Богослужение

В книгах по догматическому богословию обычно не говорится ни о богослужении, ни о молитве, так как первое относится к области литургики, а второе - к аскетике. Между тем существует самая тес­ная и прямая связь между догматами и молитвенно-литургической жизнью Церкви. По мысли священника Павла Флоренского, истинно православная догматика должна быть систематизацией догматических идей богослужения¹. Догматика основана на Литургии, и все вероопределения родились из молитвенного опыта Церкви. «Христианство есть литургическая религия, -писал протоиерей Георгий Флоровский. - Церковь есть прежде всего богослужебное общество. Богослужение во-первых, учение и дисциплина - во-вторых»². Церковь выросла не из догматических формулировок и даже не из Священного Писания, а из Литургии. В первые годы после Воскресения Христова, когда еще не было напи­сано ни одно Евангелие, не был сформулирован ни один догмат, ни одно дисциплинарное правило, Литургия уже существовала и именно она объединяла последо­вателей Христа в Церковь - Его мистическое тело.

В православном богослужении догматы оживают, об­ретают литургическую плоть. Возьмем, для примера, сле­дующую стихиру праздника Пятидесятницы: «Приидите, людие, триипостасному Божеству поклонимся, Сыну во Отце со Святым Духом: Отец бо бездетно (вневременно, вечно) роди Сына соприсносущна и сопрестольна, и Дух Святый бе (был) во Отце, с Сыном прославляемь: едина Сила, едино Существо, едино Божество. Ему же покланяющеся вси глаголем: Святый Боже, вся содеявый Сыном, содейством Святаго Духа, Святый Крепкий, Имже Отца познахом и Дух Святый прииде в мир, Святый Безсмертный, Утешительный Душе, от Отца исходяй и в Сыне почиваяй, Троице Святая, слава Тебе»³. В этом песнопе­нии кратко изложены основные христианские догматы: о триипостасности Бога, о предвечном рождении Сына, о равенстве, единосущии и Божественности Отца, Сына и Святого Духа, о сотворении мира Отцом через Сына при содействии Духа, об исхождении Святого Духа в мир через Сына, об исхождении Духа от Отца и «почивании» в Сыне.

Другой подобный пример: стихиры под названием «догматиков», исполняемые за каждой торжественной вечерней и посвященные Богородице. Вот одна из них: «Кто Тебе не ублажит, Пресвятая Дево, кто ли не воспоет Твоего пречистаго Рождества? Безлетно бо от Отца возсиявый Сын Единородный, Тойже от Тебе, Чистыя, прой­де, неизреченно воплощься, естеством Бог Сый и естеством быв Человек нас ради, не во двою лицу разделяемый (т. е. не разделяемый на два лица), но во двою естеству неслит­но познаваемый. Того моли, Чистая, Всеблаженная, помиловатися душам нашим»⁴. Здесь выражена вся право­славная Христология: вневременное рождение Сына от Отца, воплощение Христа от Девы, полнота Божествен­ной и человеческой природ во Христе, нераздельность Личности Христа, неслитность двух природ. Отточенность и ясность богословских формулировок в традициях Хал­кидонского Собора сочетается в этих песнопениях с вы­сокой поэтичностью и молитвенной красотой.

В православном богослужении догматы становятся частью нашего молитвенного опыта, они переживаются нами реально и экзистенциально. Один русский иерарх, живший в нашем столетии, митрополит Вениамин (Федченков), рассказывает, что Никео-Цареградский Символ веры долгое время казался ему лишь сухим перечислени­ем догматов, и он даже не считал его молитвой. Но служение Божественной Литургии постепенно открывало ему жизненность и насущность Символа веры: «Бытие, кото­рое сформулировано в этих догматах, есть самая настоя­щая жизнь души. Жизнь души заключается в причастии к той сверхъестественной жизни, о которой догматы го­ворят отвлеченно... Когда душа поймет это опытно... за­рождается сердечное отношение к догматам, а не умствен­ное... Знание переходит в общение. При таком состоянии Символ веры окажется уже не холодным "признанием", а живым "исповеданием", горячим свидетельством внут­реннего общения или сердечной любви к Богу. И тогда эти... догматические истины зажигают внутренним огнем и согревают сердце сильнее всех иных средств... И тогда Символ веры превращается в молитву, и притом гораздо более высокую и напряженную, чем многие другие молитвы... и переживается сердцем с умилением. И я видел не одного епископа, который, подклонив голову под "воз­дух", колеблемый над ним сослужителями (во время пе­ния Символа веры на Литургии - И. И.), вставал после от престола в слезах. Ясно, что они не "думали" об "ис­тинах", а причащались Жизни, Бога...»⁵

Православная Церковь всегда придавала исключитель­ное значение богослужению как молитвенному воплоще­нию вероучительных истин. Lex orandi lex est credendi («За­кон молитвы есть закон веры») - на этом основополага­ющем принципе построена жизнь Православия. Право­славная Церковь стремится сохранить в неприкосновен­ности тот богослужебный чин, который сложился в Ви­зантии к XII веку, что связано с неизменяемостью и ста­бильностью православной догматики. Это не значит, что никаких изменений в богослужении не происходит: со­здаются, например, службы новопрославленным святым, но они органически вплетаются в ту литургическую ткань, которая остается неизменной с византийской эпохи.

Богослужение является ежедневной духовной школой. По мысли святителя Игнатия (Брянчанинова), христианин, регулярно посещающий церковь и внимательно вслушивающийся в чтение и пение, может научиться всему «необ­ходимому на поприще веры»⁶. Богослужение, кроме того, является школой молитвы: оно захватывает ум и сердце человека и погружает их в ту глубину, где происходит встреча с Богом. Каждая церковная служба, каждое мо­литвенное слово может стать для нас встречей и соприкос­новением с Живым Богом, если мы молимся внимательно и сосредоточенно, если молитва Церкви становится нашей личной молитвой. Нередко, однако, слова богослужения проходят мимо нас, и мы присутствуем в храме только телом, а ум блуждает на стороне - в этом случае никакой встречи не происходит и мы лишаемся того плода, кото­рый приносит участие в церковной службе.

 

Богослужебный язык

Русской Православной Церкви люди сталкива­ются с одной специфической проблемой, кото­рой не существует во многих других Церквах, -проблемой малопонятности церковнославянского язы­ка, употребляемого в богослужении. Давно раздаются голоса, призывающие отказаться от церковнославян­ского языка и перейти на современный язык: об этом, в частности, говорили многие архиереи в период подго­товки к Поместному Собору 1917-1918 годов. Пред­принимаются попытки осуществить такую реформу на практике, но все они оказываются неудачными: визан­тийское богослужение «не звучит» на современном рус­ском языке.

Те, кто призывает к реформе, не учитывают того, что любой язык не есть просто сумма слов, которые можно заменить на другие, более понятные: язык выражает не­кую реальность, которая за ним стоит, и приобщает к этой реальности. Язык поэзии, например, обладает толь­ко ему одному свойственным набором слов и словосоче­таний, который не употребляется в других языковых сти­лях. Если человек не воспринимает или не понимает стихи, виноват не язык поэзии, а отсутствие у человека дара поэтического восприятия; и задача состоит не в том, что­бы приспособить язык к возможностям читателя, пере­сказав стихи прозой, а в том, чтобы научить читателя воспринимать подлинную поэзию.

Язык византийской литургической поэзии сам по себе является особой стихией: даже в том случае, когда визан­тийское песнопение переведено на русский язык, от чело­века, непричастного к Церкви, требуются большие уси­лия, чтобы его адекватно воспринять. Вот, к примеру, одно из песнопений службы Пятидесятницы: «Божествен­ным покровен медленноязычный мраком, извитийствова богописанный закон, тину бо оттряс очесе умнаго, видит Сущаго...»⁷ А вот русский перевод: «Медленноречивый, будучи покрыт священным мраком, возвестил богописан­ный закон, ибо, оттрясши нечистоту от умственного гла­за, он видит Сущего». Для слушателя, мало знакомого с библейской историей и символикой, оба текста будут одинаково непонятны, так как и в том, и в другом случае он не догадается, что речь идет о Моисее и его восхожде­нии в Божественный мрак на вершину Синайской горы. А кто знает Библию, сможет понять и славянский текст.

Церковнославянский язык никогда не был вполне по­нятен и всегда отличался от разговорного - даже в эпоху святых Кирилла и Мефодия, которые, воспользовавшись разговорным языком, создали на его основе новый - бо­гослужебный, или литургический язык. Отказаться от это­го языка равносильно тому, чтобы отказаться от древних икон, заменив их более «понятной» живописью, отказаться от псалмодического чтения, заменив его декламацией, отказаться от хорового пения, заменив его игрой на му­зыкальных инструментах. «Славяне промыслительно ода­рены благословенным языком, служившим веками для богослужения, Священного Писания и молитвы и нико­гда не низшим житейским нуждам... - пишет архиманд­рит Софроний (Сахаров). - Нет вовсе нужды заменять его языком повседневности, что неизбежно снизит духовный уровень и тем причинит неисчислимый ущерб... Все, кто искренне желают приобщиться к вековой культуре Духа, легко найдут возможность освоиться с бесценным сокро­вищем священного славянского языка, который изуми­тельно соответствует великим таинствам богослужения»⁸. Не отрицая, что проблема церковного языка существу­ет и требует серьезного и всестороннего соборного обсуж­дения, мы тем не менее склонны думать, что «непонят­ность» церковнославянского языка объясняется не столько свойствами самого этого языка, сколько неподготовлен­ностью людей, лишенных на протяжении многих лет воз­можности серьезно и глубоко изучать богослужение. Цер­ковнославянский язык отличается от русского только не­которыми грамматическими формами, семантикой отдель­ных слов и словосочетаний, особенностями синтаксиса, который в славянском языке чаще всего копирует гречес­кий синтаксис, и небольшим количеством слов (несколько десятков), отсутствующих в современном русском языке. На освоение этого материала требуется не так уж много времени и сил. Если люди готовы потратить годы на осво­ение сложнейшей научной терминологии, понимая, что, не овладев ею, они не смогут ничего достичь в своей обла­сти, то почему бы не потратить несколько дней на изуче­ние богослужебного языка, на котором молились в тече­ние десяти веков наши предки-славяне?

Со своей стороны, Церковь должна бы позаботиться о создании возможностей для такого изучения, об изда­нии богослужебных текстов с параллельным русским пе­реводом, чтобы каждый приходящий в храм мог следить за богослужением по книге. В некоторых приходах прак­тикуется чтение Апостола и Евангелия на славянском и русском языках: опыт показывает, что девяносто процен­тов наших прихожан не понимают смысла литургичес­ких апостольских чтений. Наконец, возможна новая ре­дакция славянского перевода службы, частичное упроще­ние отдельных слов и выражений, например замена «любы» на «любовь», «живот» на «жизнь» (эти слова и в славянском языке употреблялись как равные по значе­нию и взаимозаменяемые).

О необходимости улучшения славянского перевода богослужебных текстов писал в XIX веке святитель Фео­фан Затворник: «Иные службы у нас такие, что ничего не разберешь... Наши иерархи не скучают от нелепости, потому что не слышат, сидя в алтаре... потому что не знают, какой мрак в книгах - и это не по чему другому, как по причине отжившего век перевода... Новый пере­вод книг богослужебных неотложно необходим... У гре­ков ведь идет постоянное поновление богослужебных книг... Я сличаю Октоих... Очень, очень много у греков новенького». 900-летие Крещения Руси, которое празд­новалось в 1887 году, казалось святителю Феофану под­ходящим поводом для того, чтобы предпринять новый «упрощенный и уясненный» перевод всех богослужебных книг⁹. Такой перевод действительно был сделан в 1910-х годах, и несколько богослужебных книг накануне рево­люции 1917 года удалось небольшим тиражом издать. Последующие события, однако, помешали распростране­нию этих изданий и ознакомлению русской православ­ной паствы с новым вариантом славянского перевода.

 

Молчание

Когда молишься, войди в комнату твою и, за­творив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне, и Отец твой, видящий тай­ное, воздаст тебе явно. А молясь, не говорите лишнего, как язычники, ибо они думают, что в многословии сво­ем будут услышаны; не уподобляйтесь им, ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего про­шения у Него», - говорит Христос (Мф. 6:6-8).

Иногда спрашивают: «Зачем же нужно молиться, если Бог заранее знает, о чем мы будем Его просить?» Но молитва не есть только просьба чего-либо, молитва - это в первую очередь общение, встреча. «Молитва есть беседа ума с Богом», по слову Евагрия-монаха¹⁰. В молитве мы встречаемся с Богом Живым, Богом Личностью, Бо­гом, Который слышит нас и отвечает нам, Который все­гда готов прийти к нам на помощь по первому зову, Который никогда не изменит нам, сколько бы раз мы ни изменяли Ему. В молитве мы соприкасаемся с высшей реальностью, являющейся единственным истинным Бы­тием, по сравнению с которым всякое другое бытие, в том числе наша жизнь, является условным и относитель­ным. Жизнь без молитвы, без богообщения - это только растянутый на годы путь к неизбежному концу, медлен­ное умирание, «умерщвленная жизнь», как выражается преподобный Симеон Новый Богослов¹¹. Мы живем по­стольку, поскольку приобщаемся к Богу, а приобщение к Богу происходит через молитву.

Почему Христос заповедует не многословить в молит­ве? Потому что молитва рождается не из слов и она не есть только сумма произнесенных нами прошений. Преж­де чем произнести молитву, ее нужно услышать. Все ве­ликие произведения поэзии и музыки не были составле­ны поэтами и композиторами из отдельных букв или нот, но прежде родились где-то в глубинах души, прозвучали там, а потом уже воплотились в слова и звуки. Молитва тоже является творчеством - она рождается не в много­словии, а в глубокой тишине, в сосредоточенном и бла­гоговейном молчании. Прежде чем начинать молитву, нужно внутренне умолкнуть, отрешиться от обычного многословия и многомыслия, услышать тишину:

Слушай, сын, тишину... Где идут отголоски ко дну. Тишину, где немеют сердца, Где не смеют поднять лица¹².

Сердце, разум, уста, чувства должны «онеметь», слова и звуки - уйти на дно. «Достичь тишины - самое трудное и решающее в искусстве молитвы. Тишина - не только негативное (состояние), пауза между словами, временное прекращение речи, но... в высшей степени позитивное -состояние внимательной бдительности, ожидания и преж­де всего вслушивания. Исихаст (безмолвник), человек, достигающий исихии, - внутреннего покоя или тишины, есть... тот, кто слушает. Он слушает голос молитвы в сво­ем сердце, и он понимает, что этот голос - не его соб­ственный, но Другого, говорящего внутри него» (Епис­коп Диоклийский Каллист)¹³. Как и всякая беседа, молит­ва есть диалог, и цель ее - не столько высказаться само­му, сколько услышать Другого.

«Молчание есть таинство будущего века, а слова суть орудия этого мира», - пишет преподобный Исаак Сирин¹⁴. Ради достижения тишины и молчания монахи отказыва­лись от общения с людьми, уходили в глубь пустыни, скрывались в горах. Было три брата-монаха, говорится в одном древнем сказании. Один из них избрал дело при­мирять ссорящихся между собою людей, второй - посе­щать больных, а третий ушел безмолвствовать в пусты­ню. Первый брат, находясь всегда среди враждующих, не мог примирить всех и сильно скорбел. Придя ко второ­му, он застал и того в унынии. Вместе они направились к отшельнику узнать, чего достиг он в пустыне. Помолчав, отшельник налил воду в чашу и сказал: «Смотрите на воду». Они посмотрели, а вода была мутная, и ничего не было видно в ней. Помолчав еще немного, отшельник говорит: «Смотрите опять». Они взглянули: вода устоя­лась и стала прозрачной, так что они увидели в ней свои лица как в зеркале. И он сказал им: «Человек, живущий в страстях, всегда бывает возмущаем помыслами, а без­молвник в тишине созерцает Бога»¹⁵.

Опыт безмолвия необходим каждому человеку, кото­рый хочет научиться молитве. Для того, чтобы его при­обрести, не обязательно уходить в пустыню. Но необхо­димо иметь какие-то минуты в течение каждого дня, ко­гда можно отвлечься от всех дел, войти в комнату и, «за­творив дверь, помолиться Отцу, Который втайне». Обыч­ное искушение и обман нашей жизни заключается в том, что мы всегда заняты и всегда спешим что-то очень важ­ное успеть, и нам кажется, что если мы будем тратить время на молитву, то как раз эти самые важные дела мы не успеем сделать. Но опытом проверено, что полчаса или час, «потраченные» на молитву, никогда не сказыва­ются на ходе обычных дел таким катастрофическим об­разом, как это представляется в тот момент, когда мы намереваемся помолиться. Наоборот, привычка к молит­ве учит человека быстро сосредотачиваться, избавляет от рассеянности, дисциплинирует ум, в результате чего в ко­нечном итоге время выигрывается.

«Все несчастья людей происходят от того, что они не умеют пребывать в покое в собственной комнате», - гово­рил Паскаль. Отсутствие вкуса к уединению и молчанию есть болезнь современного человека. Многие даже боятся тишины, боятся одиночества и свободного времени, пото­му что нечем заполнить пустоту: нужны слова, впечатле­ния, нужно быть занятым и всегда спешить, чтобы созда­валась иллюзия бурной и наполненной жизни. А жизнь с Богом начинается тогда, когда слова и мысли умолкнут, когда земные дела отойдут на второй план и в душе чело­века освободится место, которое может заполнить Бог.

Святые Отцы часто пишут о том, что молитва, рожда­ющаяся из молчания, должна быть простой и немного­словной. Состояние молящегося сравнивается с состояни­ем ребенка, говорящего со своим отцом: «Не употребляй в молитве твоей премудрых выражений, ибо порой и безыс­кусный лепет детей был угоден Небесному Отцу их. Не старайся многословить, беседуя с Богом, чтобы ум твой не расточился на изыскание слов. Одно слово мытаря умило­стивило Бога, и одно изречение, исполненное веры, спасло разбойника. Многословие при молитве часто развлекает ум и наполняет его мечтаниями, а единословие обычно собирает его» (Иоанн Лествичник)¹⁶. Детская вера должна сочетаться с чувством глубокого смирения: «Ходи перед Богом в простоте, а не в знании. За простотою следует вера, а за утонченностью и извращением помыслов - самомнение, за самомнением же - удаление от Бога. Когда предстанешь в молитве перед Богом, сделайся в помысле своем как бы муравьем, как бы пресмыкающимся по зем­ле, как бы букашкой, как бы немотствующим ребенком. Не говори перед Богом чего-либо от знания, но мыслями младенческими приближайся к Нему, и ходи перед Ним, чтобы сподобиться тебе того отеческого промышления, какое имеют отцы о детях своих младенцах» (Исаак Си­рин)¹⁷. Молитва, безмолвие, смирение и покаяние, по пре­подобному Исааку, связаны неразрывно: «Кто любит со­беседование со Христом, тот любит быть уединенным, а кто любит оставаться со многими, тот друг мира сего. Если любишь покаяние, возлюби и безмолвие»¹⁸.

 

Внимание

Оказаться наедине с собой в запертой комнате еще не значит обрести тишину, и прекратить разговаривать еще не значит достичь безмол­вия. Тишина - это внутреннее состояние, это покой ума и мир помыслов. Встав на молитву, человек иногда обна­руживает в своем уме такую бурю посторонних мыслей, мешающих молитве, что он бывает не в силах с ней спра­виться. И, пока он читает молитвы по книге одними устами, его ум блуждает вдалеке. Опытные духовные учители советуют в таких случаях вернуться к тем сло­вам молитвы, на которых внимание отключилось, и повторить все заново. Если и это не помогает - отло­жить в сторону книгу и молиться своими словами до тех пор, пока не согреется сердце и не соберутся мысли. Молитва только тогда имеет цену, когда она бывает внимательной, когда ум и сердце вкладываются в каждое слово. Молится ли человек по книге или своими слова­ми - каждое слово должно быть пережито и прочувство­вано, должно стать своим. Святитель Феофан Затворник говорит: «Не то значит молитва, чтобы прочитать только молитвы, но то, чтобы воспроизвести в себе содержание их и так произносить, как бы они шли от нашего ума и из нашего сердца». Он сравнивает ум с птицей, которая все­гда стремится летать: на время молитвы ее нужно поса­дить в клетку. Для достижения внимания святитель Фео­фан рекомендует заучивать молитвы наизусть, чтобы не отвлекаться на чтение; сочетать молитву с поклонами; мо­литься не только по книге, но и своими словами. Он также советует вставать на молитву не сразу после житейских дел и хлопот, а немного подготовившись, собравшись с мыслями¹⁹. Молитва невнимательная, рассеянная, холодная не приносит пользы душе и оставляет человека без плода. Древнецерковные писатели называют рассеянность ума во время молитвы «парением» (meteorismos - движение, подобное полету метеорита). Они говорят о том, что при­чиной рассеянности бывает неумение человека справлять­ся с помыслами - посторонними греховными образами, фантазиями и мечтаниями, появляющимися в уме. Каж­дый помысел овладевает человеком постепенно. Различа­ют несколько стадий развития помысла в уме человека. Сначала появляется некий прилог - мимолетный образ, входящий как бы извне, за каждым греховным помыслом стоит реальная демонская сила. Сочетанием называют собеседование ума с появившимся прилогом, изучение и исследование его. Сосложение - внутреннее согласие ума с помыслом и услаждение им. Борьба - равенство сил ума и помысла, один из которых должен одержать победу, т.е. или ум одолеет помысел и отвергнет его, или помысел овладеет умом. Пленение - «насильственное и невольное увлечение сердца или продолжительное сочетание сердца с предметом, разоряющим доброе устроение». Страсть -окончательная победа помысла над человеком, или «по­рок, от долгого времени поселившийся в душе и через навык сделавшийся как бы ее природным свойством, так что душа сама произвольно к нему стремится» (Иоанн Лествичник)²⁰. Сами по себе помыслы безгрешны, они при­обретают греховную окраску по мере своего развития и становятся грехом тогда, когда ум принимает их. Всякая страсть начинается с помысла: «Не рождается облако без ветра, не рождается страсть без помысла» (Марк Подвижник)²¹. Грехопадение первых людей тоже было след­ствием внутреннего сочетания с помыслом. Святитель Филарет Московский приводит в пример Еву, которая «увидела... что дерево хорошо для пищи, и что оно прият­но для глаз и вожделенно» (Быт. 3:6), и потом вкусила от него. «Увидела» - это прилог, образ помысла; «приятно для глаз» - собеседование с прилогом, исследование его; «вожделенно» - внутреннее согласие с помыслом, плене­ние им. «Греховное расположение в душе начинается бес­порядочным направлением познавательных сил... С укло­нением от единства истины Божией в многочисленность собственных помыслов неразрывно связана множествен­ность собственных желаний, не сосредоточенных в воле Божией»²². Рассеянность ума - одно из следствий грехопа­дения человека. Собеседование ума с приходящими помыс­лами является болезнью ума, грехом ума, или, по выраже­нию Евагрия-монаха, «прелюбодеянием ума»².³.

Искусство борьбы с помыслами заключается в том, чтобы не впускать их внутрь, не давать им развиться и пленить ум. Для того, чтобы ум во время молитвы был чистым, необходимо отсекать прилоги помыслов: «На­чало молитвы состоит в том, чтобы отгонять приходя­щие помыслы при самом их появлении» (Иоанн Лествич­ник)²⁴. Нужно тщательно следить за умом: «Наука из наук и искусство из искусств есть умение справляться со зло­творными помыслами. Самый же лучший против них способ и искусство - следить... за появлением прилога их и мысль свою всегда хранить чистою, как мы храним телесное око, зорко следя за всем, что могло бы случайно повредить ему, и всячески стараясь не подпустить к нему даже былинку» (Исихий Синайский)²⁵. Помыслам нужно «противостоять», с ними приходится «воевать», поэтому молитва является не только беседой с Богом, но и тяже­лым трудом, борьбой за чистоту ума. Молящийся дол­жен всегда «стоять на страже ума»: «Старайся ум твой во

время молитвы делать глухим и немым - тогда сможешь молиться... Нерассеянная молитва есть наивысшее вни­мание ума... Когда молишься, всеми силами храни па­мять твою... Во время молитвы ум обычно сильно окрадывается памятью. Память приводит тебе на ум во время молитвы или воспоминания давних дел, или новые забо­ты, или лицо оскорбившего тебя. Очень завидует демон человеку молящемуся и употребляет всякую хитрость, чтобы расстроить такое его намерение, поэтому не пере­стает посредством памяти возбуждать помыслы о разных вещах и посредством плоти приводит в движение все стра­сти... Стой на страже своей, сохраняя ум от помыслов во время молитвы» (авва Евагрий)²⁶.

 

Умное делание

В древнем «Сказании об авве Филимоне» гово­рится: «Некий брат Иоанн... пришел к этому святому и великому отцу Филимону и... сказал ему: "Что мне делать, отче, чтобы спастись? Ибо вижу, что ум мой носится туда и сюда и парит где не долж­но". Он же, немного помолчав, сказал: "Это болезнь тех, кто внешни, и она пребывает в тебе, потому что ты не имеешь еще совершенного влечения к Богу, и еще не пришла к тебе теплота любви и познания Его". Говорит брат: "Что же мне делать, отче?" Говорит ему: "Пойди, имей в сердце твоем тайное упражнение, и оно сможет очистить твой ум от этого". Брат, не бу-дучи посвящен в то, что сказано, говорит старцу: "Что это за тайное упражнение, отче?" И он сказал ему: "Пойди, трезвись в сердце своем, и в мысли своей трезвенно и со страхом и трепетом говори: Господи Иисусе Христе, помилуй меня!"... Брат пошел и, со­действием Божиим, убезмолвившись по молитвам отца, насладился этим упражнением немного. Когда же (наслаждение) отошло от него и он не мог уже трезвенно бодрствовать и молиться, то снова пришел к старцу и поведал о случившемся. Он же сказал ему: "Вот, теперь ты узнал путь безмолвия и делания, и вкусил проистекающую от него сладость. Имей же это всегда в сердце твоем. Ешь ли, пьешь ли, беседуешь ли с кем, сидишь ли в келлии или находишься в пути, не переставай с трезвенной мыслью и неблуждающим умом молиться этой молитвой... Не позволяй уму быть праздным, но (заставляй его) тайно упражняться и молиться. Так сможешь ты постичь глубину Боже­ственного Писания и скрытую в нем силу и дать уму непрестанное делание, исполняя апостольское слово, заповедующее: Непрестанно молитесь (1 Фес. 5:17). Внимай же себе тщательно и храни сердце свое от принятия злых или каких-либо суетных и бесполез­ных помыслов, но всегда - когда спишь и когда вста­ешь, когда ешь или пьешь или говоришь - пусть серд­це твое то мысленно упражняется в псалмах, то мо­лится: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, поми­луй меня! И... внимай, чтобы не говорить одного ус­тами, носясь мыслью в другом"»²'.

В этом сказании вкратце изложено все древнецерков­ное учение о непрестанном молитвенном призывании имени Иисуса, называемом «тайным упражнением» (в славянской традиции «тайным поучением»), «умным де­ланием», «умно-сердечной молитвой» или просто «Иису­совой молитвой», а также «искусством ума» (слав. «ум­ное художество»). Достоинством этой молитвы является простота и краткость. Ее полный текст состоит из вось­ми слов: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, поми­луй мя, грешнаго», но есть и более краткие формы - из семи или пяти слов (как у аввы Филимона), или также из пяти слов (как в Акафисте Иисусу): «Иисусе, Сыне Бо­жий, помилуй мя», или даже только из двух: «Господи, помилуй», «Христе, помилуй». Никакое дело не препят­ствует непрестанному повторению про себя этой молит­вы: «Руки работают, а ум и сердце с Богом», по выраже­нию святителя Феофана Затворника²⁸.

Особая благодатная сила Иисусовой молитвы проис­текает из того, что она содержит имя Иисуса. Сам Хри­стос заповедал молиться во имя Его: «Истинно, истинно говорю вам: о чем ни попросите Отца во имя Мое, даст вам. Доныне вы ничего не просили во имя Мое; просите и получите» (Ин. 16:23-24). О чудотворной силе Своего имени Он говорит: «Именем Моим будут изгонять бесов, будут говорить новыми  языками... возложат руки на больных, и они будут здоровы» (Мк. 16:17-18). Когда апостолы Петр и Иоанн исцелили хромого, первосвящен­ники спрашивали их: «Какою силою или каким именем вы это сделали?» На что Петр ответил: «Именем Иисуса Христа... поставлен он перед вами здрав... ибо нет друго­го имени под небом, данного человекам, которым надле­жало бы нам спастись» (Деян. 4:7-12).

В раннехристианской литературе немало упоминаний об имени Иисуса и его чудотворной силе, а также о не­престанной молитве этим именем. В книге «Пастырь» (II в.) ангел говорит: «Имя Сына Божия велико и неизмери­мо, и оно держит весь мир... Он (Христос) поддерживает тех, которые от всего сердца носят имя Его. Он сам слу­жит для них основанием и с любовью держит их, потому что они не стыдятся носить имя Его»²⁹. В жизнеописании священномученика Игнатия Богоносца говорится, что, когда его вели на казнь, он непрестанно призывал имя Иисуса. Воины спросили, зачем он призывает это имя? Святой Игнатий ответил, что оно написано у него в серд­це. Когда мученик был растерзан зверями, его сердце сохранилось невредимым. Один из воинов рассек его пополам и увидел надпись: «Иисус». «Неважно, - пишет по этому поводу архиепископ Финляндский Павел, - счи­таем ли мы этот рассказ чудом Божьим или благочести­вой легендой. Во всякой случае это, как и другое имя Игнатия - "Богоносец" - говорит о том, что практика молиться именем Христовым очень древняя»³⁰.

Эта практика жила в Православной Церкви как в ранние века, так и в самое последнее время; она продол жает жить и сейчас - не только в монастырях, но и сре­ди мирян. Преподобный Иоанн Лествичник в VIII веке, святитель Григорий Палама и исихасты в XIV, препо­добный Никодим Святогорец в XVIII, преподобный Серафим Саровский и оптинские старцы в XIX, препо­добный Силуан Афонский в XX - все они писали об Иисусовой молитве.

По учению Церкви, в имени Иисуса присутствует сила и энергия Христа. Святой Иоанн Кронштадтский гово­рил: «Имя Господа... да будет тебе вместо самого Госпо­да... Имя Господа есть сам Господь... Имя Бога всемогу­щего - сам Бог, Дух вездесущий и препростой»³¹. В связи с этими словами, а в особенности в связи с книгой кав­казского схимонаха Илариона «На горах Кавказа» в на­чале XX века на Афоне развернулись споры о природе имени Божьего. Схимонах Иларион, в частности, писал: «Сын Божий... неизменно есть во всей полноте Своей Божественной сущности в святой Евхаристии, в христи­анских храмах, и Он же во святом Своем Имени весь и всецело пребывает всеми Своими совершенствами и всей полнотой Своего Божества»³². В этом некоторыми была усмотрена догматическая неточность, так как имя Божье здесь совершенно отождествляется с Самим Богом. В основе же своей книга «На горах Кавказа», так же как и другое замечательное произведение XIX века «Откровен­ные рассказы странника духовному своему отцу», про­должает древнецерковную традицию почитания имени Иисуса, восходящую к первым векам христианства. Пре­подобный Силуан, живший на Афоне в годы, когда там происходили споры об имени Божьем, не участвовал в этих спорах, хотя Иисусова молитва была его непрестан­ным ежедневным деланием: «Он знал, что чрез молитву Иисусову приходит в сердце благодать Святого Духа, что призывание Божественного Имени Иисуса освящает все­го человека, попаляя в нем страсти, но от догматической интерпретации переживаемого им опыта он уклонялся, боясь "ошибиться в мысленном рассуждении". Таких ошибок было сделано немало и с той и с другой сторо­ны...», - говорит иеромонах Софроний по поводу афон­ских споров³³.

Хотя молитва Иисусова обращена ко Христу, она яв­ляется тринитарной, так как Христос назван в ней Сы­ном Божьим, то есть Сыном Бога Отца, а «никто не назо­вет Иисуса Господом, как только Духом Святым» (1 Кор. 12:3). Сущность, природа, воля, действие всех Лиц Свя­той Троицы едины, а потому, когда мы призываем Хри­ста - призываем Отца и Духа, и где присутствует Хри­стос, там присутствуют Отец и Дух.

Герой книги «Откровенные рассказы странника», от лица которого она и написана, - простой русский чело­век, услышавший в храме во время службы слова апосто­ла Павла «непрестанно молитесь» (1 Фес. 5:16) и возго­ревшийся желанием научиться такой молитве, долгое время не мог найти духовного руководителя. Наконец один старец рассказал ему об Иисусовой молитве, пода­рил четки и заповедал совершать по три тысячи молитв в день. Вскоре странник стал совершать по шесть, потом по двенадцать тысяч в день, а затем «без счисления», так что молитва сама присутствовала в его сердце и он даже во сне молился. Будучи от рождения увечным (он имел сухую руку), странник ходил из города в город: «Так и хожу да беспрестанно творю Иисусову молитву, которая мне драгоценнее и слаще всего на свете. Иду иногда верст по семидесяти и более в день, и не чувствую, что иду, а чувствую только, что творю молитву»³⁴.

Основным правилом при Иисусовой молитве является требование «заключить ум в слова молитвы» (Иоанн Лествичник)³⁵. Однако подвижниками древности было замечено, что ум, когда находится в голове, подвержен рассеянности и «парению», не способен сосредоточиться. Поэтому был выработан метод концентрации ума в серд­це, названный умно-сердечной молитвой. Сущность его в том, чтобы при молитве ум находился в области серд­ца: «Надобно из головы сойти в сердце... - говорит святитель Феофан Затворник в одном из своих писем. -Помнится мне, вы писали, что от внимания голова даже болит. Да, если головою только работать. А когда сой­дет в сердце, никакого труда не будет, голова опустеет и помыслам конец. Они все в голове, один за другим го­нятся и управиться с ними нет возможности. Если же найдете сердце и сумеете стоять в нем, то всякий раз, как начнут смущать помыслы, стоит только низойти в серд­це - и помыслы разбегутся... В сердце - жизнь, там и жить надобно. Не думайте, что это дело совершенных. Нет. Это дело всех, начинающих искать Господа»³⁶. Имя Иису­са должно соединиться с сердцем молящегося. Как гово­рил святитель Иоанн Златоуст, «да поглотит Господь сердце, и сердце - Господа, и да будут два едино»³⁷.

Об умно-сердечной молитве писал автор трактата «Метод священного безмолвия», приписываемого препо­добному Симеону Новому Богослову.³⁸ Там, в частности, говорится, что есть три образа внимания и молитвы. Первый - когда человек, стоя на молитве, воображает в своем уме небесные блага, ангелов, святых и все, что он читал в Писании: этот путь основан на работе фантазии. Второй - когда человек, молясь, сосредотачивается в го­лове и воюет с помыслами, но не может их одолеть: «мыс­ли с мыслями борются», и в уме нет ясности. Третий об­раз молитвы - сведение ума в глубь сердца, соединяемое со всяким вниманием, отсутствием земных попечений, чистотой совести и бесстрастием: это единственный ис­тинный способ молитвы. Автор трактата советует для того, чтобы облегчить схождение ума в сердце, использо­вать некоторые специальные приемы: сесть в темной ком­нате на низкий стул, закрыть глаза, опустить голову, стес­нить немного дыхание, постараться найти умом «сердеч­ное место» (верхнюю часть сердца) и, сосредоточившись там, творить Иисусову молитву.

Все эти приемы являются лишь вспомогательным сред­ством для того, чтобы привыкнуть к молитве, а отнюдь не самоцелью. Любопытно, что святитель Феофан Затворник, один из опытнейших духовных наставников XIX века, относился к этим приемам весьма сдержанно. Пере­водя «Метод» преподобного Симеона на русский язык, он намеренно пропустил все, что касается физических приемов молитвы. В примечании он пишет по этому по­воду: «Святой Симеон указывает некие внешние приемы, кои иных соблазняют и отбивают от дела, а у других покривляют само делание. Так как сии приемы, по недо­статку руководителей, могут сопровождаться недобры­ми последствиями, а между тем суть не что иное как вне­шние приспособления к внутреннему деланию, ничего существенного не дающие, мы их пропускаем. Существо дела есть - приобрести навык стоять умом в сердце... Надо ум из головы свести в сердце и там его усадить, или, как некто из старцев сказал, сочетать ум с сердцем. Как этого достигнуть? Ищи и обрящешь. Удобнее сего достигнуть хождением пред Богом и молитвенным трудом, особенно хождением в церковь»³⁹.

Святитель Феофан, таким образом, делает акцент на «хождении перед Богом». Это библейское выражение, часто употребляемое в Ветхом Завете, когда речь идет о праведниках (Быт. 5:24; 6:9; 17:1 и др.). В новозаветном контексте, особенно в контексте христианской аскетичес­кой практики, оно означает согласование всей жизни с заповедями Божьими. Ходить перед Богом значит све­рять каждый поступок и каждую мысль с Евангелием, непрестанно помнить о Боге, чувствовать Его присут­ствие, стараться ни в чем не погрешить против Его прав­ды. Молитва только тогда приносит плод, когда она со­четается с истинно христианской жизнью, иначе она яв­ляется лишь имитацией духовности. «Не трудно узнать людей, которые относятся к духовной жизни не серьезно, а пытаются ее имитировать... - пишет иеромонах Сера­фим (Роуз). - В Сан-Франциско жил некий человек, кото­рый возгорелся идеей Иисусовой молитвы. Он постепен­но увеличивал количество молитв, пока не дошел до 5000. Живя в миру, посреди шумного города, он по утрам, прежде нежели приступить к какому-нибудь делу, до еды произносил стоя на балконе, до 5000 Иисусовых молитв и чувствовал себя удивительно освеженным и приподня­тым. Случилось однажды, что утром, когда он присту­пил к последней тысяче, под балконом появился человек, который стал заниматься какими-то своими делами. И вот, наш молитвенник был настолько выведен из себя этим появлением, что стал швырять в этого человека посудой. С какой точки зрения нам следует оценивать человека, занятого духовной жизнью, творящего Иису­сову молитву, если вдруг в процессе этой молитвы он может начать кидаться посудой? Это означает, что внут­ри него страсти были на свободе... Духовная жизнь не означает пребывание в облаках и творение молитвы Иисусовой или совершение каких-то телодвижений»⁴⁰.

Идеал христианства - достичь такого состояния, что­бы вся жизнь превратилась в молитву, чтобы каждое дело и каждая мысль были проникнуты молитвой. Вся­кий христианин имеет молитвенное «правило», т. е. не­которое количество молитв, которые он прочитывает ежедневно, или определенное время, каждый день по­свящаемое молитве. «Правилом», или «каноном» (греч. kanon), строители называют прибор, по которому судят о ровности стены («отвес» - веревка с подвешенной ги­рей). Молитва является таким «каноном», по которому мы можем определить наше духовное состояние: если мы любим молиться, значит - мы на пути к Богу, если нет - в нашей духовной жизни не все в порядке. По молитве можно проверить любое дело - угодно оно Богу или нет. Один купец долго убеждал преподобного Силуана Афонского, что курение - не грех. Старец Силуан посоветовал ему помолиться всякий раз, прежде чем закурить. Купец возразил: «Молиться перед тем, как ку­рить, как-то не идет». Силуан сказал в ответ: «Итак, всякое дело, перед которым не идет несмущенная мо­литва, лучше не делать»⁴¹.

 

Молитва и богословие

Святые Отцы называют молитву «истинным бо­гословием»: «Если ты богослов, то будешь мо­литься истинно; и если истинно молишься, то ты богослов» (авва Евагрий)⁴². Для Отцов Церкви бо­гословие не было отвлеченным теоретизированием о «неведомом Боге»: оно было поиском личной встречи с Ним. Истинное богословие - не «о» Боге, а «в» Боге: оно не рассматривает Бога как посторонний объект, но беседует с Богом как Личностью. Христианское богословие молитвенно и опытно. Оно противопостав­ляет себя голой безблагодатной «учености»: «Философ­ствовать о Боге можно не всякому, да! не всякому... Способны к этому люди, испытавшие себя, которые провели жизнь в созерцании, а прежде всего очистили, по крайней мере очищают душу и тело... (Богословство­вать можно), когда внутри нас тишина, и мы не кружим­ся (умом) по внешним предметам», - говорит святи­тель Григорий Богослов⁴³.

Но и молитва не является спонтанным и произволь­ным деланием ума - она тоже зиждется на богословии. Церковь верует, что вне правильного догматического сознания не может быть полноценной молитвы: искаже­ние догматов ведет к искажениям в молитвенной практи­ке, как это можно видеть на примере многочисленных сект, отколовшихся от Церкви. Христианин, даже если он молится наедине, является членом Церкви: «Личная молитва возможна только в контексте общины. Никто не является христианином сам по себе, но только как член тела. Даже будучи в уединении, "в келлии", христианин молится как член искупленного общества, Церкви» (про­тоиерей Георгий Флоровский)⁴⁴. Личная молитва неотде­лима от богослужения и является его продолжением. Вся жизнь христианина есть Литургия, которую он соверша­ет в своем сердце и посвящает Святой Троице - Отцу, Сыну и Святому Духу. Каждая религия включает в себя те или иные формы молитвы, и при желании можно найти много общего меж­ду молитвенной практикой многих религий. Так напри­мер, существуют известные параллели между Иисусовой молитвой и призыванием имени Божьего в исламе, между практикой умного сосредоточения в христианстве и йогической медитацией. Однако в Иисусовой молитве главное не то, что она представляет собой непрестанно повторяю­щуюся формулу, что совершается в тишине ума, что помо­гает сосредоточиться и т. д., главное - к Кому она обраще­на, Чье имя мы призываем. «Иисусова молитва - это не только средство, помогающее нам сконцентрироваться или расслабиться. Это не просто сорт "христианской йоги", разновидность "трансцендентальной медитации" или "хри­стианская мантра"... В отличие от йоги, она есть призыва­ние, обращенное к другому Лицу - к Богу, ставшему чело­веком, Иисусу Христу, нашему личному Спасителю и Ис­купителю... Контекст Иисусовой молитвы есть прежде всего вера. Призывание Имени предполагает, что тот, кто про­износит молитву, верует в Иисуса как Сына Божьего и Спасителя»⁴⁵. В этом кардинальное отличие христианской молитвы от внехристианской: верующий во Христа мо­лится Христу и во Христе. Он также молится Деве Марии как Матери Бога, святым как Его свидетелям.

Апостол Павел говорит, что в сердцах христиан Дух Святой молится Отцу, взывая: «Авва! Отче!» (Гал. 4:6). Христианская молитва есть вслушивание в этот голос Божий внутри сердца. Не сам человек молится - Бог молится в нем: «Что много говорить? - пишет преподоб­ный Григорий Синаит. - Молитва есть Бог, делающий все во всех, ибо одно действие Отца и Сына и Святого Духа, делающего все во Христе Иисусе»⁴⁶.

Если молитва есть действие (энергия) Троицы «во Хри­сте», что может быть общего у такой молитвы с внехрис­тианской молитвой? Современные кришнаиты говорят, что «Христос и Кришна - одно и то же», это только различ­ные имена одного Бога, и потому нет никакой разницы - повторять ли про себя Иисусову молитву или мантру «Харе Кришна». Христианство же исповедует, что «нет другого имени под небом... которым надлежало бы нам спастись», кроме имени Иисуса Христа (Деян. 4:12). Истинный бого­слов - тот, кто верует в Бога Троицу и воплощенную Ис­тину - Иисуса Христа, Сына Божия. Истинный богослов молится истинно, а неистинный богослов молится неис­тинно, потому что находится вне Истины.

 

Плоды молитвы

Еcли молитва - совместное творчество человека и Бога, то от человека зависит приложить уси­лие, потрудиться, а от Бога - даровать плоды. Молитва есть духовная работа, и к ней приходится принуждать себя: она, как и Царство Божие, «усилием берется» (Мф. 11:12). Все, что объединяют в понятии «плоды молитвы», является даром свободной воли Божьей, а не следствием прилагаемых усилий. Когда и что даровать молящемуся - зависит только от Бога. Святые Отцы предупреждают об опасности стремле­ния к особым благодатным состояниям и духовным дарам во время молитвы. Единственное состояние, ко­торое нужно возгревать в себе, - покаянное чувство своего недостоинства и ничтожества перед величием Бога, соединенное с жаждой богообщения. Искание благодатных дарований преподобный Исаак Сирин называет душевной болезнью: «Откажемся от того, чтобы искать у Бога высокого, пока не посылает и не дарует Он этого... Кто не считает себя грешником, того молитва не принимается Господом. Если же скажешь, что некоторые Отцы писали о том, что такое душевная чистота, что такое здравие, что такое бесстрастие, что такое созерцание, то писали не с тем, чтобы нам с ожиданием домогаться прежде времени... Господне (да­рование) придет само собою, если место в сердце будет чисто и неоскверненно. Чего же ищем "с соблюдением",разумею высокие Божий дарования, то не одобряется Церковью... И это не признак того, что человек любит Бога, но душевная болезнь»⁴⁷. Все дары благодати и милости Божьей придут, когда этого захочет Бог: «По­милование зависит не от желающего и не от подвизаю­щегося, но от Бога милующего» (Рим. 9:16).

Первыми плодами молитвы, по святителю Игнатию (Брянчанинову), являются внимание и умиление: «Эти плоды появляются прежде всех других от всякой правиль­но совершаемой молитвы, преимущественно же от мо­литвы Иисусовой, упражнение которою превыше псал­мопения и прочего молитвословия. От внимания рожда­ется умиление, а от умиления усугубляется внимание. Они усиливаются, рождая друг друга... Как истинная молит­ва, так и внимание и умиление суть дары Божии»⁴⁸. Бывает, что мы прочитываем тысячи молитвенных слов, прежде чем одно какое-либо из них коснется нашего серд-ца и произведет в нем теплоту, чувство горячей любви к Богу, невыразимую сладость, тишину и покой: это со­стояние называется умилением. Советуют не переходить поспешно к следующим словам молитвы, но остановиться на этом слове и духовно углубиться в него: «Если ты на каком-нибудь слове молитвы почувствуешь особенную сладость или умиление, то остановись на нем, ибо тогда и Ангел-хранитель наш молится с нами» (Иоанн Лествич­ник)⁴⁹. Рекомендуют также молиться своими словами, если пришло такое желание в минуту умиления: «Никогда не пропускай без внимания этих проявляющихся в душе твоей восхождений к Богу, но всякий раз, когда они воз­будятся, остановись и молись своими словами... В церк­ви ли, дома ли душа твоя захочет помолиться своим, а не чужим словом - дай ей свободу, пусть молится, хоть всю службу сама промолится, а дома от правила молит­венного отстанет и не успеет совершить его» (Феофан Затворник)⁵⁰.

Чувство умиления часто приходит неожиданно, хотя и является плодом продолжительного молитвенного труда. Оно посещает не только умудренных опытом подвижни­ков, но иногда и вступающих на путь духовной жизни -для укрепления их веры, а также детей, любящих храм Божий. Один афонский инок прошлого столетия вспоми­нал, как благодать Божья посещала его в раннем детстве: «За прилежание ли к церкви, или ради расположения к монашеству, благодать Божия часто утешала меня раз­личными просвещениями... Однажды, когда мне было около семи лет от рождения и я уже научился пономарить - как теперь помню, в субботу на вечерне, на входе -я шел со свечою и, по обычаю, стал пред иконой Спаси­теля, прилежно смотря на лицо Его. В это время пели дог­матик: "Царь небесный за человеколюбие на земли явися и с человеки поживе". Эти слова поразили мое сердце страшным удивлением и сладчайшим умилением. Слезы потекли из глаз... Я плакал, ужасался и радовался. Слова повторялись (в уме) часто, и с новыми чувствами удивле­ния и радости. Так продолжалось более двух недель. По­том мало-помалу стало это уменьшаться, но память о сем дивном просвещении осталась на всю жизнь мою»⁵¹.

Подобный же случай описан Достоевским в «Братьях Карамазовых». Повествование ведется от лица старца Зосимы, однако известно, что это автобиографический рассказ из детства самого Достоевского: «Помню, как в первый раз посетило меня некоторое проникновение ду­ховное, еще восьми лет от роду. Повела матушка меня одного... в храм Господень в Страстную неделю в поне­дельник к обедне... Вспоминая теперь, точно вижу, как возносился из кадила фимиам и тихо восходил вверх... Смотрел я умиленно, и в первый раз от роду принял я тогда в душу первое семя слова Божия осмысленно». Описывается, как чтец читал в храме начало книги Иова, а затем хор пел «Да исправится молитва моя». «С тех пор, - продолжает автор, - даже вчера еще взял ее (т. е. книгу Иова) - и не могу читать эту пресвятую повесть без слез»⁵².О том, что это «духовное проникновение» по­сещало самого Достоевского, а не вымышленного им героя, свидетельствует он в одном из своих писем к жене: «Читаю книгу Иова, и она приводит меня в болезненный восторг: бросаю читать, и хожу по часу в комнате, чуть не плача... Эта книга... одна из первых, которая поразила меня в жизни, я был еще тогда почти младенцем»⁵³. Для Достоевского особое отношение к книге Иова могло быть связано с тем, что его собственная жизнь была подобна жизни многострадального библейского героя.

Минуты молитвенного умиления испытывали и Лермон­тов, и Пушкин, о чем свидетельствуют некоторые их сти­хотворения. Лермонтов так говорит о молитве и ее плодах:

В минуту жизни трудную Теснится ль в сердце грусть: Одну молитву чудную Твержу я наизусть. Есть сила благодатная В созвучье слов живых, И дышит непонятная, Святая прелесть в них. С души как бремя скатится, Сомненье далеко -И верится, и плачется, И так легко-легко...⁵⁴

А Пушкин в стихотворении «Отцы-пустынники и жены непорочны» пишет, что ни одна молитва так не умиляет его, как великопостная молитва святого Ефрема Сирина «Господи и Владыко живота моего»:

Все чаще мне она приходит на уста И падшего крепит неведомою силой⁵⁵.

Отвечая на стихотворение святителя Филарета (Дроз­дова) «Не напрасно, не случайно жизнь от Бога мне дана», явившееся, в свою очередь, ответом на пушкин­ское «Дар напрасный, дар случайный», поэт писал о том глубоком впечатлении, которое произвели на него слова митрополита:

Я лил потоки слез нежданных. И ранам совести моей Твоих речей благоуханных Отраден чистый был елей⁵⁶.

В приведенных текстах говорится о разных формах и степенях умиления, сопровождающегося слезами. Слезы при молитве - тоже благодатный дар и признак Боже­ственного посещения. Преподобный Исаак Сирин гово­рит: «Слезы во время молитвы - признак Божьей милос­ти, которой сподобилась душа в покаянии своем, при­знак того, что молитва принята и слезами начала вхо­дить на поле чистоты»⁵⁷. Авва Евагрий советует молиться о даровании слез: «Прежде всего молись о получении слез, чтобы плачем умягчить присущую душе твоей грубость и... получить оставление грехов. Употребляй слезы как орудие к получению всякого прошения, ибо весьма раду­ется о тебе Владыка, когда ты молишься со слезами»⁵⁸. Слезы умягчают и освежают душу, делают ее более вос­приимчивой к принятию благодати Божьей.

По мысли архимандрита Софрония (Сахарова), плач рождается в человеке вследствие соприкосновения с Бо­жественным огнем: «Наивен тот, кто думает, что путь вслед Христу возможно пройти без слез. Возьми сухой орех, положи его под тяжелый пресс, и увидишь, как по­течет из него масло. Нечто подобное происходит с на­шим сердцем, когда невидимый огонь слова Божия опа­ляет его со всех сторон. Окаменело сердце наше в своем животном эгоизме... но воистину есть такой Огонь, кото­рый способен расплавить даже крепчайшие металлы и камни... И не что иное, как только святая любовь источа­ет слезы из сердца христианина... Там, где нет любви, нет слез, хотя бы аскетический подвиг принимал крайние формы: интенсивные медитации, длительные посты, су­ровые условия жизни... Отсутствие плача, по учению От­цов наших, есть показатель, что молитва наша еще не достигла своей первой ступени восхождения к Богу»⁵⁹. Нодействия плача, говорит отец Софроний, многообразны и непредсказуемы: «Бывает, слезы любви даются в изоби­лии и текут ручьем. Но в периоды богооставленности внутри нас все иссыхает и едва набирается в глазу некая капля, похожая на капли горячей крови из раненого серд­ца»⁶⁰. Плач заповедан Господом: «Блаженны плачущие, ибо они утешатся» (Мф. 5:5). Сам Христос плакал в мо­литве: «Он во дни плоти Своей с сильным воплем и со слезами принес молитвы и моления могущему спасти Его от смерти, и был услышан за Свое благоволение» (Евр. 5:7). Плодом молитвы и следствием умиления бывает также духовная радость, посещающая человека. Преподобный Иоанн Лествичник говорит о «блаженной радостной пе­чали умиления»⁶¹. Он пишет: «Размышляя о свойстве уми­ления, изумляюсь тому, каким образом плач и так назы­ваемая печаль заключают в себе радость и веселие, как мед заключается в сотах... Такое умиление поистине есть дар Господа... Бог утешает сокрушенных сердцем сокро­венным образом... В бездне плача находится утешение, и чистота сердца получает просвещение... Утешение есть прохлада болезнующей души, которая, как младенец, и плачет внутренно, и вместе с тем радостно улыбается»⁶². Преподобный Исихий пишет о радости, происходящей от Иисусовой молитвы: «Непрестанное, с неким теплым же­ланием, полным сладости и радости, призывание Иисуса производит то, что воздух сердца от крайнего внимания наполняется радостной тишиной... Душа, будучи благо­детельствуема и услаждаема Иисусом, с... радостью, лю­бовью... и веселием призывает Умиротворившего ее... Ум веселием возвеселится во свете Господнем, когда... пред­станет Ему свободным от всяких помыслов»⁶³. Авва Фи­лимон говорит: «Непрестанной молитвой и поучением в Божественных Писаниях открываются умные очи сердца и видят Царя сил, и бывает радость великая, и воспламе­няется в душе Божественное желание неудержимое... и чувство некое неизреченное и горячее»⁶⁴. Блаженный Диа-дох отмечает, что духовная радость иногда посещает человека, вступившего на путь молитвы, в самом начале его делания, однако потом надолго оставляет его, чтобы он не приписал плод молитвы своим усилиям⁶⁵.

Ощущение присутствия Божьего является также одним из плодов молитвы. «Если во время молитвы или чтения Священного Писания в нас пробуждается ощущение при­сутствия Божия - это великий благодатный дар, - пишет архиепископ Павел. - Это ощущение, называемое также памятью о Боге, следует сохранить в себе»⁶⁶. Говорят о теплоте сердечной и душевном мире как плодах молит­вы. Святитель Григорий Нисский в числе плодов молит­вы называет простоту, любовь, смиренномудрие, терпе­ние и незлобие⁶⁷. То есть молитва постепенно преобража­ет человека, делает его подобным Богу.

Насколько молитва несовместима с ненавистью или неприязнью к ближним, настолько же она тесно связана с любовью и состраданием, которые тоже являются ее пло­дами. По словам преподобного Исаака Сирина, сердце истинно молящегося возгорается любовью ко всем лю­дям, даже врагам и еретикам, ко всему Божьему творе­нию: «И что такое сердце милующее?.. Возгорение сердца человека о всем творении - о человеках, о птицах, о жи­вотных, о демонах, о всякой твари. При воспоминании о них и при воззрении на них очи у человека источают сле­зы. От великой и сильной жалости... умаляется сердце его, и не может оно слышать или видеть какого-либо вреда или малой печали, претерпеваемых тварью. А посему и о бессловесных, и о врагах истины, и о делающих ему вред ежечасно со слезами приносит молитву, чтобы сохрани­лись и были помилованы; а также и об естестве пресмы­кающихся молится с великою жалостью, которая без меры возбуждается в сердце его до уподобления Богу»⁶⁸.

Таким образом, молитва ведет к полному преображе­нию всего человека, его кардинальному изменению к лучшему. Это по сути и является главным плодом молит­вы. Если человек молится, но не становится лучше, если он вычитывает каноны и акафисты, но остается холодным и каменносердечным, значит, молитва его еще не принесла надлежащего плода. Христианину следует по­этому всегда заботиться о том, чтобы вся его жизнь соот­ветствовала молитве, то есть чтобы она стала непрестан­ным «хождением перед Богом».

*   *   *

 

Молитва, по качеству своему, есть сопребывание и со­единение человека с Богом, по действию же она есть ут­верждение мира, примирение с Богом, мать и вместе с тем дочь слез, умилоствление о грехах... дело ангелов, пища всех бесплотных, будущее веселие, бесконечное делание, источ­ник добродетелей, причина дарований, невидимое преуспея­ние, пища души, просвещение ума... Молитва для истинно молящегося есть суд, и критерий, и судный престол Госпо­да, прежде будущего Суда... Долго пребывая в молитве и не видя плода, не говори: я ничего не приобрел. Ибо самое пребывание в молитве есть уже приобретение, и какое благо выше того, чтобы прилепляться к Господу и непрес­танно пребывать в соединении с Ним?.. Кто приобрел Гос­пода, тот уже не скажет своего слова в молитве, ибо Дух Святой тогда молится о нем и в нем «воздыханиями неизглаголанными» (Рим. 8:26).

Преподобный Иоанн Лествичник

 

Божественный Григорий Синаит, встретив святого Максима и беседуя с ним, между прочим, спросил его: «Прошу тебя, отче мой честнейший, скажи мне, держишь ли ты умную молитву?» Тот, поникши немного головой, ответил ему: «Не хочу скрывать от тебя, честный отче, чуда Пресвятой Богородицы, которое было со мною. От юности моей имел я великую веру к госпоже моей Богоро­дице и умолял Ее со слезами, чтобы Она подала мне эту благодать умной молитвы. Однажды, придя в храм, как обычно, я просил Ее об этом с безмерной теплотой сердца и, когда потом с любовью целовал святую икону Ее, вдруг ощутил в груди моей и в сердце моем некую особенную теплоту и пламя, нисшедшее от святой иконы, которое не жгло меня, а скорее орошало и услаждало, и вносило в душу мою великое умиление. С этого момента, отче мой, сердце мое начало изнутри себя говорить молитву, а ум мой наслаждается памятью Господа моего Иисуса Хрис­та и Пресвятой Владычицы моей Богородицы и всегда пре­бывает в этой памяти о Них. И с того времени молитва не прекращалась в сердце моем»... Говорит ему святой Гри­горий: «Скажи мне, отче, бывало ли с тобой в то время, когда ты произносил молитву (Иисусову)... какое-нибудь божественное изменение, или экстаз, или другой какой-либо плод Святого Духа?» Божественный Максим отве­тил ему: «Да. Поэтому, отче, я и уходил в пустынные места и всегда любил полное безмолвие, чтобы в большей мере насладиться плодом молитвы, то есть преизобильной любовью к Богу и восхищением ума к Господу». Свя­той Григорий спросил его: «...В тот час, когда твой ум восхищается к Богу, что видит он своими умными оча­ми?..» Святой Максим ответил ему: «...Когда благодать Святого Духа придет на человека посредством молитвы... тогда весь ум овладевается благодатью Святого Духа и не может более действовать своими силами... Куда хо­чет Дух Святой, туда и ведет его: или в нематериальный воздух Божественного света, или в какое-нибудь другое несказанное созерцание, и, короче говоря, как хочет Уте­шитель, Дух Святой, так и утешает рабов Своих... Так пророк Исайя видел Господа на престоле высоком превоз­несенного и окруженного серафимами. Первомученик Сте­фан видел открытые небеса и Господа Иисуса одесную Отца... Таким же образом и ныне рабы Христовы сподоб­ляются видеть разные видения... Когда приходит в челове­ка благодать Святого Духа, то собирает ум его и делает его внимательным и смиренным, приводит ему на память смерть и грехи его, будущий Суд и вечное мучение, напол­няет душу его сокрушенным умилением и подвигает к пла­чу и слезам... Тогда ум человека восторгается этим Бо-жественным светом  и просвещается светом Божественного знания, сердце делается тихим и кротким, и обильно источает плоды Духа Святого - радость, мир, долготер­пение, благость, милосердие, любовь, смирение и пр. (Гал. 5:22), и душа его воспринимает неизреченную ра­дость».

Житие преподобного Максима Капсокаливита

 

Пусть никто не думает, братья мои христиане, что только священнослужители и монахи должны непрестан­но и всегда молиться, а миряне не (должны). Нет, нет! Все мы, христиане, должны всегда пребывать в молитве... Святитель (Григорий Палама) имел одного любимого дру­га по имени Иов, человека очень простого, но и весьма доб­родетельного. Беседуя с ним однажды, святитель сказал о молитве, что всякому христианину надлежит... молиться непрестанно, как заповедует апостол Павел всем христианам: «непрестанно молитесь» (1 Фес. 5:17)... Иову пока­залось это дело новым, и он стал спорить, говоря святите­лю, что молиться всегда есть дело только монахов и аске­тов, которые живут внe мира и его суеты, а //е мирян, имеющих столько забот и дел... Что говорят миряне? «Мы обременены делами и заботами житейскими, как возможно нам непрестанно молиться?» Отвечаю им: «Бог не запо­ведал нам ничего невозможного... Телом будем работать, а душой молиться. Внешний наш человек пусть исполняет свои телесные дела, а внутренний пусть будет весь посвя­щаем на служение Богу... Блаженны те, которые привыка­ют к этому небесному деланию... Сия умная молитва есть свет, просвещающий душу человека и воспламеняющий сер­дце его огнем любви к Богу. Она есть цепь, держащая Бога в единении с человеком, а человека - с Богом».

Житие святителя Григория Паламы

 

Молитва должна быть не занятием известного време­ни, а состоянием всегдашним... Дело молитвы сей просто: стань умом в сердце пред лицом Господа и взывай «Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня», или только «Господи, помилуй»... Все приемы, про какие пишется (сесть, на­гнуться и т. д.), или «художественное» творение сей мо­литвы не всем пригоже и без наличного наставника опас­но. Лучше за все то не браться. Один прием общеобязате­лен: вниманием стоять в сердце. Другое - все стороннее и к делу не ведущее прибавление.

Святитель Феофан Затворник

 

Мы обратили внимание вниз и с удивлением заметили вдали человека, идущего с большой котомкой за плечами: медленными и утружденными шагами, поникши головой, спускался он по склону горы в глубокую сожженную кот­ловину... Поразительно, а вместе с тем и весьма умили­тельно было видеть человека в сих пространствах безлюд­ной страны... Всматриваясь ближе, заметит, что это был человек, принадлежащий к нашему монашескому званию, и весьма обрадовались, надеясь узнать от него много полез­ного касательно своей пустынной жизни. Когда же он был от нас недалеко, мы приветствовали его обычным между монахами приветствием: «Благословите, батюшка». «Бог благословит»... Это был старец уже глубоких лет... муж высокого роста, сухой телом... борода его досягала до по­яса, волосы на голове совершенно белые, как снег на горах, и опускались на плечи... На нем видимо лежала печать духов­ного освящения: глаза старца проливали неизъяснимую при­ятность и светились добротою, искренностью и сердеч­ным благорасположением... В это время началась между нами замечательная беседа... «Ради Господа, скажите, что самое лучшее вы приобрели в пустыне?» Лицо старца просветилось, и духовный свет заблистал в очах его... Старец отвечал: «Господа Иисуса Христа стяжал сердцу своему, а в Нем, без сомнения, и вечную жизнь, осязательно и неотложно слышимую в сердце моем»... Услышавши такие неожиданные и поразительные слова, мы весьма удившись, ибо нашли именно то, что искали... «Каким способом?» -поспешно спросил  я. Старец отвечал: «Через непрестан­ную молитву ко Господу нашему Иисусу Христу... Почти пятнадцать лет я исключительно занимался произношени­ем устной молитвы... Потом, по истечении означенных лет, она сама собой перешла в умную — когда, то есть, ум стал держаться в словах молитвы... А затем открылась, мило­стью Божиею, и сердечная молитва... существо (которой) есть теснейшее соединение нашего сердца... с Господом Иисусом Христом явственно осязаемым в пресвятом Его Имени. Это возвышенное и сверхъестественное состояние... составляет последнюю степень и предел стремлений всяко­го разумного существа, созданного по образу Божию и ес­тественно, по природе, стремящегося к своему высочайше­му Первообразу. Здесь составляется сердечное с Господом сочетание, в котором Господь проницает дух наш Своим присутствием, как луч солнца проникает стекло, и этим дается нам вкусить несказанное блаженство святого бо­гообщения... Человек вступает в область бесконечного све­та... и мы, получая свободу, пребываем в Боге, и Бог в пас».

«На горах Кавказа»

 

Кто любит Господа, тот всегда Его помнит, а память Божия рождает молитву... Любящая Господа душа не может не молиться, ибо она влечется к Нему благода­тью, которую познала в молитве. Для молитвы даны нам храмы; в храмах службы совершаются по книгам; но и храма с собой не возьмешь, и книги не всегда имеешь, а внутренняя молитва всегда и везде с тобою. В храмах совершаются божественные службы, и Дух Божий живет, но душа -лучший храм Божий, и кто молится в душе, для того весь мир стал храмом... Кто любит Бога, тот может помышлять о Нем день и ночь, потому что лю­бить Бога никакие дела не мешают... Душа, теряя смире­ние, теряет вместе с ним благодать и любовь к Богу, и тогда угасает пламенная молитва; по когда душа успоко­ится от страстей и стяжет смирение, тогда Господь дает ей Свою благодать, и молится тогда она за врагов... и за весь мир молится с горячими слезами.

Преподобный Силуан Афонский

Глава VIII ТАИНСТВА

Глава IX МОЛИТВА

Глава X ОБОЖЕНИЕ