VII. Избрание Авраама. Переселение его в землю Ханаанскую и жизнь его в этой стране. Завет Бога с Авраамом и обетование сына¹.

В южной части Месопотамии, в так называвшейся в древности Халдее, на правом берегу Евфрата, верстах в де­сяти от него находится деревня Мугейр, основанная на развалинах древнего города, остатки которого видны еще и теперь. Город этот, как видно по надписям на памятни­ках, был Ур, называвшийся по месту своего положения Халдейским. В древнее время он находился гораздо ближе к берегу Персидского залива, от которого теперь отделяет его большая полоса наносной земли, и вел обширную морскую торговлю. Местность кругом была плодородная, про­мышленность оживленная и население (по преимуществу кушитского происхождения), отличавшееся мирным про­мышленным характером, пользовалось полным благосо­стоянием и стояло на высокой ступени цивилизации. Осо­бенно развито у них было строительное искусство, и ос­татки больших сооружений и теперь возбуждают удивление в исследователях. Необычайная прозрачность воздуха, в котором звезды скорее пылают, чем просто све­тят, дала повод к раннему наблюдению над небесными светилами, и астрономия с сродной ей астрологией была любимым предметом особого класса ученых, которые за­нимались также изучением математики, законодательств и способов государственного управления. Письменность уже хорошо была известна, и существовали даже целые библи­отеки, хотя вместо книг служили глиняные доски с изоб­раженными на них письменами. Из промышленных ис­кусств известны были особенно производство тканей, об­работка металлов и гравирование. К несчастию, вся эта богатая цивилизация насквозь пропитана была самым гру­бым идолопоклонством с неразлучным с ним нечестием. Вместо жертвенников истинному Богу, повсюду возвыша­лись храмы и капища идолам, служение которым часто принимало грубо чувственный и постыдный характер. Главными божествами считались солнце и луна, за кото­рыми следовали другие второстепенные божества, как меньшие планеты и звезды. Им строились храмы, посвящались города, делались с них изображения, получавшие значение домашних богов (терафимы), которым вверя­лось охранение благосостояния отдельных семейств. В эту-то страну идолопоклонства переселился один из послепотопных патриархов, именно сын Нахора — Фарра. Отда­ленным предком его был Евер, который происходил по прямой линии от Сима, сына Ноева. Происходя От тако­го славного рода и будучи прямым его представителем, Фарра крепко держался отеческих преданий: хранил не только истинную веру в Бога и связанное с нею обетова­ние, но и все законы Ноевы. Неизвестно, что именно по­будило его переселиться в Халдею; но, во всяком случае, известно, что он поселился в Уре и жил там значительное время. У него образовалось там собственное семейство, со­стоявшее из трех сыновей — Аврама, Нахора и Арана, которые в свою очередь поженились, и у последних двух были свои дети, а жена Аврама Сара (сестра ему по от­цу, но не от родной матери) была бесплодна.

Положение этого семейства в идолопоклоннической стране несомненно было тяжелое. Кругом царило самое омерзительное идолослужение. Самый Ур Халдейский был даже центром местного идолопоклонства и славился свои­ми храмами идолам, среди которых самым почитаемым была луна. Все это так тяготило благочестивое семейство Фарры, что он, не видя возможности долее оставаться в идолопоклоннической и нечестивой стране, жители кото­рой быть может к тому же враждебно относились к нему за его истинную веру и непоклонение идолам, намеревал­ся совсем оставить ее и переселиться в землю Ханаанскую.

Но различные связи со  страною все-таки удержали его от этого, и он переселился лишь в другой халдейский город Харран, где и остановился. Между тем, окружающая сре­да не осталась без влияния и на это благочестивое семей­ство: сам Фарра к концу жизни по-видимому поддался идолопоклонству (1 Нав. 24:2), и, таким образом, опас­ность угрожала вере даже и в этом благочестивом семей­стве. Тогда Господь определил взять из этого семейства че­ловека, чтобы сделать его Своим избранным орудием в де­ле сохранения истинной религии в мире. Божественный выбор пал на Аврама. Это был несомненно самый верую­щий и благочестивый член в семействе, и, по иудейскому преданию, он еще в детстве проявил необычайную предан­ность истинной религии. Будучи еще отроком, Аврам, при виде окружающего его грубого идолопоклонства, тревожно занят был великим вопросом, право ли поступают люди, боготворя небесные светила. Однажды, говорит предание, озирая землю и взглянув на небо, отрок Аврам начал ду­мать, кто бы мог сотворить все это. Вот взошло солнце во всем своем блистательном великолепии, и он подумал, что должно быть это и есть Создатель всего, и он поклонился ему и боготворил его целый день. Когда, однако же, с на­ступлением вечера, солнце закатилось, Аврам усомнился, чтобы так мог помрачаться Создатель всего. Но вот на вос­токе поднялась в своем чарующем блеске луна, и вокруг ее засверкали бесчисленные звезды. «Поистине, закричал отрок, это творец вселенной, и звезды его слуги!» и он по­клонился луне и обоготворил ее. Однако же и луна медленно скатилась на запад, звезды померкли, и вновь на восточ­ном небосклоне поднялось дневное светило. Тогда сказал Аврам: «Нет, не может быть, чтобы какое-нибудь из этих небесных светил могло быть создателем мира; они повину­ются только воле Невидимого, которому они и обязаны своим существованием: Его-то отселе я и буду только бого­творить, Ему-то я и буду только поклоняться». И этой ис­тинной веры он неизменно держался до того момента, когда Промысл Божий сделал его своим избранником.

И сказал Господь Авраму: «Пойди из земли твоей, от родства твоего, и из дома отца твоего, (и иди) в землю, которую Я укажу тебе». Чтобы ободрить его в этом подви­ге, Господь тотчас прибавил великое обетование: «И я произведу из тебя великий народ, и благословлю тебя, и возвеличу имя твое, и будешь ты в благословение. И бла­гословлю благословящих тебя, и злословящих тебя прокля­ну; и благословятся в тебе все племена земные». Авраму было в это время семьдесят пять лет от роду, он был же­натый человек и, хотя не имел детей, все-таки уже впол­не устроился на своей родине; поэтому, чтобы оставить все и идти в неизвестную землю, требовалась сильная ве­ра в голос откровения. Но Аврам был силен верою, в до­ме отца он мужественно боролся против вторжения идо­лопоклонства, и теперь, слыша такое великое обетование, выше которого в патриархальное время и для верующего  человека ничего и не могло быть, он «верою повиновался призванию идти в страну, которую имел получить в насле­дие, и пошел, не зная куда идет» (Евр. 11:8). Взяв свою жену и  племянника Лота   (оставшегося сиротою после своего отца Арана) и захватив свои стада с состоящими при них домочадцами, Аврам переправился на правый бе­рег Евфрата и направился по сирийской пустыне в Да­маск, где нашел себе верного слугу Елеазара, и затем, пе­рейдя реку Иордан, вступил в землю Ханаанскую и раски­нул свой шатер у дубравы Море, близ Сихема, в одном из самых  благодатных мест страны.   И там ему вторично явился Господь и подтвердил, что Он отдаст эту землю по­томству Аврама, в память чего Аврам воздвиг там жерт­венник Господу. Туземцы хананеи не особенно дружелюб­но  встретили  пришельца,   прибывшего  пользоваться  их пастбищами, и поэтому Аврам принужден был двинуться дальше к югу и там, остановившись между Вефилем и Га­ем, воздвиг еще жертвенник Господу. Пребывание в этой гористой местности делало его безопасным от хананеев, занимавших более богатые пастбища на низменностях, но местность эта была скудна для прокормления стад. Он по­этому двинулся еще дальше к югу, пока полный голод не вынудил его совсем оставить обетованную землю и идти в житницу древнего мира — Египет².

Египет в это время находился уже на высокой ступе­ни цивилизации. На берегах Нила уже возвышались вели­чественные пирамиды, как они возвышаются и теперь; были даже и памятники, свидетельствовавшие об истори­ческой древности страны. Неограниченный правитель (фараон) принимал от своего народа божеские почести, как прямой потомок богов. Науки и искусства процветали, и имелась уже значительная литература по разным от­раслям знания, а особенно по анатомии и медицине. В больших богатых столицах и городах возвышались много­численные храмы и обелиски, обложенные полированным гранитом, и повсюду можно было видеть множество сфинксов и всевозможных статуй и идолов — из камня, золота, серебра, бронзы и слоновой кости. Богатейшие и всячески разукрашенные живописью и скульптурой гроб­ницы с покоящимися в них набальзамированными покой­никами (мумиями) представляли собою целые «города мертвых». Кругом кипела самая бойкая и цветущая обще­ственная жизнь. Фараонов дворец в Мемфисе кишел все­возможными жрецами и волхвами, состоявшими в каче­стве приближенных советников фараона. Знатные вельмо­жи жили в великолепных домах, наполненных всякой челядью, всевозможными слугами и рабами, и вся окружа­ющая жизнь свидетельствовала о том, что Египет по спра­ведливости заслужил название «страны чудес». Все это, не­сомненно, должно было немало поразить Аврама (хотя он и видел нечто подобное на своей родине, в Халдее); но он, однако, уже и раньше немало наслышался о Египте и да­же отчасти знаком был с характером правления и нрава­ми страны. Поэтому, вступая в нее, он нашел нужным принять некоторые предосторожности. Так, зная безгра­ничный произвол и деспотический характер царей ее — . фараонов, он согласился с Сарой, чтобы она выдавала се­бя только за сестру его, так как иначе в случае, если она понравится фараону, египтяне убьют ее мужа, что и действительно случалось, как показывают памятники древне­го Египта. Предосторожность оказалась не напрасной. Красивая Сара понравилась фараону, и он взял ее в дом свой, а своего мнимого шурина наделил богатыми подар­ками — «мелким и крупным скотом, и ослами, и рабами, и рабынями, и лошаками, и верблюдами». Но «Господь поразил фараона тяжкими ударами за Сару, жену Аврамову», так что он вынужден был возвратить ее мужу и ве­лел им оставить его страну.

По оставлении Египта Аврам опять поселился в окре­стностях Вефиля, где он возобновил свое богослужение, «призывая Господа». Между тем стада Аврама и его пле­мянника Лота умножились так, что им стало недоставать пастбищ,  пастухи того и другого начали заводить из-за пастбищ споры и ссоры между собой, да и сам Лот, види­мо, начал стремиться к независимости от своего дяди³. Это было новое испытание веры Аврама, и он не посрамил ее. Он предложил Лоту избрать себе лучшую часть пастбищ, которую тот и избрал, взяв себе всю богатейшую окрест­ность иорданскую, страну, которая «вся до Сигора ороша­лась водою, как сад Господень, как земля Египетская». Сам Аврам, веруя в лучшие обетования, остался на скудных пастбищах Вефиля, и за эту веру, соединенную с самоот­вержением,  Господь наградил его третьим обетованием: «Возведи очи свои, сказал ему явившийся Господь, и с ме­ста, на котором ты теперь, посмотри к северу, и к югу, и к востоку, и к западу. Ибо всю землю, которую ты видишь, тебе дам Я и потомству твоему навеки. Я сделаю потомство твое как песок земный; если кто может сосчитать песок земный, то и потомство твое сочтено будет. Встань, прой­ди по земле сей в долготу и в ширину ее: ибо Я тебе дал ее (и потомству твоему навсегда)». Аврам двинул свой ша­тер и поселился у дубравы Мамре в Хевроне. Это было тре­тье место стоянки Аврама в земле обетованной, и оно сде­лалось обычным местом его пребывания там.

Между тем Лот, отделившись от своего дяди Аврама, поселился в нижней части долины иорданской, которая в то время занята была пятью богатыми городами. Города эти Содом, Гоморра, Севоим, Адма и Бела (или Сигор) составляли союз пятиградия; каждый из них имел своего особого царя, но во главе их стоял царь Содомский. Насе­ление этих городов отличалось возмутительным растлени­ем нравов и порочностью, омерзительными и противоес­тественными пороками. Но помимо этого нравственного нечестия, тревожившего еще не совсем испорченную со­весть Лота, его неожиданно постигло страшное бедствие. Города эти платили дань Хедорлаомеру, царю Елама, одно­го из государств, соседних с Месопотамией⁴. В тринадца­том году своего подчинения они восстали, отказались пла­тить дань, и Хедорлаомер с тремя союзными царями дви­нулся для их усмирения и наказания. Против него выступил царь Содомский в союзе с четырьмя царями других городов долины. Войска враждующих сторон встретились в долине Сидлим, изобилующей множеством смоляных ям. Содомляне были разбиты и обращены в бег­ство, цари Содомский и Гоморрский попадали в ямы и погибли, а остальные убежали в горы. Победители захва­тили все имущество Содома и Гоморры с запасами их, и с большою добычею и множеством пленных двинулись в обратный поход. Среди пленников оказался и Лот, кото­рый в это, время жил в Содоме. Когда до Аврама дошло известие о таком бедствии его племянника, он немедлен­но вооружил своих рабов в числе 318 человек и в союзе с соседними дружественными племенами бросился в пого­ню за неприятелем. Застигнув его у Дана (в северной ча­сти Палестины), он с двух сторон ночью напал на беспеч­ных победителей, разбил их, обратил в бегство, освободил всех пленных вместе с Лотом, своим племянником, и воз­вратил всем отнятое обратно имущество, отказавшись сам даже от подарков, принесенных ему в благодарность за ос­вобождение новым царем Содомским.

Возвращение Аврама с этой победы ознаменовалось одним весьма замечательным событием⁵. Навстречу ему среди других вышел Мелхиседек, царь Салимский, с хле­бом и вином. Это был в то же время «священник Бога всевышнего», и он благословил Аврама именем Бога все­вышнего, а Аврам дал ему десятую часть из всего. Неожи­данное появление и исчезновение Мелхиседека окружает его личность необычайною таинственностью. Что он был вместе и царем, и священником, это совершенно соглас­но с патриархальным состоянием древнего общества; но его священство, по-видимому, было выше обычного свя­щенства главы семейства, как это видно из необычайного почтения, оказанного ему Аврамом. Отсюда он сделался поразительным прообразом великого Первосвященника Нового Завета, а его история показывает, что истинная ве­ра сохранялась еще и вне избранного семейства.

Как ни полна была победа Аврама, но она могла по­влечь за собой лишь страшное мщение со стороны разби­того царя, и потому теперь Аврам более чем когда-либо нуждался в нравственном ободрении. И Господь в четвер­тый раз явился ему⁶ и сказал: «Не бойся, Аврам, Я твой щит; награда твоя будет весьма велика». В ответ на жало­бу о бездетности со стороны Аврама, Господь дал ему обе­щание о многочисленном потомстве. «Посмотри на небо, сказал ему Господь, и сосчитай звезды, если ты можешь счесть их. Столько будет у тебя потомков». «Аврам пове­рил Господу, и Он вменил ему это в праведность». Вели­кое обещание было подтверждено заветом, заключенным по обряду того времени при посредстве рассеченных жи­вотных, и во время напавшего на Аврама глубокого сна Господь сделал откровение о дальнейшей судьбе его по­томства, именно, «что оно в течение четырехсот лет будет в рабстве и унижении в чужой земле, но выйдет оттуда с большим богатством, возвратится в землю обетованную, и она отдана будет ему во владение — «от реки Египетской до великой реки Евфрата».

Все эти обетования требовали от Аврама великой ве­ры, потому что осуществлению их противоречила действи­тельность. Аврам уже приближался к преклонным летам, а все еще был бездетным. Бесплодная и менее участия принимавшая в этих обетованиях Сара, чтобы не оставить своего мужа совершенно без потомства, отдала ему свою служанку Агарь египтянку, в наложницу⁷. Последняя, од­нако, скоро возбудила ревность в своей госпоже, и Сара стала притеснять ее, так что она убежала от нее в пусты­ню. Но там явился ей «ангел Господень», который велел ей возвратиться к госпоже своей и покориться ей, обещав ей в то же время многочисленное потомство от имеюще­го родиться у нее сына Измаила. «Он будет, сказал ангел, между людьми как дикий осел; руки его на всех, и руки всех на него; жить будет он пред лицем всех братьев сво­их». Авраму было уже восемьдесят шесть лет, когда Агарь родила ему сына Измаила, но его вера должна была испытываться еще в течении четырнадцати лет, когда опять подтверждено ему было прежнее обетование новым тор­жественным уверением в многочисленности потомства, в знак чего Господь повелел ему отныне называться Авраа­мом — «Отцом множества народов», а Саре дал имя Сар­ры, как матери многочисленного потомства. Но вера Ав­раама как бы отчасти уже поколебалась: «он пал на лице свое, и рассмеялся, и сказал сам в себе: неужели от сто­летнего будет сын? и Сарра, девяностолетняя, неужели родит?» и просил, чтобы хотя жив был Измаил. Тогда Гос­подь сказал ему: «именно Сарра, жена твоя, родит тебе сына, и ты наречешь ему имя Исаак (смех). И завет Мой поставлю с Исааком, которого родит тебе Сарра в сие са­мое время на другой год». Видимым знаком включения в этот торжественный завет с Богом был установлен в это время обряд обрезания ⁸, который заповедано было совершать в восьмой день над каждым новорожденным мла­денцем мужеского пола и над всеми рабами при покупке их. Все семейство Авраама со всеми домочадцами и раба­ми было тогда же приобщено к завету чрез совершение обрезания над ними.

 

IX. Богоявление у дуба Мамрийского. Гибель городов в долине Сиддим. Высшее испытание веры Авраама и последние дни его жизни ⁹.

После подтверждения завета с Богом, Авраам делает­ся вполне «другом Божиим» и живет в постоянном и бли­жайшем общении с Ним. Но в то время, как возрастала и крепла вера и благочестие избранного патриарха, возра­стало и усиливалось безверие и нечестие тех злых и безза­конных городов, среди которых обитал его племянник Лот. Быстро переполняя чашу своего беззакония, они, на­конец, навлекли на себя страшный гнев Божий.

Когда Авраам однажды в знойный день сидел при входе в шатер свой у дубравы Мамрийской, он увидел трех странников, которых он с истинно патриархальным радушием просил зайти к себе и отдохнуть от дневного зноя и усталости, и предложил им обычное на востоке гостеприимство, освежив им водой ноги и подкрепив их силы хлебом и мясом нарочно убитого теленка. Но это были не простые странники, а в лице их Сам Господь с двумя служащими Ему ангелами. Авраам скоро узнал ис­тинное достоинство своих посетителей, особенно когда они, спросив о Сарре и укорив его за неверие в возмож­ность рождения сына, вновь подтвердили обетование, на­значив даже время для его исполнения. Затем они пош­ли по направлению к Содому, и когда Авраам провожал их от себя, он удостоился откровения от них о том страшном суде, который они намерены были произвести над беззаконными городами за грехи их. Так открыта бы­ла истина, что Бог подвергает Своему карающему суду грешников даже в этой жизни. Но Авраам своей верой постиг и другую истину, что праведник имеет дерзнове­ние ходатайствовать за грешников. И вот Авраам начал вести беседу с Господом о помиловании Содома, и полу­чил обещание, что Господь помиловал бы весь город, если бы в нем оказалось хоть пятьдесят, или тридцать, двад­цать, или даже десять праведников. Но в беззаконных го­родах не оказалось и такого малого количества праведных, и потому казнь их была неизбежна.

Авраам с грустью возвратился в свой шатер, а двое ан­гелов-странников отправились в Содом, где встретил их Лот и по примеру дяди своего Авраама оказал им радуш­ное гостеприимство. Но жители Содома, обезумевшие от необузданной похоти, даже накануне своей гибели не ос­тановились перед оскорблением странников своим похот­ливым и развратным буйством, и тем ускорили свою за­служенную погибель¹⁰.Ангелы объявили Лоту о причине и цели своего страшного посещения и повелели ему известить об этом всех своих родных и вместе с ними бежать из города. Но даже зятьям его показалось, что он шутит, да и сам Лот медлил. Тогда ангелы, повелев ему взять свою жену и двух дочерей, насильно вывели их за город и повелели бежать в гору, бежать не оглядываясь. Но даже и тогда он не мог совершенно оторваться от места, к которому привязыва­ли его житейские связи, и упросил, чтобы для него поща­жен был хоть один из пяти городов долины, маленький Бела, в котором и спасся Лот. При восходе солнца Лот достиг этого города, ставшего называться Сигором, и в этот  же день совершилась страшная казнь над остальны­ми четырьмя городами долины — Содомом, Гоморрой, Адмой и Севоимом. С неба полилась разрушительная ла­ва из серы и огня, и на следующий день на том месте, где были беззаконные города, курился лишь смрад и дым, «как дым из печи», и вместо суши волновалось желто-мутное серное озеро, известное теперь под названием Мертвого моря. Во время совершения этой казни жена Лота не могла побороть своего преступного любопытства и, вопреки повелению ангелов, оглянулась на место своих мирских привязанностей и тотчас же, в предостережение всем озирающимся на нечестивые дела мира сего уже по­сле отречения от него, «стала соляным столбом». Сам Лот, хотя и спасенный от гибели, подобно Ною, после по­топа предался опьянению. Две дочери его, думая, что весь остальной человеческий род погиб, воспользовались этим его состоянием для восстановления рода, и у них роди­лись сыновья Моав и Бен-Амми, ставшие родоначальни­ками двух народов, называвшихся по их имени моавитя-нами и аммонитянами.

Ужасная казнь Божия над беззаконными городами побудила Авраама на время удалиться от их смрадного со­седства, и он на время оставил дубраву Мамрийскую и по­двинулся дальше к югу от Вирсавии, которая стала после этого считаться последней границей обетованной земли на юге. Тут, между прочим, он оказался во владениях филистимского царя Авимелеха¹¹, с которым повторилась та же история, которая была уже с фараоном египетским, и Авимелех вынужден был возвратить Сарру ее мужу и с подарками выпроводил его за пределы своего владения, причем заключил с ним особый договор касательно поль­зования колодцами для пастбищ.

Наконец пришло время, когда должно было испол­ниться великому обетованию, полученному Авраамом от Господа. Аврааму было сто и Сарре девяносто лет, когда у них во время стоянки в Вирсавии родился давно желан­ный сын — Исаак, который и обрезан был в восьмой день по установлению¹².

В память отнятия Исаака от груди Авраам сделал большой пир; но тут Сарра заметила, что Измаил, сын ее презренной рабыни, насмехается над ее Исааком и, не­смотря на нежелание Авраама, настояла на том, чтобы он выгнал Агарь с ее сыном из дома, и Авраам проводил их в пустыню, прилегающую к Вирсавии. Там, по истощении запаса воды, Агарь, истомленная жаждой и зноем, отчая­лась в спасении и, не желая видеть смерти своего сына, положила его под кустом, а сама села поодаль и начала горько плакать. Тогда опять явился ей на помощь ангел Господень, указал ей колодезь с текучей водой и повторил обетование, что от сына ее произойдет великий народ. Чу­десно спасенный от гибели, Измаил «вырос, и стал жить в пустыне, и сделался стрелком из лука». Он жил в пусты­не Фаран, на пространстве между Палестиной и горой Хоривом (в местности, которая и доселе составляет безраз­дельную собственность его потомков — бедуинов аравий­ских), и мать его «взяла ему жену в земле египетской».

Как ни тяжело было испытание, которому подвергся Авраам, когда он вынужден был лишиться своего побоч­ного сына Измаила, но вскоре ему предстояло еще более тяжкое испытание, которое в случае непоколебимости его веры и послушания должно было окончательно закрепить за ним высокое звание отца верующих. Это испытание со­стояло в повелении Божием принести в жертву своего единственного, так долго ожидавшегося сына Исаака, то­го, на ком основывались все надежды Авраама и все дан­ные ему великие обетования!¹³. Повеление дано было во всей его ужасающей ясности, без малейшего намека на возможность отмены. Бог сказал Аврааму: «Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаа­ка; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесож­жение на одной из гор, о которой Я скажу тебе». И Ав­раам не поколебался даже перед такой великой для него жертвой. Он «встал рано утром, оседлал осла своего, взял с собою двоих из отроков своих, и Исаака, сына своего; наколол дров для всесожжения и, встав, пошел на место, о котором сказал ему Бог». По преданию, Исааку было в это время уже двадцать пять лет. Чрез три дня пути они достигли назначенной местности и увидели гору, на кото­рой должно было принести Исаака в жертву. Оставив сво­их слуг позади, Авраам взял Исаака и с ним вдвоем отпра­вился на роковую гору, сам неся жертвенный нож и огонь, а Исаака заставив нести дрова для жертвоприноше­ния. «И начал Исаак говорить Аврааму, отцу своему, и сказал: отец мой, вот огонь и дрова, где же агнец для все­сожжения? Авраам сказал: Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой. И шли далее оба вместе». По до­стижении назначенного места, Авраам устроил жертвен­ник, положил на него дрова, связал изумленного, но бес­прекословно повиновавшегося Исаака и положил его на жертвенник. Вот уже поднят жертвенный нож для закла­ния, как вдруг ангел Господень удерживает руку Авраама и говорит ему, что он вполне доказал непоколебимость своей веры, не пожалев даже сына своего возлюбленного, и Авраам с облегченным и ликующим сердцем принес в жертву овна, запутавшегося неподалеку от него рогами в чаще. Ввиду такого безграничного послушания воле Божи­ей, Аврааму не только повторены были все прежние обе­тования, но и в первый раз подтверждены клятвой, что Бог «благословляя благословит его и умножая умножит семя его как звезды небесные и как песок на берегу моря, и благословятся в семени его все народы земли за то, что он послушался гласа Божия». И Авраам, еще более укреп­ленный в вере, возвратился в Вирсавию.

После жертвоприношения Исаака Авраам еще жил много лет, но остальная жизнь его была мирным пользо­ванием плодами своей веры и упования и не представля­ет выдающихся событий. Чрез несколько лет Сарра, буду­чи ста двадцати семи лет от роду, скончалась¹⁴, и это един­ственная женщина, лета которой обозначены в св. Писании. Исааку в это время было тридцать семь лет, и он жил со своим отцом в Хевроне. Авраам хотел с честью похоронить свою покойную жену, но во всей земле обето­ванной у него не было собственной земли «ни на стопу ноги». Вследствие этого он принужден был купить землю у хеттеян и, заплатив 400 сиклей серебра за поле с пеще­рой Махпела, неподалеку от дубравы Мамрийской, похо­ронил в той пещере долго оплакивавшуюся им Сарру.

Через три года после смерти Сарры, Авраам решил восполнить убыль в своем семействе женитьбой Исаака¹⁵. Его искренним желанием было, чтобы сын его женился не на испорченной хананеянке, а на ком-нибудь из ближай­шего родства. С этою целию он снарядил своего верного ра­ба Елеазара, чтобы он отправился на его родину и там на­шел жену для Исаака. Взяв с раба клятву, Авраам отпустил его, и история встречи невесты для Исаака и заключения брачного союза с ней представляет яркую картину нравов того патриархального века. Прибыв в указанную страну, именно в город Харран, раб Авраамов случайно встречает «девицу, прекрасную видом, деву, которую не познал муж». Он невольно обратил на нее внимание, попросил у нее во­ды напиться, и когда та оказалась настолько услужливой, что не только напоила его самого, но потрудилась начерпать воды и его верблюдам, то после этого он уже не мог упус­тить ее из вида: телесная красота и душевная доброта при­ковали его к ней. Он тут же подарил ей золотую серьгу ве­сом полсикля и два запястья на руки ей, в десять сиклей зо­лота. Расспросив, чья она дочь и есть ли у них место для ночлега, и, получив в ответ от удивленной и обрадованной подарками доброй девушки, что у них «много соломы и корму, и есть место для ночлега», он отправился в дом от­ца ее, которым оказался Вафуил, племянник Авраама, от его родного брата Нахора, и тут же сейчас высказал свое желание. Родители девицы и принимавший в ней особен­ное участие брат ее Лаван, видя серьезность поручения ра­ба, а равно и богатство его господина, ничего не жалеюще­го для своего любимого сына, согласились на брак; спроси­ли Ревекку (как звали девицу), согласна ли она? и когда та выразила свое полное согласие — брак был заключен. Ро­дители и родственники девицы получили подарки; хотели было еще подержать у себя в доме Ревекку «дней хотя де­сять» , но так как Елеазару нельзя было медлить, то они рас­простились с дочерью, и «благословили ее и сказали: сестра наша! да родятся от тебя тысячи тысяч, и да владеет потом­ство твое жилищами врагов твоих!» После этого Ревекка отправилась с рабом и с несколькими служанками в путь. Когда путники приближались к цели своего путешествия, Исаак случайно вышел в поле «поразмыслить». Ревекка, увидев его, и узнав, кто это, смутилась, «взяла покрывало и покрылась». Узнав от раба все обстоятельства, при которых он выбрал для него привезенную девицу, Исаак «ввел ее в шатер Сарры, матери своей, и взял Ревекку, и она сделалась ему женою, и он возлюбил ее; и утешился Исаак в печали по Сарре, матери своей».

Из последующей жизни Авраама известно только, что он взял себе еще жену Хеттуру, от которой имел шесть сыновей¹⁶. Но Хеттура была скорее его наложницей, так как все свое имущество Авраам завещал своему сыну Иса­аку, «а сынам наложниц дал подарки и отослал их еще при жизни своей на восток, в землю восточную». И затем библейская летопись сообщает, что Авраам «скончался, и умер в старости доброй, престарелый, насыщенный (жиз­нию), и приложился к народу своему». Он умер ста семи­десяти пяти лет и погребен был своими сыновьями Исаа­ком и Измаилом в пещере Махпеда, — в той самой, где лежали останки его подруги жизни Сарры.

Так окончил свою жизнь этот великий и славный из­бранник Божий. Среди избранных сосудов Божиих много великих и праведных мужей, но выше их всех по своей ве­ре и праведности стоит духовный родоначальник человече­ского рода, отец верующих и друг Божий — патриарх Ав­раам. Вся его жизнь показывает, что его вера не была про­стым внешним исповеданием, но деятельным началом всего, его бытия. Никогда у него не возникало сомнения касательно слова и обетования Божия, хотя бы исполнение его казалось для человеческого разума совершенно не­возможным. «Верою, говорит апостол, Авраам, будучи ис­кушаем, принес в жертву Исаака (своего единственного сына, от которого должны были произойти все обещан­ные ему потомки), ибо он думал, что Бог силен и из мерт­вых воскресит» (Евр. 11:17—19). Ни к кому еще не при­лагалось в такой силе выражение, что он «веровал в Гос­пода», т.е. всецело уповал на Него, упокоивая свой дух в этой вере, как дитя покоится на руках матери своей. И вот такая вера была вменена ему в праведность, потому что она составляет главный источник, из которого может возникать праведность. «Авраам слушался голоса Господ­ня, соблюдал Его повеления, уставы и законы» (Быт. 26:5). Отсюда он навсегда останется высшим образцом верующего человека, и в примере его могут черпать вдох­новение святых чувств веры и надежды люди всех народов и веков. Недаром память его свято чтится народами трех величайших религий мира — иудейства, христианства и ислама. — Несмотря однако же на величие его веры и упования, о нем можно сказать то же, что сказано и о многих других подобных ему праведниках: «Все сии умер­ли в вере, не получив обетований; а только издали видели оные, и радовались, и говорили о себе, что они странники и пришельцы на земле» (Евр. 11:13).

Древние иудейские предания восхваляют необычайные познания и мудрость Авраама и говорят, что он был на­ставником единобожия у халдеев, и египтян впервые научил астрономии и математике. Имя его доселе сохраняется в памяти арабов, которые называют его «эл-халил» — «другом (Божиим)».

 

IX. Исаак и его сыновья"

Первые годы семейной жизни Исаака прошли еще при жизни его престарелого отца патриарха. Он был единственным наследником всех обетований Авраама, но и он, подобно отцу своему, должен был подвергнуться ис­пытанию в своей вере. Жена его Ревекка была бездетна в течение двадцати лет, но он не отчаивался и молился Гос­поду. «И Господь услышал его, и зачала Ревекка, жена его». Пред самыми родами случилось нечто необычное, встревожившее Ревекку; но она успокоена была  открове­нием, что у нее родятся два сына-близнеца, «и два различ­ных народа произойдут из утробы ее», «один народ сдела­ется сильнее другого, и больший будет служить меньше­му», т.е. что вопреки обычному порядку первородный не будет владеть правом первородства, с которым соединя­лись все великие обетования, данные потомству Авраама. Откровение это глубоко запало в душу Ревекки и послу­жило руководством для нее в последующей жизни.

Ревекка действительно разрешилась двумя близнеца­ми¹⁸: «первый вышел красный, весь как кожа косматый, и нарекли ему имя Исав (косматый); потом вышел брат его, держась рукою своею за пяту Исава; и наречено ему имя Иаков (т.е. держащийся за пяту)». Сообразно с этим оказался и характер братьев-близнецов. Когда они выросли, «Исав стал человеком искусным в звероловстве, чело­веком полей, а Иаков человеком кротким, живущим в шатрах». Как нередко бывает, родители относились с не­которым пристрастием к избранным любимцам, и заме­чательно, что спокойный, кроткий Исаак больше любил смелого, отважного зверолова, между тем как Ревекка осо­бенно любила скромного и нежного Иакова.

Последний, вероятно, скоро узнал от своей матери о бывшем ей откровении касательно будущей судьбы брать­ев, и стал выжидать удобного случая для заявления своих прав на первородство. Случай скоро представился. Однаж­ды Исав пришел с поля усталый и голодный, и увидев, что Иаков сварил кушанье из чечевицы (и теперь составляю­щей любимое кушанье в Сирии и Египте), он стал настой­чиво просить у него дать ему поесть этого «красного». Го­лод его был так силен, что когда Иаков заметил ему, что­бы он продал ему за это кушанье свое первородство, то Исав даже не обратил внимания на предложение Иакова и в нетерпении заметил: «вот я умираю, что мне в этом первородстве?» Исав знал, что с первородством он прода­вал все свои духовные преимущества и все права на обла­дание землею обетованной. Но по своей дикой и грубой натуре он, видимо, не придавал никакого значения пер­вым, а что касается последних, то быть может надеялся возвратить их себе при помощи благосклонности к себе отца и даже прямым насилием над кротким братом, и та­ким образом он из-за удовлетворения своего голода продал свое первородство за «красную» чечевицу, отчего и «дано ему прозвание: Эдом» (красный).

Между тем, в стране наступил один из тех голодных годов, которые и прежде вынуждали патриархов выселять­ся для пропитания в соседние, более плодородные страны. Исаак решил последовать примеру своего отца патриарха и хотел переселиться в Египет, но ему запрещено было, и он провел голодный год в пределах филистимского царя Авимелеха, где с ним и с Ревеккой повторилась та же ис­тория, которая была и с Авраамом¹⁹ . Именно, он выдавал Ревекку за свою сестру, но когда открылась правда, Авимелех (вероятно сын Авраамова современника того же име­ни) оказал ему особенное покровительство и почтение.

Благодаря этому Исаак мог начать более оседлую жизнь и приступил к земледелию. «И сеял Исаак в земле той, и получил в тот год ячменя во сто крат: так благосло­вил его Господь. И стал великим человек сей, и возвеличи­вался больше и больше до того, что стал весьма великим. У него были стада мелкого и стада крупного скота и мно­жество пахотных полей». Но филистимляне скоро стали завидовать его богатству, начали притеснять его, зарывали колодцы, вырытые Авраамом, и вообще заводили ссоры, вынудившие, наконец, Исаака выселиться отсюда в Вирсавию. Там в подкрепление ему явился Господь, подтвердив­ший ему Свое благословение и обетование, и Исаак уст­роил там жертвенник, и призвал имя Господне. Увидев правоту  Исаака и раскаявшись в несправедливых притес­нениях ему, царь филистимский  Авимелех прибыл к нему с извинением, и между ними, на сделанном Исааком пир­шестве, заключен был клятвенный союз, около того же са­мого колодца, около которого некогда заключали свой союз отцы их (Вирсавия).

Тихая семейная жизнь Исаака скоро была возмущена непослушанием его любимца, сына Исава, который без благословения родителей в сорокалетнем возрасте женил­ся на двух хананеянках, вступив таким образом в родство с идолопоклонниками. «И они были в тягость Исааку и Ревекке». Но скоро предстояло ему еще более тяжкое се­мейное испытание. С приближением преклонных лет, у него ослабело зрение, и он нашел благовременным совер­шить торжественное благословение для  передачи связан­ных с ним обетований своему потомству²⁰. По установив­шемуся обычаю, право первородства он, конечно, намере­вался передать Исаву, как старшему сыну, и сказал ему, чтобы он по этому случаю приготовил кушанье из собст­венной дичи. Исав, едва ли сообщил ему о продаже свое­го права первородства, а Иаков, в свою очередь, не смел открыто высказывать своих притязаний на это право.

Неизвестно, знала ли об этом и Ревекка, но только она, услышав о намерении Исаака, решила употребить хи­трость, чтобы посредством ее доставить благословение на первородство своему любимцу Иакову. По ее совету, он должен был надеть одежду своего брата, пропитанную за­пахом ароматических трав и кустов, среди которых при­ходилось проводить свою жизнь зверолову, и покрыть свое тело косматой шкурой, чтобы для осязания быть похожим на брата; сама же Ревекка обещала приготовить такое ку­шанье из домашних молодых животных, которое Исаак едва ли мог отличить от ожидаемого им кушанья из дичи Исава. Иаков колебался, боясь проклятия от отца в случае обнаружения обмана; но Ревекка убедила его, что она на себя примет даже проклятие. Иаков приступил к делу; но какой трепет испытывал он, когда старец отец, удивив­шись слишком скорому возвращению Исава и приготов­лению кушанья, подозвал явившегося за благословением к себе для того, чтобы осязанием удостовериться в том, дей­ствительно ли это Исав. Старец ощупал косматый покров на руках Иакова и в недоумении заметил: «голос, голос Иакова; а руки, руки Исава». Но запах охотничьей одеж­ды окончательно рассеял сомнения престарелого патриар­ха; он поел кушанья, выпил вина, велел поцеловать себя и затем благословил Иакова — благословением первородст­ва: «Да даст тебе Бог от росы небесной и от тука земли, и множество хлеба и вина. Да послужат тебе народы, и да поклонятся тебе племена; будь господином над братьями твоими, и да поклонятся тебе сыны матери твоей; прокли­нающие тебя — прокляты; благословляющие тебя — бла­гословенны!» Но замечательно, что в этом благословении есть лишь слабый намек на великое обетование Аврааму, именно, что в нем и его семени благословятся все народы земли. Исаак, воображая, что он благословляет Исава, оче­видно, считал его не вполне достойным для унаследования всей полноты благословения, и, таким образом, Иаков и Ревекка не вполне достигли того, чего добивались.

Едва удалился мнимый Исав, получивший благослове­ние первородства, как за получением его явился и дейст­вительный Исав. Если неблаговиден был поступок Иакова, то не менее подлежат порицанию и действия Исава, так как он не хотел сознаться, что давно уже продал право первородства своему брату Иакову. Когда Исаак узнал об этом обмане, он «вострепетал великим трепетом», но от­казался уже отнимать данное благословение. «Я благосло­вил его, он и будет благословен!» сказал встревоженный па­триарх. Исав поднял «громкий и весьма горький вопль» и просил Исаака, чтобы он благословил и его. «Неужели, отец мой, одно у тебя благословение? благослови и меня!» с плачем упрашивал Исав, и Исаак благословил его и ска­зал: «вот от тука земли будет тебе обитание твое, и от ро­сы небесной свыше; и ты будешь жить мечем твоим, и бу­дешь служить брату твоему; будет же время, когда воспро­тивишься и свергнешь иго его с выи твоей». В этом благословении предсказана была вся дальнейшая судьба по­томков Исава — эдомитян, которые долго находились в подчинении у потомков Иакова — иудеев, но, впоследст­вии, из них даже вышел царь, который подчинил себе по­следних (Ирод Великий, эдомитянин по происхождению).

Потеряв право первородства, Исав возненавидел бра­та своего Иакова и замыслил даже убить его, как только умрет отец. Ревекка узнала об этой опасности и, зная буй­ный и неукротимый нрав Исава, решила отправить Иако­ва на некоторое время в Месопотамию к родному брату своему Лавану в Харане, пока не утишится ярость Исава²¹.Но, чтобы не тревожить своего престарелого мужа, она не сказала ему о кровожадном намерении Исава, а выстави­ла пред ним другую причину для временного ухода Иако­ва из дома, именно, чтобы он мог жениться на ком-ни­будь из ее родства, что несомненно было вместе с тем и истинным желанием ее сердца. «Я жизни не рада от до­черей хеттейских (жен Исава), сказала она; если Иаков возьмет жену из дочерей этой земли: то к чему мне и жить?» Исаак внял ее жалобе и отпустил Иакова к Лава­ну для отыскания себе жены, но, вместе с тем, уже созна­тельно повторил ему благословение, которое раньше дал по неведению, и, притом, усугубляя его всею полнотою данных Аврааму обетований. «Бог всемогущий, сказал он, да благословит тебя, да расплодит тебя, и да размножит тебя, и да будет от тебя множество народов; и да даст те­бе благословение Авраама (отца моего), тебе и потомству твоему с тобой, чтобы тебе наследовать землю странство­вания твоего, которую Бог дал Аврааму!» Таким образом Исаак прозрел от духовной слепоты и дал свое благосло­вение достойнейшему, а Исав все более и более предавал­ся чувственности и взял себе третью жену Махалафу, дочь Измаила, заключая родственный союз с тем, кого изгнал Авраам. Так духовная неспособность Исава к первородст­ву обнаружилась во всей своей полноте.

После этого Исаак еще прожил сорок три года, но он уже ничем не заявлял о себе в истории. Да и вообще, это был один из тех редких людей, вся жизнь которых есть безграничная кротость, воплощенное смирение и безмятежное довольство. Будучи патриархом немалочисленного рода, он, однако же, избегал всего, что могло сделать его положение особенно видным, и тем доказал, что смирени­ем и кротостию можно так же угодить Богу, как и жиз­нью, исполненною великих подвигов и тяжелых испыта­ний. Беспрекословное повиновение отцу, даже до закла­ния  самой жизни,  нежная  привязанность к матери,  в потери которой он утешился лишь женитьбой на Ревекке; безусловная преданность и верность своей жене в тот век, когда обычно было многоженство; терпеливое перенесе­ние домашних испытаний, причинявшихся ему со сторо­ны жены и сыновей; малоподвижность самой жизни, в те­чение которой он никогда не удалялся более чем на сорок верст от места своей родины (Вирсавии) — все это вме­сте рисует пред нами образ патриарха, который велик был не внешними громкими подвигами, а тем внутренним ду­ховным миром, который невидим для людей, но который тем ярче сияет пред Отцем Небесным, — тою непреобо­римою верою в Промысл Божий, которая всю жизнь его делала воплощением смирения, надежды и любви.

После описанных событий судьба дальнейшей исто­рии патриархальной эпохи сосредоточивается в руках Иа­кова, к которому перешло все наследственное благослове­ние и обетование рода Авраамова.

 

X. Иаков ²²

Отправившись в далекий путь, Иаков в первый день, очевидно, гонимый опасением своего свирепого брата, прошел более шестидесяти верст, и дойдя до местечка Луз, остановился там переночевать, так как солнце уже за­шло и наступила ночь. Это было то самое место, где не­когда Авраам воздвигал жертвенник Богу. Увидев несколь­ко камней, быть может, остаток этого именно жертвен­ника, Иаков положил один из них себе под голову вместо подушки и от крайнего утомления заснул глубоким сном²³. И вот, под влиянием только что пережитых событий он видит чудесный сон: видит лестницу, которая стоит на земле, а верх ее касается неба, и ангелы Божии восходят и нисходят по ней. Этот чудесный символ божественного промышления о земле заключился явлением ему Господа, который повторил ему обетование Авраамово: «Я Господь, Бог Авраама, отца твоего, и Бог Исаака; (не бойся). Зем­лю, на которой ты лежишь, Я дам тебе и потомству тво­ему. И будет потомство твое как песок земной и распро­странится к морю, и к востоку, и к северу, и к полудню, и благословятся в тебе и в семени твоем все племена зем­ные. И вот Я с тобою; и сохраню тебя везде, куда ты ни пойдешь; и возвращу тебя в сию землю; ибо Я не оставлю тебя, доколе не исполню того, что Я сказал тебе». Столь дивное видение пробудило Иакова, и он устрашился при­сутствия Божества на этом святом месте, поставил здесь памятник из камня, на котором спал, сделал на нем возлияние елея и назвал это место Вефилем, т.е. «Домом Бо­жиим», каковым названием и заменилось навсегда преж­нее название Луз.

Ободренный и подкрепленный обетованием Божиим, Иаков отправился дальше к месту своего назначения, и чрез несколько дней пути прибыл на богатые пастбища с многочисленными стадами  крупного  и мелкого скота²⁴. Около колодца, куда пригонялись стада для водопоя, он встретил между другими пастушку по имени Рахиль, и, уз­нав, что она дочь его дяди Лавана, отвалил для нее камень от колодца, напоил ее стада овец и, поцеловав Рахиль, «возвысил голос свой и заплакал», объявив ей, что он род­ственник отцу ее и что он сын Ревекки, тетки ее. Рахиль тотчас же побежала домой рассказать о случившемся, и отец ее Лаван с родственным радушием и приветом при­нял к себе в дом своего племянника от любимой его сес­тры Ревекки. Встретив родственный прием, Иаков начал служить Лавану, и последний, заметив его усердие, пред­ложил ему даже назначить себе плату за труды. Но у Иа­кова уже была на примете плата его сердца²⁵. У Лавана было две дочери, из которых старшая «Лия была слаба глазами, а другая Рахиль была красива станом и красива лицом». Иаков полюбил Рахиль и предложил Лавану про­работать за нее семь лет, чтобы только он выдал ее за не­го в замужество. Лаван согласился, и эти семь лет показа­лись Иакову «за несколько дней, потому что он любил ее». Когда  настало  время  свадьбы,  Лаван,  воспользовав­шись восточным обычаем, по которому невеста во время заключения брака плотно закутывается в покрывала, об­манул Иакова и вместо Рахили подставил Лию, оправды­ваясь потом тем, что по местному обычаю «так не дела­ют, чтобы младшую отдать прежде старшей». Но он пред­ложил Иакову и Рахиль под условием, чтобы он еще проработал семь лет, на что Иаков и согласился. В этом обмане со стороны Лавана для Иакова было как бы воз­мездие за его собственный обман при получении благосло­вения первородства. Получив по прошествии недели брач­ной жизни с Лиею и Рахиль, Иаков проработал за нее еще семь лет своему тестю Лавану. Но это двоеженство совер­шилось без соизволения Божия, и потому в своей семей­ной жизни Иакову суждено было испытать множество огорчений как от соперничества жен, так и от поступков и судьбы своих детей.

Мстя Лии за ее невольный обман, Иаков относился к ней с пренебрежением и всецело привязался к Рахили; но Бог видел невинность и безропотную кротость Лии и по­тому благословил ее чадородием, между тем как гордая Рахиль оставалась бесплодною. У Лии уже было четыре сына — Рувим, Симеон, Левий и Иуда, а у Рахили еще не было ни одного, и она в крайней зависти хотела иметь де­тей хоть чрез служанку свою Баллу, от которой действи­тельно и родились два побочных для нее сына — Дан и Неффалим. Лия, в свою очередь, отдала Иакову свою слу­жанку Зелфу и от нее получила двух побочных сыновей — Гада и Асира, а затем и сама еще родила Иссахара и Завулона и дочь Дину. Таким образом, когда нелюбимая мужем Лия имела уже шесть собственных сыновей и дочь помимо двух сыновей побочных, любимая Иаковом Ра­хиль несла все еще позор бездетности, столь тяжкий на востоке. Это заставило ее, наконец, смириться и с молит­вой обратиться к Богу. «И услышал ее Бог, и отверз утро­бу ее. Она зачала и родила (Иакову) сына, и сказала: снял Бог позор мой. И нарекла ему имя: Иосиф, сказав: Гос­подь даст мне и другого сына».

Сделавшись отцом семейства, Иаков почувствовал не­обходимость приобрести самостоятельность и сделаться господином собственного дома и хозяйства. Поэтому он стал просить Лавана, чтобы тот отпустил его с семейством для возвращения на родину²⁶. Лаван, понимая его заслуги для  умножения своего богатства, стал просить его остать­ся еще на несколько времени, предлагая ему после дать награду в виде скота, отмеченного черной шерстью, пят­нами и крапинами. Иаков согласился и под его руковод­ством и наблюдением такой скот чудесно умножался, так что когда ему пришлось получить свою награду, он «сде­лался весьма, весьма богатым, и было у него множество мелкого скота (и крупного скота), и рабынь, и рабов, и верблюдов, и ослов». Такое богатство даже возбудило за­висть в Лаване и он стал глядеть на Иакова с мрачным и недовольным лицом, еще более нахмурившимся от наве­тов его сыновей, которые говорили: «Иаков завладел всем, что было у отца нашего, и из имения отца нашего соста­вил свое богатство сие». Вследствие бывшего Иакову виде­ния, повелевшего ему возвратиться на свою родину, получив согласие своих жен, которые также желали удалиться от своего корыстного отца, продавшего их за работу себе (Быт. 31:14 и 15), Иаков сделал все нужные приготовле­ния к пути и, когда Лаван отлучился для стрижки своего скота, тайно двинулся в путь, причем Рахиль захватила с собою даже «идолов, которые были у отца ее». Перепра­вившись чрез реку Евфрат, Иаков двинулся в пустыню и направился к горе Галаад. Лаван только через три дня уз­нал об уходе Иакова, и, найдя, что у него похищены даже его идолы — «терафимы»²⁷, он бросился вместе со своими сыновьями и родственниками в погоню за беглецом. На седьмой день Лаван настиг его у горы Галаада, и последст­вия этого несомненно были бы страшны, если бы Лаван накануне не получил во сне предостережения от Бога — не вредить Иакову. Благодаря хитрости своей дочери Ра­хили, он потерпел неудачу в отыскании своих терафимов. Не смотря на свой якобы родственный укор Иакову, со­провождаемый лицемерным заявлением о том, с каким торжеством и честию он проводил бы Иакова из своего дома, если бы он сказался ему при отправлении, — Лаван чувствовал свою неправоту пред Иаковом, когда послед­ний высказал ему все свое негодование по случаю его алч­ности и несправедливости. Тогда Лаван смирился духом и заключил союз с Иаковом, который, в свою очередь, по­клялся не обижать своих жен и не брать других кроме до­черей Лавана. «И заколол Иаков жертву на горе, и позвал родственников своих есть хлеб; и они ели хлеб (и пили) и ночевали на горе. И встал Лаван рано утром, и целовал внуков своих и дочерей своих, и благословил их, и возвра­тился Лаван в свое место, а Иаков пошел путем своим».

Одна страшная опасность миновала, и Бог отвратил от Иакова мщение со стороны его тестя Лавана. Но впе­реди предстояла другая встреча, еще более опасная,— встреча с Исавом, от которого он мог опасаться мщения за лишение его первородства²⁸. Хотя Иаков был ободрен видением небесного воинства, как бы ополчившегося на его защиту, но с этого места (которое он назвал в память видения: Маханаим, т.е. ополчение) он принял собствен­ные меры к предотвращению опасности и мщения со стороны Исава и с этой целью послал к нему в землю Сеир, в область Эдом, вестников с просьбою о благоволении с его стороны к возвращающемуся на родину брату. Но вестники возвратились лишь с ответом, что Исав сам при­дет встретить своего брата и при этом идет во главе че­тырехсот вооруженных воинов. Известие это было от­нюдь не успокоительное, даже помимо того обстоятельст­ва, что эти четыреста вооруженных воинов собрались под его знаменем видимо с целию грабежа и кровопролития, подобно тем диким племенам бедуинов, которые и те­перь наводят ужас повсюду, где только ни появятся. Вследствие этого, услышав такое известие, «Иаков очень испугался и смутился». Он был совершенно беспомощен и беззащитен перед яростью своего мстительного брата, и единственно, что он мог придумать на случай действи­тельной опасности, это — разделить свой караван на два стана в расчете, что «если Исав нападет на один стан и побьет его, то остальной стан может спастись бегством». Расчет был очевидно сомнительный и во всяком случае печальный. Тогда он обратился к единственной защите с молитвой к Богу. Молитва его была искренна и горяча и представляет собою первую молитву, дословно сохранив­шуюся для нас из первобытного патриархального време­ни²⁹. Признавая свое бессилие, Иаков всецело возлагал свое упование на Бога Авраамова и Бога Исаакова и на его обетование не лишать его защиты. И этот вопль отча­яния не остался не услышанным.

Между тем, чтобы все-таки умилостивить своего бра­та, Иаков выделил из своего каравана значительную часть стад и послал их в качестве подарка Исаву, а сам с семей­ством и остальным караваном двинулся позади, и пере­правив их через брод потока Иавок, текущего между Геннисаретским озером и Мертвым морем в реку Иордан, сам остался один, и тут совершилось одно из самых таинственных и великих событий в жизни Иакова³⁰. Место это поражает своею пустынною красотою. Самый поток бе­жит в глубокой ложбине, сплошь закрытой чащей олеан­дров и других ароматических кустов. Наступила ночь уе­динения для трепещущего за свою судьбу Иакова. Над го­ловой блистали бесчисленные звезды, кругом парила мертвая тишина, нарушаемая лишь журчанием потока и отдаленными отголосками звуков от каравана. И в эту-то ночь «боролся некто с ним, до появления зари; и, увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его, и повре­дил состав бедра у Иакова, когда он боролся с ним». Таинственный противник, вступив в борьбу с Иаковом, хо­тел испытать мужество его веры и настойчивость его мо­литвы. И Иаков доказал это тем, что даже раненый он по­борол своего противника и до тех пор не выпустил его из рук, пока тот не благословил его, сказав: «отныне имя те­бе будет не Иаков, а Израиль; ибо ты боролся с Богом, и человеков одолевать будешь». Иаков нарек имя месту то­му: «Пенуэль» в знак того, что он «видел Бога лицем к ли­цу, и сохранилась душа» его. Взошло солнце, и Иаков, хромая на бедро, поспешил к своему каравану.

Когда Иаков ранним утром переходил через брод по­тока Иавока, сверкание копий на солнце среди темнозеленого леса дало знать ему о приближении Исава с его во­оруженной силой. Но Иакову уже нечего было бояться людей после того, как он преодолел в ночной борьбе с Бо­гом. И если он в борьбе с Богом преодолел силой веры и настойчивостью молитвы, то при встрече с Исавом он по­бедил силой своего смирения, поклонившись ему в землю семь раз и предложив ему подарки. У Исава, быть может, было намерение отомстить Иакову или своей вооружен­ной силой доказать свое превосходство над ним. Но те­перь, при встрече своего давно невиданного брата, окру­женного целым поколением юных племянников, суровое сердце Исава смягчилось, он побежал навстречу Иакову, «и обнял его, и пал на шею его, и целовал его, и плакали оба». После такого сердечного свидания Иаков благора­зумно отклонил предложение Исава идти вместе с ним или, по крайней мере, дать ему часть вооруженной силы для охраны, и Исав возвратился на завоеванную им гору Сеир, после чего он совершенно сходит с поприща исто­рии, являясь только для погребения Исаака.

Иаков между тем продолжал путь свой на запад, пе­реправился через Иордан, вступил в землю Ханаанскую, и прибыл в Сихем, который со времени Авраама уже раз­росся в сильный город и назван был так по имени Сихема, сына Эммора, князя аморейского. Тут он купил себе «за сто монет» поле, ставшее полным владением избран­ного рода в земле Ханаанской, поставил на нем свой ша­тер, построил жертвенник и «призвал имя Господа Бога Израилева». Место это и теперь еще можно видеть вбли­зи «колодезя Иаковлева», у которого его божественный Потомок поучал женщину-самарянку молиться Богу ду­хом и истиной. — Но пребывание здесь Иакова принес­ло ему новое огорчение. Дочь его Дина, принявшая учас­тие в одном из местных народных праздников, была обес­чещена сыном местного князя Сихемом, которому она так понравилась, что он чрез отца своего ходатайствовал у Иакова и ее братьев о том, чтобы они отдали ему ее в за­мужество. Братья согласились, но под условием, чтобы все жители сихемские обрезались по закону.  Когда же они действительно обрезались, то Симеон и Левий, воспользо­вавшись временем их болезни от обрезания, напали на го­род, умертвили весь мужеский пол вместе с княжеским  родом и вместе с другими братьями разграбили весь город, и так жестоко отомстили за бесчестие своей сестры Дины. Но эта буйная жестокость возмутила Иакова, и он сделал строгий укор своим буйным сыновьям, высказывая опасение за возможность такого же жестокого возмездия со стороны хананеев. Вследствие этого он вынужден был на время удалиться отсюда в Вефиль, тем более, что под влиянием хананеев идолопоклонство стало проникать и в семейство Иакова, так что при удалении отсюда он велел всем своим семейным «бросить богов чужих», которых он и закопал под дубом близ Сихема. В Вефиле он воздвиг жертвенник Богу, и там опять явился ему Господь, кото­рый подтвердил ему все прежние обетования. В память этого Иаков поставил на этом месте памятник каменный и сделал на нем возлияние елея.

От Вефиля, где, между прочим, умерла престарелая кормилица Ревеккина Девора и погребена была под ду­бом, Иаков двинулся дальше к югу по направлению к Ефрафе, т.е. Вифлеему. Не доходя несколько до города, Ра­хиль разрешилась вторым сыном; но роды были смертель­ны. Умирая, она нарекла новорожденному сыну имя Бенони (сын моей скорби), но Иаков назвал его в виде утешения за потерю любимой жены Вениамином (сыном правой руки). Иаков похоронил Рахиль при дороге в Вифлеем, и поставил над гробом ее памятник, который сто­ит и доселе. Горе Иакова скоро отягчено было еще бесче­стием, которое нанесено было старшим сыном его Руви­мом ложу отца, за что он и лишен был своего первородства. Наконец Иаков достиг стана своего отца Исаака, который еще был жив и пребывал в любимой Ав­раамом дубраве Мамрийской, близ Хеврона. Там при неми умер престарелый патриарх ста восьмидесяти лет от ро­ду: «приложился к народу своему, будучи стар и насыщен жизнию; и погребли его Исав и Иаков, сыновья его». Это, однако, было уже после продажи Иосифа в Египет и толь­ко за десять лет до переселения туда Иакова с сыновья­ми. Но отселе историческая судьба дома Авраамова со­средоточивается именно в жизни Иосифа, старшего сына Рахили.

 

XI. Иосиф ³¹

Жизнь Иакова была исполнена приключений и тяж­ких огорчений, но Провидение готовило ему новые испы­тания и именно чрез самого любимого им сына Иосифа. В библейской истории Иосиф впервые выступает пред на­ми семнадцатилетним юношей. Как любимый сын, он по­стоянно находился при своем престарелом отце и лишь изредка навещал своих братьев, занимавшихся пастушес­ким делом и переходивших с своими стадами с одного пастбища на другое. Простодушный и невинный, он с дет­скою наивностью, возвращаясь домой, рассказывал отцу о разных худых поступках своих братьев, не отличавшихся особенною высотою нравственности. Те, естественно, воз­ненавидели его за это, и ненависть их разгоралась тем сильнее, чем больше они видели, что престарелый отец их не скрывал своей особенной любви к Иосифу, как «сыну старости своей» и при том старшему сыну любимой им

жены Рахили, теперь уже оплакиваемой им. Старец дей­ствительно открыто показывал свою особенную любовь к Иосифу и сделал ему особую «разноцветную одежду», длинную и, быть может, из лучших египетских материй. На востоке, где неизменно сохраняются вековые обычаи, любимых детей и теперь одевают так же. Одежда шьется из материй разных цветов, которые получают изящное со­четание — по предписаниям моды и вкуса. Такая одежда вместе с тем могла служить знаком того, что Иаков пред­полагал сделать Иосифа наследником всего своего имуще­ства, особенно в виду того, что старшие братья нанесли отцу страшное бесчестье. Во всяком случае — все это вме­сте возбудило в старших братьях злобу вместе с завистью к Иосифу, и они порешили отделаться от него, особенно когда один из двух виденных им снов, предвещавших по­клонение ему всех старших братьев и даже родителей, вы­звал негодование даже в самом Иакове. Когда они однаж­ды со своими стадами находились на более значительном расстоянии от ставки отца, чем как это бывало прежде, именно около Сихема, то при первом появлении среди них ненавистного брата решили убить его; но так как про­тив подобного решения восстал старший брат Рувим, то просто сняли с него одежду и бросили его, на всякий слу­чай, в один из тех рвов или высохших колодцев, которые нарочито приготовлялись для того, чтобы в дождливое вре­мя запасать в них воду на время засухи. Когда старшие братья, бросив его в ров, раздумывали, что с ним делать дальше, вдали показался арабский караван (мадиамлян),тянувшийся по направлению к Египту, и он решил судьбу Иосифа. Жестокие братья продали его мадиамским куп­цам за двадцать сребреников, а злополучному отцу сказа­ли, что Иосифа вероятно разорвали дикие звери, в доказа­тельство чего представили ему изодранную и нарочно омо­ченную кровью одежду Иосифа Иаков от невыносимой скорби разодрал одежды свои, «возложил вретище на чресла свои и оплакивал сына своего многие дни», не же­лая утешиться и приговаривая : «с печалию сойду к сыну моему в преисподнюю».

Между тем в Египте Иосиф был куплен у мадиамлян Потифаром, царедворцем фараоновым, начальником те­лохранителей. Палестинские рабы, каковым был Иосиф, высоко ценились в Египте и употреблялись, по преимуще­ству, для беганья пред колесницами своих господ по ули­це. С золоченой тростью или хлыстиком в руке они рас­чищали путь и направляли лошадей. Но Иосиф своею расторопностью, честностью и успехом в исполнении всех поручений более чем оправдал общий взгляд египтян на особенное достоинство палестинских рабов. Он снискал «благоволение в очах» Потифара, вследствие чего тот «по­ставил его над домом своим и все, что имел, отдал на ру­ки его». Дома у египетских вельмож отличались необы­чайным богатством, и в огромном хозяйстве проворство и честность, отличавшая Иосифа, должны были цениться высоко; и действительно, Потифар нашел в нем такого верного и надежного слугу, что мог вполне вверить ему все управление своим домом, и «сам при нем не знал ничего, кроме хлеба, который ел», и то только потому, что строгие египетские законы церемониальной чистоты не позволяли чужеземцу, особенно из пастушеской народно­сти, касаться предметов непосредственного потребления египтян.

При своем высоком нравственном достоинстве и хо­зяйственных способностях, Иосиф вдобавок отличался статностью и красотой, которые не преминули обратить на себя внимание изнеженной роскошью и праздностью жены Потифара. Нежелание с его стороны удовлетворить ее сладострастию вызвало понятную месть и клевету перед мужем, будто бы этот «раб еврей» хотел надругаться над нею. Поверив клевете жены, Потифар «воспылал гневом и отдал Иосифа в темницу, где заключены узники царя». Потифар не имел власти лишить его жизни, так как древ­ние египетские законы защищали жизнь рабов от насилия господ, но он мог оскопить его или дать тысячу палок, ес­ли бы захотел того. Но он не воспользовался этим правом, чем и дал знать, что, не имея возможности не верить рас­сказу своей жены о нанесенном ей оскорблении, он все-таки сохранил в себе расположение к Иосифу и, отправ­ляя его в тюрьму, предоставлял выяснение истины време­нем. Но даже и подозрительный глаз начальника темницы скоро увидел невинность этого узника, и поэтому Иосиф скоро занял и в темнице такое же положение, какое он занимал в дом Потифара, что и имело своим дальнейшим последствием освобождение его из тюрьмы.

Спустя несколько времени подверглись царской немилости главный виночерпий и главный хлебодар фараона и были заключены в одну темницу с Иосифом. Должнос­ти их были важные. На них лежала чрезвычайно ответственная обязанность предохранять жизнь фараона от от­равления. Положение первого в особенности давало ему постоянный доступ к фараону, который пил только то, что принимал из его рук; а хлебодар обязан был заботиться не только о снабжении двора всевозможными пирожными и печениями, которыми любили лакомиться египтяне, но и смотреть также за тем, чтобы к ним не примешано было каких-нибудь вредных веществ с преступною целию. За­нятые своею судьбою, они были крайне встревожены быв­шими им сновидениями, и тщетно ломали голову над ис­толкованием. Не имея возможности, вследствие строгого заключения, видеться с жрецами, которые были обычны­ми истолкователями снов, они, конечно, очень обрадова­лись, когда Иосиф вызвался истолковать им занимавшие их сновидения. Виночерпию снилось, что он видит пред собою виноградную лозу с тремя ветвями; лоза развилась, расцвела, и на ней выросли и созрели ягоды, из которых виночерпий нажал соку в чашу и поднес фараону. Сон этот Иосиф истолковал в таком смысле, что виночерпий чрез три дня будет помилован, возвращен к своей долж­ности и по-прежнему будет подавать чашу фараону; и при этом попросил его, чтобы он, в случае исполнения сна, вспомнил и об Исифе и походатайствовал за него пред фа­раоном.   Ободренный  таким  счастливым  истолкованием сна собрата, и хлебодар с радостью рассказал Иосифу свой сон. Ему снилось, что у него на голове три корзины ре­шетчатых. В верхней корзине всякие припасы для стола фараонова, и птицы прилетали и клевали их. «Чрез три дня, истолковал ему Иосиф, фараон снимет с тебя голову твою и повесит тебя на дерево, и птицы небесные будут клевать плоть твою с тебя». Предсказания  Иосифа в точ­ности сбылись над обоими царедворцами в «день рожде­ния фараона», когда царь по обычаю после пиршества, ок­руженный своими царедворцами и сановниками, раздавал свои милости или наказания по своему усмотрению. В этот именно праздник фараон «возвратил главного вино­черпия на прежнее место, и он подал чашу в руку фарао­на, а главного хлебодара повесил (на дереве), как истол­ковал им Иосиф».

Счастливый виночерпий, сделавшись опять большим сановником, забыл об Иосифе, но скоро один случай на­помнил ему о нем. По прошествии двух лет сам фараон видел два поразивших его своею загадочностью сна. В пер­вом сновидении «вышли из реки семь коров хороших ви­дом и тучных плотию»; они очевидно купались или броди­ли по отмелям реки, срывая различные водяные заросли, и теперь вышли на берег пастись тростником и прибреж­ными болотными растениями, которыми обыкновенно питается египетский скот; но тут они съедены были семью другими коровами, худыми видом и тощими плотию, вы­шедшими также после них из реки. В другом сновидении ему представилось, что на одном стебле выросли семь ко­лосьев полных и хороших, как и теперь можно видеть на египетской пшенице; но рядом выросли другие семь коло­сьев тощих и иссушенных восточным ветром (хамсином), и эти тощие колосья пожрали семь колосьев хороших. Снам в Египте придавалось громадное значение, и потому понятно, что виденные фараоном знаменательные снови­дения «смутили дух его», и он созвал «всех волхвов Егип­та и всех мудрецов его», требуя от них истолкования этих сновидений. При царе постоянно находился совет жрецов различных степеней, которые руководили каждым шагом в его обыденной жизни и истолковывали ему волю богов, как она проявлялась в приметах, сновидениях и знамени­ях. Они не признавали за собой дара непосредственного откровения, а для разрешения известных вопросов удаля­лись в уединенные места, где и старались найти то или другое истолкование в священных книгах и в таинствен­ных обрядах, и, надо полагать, что труд этот был тяжелый и медленный. Потому-то, когда вся мудрость египетских волхвов оказалась бессильною в истолковании снов фарао­на, а Иосиф, о котором тут только вспомнил виночерпий, истолковал их без справок в книгах, путем высшего непо­средственного вдохновения, он сразу возбудил необычай­ное удивление к своей загадочной личности.

Сны фараона, по истолкованию  Иосифа, предвещали наступление голодных лет, после семи лет урожая. Голод мог наступить, отчасти, от недостаточного разлива Нила, а отчасти, от сильного знойного ветра хамсина, истребляю­щего всходы. Наступление того и другого предвозвещалось снами фараона. Это толкование Иосифа так совпадало со взглядами самих египтян, и предложенный им совет на случай наступления неурожайных годов (именно сделать громадные запасы хлеба во время урожайных лет) был так мудр и разумен, что все невольно должны были обратить внимание на юного чужеземца. Фараон и его двор, буду­чи поражены вдохновенным истолкованием загадочных снов и, оценив в совете Иосифа мудрость государственно­го человека, не могли найти для данного положения более подходящего лица, чем сам молодой снотолкователь, и, как это нередко бывает в восточных деспотических стра­нах, ничтожный раб сразу был сделан великим сановни­ком страны, полновластным правителем ее. «Ты будешь над домом моим, и твоего слова держаться будет весь на­род мой, только престолом я буду больше тебя», торжест­венно сказал Иосифу фараон, и затем последовало фор­мальное возведение его в назначенную ему должность. Фа­раон снял со своей руки перстень и надел на руку Иосифа, что было знаком возведения его в сан первого вельможи и правителя страны; «висонные одежды», составлявшие от­личие жрецов, высшего класса в Египте, означали приня­тие его в этот высокочтимый класс, и возложенная ему на шею золотая цепь была для всех формальным знаком его власти. Вторая царская колесница была отдана в его рас­поряжение, чтобы он ездил по улицам столицы для объяв­ления о своем сане, и вестники должны были бежать впе­реди его колесницы с криками — абрек, абрек — «пре­клоняйтесь!» Вместе с саном Иосиф получил от фараона новое  египетское  имя  Цафнаф панеах,  т.е.  «охранитель жизни». Для довершения достоинств нового любимца царского недоставало только блистательного для него бра­ка, и он был устроен самим фараоном. Асенефа, дочь Потифера, знатного жреца Илиопольского, сделалась женою Иосифа, и он таким образом окончательно был принят в высший класс страны.

Около тринадцати лет прошло с того времени, как Иосиф был увезен из родной страны и продан в рабство в Египет, где он теперь, после необычайных превратностей судьбы, достиг высочайшего положения и власти. Он еще был молодым человеком тридцатилетнего возраста и был членом придворного штата жрецов, с золотою цепью, присвоенною его высокому сану, на шее, и с перстнем фа­раоновым на руке, был действительным правителем бога­тейшей и знаменитейшей страны известного тогда мира. У него родились два сына, которые дали ему возможность изгладить горькие воспоминания прошлого: Манассия, «заставивший забыть все его несчастия», и Ефрем, назван­ный так потому, что «Бог сделал Иосифа плодовитым в земле его страдания». Наступившие годы изобильного уро­жая дали ему возможность скопить в житницах огромные богатства, и когда настали голодные годы, он продавал хлеб египтянам, которые вследствие крайней нужды должны были продавать ему не только всю свою собствен­ность, со всем своим скотом, но даже свою свободу, так что «вся земля досталась фараону, и  весь народ сделался рабами от одного конца Египта до другого».

Между тем голод распространился далеко за пределы Египта, и из разных стран потянулись туда караваны за по­купкой хлеба. Сыновья престарелого Иакова также при­нуждены были ехать в Египет, который в это время вел об­ширную хлебную торговлю с Ханааном и другими соседни­ми странами³². Им, конечно, трудно было узнать Иосифа, теперь уже возмужалого и окруженного всем придворным египетским блеском; но сами они по-прежнему носили па­стушескую одежду, которую так хорошо помнил Иосиф, и потому он сразу узнал в них своих братьев. Но между ни­ми не было Вениамина. Не убили ли они или не продали ли также и другого сына Рахили, его единственного,  родно­го по матери брата? — мелькнула в нем тяжелая мысль. Чтобы дать им почувствовать хоть сколько-нибудь тяжесть того состояния, в какое он сам некогда был поставлен ими, а также разузнать истину касательно своего младшего бра­та, Иосиф не мог найти лучшего средства к тому, как объ­явить их шпионами. Египет постоянно должен был опа­саться неприятельского нападения с северо-востока, для предотвращения которого восточная граница государства была защищена большой укрепленной стеной, подобно той стене, какою Китай защищен был от набегов монголов. Чтобы оправдаться от такого тяжкого подозрения, они должны были оставить заложника до тех пор, пока не при­везут с собой своего младшего брата. В качестве заложни­ка оставлен был второй брат Симеон, а не старший Рувим, и этим, быть может, Иосиф хотел припомнить последнему его доброе чувство, заставившее его некогда стараться о спасении своего брата. Горько было престарелому Иакову слушать передан­ную ему сыновьями повесть о суровом обхождении с ни­ми египетского владыки, оставившего одного из них себе в заложники; но тяжелее еще было расставаться с Вениа­мином. Нужда, однако же, заставила решиться и на это. Он отпустил Вениамина, но вместе с тем желал задобрить египетского властелина своими дарами³³. Это совершенно сообразно с восточными обычаями, требовавшими прине­сения подарков властным лицам;  но ничего не может быть проще и первобытнее того, что Иаков, в качестве таких подарков утопавшему в роскоши египетскому при­дворному сановнику, отправил «плоды земли своей: не­сколько бальзама и несколько меду, стираксы и ладану, фисташков и миндальных орехов». «Мед», разумеется, не пчелиный, а так называемый арабами дибс, сгущенный виноградный сироп, который и теперь в большом упо­треблении в Египте, куда он ежегодно привозится из Хе­врона караваном в триста верблюдов. Скорбь Иакова от опасения потерять последнего сына любимой Рахили, го­рячие уверения Рувима и Иуды, что они на себя берут всю ответственность за его безопасность, вопрос о сереб­ре,  оказавшемся по непонятной им случайности  в  их хлебных мешках, — все это составляет глубоко трогатель­ную сцену в истории. Но пред этими бедными и запуган­ными пастухами Ханаана должна была открыться еще бо­лее неожиданная сцена, когда они, по прибытии в Египет с Вениамином, вдруг были потребованы прямо во дворец египетского властелина.

Дома знатных египтян были обнесены высокими сте­нами, украшенными живописью, и доступ к ним был чрез огромные ворота с высокими столбами, на которых разве­вались длинные флаги. Ворота вели на обширный моще­ный двор, по сторонам которого шли просторные ходы, поддерживаемые   тонкими   раскрашенными   колоннами. Из самого дворца задняя дверь вела в обширные сады, с рядами плодовых деревьев и виноградных лоз, кустарни­ками и цветными грядами и со всякой растительностью. Пальмы, сикаморы, акации, фиги, гранаты и жасмины да­вали роскошную растительность, орошаемую искусствен­ными бассейнами и фонтанами. Такая роскошь дома еги­петского властелина, конечно, должна была ослепить и по­вергнуть    в    смущение    и    трепет    бедных    пастухов, привыкших к простой жизни палаток, и их смущению не (рыло пределов, когда их позвали на обед к царедворцу, по­ложение которого казалось им недосягаемым даже для их мысли. Их ввели в богато изукрашенную столовую, блис­тающую золотом и цветами и убранную с царским вели­колепием. При виде Вениамина закипело в Иосифе брат­ское чувство, и он должен был удалиться во внутренние покои, чтобы скрыть выступавшие слезы.  Он радовался вдвойне, радовался и за своих братьев, что они не оказа­лись столь же жестокими к Вениамину, как некогда к не­му самому. С чисто восточною проворностью убиты были животные для предстоящего обеда; принесена была вода, чтобы каждый гость вымыл себе ноги, как требовалось правилами египетской вежливости. Братья по восточному обычаю поклонились великому сановнику до земли и под­несли ему привезенные дары. Во время обеда (за которым присутствовал и Симеон) Иосиф сидел за отдельным сто­лом, как требовалось достоинством его сана, не позволяв­шего ему есть вместе с простыми людьми; рядом был по­ставлен также отдельный, стол для египтян, которым так­же обычай не позволял сидеть вместе с «нечистыми» чужеземцами, так как египтяне вообще чуждались всех ос­тальных народов, считая их, как бы они ни были цивили­зованы, нечистыми варварами. Кушанья подавались гос­тям со стола хозяина, как требовал церемониал, и Иосиф при этом отделял Вениамину самую большую порцию, как это вообще делалось в Египте по отношению к лицам, пользующимся особенною благосклонностью хозяина. Обед своею роскошью и богатством изумлял бедных пас­тухов Ханаана и, чтобы избавиться от овладевшего ими смущения, они, по словам библейского рассказа, «пили, и довольно пили» со своим высокосановным хозяином.

Иосиф не мог долее удерживаться. Чувства пересили­ли дипломатический такт, и он открылся братьям своим — к ужасу их и изумлению всего двора фараонова.

Когда фараон узнал об этой истории своего любимого царедворца, свое расположение к нему он перенес и на все его семейство и выразил желание, чтобы все оно пере­селилось в Египет. Братьям даны были колесницы, сдела­ны подарки каждому по перемене одежд, а Вениамину пять перемен и триста сребреников. Отцу своему Иосиф послал «десять ослов, навьюченных лучшими произведениями Египта, и десять ослиц, навьюченных зерном, хлебом и припасами на путь»

Известие, привезенное Иакову, было так для него не­ожиданно, что удрученный превратностями жизни старец не хотел верить ему; только уже когда он увидел колесни­цы, присланные за ним, «дух его ожил», и он в необычай­ном восторге воскликнул: «довольно, еще жив сын мой Иосиф: пойду и увижу его, пока не умру»! И вот, тихо по­тянулся караван сынов израилевых по направлению к Египту, сопровождаемый всем «домом» Иакова, состояв­шим из семидесяти душ, домочадцами и стадами³⁴. Дни скорби Иакова миновали, он бодро глядел в будущее и от радости плакал в ожидании встречи так долго горькими слезами оплакивавшегося им Иосифа. Пройдя возвышен­ности Вирсавии, где Иаков принес жертву Богу и удосто­ился видения Господа, подтверждавшего ему завет с его отцами и обнадеживавшего его Своею помощью и защи­той, караван вступил в северо-восточный округ Египта — Гесем. Услышав о приближении каравана, Иосиф сел в колесницу и, окруженный блистательной свитой, выехал на встречу своему престарелому отцу, и увидев его, «пал на шею его и долго плакал на шее его», и ободрившийся старец воскликнул: «умру я теперь, увидев лицо твое, ибо ты еще жив!»

Могущественный фараон удостоил престарелого отца своего верховного сановника особой аудиенции. Свидание между ними было трогательно по своей простоте и заду­шевности. Фараон спросил старца о его летах, и старец Иаков вкоротке обозрел свою многоиспытанную жизнь. С трогательною простотою и достоинством Иаков расска­зал могущественному монарху о своей жизни. В сравне­нии с жизнью его предков, его собственная жизнь была коротка — всего только сто тридцать лет, тогда как Авра­ам жил сто семьдесят лет, Исаак — сто восемьдесят. Но и этого было слишком много при тех превратностях и скорбях, которые выпали на его долю. Вся его жизнь бы­ла «странствованием», как и жизнь вообще, а тем более его, обитателя шатров, то и дело переселяющегося с сво­ими стадами с одного места в другое. Фараон был тронут этим свиданием и просил благословения от старца.

Новые пришельцы поселены были в округе Гесем, от­личавшемся превосходными пастбищами. Там они могли жить в отдалении от египтян, чуждавшихся общения с пастушескими племенами, хотя и не вообще пастушеско­го занятия, так как они сами, не исключая и фараона, имели огромные стада всякого скота. Ненависть к чуже­земным пастушеским племенам, часто тревожившим страну своими хищническими набегами, была так сильна даже при фараоне времен Иосифа, что невозможно было допустить поселения пастушеского семейства Иакова в одном из более близких к столице округов страны. Фара­он, однако же, был рад найти среди пришельцев людей, знающих пастушеское дело, и поручил им надзор за сво­ими стадами.

Так исполнилось предсказание Божие Аврааму, что «потомки его будут пришельцами в земле не своей», где, как подтверждено было и Иакову на пути его в Египет, должен был произойти от них народ великий. Остальные годы жизни Иакова под покровительством его сановного сына прошли в мире и довольстве. В Египте он прожил еще семнадцать лет и видел утешение в том, что еще при жизни его семейство его «весьма умножилось». Но вот, чувствуя приближение смерти, он призвал  к себе Иосифа и в знак веры своей в обетование завещал ему похоронить себя вместе с отцами своими Авраамом и Исааком, и при этом подарил ему землю, приобретенную им в собствен­ность близ Сихема. Затем он усыновил себе двух сыновей Иосифа, пророчески благословив при этом на первородст­во младшего Ефрема предпочтительно пред старшим Манассией. Наконец, собрав всех сыновей своих, он в выска­занных им благословениях³⁵ пророчески предсказал каж­дому из них их будущую судьбу, и при этом пред всеми превознес своего сына Иуду, предсказав ему, что его коле­но получит скипетр, и этот «скипетр не отойдет от Иуды и законодатель от чресл его, доколе не приидет Примири­тель» (Шилох), которому покорятся все народы, т.е. сде­лал одно из тех пророческих предсказаний, которыми с все более усиливающейся ясностью и определенностью возвещалось об имевшем явиться Избавителе мира. Окон­чив пророческое благословение, Израиль скончался, опла­киваемый Иосифом и всем родом его. Как высокопостав­ленный египтянин, Иосиф, конечно, почтил своего отца дорогим бальзамированием. Как первый правитель госу­дарства и высокий сановник, он имел в своем распоряжении специалистов этого дела — врачей, которыми славил­ся  Египет и которые составляли особый чин в жреческом сословии. Труп отвезен был в особые загородные помеще­ния, назначенные для бальзамирования, которое и совер­шено было в течение сорока дней. После этого траур про­должался еще тридцать дней, так что весь траур длился семьдесят дней, на два дня меньше траура при царе, и за­тем уже могло быть исполнено заявленное покойным пред своею смертию желание быть отвезенным в Ханаан, и там он с честию погребен был в пещере Махпела, вместе с Ав­раамом и отцом своим Исааком.

О последующей жизни Иосифа мало сообщается в библейском повествовании. Говорится только, что он ми­лостиво относился к своим братьям и по смерти отца, не­смотря на то, что последние крайне опасались его мщения за их прежнюю жестокость к нему; жил сто десять лет и имел утешение видеть внуков и правнуков, которых он любил и лелеял, как это естественно глубоким старцам, угасающая жизнь которых как бы воспламеняется вновь при виде юной жизни их потомков. До конца верный обетованию, преданному от отцов, Иосиф перед смертью взял с братьев торжественную клятву, что они вынесут ко­сти его из Египта, когда Бог снова выведет их в Ханаан. По смерти он, конечно, был бальзамирован. Бальзамиро­ванные трупы своих друзей и сановников египтяне обык­новенно вкладывали в особые деревянные ящики и береж­но опускали в гробницы или держали в особых комнатах своих домов. Мумия Иосифа оставалась в таком состоянии до выхода израильтян из Египта, затем была взята его по­томками в Ханаан и, наконец, погребена на участке зем­ли в Сихеме, некогда купленном и завещанном ему пред смертью Иаковом.

 

XII. Внутреннее и внешнее состояние избранного рода во время патриархальной эпохи. Богослужение и обряды. Нравы и образ жизни. Правление, промышленность и просвещение.

Со смертию Иакова и Иосифа заключается патриар­хальная эпоха библейской истории. Отличительною осо­бенностью ее было близкое и непосредственное общение патриархов, т.е. главных начальников и отцов избранного рода (патриарх — отец-начальник) с Богом и управле­ние ими народом на основании тех непосредственно со­общаемых нравственных правил, которые признавались уже всеми, хотя еще и не были сведены в формальное за­конодательство, кроме первичного свода их в «Ноевых за­конах». Это был опыт нравственно отеческого управления в его лучшей и простейшей форме.

В истории патриархальной эпохи явственно выступа­ют три отдельных ступени в отношении Бога к людям. После падения прародителей и потери ими первобытного блаженного состояния невинности, Бог, дав им обетова­ние будущего Избавителя, предоставил им свободу выби­рать между смиренным повиновением и греховным противлением Ему. Уже у первых сыновей их мы видим раз­деление: праведный Авель терпит мученическую смерть от нечестивого Каина; затем потомство последнего видимо берет перевес над благочестивым потомством Сифа и пер­вый период заканчивается всеобщим развращением, сде­лавшим неизбежною страшную кару на все человечество в потопе. После потопа заключен был Богом новый завет с праведным Ноем, как родоначальником нового человече­ства, и ему было обещано долготерпение Божие до конца времен. Но вследствие этого именно долготерпения грех опять водворился в мире, явилась страшная самонадеян­ность у людей, которые построением «башни до небес» хотели выразить свое презрение к небесам. Замысел был разрушен и народы рассеяны, но это повело к забвению истинного Бога, и на место истинной религии повсюду во­царилось грубое идолопоклонство. Тогда, чтобы сохранить истинную религию и связанное с нею великое обетование об Избавителе мира, Бог избирает нового праведника, что­бы сделать его родоначальником избранного рода, имею­щего сохранить в себе истинную религию.

Этот завет с Авраамом представляет собою третью ступень в истории патриархальной эпохи, и она отличает­ся частыми явлениями и обетованиями Бога родоначаль­никам и главам избранного рода. В этих явлениях посте­пенно выясняется существо Бога, который является не только Богом Авраама, Исаака и Иакова, но «Богом все­могущим» (Быт. 17:1; 28:3; 35:11), «Судией всей земли» (Быт. 18:25); а в многочисленных обетованиях получает полное развитие великая мысль о будущем Избавителе, как семени, в котором благословятся все народы (Быт. 22:18). Вместе с тем и самая жизнь патриархов, в возвы­шенности и чистоте их веры, по непрестанному руководи­тельству Промысла Божия, представляла собой такой вы­соконазидательный образец осуществления высших добро­детелей, что вследствие этого получала преобразовательное значение по отношению ко многим тайнам в будущих судьбах домостроительства Божия в мире. Так, бессемен­ное рождение Спасителя преобразовательно изображалось в неплодстве Сарры и Ревекки; соединение в Нем божес­кого и человеческого естества — в лестнице, виденной Иа­ковом; Его страдания, понесенные Им от Своего народа, но соделавшиеся потом источником благословения для всего человечества — в приключениях Иосифа; Его крест­ная смерть и воскресение — в жертвоприношении Исаа­ка; Его вечное священство — в Мелхиседеке; различные состояния закона и благодати — в различной участи Из­маила и Исаака; благодать, данная язычникам, но поте­рянная  иудеями — в благословении Иакова и Исава, и так далее. Вся эта эпоха с ее величавыми представителями есть преобразовательное зеркало, в котором явственно отража­лись будущие судьбы церкви и мира.

Вера патриархов находила свое внешнее выражение в богослужении. Но богослужение в эту эпоху не получило еще определенных форм и состояло, главным образом, в принесении жертв на первом попавшемся камне, хотя в то же время раз сделанный жертвенник получал священное значение и на последующее время, так что он изби­рался для жертвоприношений и последующими патриар­хами предпочтительно пред другими жертвенниками и служил местом особых явлений и видений (каковым был напр. жертвенник в Вефиле). Самый жертвенник для свя­щеннослужения освящался чрез возлияние елея, и к совер­шению богослужения приступали с особым приготовлени­ем,  состоявшим  в омовении тела и перемене  одежды (Быт.  35:2).  Особыми обетами придавалось некоторым жертвенникам особое священное значение в смысле по­стоянного «дома Божия», то есть, как бы храма, на содер­жание       которого       отдавалась     десятина      имения (Быт. 28:20—22). Со времени Авраама введен был особый обряд, как средство вступления в ветхозаветную церковь, именно обряд обрезания, которое как таинство означало очищение от прежней греховности и нечистоты, предзна­менуя в то же время внутреннее обрезание или умерщв­ление плотского и рождение духовного человека.

Сама патриархальная жизнь избранного рода охраня­лась соблюдением известных постановлений. Все богатст­во обетований передавалось по праву первородства, полу­чаемому чрез особое благословение, охранялась святость брака и отвергалось всякое смешение с идолопоклонника­ми (Быт. 34:7, 13, 31; 38:24; 26:34, 35; 27:46). Повино­вение и почтение к родителям считались высокими и глав­нейшими добродетелями, что явственно выступает в исто­рии тех лиц, которые подвергаются наказанию и каре за нарушение их (Хам). Семейная жизнь вообще отличалась первобытною простотою; самый брак носил характер пол­нейшей безискусственности и заключался с благословения и указания родителей, хотя в то же время известны при­меры и своевольных браков (напр. женитьба Исава), вед­ших к семейным раздорам и недовольству. В то же время патриархальная жизнь и вообще не чужда примеров, ког­да первородный грех сказывался в явном господстве пло­ти, ведшем к отступлению от прежних установлений Бо­жиих. Это мы видим даже в таких великих и святых лич­ностях, как Авраам и особенно Иаков, из которых первый кроме жены имел наложниц (хотя наложничество выте­кало из благочестивых побуждений иметь наследников лучших обетований), а второй был двоеженец, за что и нес различные тяжкие испытания, как естественное след­ствие этого отступления от первоначального закона брач­ной жизни (моногамии).

В гражданской области вполне господствовала патри­архальная форма правления. Она состояла в том, что власть по заведыванию всеми гражданскими делами сосре­доточивалась в главе семейства или рода. Патриарх, как глава семейства, был в то же время и единственным решителем всех дел, возникавших между членами его семей­ства или рода. Он вполне распоряжался судьбою своих де­тей и домочадцев, производил суд и расправу, имел право жизни и смерти (Быт. 38.24), и в случае внешней опас­ности являлся полководцем (как напр. Авраам), за кото­рым признавалось право войны и мира. Но все эти права и обязанности не имели еще вполне определившегося характера и все вытекали из естественного положения отца в семействе, обязанного заботиться о защите и благососто­янии своего рода.

Тут мы видим человечество в его как бы отроческом возрасте. Патриархи — мирные пастухи, которые пересе­ляются с одного места на другое для отыскания лучших пастбищ, и единственными вьючными животными служат у них верблюд и осел. Лошадь им еще неизвестна, да и к лучшему, так как с появлением ее у пастушеских племен всегда развивается склонность к набегам и хищничеству. Земледелие еще было мало развито и составляло лишь вре­менное и случайное занятие. Поземельной собственности у них не было. Авраам купил себе землю только для  погре­бения, и только Иаков приобрел в собственность участок для своего шатра. Запасов жизненных не делалось, вследст­вие чего голод часто вынуждал переселяться в соседние страны (по преимуществу в Египет, как житницу древне­го мира). Во времена Иакова, однако же, видимо устано­вилась довольно правильная хлебная торговля между Егип­том и соседними странами и существовали торговые кара­ван-сараи по пути. Торговые караваны появляются на всем громадном пространстве между Египтом и Месопотамией и  ведется  оживленная торговля  пряностями  и другими произведениями востока, а также и рабами, которые боль­шими партиями ввозились в Египет. Ко времени Авраама мы видим зачатки меновой монеты, хотя и в виде кусков известного металла с определением его ценности по весу; при Иакове появляются своего рода «монеты», а сыновья его уже хорошо знакомы с ходячими сребрениками, за ко­торые они и продали своего брата Иосифа.

Что касается просвещения, то из всей истории патри­архальной эпохи видно, что хотя патриархи и являются по преимуществу странствующими пастухами, но вместе с тем, у них замечаются следы довольно высокого просвеще­ния, отчасти, вследствие влияния соседних народов, из ко­торых иные, как напр. египтяне, стояли уже на высокой степени цивилизации, а отчасти и вследствие самобытного развития избранного рода, отличавшегося высокими духов­ными дарованиями. Так, предание приписывает Аврааму высокие познания в астрономии и математике, которым он будто бы научил египтян. Следов письменности в соб­ственном смысле не встречается, хотя нет достаточных ос­нований и сомневаться в ее существовании, тем более, что в соседних с Палестиной странах она уже несомненно су­ществовала. Во всяком случае, есть свидетельство о сущест­вовании именных печатей, предполагающих начертание имени или каких-либо условных знаков (Быт. 38:18, 25).

В таких общих чертах представляется жизнь патриар­хов избранного рода, бывших исключительными носителя­ми истинной религии и связанного с нею великого обето­вания о Спасителе и потому находившихся под особым руководством Промысла Божия.

 

ХIII. Истинная религия вне избранного рода. Нов. Религиозное состояние языческих народов. Летоисчисление.

Промыслительное действие Божие, равно как и ис­тинная религия и благочестие, однако же не ограничива­лись только тесным кружком избранного рода. Отдельные праведники и целые семейства праведных жили и в дру­гих местах, «ходя пред Богом». Таким, кроме Мелхиседе­ка, является особенно Иов, жизнь которого описывается в книге, известной под его именем (книга Иова). Это был величайший праведник и образец веры и терпения, кото­рых не могли поколебать никакие козни исконного врага человеческого рода. Он жил в земле Уц, в северной части Аравии, «был непорочен, справедлив и богобоязнен, и уда­лялся от зла», и по своему богатству «был знаменитее всех сынов востока». У него было семь сыновей и три дочери, составлявшие счастливое и довольное семейство. Но этому счастью позавидовал исконный враг человечества — сата­на, и пред лицем Бога-сердцеведца стал дерзко утверж­дать, что Иов праведен и богобоязнен только ради своего богатства и земного счастия, и что с потерей его он пере­станет благословлять и славословить Бога. Чтобы наказать дерзкую ложь отца лжи и укрепить веру и терпение Сво­его праведника, Бог дает Иову вместе со счастием испы­тать и все бедствия и горечи земной жизни. По попуще­нию Божию, сатана один за другим наносит ему страш­ные удары, лишая его всего богатства, всех слуг и всех детей. Но когда и это бедствие не поколебало веры Иова, который лишь поклонился Господу и сказал: «наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь; Господь дал, Гос­подь и взял», то посрамленный сатана хотел испытать многострадального праведника еще худшими бедствиями, и опять по попущению Божию поразил самое тело его страшною проказою, самою ужасною и омерзительною болезнью на востоке. Ужасная болезнь лишала его права пребывания в городе, и он должен был удалиться за его пределы, и там, скобля струпья на своем теле черепком, он сидел в пепле и навозе. Все отвернулись от него, и да­же жена его презрительно говорила ему: «ты все еще тверд в непорочности своей. Похули Бога и умри». — «Ты говоришь как безумная, отвечал ей многострадальный праведник. Неужели доброе мы будем принимать от Бо­га, а злого не будем принимать?» Таким образом Иов да­же словом не согрешил пред Богом, безропотно перенося свое собственное ужасное положение и положение жены, вынужденной после прежней богатой жизни в качестве госпожи теперь зарабатывать себе насущный хлеб тяжкой и непривычной для нее поденной работой.

О несчастии Иова услышали друзья его Елифаз, Вилдад и Софар. Увидев его в несчастном положении нище­ты и прокаженности, они, не смея подойти к нему близ­ко, воскликнули от ужаса и зарыдали, в течение семи дней безмолвно убиваясь горем в виду своего злополучного дру­га. Вид их наконец развязал скованный дотоле бедствиями язык Иова, и страдалец впервые показал, как тяжело ему было сносить свое положение, и проклял самый день сво­его рождения и самую ночь своего зачатия. Друзья стали утешать его, уверяя, что Бог правосуден, и если Иов стра­дает, то страдает за какие-нибудь согрешения свои, в ко­торых должен покаяться. Но Иов, твердый в своей вере и сознавая свою невинность, признавая в своих бедствиях испытание со стороны Бога, отвергает обвинение в безза­конии и нечестии, так как он никогда не забывал своего Творца и никогда не переставал молиться Ему, и среди са­мых бедствий своих выразил непоколебимую веру в при­шествие Искупителя и в воскресение мертвых: «я знаю, Искупитель мой  жив, и он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию. И я во плоти мо­ей узрю Бога». Между тем, во время беседы и рассужде­ния Иова с друзьями поднялась буря, и загремел гром, из бури раздался голос Божий Иову, укоривший рассуждаю­щих друзей за желание проникнуть в непостижимые со­веты и намерения Вседержителя. Бог выразил гнев Свой за неправильные суждения друзей, и только жертвоприно­шение их и ходатайство за них праведного Иова оправда­ли их пред Богом. Этим кончилось испытание  Иова, по­срамившего исконного человекоубийцу в его дерзкой лжи и клевете, и Бог исцелил Иова от болезни и обогатил его вдвое больше прежнего. У него опять родились семь сы­новей и три дочери, и он опять сделался счастливейшим патриархом счастливой семьи. «И умер Иов в старости, насыщенный днями».

Молчание в этом славном повествовании о законах и чудесах Моисея, патриархальные черты в жизни, религии и нравах и, наконец, самая продолжительность жизни Ио­ва, скончавшегося двухсот лет от роду, — явно показыва­ют, что он жил еще в патриархальную эпоху библейской истории и, притом, в конце ее. В его истории мы видим уже высокое развитие цивилизации и общественной жиз­ни. Иов живет с значительным блеском, часто посещает город, где его встречают с почетом как князя, судью и знатного воина. В книге его есть указания на суды, писан­ные обвинения и правильные формы судопроизводства. Люди уже умели наблюдать над небесными явлениями и делать из них известные астрономические заключения. Есть указания даже на рудокопни, большие постройки, развалины гробниц, а также на великие политические пе­ревороты, благодаря которым повергнуты были в рабство и бедственное состояние целые народы, наслаждавшиеся дотоле независимостью и благосостоянием.

Таким образом, и среди языческих народов, совре­менных патриархальной эпохе избранного рода, встреча­лись отдельные светлые личности, которые сохраняли чис­тоту первобытного благочестия и истинной религии с ее высокими истинами и обетованиями. Но масса была по­гружена в темное идолопоклонство, которое с развитием принимало самые разнообразные формы. В Месопотамии идолопоклонство получило такое развитие и распростра­нение, что оно вторглось даже в благочестивый дом Фарры, отца Авраама, и существование домашних идолов (терафимов) мы встречаем в доме родного брата Авраама - Нахора и особенно внука последнего — Лавана. По предположению, терафимы — это были складные идолы, изображавшие человеческие фигуры или предметы, наибо­лее чтимые местными жителями. Но в общем в Месопо­тамии преобладал, как и в Аравии, сабеизм, то есть, боготворение небесных светил, изображение которых, быть может, делалось и на терафимах. При этом однако же за­мечательно, что в Месопотамии, и особенно Халдее, сохра­нились следы того, как религия постепенно уклонялась от первоначальной истины и вырождалась в грубое идолопо­клонство. В весьма неясном представлении им предносил­ся единый верховный Бог Ил или Ра, творец довременно­го хаоса. В этом хаосе, смутно отождествлявшемся с са­мим Илом, было три начала — материя, желание и разум. Они разделились между собою, и из этого произошел мир. Начала эти, в свою очередь, олицетворялись в виде трех бо­гов: Ану — материя, Бен — желание и Ноа — разум. От этой первой троицы рождается вторая, но она уже явст­венно вырождается в чисто планетные божества: Самас — бог солнца, Син — бог луны и Бин — бог воздушного пространства. У каждого из этих богов имеется по жене, которые, впрочем, тождественны с ними, и затем следуют уже второстепенные планетные боги: Нин (Сатурн), Бел-Меродах (Юпитер), Нергал (Марс), Иштар или Нана (Венера) и небо (Меркурий). За этими богами следовало множество еще меньших богов, определить значение ко­торых весьма трудно, но которые уже составляли послед­нюю ступень помрачения первоначальной религиозной истины. Число богов увеличивалось еще оттого, что каждый город имел своего особого бога покровителя, который и считался там главным, независимо от общей системы. Так, Бел-Меродах, бог планеты Юпитер, был местным божест­вом Вавилона и с возвышением этого города стал главным и слился с Белом. Служение всем этим богам и особенно Иштаре (Астарте) имело грубо чувственный характер, пе­реходивший в полное распутство, совершавшееся в честь богов и богинь в самих храмах и капищах.

Тот же сабеизм, но с расширением его в боготворение природы вообще, был господствующим видом идоло­поклонства ханаанских народов, среди которых по пре­имуществу проходила жизнь патриархов. Главным боже­ством хеттеян (с которыми, прежде всего, встретился Авраам при вступлении в землю Ханаанскую) была боги­ня Истар или Ашторет (Астарта), идолослужение кото­рой совершалось под видом самой гнусной распущеннос­ти. Другие ханаанские племена боготворили также Бела или Ваала (солнце) под различными именами — Бл, Мо­лох, Адони. Как и во всех подобных религиях, составляю­щих полное уклонение от первоначальной истины, народ боготворил под видом этих богов свои собственные страс­ти и похоти, придавая им как бы печать божественного соизволения. Для умилостивления гнева богов он прино­сил человеческие жертвы и, руководясь мнением, что чем Дороже приношение, тем на большую милость может рас­считывать приноситель, заблуждающиеся безумцы прино­сили в жертву идолам своих детей, девицы жертвовали своим целомудрием, и так далее. Под влиянием этого-то безнравственного культа нечестие достигло такой безоб­разной степени, на какой мы видим его в жителях горо­дов содомского пятиградия, навлекших на себя страшный гнев Божий.

На более высокой степени стояла религиозно-нравст­венная жизнь в Египте, но и то только в высших классах страны и особенно знаменитом египетском жречестве, где религия достигала значительной высоты, показывавшей, что искра истины и древних преданий еще тлела под пеп­лом языческого заблуждения. В высшем своем умопредставлении египтяне поднимались до понятия о едином Бо­ге, не имеющем ни начала, ни конца. Священные гимны египтян говорят об этом Боге, что «Он единый Плодотво-ритель на небе и на земле, но сам не рожден. Бог единый в истине, который сам себя родит, который существует от начала, который создал все, но сам не создан». Этот вер­ховный единый Бог назывался различно: в Фивах — Аммон-Ра, в Мемфисе — Фта. Но единый сам по себе, этот верховный Бог есть в то же время не только отец, но и мать и сын, и потому как бы тройствен в своем бытии, представляет собой три начала. Маут, женское начало, есть в то же время жена Аммона-Ра, и сам он, как сын его, Хонс, есть вместе с тем тот же самый Аммон, потому что он из себя творил все. Аммон-Ра, Маут и Хонс составля­ют высшую троицу, единое высшее божество, о котором в одной египетской книге (папирусе) говорится: «Он да­ет жизнь рыбе в воде, птице в небе, дает дыхание плоду в яйце. Он живит гадов, дает то, чем живут птицы, ибо га­ды и птицы равны перед его очами. Он делает запасы для мыши в ее норе и кормит птицу на ветке. Будь благосло­вен за это единый, единственный многорукий». Весь внешний мир был проявлением этого верховного божест­ва. Вследствие этого всякое явление природы было свя­щенно. Так понимали божество высшие классы в Египте. Но для народной массы такое представление было непосильно и слишком отвлеченно. Поэтому простой народ из разных проявлений божества делал для себя самостоятель­ных богов. Отсюда является почти бесконечный ряд жи­вых богов, символами которых были различные предметы неодушевленной природы, птицы и животные. Одним из главных божеств этого рода был Нил, отождествлявшийся в представлении народа с богом Апи или Озирисом, же­ной которого была Изида (земля). Воплощением Озири­са был живой бык — апис, который из простого символа превратился в умопредставлении народа в самостоятель­ное божество, и о нем жрецы рассказывали, что он на­рождается каждые двадцать пять лет от телицы, оплодо­творяемой молнией. Другие божества олицетворяли со­бою различные благодетельные или грозные силы природы, каковыми были благодетельное солнце (Ра), солнце как палящий губитель жизни (Монт), губитель света — Сет, и так далее, и олицетворением различных богов были ястреб, ибис, крокодил, козел, кошка, которые также почитались иногда в качестве самостоятельных бо­жеств. Умножению богов содействовало также то обстоятельство, что каждый город с своим округом непременно почитал своего особого бога. Тут, очевидно, религиозная мысль ниспускалась уже до самой грубой ступени идоло­поклонства. Сообразно с религией на такой же низкой степени стояла и нравственная жизнь, в которой господ­ствовали самые гнусные пороки, находившие поощрение в самой обрядности грубого и безнравственного культа.

Таково было религиозно-нравственное состояние язы­ческих народов, и в сравнении с ними избранный род па­триархов был поистине светильником, ярко сиявшим сре­ди глубокой религиозно-нравственной тьмы окружающего человечества.

По времени рассмотренная патриархальная эпоха об­нимает собою более двух столетий. Для точного определе­ния ее не существует достаточных данных. Мы имеем только свидетельство ап. Павла, что от великого обетования Аврааму до издания Синайского закона прошло 430 лет. Эта же цифра указывается и в книге Исход 12, 40 стих, где говорится: «времени же, в которое сыны Израилевы (и отцы их) обитали в Египте (и в земле Ханаанской — как прибавлено в греческом тексте перевода семидесяти тол­ковников), было четыреста тридцать лет». В откровении самому Аврааму этот же период определяется круглым числом в четыреста лет. Если предположить, что продол­жительность пребывания израильтян в Египте была рав­ною приблизительно с продолжительностью собственно патриархального периода странствования от призвания Авраама до переселения Иакова в Египет, то половина этой цифры, именно 215 лет, и будет приблизительно оп­ределять продолжительность патриархальной эпохи, что вполне согласуется с летами жизни патриархов и под­тверждается иудейскими преданиями.

ПЕРИОД ВТОРОЙ  (От потопа до Авраама)

ПЕРИОД ТРЕТИЙ (От избрания Авраама до смерти Иосифа и заключения патриархальной эпохи)

ПЕРИОД ЧЕТВЕРТЫЙ  (От смерти Иосифа до смерти Моисея)