В раю согласие человеческой свободы и Божествен­ной благодати могло стать светозарным мостом над тем «бесконечным расстоянием», которое, как говорит Иоанн Дамаскин, отделяет тварь от Творца. Адам был непо­средственно призван к Обожению. Но после грехопаде­ния встают два препятствия, делающие это расстояние непреодолимым: грех сам по себе, который лишает при­роду человека способности воспринимать благодать, и смерть - завершение падения, ввергающая человечество в состояние противоестественное, когда своеволие чело­века, заразив весь космос, сообщает небытию парадок­сальную и трагическую реальность.

В этом состоянии человек не может больше оста­ваться на уровне своего призвания. Но Божественный план не изменился: Бог по-прежнему хочет, чтобы чело­век с Ним соединился и преобразил всю землю.

Конечная и всецело положительная цель человека приобретает с этого момента негативный аспект - ас­пект спасения. Чтобы человек мог свободно вернуться к Богу, нужно, чтобы Бог сначала освободил его от со­стояния повинности греху и смерти. Это состояние тре­бует искупления, которое в целокупности Божественно­го плана предстает, таким образом, перед нами не как цель, а как негативное средство. Ведь спасен может быть только тот, кто является беспомощной добычей зла.

История человечества после грехопадения - это ис­тория длительного кораблекрушения с ожиданием спа­сения. Но гавань спасения - еще не цель; потерпевше­му крушение она дает возможность снова отправиться в путь к единственной - все той же - цели: единению с Богом.

Итак, после утраты райского состояния человек уже объективно не может достигнуть своей конечной цели. В новом состоянии небытия и смерти он находится в по­ложении мучительной пассивности; сначала это ничем не истребимая, щемящая тоска по раю, а затем - все более сознательное ожидание спасения. Движение па­дения продолжается, отчего, во-первых, ожидание ста­новится все более горестным, а, во-вторых, рождаются или бесчисленные способы забыть (попытаться забыть) о смерти, то есть о разлуке с Богом, или люциферианское устремление воли к тому, чтобы спасти себя са­мостоятельно и самообожиться. Но и «ангелизм», и «вавилонизм» терпят поражение, и люди не перестают ждать Кого-то, Кто пришел бы их спасти. Итак, вся история человечества - это история спасения, в которой мы можем различить три периода.

Первый период - длительное предуготовление к пришествию Спасителя: он продолжается от грехопаде­ния до благовещения: «Днесь спасения нашего главизна»,- поет в этот праздник Церковь. В течение всего этого периода Провидение непрестанно учитывает волю людей и в соответствии с этим избирает Себе орудия.

Второй период, от благовещения до Пятидесятницы, соответствует земной жизни и вознесению Христа. Здесь человек не может ничего: один Христос Своей жизнью, воскресением и вознесением совершает дело спасения. В Его Личности соединяются человечество и Божество, вечность вступает во время, время проника­ет в вечность, обоженная антропокосмическая природа вводится в жизнь Божественную, в само лоно Пресвя­той Троицы.

И вот с Пятидесятницы начинается новый период, когда человеческие личности, содействием Духа Свято­го, должны свободно стяжать то Обожение, которое их природа раз и навсегда обрела во Христе. В Церкви сво­бода и благодать сотрудничают. По уважению к свободе человека Бог допускает, чтобы продолжалось время гре­ха и смерти: Он не хочет насильственно навязывать Себя человеку, а хочет от него ответа веры и любви. Наше положение, однако, несравненно превосходит райское состояние: мы действительно больше не под­вержены риску утратить благодать, мы всегда можем участвовать в Богочеловеческой полноте Церкви. Сами условия нашей немощи, которые целиком принял на Себя Христос, покаянием и верой раскрываются на­встречу тайне любви. Итак, история Церкви - это свободное осознание людьми единства, совершенного во Христе и всегда присутствующего в Церкви, где уже даровано вечное сияние Царства. Так мы со-аботаем полному уничтожению смерти и преображению космо­са, иначе говоря - второму пришествию Господа.

 

                                                                                                             * * *

Период предуготовления - это обетования: медленное продвижение ко Христу, в течение которого Божест­венная «педагогика» хочет сделать возможным исполне­ние обетования, данного в самый момент наказания.

Ветхий Завет не знал внутреннего благодатного ос­вящения, и все же он знал святость, потому что благо­дать, действуя извне, вызывала ее в душе как некий плод этого воздействия. Человек, по вере пребывающий в послушании Богу и живущий праведно, мог стать орудием Его воли. Как свидетельствует призвание про­роков, это не было согласием двух воль, но властным использованием волей Божественной воли человече­ской: Дух Божий обрушивался на умевшего видеть, Бог извне овладевал человеком, налагая Свои требования на его личность. Бог невидимый - говорил, слуга Его - слушал. Синайский мрак противополагался Фаворско­му свету, как тайна сокрытая - тайне раскрытой. Чело­век послушанием и чистотой готовился во мраке веры к служению. Послушание и чистота - понятия негатив­ные: они предполагают проявление Бога извне и под­чинение человека, становящегося Его орудием, челове­ка, который, даже будучи праведным, не может освобо­диться от своего состояния греховности и смертности. Святость как активное освящение всего существа и сво­бодное уподобление природы человеческой природе Бо­жией сможет проявиться только после подвига Хри­ста - в сознании этого подвига. Поэтому главное в Вет­хом Завете - закон; отношения между Богом и челове­ком здесь - не единство, а союз, порукой которому яв­ляется верность закону.

История Ветхого Завета - это история избраний, связанных с последующими падениями. На протяжении этой истории Бог спасает некий «остаток», ожидание которого достигает все большей чистоты: в самой диа­лектике разочарований ожидание Мессии победоносно­го превращается в ожидание страждущего слуги Иего­вы, ожидание политического освобождения одного па­рода - в ожидание духовного освобождения всего человечества. Чем более удаляется Бог, тем углубленнее становится молитва человека; чем ограниченнее избран­ничество, тем обширнее цель - вплоть до всепревосходящей чистоты Девы, способной родить Спасителя все­го человечества.

Первым падением после утраты рая было убийство Авеля Каином. Бог говорил Каину: «Не лежит ли грех у дверей твоих? Он влечет тебя к себе, но ты господ­ствуй над ним». Но Каин убил своего брата. Этому первому падению соответствует и первое избрание: изб­рание Сифа и его потомства. Сыновья Сифа - это «сы­ны Божии», они призывают имя Иеговы и один из них, Енох, «ходил пред Богом» и был, может быть, с телом взят Богом в рай. Потомки же Каина, напротив - толь­ко сыновья человеческие, трагически обреченные на смерть («Я убил мужа в язву мне и отрока в рану мне»,- говорит Ламех). Проклятые возделанной зем­лей, впитавшей в себя кровь Авеля, они становятся пер­выми горожанами, изобретателями техники и искусст­ва. С ними появляется и цивилизация - эта огромная попытка восполнить отсутствие Бога. Люди стараются забыть Бога или заменить Его: забыть в ковке метал­лов, отдав себя в плен земной тяжести и сообщаемому ею непроницаемому могуществу, подобно Тувалкаину, отцу всех ковачей «орудий из меди и железа» (Быт. 4, 22), или же заменить Его праздником искусства, томи­тельным утешением музыки, подобно Иувалу, отцу «всех играющих на гуслях и свирели» (Быт. 4, 21). Ис­кусство появляется здесь как ценность культурная, а не культовая; это - молитва, не доходящая никуда, пото­му что она не обращена к Богу. Порождаемая искусст­вом красота замыкается сама в себе и своей магией при­ковывает к себе человека. Эти изобретения человеческо­го духа полагают начало культуре, как культу некоей абстракции, в которой нет Того Присутствующего, к Ко­торому должен быть обращен всякий культ...

Приходит потоп, и кажется, что Бог возвращает первобытным водам свое искаженное падением творение. Может быть, это новое падение следует связывать с та­инственным общением между ангелами и людьми, в ре­зультате чего появляются «исполины» (Быт. 6, 1-4). Не было ли это какой-то люциферианской гнозой, из ко­торой человек черпал необычную для себя власть? Но как бы то ни было, некий «остаток» - один человек и его близкие - обрели милость в очах Божиих, потому что «Ной был человек праведный и непорочный в роде своем; Ной ходил пред Богом» (Быт. 6, 9). Ной спасает человечество и все земное творение, не возродив их, как Христос - он только Его прообраз,- но обеспечив про­должение их существования. После потопа Бог заклю­чает с человечеством космический союз, который стаби­лизирует земную вселенную; знамением этого завета становится радуга, таинственный, светозарный мост, соединяющий небо и землю.

Новое падение совершается с построением Вавилон­ской башни. Вавилонская башня - это узурпаторский порыв безбожной цивилизации, единство только чело­веческое в своем чисто земном вожделении завоевывать небо. Так восточные сакральные цивилизации воздви­гали свои зиккураты, эти храмы, этажи которых сим­волизировали, по-видимому, те внутренние ступени, по которым должен был методически восходить посвящен­ный. Вавилонская башня типичная для этих архаиче­ских примеров, по и превосходит их; она актуальна и по сей день.

Единство без Бога влечет за собой справедливую ка­ру: рассеяние вдали от Бога. Тогда рождается разноя­зычие, хаос «наций». Но Бог использует даже само зло, отвечая на падение избранием, и из этих народов, фор­мирующихся среди разделений и смешений, Он избира­ет Своим орудием один народ, народ еврейский, полу­чивший свое имя от Евера, одного из потомков Сима. Это избрание достигает своей кульминационной точки в союзе с Авраамом; избрании на этот раз историческом, в котором возвещается слава потомства более много­численного, чем звезды небесные. Но Авраам должен быть испытан в самом своем уповании для того, чтобы оно могло совершенно исполниться. Повеленная ему жертва - наследник обетования Исаак - требует веры вне всякой логики, послушания безусловного. Во время восхождения на гору Мориа Авраам отвечает на вопрос Исаака: «Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой». И когда в последний момент Бог действи­тельно заменяет человеческую жертву овном, мы пони­маем, что каждый раз, когда человек бывает послуш­лив, Бог приготовляет Божественного Агнца - Христа. Может ли Он не дать Собственного Своего Сына, когда человек отдает своего? Итак, история Ветхого Завета - это не только история прообразов спасения, но и исто­рия отказов и согласий человека. Спасение приближается или отдаляется в зависимости от того, готов или не готов человек его принять. Καιρός Христа, Его «вре­мя» зависит, таким образом, от человеческой воли. Весь смысл Ветхого Завета заключается в этих колебаниях, которые подчеркивают двойной аспект Провидения. Провидение не односторонне, Оно считается с ожидани­ем и зовом человека. Божественная педагогика подвер­гает человека проверке, испытывает его намерения.

Это испытание есть иногда и борьба, ибо Бог хочет, чтобы свобода человека не только могла Ему сопротив­ляться, но и принуждала Его если не открывать Свое имя, то по крайней мере благословлять: так Иаков ста­новится Израилем, «ибо ты боролся с Богом, и челове­ков одолевать будешь» (Быт. 32, 28).

И патриарх становится народом, а когда этот народ оказывается в плену у Египта, Бог воздвигает Моисея для его освобождения. На Синайской горе Бог проходит в славе Своей перед Моисеем, но не дает ему увидеть Своего Лица, «потому что человек не может видеть Меня и не умереть»; Божественная природа остается сокрытой. Нo избрание Израиля - и это решающий этап - утверждается новым союзом: законом. Закон - обязательства, запечатленные в письменной форме, ко­торым должен подчиняться избранный парод - сопро­вождается Божественными обетованиями, которые не­престанно уточняются пророками. Так закон и проро­ки дополняют друг друга, и Христос всегда упоминает их одновременно, когда подчеркивает их свершение. Пророки - это люди, избранные Богом, чтобы возве­щать глубинный смысл закона. Фарисеям, которые по­степенно превращали закон в какую-то статическую ре­альность и средство оправдания, пророки изъясняли его дух, его исторический динамизм и содержащийся в нем эсхатологический призыв, заставляя человека осознать свой грех и свое бессилие перед ним.

Таким образом, значение пророков для избранного народа аналогично значению Предания для Церкви: и действительно, и пророки и Предание раскрывают нам подлинный смысл Священного Писания. Эта двоица - закон и пророки - уже выражает некоторым образом завершающее действие Логоса и животворящее действие Духа. В Ветхом Завете дух пророчества явно приот­крывает перед нами действие третьего Лица Пресвятой Троицы

Круг избраний медленно сужается: в Израиле - колено Иудино, в колене Иудином - дом Давида. Так ра­стет древо Иесеево до последнего и высочайшего избра­ния Пречистой Девы.

Это избрание было возвещено Марии архангелом Гавриилом. Но Мария могла свободно согласиться или отказаться. Вся история мира, все свершение Божест­венного смотрения зависело от этого свободного ответа человека. Смиренное согласие Девы позволило Слову стать плотью.

«Се раба Господня, да будет мне по слову твоему» (Лк. 1, 38). Все, чего ждал Бог от падшего человечест­ва, осуществилось в Марии: личная свобода раскрыла, наконец, свою человеческую природу, свою плоть для необходимого дела спасения. Второе Лицо Пресвятой Троицы смогло вступить в историю не мощно в нее вторгаясь, ибо тогда человек остался бы лишь орудием, не выделяя Девы, ибо тогда Она была бы разлучена с потомками Адама, но через то согласие, которым мно­говековая Божественная педагогика была наконец воз­награждена. Именно потому, что Бог со всей реши­мостью, со всем присущим Его любви уважением взял на Себя дело человеческого спасения, Пречистая Дева, в Которой «совершилась» вся ветхозаветная святость, смогла предложить этой любви чистое вместилище Сво­ей плоти. Ее предки, благословенные Богом и очищен­ные законом, принимали слово Слова в Духе. Она же смогла вместить Само Слово телесно. Родив Божест­венное Лицо, Которое восприняло Ее человечество, Она поистине стала Матерью Божией. И потому святой Ио­анн Дамаскин мог сказать: «Наименование «Богороди­ца» (Θεοτόκος) содержит всю историю Божественного домостроительства в мире». Но ветхозаветная святость не только дала Слову Его Матерь, и, можно было бы сказать, Невесту; святость эта пророчески указала на Него Израилю: Мария - это воплощающее молчание; Иоанн Креститель, пришедший в духе Илии,- глас, вопиющий в пустыне, последний пророк, узнавший и перстом указавший «Агнца, вземлющего грехи мира». Ветхий Завет достигает своего завершения в этих двух человеческих существах, которых почитает иконогра­фия, помещая по обе стороны Христа Прославленного Невесту и Друга Жениха.

ПЕРВОРОДНЫЙ ГРЕХ

СМЫСЛ ВЕТХОГО ЗАВЕТА

ВОПЛОЩЕНИЕ