На главную
страницу

Учебные Материалы >> Патрология.

Протоиерей Иоанн Мейендорф. Введение в Святоотеческое Богословие.

Глава: Глава 8. Блаженный Августин.

Блаженный Августин может считаться истинным от­цом западного христианства. В то время как на Восто­ке было множество крупных богословов, на Западе Ав­густин не имел себе равных, и его учение доминирова­ло над латинской богословской мыслью вплоть до воз­никновения средневекового схоластицизма. Несмотря на то что православное богословие критически отно­сится к некоторым аспектам его учения, Православная Церковь всегда признавала его святость и авторитет. Личность Августина чрезвычайно привлекательна сво­ей искренностью, глубиной и живостью ума, а кон­кретность и непосредственность его интересов (в отли­чие от восточных отцов, столь часто витавших в сфе­рах непостижимого и отвлеченного) делают блаженно­го Августина не просто интересным, но и очень близ­ким нам человеком.

Августин родился 13 ноября 354 года в городе Тагасте, в Северной Африке, которая тогда была частью Римской империи и была населена латиноязычными христианами. Отец его был язычником, мать - святая Моника - глубоко религиозной христианкой. В 370 году молодой Августин поехал учиться риторике в сто­лицу Африки Карфаген. Обучение велось по-латыни, и вся греческая классика читалась в переводах. Августин так никогда и не выучил греческий язык, зато его про­фессиональная подготовка в области риторики приоб­рела для него некое духовное измерение. Блестящий пи­сатель, он всегда осознавал язык как орудие творче­ства и отдавал себе отчет во всех вытекающих из это­го преимуществах и соблазнах. Для него язык как сред­ство общения был искусством, требующим совершен­ства из соображений любви к ближнему.

В возрасте девятнадцати лет Августин знакомится с манихейским учением и становится его приверженцем на целых десять лет. Карфаген был космополитичес­ким городом, и среди процветавших в нем разнообразнейших сект и верований манихейство пользовалось значительной популярностью. Вопрос о происхождении зла решался манихеями в плане онтологического дуа­лизма, то есть существования злого бога, равносиль­ного Творцу. Манихейское влияние навсегда оставило след в мысли блаженного Августина.

Закончив образование, Августин начал частным об­разом преподавать риторику. В это время он сожитель­ствовал с женщиной, которая была его подругой в те­чение многих лет и к которой он, по-видимому, был очень привязан. Она родила ему сына, которого Авгу­стин назвал Адеодатус, по-гречески Феодор, Богодан­ный. Это был его единственный ребенок, и Августин в своих писаниях всегда говорит о нем с особенной неж­ностью.

В 383 году он переехал в Рим и провел там некото­рое время, занимаясь преподаванием риторики. Одна­ко в Риме он не задержался и переехал оттуда в Ми­лан, где епископом тогда был великий Амвросий, про­поведи которого потрясли Августина. Да и весь образ святого миланца произвел неизгладимое впечатление и придал определенно христианское направление его ду­ховному развитию.

Нужно сказать, что Августин обладал в высшей сте­пени философским складом ума и всегда во всем ста­рался докопаться до самого корня. Несмотря на уже произошедший к тому времени разрыв с манихейством, Августин искал (как и будет искать всю свою жизнь) разрешение проблемы сосуществования в этом мире добра и зла. Он знал уже, что дуалистический подход не может его удовлетворить, ибо он ведет к многобо­жию и к неприемлемым этическим выводам. Чтение фи­лософов-платоников и неоплатоников (в латинском пе­реводе) повлекло за собой постепенное отмежевание от манихейского дуализма. Вслед за Платоном Августин поверил в монизм Добра. Поэтому его следующим ша­гом на пути духовных исканий были платонизм и нео­платонизм. В них его привлекало именно опроверже­ние всякого дуализма: Бог - един, и все, что с Ним связано, - есть добро. Онтологически зла не существу­ет, оно есть лишь отклонение от добра, нечто вроде паразита или болезни.

Хотя философски и вследствие естественной склон­ности ума Августин оставался приверженцем платониз­ма, его сердце все более и более склонялось к вере его матери Моники, которая всегда, до самой своей смер­ти, оказывала очень сильное влияние на сына. Посте­пенно Августин сделался убежденным христианином, и от крещения его удерживало лишь сознание того, как крепко он еще привязан к соблазнам этого мира. Он не сомневался в том, что крещение должно повлечь за со­бой полную перемену образа жизни, и продолжал от­кладывать его, мучаясь невозможностью принять окон­чательное решение, повторяя в своих молитвах Богу: «Дай мне целомудрие и воздержание, но не сейчас».

Окончательное обращение Августина необычайно трогательно и убедительно описано в книге VIII зна­менитой «Исповеди». Однажды, когда, давши волю противоречивым движениям своего сердца, Августин предавался печали по поводу своей греховности, с ним произошло следующее:

И вот слышу я голос из соседнего дома, не знаю, будто мальчика или девочки, часто повторяющий нарас­пев: «Возьми, читай! Возьми, читай!» Я изменился в лице и стал напряженно думать, не напевают ли обычно дети в какой-то игре нечто подобное? Нигде не доводилось мне этого слышать. Подавив рыдания, я встал, истолко­вывая эти слова как божественное веление мне: открыть книгу и прочесть первую главу, которая мне попадется. Я слышал об Антонии, что его вразумили евангельские стихи, на которые он случайно наткнулся: «Пойди, про­дай все имущество свое, раздай бедным и получишь со­кровище на Небесах и приходи, следуй за Мной»; эти слова сразу же обратили его к Тебе. Взволнованный, вернулся я на то место, где сидел Алипий; я оставил там, уходя, апостольские Послания. Я схватил их, открыл и в молчании прочел главу, первой попавшуюся мне на глаза: Ни пированиям и пьянству, ни сладострастию и рас­путству, ни ссорам и зависти; но облекитесь в Господа... Иисуса Христа, и попечения о плоти не превращайте в похоти (Рим. 13, 13-14). Я не захотел читать дальше, да и не нужно было: после этого текста сердце мое залили свет и покой; исчез мрак моих сомнений.

Это событие перевернуло всю жизнь Августина. Он полностью обратился в христианство, в апреле 389 года крестился, а в 391 году был рукоположен во пресвите­ра и всю остальную жизнь провел в африканском го­роде Гиппоне, епископом которого он сделался в 395 году. Он оставался епископом гиппонийским в продол­жение 35 лет, до самой своей смерти. В этот период он написал очень много сочинений, а также принимал ак­тивное участие в церковной жизни. Он сделался неза­менимым участником всех африканских соборов. Дело было в том, что в Африке существовал обычай ста­вить епископа над каждым приходом, насчитывающим более двенадцати человек. Естественно, большинство епископов были малообразованными, простыми людь­ми. Будучи единственным среди них богословом и ри­тором, Августин фактически возглавил церковную жизнь Африки. Его громадная популярность и влия­ние позволили ему внести большой вклад в законода­тельную деятельность африканской Церкви. Так, на­пример, в 419 году он активно участвовал в деле свя­щенника Апиария, смещенного местным синодом. Апиарий обратился с жалобой к папе, который восстано­вил его в чине. Африканская Церковь воспротивилась вмешательству Рима в ее дела. Это дало Августину повод написать резкое письмо против папы от имени африканского епископата.

Блаженный Августин умер 28 августа 430 года во время осады Гиппона армией готов.

Творения блаженного Августина

 1. «Исповедь». В этом автобиографическом сочине­нии Августин описывает свою жизнь в терминах мис­тического и духовного опыта. Эта книга есть свидетельство неукротимой силы его веры, внутренней чест­ности, пылкости, фантазии и свободы ума.

2.       «Отречение», написанное в поздний период его жизни, представляет собой поправки изложенных ранее взглядов с позиции его изменившегося мировоззре­ния.

3.       «О Граде Божием». Эта книга представляет собой апологию христианства, в которой первые десять книг посвящены опровержению язычества, а в книгах XI-XVIII содержится описание двух «градов»: мирского и Божия. Под «градом» (греч.   πόλις  (полис); лат. civilas) разумеется общество. Два града описаны симметрично в противопоставлении друг другу. Пронизывающее эту книгу мировоззрение во многом обязано своим возникновением событию, потрясшему весь западный мир, -взятию Рима Аларихом в 412 году. Основанный божественным провидением, воспетый Вергилием вечный город, столица и центр цивилизации перестал существо­вать. Августин объясняет катастрофу тем, что Рим был градом «этого мира», где ничего вечного нет и быть не может. Идея двух «градов» глубоко отразилась на средневековом видении христианского общества.

 

4.         Ряд сочинений «Против манихейства».

5.         Ряд сочинений «Против донатизма». Донатисты были сектой, возникшей в результате гонений на христиан. Они возражали против возвращения в лоно Церкви тех епископов, которые компрометировали себя во время гонений. По существу вопрос касался понимания таинств: зависит ли их «действенность» от лич­ных качеств священнослужителей?

6.     Ряд сочинений «Против Пелагия». Пелагий, ро­дом из Британии, был блестящим оратором и писате­лем, преподававшим гуманитарные дисциплины в Риме. В своих сочинениях он протестовал против низкогоуровня христианской жизни в послеконстантиновой
Церкви, проповедуя христианский героизм и совершенство. Церковь, согласно Пелагию, должна состоять из непогрешимых, совершенных людей, причем качества эти достижимы человеческим усилием. В полемике с Пелагием родилось учение блаженного Августина о спасении через благодать. Он также писал против уче­ника Пелагия Юлиана Экланского, учившего, что не следует крестить младенцев, ибо они безгрешны.

7. «О Троице» - богословский трактат, написанный в более поздний период жизни Августина. Это умозри­тельное сочинение о тайнах Пресвятой Троицы оказа­ло огромное влияние на западное богословие. Хотя сам Августин исповедовал никейскую веру, а прибавка сло­ва Filioque к Никейскому Символу веры возникла не­зависимо от него и гораздо позднее, тем не менее на основании этой работы оказалось возможным догма­тическое оправдание Filioque на Западе.

Рассматривая наиболее интересные аспекты учения блаженного Августина, следует прежде всего остано­виться на его произведениях «Против Пелагия». Со­гласно Пелагию, наше естество нейтрально - ему не присуще ни добро, ни зло. Зло совершается нами как злоупотребление свободной волей. Младенцы же по природе своей добры и лишь потенциально являются носителями греха. Крещение «во оставление грехов» по­этому имеет смысл только по достижении взрослого возраста, когда человек уже располагает свободной волей и способен к сознательному совершению греха. На это Августин возражал, что грех есть не только результат свободного выбора: он является принадлеж­ностью самой падшей природы человека. Если человек не со Христом, значит, он против Христа. А как мож­но быть против Христа, если не посредством греха? Следовательно, некрещеные младенцы тоже греховны. Как сказано в латинском переводе Рим. 5, 12, из-за Адама все человечество находится под проклятием пер­вородного греха.

По существу, спор между Августином и Пелагием сводится к противопоставлению воли и благодати. Пе­лагий утверждал, что грех коренится в воле. Августин же вслед за Апостолом Павлом настаивал, что часто мы делаем то, чего не желаем, или же, напротив, жела­ем того, чего не в состоянии сделать, а, следовательно, воля и поступки не связаны друг с другом - мы гре­шим вопреки своей воле! Именно таким образом Ав­густин делает вывод о греховности младенцев. При этом он непрестанно ссылается на Рим. 5, 12 в латин­ском переводе: in quo omnis peccaverunt, «в котором (Адаме) все согрешили». Адам понимается как все че­ловечество в целом, поэтому все люди - грешники, «масса погибающих».

Итак, с этого момента как одним человеком грех вошел в мир и грехом смерть, так и смерть перешла во всех че­ловеков, так как в нем все согрешили (Рим. 5, 12), вся масса погибающих перешла во власть губителя. Так что никто, совсем никто не свободен от этого и не освободится иначе, как благодатью Искупителя.

(«О христианской благодати», 2, 34)

Подобного рода психологическим пессимизмом про­никнуты многие произведения Августина. Конечно, он совершенно прав, говоря, что человечество нуждается в спасении, однако он не останавливается на этом и утверждает, что все повинны в грехе. Для него грех ко­ренится в самой природе человека, а не в его воле:

Еще выдвигают такой довод: если грешник рождает грешника, так что вина первородного греха должна быть смыта крещением во младенчестве, то из этого следует, что от праведника рождается праведное потомство. Но это не так... Человек рождает, потому что продолжает вести ста­рый образ жизни среди сынов мира сего, а не потому, что он устремлен к новой жизни среди сынов Божиих.

(Там же, 2, 11)

Таким образом, и дети христиан не составляют ис­ключения. Ибо от плоти рождается плоть; причиной греховности является похоть, в которой мы принима­ем участие. Такого рода рассуждения легли в основу идеи о непорочном зачатии Девы Марии и о целибатном священстве.

Свою теорию Августин излагал в виде схемы, со­стоявшей из трех частей:

Адам - может не грешить.

Христос - не может грешить.

Мы - не можем не грешить.

К счастью, блаженный Августин был не слишком логичен и последователен в своих построениях. Следу: пастырским нуждам, он забывал о своих теориях и становился реалистом. Когда в своих писаниях блаженны Августин говорит о человеческой жизни, он все же при знает существование положительных начал. Добра воля в человеке существует, равно как и существует возможность сотрудничества с божественной волей. Одна ко чем старше становился Августин, тем большим пес симизмом проникалось его мировоззрение. Венцом его пессимизма является теория предопределения:

Те, кто не слыхали Благой Вести; те, кто, услыхав ее обратились, но не получили дара стойкости; те, кто, услыхав Евангелие, отказались прийти к Христу... те, которые не могли верить по причине младенческого возраста и умерли, не омывшись водой возрождения - един ственным путем освобождения от первородной вины, -все они принадлежат - как признается всеми - той массе погибающих, ибо все люди осуждены на проклятие по вине одного человека. Те, кто не подлежит осуждению, освобождены не по своим заслугам, но через благодать Посредника, то есть они свободно оправданы кровью Второго Адама... Необходимо твердо знать, что никто не исключен из этой массы погибающих, возникшей из-за первого Адама, не обладая даром благодати Спасите­ля. Избранные избраны по благодати, а не по своим за­слугам, ибо каждая заслуга дается благодатью... Избран­ные есть те, кто «призван по Его соизволению» и кого Он, кроме того, предопределил и предузнал.

(Там же, 12—14)

Эта теория оставила неизгладимый след в запад­ной богословской мысли. Наиболее последовательное ее выражение мы находим у кальвинистов. У самого же Августина мы не находим абсолютной уверенно­сти в своей правоте. В свои молодые годы он считал,

что человек сам может предпринять шаги к спасению. Позднее, в полемике с Пелагием и в результате столк­новений с реальностью, он разуверился в такой воз­можности, но до самого конца его учение о пред­определении и благодати страдает некоторой проти­воречивостью. В целом можно сказать, что его мысль характеризуется безнадежным отношением к природе человека.

Огромное влияние Августина на западную мысль объясняется тем, что в течение многих веков, пожалуй -до появления в XIII веке Фомы Аквинского, на Западе не было ни одного мыслителя, который мог бы срав­ниться с ним по масштабу таланта. Августин был ве­ликий человек, великий христианин, без сомнения, под­линно святой, настолько опередивший свое время, что никто из его современников, да и много позднее, не был в состоянии заметить некоторую непоследователь­ность его концепций.

Богословское учение блаженного Августина

Августин был очень плодовитым автором, в своих произведениях коснувшимся всех важных аспектов хри­стианской мысли. Он сражался со многими современ­ными ему ересями - арианством, пелагианством, донатизмом, - и в писаниях его можно обнаружить много спорного и много правильного с позиций православ­ного вероучения. Мы рассмотрим наиболее спорные из его идей.

Учение о сотворении мира

В учении о Творении Августин исходит из доказа­тельства тварной природы мира, из чего с необходи­мостью следует существование Творца. Конкретный опыт показывает, что все постижимые предметы пре­ходящи и изменчивы. Из этого Августин выводит на­личие непреходящего Существа, которое и есть Творец. В основе такого подхода лежит платоническая идея о том, что все действительно существующее неизменно, а все преходящее в действительности не существует.


Поэтому преходящие предметы не могут существовать сами по себе: непреходящий Творец творит все своим Словом. Таким образом, описание сотворения мира в книге «Бытия» блаженный Августин понимает, как и святой Григорий Нисский, в аллегорическом смысле. Такой подход объясняется тем, что Августин пользо­вался учением Платона для преодоления манихейских идей. Кроме того, как уже отмечалось, отцы Церкви объясняли и проповедовали христианство слушателям, мысль которых была воспитана в духе греческой фи­лософии.  Поэтому все идеи Августина зиждятся на платоновом монизме, который в основе своей сводит­ся к тому, что все истинно существующее существует духовно в Боге. Эта философия лежит и в основе его учения о человеке, которого Августин описывает как душу, обитающую в теле, а также в основе его теории познания, вытекающей из такой антропологии.

Утверждение, что человек состоит из души и тела, непосредственно связано с идеей о двух уровнях по­знания. На одном уровне познание связано с телесны­ми ощущениями: мы видим, слышим и т. д. и таким образом узнаем об изменчивых предметах. Такое зна­ние нестабильно, непостоянно. Но существует, кроме того, познание души. Душа способна постигать неиз­менные, постоянные объекты. Например, только по­средством знания души мы можем утверждать, что 2 + 2 = 4 всегда, вечно. Знание такого рода основано на интуитивном, внутреннем видении истины. Далее Августин рассуждает следующим образом: я знаю, что 2 + 2 = 4, но я, моя душа изменчивы: я не могу быть ни в чем уверен, ибо я смертен. Отсюда следует необ­ходимость существования вечного, неизменного Бога: в противном случае никакие вечные идеи невозмож­ны. Эта мысль - одна из немногих оптимистических идей Августина.  Из нее непосредственно вытекает философское определение Бога: Бог, по определению Августина, неизменное Существо, Сущность. Именно это имеется в виду в книге «Исход»:   Я есмь   Сущий (Исх. 3,  14). В основе определения - уже упоминавшийся платонический принцип «поистине быть - зна­чит быть всегда».

Такой подход существенно отличается от абсолют­ного, апофатического богословия святого Григория Нисского. Если идея о том, что 2 + 2 = 4 существует в Боге, то это означает, что мы с помощью нашего ин­туитивного знания можем познавать Бога. В этой об­ласти восточное и западное богословие действительно идут радикально различными путями. Ибо, согласно Григорию Назианзину, Григорию Нисскому, Дионисию Ареопагиту (псевдо-Дионисию) и другим восточным от­цам, Бог абсолютно выше всего, вне всего, что доступ­но нашему разумению, и «выходит» из Своей непри­ступности Сам как личный Бог, а не в силу тварной познаваемости.

Учение о Святой Троице

Свою книгу «О Троице» Августин написал в конце жизни. В ней суммируется все его понятие о Боге. Эта книга стала впоследствии основой классического запад­ного, «психологического» понимания Святой Троицы.

Так пребывает Троица: разум, любовь, знание; неслиянно, но множественно в самих себе, взаимно все во всех... Таким образом, в разуме имеется своего рода об­раз Троицы: знание - отпрыск разума, - и его слово касательно самого себя; третий элемент составляет лю­бовь, и все три составляют единство и одну сущность.

(«О Троице», 9, 8, 18)

Августин начинает рассуждение с человека, создан­ного по образу Божию, и на основании своего пони­мания человеческой психологии делает выводы каса­тельно Святой Троицы. Он понимает, что этого недо­статочно, и поэтому продолжает:

В этой верховной Троице, несравненно превосходя­щей все, Лица нераздельны: нельзя троих людей назвать одним человеком, но Троица называется одним Богом, Она и есть один Бог. Далее, троичность Троицы отли­чается от человеческой. Человек, этот образ Божий, состоит из трех элементов, являясь одной личностью. В Троице три Лица: Отец Сына, Сын Отца и Дух Отца и Сына... В этом образе Троицы (человеке) три элемента принадлежат человеку, но не есть человек, тогда как в верховной Троице, об образе  Которой идет речь, три Лица не принадлежат Богу, а являются Им, будучи сами тремя Лицами, а не одним. И это, вне всякого сомне­ния, удивительно непостижимо или непостижимо уди­вительно: ибо, хотя образ Троицы - одно лицо, а сама верховная Троица - три Лица, эта божественная Трои­ца трех Лиц более нераздельна, нежели человеческая троица в одном лице.

(Там же, 15, 43)

Эта отдаленная, не очень удачная аналогия с чело­веком представляет собой попытку раз и навсегда по­кончить с арианской ересью: Августин хочет показать, что Сын и Дух Святой принадлежат самой сущности Бога. В отличие от Григория Нисского, у которого об­раз Божий представляет собой все человечество в со­бирательном смысле, у Августина - это одна абстракт­ная личность.

Такая логика рассуждения - от одной личности к Троице - нашла свое крайнее выражение в западных ересях, савеллианстве и модализме. Восточный подход, заключающийся в утверждении троичной природы Бога и лишь затем в доказательстве, что эти три составля­ют единство, открывает дорогу арианству. Оба подхо­да правомочны, но ни один не свободен от опасности еретических недоразумений и злоупотреблений.

Для большей наглядности Августин прибегает к са­мым разнообразным аналогиям:

Далее, когда я говорю о своей памяти, интеллекте и воле, каждое из этих различных имен относится к раз­личным сущностям, но эти три сущности объединяются, порождая отдельные названия (ибо каждое из этих на­званий - результат деятельности памяти, интеллекта и воли). Точно так же голос Отца, плоть Сына, любовь Духа Святого - каждое из них происходит из совместной деятельности Троицы, хотя эти проявления относятся к соответствующим Лицам.

(Там же, 4, 30)

Но и это не очень-то помогает. Августин изо всех сил старается все уяснить себе и объяснить другим. Там, где восточные отцы прямо бы сказали, что мы имеем дело с тайной, которую нельзя объяснить, а можно лишь созерцать, западный богослов не оставля­ет своих усилий. Он пытается объяснить троичность Бога с философской точки зрения в категориях «отно­сительных предикатов». Сущность Бога одна, но вну­три этой сущности имеют место относительные разли­чия. Августин прекрасно понимает, что он пользуется терминами «сущность» и «ипостась» не в том же смыс­ле, что и греки:

Они (греки) употребляют также термин ипостась в отличие от усия, сущность; и многие наши писатели, ис­следуя эти вопросы в греческих источниках, усвоили фразу: «одна усия, три ипостаси». По-латыни это звучит, как «одна сущность (essentia), три субстанции (substantia)». Но в нашем языке «сущность» по значению совпадает с «субстанция», поэтому мы избегаем пользо­ваться этой формулой: мы предпочитаем говорить: «одна essentia или substantia и три Лица» - фразеология, кото­рой пользовались многие латинские авторитеты.

(Там же, 5, 9, 10)

Очевидно, все упиралось в проблему терминологии, которая тогда еще была в процессе разработки. Тер­мин усия, сущность, был внове - сам Василий Великий применял его не вполне последовательно. Кроме того, слово Лицо, persona, также имеет оттенок двусмыслен­ности в латинском языке, и Августину это было хоро­шо известно. В книге «О Троице» обсуждается также и вопрос о Святом Духе:

Во взаимоотношениях Троицы... Отец, рождающий Сына, является Его источником. Является ли Он также источником Духа Святого - вопрос нелегкий, ибо «Он  (Дух) от Отца исходит». А раз так, то в силу этого Он (Отец) является источником не только в отношении тощ что Он рождает или творит, но и в отношении того, что Он дарует. Это также проливает свет на волнующий многих вопрос, почему Дух не есть также и Сын, раз Он «исходит от Отца». Ибо Он исходит не как рожденный, а как дарованный: поэтому его не называют Сыном, так как Он не связан с Отцом как Единородный. Также не был Он и сотворен, подобно нам, чтобы получить усы­новление. ...Если дар имеет источником дарующего, то следует признать, что Отец и Сын являются источника­ми Духа: не два источника, но один в отношении Духа Святого, так же как относительно Творения Отец, Сын и Дух - один источник, один Творец, один Господь.

(Там же, 5, 15)

Такое понимание Духа Святого как дара мы встре­чаем также и у святого Илария Пиктавийского. Пыта­ясь согласовать это с утверждением Писания, что «Дух исходит от Отца», Августину приходится релятивизи-ровать различия между Отцом и Сыном. Такой под­ход неизбежно приводит к выводу о некоторой второстепенности Духа. Подобное богословское понимание Святой Троицы впоследствии послужит удобным оп­равданием Filioque, добавление которого к Символу веры получит на Западе догматическое обоснование. Как уже отмечалось, богословие Августина исходит из интуитивного философского утверждения, что Бог един. Все суждения о Троице строятся на основе этого утверждения. Этот подход имел очень серьезные послед­ствия для западного богословия. На общедоступном уровне реальность Святой Троицы быстро утратила смысл и превратилась в нечто вроде никому не нужного философского довеска. Многие современные западные христиане верят в Бога Отца, в Христа, а о Троице не имеют ни малейшего представления. Это происходит не от интеллектуального безразличия, а от деистического понимания Бога как философски единой Сущности. Пожалуй, в конечном счете эти различия между восточным и западным подходом к Святой Троице имеют большее значение, чем даже вопрос о Filioque как тако­вой. Проблема подробно обсуждается В. Н. Лосским в терминах различий между духом восточного и западно­го христианства. На Востоке царствуют первенство Духа (выражающееся, например, в Евхаристии как эпиклеза), свобода, мистицизм. На Западе Дух находится в подчи­ненном положении: отсюда иная церковная иерархия, другое понимание таинств, боязнь мистицизма. Лосский настолько увлекался этой идеей, что даже настаивал, будто бы западные взгляды на Духа Святого имеют прямое отношение к возникновению папства. Теория его по этому поводу смела, но, вероятно, является упроще­нием. Исторически доказать такого рода утверждение вряд ли возможно.

Учение о Церкви и таинствах

Когда Августин начинает говорить о Церкви и та­инствах, мы видим его совсем с другой стороны, в его лучших проявлениях. Интересно, что его взгляды на Духа Святого никак не отражаются на его учении о Церкви:

Человек, обладающий Духом Святым, находится в Церкви, которая говорит языком всех людей. Все, кто вне Церкви, Духа Святого не имеют. Вот почему Дух Святой соблаговолил обнаружить Себя на языках всех народов, дабы человек, принадлежащий единой Церкви, говоря­щей на всех языках, мог осознать, что он имеет Духа Святого... Тело состоит из многих членов, и один дух дает жизнь всем членам... Как наш дух (то есть наша душа) в членах нашего тела, так и Святой Дух в членах Христова Тела, Церкви... Пока мы живы и здоровы, все члены нашего тела выполняют свои функции. Если один какой-нибудь член заболеет, все остальные члены стра­дают вместе с ним. Но поскольку этот член принадлежит телу, он будет страдать, но не может умереть. Умереть -значит «испустить дух».

Если отрезать какую-нибудь часть тела, она сохраня­ет форму пальца, руки, уха, но в ней нет жизни. Таково состояние человека вне Церкви. Вы спросите, получает ли он таинства? - Получает. Крещение? - Есть у него и крещение. Исповедание веры? - И это есть у него. Но это всего лишь форма. И тщетно хвалиться формой, если ты не обладаешь жизнью Духа.

(Проповедь 268,2)

Мы видим, с какой настоятельностью Августин под­черкивает роль Духа Святого как основной зиждитель­ной силы Церкви.

Помимо учения о Церкви в проповедях Августина содержится здравое учение о таинствах:

Причина, почему они (хлеб и вино) называются таин­ствами, состоит в том, что мы видим в них одно, а пони­маем нечто другое. То, что мы видим, имеет внешний вид; то, что мы понимаем, имеет духовный плод. Если ты хо­чешь понять Тело Христово, послушай слова Апостола: к вы - тело Христово, а порознь - члены (1 Кор. 12, 27). Если вы - тело и члены Христовы, то на алтаре лежит ваша тайна: то, чего вы причащаетесь, - ваша собственная  тайна. Ваш ответ «Аминь» адресован самим себе, и этим ответом вы совершаете восхождение. Ты слышишь слова «тело Христово», ты отвечаешь «Аминь». Будь членом Христовым, чтобы твое «Аминь» было истиной.

(Проповедь 272

Августин понимает Евхаристию реалистически в терминах единства Церкви. Евхаристия есть Евхаристия постольку, поскольку есть Церковь, совершающая Евхаристию. Наше «Аминь» адресовано нам самим, нашему естеству, составляющему часть тела Христова Дух Святой должен снизойти как на Дары, так и на нас, и только это делает таинство возможным. Таинство Евхаристии понимается как следствие, как печать нашего единства, как тела Христова, Церкви.

Августин высказывает свои взгляды на Церковь и таинства также в контексте полемики с донатистами. Как уже упоминалось, эти последние не желали пρизнавать действительными рукоположения, совершенные епископами, которые скомпрометировали себя во вре­мя гонений. Ко времени Августина это была уже ста­рая история, и донатизм прочно утвердился в Африке как секта с элитарной психологией, предъявлявшая ис­ключительно жестокие требования касательно действи­тельности крещения (от «законного» епископа или нет). Аргументы блаженного Августина против донатизма прежде всего утверждают соборность Церкви. В пись­ме, адресованном донатистскому епископу Гонорату, он пишет:

Будьте, пожалуйста, так добры ответить на следую­щий вопрос: не известно ли Вам случайно, почему это Христос должен потерять Свое достояние, распространив­шееся по всему миру, и ни с того ни с сего обнаружить его сохранившимся только среди африканцев, да и то не всех? Соборная Церковь действительно существует в Африке, поскольку Бог пожелал и распорядился, чтобы она существовала во всем мире. Тогда как ваша партия, называемая партией Доната, не существует во всех тех местах, где писания, речи и деяния апостолов нашли свое распространение.

(Послание 49, 3)

 Также и в другом письме:

...Анафема всем, кто провозглашает Церковь отдель­но от всемирной общины... ибо проповедану быть во имя Его покаянию и прощению грехов во всех народах, начиная с Иерусалима (Лк. 24, 47).

(Послание 93, 23)

Попросту говоря, Августин утверждает, что Церковь должна быть для всех. Соборность хотя и не означает универсальности, но, во всяком случае, строится по это­му принципу.

В отношении таинств Августин обсуждает пробле­му «действенности»:

Причина, почему блаженный Киприан и другие выда­ющиеся христиане... решили, что крещение во Христа не может существовать среди еретиков и схизматиков, за­ключается в том, что они не сумели разграничить между таинством и действенностью таинства. Из-за того, что действенность крещения, заключающаяся в освобождении от грехов и чистосердечности, не нашлась у еретиков, они предположили, что и самого таинства у них не существу­ет. Но... очевидно, что внутри единства Церкви люди порочные и ведущие скверную жизнь не могут ни давать, ни получать отпущения грехов. Тем не менее пастыри соборной Церкви во всем мире ясно учат, что и такие люди могут как принимать таинство крещения, так и совершать его... Святость крещения не зависит от недо­статков человека, получающего или совершающего его, даже если он и схизматик... Крещаемый от схизматика может креститься во спасение, если он сам не находится в расколе... Если же схизматик отвернется от своей мер­зости и примирится с соборной Церковью, его грехи прощаются силой полученного им крещения по причине милосердия.

(«О крещении», 6, J, 7)

Можно заключить, что под «действительностью» предполагается реальность дарования благодати, под «действенностью» - восприятие этой благодати лицом, принимающим таинство. Принцип разграничения меж­ду этими двумя понятиями явился впоследствии при­чиной многих споров и разногласий. Вряд ли им мож­но пользоваться в плане православной экклесиологии. Крещение - это вступление в Церковь, поэтому креще­ние в осуждение (совсем без вступления в Церковь) не­возможно по определению. Ввиду этого не совсем по­нятно, какое крещение считать «недейственным». С другой стороны, Церковь никогда не верила в таин­ства как магию: в каждом случае необходимо свобод­ное восприятие благодати человеком, а следовательно, его готовность и достоинство. Православный подход к таинствам, будучи чужд рационально точному разли­чению между действительностью и действенностью, скорее предполагает проницательность и умение пастырски распознавать дары Духа. Церковь всегда при­знает (или не признает) таинства по отношению к са­мой себе. Так, например, таинства живой церкви в Советском Союзе были признаны недействительными, так как целью раскольников было уничтожение Церк­ви. Также, когда в XVIIXVIII веках иезуиты развер­нули свою деятельность в Греции с целью прямого вызова Православию, греческая Церковь отказалась признать их таинства. Абсолютного правила в таких ситуациях существовать не может, слишком просто было бы сказать, что так - законно, а вот так - нет, тем самым наделив таинства магическими свойствами. Церковные таинства есть жизнь самой Церкви как тела Христова, поэтому на Церкви лежит ответственность мудрого распознавания и принятия решений в конкрет­ных обстоятельствах.

Возвращаясь к Августину, можно сказать, что в этом своем учении, как и во всех тех случаях, когда он стре­мился быть чересчур логичным - до победного конца, его выводы идут вразрез со стремлением разрешить все проблемы, порождая новые трудности и неразрешимые вопросы.

Глава 7. Латинские отцы Церкви. Глава 8. Блаженный Августин. Глава 9. Несторианство христологические споры.