Совесть — чувство духа человеческого, тонкое, светлое, различающее добро от зла.

Это чувство яснее различает добро от зла, не­жели ум.

Труднее обольстить совесть, нежели ум.

И с обольщенным умом, подкрепляемым грехолюбивою волею, долго борется совесть.

Совесть — естественный закон (прп. авва До­рофей, Поучение 3, о совести).

Совесть руководствовала человека до Закона письменного. Падшее человечество постепенно усваивало себе неправильный образ мыслей о Боге, о добре и зле: лжеименный разум сообщил свою неправильность совести. Письменный Закон соде­лался необходимостью для руководства к истинно­му богопознанию и к богоугодной деятельности.

Учение Христово, запечатленное святым кре­щением, исцеляет совесть от лукавства, которым заразил ее грех (Евр. 10:22). Возвращенное нам правильное действие совести поддерживается, возвышается последованием учению Христову.

Здравое состояние и правильное действие со­вести возможно только в недре Православной Церкви, потому что всякая принятая неправиль­ная мысль имеет влияние на совесть: уклоняет ее от правильного действия.

Потемняют, притупляют, заглушают, усыпля­ют совесть произвольные согрешения.

Всякий грех, не очищенный покаянием, остав­ляет вредное впечатление на совести.

Постоянная и произвольная греховная жизнь как бы умерщвляет ее.

Умертвить совесть — невозможно. Она будет сопровождать человека до Страшного Суда Хри­стова: там обличит ослушника своего.

По изъяснению святых отцов, соперник чело­века, упоминаемый в Евангелии, — совесть (Мф. 5:25. Прп. авва Дорофей, Поучение 3, о совести).

Точно: она соперник! потому что сопротивля­ется всякому противозаконному начинанию на­шему.

Сохраняй мир с этим соперником на пути твоем к небу, во время земной жизни, чтобы он не сделался твоим наветником в то время, как будет решаться вечная твоя участь.

Говорит Писание: Избавит от злых душу сви­детель верен (Притч. 14:25). Свидетель вер­ный — непорочная совесть: она избавит душу, внимающую советам ее, от согрешений до на­ступления смерти и от вечных мук по смерти.

Как лезвие ножа натачивается камнем, так совесть натачивается Христом: она просвещает­ся изучением и изощряется исполнением еван­гельских заповедей.

Просвещенная и изощренная Евангелием со­весть подробно и ясно показывает человеку его согрешения — и самые малейшие.

Не делай насилия сопернику — совести! Ина­че лишишься духовной свободы: грех пленит тебя и свяжет. Сетует пророк от лица Божия о попи­рающих совесть, наветующих самим себе: Соодоле Ефрем соперника своего, попра суд, яко нача ходити вслед суетных (Ос. 5:11).

Острие совести очень нежно; его надо хранить и хранить. Хранится оно, когда человек исполня­ет все требования совести, а нарушение какого-либо требования, по немощи или увлечению, омы­вает слезами покаяния.

Не думай ни о каком грехе, что он мало­важен: всякий грех есть нарушение Закона Бо­жия, противодействие воле Божией, попрание совести.

От безделицы, от ничтожных, по видимости, согрешений переходим постепенно к великим грехопадениям.

Что значит это? — велик ли это грех? — что это за грех? — это не грех! — так рассуждает небре­гущий о спасении своем, когда он решается вку­сить запрещенной Законом Божиим греховной снеди. Основываясь на таком неосновательней­шем суждении, он непрестанно попирает совесть.

Острие ее притупляется, свет ее тускнет; в душе разливаются мрак и хлад небрежения и нечувствия.

Нечувствие соделывается наконец обыкновен­ным состоянием души. Часто бывает она удов­летворенною им; часто признает его состояни­ем, угодным Богу, спокойствием совести, а оно — утрата ощущения своей греховности, утрата ощу­щения благодатной, духовной жизни, усыпление и слепота совести (Лествица, Слово 18).

При таком состоянии, при страшном омра­чении и нечувствии различные грехи свободно входят в душу, устраивают в ней логовище для себя. Грехи, закосневая в душе, обращаются в навыки, столько же сильные, как природа, а иног­да более сильные, нежели природа. Греховные навыки называются страстями. Человек не заме­чает того — а он неприметным образом окован отовсюду грехом, в плену у него, в рабстве.

Кто, пренебрегая постоянно напоминаниями совести, допустил себе впасть в рабство греха, тот только с величайшим трудом, при содействии особенной помощи Божией, возможет расторг­нуть цепи этого рабства, победить страсти, обра­тившиеся как бы в природные свойства.

Возлюбленнейший брат! со всевозможным вниманием и тщанием храни совесть.

Храни совесть по отношению к Богу: испол­няй все повеления Божии, как видимые всем, так и никому не видимые, видимые и ведомые толь­ко одному Богу и твоей совести.

Храни совесть по отношению к ближнему: не довольствуйся одною благовидностью твоего по­ведения к ближним! ищи от себя, чтобы самая совесть твоя удовлетворялась этим поведением. Она будет тогда удовлетворяться, когда не толь­ко дела, но и сердце твое будут поставлены в от­ношение к ближнему, заповеданное Евангелием.

Храни совесть к вещам, удаляясь излишества, роскоши, небрежения, помня, что все вещи, ко­торыми ты пользуешься — творения Божии, дары Божии человеку.

Храни совесть к самому себе. Не забывай, что ты — образ и подобие Бога, что ты обязан пред­ставить этот образ, в чистоте и святости, Самому Богу.

Горе, горе, если Господь не узнает Своего образа, не найдет в нем никакого сходства с Собою. Он произнесет грозный приговор: Не вем вас (Мф. 25:12). Непотребный образ будет вверг­нут в неугасающий пламень геенны.

Бесконечная радость обымет ту душу, воззрев на которую, Господь признает в ней сходство о Собою, увидит в ней ту красоту, которую Он, по бесконечной благости Своей, усвоил ей при со­творении, восстановил и умножил при искупле­нии, которую повелел соблюдать в непорочной целости удалением от всякого греха, хранением всех евангельских заповедей.

Неумолкающий, нелицеприятный блюсти­тель и напоминатель такого удаления и хране­ния — совесть. Аминь.

О рассеянной и внимательной жизни

Сыны мира признают рассеянность невинною, а святые отцы признают ее началом всех зол¹³⁷.

Человек, преданный рассеянности, имеет о всех предметах, и самых важных, очень легкое, самое поверхностное понятие.

Рассеянный обыкновенно непостоянен: его сердечные ощущения лишены глубины и силы, а потому они непрочны и маловременны.

Как мотылек порхает с цветка на цветок, так и рассеянный человек переходит от одного зем­ного удовольствия к другому, от одного суетного попечения к другому.

Рассеянный чужд любви к ближнему: равно­душно смотрит он на бедствие человеков и легко возлагает на них бремена неудобоносимые.

Скорби сильно действуют на рассеянного, именно потому, что он не ожидает их. Он ожи­дает одних радостей.

Если скорбь сильна, но скоропреходяща, то рассеянный скоро забывает ее в шуме развлече­ний. Долговременная скорбь сокрушает его.

Рассеянность сама карает преданного ей: вре­менами все прискучивает ему, — и он, как не стя­жавший никаких основательных познаний и впе­чатлений, предается томительному, бесконечно­му унынию.

Рассеянность, столько вредная вообще, в осо­бенности вредна в деле Божием, в деле спасения, требующем бдительности и внимания постоян­ных, напряженных.

Бдите и молитеся, да не внидете в напасть (Мф. 26:41), говорит Спаситель ученикам Своим.

Всем  глаголю: бдите (Мк. 13:37), возвестил Он всему христианству: следовательно, и современ­ному нам.

Ведущий жизнь рассеянную прямо противо­речит заповеданию Господа Иисуса Христа жизнию своею.

Все святые тщательно избегали рассеянности. Непрестанно или, по крайней мере, по возмож­ности часто они сосредоточивались в себе, вни­мая движениям ума и сердца и направляя их по завещанию Евангелия.

Навык внимать себе предохраняет от рассе­янности и среди окружающего со всех сторон, шумящего развлечения. Внимательный пребы­вает в уединении, сам с собою, посреди много­людства.

Изведав опытом пользу внимания и вред рас­сеянности, некоторый великий отец сказал: «Без усиленной бдительности над собою невозможно успеть ни в одной добродетели».¹³⁸

Безрассудно — провести краткую земную жизнь, данную нам для приготовления к вечнос­ти, в одних земных занятиях, в удовлетворении мелочным, бесчисленным, неудовлетворимым прихотям и пожеланиям, ветрено перебегая от одного чувственного удовольствия к другому, за­бывая или воспоминая редко и поверхностно о неминуемой, величественной и вместе грозной вечности.

Дела Божии — это очевидно — должны быть изучаемы и рассматриваемы с величайшим бла­гоговением и вниманием; иначе ни рассмотреть, ни познать их человек не может.

Великое дело Божие — сотворение человека и потом, по падении его, обновление искуплени­ем — должно быть подробно известным каждо­му христианину; без этого познания он не мо­жет знать и исполнять обязанностей христиани­на. Познание великого дела Божия не может быть приобретено при рассеянности!

Заповеди Христовы даны не только внешне­му человеку, но наиболее внутреннему: они объемлют все помышления и чувствования человека, все тончайшие движения его. Соблюдать эти заповеди невозможно без постоянной бди­тельности и глубокого внимания. Бдительность и внимание невозможны при жизни рассеянной.

Грех и орудующий грехом диавол тонко вкра­дываются в ум и сердце. Человек должен быть непрестанно на страже против невидимых вра­гов своих. Как он будет на этой страже, когда он предан рассеянности?

Рассеянный подобен дому без дверей и затво­ров: никакое сокровище не может быть сохра­нено в таком доме; он отверст для татей, разбой­ников и блудниц.

Рассеянная жизнь, наполненная житейскими попечениями, доставляет человеку дебелость, наравне с многоядением и многопитанием (Лк. 21:34). Такой человек прилеплен к земле, занят одним временным и суетным; служение Богу де­лается для рассеянного предметом посторонним; самая мысль об этом служении для него дика, полна мрака, невыносимо тягостна.

Внимательная жизнь ослабляет действие на человека телесных чувств, но изощряет, укрепля­ет, образует действие чувств душевных. Рассеян­ность, напротив того, усыпляет действие душев­ных чувств: она питается непрерывным действи­ем чувств телесных.

Тщетно рассеянные приписывают невинность жизни рассеянной! Этим они обличают злокаче­ственность недуга, их объемлющего. Их недуг так велик, так притупляет чувства души, что душа, болезнующая им, даже не ощущает своего бед­ственного состояния.

Желающие научиться вниманию должны вос­претить себе все пустые занятия.

Исполнение обязанностей частных и обще­ственных не входит в состав рассеянности: рас­сеянность всегда соединена с праздностью или с такими пустыми занятиями, которые безоши­бочно могут быть причислены к праздности.

Занятие полезное, в особенности занятие слу­жебное, сопряженное с ответственностью, не препятствует к сохранению внимания к себе, — оно руководствует к такому вниманию. Тем бо­лее руководствуют ко вниманию монастырские послушания, когда они исполняются должным образом. Деятельность — необходимый путь к бдительности над собою, и этот путь предписы­вается святыми отцами для  всех, которые хотят научиться вниманию себе.

Внимание себе в глубоком уединении при­носит драгоценные духовные плоды; но к не­му способны только мужи зрелого духовного возраста, преуспевшие в подвиге благочестия, сперва научившиеся вниманию к деятельной жизни.

При деятельной жизни люди помогают чело­веку стяжать внимание, напоминая ему наруше­ния внимания. Подчиненность есть лучшее сред­ство приучиться ко вниманию: никто столько не научит человека внимать себе, как его строгий и благоразумный начальник.

При служебных твоих занятиях, посреди лю­дей, не позволяй себе убивать время в пустосло­вии и глупых шутках; при кабинетных занятиях, воспрети себе мечтательность: скоро изострится твоя совесть, начнет указывать тебе на всякое уклонение в рассеянность, как на нарушение евангельского Закона, даже как на нарушение благоразумия. Аминь.

 

О навыках

Навыки имеют силу, подобную естественным качествам: надо последователю Господа Иисуса Христа стяжать хорошие навыки и уклониться от навыков дурных.

Юноша! будь благоразумен и предусмотрите­лен, в годы юности твоей обрати особенное вни­мание на приобретение хороших привычек: в ле­тах зрелых и старости твоей возрадуешься о бо­гатстве, приобретенном беструдно в лета юности.

Не сочти маловажным исполнение твоего по­желания, по видимости самого ничтожного: каж­дое исполнение пожелания непременно полага­ет свое впечатление на душу. Впечатление может быть иногда очень сильным, и служит началом пагубного навыка.

Знал ли карточный игрок, прикасаясь в пер­вый раз к картам, что игра будет его страстью? Знал ли подверженный недугу пьянства, выпи­вая первую рюмку, что он начинает самоубий­ство? Так называю я этот несчастный навык, погубляющий и душу и тело.

Один неосторожный взгляд нередко наносит язву сердцу; несколько повторенных взглядов так углубляли эту язву, что она едва излечивалась многолетними молитвами, многолетним подви­гом и плачем.

Воспитатели и наставники! Доставляйте юно­шеству хорошие навыки, отвлекайте его, как от великого бедствия, от привычек порочных.

Порочные навыки — как оковы на человеке: они лишают его нравственной свободы, насиль­но держат в смрадном болоте страстей.

Для  погибели человека достаточно одного по­рочного навыка: он будет постоянно открывать вход в душу всем грехам и всем страстям.

Приучись быть скромным: не дозволяй себе никакой дерзости, даже не позволяй себе при­касаться к ближнему без крайней нужды, — и навык скромности сделает для  тебя удобною ве­ликую добродетель целомудрия. Ближние твои, ощутив живущий в тебе залог скромности, будут пред тобою бездерзновенны, как бы благоговея пред благоуханием святыни.

Ничто так не потрясает целомудрия, как на­вык к дерзости, к свободному обращению, от­вергшему уставы скромности.

Приучись быть воздержным в пище: воздер­жанием доставишь здравие и крепость телу, а уму особенную бодрость, столько нужную в деле спасения, очень полезную и при земных упраж­нениях.

Обжорливость — не что иное, как дурной на­вык, безрассудное, неудовлетворимое удовлетво­рение поврежденного злоупотреблением есте­ственного желания.

Приучись к самой простой пище. Она для  при­выкшего к ней вкуснее самых изысканных снедей, — не говорю уже о том, сколько она их здо­ровее.

Какую свободу и нравственную силу доставля­ет человеку навык к простой пище, навык с виду столь ничтожный, материальный! При нем чело­век нуждается в самых малых издержках для сто­ла, в самом малом времени и малых заботах для приготовления его. Если привыкший к простой пище беден, то он не тяготится бедностью своею.

Тяжек переход от пышного и утонченного стола к простым яствам! Многих принудили об­стоятельства к этому переходу, и многие, совер­шая его, утратили здоровье, даже поколебались нравственно. От этого бедствия охранил бы их благоразумный и благовременный навык к про­стой пище.

В особенности для желающего посвятить себя на служение Христу навык к простой пище, можно сказать, бесценен по своим последствиям: он дозволяет избрать для жительства самое уединен­ное место, делает ненужными частые сношения с людьми и таким образом, устраняя от всех при­чин к развлечению, доставляет возможность все­цело предаться богомыслию и молитве.

Все святые очень заботились не только о на­выке к умеренному употреблению пищи, но и о навыке к простой пище. Ежедневная пища апо­стола Петра стоила несколько медных монет.

Ужасный порок — пьянство! Это — страсть, недуг, входящий в телосложение послаблением пожеланию, принимающий от навыка силу ес­тественного качества.

Служителю Христову надо охраняться не только от пьянства, но и от привычки к много­му употреблению вина, разгорячающего плоть и возбуждающего в ней скотские пожелания. Не упивайтейся вином, в немже есть блуд (Еф. 5:18), сказал апостол. Дозволительно употребление вина в весьма малом количестве; кто же не мо­жет ограничить себя умеренным употреблени­ем, тот лучше сделает, если совершенно откажет­ся от него.

Сказал Пимен Великий: «Подвижнику всего нужнее трезвенный ум» (Достопамятные Ска­зания, об авве Пимене, гл. 135). Вино лишает человека способности сохранить ум в трезвении. Когда подвижник подвергнется действию вина, тогда приступают к ослабевшему и омрачивше­муся уму его супостаты, и ум уже не в силах бо­роться с ними. Связанный действием вина, он увлекается в пропасть греховную! В одно мгно­вение погибают плоды долговременного подви­га, потому что Дух Святой отступает от осквер­ненного грехом. Вот почему сказал преподоб­ный Исаия, египетский отшельник, что любя­щие вино никогда не сподобятся духовных да­рований (Слово 17, главы 2 и 8): эти дарования, чтобы пребыть в человеке, требуют постоянной чистоты, возможной только при постоянной трезвенности.

Сребролюбие, вспыльчивость, надменность, наглость — злокачественные недуги души, об­разующееся от пособления порочным влечени­ям падшего естества. Они усиливаются, созре­вают, порабощают себе человека при посредстве навыка.

Этому закону последует и плотское вожделе­ние, несмотря на то, что оно естественно падше­му человеку. Блажен тот юноша, который пой­мет при первом появлении в нем действий вож­деления, что вожделению не должно предавать­ся, что должно обуздывать его законом Божиим и благоразумием. Вожделение, будучи обуздано при первых требованиях его, удобно покоряет­ся уму и предъявляет требования уже слабее, дей­ствует, как невольник, скованный цепями. Вож­деление удовлетворяемое усиливает требования. Вожделение, которому разум передаст власть над человеком удовлетворением долговременным и постоянным, уже господствует, как тиран, и над телом, и над душою, губит и тело, и душу.

Вообще все стряси развиваются в человеке от послабления им; учащающееся послабление об­ращает наклонность в навык, а навык делает страсть насильственным властелином над чело­веком. «Убойся злых навыков, — сказал препо­добный Исаак Сирский, — более, нежели бесов» (Слово 89).

Когда подействует в нас греховное пожелание или влечение, надо отказать ему. В другой раз оно подействует уже слабее, и наконец, и совсем утих­нет. Но при удовлетворении его оно действует каждый раз с новою силою, как приобретающее более и более власти над произволением, нако­нец, рождает навык.

Согрешения, которые мы привыкли совер­шать, нам кажутся легкими, как бы они ни были тяжки. Согрешение для души новое ужасает ее, и не скоро она решится совершить его.

Страсти — злые навыки; добродетели — на­выки благие. Здесь говорится о страстях и доб­родетелях, приобретенных и усвоенных себе че­ловеком при посредстве его деятельности, при посредстве его жительства. Иногда в писаниях отеческих называются страстями различные свойства недуга, произведенного в нас падением, различные виды греховности, общей всем чело­векам; с этими страстями мы родимся; доброде­телями называются естественные, природные благие свойства человека. Такие страсти и такие добродетели не налагают никакой решительной печати на человека; налагает ее наклонность, ус­ваиваемая произвольно, усваиваемая постоян­ным или частым удовлетворением ее, постоян­ным исполнением требований ее.

Слуга Христов должен быть как можно сво­боднее от худых навыков, чтобы они не возбра­нили ему шествие ко Христу. Он должен удалять­ся от навыков, не только прямо греховных, но и от всех, приводящих ко греху, как-то: от навыков к роскоши, к изнеженности, к рассеянности.

Иногда ничтожнейший навык связывает на­ши ноги и оставляет нас на земле, между тем как мы должны бы быть на небе.

Юноша! повторяю тебе совет спасительный: доколе ты находишься в нравственной свободе, избегай злых навыков, как оков и темницы; при­обретай навыки добрые, которыми хранится, ут­верждается, запечатлевается нравственная сво­бода.

Если же кто в зрелом возрасте расположился служить Христу и, по несчастью, стяжал уже мно­го порочных навыков или навыков к роскоши и изнеженности, которые обыкновенно содержат душу в состоянии расслабления, тот не должен предаваться унынию и двоедушию; он должен мужественно вступить в борьбу с злыми навыка­ми. Победа над ними не невозможна при Божи­ей помощи.

Решительное произволение, осеняемое и ук­репляемое благодатию Христовою, может побе­дить самые закоснелые навыки.

Навык сначала жестоко противится тому, кто захочет свергнуть иго его, сначала представляет­ся неодолимым; но по времени, при постоянной борьбе с ним, при каждом неповиновении ему становится слабее и слабее.

Если в продолжение борьбы случится тебе по какому-нибудь неожиданному обстоятельству быть побежденным, не смутись, не впади в безнадежность: снова начинай борьбу.

Насильственная борьба против порочных на­выков вменяется Богом человеку в мученичество, и одержавший в этой борьбе победу венчается венцом исповедников, как подвизающийся ради Закона Христова.

Милосердый и всемогущий Господь принима­ет всякого приходящего к Нему, простирает дес­ницу для поддержания немощи нашей. И пото­му, хотя бы ты был весь в злых' навыках, как в тяжких цепях, не отчаивайся в получении свобо­ды. Вступи в невидимую брань, сражайся муже­ственно и постоянно, с великодушием переноси свои побеждения. По временам предоставляет Бог нас самим себе, чтобы мы познали опытом, как мы слабы в нашем одиночестве, и по причи­не этого познания неотступно держались Бога, Который Един может быть победителем греха в истинно произволяющих узреть в себе грех по­бежденным. Аминь.

 

Размышление о смерти         

Удел всех человеков на земле, удел неизбежный ни для кого — смерть. Мы страшимся ее, как лютейшего врага, мы горько оплакиваем похищаемых ею, а проводим жизнь так, как бы смерти вовсе не было, как бы мы были вечны на земле.

Гроб мой! отчего я забываю тебя? Ты ждешь меня, ждешь, — и я наверное буду твоим жите­лем: отчего ж я тебя забываю и веду себя так, как бы гроб был жребием только других человеков, отнюдь не моим?

Грех отнял и отнимает у меня познание и ощущение всякой истины: он похищает у меня, изглаждает из моей мысли воспоминание о смер­ти, об этом событии, столько для меня важном, осязательно верном.

Чтобы помнить смерть, надо вести жизнь со­образно заповедям Христовым. Заповеди Хрис­товы очищают ум и сердце, умерщвляют их для мира, оживляют для Христа: ум, отрешенный от земных пристрастий, начинает часто обращать взоры к таинственному переходу своему в вечность — к смерти; очищенное сердце начинает предчувствовать ее.

Отрешенные от мира ум и сердце стремятся в вечность. Возлюбив Христа, они неутолимо жаждут предстать Ему, хотя и трепещут смерт­ного часа, созерцая величие Божие и свои ничто­жество и греховность. Смерть представляется для них вместе и подвигом страшным, и вожделен­ным избавлением из земного плена.

Если мы не способны желать смерти по хладности нашей к Христу и по любви к тлению, то, по крайней мере, будем употреблять воспоми­нание о смерти, как горькое врачевство против нашей греховности, потому что память смерт­ная — так святые отцы называют это воспоми­нание, — усвоившись душе, рассекает дружбу ее с грехом, со всеми наслаждениями греховными.

«Только тот, кто сроднился с мыслию о конце своем, — сказал некоторый преподобный отец, — может положить конец грехам своим» (св. Иса­ак Сирский, Слово 21). Поминай последняя твоя, говорит Писание, и во веки не согрешиши (Сир. 7:39).

Вставай с одра твоего, как воскресающий из мертвых; ложись на одр твой, как бы в гроб: сон есть изображение смерти, а темнота ночи — предвестница темноты могильной, после которой воссияет радостный для рабов Христовых и страшный для  врагов Его свет Воскресения.

Густым облаком, хотя оно состоит из одних тонких паров, закрывается свет солнца, — и те­лесными наслаждениями, рассеянностью, нич­тожными попечениями земными закрывается от взоров души величественная вечность.

Тщетно сияет солнце с. чистого неба для очей, пораженных слепотою, — и вечность как бы не существует для сердца, обладаемого пристрасти­ем к земле, к ее великому, к ее славному, к ее сла­достному.

Смерть грешников люта (Пс. 33:22): прихо­дит к ним в то время, как они совсем не ожида­ют ее; приходит к ним, а они еще не сделали ни­какого приготовления ни к ней, ни к вечности, даже не стяжали никакого ясного понятия ни о том, ни о другом предмете. И восхищает смерть неготовых грешников с лица земли, на которой они лишь прогневляли Бога, передает их навеч­но в темницы ада.

Хочешь ли помнить смерть? Сохраняй стро­гую умеренность в пище, одежде, во всех домаш­них принадлежностях; наблюдай, чтобы пред­меты нужды не переходили в предметы роско­ши, поучайся в Законе Божием день и ночь, или по возможности часто — и воспомнится тебе смерть. Воспоминание о ней соединится с по­токами слез, с раскаянием во грехах, с намере­нием исправления, с усердными и многими мо­литвами.

Кто из человеков остался навсегда жить на земле? никто. И я пойду во след отцов, праотцов, братий и всех ближних моих. Тело мое уединит­ся в мрачную могилу, а участь души моей покро­ется для  оставшихся жителей земли непроница­емою таинственностию.

Поплачут о мне сродники и друзья; может быть, поплачут горько; и потом — забудут. Так оплака­ны и забыты бесчисленные тысячи человеков. Сочтены они и помнятся одним всесовершенным Богом.

Едва я родился, едва я зачался, как смерть на­ложила на меня печать свою. «Он мой», — сказа­ла она, и немедленно приготовила на меня косу. С самого начала бытия моего она замахивается этою косою. Ежеминутно я могу сделаться жер­твою смерти! Были многие промахи; но верный взмах и удар — неминуемы.

С холодною улыбкою презрения смотрит смерть на земные дела человеческие. Зодчий стро­ит колоссальное здание, живописец не кончил изящной картины своей, гений составил гигант­ские планы, хочет привести их в исполнение; приходит нежданная и неумолимая смерть и славного земли и все замыслы его повергает в ничтожество.

Пред одним рабом Христовым благоговеет суровая смерть: побежденная Христом, она ува­жает только одну жизнь во Христе. Часто небес­ный вестник возвещает служителям Истины о скором переселении их в вечность и о блажен­стве в ней. Приготовленные к смерти жизнью, утешаемые и свидетельством совести, и обетова­нием Свыше, тихо, с улыбкою на устах, засыпа­ют они продолжительным сном смертным.

Видел ли кто тело праведника, оставленное душою? Нет от него зловония, не страшно при­ближение к нему; при погребении его печаль растворена какою-то непостижимою радостью. Черты лица, застывшие такими, какими они изобразились в минуты нисшествия души, иног­да почивают в глубочайшем спокойствии, а иног­да светит в них радость усладительных встречи и целования — конечно, с Ангелами и с ликами святых, которые посылаются с неба за душами праведников.

Воспомнись мне, смерть моя! приди ко мне, горькое, но вполне справедливое и полезное вос­поминание! отторгни меня от греха! наставь на путь Христов! Пусть от воспоминания о смерти расслабеют руки мои ко всякому пустому, сует­ному, греховному начинанию.

Воспомнись мне, смерть моя! и убегут от меня пленяющие меня тщеславие и сластолюбие. Я ус­траню с трапезы моей дымящиеся роскошные брашна, сниму с себя одежды пышные, оденусь в одежды плача, заживо оплачу себя — наречен­ного мертвеца от рождения моего.

«Так! помяни и оплачь сам себя заживо, — го­ворит память смертная, — я пришла огорчить тебя благодетельно, и привела с собою сонм мыслей самых душеполезных. Продай излишества твои и пену их раздай нищим, предпошли на небо сокровища твои, по завещанию Спасителя: они встретят там своего владельца, усугубясь вто­рично. Пролей о себе горячие слезы и горячие молитвы. Кто с такою заботливостию и усерди­ем помянет тебя после смерти, как ты сам мо­жешь помянуть себя до смерти? Не вверяй спа­сения души твоей другим, когда сам можешь со­вершить это существенно необходимое для тебя дело! Зачем гоняться тебе за тлением, когда смерть непременно отнимет у тебя все тленное? Она — исполнительница велений Всесвятого Бога: лишь услышит повеление, — устремляется с быстротою молнии к исполнению. Не устыдит­ся она ни богача, ни вельможи, ни героя, ни гения, не пощадит ни юности, ни красоты, ни зем­ного счастия: преселяет человека в вечность. И вступает смертию раб Божий в блаженство вечности, а враг Божий в вечную муку».

«Воспоминание о смерти — дар Божий», — сказали отцы (Лествица, Слово 6): он дается ис­полнителю заповедей Христовых, чтобы усовершить его в святом подвиге покаяния и спасения.

Благодатная память смерти предшествуется собственным старанием воспоминать о смерти. Принуждай себя воспоминать часто смерть, уве­ряй себя в несомненной истине, что ты непре­менно, неизвестно когда, умрешь — и начнет приходить само собою, являться уму твоему вос­поминание о смерти, воспоминание глубокое и сильное: оно будет поражать смертоносными ударами все твои греховные начинания.

Чужд этого духовного дара грехолюбец: он и на самых гробницах не престает предаваться гре­ховным угождениям плоти, нисколько не помня о смерти, предстоящей ему лицом к лицу. Напро­тив того, служитель Христов и в великолепных чертогах вспомнит ждущий его гроб, прольет о душе своей спасительнейшие слезы. Аминь.

Крест свой и крест Христов. Роса. Житейское море

Совесть. О навыках. Размышление о смерти

Слава Богу! Сети миродержца. Песнь под сению креста (Заимствовано из 15 главы книги Исход)