XXVII. Самсон ²³

Следовавшие за Иеффаем трое судей израильских мирно правили народом — Есевон семь лет, Елон десять лет и Авдон восемь лет. Все они пользовались семейным благословением, имели многочисленных сыновей, а также и владели значительными богатствами, так что напр. у су­дии Авдона «было сорок сыновей и тридцать внуков, ез­дивших на семидесяти молодых ослах», — в знак особен­ного достоинства и богатства.

Между тем, при отсутствии сильной и общепризнан­ной власти, которая бы твердой рукой управляла всем на-родом, израильтяне все более и более поддавались нечес­тию и идолопоклонству, ослабевая в то же время и поли­тически. Этим воспользовались филистимляне и поработи­ли их. Филистимляне были одним из самых воинственных народов земли Ханаанской. Они переселились с о. Крита и еще во времена Авраама твердо укрепились на богатой прибрежной равнине (Шефела), к северу и югу от Аскалона. Впоследствии они сильно расширили свои владения и достигли такого могущества, что влияние их чувствова­лось на всем протяжении страны, в которой они сохраня­ли свое господство до самого Давида. Соединившись с не­сколькими туземными племенами, еще продолжавшими жить в Газе, Хевроне и других местах, они совершенно со­крушили силы израильтян, которые, как земледельческий народ, не в состоянии были выдержать напор народа, главным ремеслом которого была война. Даже храброе ко­лено Иудино должно было положить пред ними свое ору­жие и подчиниться тяжкому и позорному игу, для  обес­печения которого филистимляне к тому же совершенно обезоружили побежденных, увели у них в плен всех куз­нецов и оружейников, так что израильтяне для всякой кузнечной и слесарной работы вынуждены были обра­щаться к своим жестоким врагам. Неудивительно, что при таких обстоятельствах филистимское иго могло тяготеть целых сорок лет, не вызывая даже попытки к освобожде­нию от него. Народ пал духом и в полном унынии отча­ялся уже в надежде на какое-либо избавление. Но избави­тель уже явился в его среде и готов был выступить на защиту своего народа. Это был необычайный герой — по имени Самсон. Самсон был сын бездетной дотоле четы Маноя с женой из колена Данова, соседнего с филистим-ской землей и потому наиболее терпевшего от жестоких врагов. Самое рождение его было возвещено ангелом, ко­торый объявил жене Маноя, «что она зачнет и родит сы­на, и бритва не коснется головы его, потому что от само­го чрева младенец сей будет назорей Божий, и он начнет спасать Израиля от руки филистимлян». То же известие повторено было и самому Маною с подтверждением его особым видением ангела, поднимавшегося в пламени жертвенника. В определенное время действительно родил­ся у них сын, которому дано было имя Самсон.

Колено Даново, к которому принадлежал Самсон, всегда было сравнительно малым и не в силах было даже отвоевать отведенного ему И. Навином удела у филистим­лян, которые совершенно отрезали его от приморской равнины и стеснили в горах. Положение его было столь стесненным, что впоследствии оно вынуждено было даже выселить из себя значительную часть, предоставив ей ис­кать себе местожительство на северной границе страны. Но у них был укрепленный лагерь на горах, господствовав­ших над филистимской равниной, и там-то именно возра­стал Самсон. Будучи назореем, т.е. человеком, всецело по­священным на служение Богу и Его царству²⁴, и представ­ляя живой урок, что сила и спасение избранного народа заключались только в его невидимом Царе, который давал Свою помощь только за исполнение Его святых законов, Самсон возрастал в виду городов и деревень своих угнета­телей. При виде угнетенного положения своего народа от жителей этих идолопоклоннических городов и страдая за честь своего отечества и своего Бога, юный назорей возму­щался духом, и в народе уже носились слухи, как «Дух Господень» по временам действовал в длинноволосом от­роке, уже начинавшем обнаруживать необычайную силу.

Достигнув возмужалости, Самсон не сразу выступил на спасение своего народа от врагов, а показал сначала ту же слабость, которою страдали все вообще израильтяне. Он был в нравственном отношении как бы зеркалом сво­его народа. Будучи, как и весь народ, посвященным Богу, он воплотил в своей жизни как добродетели, так и поро­ки своего народа, и потому на первых же порах привязал­ся к одной филистимлянке и просил своих родителей поз­волить ему жениться на ней. Увидев, как напрасно было бы их сопротивление неразумному поступку их пылкого юноши-сына, они согласились. По дороге к своей невесте Самсон впервые обнаружил свою необычайную силу. Не­подалеку от виноградников Фимнафы, местожительства его невесты, на него напал молодой лев; но Самсон, почув­ствовав в себе чудесную силу, не смутился, а растерзал льва как козленка, хотя у него не было в руках никакого ору­жия. Он никому не сказал об этом, но, проходя в другой раз той же дорогой, увидел, что в трупе убитого им льва, успевшего под палящим зноем совершенно высохнуть, за­велся рой пчел. Захватив с собою мед, Самсон в качестве жениха устроил семидневный  пир для  тридцати  своих брачных друзей и, будучи в веселом расположении духа, предложил им отгадать загадку, под условием в случае ус­пеха уплатить им тридцать синдонов (рубашек из тонко­го полотна) и тридцать перемен одежд, выговаривая то же и себе в случае их неумения отгадать ее. Те согласи­лись, и он сказал им: «из ядущего вышло едомое, из силь­ного вышло сладкое». Три дня бесплодно бились брачные друзья над этой таинственной для них загадкой, наконец, видя, что не в силах разгадать ее, они обратились к его но­вобрачной жене и начали приставать к ней, чтобы она до­билась у Самсона разгадки, угрожая в противном случае сжечь ее и дом отца ее. «Разве вы призвали нас, чтобы обобрать нас?» грубо приступали к ней озадаченные брач­ные друзья. Слезами и мольбами новобрачная склонила Самсона отгадать ей загадку, и добившись от него реше­ния, передала его и брачным друзьям, которые с торжест­вом и отгадали ее Самсону. «Что слаще меда и что силь­нее льва!» сказали они негодующему Самсону, который сразу же понял измену своей жены и заметил им: «если бы вы не орали на моей телице, то не отгадали бы моей загадки». Однако нужно было уплатить по условию, и тут он в первый раз воспользовался случаем отомстить филис­тимлянам. Придя в филистимский город Аскалон, он убил там тридцать человек, снял с них одежды и отдал переме­ны платья их разгадавшим загадку. С гневом он оставил свою неверную жену, и она вышла за одного из его брач­ных друзей. Терзаемый ревностью, он хотел вновь сойтись с своей женой, но, получив отказ от бывшего тестя, онжестоко отомстил филистимлянам, пустив в их созревшие для жатвы пшеничные поля триста лисиц с привязанны­ми к их хвостам зажженными факелами. Это, в свою оче­редь, навлекло мщение филистимлян на его бывшего тес­тя, дом которого они сожгли вместе с бывшей женой Самсона. Чтобы наказать самого виновника своего бедст­вия, они с войском выступили против израильтян, и по­следние, совершенно потеряв всякую надежду на избавле­ние от тяжкого ига, унизились в своем раболепстве перед врагами до того, что готовы были выдать филистимлянам своего единственного героя-патриота. Связанный двумя новыми веревками, Самсон был отведен к филистимля­нам; но когда те, увидев его в таком положении, от мсти­тельного злорадства вскричали, на Самсона сошел Дух Господень, и веревки, бывшие на руках его, сделались как перегоревший лен, и упали узы его с рук его», а он, схва­тив попавшуюся ему свежую ослиную челюсть, избил ею тысячу ошеломленных филистимлян. Утолив свою жажду из чудесно образовавшегося источника, Самсон возвратил­ся домой и «был судьею Израиля во дни филистимлян двадцать лет».

С течением времени однако же свойственная всему народу порочность все более и более одолевала богатыря-судию, и чудесный победитель храбрых воинов поддался чувственной страсти к коварным женщинам. Застигнутый однажды в Газе, филистимском городе, на ночлеге у одной блудницы, Самсон был окружен врагами, решившимися убить его поутру. Но он, встав в полночь, вырвал городские ворота вместе с вереями и, взвалив их себе на могу­чие плечи, отнес их на вершину горы, в получасе пути от города. Таким образом он еще раз избежал мщения фи­листимлян; но час падения его уже был близок. Свое на-зорейство он нарушил позорным распутством, и потому, еще и нося на себе длинные волосы, уже не носил в себе Духа Божия. И гибель его скоро довершена была новой, увлекшей его в свои сети женщиной, коварной Далидой. Это была известная красавица, злоупотреблявшая своей красотой. Зная сластолюбивый нрав Самсона, филистимские князья порешили воспользоваться этой женщиной для погубления своего страшного врага и, как это неред­ко делалось в древности, подкупили ее, чтобы она своими ласками склонила его открыть ей, в чем заключалась тай­на его чудесной сверхъестественной силы. Три раза Сам­сон уклонялся от раскрытия тайны, но коварство Далиды победило наконец. Узнав, что сила Самсона заключалась в его назорейских волосах, она усыпила его на своих коле­нях, «и призвав человека, велела ему остричь семь кос го­ловы его. И начал он ослабевать и отступила от него сила его». Этого только и ждали его смертельные враги. Захва­тив своего обессиленного врага, филистимляне выкололи ему глаза, привели его в свой главный город Газу и, сковав его двумя медными цепями, заставили его молоть «в доме узников". Чрез несколько времени филистимляне в честь своего национального бога Дагона (идола с человеческим туловищем и рыбьим хвостом) устроили великолепный пир, соединив вместе с ним торжество в память победы над своим страшным врагом. Чтобы позабавиться беспо­мощным богатырем, они привели на пир также и Самсо­на, где и подвергли его всевозможным издевательствам и побоям. Между тем волосы его успели уже отрасти опять. Вновь почувствовав в себе силу, ослепленный богатырь ве­лел своему вожатому подвести себя к колоннам, на кото­рых утверждался увеселительный дом, переполненный ве­селящимися филистимлянами, Обхватив два средних стол­ба и с последнею молитвою к Богу воскликнув: «умри, душа моя, с филистимлянами», Самсон зашатал колонны, и весь дом, со всеми веселившимися в нем, рухнул на Самсона, похоронив его под своими развалинами вместе с тысячами отмщенных им за свое поношение филистим­лян. Пораженные ужасом, филистимляне не воспрепятст­вовали родственникам Самсона взять его тело, которое и было погребено на его родине, между Цором и Естаолом, в гробнице отца его Маноя.

Чтобы понять и оценить все величие Самсона, нужно принять во внимание обстоятельства его вре­мени. Поистине велик и силен верою в непрелож­ность божественного обетования о назначении из­бранного народа был человек, который один, среди всеобщего уныния и подавленности, осмелился вы­ступить против жестоких угнетателей. И это было в такую мрачную пору нравственного  падения, когда даже колено Иудино совершенно пало духом и гото­во было выдать израильского героя его смертельным врагам, делая ему оскорбительный укор.  «Разве ты

не знаешь, говорили ему раболепные и малодушные собратья, что филистимляне господствуют над нами? Что ты сделал нам, навлекая месть филистимлян?» Народ уже примирился с своим тяжелым положени­ем и согласен был жить в рабстве у идолопоклонни­ков, и за такой-то народ Самсон, не имея никакой поддержки от него, должен был вести отчаянную борьбу с врагами. Он и сам тяжко и часто падал нравственно, - но, несмотря на все эти падения, со­хранял самую трогательную верность Иегове, кото­рая еще более окрепла в нем под влиянием тяжких испытаний последующей жизни. Несмотря на кажу­щееся оставление его Богом отцов, когда он нахо­дился в плену у филистимлян и, ослепленный, осуж­ден был на каторжную работу, вера его не ослабева­ла и там, и ее-то он неопровержимо доказал, когда потряс столбы здания, в котором веселились идоло­поклонники, торжествовавшие победу своего бога Дагона над поборником Иеговы. И неудивительно, что память о нем свято сохранилась из века в век, и в этой памяти народ черпал новое мужество и новые жизненные силы.

Но кроме личного величия, история Самсона имела глубоко поучительный характер и для всего народа. Весь смысл ее заключается в том, что он был назорей. Своею необычайною силою он обязан был своему назорейству, как посвящению Богу; но слабость его заключалась в пре­данности чувственным и плотским похотям, предаваясь которым, он нарушал свой обет. В обоих отношениях он был не только типом своего народа, но и зеркалом, в ко­тором Израиль воочию мог видеть и себя, и свою исто­рию. Израиль также был своего рода назорей, как народ, посвященный Богу, и пока он соблюдал свой завет с Бо­гом, он был непреоборим в своей силе, но когда он нару­шал этот завет, предавался чувственности и грязному идо­лопоклонству, этому духовному прелюбодейству, то сила его ослабевала, он делался жалким рабом и повергался в бездну духовного и гражданского падения. Таким обра­зом, история Самсона есть как бы олицетворение истории самого израильского народа, и она показывала, что сила народа заключается только в сохранении им своего завета с Богом. Самсон своею жизнью преподавал всему народу поразительный и глубочайший урок, что Израиль, нару­шая свой завет, неизбежно найдет свою коварную Дали-ду, которая, лишив его назорейства, отдаст его врагам на попрание и издевательство.

 

XXVIII. Религиозно-нравственное состояние израильтян во времена судей. Истории Руфи²⁵

Жизнь Самсона, равно как и некоторых других судей израильских, ясно показывает, до какого религиозно-нрав­ственного падения дошел народ израильский в земле обе­тованной. Вся история периода судей есть печальная исто­рия постоянных заблуждений, беззаконий и идолопоклонства с неразлучно следовавшими за ними бедствиями. Да­же в жизни самих судей пороки часто берут верх над до­бродетелями, и злые вожделения заглушают робкий голос совести и сознание долга. Среди избранного народа почти совсем забыта была истинная религия и на место ее яви­лись жалкие суеверия, распространявшиеся разными бро­дячими, беспутными левитами. Безнравственность сдела­лась настолько всеобщею, что прелюбодейное сожительст­во считалось обычным делом и как бы заменяло брак, а в некоторых городах развились даже такие гнусные пороки, которые некогда навлекли на Содомское пятиградие страшный гнев Божий. Внутреннее безначалие и всеобщее самоуправство довершают картину жизни израильского народа «в те дни, когда у него не было царя и когда каж­дый делал то, что ему казалось справедливым». В под­тверждение всего этого книга «Судей», излагающая исто­рию времени судей до смерти Самсона, в заключение при­водит несколько поразительных случаев и событий, ярко характеризующих религиозно-нравственное и обществен­но-государственное состояние народа в это время.

В колене Ефремовом жил некий Миха, который украл у своей матери тысячу сто сиклей серебра. Мать прокляла неизвестного ей вора, но сын, устрашенный проклятием, сознался в своей вине, возвратил деньги, и суеверная мать обратила эти деньги на слитие истукана и кумира, кото­рые поставлены были в доме, ставшем, вследствие этого, как бы «домом Божиим». Чтобы довершить подобие свя­тилища, Миха сделал эфод и терафимы и самовольно посвятил одного из своих сыновей в священника. Но видя незаконность своего поступка,  он скоро воспользовался для этой цели одним праздно блуждавшим молодым леви­том из Вифлеема иудейского и нанял его служить себе в качестве священника за ежегодное жалование в десять сиклей серебра с готовым одеянием и пропитанием. Но вот тут случилось проходить сынам Дановым в поисках за новыми владениями для себя. Зайдя однажды в дом Михи, они украли его святыни и сманили к себе молодого ле­вита, а затем, завоевав город Лаис, переименованный ими в Дан, сделали из истукана Михина свое особое святили­ще, которому и поклонялись во все то время, когда истин­ная святыня народа, «Дом Божий», находился в Силоме.  Другое происшествие еще ярче обнаруживает ужас­ное нравственное и общественное расстройство израиль­ского народа в период управления судей. Один левит, ез­дивший в Вифлеем за своей сбежавшей от него наложни­цей, возвращаясь домой, по пути зашел с ней на ночлег в город Гиву, в колене Вениаминовом. Но когда он, найдя приют в доме одного старца, пользовался его гостеприим­ным угощением, развратные жители города сделали напа­дение на этот дом и требовали к себе самого левита-стран­ника для удовлетворения своих гнусных похотей. Старец заступился за своего гостя. «Вот у меня дочь девица и у не­го наложница, говорил он развратной толпе: выведу я их, смирите их, и делайте с ними, что вам угодно; а с челове­ком сим не делайте этого безумия. Но они не хотели слу­шать его». Однако же, левит действительно вывел свою заложницу на улицу и грязная чернь «ругалась над нею всю ночь до утра», и по утру она найдена была мертвою у по­рога дома. Тогда левит разрубил труп несчастной женщи­ны на двенадцать частей и разослал их во все колена с из­вестием о случившемся злодеянии. И «всякий видевший это говорил: не бывало и не видно было подобного сему со дня исшествия сынов Израилевых из земли Египетской до сего дня». Страшное негодование распространилось по всей земле и отовсюду стали собираться воины для нака­зания гнусных злодеев. Собравшись в городе Массифе, они потребовали от колена Вениаминова выдачи преступни­ков, чтобы предать их смерти и таким образом «искоре­нить зло из Израиля». Но вениамитяне отказали в этом, и тогда неизбежной сделалась междоусобная война. Два ра­за израильтяне терпели неудачу в столкновении с войском колена Вениаминова, но потом, посредством военной хи­трости, овладели городом Гивой, преступный город разру­шили до основания, истребив и все соседние города со всем их населением и богатством. 50 100 сынов Вениами-новых пало в битве, и осталось только 600 человек, спас­шихся бегством на пустынную гору Риммон, где они и ос­тавались четыре месяца. Между тем, когда чувство мще­ния было удовлетворено и пыл негодования остыл в израильтянах, они невольно ужаснулись всего случившего­ся и, собравшись в Дом Божий, начали горько плакать: «Господи Боже Израилев! для чего случилось это во Изра­иле, что не стало теперь у Израиля одного колена!» При­несены были жертвы всесожжения в знак примирения, итогда решено было позаботиться о восстановлении погуб­ленного колена. Но в гневе своем они поклялись не отда­вать своих дочерей в замужество преступному колену. Чтобы выйти из затруднения, они воспользовались невер­ностью жителей города Иависа Галаадского, отказавшихся принять участие в общенародном деле наказание винов­ных, и в наказание за это истребили их всех кроме четы­рехсот девиц, которых и отдали в замужество оставшимся в живых  вениамитянам. Остальные двести человек долж­ны были достать себе жен посредством похищения силомских девиц во время праздничных хороводов в виноград­никах, как это они и сделали с согласия старейшин изра­ильских. Тогда, успокоившись за судьбу двенадцатого колена, израильтяне разошлись по домам, каждый в удел свой. «Тогда не было царя у Израиля, заключает повество­ватель эту печальную историю; каждый делал то, что ему казалось справедливым».

Как ни мрачна была эта эпоха в истории изра­ильского народа, но в ней встречаются и светлые стороны, показывающие, что свет истинной религии и добродетели еще светил в этой ужасающей нравст­венной тьме, хотя лучи его, в посрамление самим из­раильтянам, иногда исходили от ненавистных для них хананеев. К этому именно времени, к концу пе­риода судей относится история одной женщины, по­лучившей впоследствии громадное значение для ис­тории народа и всего человечества. Это именно ис­тория Руфи.

Во время правления судей случился однажды голод в земле израильской, и одно семейство, состоявшее из четы­рех лиц — Елимелеха с его женой Ноеминью и двумя сы­новьями Махлоном и Хилеоном, переселилось для пропи­тания в землю Моавитскую. Там сыновья их поженились на моавитянках Орфе и Руфи. Лет чрез десять, однако же, Елимелех и оба его сына умерли, и осталась одна Ноеминь с своими двумя невестками. Услышав, что в земле изра­ильской настали урожайные годы, она решилась возвра­титься в родную землю и стала прощаться со своими не­вестками. Но они обе заявили решимость идти с ней. Вследствие ее увещаний, Орфа, однако же, согласилась оставить ее, но Руфь ни за что не хотела расстаться с ней и решительно заявила, что она хочет вполне разделить с ней судьбу: «где ты жить будешь, сказала она Ноемини, там и я буду жить; народ твой будет моим народом, и твой Бог моим Богом; смерть одна разлучит меня с то­бою». Тогда они вместе пошли в израильскую землю и пришли в Вифлеем, как раз во время жатвы ячменя. Что­бы прокормить себя и свою свекровь, Руфь пошла соби­рать оставшиеся после жнецов колосья на поле жатвы, как это позволялось бедным жителям по закону Моисееву. Поле, на котором ей пришлось собирать колосья, оказа­лось принадлежащим богатому и знатному человеку Воозу, родственнику ее покойного свекра Елимелеха. Вооз, уви­дев ее на поле и узнав, кто она такая, велел своим слугам оказывать ей всякое внимание, накормил ее вместе за од­ним столом с собою и дал ей позволение собирать колосья даже между снопами, где их было конечно больше, так что она собрала и намолотила около ефы ячменя, ко­торую и принесла домой вместе с захваченными после обеда остатками пищи — для своей свекрови. Ноеминь, обрадованная всем этим и видя здесь особое намерение Божие, разъяснила Руфи, что она имеет право на замуже­ство с Воозом, так как он ближайший родственник ее му­жа и по закону должен восстановить семя ее умершему бездетным мужу. Когда она действительно заявила об этом (сообразно с тогдашним обычаем) Воозу, то он благосло­вил ее во имя Иеговы, похвалил ее добродетельную жизнь и верность тому, кого закон делал ее законным мужем, и обещал ей исполнить все по закону. И он сдержал свое слово. На другое утро он созвал старейшин города и пред ними заявил, что он, как родственник покойного мужа Ру­фи, намерен исполнить по отношению к ней закон девер-ства, если только это право будет предоставлено ему имев­шимся в городе еще более близким, чем он, родственни­ком покойного сына Елимелеха. Этот родственник действительно уступил ему свое право, выразив это пуб­личным снятием своего сапога и передачей Воозу, как тре­бовалось обычаем, и Вооз действительно стал законным мужем Руфи моавитянки. Брак был утвержден старейши­нами города которые, благословив его, пожелали ново­брачным семейного счастия и благоденствия. Брак этот был благословлен Богом. У Вооза с Руфью родился сын Овид, который был впоследствии отцом Иессея, отца ца­ря Давида. И таким образом эта благочестивая моавитянка, которая обнаружила веру, редкую во Израиле, и муж которой был потомком Раавы, верующей блудницы иери­хонской, сделалась одною из родоначальниц Христа «сына Давидова». — История Руфи составляет предмет отдель­ной книги в св. Писании Ветхого Завета, именно «книги Руфь».

История Руфи представляет светлый луч истинной до­бродетели и законности среди тьмы преобладающего раз­вращения и беззакония, и эта тьма, вследствие этого, ста­новится еще более мрачною. Религиозно-нравственное и общественное состояние народа израильского дошло уже до печального падения во время судейства Самсона; но по­сле него скоро случилось событие, которое грозило окон­чательной гибелью народу, хотя, вместе с тем, оно послу­жило и спасительным началом религиозно-нравственного и государственно-общественного возрождения.

 

XXIX Илий — первосвященник и судия ²⁶.

По смерти Самсона положение народа израильского оставалось прежним. Все его геройские подвиги не в со­стоянии были низвергнуть тяжелого ига филистимлян и только раздражили их еще более против израильтян. Но они имели великое нравственное значение, пробуждая упавший дух народа, который, наконец, стал все более приходить к убеждению, что бедствия его не прекратятся до тех пор, пока сам он не возродится духовно и не свергнет, прежде всего, тяготеющее на нем иго безверия и вну­треннего разделения. И вот, шагом к этому внутреннему возрождению было то, что по смерти Самсона должность судии предоставлена была лицу, которое, по своему поло­жению, более всяких других могло содействовать духовно­му подъему и объединению народа, именно первосвящен­нику Илию. Уже самое появление во главе народа перво­священника (о которых в течение смутного периода прежних судей история совершенно умалчивает) указыва­ет на пробуждение в народе религиозного духа, а соедине­ние в его лице и должности гражданского правителя или судии явно свидетельствует о том, что народ израильский, наконец, понял, что главная сила его в религии и именно в вере в истинного Бога, и соединением должности судии с должностью верховного служителя религии хотел пока­зать свою верность верховному Царю Израиля. Только од­на религия с ее святыней и могла объединить народ меж­ду собою в одно целостное государство, способное сбро­сить, наконец, иго идолопоклонников.

Первосвященник-судия жил, конечно, при скинии, которая со времени Иисуса Навина постоянно находилась в Силоме, местечке, лежавшем в верстах тридцати к севе­ру от Иерусалима. Лежа на возвышенной долине, закры­той со всех сторон горами, покрытыми садами и вино­градниками, Силом представлял по своему серединному положению в стране наиболее удобное место для общена­родной святыни. Но общая испорченность коснулась и этого убежища святыни.  Народ массами собирался для

жертвоприношений в скинии и для совершения праздни­ков, но к этому уже примешалось немало обычаев, заим­ствованных у окружающих идолопоклонников, и религи­озные празднества часто сопровождались такими же пля­сками и таким же народным разгулом и распутством, как это было и около языческих храмов и капищ. Для того, чтобы очистить религиозную жизнь от этой нечистой при­меси, нужен был сильный характер, а им-то, к несчастию, и не обладал Илий. Самое первосвященство его не имело достаточного оправдания, так как он происходил не от старшего сына Ааронова Елеазара, а от последнего его сы­на Ифамара. Но при этом он был слаб и по самой своей природе. Правда, мы видим его уже в престарелом возра­сте, и правление его, насколько можно судить вообще, от­личалось достоинством и кротостью, водворявшими неко­торый внешний порядок в жизни народа. Но он не имел той твердости, которая требовалась от правителя столь распущенного народа, и когда к слабости его характера прибавились немощи престарелого возраста, то он оказал­ся настолько слабым, что даже не в силах был обуздать крайнего своеволия и страшного святотатства своих собст­венных взрослых сыновей Офни и Финееса, которые сво­им нахальным и зазорным поведением не только давали худой пример народу, но и отчуждали его от скинии. Так, они нахально забирали мясо, принесенное для жертвопри­ношений, и даже соблазняли женщин, собиравшихся у скинии. Престарелый первосвященник скорбел о таком поведении своих сыновей и даже делал им выговоры, «ноони не слушали голоса отца своего, ибо Господь уже ре­шил предать их смерти»²⁷.

Но когда таким образом над домом престарелого пер­восвященника готовился суд Божий, при скинии возростал один отрок, которому Промысл Божий определил пе­редать руководительство судьбами народа. Это именно Са­муил, сын Елканы и Анны, из Армафема, в колене Ефремовом²⁸. Он был для благочестивой Анны (представ­ляющей отрадное доказательство того, что истинная вера и пламенное благочестие еще не совсем угасли в народе) благословенным плодом, испрошенным от Бога слезной молитвой об отвращении от нее позора бездетства, и в благодарность Богу был посвящен на служение при ски­нии в качестве назорея. Своею жизнью и поведением он вполне оправдал обет своей благочестивой матери и в рев­ностном служении Богу «более и более приходил в возраст и благоволение у Господа и людей», нисколько не подда­ваясь развращающему влиянию и примеру нечестивых сы­новей Илия. И это благочестие скоро сделало его достой­ным страшного откровения Божия. Однажды ночью он услышал голос, называвший его по имени. Думая, что это зовет его первосвященник, он встал и подошел к нему в ожидании приказания. Но первосвященник удивился это­му, так как не звал его, и когда еще раз повторилось то же, он понял, что это был голос Божий, и велел Самуилу приготовиться к выслушанию божественного откровения. И действительно, в третий раз Господь, призывая отрока на высокую должность Своего пророка, сообщил Самуилу страшное откровение о суде Божием над домом Илия и вообще о предстоящем совершении такого «дела во Изра­иле, о котором кто услышит, у того зазвенит в обоих ушах». Самуил сначала боялся сообщить об этом Илию, но когда тот настаивал, он объявил ему страшную тайну, и престарелый первосвященник встретил ее с полным упованием на волю Божию, сказав только: «Он — Гос­подь; что Ему угодно, то да сотворит».

Предсказание скоро совершилось во всей своей ужас­ной точности²⁹. Филистимляне, после нескольких лет срав­нительного покоя для израильтян, заметив среди них дви­жение к объединению, порешили сделать грозное нашест­вие,  чтобы  в  корне  подрезать  силы  этого  народа.   Но последний успел уже достаточно окрепнуть для того, что­бы вступить в открытую борьбу со своим врагом. Враж­дебные войска встретились при Афеке, в северной части колена Иудина. Произошла битва, в которой израильтяне потерпели поражение, потеряв около 4 000 человек. Не надеясь более собственными силами держаться против не­приятеля, израильтяне прибегли к помощи Божией и по­слали в Силом за ковчегом завета, с которым и прибыли в войско нечестивые сыновья первосвященника — Офни и Финеес. Появление народной святыни сразу подняло дух в израильском войске, от радостного ликования которого «земля стонала», и привело в смущение и страх филистим­лян, в стане которых раздавались унылые восклицания: «горе нам! кто избавит нас от руки этого сильного Бога? Это тот Бог, который поразил египтян всякими казнями в пустыне», как доходили до них страшные, но не вполне ясные слухи. Но уныние не отняло у них мужества, и в последовавшей битве они нанесли израильтянам такое по­ражение, что последние обратились в беспорядочное бег­ство, потеряв тридцать тысяч убитыми. Но ужаснее всего было то, что и самая святыня народа, ковчег завета был взят в плен, и оба сына первосвященника убиты при его защите. Престарелый первосвященник «сидел на седали­ще при дороге у ворот и смотрел; ибо сердце его трепета­ло за ковчег Божий». Но вот один вестник с поля битвы прибежал в город со страшным известием, и «громко восстонал весь город». Девяностовосьмилетний первосвящен­ник в тревоге спросил его: «что произошло, сын мой?» «И отвечал вестник и сказал: побежал Израиль пред филис­тимлянами, и поражение великое произошло в народе, и оба сыновья твои, Офни и Финеес, умерли, и ковчег взят». Последнего известия не вынес старец. Лишь только вест­ник упомянул о ковчеге, как «Илий упал с седалища навз­ничь у ворот; сломал себе хребет и умер; ибо он был стар и тяжел». Жена убитого Финееса от ужасной вести совер­шила преждевременные роды; когда окружающие ее жен­щины хотели утешить ее радостным известием о рожде­нии сына, она была безутешна и, умирая, вопила не о сво­ем погибшем муже, а о том, что «отошла слава от Израиля: ибо взят ковчег Божий», в горестное воспомина­ние о чем и сыну своему дала имя Ихавод, т.е. Бесславие. И действительно, это страшное бедствие грозило не толь­ко бесславием, но и полной гибелью народу. Сам Бог оставил его теперь, с ковчегом завета отходила от него не только слава, но и политическое существование, за кото­рым должно было следовать рабство и полное уничтоже­ние от торжествующих врагов.

Но милость Божия беспредельна, и даже это страш­ное бедствие было лишь новым уроком неверному народу и новым доказательством истины и всемогущества едино­го Бога Израилева. Среди воплей израильтяне скоро услы­шали удивительное известие, что филистимляне по проше­ствии семи месяцев с необычайным благоговением возвра­щали ковчег завета обратно народу израильскому. По взятии его в плен, филистимляне с торжеством повезли его в свой город Азот и в качестве победного трофея по­ставили в капище своего бога Дагона. Но на следующее утро оказалось, что «Дагон лежит лицом своим к земле пред ковчегом завета». Филистимляне опять поставили его на свое место; но когда жрецы опять на следующее утро отворили двери храма, то им представилось еще более ужасное зрелище: их бог не только свергнут был со свое­го места, но и самые члены его как бы отсечены были от чудовищного человекорыбообразного туловища и валялись по полу капища. Вместе с тем жители города были пора­жены страшною болезнью (наростами на теле), а внутри страны размножились мыши, поедавшие хлеб и усиливав­шие бедствие и отчаяние. Тогда азотяне решили перевес­ти ковчег завета в другой город Геф, а оттуда в Аскалон, но те же бедствия повторялись повсюду, где только появ­лялся ковчег завета. Объятые ужасом, филистимляне, наконец, по совету своих прорицателей решили возвратить его обратно израильтянам и, поставив его на колесницу вместе с золотыми изображениями постигавших их бедст­вий, отправили на двух первородивших коровах в землю израильскую, перегнав их одних за пределы своей земли. Колесница пришла на поле некоего Иисуса вефсамитянина и остановилась там. В это время на поле происходила жатва пшеницы и, увидев свою святыню, народ возлико­вал от радости, левиты сняли ковчег завета, и привезшие его коровы были тут же принесены в жертву всесожже­ния. Но у жителей Вефсамиса и собравшихся отовсюду масс народа любопытство было сильнее благоговения, и они, вопреки строгому запрещению закона, «заглядывали в ковчег Господа», и за это поражено было среди народа пятьдесят тысяч семьдесят человек. Затем ковчег был пе­ренесен в город Кириафиарим, где он и находился все вре­мя, пока Давид не перенес его в Иерусалим, и таким об­разом скиния, остававшаяся в Силоме, опозоренном нече­стивою жизнью сыновей первосвященника, на время лишена была своей главной святыни, как главного знака присутствия Божества.

 

XXX. Самуил — пророк и судия⁰. Школы пророков. Просвещение. Летосчисление.

После ужасного события — пленения ковчега завета прошло еще не менее двадцати лет, в течение которых

продолжалось господство филистимлян. Но урок этих пе­чальных лет не остался потерянным для Самуила, кото­рый, хотя после смерти Илия и не сразу призван был на должность народного судии, но уже пользовался обшир­ною известностью и большим влиянием в народе. Своим проницательным умом он открыл самый источник бедст­вий своего народа и порешил совершить религиозно-об­щественное преобразование. Он всецело посвятил себя де­лу поднятия религиозного духа в народе, и, будучи обще­признанным пророком и учителем, в своей длинной, присвоенной этому служению мантии то и дело странст­вовал по уделам колен и повсюду пробуждал ревность к вере отцов. Пламенною речью он увещевал народ отверг­нуть всех иноземных богов, всех этих Ваалов и Астарт, ко­торые увлекали непостоянный народ грязными прелестя­ми идолослужения им, навлекая, вместе с тем, всевозмож­ные бедствия. И народ под давлением пережитых тяжких испытаний не оставался глух к его проповеди. Началось религиозно-нравственное возрождение. Статуи Ваалов и Астарт были повсюду низвергнуты и поломаны, и водво­рилось поклонение одному Иегове. Чтобы закрепить это доброе настроение внешним актом, Самуил созвал народ от всех колен на торжественное собрание в Массифе, гор­ном городе в колене Вениаминовом, где и должно было совершиться публичное покаяние народа и возобновление завета с Богом. Давно уже не было у израильского народа таких торжественных собраний. Весь народ постился, ка­ясь в своих прежних грехах, и затем как бы вновь воспринял забытую им веру отцов. Самуил горячо молился за ка­ющийся народ, и собрание закончилось торжественным жертвоприношением.

Слухи об этом необычайном собрании, между тем, дошли до филистимлян, и они, предполагая, что израиль­тяне намерены восстать против своих угнетателей, двину­лись на них с сильным войском; но Господь теперь уже был со Своим избранным народом, и сильным громом на­вел на филистимлян такой ужас, что они бежали, и изра­ильтяне преследовали их, окончательно низвергнув их дол­голетнее и тяжелое иго и возвратив города, отвоеванные было у них филистимлянами. В воспоминание об этом Са­муил воздвиг памятник, назвав его «камнем помощи».

С этого времени Самуил сделался вполне народным судией, и под его управлением страна наслаждалась ми­ром и благоденствием. Он жил в своем родном городе Ра­ме, который и сделался центром государственной жизни народа, и отсюда он ежегодно обходил Вефиль,  Галгал, Массифу и другие города, повсюду отправляя должность народного судии. Со времени Моисея ни один правитель не пользовался таким огромным влиянием на народ, как именно Самуил. Будучи одновременно левитом, назореем, пророком и судией, он сосредоточивал в своей личности и духовную, и гражданскую власть в народе, и как пламен­ный ревнитель веры отцов, он решил употребить это влияние на благо народа, и не только в настоящем, но и в бу­дущем. С этою целью он, сам, будучи пророком и учите­лем веры, пришел к мысли основать учреждение, которое могло бы навсегда служить источником учительности и просвещения и из которого могли бы выходить просве­щенные ревнители веры. Такое учреждение и явилось в виде пророческих школ или «сонмов пророков».

Пророки, как особые провозвестники воли Божией, являлись и раньше Самуила, но они еще не носили высо­кого звания «пророков», а назывались просто «прозорлив­цами», «человеками Божиими». Только Самуил стал назы­ваться в собственном смысле пророком (наби), а после него и все следовавшие за ним. Уже и раньше во време­на судей, когда религиозно-нравственное падение народа достигло наибольших размеров, по местам являлись люди Божии, чтобы пробуждать совесть в народе, возбуждать в нем дух и укорять за нечестие. Но ко времени Самуила таких ревнителей появилось уже много, и из них-то Са­муил и основал правильные «сонмы пророков», составив­шие нечто вроде религиозных братств или школ. Хотя в св. Писании очень мало сообщается о внешней и внутрен­ней жизни этих братств, но все-таки можно составить не­которое представление о них. Принадлежавшие к ним на­зывались «сынами» или «учениками», и глава их называл­ся «отцем». Большинство их были молодые люди — признак того, что молодое поколение, как наиболее чут­кое к добрым нравственным влияниям, скорее всего, ото­звалось на призыв Самуила. Они жили общинами, пользо­вались общинным содержанием, ели вместе, носили осо­бую отличавшую их мантию с кожаным поясом, ходили целыми сонмами или толпами и были так многочисленны,по крайней мере в позднейшее время, что есть упомина­ния случаев, когда пророки собирались по сто и больше человек (3 Цар. 18:4; 22:6). Главные школы находились в родном городе Самуила — Раме, затем в Вефиле и Галгале; но меньшие школы находились и в других городах. От­дельные общины находились под надзором и попечением старших и наиболее известных пророков, которым «сы­ны» или «ученики» оказывали должное послушание и ува­жение, причем, некоторые из членов общины даже при­служивали им, когда старшим пророкам-учителям прихо­дилось бывать на стороне. Старшие пророки или учители, в свою очередь, заботились о благосостоянии своих «сы­нов», и известны случаи, как напр. пророк Елисей однаж­ды во время голода кормил не менее ста учеников и по смерти одного из них дал возможность его вдове заплатить оставленные им долги (4 Цар. 4). Источниками содержа­ния братств служили, по крайней мере, в некоторых слу­чаях, обычные труды по земледелию и скотоводству, а так­же и вообще ремесленные занятия, к каким кто был при­учен и способен; но, вместе с тем, они принимали и те приношения, которые давались им посторонними, искав­шими у них назидания, утешения и просвещения. Прием в братство, по-видимому, был свободный: принимался вся­кий, кто по своей жизни более или менее был способен для того дела, которое составляло задачу этих братств. — Главною целию их основания было содействовать начав­шемуся движению к восстановлению истинной веры и возрождению   религиозно-нравственной   жизни   народа.

Сообразно с этою целию, главным предметом изучения в пророческих школах был Закон Божий, и не только в его букве, но и духе. Вместе с тем в них изучалась религиоз­ная обрядность и священная музыка. Последняя была од­ною из отличительных особенностей сонмов, пророчество которых сопровождалось «псалтирью и тимпаном, свире­лью и гуслями», что особенно способно было привлекать народ. Общинная жизнь под благотворным религиозно-нравственным влиянием старших пророков способна бы­ла закалять характеры «сынов» пророческих, и из них вы­ходили те доблестные мужи, которые бесстрашно говори­ли горькую правду сильным мира сего.  Одушевленные самоотверженною ревностью об истинном благе народа, они были бесстрашными поборниками истинной религии и выступали решительными защитниками ее при всякой угрожавшей ей опасности. Деятельность их развивалась и крепла по мере хода исторической жизни народа, и с те­чением времени они сделались грозными мстителями за всякое попрание религии, истины и справедливости. Сво­ею неустанною проповедью они с этого времени не пере­ставали будить совесть народа и его правителей и тем под­держивали в нем дух истинной религии и доброй нравст­венности.

Мудрое правление Самуила продолжалось до его пре­клонных лет, когда он, чувствуя на себе тяжелое бремя лет, на помощь себе по управлению народом призвал сво­их сыновей Иоиля и Авию, которые и сделались помощ­никами судии-отца по разбору обычных судебных дел³¹.Но какою скорбию был поражен великий старец-судия, когда до него скоро дошли слухи, что его сыновья «укло­нились в корысть, брали подарки и судили превратно». Ввиду строгого характера Самуила очевидно, что такое по­ведение сыновей не было результатом его отеческой сла­бости к детям, как это было у первосвященника Илия. Напротив, это была жертва его самоотверженной общест­венной деятельности, всецело поглощавшей его силы и внимание и лишавшей его возможности должным обра­зом заняться воспитанием своих детей. И это обстоятель­ство послужило прямым поводом к важному перевороту в истории израильского народа. Время судей было временем безначалия и сопряженных с ним бедствий, так как вслед­ствие отсутствия твердой власти народ потерял политиче­скую силу и постоянно терпел поражения от соседних на­родов, имевших во главе себя сильную царскую власть. Ви­дя  теперь,   что  даже  сыновья  такого   благочестивого  и мудрого правителя и судии как Самуил неспособны к уп­равлению народом, израильтяне собрались на совещание, и старейшины порешили просить Самуила, чтобы он по­ставил над ними царя, который бы «судил их, как и у про­чих народов». Это желание народа не было противозакон­ным, а предусмотрено было в законодательстве. Мудрый законодатель народа Моисей, предвидя своим пророчес­ким взглядом будущую судьбу исторической жизни своего народа, заранее дал закон, определявший круг царской власти. «Когда ты приидешь в землю, говорил он, которую Господь Бог твой даст тебе, и овладеешь ею и поселишься на ней, и скажешь: поставлю я над собою царя, подобно прочим народам, которые вокруг меня; то поставь над со­бою царя, которого изберет Господь Бог твой» (Второз. 22:14 и 15). Но престарелый судья неблагосклонно отнес­ся к этой просьбе, и не только ради своих недостойных сыновей, но, главным образом, потому, что желание наро­да было выражено без предварительного испрошения во­ли Божией. По внушению Божию Самуил изложил пред народом опасности крайнего деспотизма, гнета и своево­лия царей. Но народ, утомленный безначалием, готов был вынести все эти опасности, только бы иметь твердую власть, и отвечал Самуилу: «нет, пусть царь будет над на­ми: и мы будем как прочие народы: будет судить нас царь наш, и ходить пред нами, и вести войны наши». Тогда Господь повелел Самуилу удовлетворить желание народа и поставить над ним царя.

Желание иметь царя вызвано было в народе израиль­ском окончательным сознанием своей неспособности к са­моуправлению по тем возвышенным началам богоправления, которые изложены были в законодательстве Моисее­вом. За время судей пришла в расстройство вся жизнь народа, как религиозно-нравственная, так и государствен­но-общественная и семейная. Богослужение, хотя продол­жало совершаться главным образом при скинии, но жерт­вы приносились и в других местах, что легко вело к раз­витию суеверия и прямо к уклонению в идолопоклонство. При отсутствии твердой власти для наблюдения за испол­нением законов, нравственность, к великому прискорбию отдельных благочестивых людей, все более падала. Господ­ствовавшие повсюду своеволие и хищничество все более ослабляли силы народа, чем пользовались хананеи, безна­казанно расхищавшие царство Иеговы. Такое состояние было тем более тяжелым, что за это время просвещение израильтян значительно подвинулось вперед. В лице про­роков явились достойные учители, которые, поучая народ закону Божию, пробуждали в его сознании его высшее на­значение, и показывая, как далеко не соответствовала ему действительность, возжигали в нем патриотизм и застав­ляли искать исхода из бедственного положения, каковой исход и представлялся ему единственно в учреждении твердой царской власти.

Памятником письменности этого времени служат две книги: «Иисуса Навина» и книга «Судей Израилевых». В двадцати четырех главах первой описана история завоева­ния и разделения земли обетованной. Она написана са­мим Иисусом Навином (кроме 29—36 стихов последней главы) и составила исторический документ, в котором точно обозначены границы уделов каждого колена и на который, поэтому, можно было ссылаться при тяжбах по землевладению. «Книга Судей» состоит из двадцать одной главы и в ней исчисляются события, последовавшие после смерти И. Навина, и обнимает весь период управления су­дей до рождения Самуила, который и был ее автором. В И. Нав. 10:13 ст. упоминается еще особая «книга правед­ного», которая, по всей вероятности, представляла сбор­ник религиозно-нравственных и патриотических песней израильского народа; но она не сохранилась до нас. Образ­цом этих песней может служить знаменитая победная песнь Деворы (Суд. 5:2—31).

В отношении летосчисления пятый период крайне смутен, особенно по причине безначалия времени судей. Но есть основание думать, что он продолжался не менее 350 лет. Основанием для такой цифры служит указание, что храм Соломонов начал строиться в 480 году от исхода израильтян из Египта (3 Цар. 6:1). Если из этой цифры ис­ключить 40 лет странствования по пустыне, 80 лет правле­ния царей Саула (совместно с Самуилом) и Давида и 3 го­да царствования Соломона до основания храма, то остаток и будет служить приблизительным определением времени от смерти Моисея до помазания первого царя.

ПЕРИОД ПЯТЫЙ (От завоевания земли обетованной до учреждения царской власти.)

Продолжение

ПЕРИОД ШЕСТОЙ (От помазания царя до разделения царства еврейского.)