести явленіямъ. Правда, у насъ есть предъ глазами листки и поученія: о пьянстве, о табаке и пр.; они приносятъ свою пользу, и на людей богобоязненныхъ не остаются вероятно безъ вліянія. Но почему же проповедь противъ пьянства признается самою малоуспешною? А именно потому, что она беретъ это печальное явленіе отрешенно отъ быша, забывая, что пьянство есть не основное, но выводное явленіе, что оно есть психологически почти необходимый результатъ различныхъ условій народной  жизни: не холода и голода, но можетъ быть именно отсутствія пищи для духовной жизни, говоря иначе—воскресной праздности и пустоты. Ее-то нужно наполнить и тогда уже бороться съ пьянствомъ.

III

Каковы должны быть церковно-народныя изданія

Проповедникъ или авторъ церковныхъ листковъ долженъ проникнуться   темъ жизненнымъ   настроеніемъ,   которое владеетъ нашимъ крестьянствомъ, мысленно съ нимъ отоже-ствиться и затемъ чрезъ слово Божіе, чрезъ священную и церковную исторію, поднимать это настроеніе до того, которое требуется отъ христіанина. Такъ поступали св. апостолы, учившіе эллиновъ о „неведомомъ Боге", а іудеевъ о „Первосвященнике, по чину Мельхиседекову". Возьмите речь ап. Стефана въ синедріоне, или ап. Павла въ Антіохіи Писидійской: для чего они начинаютъ свое исповеданіе съ Авраама и Моисея? А именно для того, чтобы, обратившись къ религіозно-народнымъ идеаламъ слушателей, овладеть ихъ настроеніемъ и поднять его до живой веры въ истину воскресенія пострадавшаго Христа. Такъ и мы не должны заниматься только логическимъ раскрытіемъ догматовъ, но словомъ церковнаго учительства возвышать кругозоръ читателей надъ жизнью и поднять къ нему. Прекрасный образецъ къ тому имеемъ отъ святителя Тихона Задонскаго въ его сочиненіи: „Сокровище духовное, отъ міра собираемое", где св. авторъ, останавливаясь на обычныхъ явленіяхъ быта и природы, возводитъ нашу мысль ко Христу и спасенію. Но въ твореніяхъ св. Тихона явленія природы и быта берутся лишь какъ аналогія, нередко чисто внешняя, а современная церковно-учительная печать должна бы разъяснять no существу, какъ можетъ крестьянинъ исполнять волю Божію въ жизни семейной, пробуждая постоянно въ детяхъ совесть и пр., въ хозяйстве—чрезъ возможную помощь соседямъ, въ общественныхъ работахъ, положимъ на фабрике, чрезъ хотя бы посильную борьбу съ привычкой товарищей къ площадной брани и т. д. Подобнаго рода содержаніе церковно-народныхъ изданій, обнимающее собою и направляющее къ добру и спасёнію все стороны народнаго быта, принесетъ еще ту пользу, что интересоваться имъ будутъ не только благочестивцы между крестьянами, но и все, склонные къ чтенію и слушанію вообще. Но это будетъ вполне достигнуто лишь въ томъ случае, если и самая форма церковно-народной литературы будетъ поста-влена применительно къ даннымъ требованіямъ. Но прежде, чемъ сказать объ этомъ, остановимся на существующихъ изданіяхъ, повидимому близко подходящихъ къ нашей цели. Разумеемъ народныя повести Наумовича и множество имъ подобныхъ изданій въ русской Галиціи — календариковъ и молитвенничковъ и пр.

Все эти вещи далеко превосходятъ великорусскую церковно-народную литературу по своей доступности и художественности изложенія. Галицкая интеллигенція желаетъ быть народною—въ этомъ отношеніи она благой примеръ для всехъ насъ: но, постигнувъ искусство учительства, она—увы—часто не знаетъ сама, чему учить, и дальше хозяйственной исправности, трезвости и патріотизма галицкая мораль подчимается очень редко; объ этомъ ея характере хорошо писалъ священникъ Клеандровъвъ „Церковномъ Вестнике" (№ 29). Русскіе духовные писатели должны вместить въ формы народной речи и бытовыхъ картинъ всю высоту христіанскихъ добродетелей, все истины библейскаго откровенія.

Какія же именно  формы для такихъ  поученій наиболее удобны? Прежде всего для всехъ  читателей, благочестивыхъ и нечестивыхъ,   нужно писать   такъ, чтобы мысли воспринимались   ими безъ напряженія ума, a пo   возможноети  сами собою.   Должно писать речью   народною,  народнымъ   синтаксисомъ и народною фразеологіей; избегать причастій и вообще относительныхъ и даже, по возможности, всякихъ придаточныхъ предложеній.   Сказуемое   ставить   преимущественно   впереди предложенія; малопонятныя, но въ то же время незаменимыя слова, если уже допускать, то въ розницу, а не по нескольку сразу,—чтобы легче было понять ихъ хотя-бы чрезъ контекстъ. Однимъ словомъ,—речь должна быть по возможности такая же, какъ въ существующихъ въ древне-русскихъ  сказаніяхъ. Но этого мало. Листки должны быть интересны и поэтому художественны,   написаны эпизодически. Если всемъ имъ нельзя придать подобный характеръ, то по крайней мере некоторымъ. Доныне мы съ трудомъ удовлетворяли уже существующій религіозный   интересъ, a no существу мы обязаны пробуждать его и въ техъ сынахъ церкви, у которыхъ онъ еще спитъ. „Троицкій   Листокъ"   съ утешеніемъ и благодарностью   прочтетъ крестьянинъ благочестивый, а обыкновенному мірскому человеку его не прочитать безъ напряженія;  человекъ   же малорелигіозный, а особенно захватившій городской  цивилизаціи, привыкшій къ газетамъ или къ легкому чтенію изданій Леухина и Манухина, не дочитаетъ „Листка"   вовсе, — покажется скучно и тяжело. Итакъ, нужно придавать некоторымъ народно-церковнымъ изданіямъ эпизодичность,  начать съ какого либо повествованія, которое само по   себе было бы занятно, и отсюда уже перенести читателя въ область интересовъ религіозныхъ. Нечто подобное, хотя, увы, не на право-славной  почве, даютъ  разсказы Л. Толстого, приводящіе въ восторгъ   читающее   крестьянство.   Впрочемъ,   мы,пожалуй) можемъ не входить въ область беллетристики,въ область составленія повестей и вымышленныхъ разсказовъ. Но къ такой форме   речи   приближаются   сами по себе многія житія святыхъ и даже отрывки изъ Св. Писанія, каковы напр., призваніе  Савла, исторія   Товита или Іудифи и пр.   Затрудненіе будетъ не въ отысканіи матеріала, но въ умещеніи на одномъ листке сколько-нибудь законченнаго предмета изложенія, если последнее будетъ действительно художественное. Необходимость совмещенія этой, и безъ того плохо дающейся намъ, художественности съ краткостью изложенія должна, конечно, навевать еще более грустныя мысли относительно нашей малоподго-товленности къ подобнаго рода изданіямъ, но съ темъ вместе должна побуждать насъ къ двойнымъ усиліямъ работать надъ собой и приготовить себя къ удовлетворенію указанной потребности религіозной жизни нашего многострадальнаго народа. Но, скажутъ намъ, пастырское ли дело, оставивъ прямое раскрытіе истинъ домостроительства, гоняться за теперешнимъ направленіемъ жизни, да собирать всехъ заблудшихъ во дворъ церкви? Пусть сами придутъ и въ покаяніи просятъ вразумленія. A то будемъ мы ихъ занимать благочестивыми поба-сенками, точно безъ нихъ церковь что-либо потеряетъ... Такъ говорить остерегайся, служитель Божій, дабы, презирая обще-доступную художественно-бытовую форму учительства, не оказаться хулителемъ божественнаго евангелія, ибо „все сіе Іисусъ говорилъ народу притчами, и безъ притчи не говорилъ имъ; да сбудется реченное чрезъ пророка: отверзу въ притчахъ уста Мои; изреку сокровенное отъ созданія міра" (Матѳ. XIII, 36). На низшей степени духовнаго развитія человекъ, погруженный всецело въ условія своего быта, вовсе и не способенъ принимать слово Божіе иначе, какъ чрезъ высшій взглядъ на эти самыя житейскія условія, т. е. чрезъ притчи (Лук. VIII, 10). Господь говоритъ ими къ людямъ безблагодатнымъ, но къ отпадающимъ отъ благодатной жизни. Онъ велитъ относиться еще съ вящшимъ попеченіемъ, не ожидать ихъ возвращенія въ церковь велитъ Онъ, какъ говоримъ теперь иногда мы, — но велитъ искать ихъ и искать преимущественно предъ всякимъ другимъ деломъ, „ибо Сынъ человеческій пришелъ взыскать и спасти погибшее. Какъ вамъ кажется? Если бы у кого было сто овецъ и одна изъ нихъ заблудилась, то не оставитъ ли онъ девяносто девять въ горахъ и не пойдетъ ли искать заблудившуюся? И если случится найти ее, то, истинно говорю вамъ, онъ радуется о ней более, нежели о девяносто девяти незаблудшихся. Такъ нетъ воли Отца нашего небеснаго, чтобы погибъ одинъ изъ малыхъ сихъ". Эти слова божественнаго Пастыреначальника ясно говорятъ о важности, величіи и обязательности изобре-тенія такихъ меръ пастырской деятельности, которыми бы привлекались въ лоно церкви отпадающіе по мыслямъ или по жизни ея сыны, и думается, что такими изреченіями уничто-жаются всякія возраженія противъ указанной формы церковно-народныхъ изданій.

Кого просвещать должны монастыри? 30)

О желательномъ характере церковно-народныхъ изданій 31)

Ученіе и Духъ «Великаго Златоуста »32)