1. Как возможно «бесцерковное христианство»?

Христианство не может быть понято и воспринято вне Церкви. По­чему? Потому - что Церковь, как учит нас Ап. Павел (Колос. Гл. 1, ст. 24 и Ефес. Гл. 1, ст. 23) есть «тело Христово», «Через Церковь, читаем в другом месте у Ап. Павла (Ефес. Гл. 3, ст. 10) соделалась известной... многоразличная премудрость Божия». О Церкви узнаем (1 к Тим. Гл. 3, ст. 15-16), что она «столп и утверждение истины... великая благочестия тайна» и что «глава Церкви - Христос» (Ефес. Гл. 1, ст. 22). Сам Господь сказал: «созижду Церковь Мою и врата адова не одолеют ее» (Мат. Гл. 17, ст. 18). Если это так, то можно ли быть в общении с Христом и не быть в Церкви? Можно ли принимать все учение Христа и не принимать Церкви?

Увы, это оказалось возможным в порядке ослабления и упадка веры во Христа - как вообще возможны грехи, ересь, как возможно отступле­ние от всецелой правды Христовой. Иными словами, это возможно в зигзагах индивидуальной психологии, в блужданиях отдельной души. Но кроме такого чисто психологического отступления от Церкви есть и другое в христианском мире - есть критика Церкви, борьба с Церковью, имеющая свои корни не в индивидуальных переживаниях человека, а в неприятии Церкви по различным основаниям.

Разберем отдельно все эти формы отхода от Церкви.

 

2. Индивидуальные причины отхода от Церкви

Остановимся прежде всего на случаях индивидуального отхода от Церкви. Усвоение всей полноты того, что есть Церковь, всей ее таинственной жизни, ее глубины и реальности в известном смысле превы-шает вообще силы человека, - мы приобщаемся к жизни Церкви всегда лишь частично и неполно. Но есть, конечно, разные степени этой частичности в усвоении силы Церкви, есть разные степени проникновения в тайну ее. Ап. Павел, говоря о Церкви, как «столпе и утверждении истины», добавил знаменательные слова о Церкви - «велия благочестия тайна». Этим хотел Ап. Павел сказать, что тайна Церкви постигается не умом, а через «благочестие», т. е. через живое участие в жизни Церкви. Конечно, кроме «великой тайны благочестия», есть очевидно и некая «малая» тайна благочестия, - то, что открывается нашим сердцам через одно, так наз. «формальное» благочестие (регулярное посещение Церкви, исполнение ее предписаний, следование молитвенному правилу и т. д.). Это, между прочим, вовсе не так уже мало - ибо и при этом в сердце создается глубокая связь с Церковью, - и все же это только «ма-лая тайна благочестия», ибо если Церковь и открывается сердцу, как! высшая Реальность, как высшая ценность, даже как «истина», - то это] еще не обогащает сознание, не открывается нам, как «утверждение ис тины». Вся глубина и закрытая жизнь Церкви в этом случае не осмысливается богословски, не питает наш ум. Это уже не простая «частичность».; и «неполнота» в усвоении тайны Церкви, но некая «ущербленность» в ее усвоении. Конечно, можно вообще не быть богословом и в то же время носить в душе ясное различение сущности Церкви и внешних ее проявлений, - но, увы, большей частью это отсутствует и тогда отоже-ствляется сущность Церкви и внешние проявления церковности. Это - постоянная и опасная ошибка ума, ибо, как мы убедимся во всей этой главе, основной источник всех возражений, всех отступлений от Церк-ви, связан именно с этим неразличением (в Церкви, в таинствах, в богослужении) сущности и ее внешних оформлений. Я лично знал одного человека очень высокой умственной культуры, искренно верующего и приверженного к традиционным формам благочестия, который мне сказал: «я не люблю и не принимаю никаких перемен в храме; если даже переставят иконы в храме и они будут размещены иначе, чем раньше, это мне мешает». Этот человек, вовсе не застывший в внутренней своей жизни, все же любил, предпочитал, чтобы в храме все было застывшим, неизменным, - и если новый священник в храме что-либо изменял, то из этого выходили драматические возмущения. Но из такой сращенности самой сути Церкви с ее внешними оформлениями почти неизбежно, по­чти всегда вытекает и другое - если для кого-нибудь что-либо в этих внешних оформлениях становится неприемлемым, отвергается, - то вместе с этим начинает рассеиваться, тускнеть и самая «суть» в Церкви. Это и есть общий психологический корень, общая основа, на которой вырастает больший или меньший отход от Церкви. Так, если в какой-либо церкви священник чем-либо (голосом, манерой служить, ка­кими-либо более серьезными недостатками) начинает отталкивать кого-нибудь, то этот человек очень часто отходит от Церкви вообще. Я помню рассказ одного, в свое время всероссийски известного политического деятеля, который при публичном обсуждении темы «Религия и полити­ка» заявил следующее: меня еще в мои юные годы навсегда оттолкнул священник, который на исповеди прежде всего требовал деньги... Не оспаривая возможности (хотя и очень редкой) такого случая, спросим себя: почему недостойное поведение священника могло оттолкнуть от Церкви? Разве здесь есть какое-либо даже частичное тождество, чтобы переносить на Церковь вообще то, что было у священника? Разве свя­щенник и Церковь одно и то же? Разве трудно понять, что Церковь оста­ется святыней и тогда, когда ее служители ведут себя недостойно? Разве вся значительность и смысл Церкви вообще воплощается в духовенстве? Увы, сколько раз (так всегда было, увы, так, вероятно, всегда и будет, при всей ошибочности такого умозаключения) от недостойного поведения духовенства мысль переходит на обвинение самой Церкви в том, в чем грешат ее служители.

Конечно, если различение сущности и внешних оформлений жизни Церкви не позволяет их отожествлять, то оно все же не позволяет их совершенно и раздвигать. Недостойное поведение служителей Церкви все же падает тенью на Церковь, этого не нужно отрицать, не нужно этого замалчивать. Грехи, ошибки, недостойное поведение духовенства, которое, однако, не есть вся Церковь⁸¹, есть горе и скорбь Церкви, бо­лезнь ее и страдание. Это надо признать - и от этого так ответственно положение духовенства: по его поведению, жестам, реакциям постоян­но судят о самой Церкви. Св. Иоанн Златоуст однажды, в своих обличе­ниях современного ему духовенства, высказал мысль, что «не многие священники спасутся», именно по их ответственному положению в Церкви. И все же Церковь живет всей полнотой ее жизни, исполнена всей таинственной благодатной силы, ей дарованной, и тогда, когда священ­нослужители не стоят на должной высоте. Казалось бы, что это ясно «само собой», что поведение и личные качества служителей Церкви ни­каким образом не могут быть признаком неправды самой Церкви (как и обратно, самые высокие качества священнослужителей не могут быть свидетельством «истинности» их веры), - между тем фактически так постоянно бывало и вряд ли когда-либо изменится это положение.

 

3. Упадок церковности

Индивидуальный отход от Церкви может и не быть основан на кри­тике Церкви - здесь могут быть и другие причины этого отхода. В хра­ме человеку может быть трудно не только потому, что священнослужи­тель раздражает или отталкивает его, но раздражать и отталкивать его могут и молящиеся. Не так уже редко можно услышать такое мнение: «я не хожу в храм, потому что не люблю толпы - не могу молиться, когда меня толкают, - мне это мешает». Что иной раз бывает трудно в храме, молиться, это, конечно, верно, - но эта трудность не является ли скорее предлогом, а не причиной отхода от Церкви? И разве так трудно найти такое место в храме, где нет толкотни и суеты?

Более серьезной трудностью в Церкви является у очень многих непо­нимание того, что совершается в Церкви: не понимают славянских слов, не понимают, что и почему делается в храме, т. е. не знают порядка бого­служения и внутреннего смысла его. Тут одно можно сказать: кто хотел бы сознательно участвовать в богослужении, понимать, что делается или что читается в Церкви, тот всегда может добиться этого. Лишь бы хотеть этого! Но в том то и дело, что истинной причиной упадка церковности очень в малой степени являются указанные причины - основная беда здесь явно в другом - в том, что Церковь, богослужения постепенно ста­новятся ненужны душе. Самое же увядание чувства Церкви связано обычно с духовной ленью и еще больше с тем, что душа всецело уходит в земные дела. Бывают и такие случаи, когда, вследствие недостаточно­го церковного воспитания, Церковь психологически оказывается вне связи с внутренними процессами религиозной жизни. Эти случаи ста­новятся сейчас особенно часты - от поколения к поколению переходит чисто формальное, внешнее отношение к Церкви. Можно встретить не мало людей - верующих в Бога, но настолько мало связанных с Церковью, что их пребывание в храме действительно мешает их внутреннему сосредоточению и молитвенной собранности. Все это есть несомнен­ное проявление того церковного упадка и одичания, которого, увы, слиш­ком много в настоящее время. И все же мы вправе сказать: бесцерковное христианство есть факт ненормальный, болезненный, имеющий роко­вые последствия для отдельных душ, которые «дичают», отвыкают от церковной жизни, которая их уже не питает. Индивидуальные отходы от Церкви не заключают, конечно, в себе серьезных трудностей для возвра­та в Церковь, но они означают, что люди, любящие Церковь и понимаю­щие ее правду и благодатную силу, должны с любовью и терпением по­могать тем, кто не питается от Церкви, не чувствует и не понимает ее.

 

4. Возврат к Церкви

Критика Церкви, недовольство ею, если они проявляются в душе от­дельного человека, уже по одному тому могут не иметь рокового значе­ния, что тот же человек, который долгое время отвергал Церковь, может, часто неожиданно, вернуться в Церковь - с любовью, надеждами и ис­кренней преданностью. Какое-либо личное потрясение или испытание, смерть кого-либо из близких и скорбь о разлуке с ушедшими в другой мир, - вообще самые разнообразные случаи могут вернуть человека к Церкви. История знает много случаев такого рода, но, конечно, еще боль­ше случаев остается незарегистрированными в истории, прошедшими незаметно для посторонних людей. Я приведу здесь только один случай из жизни знаменитого русского ученого конца XIX века Б. Н. Чичерина. Это был человек интенсивной и творческой умственной работы, всегда спокойный, ровный, как будто холодный, - но вот что он сам рассказы­вает о себе - о том, как в нем заговорило религиозное сознание:

«Я был уверен, пишет Чичерин (он был тогда болен), что умираю. Смерти тогда я не боялся, в загробную жизнь я не верил, но в долгие ночи, когда я был как бы оторван от всего земного и погружен исключительно в самого себя, все мое прошлое вставало передо мной. Все заветное, все затаенное чувство овладело мной: сознание невозможности для бренно­го человека отрешаться от живого Источника жизни. Мне показалось непонятным, как мог я в течение 15 лет оставаться без всякой религии, и я обратился к ней с тем большим убеждением, что все предшествую­щее мое развитие готовило меня к этому повороту...»

Надо иметь в виду, что философские взгляды Чичерина тянули его мысль только к общему признанию божественного начала в мире (это было близко к так наз. пантеизму, который, не отрицая божественного начала, отожествляет его с мировой жизнью, но не считает возможным ставить божественное начало над миром). Тем важнее для нас свидетельство Чичерина о самом себе.

Таких свидетельств много и в нашей русской и западной литературе. Одним из самых замечательных является «обращение» нашего русского" мыслителя И. В. Киреевского.

Вот что узнаем мы из биографии И. В. Киреевского. Он вырос в семье религиозной, но не очень церковной; хотя он никогда не отвергал бытия Божия, но это не было в центре его души - наоборот, он всецело отдавался изучению философии, истории и других наук. После женитьбы (его жена была человек исключительной религиозности, была чрезвычайно церковна), Киреевский отошел от разных внерелигиозных идей, но в его религиозном сознании не было еще живого чувства Церкви. Hо вот, однажды, он остановился (дело было в Москве) у знаменитой часовни, где была чудотворная Иверская икона Божией Матери. У этой часовни всегда толпилось много молящихся, непрерывно служили молебны; перед иконой всегда горело много свечей. Киреевский долго сто­ял, как бы внешне наблюдая молящихся, многие из которых стояли на коленях, горячо, со слезами молились. И вдруг от почувствовал всю реальность и правду Церкви - в этом «намоленном» месте бесчисленное количество людей шло и идет к Богу со своими скорбями, молитвами, надеждами.

«Икона эта, позже говорил Киреевский, целые века поглощала пото­ки страстных возношений и молитв людей скорбящих, несчастных. Она должна была наполниться силой, она сделалась живым органом, местом встречи между Творцом и людьми. Я пал на колени и стал искренно мо­литься». Киреевскому, как видим, открылась реальность Церкви, реаль­ность ее благодатных излучений, и он всей душой вернулся в Церковь.

 

4. Вера в Церковь

Чтобы понять самые факты то ослабления и упадка чувства Церкви, то вновь его расцвета, обратим внимание на то, что в Символе веры уче­ние о Церкви предваряется словом «верую» («Верую во единую, святую, соборную и апостольскую Церковь»). Но зачем же здесь поставлено это слово «верую»? Ведь Церковь есть живая и непререкаемая реальность; неужели, чтобы воспринять эту реальность, нужен акт веры? Очевидно, да. Если в самые первые века христианства эта вера в Церковь сама со­бой рождалась у тех, кто зажигался верой во Христа Спасителя, - то постепенно это непосредственное восприятие полноты Церкви, ея бла­годатной реальности, становилось несомненно более затрудненным. Сама вера во Христа Спасителя давалась уже не так легко, а общее духовное оскудение, упадок того горения, которое так ярко было в раннем христи­анстве, - все это в восприятии Церкви, как тела Христова, создавало необходимость дополнительных усилий, укрепления и углубления веру­ющего сознания.

Это вводит нас в сложность церковного сознания и объясняет нам те внутренние трудности, которые требуют для своего преодоления осо­бых усилий. Правда, мы найдем часто у простых людей такое ясное и отчетливое понимание основной реальности в Церкви, что отсюда от­крывается справедливость положения, что весь церковный народ яв­ляется «хранителем веры» (как гласит упомянутое выше послание вос­точных патриархов 1847 г.). И наоборот - рост современной цивилиза­ции, развившейся на основе секуляризма (автономии науки, морали и т. д.) ослабляет у верующих эту изначальную интуицию Церкви. Будем помнить, что все, кто крещены во имя св. Троицы, уже принадлежат Цер­кви, находятся внутри ее. Но это лишь вводит нас в Церковь, создает возможность питаться от благодатных сил, присущих Церкви; все же дальнейшая жизнь в Церкви зависит от нашей активности. Если нас в детстве приучают к богослужениям, к принятию таинств, то от этого образуется прочный фонд связи с Церковью, который сохраняет свою силу даже тогда, когда наступает тот или иной кризис церковного со­знания. Но если такого прочного фонда в душе нет, тогда в случае кри­зиса церковного сознания в душе почти нет психической базы для воз­рождения церковной жизни.

«Церковное сознание» обнимает все, что относится к Церкви, к веро­учению, к богослужению, к иерархическому строю Церкви. Но наше церковное сознание может быть и очень скудным, - и тогда наступает то, что зовут «церковным одичанием», - словно душа не пропускает лу­чей, исходящих от Церкви, не слышит ее песнопений, не внимает ее молитвам. Сила крещения, мистическая перемена, с ним связанная, ос­таются в душе, но лишь как некая «потенция», где-то таящаяся в глуби­не души и задавленная всем, что находится вне Церкви. Но даже если нет места «церковному одичанию», если живет в душе и постоянно об­новляется чувство Церкви, - наше церковное сознание открыто для по-трясений, для искушений, для кризисов. Ведь церковное сознание дол­жно вмещать все, что есть в Церкви - вероучение, богослужебные чины и таинства, церковный строй. По этим трем линиям как раз и может раз­виваться кризис, - и часто бывает, что кризис, разразившийся по одной линии, не затрагивает другой. Люди, переживающие сомнения или зат­руднения по вопросам веры, могут все же горячо любить богослужения, приходить к таинствам, принимать иерархический строй Церкви. Но по закону «иррадиации», если авторитет Церкви заколебался по одной ли­нии - то обычно это колебание иррадиирует и по другим направлениям. Особо здесь надо отметить знакомое нам, очень частое отожествление понятия Церкви и понятия «клира»: ошибки, неверные, даже греховные действия клириков (духовенства), колеблют не только их авторитет, но колеблют и авторитет самой Церкви. Отвергая, критикуя духовенство, отходят от Церкви вообще.

Все это относится к тому, что мы назвали «церковным сознанием», которое должно, по своему существу, обнимать все стороны Церкви — и вероучение, и таинства, и богослужебную жизнь, и иерархический строй Церкви. Но самая эта сложность нашего церковного сознания несет с собой возможность кризиса в церковном сознании. Во всяком случае, в настоящее время, при свободе критики и нападок на Церковь, не так легко охранить в себе ясность и полноту церковного сознания. Многие соблазняются о Церкви, впадают в разные сомнения, не будучи в силах разобраться в обвинениях Церкви, которые слышишь теперь на каждом шагу. Надо уметь поэтому защищать Церковь, надо разбираться в этих нападках на Церковь, чтобы не впадать в искушения, которые могут зас­лонять от нас реальность и силу Церкви.

Прежде, чем перейти к разбору этих нападок на Церковь, остановим­ся еще на различных обвинениях духовенства. Критика духовенства очень легка; люди, которые сами преступают все заповеди Божии, с какой-то особой охотой нападают на духовенство, - действительно, никого с та­кой легкостью и даже с каким-то наслаждением не критикуют, как имен­но духовенство. То его упрекают в фарисействе, в притворстве, то в том, что священники становятся профессионалами («жрецами»), т. е. внут­ренне равнодушны к религиозной жизни, - то (что очень часто) подо­зревают в корыстолюбии и других неприятных свойствах... Если свя­щенник строг на исповедях, его избегают, уходят к тем, кто «подобрее»; если священник снисходителен, он не имеет большого авторитета.

Критика духовенства тем более губительна, что, как уже было указа­но, понятие Церкви и понятие клира обычно отождествляются. Отсюда нередко встречается уход в сектанство, которое не скупится со своей стороны на критику духовенства. Нередко даже ставят и такой вопрос -зачем вообще нужно духовенство, зачем становится оно между Христом и отдельной душой? С другой стороны, к духовенству, которое всегда ведь на виду, предъявляются необычайно строгие, даже непомерные тре­бования. От священников требуют того, от чего себя так легко освобож­дают; священникам не прощают, если они раздражительны, невнима­тельны, малоотзывчивы. И всякий дефект, неудачное слово, неуместная реакция священника как бы еще дальше отодвигают от него.

Не будем отвергать того, что духовенство нередко не стоит на долж­ной высоте, но главная беда не в том, а в слабости церковного сознания у огромного большинства верующих. В этом главная причина и «бес­церковного христианства» и церковного одичания... Особенно приходится тут вспомнить, что значительная часть верующих страдает незнанием вероучения и богослужебного устава, - и на этой почве легко ущемляет­ся церковное сознание, возникают духовные кризисы. Конечно, христи­анская доктрина сложна, ее не легко усвоить; если возникают религиозные сомнения, если совершаются целые обвалы в внутреннем мире, то именно оттого, что не хватает часто элементарных богословских зна­ний. Когда нет привычки к ежедневному чтению Евангелия и апостоль­ских посланий, то на всякие вопросы, естественно встающие в уме в силу полной разнородности евангельской правды и современной идео­логии, - не ищут ответа в Священном Писании, не идут к тем, кто бого­словски подготовлен, а, наоборот, дают в себе простор всему, что углуб­ляет кризис. Почему? Уже по тому одному, что легче идти путем легко­мыслия, чем быть серьезным в своих духовных исканиях. Не говорим уже о том, что сейчас вся духовная жизнь современности насыщена не­доверием к Церкви; идти «с веком наравне» легче, чем «плыть против течения». Между тем, христианское освещение проблем жизни, чтобы напитать душу и зажечь его подлинным вдохновением, действительно требует труда, настойчивого углубления в историю Церкви, в догматику. Весь путь христианского понимания мира как бы усеян искушающими вопросами и для разрешения их нужно иметь не только знания, но иметь большое духовное мужество.

 

5. Давление исторической обстановки на церковную жизнь

Все эти и еще новые, в общем бесчисленные препятствия затрудня­ют охранение в нас церковного сознания и творческого его проявления. Но все же от трудностей и даже кризиса церковного сознания до оттал­кивания от Церкви, до «бесцерковного христианства» - еще, ведь, «дис­танция огромного размера!» Конечно, да. Можно проходить через ост­рые трудности, быть «раненым» в своем церковном сознании - и все же быть верным Церкви. Отход от Церкви, а тем более разрыв с ней, никог­да не определяется только теми трудностями, которые встают в церков­ном сознании - по той простой причине, что даже при самой слабой внутренней связи с Церковью душа не может не чувствовать, что Цер­ковь есть великая тайна, что разрыв с ней означает разрыв с тем, куда уходят корни нашей души, где ключ к нашей личной судьбе. Когда, напр., Лютер разрывал с Римом и когда в его трагическом надрыве он пошел на рискованный путь отвержения многих устоев христианского учения, то он, по его сознанию, уходил вовсе не от Церкви, а как раз только и думал о том, чтобы остаться в Церкви - но в Церкви «истинной», под­линно Христовой Церкви. Всякий серьезный надрыв в церковном со­знании, если он честно и глубоко переживается душой, не может не вес­ти к усилению чувства Церкви. В этом смысле бесцерковное христиан­ство есть всегда свидетельство поверхностного и даже легкомысленно­го отношения к своей собственной душе, - есть свидетельство опасной внутренней установки, при которой душа не дорожит своими лучшими, глубокими движениями, прячется от них, чтобы уйти в пустую внешнюю жизнь...

Несомненно, таким образом, что явление бесцерковного христиан­ства, которое встречается все же довольно часто в наше время, имеет настоящие свои корни не в индивидуальных переживаниях, надломах и кризисах, - а в том общем историческом факте, который касается про­хождения Церкви через историю. Церковь, как тело Христово, входит в историю, облекается в историческую плоть, живет в истории, связана с ходом истории, - и это неизбежно вело и ведет к внутреннему само­сжиманию Церкви, которая как бы распинается в истории силами не всегда внешними, но порой и внутренними. Путь Церкви через историю не может не быть трагическим потому, что самая задача Церкви заклю­чается в том, чтобы освящать плоть истории, в которую она входит, как начало света и правды. История (и особенно то в истории, что, так сказать, «прилегает» близко к Церкви), сопротивляется Церкви, не хочет ее света, ее правды, - и на этом пути вырастает столько же внешнего со­противления Церкви, сколько и внутреннего отравления ее членов. Ис­тория внешне «сжимает» Церковь, давит на нее, а в то же время и изнут­ри влияет на нее... Весь этот процесс касается, конечно, только челове­ческой стороны Церкви, - но, ведь, в ней же и должно происходить про­светление, а затем и преображение исторического бытия! В своей боже­ственной стороне Церковь, имея главой Господа Иисуса Христа, всегда оживотворяется св. Духом, и свята, но по своей человеческой стороне она и свята и не свята. Поскольку в ней, хотя бы частично, происходит просветление, а затем и преображение нашего естества, постольку Цер­ковь уже свята, но поскольку члены Церкви, отдельные люди (включая и иерархию) еще не просветлены и не преображены, постольку в внешней жизни Церкви, в ее прохождении через историю, могут действовать силы зла, проявляется грех.

Прохождение Церкви через историю не может быть иным, как толь­ко свободным привлечением исторических сил к правде Божьей, к силе св. Духа. Уже в ранней Церкви, как свидетельствует история Анании и Сапфиры (Деяния, гл. 5, ст. 1-11), в членах Церкви, рядом с их искрен­ней любовью к Церкви, проявлялось лукавство и низшие движения. Если, таким образом, даже в самую раннюю эпоху, когда «не мерою» излива­лась благодатная сила на Церковь, вхождение в Церковь и подлинная любовь к ней могли иметь рядом с собой мелкую расчетливость, лукав­ство и даже распри, - то тем более понятно, что в дальнейшем ходе ис­тории это проявлялось еще сильнее. Оттого в святость Церкви мы веру­ем, по указанию Символа Веры, так как живая реальность Церкви со­держит в себе слишком много проявлений непросветленного и непреображенного человеческого естества. Святость Церкви остается в ней, не­смотря на то, что в человеческой ее стороне святое живет рядом с гре­ховным. Наличность правды и неправды, одновременно сияние света и мрак греховных движений в Церкви, соблазняет и шокирует, - и часто нужен подвиг веры, чтобы не соблазниться о том, что есть не сущность, а оболочка и поверхность Церкви.

 

6. В чем обвиняют Церковь?

Но все это показывает, что главная тема апологетики Церкви связана с ее прохождением через историю, - все же индивидуальные психологические причины упадка или кризиса, или даже разложения церковно­го сознания потому и получают свою силу, свою действенность, что мы живем не вне истории, что мы от нее зависим. Бесцерковное христиан­ство, конечно, проявляется индивидуально, у отдельных людей, но его корни лежат в общей истории Церкви.

Три главных «обвинения» выдвигаются против Церкви, - и эти «об­винения» как раз и касаются взаимоотношения Церкви и исторического процесса. Эти «обвинения» против Церкви выдвигают то, что она будто бы подавляет свободу, требуя полного подчинения личности себе, вооб­ще не дает личности простора в ее творчестве и деятельности. Рядом с этим стоит обвинение Церкви в том, что она защищает богатых, а не бедных, всегда ублажает людей с деньгами, а тем, кому плохо живется, рекомендует терпение и смирение. Наконец, в укор Церкви ставят еще то, что она будто бы приспособляется к сильным мира сего, угождает властям и не заботится о тех, кого эта власть угнетает. Мы должны вой­ти в более подробное рассмотрение этих упреков; в ближайших главах мы рассмотрим вопросы:

1. Церковь и свобода духа

2. Церковь и социально-экономические отношения

3. Церковь и государство.

Глава VI. ЗАКЛЮЧЕНИЕ О СВЯЗИ ХРИСТИАНСТВА С ИСТОРИЕЙ

Часть III. ХРИСТИАНСТВО КАК ЦЕРКОВЬ Глава I. О ТАК НАЗЫВАЕМОМ «БЕСЦЕРКОВНОМ ХРИСТИАНСТВЕ»

Глава II. ЦЕРКОВЬ И СВОБОДА ДУХА