Как ни схоластично деление грехов в руко­водствах по нравственному богословию на грехи против Бога, против ближних, против общества, против семьи и т. д. и, как мы видели, свв. отцы знают иное деление: на страсти или лукавые по­мыслы, все же, для большей систематичности в изложении и для более удобного перечисления грехов в руководстве для исповеди, приходится выделить в особую группу именно эти "грехи против Бога и Церкви".

Они весьма многочисленны, охватывая целую сеть тонких духовных состояний, от наиболее простых, до самых скрытых и на первый взгляд, казалось, невиных.

Вкратце можно свести все эти грехи к сле­дующим: 1) безверие; 2) маловерие; 3) суеверие; 4) кощунство и божба; 5) немолитвенность, или более общие, — не церковность; 6) пре­лесть.

Безверие. Вряд ли до конца убежденный без­божник придет к священнику на исповедь; а если и придет, то может быть для того, чтобы посмеяться над таинством и поставить священника в ложное положение, надругаться над ним или вести с ним пустые словопрения. В последнем   случае,   по   совету   митр.   Антония ("Исповедь", стр. 22-23) его, при нежелании говорить серьезно, следует отослать прочь. Но если только пришедший обнаруживает маломальское желание найти в священнике поддер­жку в своем тяжелом нравственном пережива­нии, священник должен с особою тщатель­ностью, возможною терпимостью и всей силою своей сострадательной любви к грешному че­ловеку, пойти ему навстречу и, в зависимости от обстоятельств, поговорить с ним или тут же у аналоя, или, если количество исповедающихся и недостаток времени этого не позволяют, назначить ему время для специальной беседы на дому.

Очень часто в таких случаях дело идет вовсе не об атеизме или богоборчестве, а некотором ослаблении некогда бывшей веры, о налетав­ших сомнениях, о колебаниях в религиозных убеждениях. Тут священник должен помнить, что сомнения сами по себе доказывают уже на­личие некоторой, хотя бы минимальной веры. Если нет никакой веры, то не может быть и со­мнений. Полезно бывает духовнику вспомнить и "спасительное неверие Фомы", так замеча­тельно прославляемое церковью в своих песно­пениях.

Выясняя генезис таких сомнений или "поте­ри веры", о которых иногда несчастные говорят, надо постараться найти причину случив­шейся перемены. Может быть это последствие возраста, периода "бури и порывов", когда все вообще берется под сомнение и молодой ум восстает против всех авторитетов и традиций; может быть это влияние дурных разговоров с людьми, отошедшими от веры и старающимися и других от нее отвести; может быть здесь мы имеем дело с последствиями разных оккульт­ных и теософских влияний; может, наконец, "потеря веры" произошла вместе с потерей не­винности, с плотским падением. На этом пос­леднем объяснении настаивает митр. Антоний ("Исповедь"). Характерно, что и другой мора­лист, противоположного направления, Толстой, объяснял этим же религиозные сомнения. Средством помощи в этом грехе может быть, конечно, только основательная, длительная и терпеливая беседа, которая, по всей вероятнос­ти, не закончится у исповедного аналоя, а перенесется на квартиру священника, где у него будет больше времени поговорить с сомневаю­щимися. Подобного рода беседы должны быть характера апологетического, но, разумеется, на принципах умной, научной, философски обоснованной апологетики, а не при помощи устаревших, оптимистических семинарских учебников, в которых сложнейшие философс­кие построения пантеизма, деизма, материа­лизма и прочее "разбиваются" на полутора страничках весьма жиденьких аргументов или ссылками на одни только жития святых и чу­деса, бывшие у мощей угодников. Мощи, свя­тые, угодники и т. п. не могут тут быть ника­ким аргументом для людей, у которых колеб­лется самая земля под ногами, и которые заблудились в разных построениях теоретиков и   модерных   философов.   Нужна   апологетика серьезная, нужно не бояться парадоксов, проб­лем, настоящей философии. Надо бесстрашно подходить к подобного рода вопросам, так как православию не страшно ничего. Но для этого надо быть прежде всего, пастырем умным, об­разованным, глубоко верующим, не боящимся никаких совопросничеств, а готовым самому закидать собеседника вопросами и поставить его в тупик. Очень важно рекомендовать тут соответствующую литуратуру, как напр.: "Смысл жизни" кн. Е. Трубецкого, книги Вл. Со­ловьева, С. Л. Франка, Н. О. Лосского, (не все, а некоторые, более апологетического, чем чисто философского характера) и мн. другое.

Маловерие. Грех гораздо менее острый, но более прилипчивый. Законченных атеистов и антитеистов не так уже много на свете. Если повнимательнее разобраться в душе так называемых безбожников, то нетрудно обнаружить, что это в сущности "в трех соснах заблудив­шиеся", что они вовсе и не атеисты, а "просто так", по какому-то недомыслию, по лени ду­мать заучили такие-то общие фразы, подда­лись чьему-то влиянию, повторяют малопонятные выражения, чтобы свою "образованность показать".

Что же касается маловерия, то этим грешат очень многие и от этого греха отделаться гораздо труднее. Тут нужно и некоторое усилие воли, некоторая работа над собою. Если сущест­вует в сознании некоторых то, что называется атеизмом, то это так сказать  "атеизм теоретический", т. е. разумное отрицание бытия Божия. Но при маловерии легко обнаруживается "практический атеизм". Данное лицо не отрицает своим сознанием бытия Божия, но всем своим бытием и поведением оно противо­речит имеющейся якобы у него вере. Он не только легко сомневается во всемогуществе Бо­жием, в Его милосердии или в Промысле Его. Он поступками своими, укладом своей жизни противоречит тому, что он, якобы, устами про­поведует. Его жизнь находится в противоречии с Евангелием. Он не хочет углубляться в истины веры. Он боится богословских рассуждений и его отталкивает догматическая жизнь Церк­ви, так как это может, якобы, поколебать то немногое, чем он обладает, поколебать его наи­вную веру в какой-то минимум религиозных истин, которым он ограничил свое плоское богословское мировоззрение. Такой человек хочет во что бы то ни стало примитивизировать христианство, застилизовать его под веру про­стецов, ссылаясь очень неудачно на пример простых рыбаков-апостолов, а забывая ученнейшего Павла, муч. Иустиана философа, Климента Александрийского, Оригена, св. Афана­сия и великих Каппадокийцев, которые отстоя­ли веру на соборах, углубили сокровища богословия и благочестия. Такой маловер хотел бы предствить себе христианство, как чисто бытовую религию, как старообрядческое охранение древнего благочестия и т. п. Ему чужды проблемы современности. Он не отдает себе вовсе отчета в том, что история ушла вперед, что христианство подвергается обстрелу со стороны материализма, модернизма, лже­науки, теософии, оккультных течений и пр. Его пугает все, что может как-либо нарушить его религиозную беспечность и слабенькое здание его малой веры. Такие страшные для него вы­ражения, как "история религий", "критика библейского текста", "филологический анализ Евангелий", "религиозная философия" и пр. звучат нестерпимым кощунством. Он, как стра­ус, старается спрятать свою голову под собственное крыло или уйти в пустыню своего ин­теллектуального невежества. Терпеливо, но, может быть, и с меньшей надеждой на успех, чем в первом случае, священнику придется много поработать над этими слабыми и трусли­выми маловерами.

Особенно распространен и трудно искореним грех суеверия. Он так легко уживается наряду с, казалось бы, крепкой верой и церковностью, что на него и не обращают обыкновенно ника­кого внимания, считая все его прявления в по­рядке вещей. Его можно объяснить остатками распространенного у всех народов и далеко не изжитого двоеверия, т. е. наличия наряду с христианством, официально воспринятым, и обрывков языческих верований. Они легко об­лекаются в формы разных примет, верований в мифические существа (домовой, леший, ру­салки и пр.), в счастливые и несчастные дни и числа. Нередко найти человека образованного, даже    надмевающегося    своей    цивилизованностью, может быть даже и в известной мере приверженного к Церкви, но никогда не ре­шившегося бы поехать в путешествие или на­чать какое-либо дело в 13-ое число; или сесть за стол, где 13 приглашенных; или верящего в черную кошку, в перебежавшего дорогу зайца, в трубочиста, в неизбежность несчастья при встречах с похоронами или со священником и пр. Эти люди, зачастую протестующие против разных религиозных обрядовых подробностей и постоянно недовольные строгостью церков­ных предписаний, сами верят в гадания, любят прислушиваться к разным предсказаниям, верят в гороскопы, в собственные и в чужие сны. Весьма вероятно, что они когда-либо отда­ли дань, а может быть и теперь не совсем сво­бодны от увлечения теософией, оккультизмом, спиритизмом и пр.

Говоря об этих последних, надо сказать, что редко какой грех оставляет столько неизглади­мых следов на людях, как участие когда-либо в теософических движениях и занятие оккуль­тизмом. И на лице остается какой-то тяжелый отпечаток, словно груз неисповеданного греха; и глаза приобретают какой-то нездоровый от­блеск; а главное, на душе остается искривле­ние на всю жизнь. Хлебнувшие зла оккультиз­ма и теософии, или особливо модного штейнерианского антропософского яда почти всегда остаются с замутненным религиозным созна­нием. Как потеря невинности, как излишество алкоголизма, эти учения извращают и портят человека. "Нет религии выше истины", а христианство является только какой-то одной из прочих истинных учений, равно как различные их теории о "карме", о переселении душ, о йогах и пр., отнимая чистоту церковной веры, навсегда делают человека рабом этих предрассудков. Редко кто из побывавших в цепях тео­софии и оккультизма навсегда и совсем от него освободился. Порча останется на всю жизнь. Эти люди будут и на исповедь ходить и, может быть, священнику даже не признаются в какой-либо приверженности к этим учениям, но рано или поздно последствия этих духовных искривлений и заболеваний скажутся и про­явятся в душе такого несчастного.

Здесь тоже священнику нужно обладать большой начитанностью и образованностью, так как сами оккультисты и теософы в боль­шинстве случаев чрезвычайно начитаны и вооружены разными сведениями. Бороться надо с ними средствами воистину научными, философскими аргументами, доводами психологии и психоанализа, а не легендами и не школьной апологетикой.

На все рассуждения о "судьбе", о том, что "так уж суждено", "таков мой рок" и пр. необходимо противопоставить здравые мысли о свободной воле, о нравственной ответственнос­ти, о значении личности в человеке. Помнить надо, что оккультизм и теософия, по удачному выражению Бердяева, никогда не способны открыть тайны бытия, а только пытаются разболтать некоторые секреты. Надо заставить человека призадуматься над своей свободой от детерминированности природных законов, от социальной условности, от рабства лже-авторитетам разных духовных вождей и пр.

Кощунство и божба нередко уживаются у людей, считающих себя верующими и православными. Сюда относятся прежде всего на­смешки над малопонятными и потому кажущи­мися ненужными или отжившими обычаями церковными; пренебрежение к тому, что обыватель любит называть "обрядом"; кощунствен­ные выражения о священном; рассказывание малопочтительных и зачастую совсем и не ос­троумных анекдотов о духовных лицах. Если же приходится присутствовать при подобных разговорах и из уст других слышать подобные непристойные слова, то у слабого человека не хватает достаточного мужества этому проти­востать и защитить церковную правду.

Сюда же отнесть надо и хулу на Бога и на святыню. Сюда же относится и ропот на Бога за Его, якобы, немилосердное отношение к че­ловеку, за невинные, якобы, страдания, кото­рые приходится переносить.

Особливо распространен скверный обычай божбы и поминовения всуе Божиего Имени. Это так незаметно просачивается в повседнев­ную жизнь и становится такой неотъемлемой привычкой, что отделаться от нее труднее, чем от какого-либо крупного порока. У некоторых народов (сербы, например) злоупотребление священным именем Божиим сплетается с самым отвратительным ругательством.

Древний иудей или вовсе не писал имени Божия в Священном Писании, оставляя только пустое место, или же ставил вместо Него два "иот" (вместо"Яхвэ"), но уж во всяком случае не позволял себе произносить имя Господа или хулить его. В обществе же у нас весьма распространена скверная привычка везде и всюду, кстати и не кстати произносить Божественое имя.

Во всяком случае, нет никакой физической необходимости, это не диктуется никакими потребностями телесными, воздерживаясь от подобного рода скверной привычки, человек нисколько не будет страдать. Поэтому осво­бождение себя от этого есть дело чисто воле­вое, на которое надо решиться и стараться быть упорным в исполнении раз на себя взято­го обязательства. Подобно осуждению, этот грех является делом самой обычной распущен­ности. Таким образом, и духовнику здесь надо взывать не к научным авторитетам, не к апо­логетике, не к полемике с какими-либо фило­софами, а просто влиять на психику и на волю кающегося. В этой области особенно может об­наружиться стойкость человека и его реши­мость действительно раскаяться, т. е. переме­нить свою греховную линию жизни.

Немолитвенностъ, как более частный слу­чай нецерковности, встречается очень часто. Это в современном христианском обществе, ли­шенном рамок церковности и установившегося, традиционного,   быта   почти   общераспространенный грех. Священник обязательно должен спрашивать, молится ли кающийся вообще и каковы плоды его молитвы; доставляет ли ему молитва духовное утешение или являет­ся тяжелой повинностью, от которой он ста­рается всячески и под всеми предлогоми ук­лониться; читает ли он молитвы по правильнику, т. е. молитвеннику, иными словами, есть ли у него установленное молитвенное правило и следовательно привычка молиться, или же он, как многие малоцерковные люди, предпочитает молитву "своими словами"; чи­тает ли он ежедневно Евангелие; поминает ли он ежедневно имена своих близких за здравие и за упокой, а особливо молится ли он за "ненавидящих и обидящих", за тех, против кого у него есть какое-либо горькое чувство обиды и неприязни; ходит ли регу­лярно в церковь или же ограничивается од­ними только особенными днями праздничны­ми, как-то Страстная седмица, Пасха, Ро­ждество и день своего Ангела, или же он бывает в церкви "только в день своего полко­вого праздника", как это иногда приходится слышать; соблюдает ли он церковные посты и как проводит эти дни, в согласии ли с требованиями церковного устава, и многое дру­гое. Иногда обнаруживается, что пришедший к исповеди совершенно лишен молитвенной привычки и не признает накакой дисциплины в этой области и живет вообще вне церкви. Современное состояние расцерковленности приучило очень многих к указанным ненормальным с точки зрения церковной дисципли­ны привычкам.

Приходится чаще всего слышать, что по мо­литвеннику они вообще не привыкли молиться, что о так называемом "вечернем и утреннем молитвенном правиле" они и понятия не имеют. Если таким людям показать и прочи­тать хотя бы некоторые вечерние и утренние молитвы, хотя бы "Боже вечный, Царю всякаго создания..." или "Вседержителю Слово Отчее..." или "Господи, Царю Небесный..." или же обе молитвы св. Иоанна Златоуста из того же вечернего правила, в которых даны прошения на каждый час дня, равно как и все утренние молитвы, то это будет в большинстве случаев просто откровением для таких людей, а в случае смиренного приятия ими совета священни­ка обязательно эти молитвы читать ежедневно, это послужит им к великой пользе для души и возможно, что даже на следующей исповеди они с благодарностью признаются духовнику, как много им дает такое молитвенное правило. Приходилось слышать, что известная вечерняя (одна из последних молитв "Владыко Человеколюбче, неужели одр сей гроб мне будет...") впервые стала известной потому, что в романе "Война и мир" старая графиня Ростова читает перед сном эту молитву.

Точно также надо учить кающихся обяза­тельно готовиться к достойному принятию Свв. Тайн чтением положенного правила для подго­товления к причастию. В этой связи обязательно надо настаивать на соблюдении так называемого говения, слушания соответствующих по­каянных канонов и песнопений.

Молитва есть температура духовной жизни, показатель здорового или больного состояния духа кающегося. Надо стремиться не только ОТчитывать молитвы и ОТстаивать какие-либо службы в церкви; надо учить стяжать дар мо­литвы, привычку молиться, любить молиться, ждать молитвенного часа во дню. Надо учить любить музыку церковных песнопений, музыку славянского языка, красочность и образность литургических символов, красоту церковного благолепия и пр. Надо приучиться приобрести молитвенную стихию.

Это приводит к вопросу об упражнении в молитвенном делании. Искусство молиться в известной степени есть и искусство владеть своим вниманием, не рассеиваться по сторо­нам, не повторять слова молитвы одним только языком и губами, но и всем сердцем и всей мыслью участвовать в молитвенном делании. Тут важно поэтому так называемое в аскетике "умное делание" и "умное трезвение", т. е. приу­чение себя быть внимательным в молитве. Прекрасным средством для этого служит так называемая "Иисусова молитва" или равномер­ное, многократное и неторопливое повторение по четкам (или и без них) определенной молит­вы "Господи Иисусе Христе Сыне Божий, по­милуй мя, грешнаго". Об этом молитвенном уп­ражнении существует обширная аскетическая литература, собранная преимущественно в "Добротолюбии" и в других отеческих творениях. Более современное и литературное изложение этого учения дано в прекрасных "Откро­венных рассказах странника своему духовному отцу", выдержавшему уже четыре издания.

Иисусова молитва тем особенно хороша и важна, что она не связана ни временем, ни местом. Ее можно читать и в поезде, и на рабо­те, и в кухне, и идя по улице. Она в таких слу­чаях особенно отвлекает наше внимание от предметов соблазнительных, пустых, раздра­жающих, а приучает в то же время сосредото­чивать свой ум и сердце на сладчайшем Имени Божием. Правда, в таком упражнении "духов­ным деланием" без соответствующего руковод­ства опытного духовника таится немалая опас­ность впасть в духовную прелесть, в лже-мистические состояния, о чем сказано будет ниже подробнее.

Часто, затронув вопрос о молитве, духовник услышит, что данному лицу труднее молиться в церкви, чем дома; что церковные формы мо­литвы ему непривычны и чужды; что в храме все его отвлекает (входящие люди, рядом стоя­щие богомольцы, их наряды и пр.), а что дома ему лучше. Может быть до известной степени эти лица и правы, но это не должно служить оправданием их нецерковности. Надо учить их, что в церкви молитва соборна, молитва под­держивается молитвенным настроением других людей, священника и всей мистической атмос­ферой церкви; что вся обстановка храма во всяком случае должна быть более располагаю­щей  к  молитве,  чем обыденная  инсценировка своей комнаты; что церковная молитва есть опыт вековой традиции и молитвенного опыта. Конечно, лучше хоть дома молиться, чем никак не исполнять молитвенного правила, но цер­ковная молитва все же выше во всех отноше­ниях, чем индивидуальная. О пустынническом умном делании, конечно, говорить не прихо­дится, да это и не входит в обычные случаи исповеди. Грех нецерковности проявляется в разных формах, но чаще всего он облекается в нелитургичность, с ее более частной формой неевхаристичности, а кроме того, вообще в виде церковной недисциплинированности. Не­литургичность есть отсутствие всякого созна­ния жизни церковной, отсутствие любви к бо­гослужению. Бедные современники наши, ли­шенные с детства какого бы то ни было церковного воспитания и традиционного быта, совершенно не представляют себе, что собст­венно есть богослужение. Для массы — это со­вершенно непонятная "церковно-славянщина", "какие-то обряды", "почему-то такие долгие службы", да и вообще всякий "помилос" (т. е. священное "Господи, помилуй", превращающе­еся в какой-то "помилос", как это заметил еще Толстой, или, что тоже подхватили наши пред­ки в тогда еще греческом богослужении: "Кирие элейсон", превращается в их сознании в какое-то "куралейс", из чего образовалось "куралесить"; "ну, пошли теперь куралесить!"). Священник сам во многом виноват. Плохое чтение, безвкусное, а подчас и кощунственное пение   концертных   номеров,   неблагообразная  служба, нелюбовь и неумение самого священ­ника увлечься и увлечь богослужением, неже­лание или неумение объяснить смысл песнопе­ний, праздников, таинств, т. е. раскрыть все содержание нашего литургического богослу­жения. Если пастырь будет в богослужении ста­раться быть не ремесленником, а художником, то он многих сможет вернуть к литургичности и церковности.

Более частный вид той же нецерковности есть потеря евхаристического чувства и прекращения евхаристической жизни. Причаща­ются многие раз в год, некоторые даже и этого не соблюдают, причащаются раз в несколько лет и в то же время считают себя очень верую­щими людьми. Некоторые аккуратно ходят в церковь и только присутствуют на литургии. Давно уже, во время свв. Василия Великого и Иоанна Златоуста, стала ослабевать евхаристическая дисциплина, о чем свидетельствуют их писания. Но до тех столпов, до которых дошли в наши дни, они, конечно, не могли и додуматься.

Большинство верующих совершенно забыли, что Церковь евхаристична, т. е. что нельзя себя представить в церкви и церковности без участия в евхаристической жизни. Непричащение есть выпадение из темпа церковной жизни. Причащаться надо как можно чаще, а всего правильнее постоянно. К литургии не ходят что-то слушать (красивое пение, гро­могласного диакона и солистов певчих); к ли­тургии не ходят смотреть на пышный ритуал архиерейских и соборных служб. У литургии нельзя только просто присутствовать. Литур­гия совершается, чтобы верные, чтобы при­шедшие на эту Тайную Вечерю участвовали в ней. "Пийте от нея вси..." слышат все верные, но это проходит мимо их слуха. "Со страхом Божиим, и верою, и любовью приступите" — слышат все, но часто священник так и уносит в алтарь Чашу, от которой никто так и не счел нужным, не захотел причаститься.

Священник должен прежде всего сам это осознать. Он должен затем звать всех к частому причащению, к возрождению евхаристичес­кой жизни и к пробуждению евхаристического сознания и чувства.

Грехи, наконец, против церковной дисципли­ны вообще чаще всего проявляются в несоблю­дении постов. "Пост Господу Богу не нужен" — слышно часто из уст рационализирующего со­временника. "Постились в России только про­стые мужики, да купцы", — скажут помнящие еще старое время. Скажут, но этим подтвер­дят, что они совсем не знали старой жизни. Кроме освободивших себя от всякой церковной традиции интеллигентов, постились очень мно­гие и в высшем обществе, и в среде мещан, и купцов, и в простом народе, и в крепкой среде старообрядцев.

К посту надо звать и к нему надо приучать, напоминая пример и Самого Господа, 40 дней постившегося и нам пример показавшего; напо­миная и жизнь подвижников, которым пост помогал обуздывать свой характер и свои телесные похоти; напоминая и подтверждая это ссылками их песнопений Постной Триоди, что и как много дает пост. Церковь не приписывает постного меню; история поста очень поучитель­на и типики отедельных монастырей вносят много разнобразия: то, что считается постным в России, на Востоке считается скоромным, ибо там, когда кто-либо постится, то уже постится по уставу монастырскому, не вкушая ни олив­кового масла, ни тем более рыбы. Важен не тот или иной постный стол, не то или иное меню, а принцип поста, самое воздержание. Надо с пос­том телесным учить и воздержание мыслей, слов, чувств и пр. Зовя к посту, опасно впасть и в грех постного чревоугодия и чревоуслаждения хоть и постными, но вкусными яствами.

Духовная прелесть существенно отличается от всех других видов греха против Бога и Церк­ви. Подобно тому, как в аскетике одни страсти исходят из зла и укореняются в нем, тогда как другие имеют своим обоснованием добро (гор­дость и самомнение при, якобы, побежденном каком-то грехе); точно также и все перечис­ленные виды греха имели своим источником недостаток того или иного духовного дара или состояния, как напр.: Неверие, НЕДОСТАТОК веры, НЕПРАВАЯ вера, НЕмолитвенность, НЕцерковность и пр., тогда как существует еще и особое духовное состояние, источником коего является кажущийся избыток духовных дарований. Это так называемая "духовная пре­лесть" или "прельщение", — грех, особенно известный  в  аскетической  литературе,   в  монашеской среде, у людей, склонных к повышен­ной духовной чувствительности.

Состоит он обыкновенно в том, что эти люди себя мнят уже достигшими каких-то особых плодов духовной жизни, доказательством чего для них являются разные сновидения, или видимые, таинственные голоса, раздающиеся в ночной тишине, зовы куда-то и пр. Эти люди часто бывают весьма одаренными мистически, но благодаря отсутствию богословско-церковного образования, отсутствию хорошего опыт­ного духовника и благодаря легкой склонности окружающей среды слушать их россказни и поддаваться их влиянию они легко приобрета­ют многочисленных сторонников, распростра­няют на них свое вредное настроение и легко создают сектантские течения. Начинается это с рассказов о снах, почти всегда невероятно сум­бурных и обязательно с претензией на проро­ческие откровения. Также часто это переходит в следующую фазу, — видения наяву или ка­кого-либо сияния, или же даже и различных небожителей: ангелов, св. Иоанна Крестителя, Богоматери или же и Самого Господа Спасите­ля. Все они сообщают такому визионеру самые невероятные откровения, к тому же зачастую совершенно бессмысленные. Это все может иметь место и при наличии самых хороших по­буждений у таких несчастных, но при отсутст­вии надлежащего духовного руководства пас­тыря строгого, трезвого и вдумчивого. Неоднок­ратно это приходилось замечать у людей, отдавшихся     "умному     деланию",     творящих Иисусову молитву с увлечением, но без руко­водства. Вся аскетическая литература полна рассказов о лицах, впадавших в прелесть именно при практике умного трезвения. Ха­рактерно, что отдающиеся этому умному трез­вению, именно и впадают легко в духовную не­трезвость.