Иногда критики юридической теории искупления впадали в другую крайность: в искупительном подвиге Христа они видели почти исключительно этическую его сторону. Бого­человек, оказав всецелое послушание Небесному Отцу и пре­одолев все искушения, явил высочайший пример для подра­жания, показав человеку путь к достижению праведности и святости. Такая мысль характерна для сочинения профессора по кафедре нравственного богословия Московской духовной академии М.М.Тареева под названием "Искушения Богочело­века как единый искупительный подвиг всей земной жизни Христа" (Москва, 1892), а также для высказываний профессо­ра Казанского университета священника Н.В.Петрова, содер­жащихся в его лекции "Об искушении" (Казань, 1915). Про­фессор священник Петров сам назвал свое понимание сущно­сти искупления нравственной теорией искупления, противо­поставив ее теории юридической.

Профессор Н.Н.Глубоковский, упомянув о целом ряде рус­ских богословских трудов, посвященных проблеме искупле­ния, говорит: "Очевидно, что, отвергая крайности узко-кон­фессиональной доктрины о сатисфакции, русское богосло­вие, в общем, твердо удерживает библейскую идею удовле­творения Голгофским искуплением Христовым, поскольку обратное сему понимание "не согласно ни с учением, ни с богослужебной практикой Церкви".³

В 1927 - 1931 годах находившийся в Арзамасе архиепис­коп Гурий (Степанов), магистр богословия, бывший инспек­тор Казанской духовной академии, написал исследование "Богозданный человек: Опыт православной традиции жизни", во второй главе которого раскрывается учение об искупле­нии. Автор признает неудовлетворительными обе крайности, допускаемые при объяснении тайны искупления: так называ­емую юридическую теорию искупления и теорию, именуе­мую нравственной.

Последняя часть фразы, взятая в кавычки, - цитируемое Н.Н.Глубоковским высказывание протопресвитера Иоанна Леонтьевича Янышева (Богословский вестник. - 1917, № 10 - 12. - С. 412).

"В юридической теории, созданной западным мышлением, воспитавшимся в узких рамках римского юридизма дается внешнее истолкование тайны искупления... Все существенные черты этой теории построены на базе обычно практикующихся (греховных, себялюбивых) отношений между людьми и облече­ны в форму строгого юридизма. Они несоизмеримы с поняти­ем Бога любви, почему и вся юридическая теория истолкова­ния тайны искупления, помещающаяся на страницах наших учебных руководств по догматическому богословию, оставаясь достоянием ума, ничего не говорит христианскому сердцу.

Нравственная теория искупления, появившаяся в результа­те критики юридической теории и в противовес ей, как лю­бая теория, выступающая в противовес другой, сильна кри­тикой юридической теории, оттенением ее неудачных сто­рон, но слаба положительным содержанием. Жертвенный подвиг Спасителя мира в ее устах - более показательный образец указуемой нам Христом жизни, чем существенным образом спасающая нас и необходимая для нашего спасения Голгофская жертва. Явившись как протест против юридичес­кого понимания жертвы искупления, эта теория проявила естественную для духа критицизма тенденцию к умалению искупительного значения Голгофской жертвы".

Весьма критически отзывается о нравственной теории ис­купления профессор Московской духовной академии И.Айвазов, в прошлом - известный миссионер. "В богословской литературе, - пишет он, - появляются сочинения, модерни­зирующие православное учение об искуплении... Их авторы говорят, что традиционное учение Православной Церкви об искуплении рода человеческого Голгофской жертвой якобы противоречит христианскому понятию о Боге, поскольку в самом существе Его незыблемо и неизменно пребывает лю­бовь. Эта любовь, - утверждают они, - "чужда всякого "ос­корбления", всякой "вражды" к человеку, всякого "гнева" на людей. Она не требует от рода человеческого никакого "ис­купления" или "выкупа" за грехи, не требует никакого удов­летворения правде Божией за содеянные человечеством грехи или преступления перед Богом, как равно не требует от рода человеческого и никакой, а тем более, кровавой "умилости­вительной жертвы Богу за грехи всего мира".

По их мнению, искупление рода человеческого Иисусом Христом имеет исключительно "этическое", моральное, "нрав­ственно-субъективное" значение в деле спасения человека, что в "искуплении" дан роду человеческому только идеал высочай­шей моральной жизни человека по образу Иисуса Христа, идеал "сострадательной любви" к падшему человечеству, охва­тывающей собою все человечество и в отдельности каждого человека. Этот идеал субъективно усвояется каждым человеком и реализуется им в жизни чрез "подражание" Христу. Исключительно о таком моральном значении "искупления" якобы и говорит Священное Писание и святоотеческие тво­рения. Такие суждения об искуплении наиболее ярко выра­жены в догматических произведениях митрополита Антония (Храповицкого). Он считает "искупление" делом сострада­тельной любви Христа к падшим людям. Эта сострадательная любовь достигла кульминационного пункта в Первосвященнической молитве Христа в Гефсиманском саду. В этой молитве и "состояло наше искупление". По словам митрополита Анто­ния, "Господне распятие и смерть не являются лишенными значения для нашего спасения, ибо, умиляя людей, они от­крывают им некоторую часть искупительной жертвы, вводя их в любовь ко Христу... Телесные муки и телесная смерть Христовы нужны прежде всего для того, чтобы верующие оценили силу Его душевных страданий".

К каким же последствиям ведет модернизация православ­ного учения об "искуплении", признание за "искуплением" исключительно морального, "нравственно-субъективного" значения для рода человеческого?

Если признать, что вся заслуга Иисуса Христа пред родом человеческим заключается только в том, что Он возвестил ми­ру высочайший нравственный закон, регулирующий взаим­ные отношения между людьми, а в Своей жизни и особенно в Своей смерти дал образ выполнения этого закона, то ясно, что таким учением отрицается полное повреждение в перво­родном грехе всей природы человека - духовной и телесной, а признается только нравственное падение человека, как об этом учил Пелагий, основатель ереси пелагианской. И если человек может восстановить свое первобытное нравственное совершенство только своим нравственно-субъективным вос­приятием морального идеала, показанного Христом, может своими силами осуществить этот идеал в своей жизни, то, ко­нечно, этим отметается "искупление" грехов рода человечес­кого "драгоценною кровью Христа". Крестная смерть, таким образом, теряет свою исключительную ценность в деле спасе­ния человека. Она, как это утверждают митрополит Антоний (Храповицкий) и другие его единомышленники, "может" еще иметь некоторую ценность, может еще быть "не лишен­ной некоторого значения", как стимул к нравственной жизни во Христе, без какового стимула, однако, могут и обойтись морально более окрепшие люди.