49.1. Законодательная церковная власть. Власть церков­ную принято, как это было сказано выше, разделять на власть учения, священнодействия и правительственную власть. Правительственная власть Церкви с формальной сто­роны имеет больше всего сходства с светской государственной властью; поэтому по своим функциям она, как и государ­ственная власть, в свою очередь, делится по принятой в пуб­личном праве классификации на: 1) учредительную и законо­дательную; 2) исполнительную, или административную, вме­сте с контрольной; и 3) судебную.

Единым и полновластным Учредителем Церкви является Господь Иисус Христос, давший ей и Свои вовек нерушимые законы. К Нему же, как к Высшему авторитету, как к Гла­ве Церкви, восходит в конечном счете и все церковное зако­нодательство - законы, уже изданные и издаваемые различ­ными церковными учреждениями: от самых высоких и не­погрешимых - Вселенских Соборов - до монастырей и братств, издающих законоположения на основе статуарного права. Вопросы, касающиеся церковного законодательства, на котором строится все церковное право, рассматривались в начале нашего курса. Поэтому остановимся здесь лишь на отдельных вопросах, связанных с ним.

В католическом церковном праве высшим законодатель­ным органом Церкви считается, как известно, Римский пре­стол - папа, осуществляющий свои верховные законодатель­ные полномочия либо через Вселенские Соборы, либо едино­лично. В православном церковном праве общепринятой явля­ется точка зрения, согласно которой высшая власть в Церк­ви, в том числе и законодательная, принадлежит вселенско­му епископату в лице его органа - Вселенских Соборов. Определениям семи Вселенских Соборов церковное сознание усвоило непогрешимость.

Однако с этим традиционным и бесспорным убеждением Вселенской Церкви расходится точка зрения профессора Н. С. Суворова на высшую законодательную власть во Вселенской Церкви. Н. С. Суворов писал: «Высшею церковного, следова­тельно, и законодательною властью в Древней Церкви, с тех пор как сделалось возможным установление общецерковного, обязательного для всех христианских общин законодательства, были римские христианские императоры, которые или созыва­ли соборы епископов, или непосредственно издавали законы по делам Церкви. В том случае, когда императором созывал­ся Вселенский Собор для установления православного учения, Собор не был собранием только сведущих людей, призванных дать мнение и совет, а был органом Церкви, через который должно было выражаться общецерковное сознание, обязатель­ное и для императора, как скоро оно выразилось в формах, не допускающих сомнения, но в то же время он был органом императорской власти, поскольку от императора как постав­ленного Богом общего епископа (по выражению церковного историка Евсевия) зависело созвать Собор и скрепить своим утверждением результаты деятельности Собора. В «Кормчей книге» (вводная статья о семи Соборах Вселенских и девяти Поместных) объясняется, что Вселенскими названы те Соборы, на которые Императорскими повелениями созывались святите­ли из всех городов римских и греческих и на которых было «взыскание и совопрошение о вере», Поместные же Соборы - это те, на которых не было епископов всей Вселенной, и цари не сидели; цель их - проведение в жизнь вселенских поста­новлений». А говоря о Русской Церкви, Суворов склонялся даже к мысли о «невозможности существования русского пра­вославия без самодержавного царя»⁴¹⁵.

Н. С. Суворов сознавал, что его мнение противоречит об­щепринятому в русской канонической науке: «Наши богосло­вы и канонисты из духовного ведомства, - писал он, - не стесняясь ни основными законами, ни историей, ни даже богослужебными книгами и обрядами Православной Церкви... отвергают учение о царской церковной власти как цезарепапизм»⁴¹⁶. Несомненно, однако, что в этом споре правы все-таки те, кого он называл «нашими богословами и канониста­ми из духовного ведомства».

Основания для своей точки зрения Н. С. Суворов называ­ет сам - это «наши основные законы» (подразумеваются Основные законы Российской империи, в которые при Импе­раторе Павле было включено положение о том, что импера­тор является главой Русской Церкви). Но юридическая сила этих законов не такова, чтобы формулировать принципы устройства Вселенской Церкви, к тому же в них не утвержда­ется главенство Русского Самодержца в Церкви Вселенской.

Утверждения профессора Н. С. Суворова о высшей законода­тельной власти Императора в Церкви основаны также на исто­рии. Однако достаточно обратить внимание на самоочевидную истину: Христова Церковь в существе своем всегда одна и та же; и все основные элементы ее устройства, без которых она не может существовать, включая и законодательную власть, даны ей от начала. В первые три столетия Церковь, как известно, не включала императоров в качестве своих членов, и позднее, не один раз в течение многих десятилетий, византийские импера­торы, уклоняясь в ереси, отпадали от Церкви. После разгрома Константинополя в 1452 году русские государи, единственные тогда православные монархи, весьма далеки были от притяза­ний на главенство во Вселенской Церкви. Не сразу после это­го сложилось на Руси учение о Москве как о Третьем Риме; но и это учение не включало в себя идею о формальном главен­стве в Церкви русских самодержцев, а разве только мысль о Московских государях как защитниках Православия. Что же касается российского законодательства синодальной эпохи, то его абсолютистские основания, затрагивавшие также и статус Церкви в государстве, восходили вовсе не к цезарепапистским византийским устремлениям, а к западно-европейскому юриди­ческому территориализму, к учению о неограниченной власти государя на своей территории. Что же касается нашего време­ни, то Православная Церковь существует, хотя православных государей нет. Но с самого начала Церкви в ней был богоучрежденный епископат: Православная Церковь немыслима без епископата во главе ее. И еще: далеко не все соборы, определе­ния которых скреплены подписью императоров, признаны цер­ковным сознанием за Вселенские и непогрешимые.

Ссылка профессора Н. С. Суворова на «Предисловие» к «Кормчей книге» тоже ничего не дает для подтверждения его аргументов, поскольку там приведена всего лишь историчес­кая справка о Соборах с попыткой классифицировать их по разным признакам без выделения главного из них. Таким об­разом, основания концепции Н. С. Суворова ненадежны: это принципы российского законодательства, толкуемые расши­рительно, неосновательные притязания отдельных византий­ских императоров, подкрепляемые комплиментарными рас­суждениями некоторых церковных писателей вроде Евсевия или канониста Вальсамона, и неверное объяснение значения

Императорской подписи под соборными определениями. В действительности, однако, государственное законодательство относится прежде всего к области внешнего церковного пра­ва. Что же касается власти православных государей внутри Церкви, то она не выходила за границы представительства совокупного голоса православных мирян.

По своему предмету церковное законодательство может от­носиться, во-первых, к области догматического учения по воп­росам христианской веры и нравственности, а во-вторых - к церковной дисциплине в широком смысле слова, включая сюда и церковное устройство. Такое различие установлено в б-м правиле VII Вселенского Собора, в котором упоминаются пред­меты «канонические и евангельские»: «Когда же будет Собор о предметах канонических и евангельских, тогда собравшиеся епископы должны прилежати и пещися о сохранении Боже­ственных и животворящих заповедей Божиих». Евангельские предметы - это и есть вопросы веры и нравственности, а канонические - вопросы дисциплинарные. Догматические определения Вселенских Соборов непогрешимы, ибо они пред­ставляют собой развернутые формулы истин, данных в Боже­ственном Откровении и прошедших через церковное самосоз­нание, через мысль богомудрых святых отцов, выраженные на Соборах по изволению Святого Духа, опознанные как непогре­шимая истина и в этом смысле принятые сознанием церков­ной полноты. Догматическое сознание Церкви неизменно, что, однако, не является препятствием для новых формулировок истин, уже известных Церкви, уже данных в Откровении.

Но нет оснований усваивать всем вообще дисциплинарным нормам, действующим в Церкви, неизменность и вечность. Дисциплинарные определения издавались чаще всего по кон­кретным поводам и поэтому в значительной мере обусловле­ны обстоятельствами.

49.2. Статус и применение канонов. Среди церковных за­конов совершенно особый статус имеют святые каноны. Не все те инстанции, которые осуществляют суверенное церков­ное законодательство, непогрешимы. Однако непогрешимы Вселенские Соборы, издавшие каноны, и авторитет этих ка­нонов, непоколебленный в течение веков, несмотря на ради­кальные перемены в церковной жизни, несмотря даже на затруднительность буквального исполнения многих из них в практике церковной жизни, таков, что едва ли уместна сама постановка вопроса об отмене тех или иных из этих правил. Даже если правовые нормы, сформулированные в канонах, заменялись новыми нормами, сам канон не исключался из канонического Свода. То же самое мы можем сказать и об изданных Поместными Соборами и святыми отцами канонах, пошедших в Основной Канонический свод. Эти правила так­же были утверждены либо позднейшими Вселенскими Собо­рами, либо общецерковным признанием их.

Каноны - это основные церковные законы, которые со­ставляют фундамент действующего в Церкви права, причем одинаково во всех Поместных Православных Церквах во все века церковной истории. Со времени, когда окончательно сложился канонический корпус Церкви, с 883 года (это год издания «Номоканона» Патриарха Фотия в XIV титулах), Церковь не добавила в него ни одного нового канона и ни одного из него не исключила. Таким образом, сама история Церкви поставила каноны так высоко, что у нас есть основа­ния говорить о неизменности тех основ церковного права, которые в этих канонах содержатся.

Но утверждая высокий авторитет и неприкосновенность Канонического корпуса для ревизии, мы не можем одновре­менно настаивать на том, что все нормы права, заключенные в канонах, действуют или должны действовать в любое время и в любом месте по своему буквальному смыслу. Хорошо из­вестно, что дисциплина наказаний, содержащаяся в правилах, была в реальной епитимийной практике основательно рефор­мирована уже в ранневизантийскую эпоху, когда стали приме­няться при назначении епитимий не канонические сроки отлу­чения от причастия, а те, что предлагаются в покаянном «Но­моканоне» Патриарха Иоанна Постника, содержащем несрав­ненно более мягкие санкции, хотя «Номоканон» Иоанна Пост­ника не был включен в основной канонический свод и в иерархии авторитетных источников церковного права он сто­ит ниже канонов. Его рассматривают не более, чем как допол­нение к основному каноническому корпусу. Впоследствии дис­циплина прещений по отношению к мирянам продолжала эво­люционировать в сторону смягчения, так что у нас, в Русской Церкви, в XVIII веке отлучение от причастия кающихся греш­ников на длительные сроки было положительно воспрещено высшей церковной властью под угрозой извержения из сана, но при этом, разумеется, никто не отменял сами каноны, со­держащие запрещенные к практическому употреблению в церковно-судебной практике санкции.

Ситуация парадоксальная, побуждающая нас к углублен­ному размышлению о статусе канонов в Церкви. Радикально простые решения - либо объявить всякое неприменение бук­вы правил злоупотреблением и, скажем, применительно к практике церковных наказаний настаивать на необходимости отлучения от причастия кающихся грешников, согласно пра­вилам, на 7, 10, 15 или 20 лет, либо видеть в канонах толь­ко памятник христианской письменности и церковной исто­рии и совершенно не считаться с ними в реальной церковной жизни - представляются одинаково неразумными, нецерков­ными и неприемлемыми подходами к проблеме.

Дело в том, что каноны по сути своей представляют при­ложение неизменных и вечных, непогрешимых основ христи­анского нравственного учения и экклезиологических догма­тов, содержащихся либо прямо, либо implicite в их текстах, к изменяющейся церковной жизни. Поэтому во всяком кано­не можно обнаружить, с одной стороны, укорененность в неизменном догматическом учении Церкви, а с другой - тот факт, что каноническая норма всегда актуальна и, следо­вательно, обусловлена исторически конкретной ситуацией, связана с обстоятельствами церковной жизни, которые име­ли место в момент издания правила и которые впоследствии могли измениться. Таким образом, в идее всякого канона содержится неизменный, догматически обусловленный мо­мент, но в своем конкретном и буквальном смысле канон отражает и преходящие обстоятельства церковной жизни.

Каноны отмене не подлежат, но это не значит, что право­вые нормы, установленные в них, абсолютно неизменны. При этом уместную гибкость в подходе к нормам канонов можно обнаружить в текстах самих правил. Так, 37-е Апостольское правило предусматривает, чтобы епископы каждой области со­бирались на собор два раза в году, а в 8-м правиле Трулльского Собора отцы, ссылаясь на набеги варваров и иные слу­чайные препятствия, вводят новую норму - созывать соборы один раз в год. Означает ли это, что 8-е правило Трулльского Собора отменило 37-е Апостольское правило? Нет, не означа­ет, ибо созыв собора дважды в год по-прежнему рассматрива­ется как желательное установление, но ввиду возникших за­труднений вводится новый порядок. Но делать при этом вы­вод, что канонический порядок соблюдается только в тех слу­чаях, когда соборы созываются два раза или единожды в год, было бы тоже каноническим буквализмом. Очевидно, что когда в связи с укрупнением Поместных Церквей, в связи с об­разованием Патриархатов, соборы стали созываться еще реже, это не было отступлением от канонических принципов, ибо принципиальная и неизменная экклезиологическая идея 37-го Апостольского правила и 8-го правила Трулльского Собора зак­лючается в соборности, а конкретная периодичность в созыве соборов может, если руководствоваться примером отцов Трул­льского Собора, устанавливаться с учетом обстоятельств свое­го времени, которые не остаются на века одними и теми же.

Канон может оказаться неприменимым в связи с исчезно­вением того церковного института, который в нем упомянут. Так, в 15-м правиле Халкидонского Собора определен возра­стной ценз для поставления в диакониссы - 40 лет. С исчез­новением чина диаконисс правило, естественно, перестало применяться по своему буквальному смыслу. Тем не менее, оно осталось в каноническом корпусе и, значит, - в нашей «Книге правил». И более того, оно содержит в себе некий экклезиологический принцип, который не утратил практичес­кого значения в связи с исчезновением института, о котором в правиле идет речь. Например, оно может служить отправ­ной точкой в рассуждении церковной власти об установлении возрастной границы для назначения женщин на какие-либо церковные должности.

Некоторые из канонов носят характер частных определений, и уже поэтому по буквальному тексту они неприменимы ни в каких других случаях, кроме тех, по которым были изданы. Так, 4-е правило II Вселенского Собора гласит: «О Максиме Кинике и о произведенном им безчинии в Константинополе: ниже Максим был, или есть епископ, ниже и поставленные им на какую бы то ни было степень клира, и соделанное для него, и соделанное им, все ничтожно». По своему буквальному смыс­лу этот канон неприменим с тех пор, как улажена была ситу­ация с захватом Константинопольской кафедры Максимом Киником, ибо его текст формулирует состоявшееся судебное решение по конкретному делу. Но с учетом всех обстоятельств дела Максима Киника из этого канона выводятся исключитель­но важные экклезиологические принципы, в частности, недопу­стимость поставления епископа на уже занятую кафедру. Та­ким образом, правило это действует в Церкви на основании прецедентного принципа и применяется по аналогии.

Даже безусловная отмена закона на том основании, что исчезает  ratio legis (причина,   послужившая  поводом  к  его изданию), не имеет безусловного значения в церковном праве. Согласно 3-му правилу II Вселенского Собора и 28-му прави­лу Халкидонского Собора, Константинопольскому епископу предоставляется преимущество чести по Римском епископе, поскольку город этот «есть новый Рим», новая столица импе­рии, и «является городом царя и синклита». Константинополь давно перестал быть городом царя и синклита (сената), но в диптихе православных иерархов его епископ по-прежнему пользуется первенством чести. Православный французский канонист епископ Петр (Л'Юилье) справедливо находит, что ныне «первенство чести архиепископа Константинопольского основано на расширительном применении к его кафедре акси­омы, высказанной отцами I Никейского Собора в отношении привилегий Церквей «Римской, Александрийской, Антиохийской»:  «Да хранятся древние обычаи» (6-е прав.)»⁴¹⁷.

Исходя из приведенных примеров, мы можем сделать вы­вод, что, несмотря на историческую изменяемость действую­щих в Церкви правовых норм, несмотря на то, что ряд ка­нонов неприменим ныне вообще по своему буквальному смыслу, а буквальное применение других недопустимо ввиду радикально изменившихся в сравнении со временем их изда­ния обстоятельств, святые каноны неизменно сохраняют свое значение критерия церковного законодательства и фундамен­тальной основы церковного правосознания. Каноны всегда дают ключ к правильной ориентации в актуальных пробле­мах церковной жизни.

49.3. Применение церковных законов и их обязательная сила. Для того, чтобы церковный закон был применен, он должен соответствовать определенным условиям: что касается внутренней его стороны, необходимы его издание законной властью и соответствие предписываемого им основным законам Церкви - ее канонам; с внешней стороны, для придания ему обязательной силы, требуется его обнародование, опубликова­ние. В древности обнародование заключалось в вывешивании текста нового закона на стенах кафедрального храма и рассыл­ке его епископам или приходским пресвитерам. В новое вре­мя обнародование законов происходит путем их публикации в официальных церковных изданиях. Между провозглашением закона (которое в юридической литературе называется про­мульгацией) и его обнародованном (публикацией) проходит известный срок. Не всегда закон вступает в силу с момента его публикации; иногда в нем устанавливается срок, по окончании которого закон обретает силу. Этот срок предусматрива­ется для всеобщего ознакомления с законом.

Все церковные законы обязательны для каждого члена Церкви. Незнание закона не может служить оправданием для его нарушения. В деле исполнения своих предписаний Цер­ковь допускает исключение лишь в отдельных случаях, когда нет физических или нравственных возможностей для исполне­ния. Подобные исключения сами должны носить характер отдельных определенных правил. Изъятие из общей обязатель­ности правовой нормы называется привилегией (прономией), если некоторое лицо наделяется теми или иными преимуще­ствами, или диспенсацией, если оно освобождается от какой-либо общественной обязанности. Примером привилегии явля­ется практиковавшееся в синодальную эпоху разрешение по­чтенным престарелым лицам из мирян иметь домовые церкви. Примером диспенсации могут служить дозволения брака в степенях родства, являющихся, согласно церковным законам, препятствием для брака. Отступая от акривии - строгой точ­ности в исполнении закона - и прибегая к привилегиям и диспенсациям, Христова Церковь поступает в соответствии с принципом икономии - ради духовной пользы своих чад.

Законы, изданные поместной церковной властью или епар­хиальными архиереями, могут быть и отменены, но право на их отмену имеет лишь компетентная власть, то есть равная или высшая той, которая издала отменяемый закон. Иначе обстоит дело с правилами, которые составляют Канонический свод. Во 2-м каноне Трулльского Собора после перечисления изданных ранее правил говорится: «Никому да не будет по­зволено вышеозначенныя правила изменяти или отменяти, или, кроме предложенных правил, приимати другия, с под­ложными надписаниями составленныя некими людьми, дер­знувшими корчемствовати истиною». Отцы VII Вселенского Собора, ссылаясь на это правило, в своем 1-м каноне поста­новили: «Божественныя правила со услаждением приемлем, и всецелое и непоколебимое содержим постановление сих правил, изложенных от всехвальных Апостол, святых труб Духа, и от шести Святых Вселенских Соборов, и поместно собиравшихся для издания таковых заповедей, и от святых отец наших. Ибо все они, от единаго и того же Духа быв просвещены, полезное узаконили». После VII Вселенского Собора общецерковным сознанием общеобязательная сила признана также за канонами двух Константинопольских Соборов IX века, а также за Окружным посланием Патриарха Тарасия против симонии.

48. КАНОНИЗАЦИЯ И ПОЧИТАНИЕ СВЯТЫХ

49. ЦЕРКОВНОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО

50. ЦЕРКОВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ И НАДЗОР