Некоторый инок по неисповедимым судьбам Божиим вступил в поприще искушений. В день вступления его в это поприще на литургии чита­ли 62 зачало 1-го соборного послания Петрова: Возлюбленны, не дивитеся еже в вас раждежению ко искушению вам бываемому и т. д. (1 Петр. 4:12). Особенно поразили инока слова, возгла­шенные апостолом: Время начати суд от дому Божия. Иноку показалось, что эти слова провозг­лашены именно для  него. При наружном дей­ствии человеков и бесов, которые суть лишь сле­пые орудия Божественного промысла, соверша­ется таинственный, высший суд — суд Божий.³⁹ Если следствием этого суда есть наказание, то оно есть следствие правосудия. Если же следствием правосудия есть наказание, то оно есть обличе­ние виновности, обличение — от Бога. Напрасно же считаю себя праведным, несправедливо на­казываемым, усиливаюсь хитрыми оправдания­ми, которые сам в совести моей признаю ложью, извинить себя, обвинить людей. Самозванец-пра­ведник! обрати взоры ума на грехи твои, неведо­мые человекам, ведомые Богу: и сознаешься, что суды Божии праведны, а твое оправдание — бес­стыдное лукавство. С благоговейной покорнос­тью воздай славословие суду Божию и оправдай орудия, избранные Богом для  твоего наказания. Мир Христов низойдет в твое сердце. Этим ми­ром примиришься с твоими скорбями — с са­моотвержением предашь воле Божией себя и все. Одно, одно попечение останется в тебе: попече­ние о точнейшем, действительном покаянии, раз­рушающем вражду между человеком и Богом, ус-вояющем человека Богу. Основание покаяния — сознание, полное сознание своей греховности.

Размышление о вере

Изливаю глаголы сердца моего, тихо волнуе­мого радостию нетленною и несказанною. Бра­тия! приникните чистою мыслию в слова мои и насладитесь пиром духовным! Вера во Христа — жизнь. Питающийся верою вкушает уже во вре­мя странствования земного жизнь вечную, назна­ченную праведникам по окончании этого стран­ствования. Господь сказал: Веруяй в Мя, имать живот вечный (Ин. 6:47). Верою угодники Божии претерпели жестокое искушение: имея в персях богатство и наслаждение живота вечного, они вменяли ни во что жизнь земную с ее прелестя­ми. Верою они принимали скорби и страдания как дары от Бога, которыми сподобил их Бог под­ражать и причащаться Своему пребыванию на земли, когда Он благоволил единым из Лиц Сво­их принять естество наше и совершить наше ис­купление. Наслаждение безмерное, рождаемое верою, поглощает лютость скорби, так, что во время страданий ощущается только одно на­слаждение. Засвидетельствовал это великомученик Евстратий в предсмертной молитве своей, склоняя под меч главу. «Телесные мучения, — говорил он Богу, — суть веселия рабом Твоим!» (Четьи-Минеи. 13 декабря). Верою святые погру­зились в глубину смирения: они узрели чистым оком веры, что жертвы человеческие Богу — дары Божии в человеке, долги человека, ненужные Богу, необходимые, спасительные для человека, когда человек старается приносить, усугублять, уплачивать их. Услышите, людие мои, говорит Бог, и возглаголю вам, Исраилю, и засвидетель­ствую тебе: Бог, Бог твой есмь Аз. Не о жертвах твоих обличу тя: Моя бо есть вселенная и ис­полнение ея (Пс. 19:7,8,12). Что же имаши его­же неси приял? аще же и приял еси, что хвалишися, яко не прием? (1 Кор. 6:7). Всякому ему же дано будет много, много взыщется от него и ему же предание множащие, множащие истяжут от него (Лк. 12:48). Божии святые чудодейство­вали, воскрешали мертвых, предвозвещали буду­щее, упоены были духовною сладостью, и вместе смирялись, трепетали, видя с недоумением, удив­лением, страхом, что Бог благоволил ущедрить перст, — персти, брению вверил Святого Духа Своего. О ужас! нападает от зрения этих таинств молчание на ум зрящий; объемлет сердце несказанная радость; язык изнемогает к поведанию.

Верою вступили святые в любовь к врагам: око ума, просвещенное верою, неуклонно смотрит на Бога в промысле Его, и этому Божественному промыслу приписывает все внешние наведения. Так Давид, зревший пред собою Господа выну, чтобы пребывать непоколебимым в мужестве при всех скорбях и попущениях, усиливающих­ся поколебать и возмутить сердце (Пс. 15:8), ска­зал о Семее, когда Семей проклинал его и кидал в него камнями: Господь рече ему проклинати Давида. Что вам и мне, сынове Саруины, помыс­лы гнева и мщения! оставите его, и да прокли­нает ! оставите его проклинати мя, яко рече ему Господь: негли призрит Господь на смирение мое (2 Цар. 16: 10—12). Луша приемлет искушения, как врачевания своих недугов, благодарит Вра­ча — Бога, и поет: Накажи мя, Господи, и испы­тай мя, разжзи утробы моя, и сердце мое (Пс. 25:2). При таком рассматривании искушения люди и прочие орудия искушений остаются в стороне, как орудия. Нет на них злобы, нет вражды! Душа, славословящая Создателя, благодаря­щая Врача Небесного, в упоении несказанными чувствами начинает благословлять орудия свое­го врачевания (прп. Макарий Великий. Беседа 37, гл. 2 и 4). И вот! внезапно возгорается в ней лю­бовь к врагам; человек бывает готов положить душу за врага своего, - видит в этом не жертву, но долг, долг непременный раба неключимого. Отселе небо нам отверсто, — входим в любовь к ближним, ею в любовь к Богу, бываем в Боге, и Бог бывает в нас. Вот какие сокровища заключа­ет в себе вера, - ходатай и податель надежды и любви. Аминь.

                                                                                                                                                                    1840 год. Сергиева Пустынь

Сад во время зимы

В 1829-м году проводил я зиму в Площанской пустыни.⁴⁰ И поныне там, в саду, стоит уединен­ная деревянная келия, в которой я жил с моим товарищем. В тихую погоду, в солнечные, ясные дни выходил я на крыльцо, садился на скамейку, смотрел на обширный сад. Нагота его покрыва­лась снежным покрывалом; кругом все тихо, ка­кой-то мертвый и величественный покой. Это зрелище начало мне нравиться: задумчивые взо­ры невольно устремлялись, приковывались к нему, как бы высматривая в нем тайну.

Однажды сидел я и глядел пристально на сад. Внезапно упала завеса с очей души моей: пред ними открылась книга природы. Эта книга, дан­ная для чтения первозванному Адаму, книга, со­держащая в себе слова Духа, подобно Божествен­ному Писанию. Какое же учение прочитал я в саду? — Учение о воскресении мертвых, учение сильное, учение изображением действия, подоб­ного воскресению. Если б мы не привыкли видеть оживление природы весною, то оно показалось бы нам вполне чудесным, невероятным. Не удивляемся от привычки; видя чудо, уже как бы не видим его! Гляжу на обнаженные сучья дерев, и они с убедительностью говорят мне своим та­инственным языком: «Мы оживем, покроемся листьями, заблагоухаем, украсимся цветами и плодами: неужели же не оживут сухие кости че­ловеческие во время весны своей?»

Они оживут, облекутся плотию: в новом виде вступят в новую жизнь и в новый мир. Как дре­ва, не выдержавшие лютости мороза, утратившие сок жизненный, при наступлении весны посекаются, выносятся из сада для топлива: так и греш­ники, утратившие жизнь свою — Бога, будут со­браны в последний день этого века, в начатке бу­дущего вечного дня, и ввергнуты в огнь неугасающий.

Если б можно было найти человека, который бы не знал превращений, производимых переме­нами времен года; если б привести этого стран­ника в сад, величественно покоящийся во время зимы сном смертным, показать ему обнаженные древа и поведать о той роскоши, в которую они облекутся весною, то он вместо ответа посмот­рел бы на вас и улыбнулся — такою несбыточною баснею показались бы ему слова ваши! Так и воскресение мертвых кажется невероятным для мудрецов, блуждающих во мраке земной мудрости, не познавших, что Бог всемогущ, что многообразная премудрость Его может быть со­зерцаема, но не постигаема умом созданий. Богу все возможно: чудес нет для Него. Слабо помыш­ление человека: чего мы не привыкли видеть, то представляется нам делом несбыточным, чудом невероятным. Дела Божии, на которые постоян­но и уже равнодушно смотрим, — дела дивные, чудеса великие, непостижимые.