Как можно заключить из предыдущей главы, историческое бытие Иисуса Христа принадлежит к числу фактов, воспринимаемых и усваиваемых вполне рациональным путем; при этом нет оснований для недоверия, которое часто возникает при восприятии сообщений о событиях сверхъестественных.

В этом случае нет также необходимости в каком-либо особом Откровении, которое бы это историческое событие удостоверяло как уже совершившийся факт. Нам достаточно дошедших до нас историографических памятников — письменных свидетельств со­временников, в подлинности и правдивости которых нет оснований сомневаться. Как мы знаем, такие свидетельства дошли до нас не только в писаниях учеников Христовых, продолжателей Его дела, но и в многочисленных трудах, монографиях и письмах людей, к числу Его последователей не принадлежавших, в большинстве Ему и Его учению даже враждебных.

Итак, факт исторического существования Иисуса как проповед­ника и учителя, жившего в Палестине, распятого по указу римского прокуратора Понтия Пилата и оставившего после Себя многочислен­ных приверженцев и почитателей, принадлежит к числу множества достоверных исторических данных, находящихся на уровне рацио­нального познания, доступного любому человеку независимо от его мировоззрения или религии. В самом деле, о Христе Иисусе как об исторической Личности известно не только Его последователям — христианам, но и приверженцам других религий, а также тем, кто, не исповедуя никакой религии, усвоил себе какую-либо из рассмот­ренных нами мировоззренческих систем вплоть до атеистической включительно.

Все меняется, когда мы начинаем размышлять о Божественно­сти Иисуса Христа. Признание Его Сыном Божьим, быстро транс­формировавшееся в христианском сознании в преклонение перед Ним как перед Богом, далеко от рационального мышления, понима­емого как «здравый смысл», как последовательность логических умозаключений, делаемых в рамках закона причинности. Об этом в ярких выражениях говорит апостол Павел в начале Первого посла­ния к Коринфянам: «Мудрое Божие премудрее человеков, и немощ­ное Божие сильнее человеков... Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых...» (1 Кор 1:25,27). В этой связи представляется есте­ственным то обстоятельство, что единственным источником, указы­вающим на Божественность Иисуса Христа, является библейское Откровение, т.к. все известные нам писатели, упоминающие о Хри­сте как об исторической личности, не могли сами по себе, без Боже­ственной воли возвыситься до признания Христа Сыном Божьим.

Если идея наличия родственных связей в мире сверхъестествен­ных существ и явлений была для языческого сознания вполне при­емлемой (олимпийских богов греко-римская мифология наделяла, как известно, весьма разветвленными, вполне человекоподобными родственными связями и взаимоотношениями), то трудно предста­вить себе что-либо более чуждое языческой психологии, чем призна­ние Божественных свойств, более того признание Божественной онтологии, за преступником, подвергнутым позорной казни.

Для иудеев Божественность Христа оказалась камнем преткно­вения в еще большей степени: принцип единобожия, лежащий в основе иудаизма и пронизывающий весь Ветхий Завет, не позволял рядовому иудею возвыситься до идеи любви Божьей, делающей возможным Боговоплощение в человеческой Личности, тем более — без нарушения Божественности Бога как Творца и Вседержителя. «Не за доброе дело хотим побить Тебя камнями, но за богохульство и за то, что Ты будучи человек, делаешь Себя Богом» (Ин 10:33).

В другой раз то же обвинение, но в иной формулировке и при иных обстоятельствах, но, возможно, в устах тех же лиц, прозву­чало во время суда, чинимого над Христом Пилатом: «По закону нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим» (Ин 19:7), — кричали иудеи.

Из этих высказываний очевидно, что попытка приписывания кем-либо себе свойств Бога не только не вызывала доверия, но не могла оцениваться иудеями иначе как кощунство, т.е. как тяжкий грех, а присущая еврейскому народу со времен Моисея сакрализа­ция нравов позволяла считать подобное поведение преступлением.

Изучение или даже просто внимательное прочтение евангельс­кого текста приводит к заключению, что мысль о Божественности Христа была вплоть до Его воскресения чуждой Его окружению, в том числе даже ближайшему. Иисус Христос не торопился откры­вать Свою Божественность, но проявлял интерес к общественному о Себе мнению, узнавая, что думали и говорили о Нем в народе: «За кого люди почитают Меня, Сына Человеческого?» (Мф 16:13). Ответ на этот вопрос — высокое мнение о Христе окружавшего Его народа. По их словам, одни принимали Христа «за Иоанна Крестителя, другие за Илию, а иные за Иеремию, или за одного из пророков» (ст. 14). Независимо от того имели ли говорившие в виду пришествие в мир человека «в духе и силе Илии» (Лк 1:17) или переселение, т. е. перевоплощение душ (подобные идеи были не чужды народному богословию иудеев), слухи, содержание коих в обобщенном виде передают здесь ученики Христовы, не выходят за рамки человечес­кой онтологии, о Божественности здесь нет и речи.

Этот не вызывавший сомнений уровень восприятия Христа как «Сына Человеческого» получает, по-видимому, отнюдь не случайно авторитетнейшее подтверждение из уст Самого Господа, Который Свой вопрос и на сей раз снабдил часто звучащим из Его уст име­нованием Самого Себя Сыном Человеческим (Мф 16:13).

На этом фоне бесспорной, никем не оспариваемой, не вызыва­ющей сомнений и Самим Христом признанной Его Человечности, с особенной яркостью и силой звучит ответ Симона-Петра: «Ты — Христос, Сын Бога Живого» (ст.16).

Вряд ли апостол Петр осознавал в тот момент всю глубину своих слов, высказанного им исповедания. Слова Христа: «Я и Отец — одно» (Ин 10:30) —еще не были произнесены, и Петр не мог знать, что через три столетия великое собрание учеников Христовых, учеников уже в девятом или десятом поколении, в городе Никея, за тысячи верст от родной Петру Палестины будет с великой торжественнос­тью провозглашать и утверждать великую истину единосущия его любимого Учителя и Господа с Отцом Небесным. Именно первич­ность, непредсказуемость и неожиданность исповедания Петра выз­вали со стороны Учителя такую безмерно высокую оценку. «Блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, сущий на небесах» (Мф 16:17).

Оставив в стороне столь важное в экклезиологическом смысле содержащееся в последующих словах обетование основать неодо­лимую для сил зла Церковь, в приведенном тексте мы видим прямое указание на сверхъестественный, Божественный Источник высказанной Петром истины. Действительно, другие ученики Хри­стовы в ответ на Его вопрос приводили только заимствованные мнения, не выходя за рамки представлений о человеческом проис­хождении Христа; ответ Петра свидетельствует о том, что он преодолел привычную односторонность: Петр — проводник воли Божьей, прямого Божественного Откровения.

Петр не только признает Божественную онтологию Христа, Его Божественное происхождение, но и Его мессианское предназначение. В высказываниях других учеников упоминаются лишь предпо­лагаемые предшественники, «предтечи» грядущего Мессии, Петр же прямо называл Иисуса Христом, т.е. Мессией, поднимая тем самым на поверхность памяти все мессианские ветхозаветные про­рочества, как то: «Ты Сын Мой; Я ныне родил Тебя» (Пс 2:7 и др.).

Но в Евангелиях мы находим и другие случаи именования Христа Сыном Божьим. Так, приглашенный одним из только что призван­ных учеников, Филиппом, некто Нафанаил в ходе беседы с Христом, восклицает: «Учитель, Ты Сын Божий, Ты Царь Израилев!» (Ин 1:49). Казалось бы, здесь можно усмотреть полную идентичность с испо­веданием Петра: здесь и именование Иисуса Сыном Божьим, здесь и признание Его мессианского достоинства. Однако исповедание Петра совершено совсем при иных обстоятельствах. Петр произнес его не в первый момент знакомства, как Нафанаил, а в ответ на необычный, призывавший к ответственному обдуманному решению вопрос Христа, произнес, опровергая распространенные мнения многих людей, из которых кто-то слушал Христа, может быть, раз или два, а кто-то лишь слышал о Нем. Слова Нафананила были выражением скорее эмоционального порыва, чем зрелого суждения; слова Петра явились плодом длительного общения с Учителем, вос­приятия Его учения, опыта, созерцания и переживания многочис­ленных чудес, в том числе исцеления близкого Петру человека — его тещи (Мф 8:14-15).

Однако исповедание Нафанаила имеет для нас ценность как пример, показывающий силу спонтанного воздействия личности Христа на людей уже с первых минут общения. В его словах усматривается горячность, более того — взрыв чувств в душе человека, питавшего, как и многие его соотечественники, надежду на пришествие Избавителя своего народа.

Совсем при других обстоятельствах звучит признание Христа Сыном Божьим со стороны Его распинателей: «Воистину Он был Сын Божий» (Мф 27:54). Эти слова были произнесены сразу же после смерти Спасителя и, таким образом, являются самым первым по­смертным исповеданием Его Божественности. Примечательно, что столь высокое признание прозвучало не из уст близких Христу людей, даже не кого-либо из знавших истинного Бога иудеев, а со стороны язычника — римского сотника и подчиненных ему легио­неров. Поистине «Дух дышит, где хочет!» (Ин3:8).

Еще более ясное, если можно так выразиться, ставящее точку над «i» исповедание Христос услышал уже после Своего Воскресе­ния из уст другого ученика, Фомы, который, убедившись в реаль­ности Воскресения любимого Учителя, в порыве восторга воскликнул: «Господь мой и Бог мой!» (Ин 20:28). Здесь в истории совершается событие, имеющее величайшее значение для Церкви и для всего человечества: впервые человек обращается к Христу как к Богу. Нужно ясно представлять себе всю непреодолимость идеи единобо­жия в сознании иудея того времени, нужно понимать, как страшно было для любого иудея назвать Богом Человека, Которого он видел и осязал, чтобы представить всю глубину и силу непреодолимого и радостного переворота, который произошел в душе Фомы, а также других учеников при общении с воскресшим любимым Учителем, в реальности Которого им дано было убедиться.

Теперь нам следует обратиться к тем свидетельствам новозавет­ных авторов, где, хотя и нет прямых обращений ко Христу как к Богу или как к Сыну Божьему, однако прямо или косвенно говорится о фактах, обстоятельствах, событиях, сопряженных с Его Божествен­ностью или даже непосредственно ею обусловленных, о ней свиде­тельствующих. Соответствующих мест в Новом Завете, особенно в Евангелиях, такое множество, что мы вынуждены ограничиться упоминанием лишь некоторых.

Несмотря на то, что ко времени написания ими своих трудов евангелисты и другие новозаветные авторы были просвещены соше­ствием Святого Духа в день Пятидесятницы и, находясь под свежим впечатлением недавнего чуда Воскресения их Учителя и Господа, удостоверились в Его Божественности, они не декларируют свою убежденность иначе, как воспроизводя им известные и уже приве­денные здесь выше высказывания разных лиц.

Однако читателю эта высокая истина раскрывается уже на пер­вых же страницах Евангелия от Матфея и от Луки, где повествуется о бессеменном зачатии Девой Марией: у первого из названных ав­торов — Ангелом в сонном видении Иосифу (надо упомянуть об аналогичном высказывании евангелиста Иоанна в 1 главе его Еван­гелия); а у второго — в благовестии Архангела Гавриила, обращен­ном к Пресвятой Деве Марии (Мф 1:20-23; Лк 1:26-35).

Наиболее яркими проявлениями Божественной природы Хри­ста следует считать совершенные Им воскрешения дочери Иаира (Мф 9:18-26), сына вдовы из города Наина и наконец — Лазаря. Последнее чудо было для окружающих особенно впечатляющим, ибо воскрес мертвец спустя четыре дня после кончины и тело его имело явные признаки начавшегося разложения (Ин 11).

Господь Иисус Христос исцелял больных и воскрешал мерт­вых отнюдь не напоказ; во многих случаях Он даже запрещал это разглашать. Однако воскрешение Лазаря, в подробностях описан­ное его очевидцем евангелистом Иоанном, происходило в присутствии множества свидетелей. Видя стечение родных и знакомых, прибывших для участия в погребении, Христос на сей раз как бы нарочито использовал совершаемое Им, для всех очевидцев пора­зительное и впечатляющее чудо, для демонстрации Своей Боже­ственной силы и любви. Об этом говорит Его публичное молитвен­ное обращение к Отцу Небесному, где Он Сам объясняет цель Своего обращения: «Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал сие для народа здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня» (Ин 11:42).

Самое убедительное, самое яркое, самое неоспоримое проявле­ние Божественности Христа Церковь и весь христианский мир видят в факте Воскресения Самого Христа, представляющего собой объект веры, неразрывно сопряженной с верой во Христа как в Господа и Спасителя. Это величайшее и одновременно достоверное событие всемирной жизни, засвидетельствованное и исторически обоснован­ное, в меньшей степени подлежит добросовестному сомнению, чем любой другой исторический факт.

Тем не менее, если, подвергался сомнению, только не добросо­вестному, а сугубо тенденциозному, даже не имеющий в себе ничего сверхъестественного факт исторического бытия Иисуса Христа, то неудивительным представляется широкая распространенность со­мнений в Его Божественности и в ее проявлениях, из которых наи­более сопряженным с Божественностью, прямо из нее вытекающим событием следует признать Воскресение Самого Господа. Ниже будут рассмотрены соответствующие концепции, связанные с попытками опровержения факта Воскресения Христова, по существу идентич­ные попыткам ниспровержения христианства и, конечно, Христиан­ской Церкви.

Рассмотрев проявления убежденности в Божественности Хри­ста, выраженные апостолом Петром и некоторыми другими лица­ми, входившими в общение с Христом во время Его земной жизни, перейдем к изучению Его личных высказываний о Своей Боже­ственной природе.

Большая часть соответствующих высказываний Спасителя от­носятся к Его Небесному Отцу. Таково самoe раннее из известных высказываний, а именно ответ, данный двенадцатилетним Иису­сом Его родителям, встревоженным исчезновением Отрока: «За­чем было вам искать Меня? Или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему?» (Лк 2:49).

Особое место среди слов Спасителя, говорящих о Его отноше­нии к Богу Отцу занимает молитва Господня — «Отче наш» (Мф 6:9 13; Лк 11:2-4). Хотя она произносится от некоторого множества моля-щихся, однако не подлежит сомнению, что она составляет часть, а может быть, и обобщение безмерного духовного богатства, которое Господь Иисус вкладывал в Свое молитвенное общение с Превечным Отцом. Множественное число придает молитве универсальность, восходящую до всечеловечности, но в устах и в душе каждого мо­лящегося она принимает также личный характер; произносимая Спасителем эта великая молитва приобретает особое для нас, обыч­ных людей, непостижимое в ее Богочеловечности содержание и значение.

Еще три сугубо индивидуальных молитвенных обращения Иисуса приводит евангелист Иоанн. Одно из них — молитва перед воскрешением Лазаря. Уместно отметить, что в этой молитве упоминается о многих других молитвенных обращениях Сына Божьего к Своему Отцу, которые были сокрыты от каких-либо третьих лиц: «Отче! благодарю Тебя, что Ты услышал Меня, Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня» (Ин 11:41-42).

Другой случай проявления молитвенного единения Господа Иису­са с Его Отцом раскрывается для нас в описании пребывания Иисуса в Храме, после торжественного входа в Иерусалим. Поводом для произнесения молитвенных слов было великое и в то же время, казалось бы, скромное событие: первое в истории прямое обращение язычников-греков к Иисусу — не с просьбой об исцелении кого-либо, как это делали римский сотник или хананеянка, а с чисто духовной потребностью — видеть Христа и говорить с Ним.

Зная, что начинается величайший всемирный процесс превра­щения языческого мира в мир христианский, Христос, как и перед воскрешением Лазаря, освятил этот поистине святой момент мо­литвой: «Отче! прославь имя Твое» (Ин 12:28). На сей раз ответ Отца был доступен восприятию окружающих. Неудивительно, что они восприняли и истолковали его в меру своего духовного развития; но евангелисту было дано воспринять его со всей очевидностью и довести до сведения миллионов будущих учеников Христовых: «И прославил и еще прославлю» (ст.28). Третьей из всех произнесенных вслух и записанных евангелистом Иоанном молитв Христовых является молитвенное завершение продолжительной беседы Хрис­та с учениками (Ин 17), имеющее по преимуществу экклезиологичес­кое содержание. Именно экклезиологический характер этой молит­вы явился основанием для именования ее в православном богосло­вии Первосвященнической.

Эпицентр всего духовного богатства Первосвященнической молитвы лежит в идее единения. При этом Христос говорит о двух единениях: одно из них, которое превыше всякого разумения (ср. Флп 4:7). Это единение Отца Небесного с Его Божественным Сыном, со Словом Отчим превечно, и тайна открывается нам как Божественное Откровение; другое единение — всех верующих во Христа с Ним и в Нем друг с другом; это единение в момент произнесения молитвы существовало еще только в потенции, как желание, об осуществле­нии коего и совершается молитва. Трагедия и горечь христианского мира, существующего уже два тысячелетия, в том и состоит, что единения до сих пор еще нет.

Почему так происходит? Почему заповедь Христова до сих пор остается неисполненной?

Ответ на этот жгучий вопрос содержится в прощальной бесе­де, которая нашла в Первосвященнической молитве свое заверше­ние: «Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди...» (Ин 14:15), «...Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас» (Ин 15:12).

Из этих великих слов Спасителя видно, что заповедь о взаимной любви между учениками Христовыми, без которой невозможно единение между ними, основывается на их общей любви к Боже­ственному Учителю и Господу. Единения и взаимной любви нет теперь потому, что у большинства христиан нет сколько-нибудь достаточно сильной любви ко Христу.

Свое единение с Отцом (или, лучше сказать, единство как наивысшую полноту единения) Господь Иисус с особенной силой раскрывал ученикам в конце Своего земного пути, усвоение этой тайны Он считал особенно важным и существенным. Уже на первом году Своего служения Он говорит: «Все предано Мне Отцом Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца, и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть» (Мф 11:27). Здесь, конечно, центр тяжести — в предоставлении людям возможности приходить и обращаться к Отцу через Сына, возможность, дотоле неизвестная и только в Новом Завете нашедшая себе полное раскрытие. Сам Христос позднее говорил: «Никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (Ин 14:6); апостол Павел с увереннос­тью писал: «Един Бог и един Посредник между Богом и человека­ми, человек Христос Иисус» (Ним 2:5).

Приведенные здесь изречения имеют явно выраженный сотериологический характер, раскрывая взаимоотношения Бога со спасен­ным Им человечеством. Но Господу было угодно приобщить Своих учеников к тайне Своего единства с Отцом в еще более глубокой степени: «Ты не знаешь Меня, Филипп? Видевший Меня видел Отца...Разве ты не веришь, что Я в Отце и Отец во Мне?»(Ин 14:9-10).Эти слова для христианина имеют исключительное значение: в них не только раскрывается и утверждается истина Божественности Сына Божьего, Его единосущность Богу Отцу, но и указывается на веру как на способ восприятия и усвоения этой великой истины.

Но кроме Божественной онтологии в этих высказываниях Гос­пода Иисуса усматривается внушение нам уверенности в полной равноценности нашего почитания любого из Лиц Святой Троицы. Бог, как известно, во Святой Троице прославляется как в нераздель­ной и единосущной, и в любом акте Божественного воздействия на тварный мир участвуют все три Лица Святой Троицы, в том числе и в акте творения (Быт 1:1-2; Пс 32:6; Евр 1:2). Воплощение Сына Божьего произошло по воле Бога Отца (ИнЗ:1б; 1Тим2:4), действием Святого Духа (Лк 1:35;Мф 1:20); Церковь Христова как Его таинственное Тело живет и действует силою и действием дарованного ей Святого Духа (Деян 2:1-4; 1 Кор 3:16-17; 4:19-20; Еф 2:19-22).

Эти и некоторые другие высказывания Спасителя о Своей Божественности звучат особенно многозначительно на фоне бес­численных проявлений Его человеческой природы. Иисус Хрис­тос — Бог в вечности как Слово Отчее, как Сын Божий, Он — Тот, Кто был в начале (Ин 1:1), а само время, как и все творение, получило свое бытие через Него(Ин1:1-3;Еф1:2). Вочеловечение Хри­ста, принятие Им «образа раба» (Флп 2:7), и все последующее — земная жизнь, смерть, Воскресение, было рядом событий, начав­шихся и происходивших во времени и пространстве. Временное и пространственное самоограничение, принятое на Себя Сыном Бо­жьим в числе других проявлений Его кенозиса, было сопряжено с необходимостью за ограниченный промежуток времени осуще­ствить цель, для которой должна была совершиться полнота кено­зиса — спасение рода человеческого. Поэтому Господь наш как бы спешил совершить дело нашего спасения, о чем предупреждал Своих учеников и слушателей: «Доколе свет с вами, веруйте во свет» (Ин 12:36), «Уже немного Мне говорить с вами» (Ин 14:30). Он спешил проявить и использовать все новое, сопряженное с прияти­ем Им человеческой природы. Поэтому Его земная жизнь вплоть до вознесения, от начала до конца является нам, подобно всякой человеческой жизни, как непрерывный процесс, состоящий из бесконечного множества последовательных ситуаций и состояний. Проявления Божественной природы, будь то чудотворения или самораскрытие Божественности, имели эпизодический характер.

Иисус Христос не хотел поражать, изумлять окружавших Его людей Своим Божественным достоинством и величием, запрещал разглашать случаи чудесного исцеления, рассказывать о событии

Преображения. О Своем единстве с Отцом Небесным, о возможно­сти для Него ниспослать от Отца ученикам Духа Утешителя, обо всем этом, сугубо Божественном, Он Сам начинает говорить только в конце Своего земного служения. Не случаен срок запрета разгла­шать событие Преображения: в Преображении сильнее и больше, чем в чем-либо другом проявилось то, что коренным образом, онтологически (по существу) отличает Сына Божьего от всего рода человеческого, — Его Богочеловечность. Ослепительный свет, из­лучавшийся Христом и даже Его одеянием, явление давно ушедших из земного мира предков и их общение со Христом, голос Отца Небесного, почти дословно подтверждающий произнесенное перед тем при Крещении Спасителя свидетельство и повеление: «Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение; Его слу­шайте» (Мф 17:5), — все это осталось неизгладимо в памяти немногих свидетелей великого события и, несомненно, подготовило их к предстоящим переживаниям, как горестным — страданию и смерти их Учителя, так и к радостному — Его Воскресению. Не случайно Преображение, как и Крещенское Богоявление принадлежит к числу событий особенно часто и подробно засвидетельствованных новозаветной письменностью (Мф 17:1-9; Мк 9:2-9; Лк 9:28-36; 2 Петр 1:16-18; ср. Мф 3:13-17; Мк 1:9-11; Лк3:21-22; Ин 1:32-34). Возвращаясь к аспекту человеческой природы нашего Господа, можно отметить, что в Своем Преображе­нии Он не отрешился от человеческого облика, в каковом продол­жали видеть Его ученики, а сразу же по окончании поразившего их проявления Его Божественности оказался в непосредственной бли­зости от них, в привычном для них, ставшем уже им близким и дорогим, обычном человеческом облике.

Любому читателю Евангелия бросается в глаза безгрешность и беспорочность нашего Спасителя. Христос Сам знал, что это свой­ство может вызвать удивление, недоверие и неизбежные подозре­ния; все это заключено в Его вопросе: «Кто из вас обличит Меня в неправде?» (Ин8:46)¹³⁶. Как известно из христианской понирологии (учение о зле), грех есть не что иное, как нарушение воли Божьей. Бог не имеет в Себе каких-либо противоречий (Втор 32:4; 1 Кор 1:9) и потому нарушение Им собственной воли представляется невозможным и немыслимым. Поэтому излишне говорить о безгрешности Бога как о Его свойстве.

Когда мы говорим об Иисусе Христе, Боге и Человеке, то, естественно, возможность греха совершенно исключается Его Божественной природой. Когда же мы сосредоточиваем свой духовный взор на Его человеческой природе, то убеждаемся, что Он подвержен был искушениям, и притом весьма сильным: враг рода человеческо­го, чувствуя, а может быть, и зная, чем обернется для него спасение Богом людей, применил все силы, чтобы воспрепятствовать этому, чтобы отвлечь Христа от Его великой миссии. В далеко не полном перечне известных нам из Евангелия искушений, которым подвер­гался Христос, необходимо в первую очередь сказать о встрече Его с искусителем, которая произошла перед началом служения Христа.

Зная, что физическая природа Христа ослаблена длительным постом, дьявол предлагает Ему воспользоваться Своим Божествен­ным всемогуществом и утолить голод, превратив камни в хлеб. Не исключено, что этим дьявол хотел также подвергнуть испытанию возможности Спасителя, степень Его господства над природой. Христос отвечает не простым отказом, а обосновывает его ссылкой на слова Священного Писания, утверждающие примат духа над плотью, духовной пищи над телесной: «Не хлебом единым будет жить человек, но всяким словом Божиим» (Втор 8:3; Лк 4:4; ср. Мф 4:4).

Второе предложение (у Матфея — третье) дьявола — это по­пытка сыграть на присущих большинству людей чувствах властолю­бия, честолюбия и тщеславия: «Тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их... если  Ты поклонишься мне, то все будет Твое» (Лк 4:6-7; ср. Мф 4:8-9). Примечательно, что Христос не отказывается от предлагаемых Ему всемирного влияния и власти, но отвергает усло­вие их приобретения. И вновь ссылается на Слово Божье: «Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи» (Втор 6:13;Лк4:8;ср.Мф4:10). Христос действительно устремлялся к тому, чтобы стать духовным Владыкою всех душ человеческих, но Он хотел получить эту власть не из рук дьявола, а ценою Своих искупительных страданий и смерти на кресте. И тогда исполняются пророческие слова псалмопевца: «Царство Твое — царство всех веков, и владычество Твое во все роды» (Пс 144:13).

Третьим и последним (у Матфея — вторым) искушением явилась попытка направить Христа на путь насилия над свободой человеческой воли; вместо принятия Христа свободной верой как Своего Господа и Спасителя на людей, по замыслу дьявола, нужно было бы воздействовать очевидностью чудес, убеждающих не сло­вом упования и любви, а рациональной неопровержимостью реаль­ного факта. Надобность в вере, в свободном устремлении к Богу через Христа, по коварному замыслу искусителя, таким образом, исключалась бы. Нетрудно заметить, что это искушение было самым изощренным, самым легко приемлемым, ибо оно предполагает не отказ Христа от Своей миссии, от Своего великого дела, а только иной способ достижения целей, способ, на первый взгляд, самый легкий и обещающий быстрый успех. Недаром этим спосо­бом, способом показного чудотворения, до наших дней пользуются всевозможные маги, колдуны, экстрасенсы и другие прельстители человеческих душ. На предложение броситься с высоты храмовой крыши и остаться невредимым Иисус отвечает: «Не искушай Господа Бога твоего» (Втор 6:16; Лк 4:12; ср. Мф 4:7). Эти великие слова Священного Писания должны были иметь для дьявола двоякий смысл: здесь прямой отказ совершать что-либо сверхъестественное только для привлечения людей, хотя бы даже во имя благих целей. Но здесь также и намек на Божественность Того, Кого дьявол считал не более как человеком, хотя, может быть пророком или посланником Божьим.

Как мы видим, искушения подразумевали использование всех человеческих слабостей. Христос их преодолел с помощью Слова Божьего, причем преподал всем Своим ученикам и последователям великий урок, побудивший впоследствии святого апостола напи­сать: «...Слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого» (Евр 4:12), что подтверждает не только поражение дьявола в его борьбе со Христом на горе искушения, но и вся история христианской проповеди.

Трагическим возобновлением последнего из трех дьявольских искушений было насмешливое предложение врагов Христа, обра­щенное к висящему на кресте Страдальцу: «если Ты Сын Божий, сойди с креста... и уверуем в Него» (Мф27:0,42). Можно не сомневать­ся, что и здесь устами распинателей говорил тот же искуситель.

Искушения, которым подвергался Христос, были очень разно­образны: здесь и призыв апостола Петра избежать предстоящих страданий и смерти (Мф 16:21-23), здесь и негативное отношение к Нему со стороны близких родных (Ин 7:5), здесь и попытка вызвать Христа на путь политической борьбы (Лк 20:22-25), здесь и колебания Его Пред­течи и Крестителя в признании правильности и спасительности Его жизненного пути (Мф 11:3).

Возникает очень большой, богословски весьма значимый воп­рос: побеждал ли Господь названные и другие искушения, используя высокие возможности Своей человеческой природы, или же здесь вступала в действие Его Божественность, делавшая Его неуязвимым для любых происков дьявола? Здесь широкое поле для богословс­кого размышления. Можно, однако, считать несомненным, что для преодоления искушений Господь наш затрачивал определенные усилия и они составляли немалую часть Его целожизненного крестоношения. Человек Христос был подобен нам, обычным людям, во всем, кроме греха (Фил 2:7; Тим2:5), потому что человеческая воля в Нем всегда сообразовывалась с Его же Божественной волей, и ни один из поступков Христа-Человека не носил греховного характера, ибо воля Божья ими не нарушалась.

При всем величии и красоте Преображения это событие, однако, по силе, значению и своим последствиям уступало проис­шедшему примерно через год Воскресению, прообразом и подго­товкой к которому оно стало. Воскресение Христа — столь явное, безмерно яркое великое проявление Его Божественности, что оно может быть сопоставлено разве лишь с сотворением мира, ибо как сотворение было торжеством бытия над небытием, света — над вечным мраком пустоты, порядка и целесообразности красоты над бессмысленностью и безобразием хаоса, так Воскресение явилось торжеством наивысшего Бытия, Бога, над смертью, добра — над злом, восстановлением нарушенной злом гармонии в человеке, в единственном творении и имеющем образ и подобие своего Творца.

Величайшим, наиболее наглядным и самым убедительным про­явлением Божественности Христа можно и следует считать Его Воскресение. Постараемся дать себе отчет в том, что мы понимаем под словом «воскресение», какое значение придаем этому слову.

Воскресение — отнюдь не выход из состояния клинической смерти, сопровождающийся смутными воспоминаниями о пережи­том за этот период неустойчивого балансирования между жизнью и смертью. Примеров выхода из клинической смерти известно теперь множество.

Воскресение — это также не явление духовного порядка, ли­шенное материальной основы. Подобные явления тоже хорошо известны с древнейших времен. Таков приход духа Самуила по вызову Аэндорской волшебницы (1 Цар 28:9-19), таково участие проро­ков Моисея и Илии в событии Преображения Господа Иисуса.

Под воскресением понимается событие еще более необычайное, уникальное, в пределах наших возможностей представляющееся не только неестественным, но даже противоестественным. Воскресение есть восстановление жизни человека, у которого душа с телом пол­ностью разъединились, тело которого (в частности важнейшие орга­ны и ткани) перестали функционировать и уже начались процессы разложения, считающиеся необратимыми.

При воскресении не только процессы разложения прекраща­ются, но происходит мгновенное восстановление уже разложив­шихся тканей и органов независимо от степени разложения. Одна­ко онтологической основой всего этого мгновенного восстановления является воссоздание духовной и физической составных час­тей человеческой личности, т.е. человека, который существовал до смерти, до отделения души от тела.

Библия повествует нам о событиях воскрешения, происходив­ших как в период Ветхого, так и Нового Заветов: в Ветхом Завете это воскрешение пророком Илией сына Сарептской вдовицы (3 Цар 17:21-22), а в Новом Завете — уже упоминавшиеся воскрешения дочери Иаира, сына вдовы Наинской и наконец Лазаря.

Для всех этих библейских событий общим является действие Бога через посредство совершавших воскрешение лиц. Именно по­этому к ним наиболее уместным оказывается термин «воскрешение».

Совершенно иным, совершенно уникальным является нам Вос­кресение Господа Иисуса Христа, «Которого Бог воскресил из мер­твых непосредственно, а так как Сам Воскресший есть Бог, то наряду

СО словами «Бог воскресил Его» (Деян2:32;3:15,26; 13:32; 17:31,Еф 1:20; 1 Кор6:14;

2Кор4:14; 1 Фес 1:10), свидетели Воскресения употребляют и прямое: «Он воскрес» (Мф 28:6; Мк 16:6; Лк 24:34; Ин 2:22; Рим 6:4; 8:34; 1 Кор 15:4,12,20; Фил 3:10).

О Воскресении Христовом свидетельствуют все четыре еванге­листа, свидетельствует апостол Петр, речи и проповеди которого дошли до нас в Книге Деяний, свидетельствуют, наконец, авторы посланий, из которых наиболее ярким и убедительным является исповедание апостолом Павлом его непоколебимой веры в реаль­ность Воскресения Христова, исповедание, которое он оставил нам в 15 главе Первого послания к Коринфянам (1 Кор 15:1-8).

Все эти свидетельства говорят о двух фактах, неразрывно свя­занных с событием Воскресения, им обусловленных и из него выте­кающих.

Первый из них — исчезновение тела Господа Иисуса Христа из гроба, обнаруженное теми, кто пришел к пещере на третий день после погребения.

Евангелисты Марк, Лука и Иоанн подробно описывают посеще­ния гроба учениками, сопровождавшиеся ангельскими явлениями, количество которых установить затруднительно. Евангелист Иоанн много внимания уделяет приходу ко гробу Марии Магдалины и ее весьма знаменательному диалогу с воскресшим Спасителем. Спаси­тель посылает ее благовествовать о Его Воскресении ученикам, чем вполне обосновывается присвоение ей Церковью звания равноапо­стольной. Евангелист Матфей, рассказывая о явлении ангелов, на сей раз женам-мироносицам, говорит также о явлении Христа со­бравшимся, по-видимому, многочисленным ученикам и ученицам Христовым в Галилее, где и было ими получено знаменательное повеление: «Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца иСына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам»; это повеление было подкреплено великим обетованием: «И се, Я с вами во все дни до скончания века» (Мф 28:19,20).

Евангелисты не раз упоминают о пустом гробе (Мф 28:6; Мк 16:5,6; Лк 24:2,3,12; Ин20:5-8), упоминают без всякой нарочитости, говоря об этом как о факте весьма значительном, необычайном, для всех пред­ставляющемся поразительным, но ко времени написания авторами своих творений уже широко известном. Само по себе исчезновение тела из гроба отнюдь не вызывает мысль о Воскресении; даже многократные предсказания Самого Спасителя о предстоящем Вос­кресении не подготовили учеников к восприятию события столь чудесного и превосходящего даже человеческое воображение. Это видно из широко распространившихся рассказов стражников о якобы совершившемся похищении тела Иисусова Его учениками (Мф 27:62-66; 27:11-15); та же мысль о похищении как о наиболее вероят­ной причине исчезновения тела из гроба приходит в голову Марии Магдалине: «Унесли Господа моего, и не знаю, куда положили Его» (Ин 20:13). Эта элементарная версия находит себе опровержение не только у евангелиста Матфея, приписывающего ее иудейским властям, но и христианского автора II-III вв. Тертуллиана, кото­рый указывает на внутренние противоречия в словах стражников: если похищение произошло в то время, когда они спали, то как же они могут утверждать, что похитителями были ученики?

Вторым фактом, уже непосредственно указывающим на Вос­кресение, исследователи обобщенно называют последовательные явления Христа большому числу лиц. Среди них Мария Магдали­на (Ин 20:14-18), другие жены-мироносицы, ближайшие ученики Хри­стовы — Петр и Иоанн (Ин 20:3-9), двое из числа семидесяти Клеопа и Лука — путешественники в Эммаус (Лк 24:13-34), все одиннадцать учеников (двухкратные явления им Христа в дни субботние и при рыбной ловле на Геннисаретском озере (Ин21), множество учеников, которым являлся Спаситель (может быть, неоднократно), при последнем явлении — свидетели Его Вознесения (Мф 28:6-20; Мк 16:6-20; Лк 24; Деян 1:4-11; 1 Кор 15:1-11).

Воскресение представлялось ученикам Иисуса, да и всем о Нем слышавшим, столь невероятным событием, что даже личные контакты с Воскресшим вызывали первоначально испуг и мысли о призрачности явления. Чтобы убедить учеников в реальности Сво­его Воскресения, Христос демонстративно пьет и ест пищу, кото­рую ему дали по Его просьбе. Неверие учеников ни в малой степени не уступает неверию Фомы (Ин 20:19-29). Не верили ученики также рассказам женщин о явлении им Христа, за что получили от Него впоследствии суровое порицание (Мк 16:14). Особенно ярким и убедительным свидетельством о Воскресении исследователи Ново­го Завета считают высказывания апостола Павла, который ссыла­ется на многочисленных участников встречи с воскресшим Хрис­том (по-видимому в Галилее, ср. Мф 28:16-20). Здесь апостол пишет, что более чем пятьсот «братьев», (т.е. верующих во Христа, в том числе, конечно, непосредственных учеников) еще были живы в момент написания послания.

Из текста явствует, что эти оставшиеся в живых свидетели могут и готовы подтвердить необычайные и, конечно, оставшиеся в их памяти переживания (1 Кор 15:3-8).

Свидетельство апостола Павла важно еще и тем, что он ссыла­ется на явления Христа отдельным лицам и собравшимся вместе апостолам — это полностью совпадает с упоминаниями о случив­шемся у евангелистов.

Воскресение Христово столь тесно связано с верой во Христа как в Богочеловека, как в Сына Божьего, воплотившегося «нас ради и нашего ради спасения», что нельзя верить в Божествен­ность Христа и отвергать Его Воскресение. Точно так же верно и обратное — невозможно принимать за истину факт Воскресения Христа и при этом не верить в Его Божественность. Апостол Павел говорит об этом следующим образом: «Если нет воскресения мер­твых, то и Христос не воскрес» (1 Кор 15:13). Именно это соответствие и явилось причиной многочисленных попыток свести изложенные евангелистами факты к естественной феноменологии, совершенно исключающей необходимость усматривать в этих фактах что-либо сверхъестественное.

Первая из этих попыток, наиболее древняя, изложена выше: речь идет о выдвинутой иудейскими властями версии о якобы имевшей место краже тела Иисусова. Эта версия столь наивна и противоречива, что ее приняли лишь чрезмерно доверчивые. Го­раздо большим распространением пользовалась версия о мнимой смерти. Некоторые авторы, представители критического «богосло­вия» XVIII-XIX вв. (Бруно Бауэр и др.) высказывали предполо­жение, что Иисус на кресте не умер и во время снятия с креста и последующего погребения пребывал в обморочном состоянии, обус­ловленным большой потерей крови: положенный на холодную плиту гроба, Он якобы спустя некоторое время пришел в сознание, вышел из гроба (т.е. из искусственной пещеры, в которой был погребен) и стал появляться перед Своими учениками.

Эта версия тоже внутренне противоречива, ибо человек, пере­несший большую потерю крови (кровь текла одновременно, покрайней мере, из четырех сквозных ран) не в состоянии не только отвалить тяжелый камень от входа в пещеру, затем странствовать и общаться с людьми, как ни в чем не бывало, но даже не в состоянии был бы двигаться, даже если бы пришел в сознание. К этому надо добавить, что по имеющимся научным данным при длительном висячем положении жизненно важные органы тела смещаются, что исключает возможность жизнедеятельности чело­века, даже если бы он был снят с креста еще живым.

Не следует забывать и о большой потере крови еще до распя­тия, в результате бичевания, а также общий нервный шок, нередко являющийся причиной мгновенной смерти уже в самом начале процедуры распятия. Другие критики Нового Завета, соглашаясь с тем, что Христос действительно умер и тело Его лежало во гробе после погребения, пытаются поставить под сомнение реальность Его посмертных явлений, утверждая, что ученики, сильно любив­шие Своего Учителя, не могли примириться с мыслью о Его смерти, а Он неоднократно предсказывал, что смерть над Ним не будет иметь власти.

Утверждалось, что все явления Христа были не чем иным, как галлюцинациями, чем-то вроде гипноза, в одних случаях — массо­вого, в других — индивидуального. Если авторы визионерской теории были искренни, то, видимо, они не учитывали ряда обсто­ятельств, в сумме своей совершенно исключающих возможность такого гипноза при описываемых в Евангелиях обстоятельствах.

Во-первых, ученики Христовы были в большинстве своем людьми физического труда, грубыми и простыми, что, как извест­но, не предрасполагает к галлюцинированию, к переживанию каких-либо призрачных явлений и т.п.

Во-вторых, Христос являлся ученикам и наедине, и при стече­нии народа. Невозможно себе представить, чтобы люди разного возраста, пола, различных занятий и разной степени близости ко Христу оказались почти одновременно во власти разнообразных галлюцинаций.

Но самым сильным, убедительным и практически неопровер­жимым доказательством Воскресения Христова как исторического факта является мученичество и смерть провозвестников Воскресе­ния, в том числе авторов евангельских повествований. Почти все они отдали свою жизнь как в переносном, так и в буквальном смысле, за истину, которую благовествовали, средоточием которой было Воскресение их Учителя и Господа. Как известно, люди отдают свою жизнь за веру, за Родину, за научную истину, за любимых, но никто никогда не жертвовал жизнью ради собственной выдумки, порождения собственной фантазии. Психологически невозможно, чтобы апостолы, спрятав где-то вытащенное из гроба тело Иисуса, потом шли на смерть, когда достаточно было им сознаться в своей выдумке, чтобы смерти избежать. Точно так же им легко было отказаться от утверждений о встречах с Христом после Его Воскресения, если бы эти встречи явились плодом их фантазии, притом, к слову сказать, фантазии, чрезмерно богатой для простых, практически необразованных выходцев из галилейс­ких поселений. Только абсолютная уверенность в подлинности наполнявшей их души вести о Воскресении и о вечном духовном пребывании с ними Учителя (Мф 28:20) могла дать им мужество и силы, чтобы проливать свою кровь за эту бесконечно дорогую для них истину.

Несмотря на то, что, как мы видели, реальность Воскресения Христова засвидетельствована не менее достоверно, чем множество других исторических фактов, истинность которых не вызывает ни у кого сомнения, однако само Воскресение — событие столь чудес­ное, столь далеко выходящее за пределы природных процессов, что для восприятия его как истины рациональных методов позна­ния недостаточно.

Плодотворное переживание истины Воскресения Христова ни в коем случае не сводится к знакомству с ним как с историческим фактом, но требует также участия в восприятии этого факта чувства и воли. Это говорит о теснейшей связи познания истины Воскресения Христова с познанием Самой Личности Иисуса Хри­ста как нашего Господа и Спасителя, как Богочеловека.

Радуясь евангельскому благовестию о Воскресении Христа Спасителя, мы устремляемся к воскресшему Христу с любовью и благодарностью не только за перенесенные Им ради нашего спасе­ния страдания, но и за Его победное Воскресение, участниками которого Он нас всех сделал. Христос — Первенец из умерших, оживший и вечно живой (1 Кор 15:20). По Его непреложному обеща­нию Он, по воле Отца Небесного, действием Святого Духа оживот­ворит и воскресит всех, кто следует за Ним в вере, надежде и любви.

Хотя Воскресение является величайшим проявлением именно Божественной природы Христа, однако не следует забывать, что и до и после Воскресения окружающие, в том числе свидетели Вос­кресшего, воспринимали прежде всего человеческую природу Хри­ста, а Божественность Его стала окончательно достоянием их созна­ния только в результате излияния на них Святого Духа. Именно поэтому и известие об опустевшем гробе и сами явления Христа вызывали поначалу вполне понятное недоверие и изумление, а лишь потом — радость и восторг.

Однако для последующих поколений, для членов Церкви, т.е. для уже облагодетельствованных в Св. Крещении, проявление Божественности Иисуса Христа не является ошеломляющей ново­стью. Людям, знающим с самого детства, что Христос Иисус не только Великий Учитель, не только Наставник, любящий беспре­дельно Своих учеников, но также Сын Божий, воплотившееся и вочеловечившееся Слово Отчее, событие Воскресения, т.е. победа Христа над смертью, представляется естественно вытекающим из Его Божественности.

Чудесное, т.е. выходящее по воле Божьей за пределы естества, начинается уже с момента зачатия Сына Божьего в девственном чреве Девы Марии под наитием Святого Духа. В этот момент свершилось то, о чем Афанасий Александрийский писал: «Бог стал человеком для нашего Обожения». Все остальное — и исцеления, и воскрешения, и возвещение Христом Его единства с Богом Отцом Небесным, и наконец, победа Христа над собственной смертью, — все это проявления Божественности вочеловечившегося Сына Бо­жьего. Восприяв всем своим существом великую истину прише­ствия в мир Сына Божьего, христианин уже не удивляется тому, что для Христа не было и нет ничего невозможного: «Идеже бо хощет Бог, побеждается естества чин: творит бо елико хощет»¹³⁷.

Наоборот, если бы земная жизнь Спасителя представляла бы собой обычную последовательность естественных действий, собы­тий и ситуаций, общих для каждого человека, это должно было бы вызвать изумление и даже недоверие к евангельскому повествова­нию. Христианин воспринимает с одинаковой благодарностью, с одинаковой радостью как смирение Христа, в Своей человечности смирившего Себя, быв послушным даже до «смерти» и смерти крестной (Флп 2:8), так и величие Его Божественности во всех ее проявлениях, особенно, конечно, в Его победном Воскресении.

Уже упоминалось, что восприятие богочеловеческой Личности Иисуса Христа, ее усвоение верующим, надеющимся и любящим христианином в идеале может и должно охватывать всю душу хри­стианина. Читая или слушая Новый Завет, человек при наличии молитвенного желания приблизиться к своему Создателю и Спаси­телю ощущает в большей или меньшей степени духовное тепло, проникающее в глубь его духовной природы, дающее ему радость примирения с Богом, живую уверенность в любви Божьей, всегда открытой для него во Христе Иисусе. В этом ценнейшее для нас, решающее для судеб каждого человека - здесь и в вечности -проявление Божественности Христа.

«Бог есть любовь», и, любя нас, Он возбуждает в каждом из нас ответное устремление в любви к Нему, так что «пребывающий в любви пребывает в Боге и Бог в нем» (1 Ин 4:16).

VI. ИСТОРИЧНОСТЬ ИИСУСА ХРИСТА

VII. БОЖЕСТВЕННОСТЬ ГОСПОДА НАШЕГО ИИСУСА ХРИСТА

VIII. РЕЛИГИЯ В СОЦИАЛЬНОЙ ЖИЗНИ